Коля Муравин



ПОД ГОРОДОМ

Правило такое: не стоять. Шагать, двигаться, бежать вниз, бывает, и вверх тоже. Есть станции, где на эскалатор уходит больше двух минут, а так - секунды. Впрочем, не в секундах дело.

Утро. Бегу. Ступаю на эскалатор. Мгновенное ощущение удвоенной скорости, иллюзия: следующий шаг - полет, скольжение в струях упругого теплого ветра в наклонной шахте. Но - никакого полета. Справа вереница затылков и спин. Поворот головы - женский профиль - условный рефлекс, никакого смысла. Мимоходом заголовки газет, обрывки фраз - ПЛОХ ТОТ ПОЛИТИК - ТРАХ-ПЕРЕТРАХ - ХОРОШО ЛИ ВЫ СЛЫШИТЕ - ДЕШЕВЛЕ, ЧЕМ - обрывки фраз, летучий отпечаток на коре головного мозга. Это пройдет. Никакой информации.

Потом оказываешься на дне, среди мрамора, колонн, картин, статуй, оказываешься раньше многих, но ведь и они рано или поздно туда прибывают. И, если не успел к поезду, как бы ничего не выигрываешь, сталкиваешься с ними на платформе. Лиц не видел, опознаю по одежде, по фигуре. А они, если заметили меня, могут подумать злорадно, или равнодушно, или, редкость, сочувственно: дурак, бежал, суетился, а ведь хренушки! Могут. Но ошибутся.

Движение, конечно, не все, у движения есть цель, но иная. Вы подчиняетесь ритму, а я стараюсь его сломать. Выйти за пределы монотонности можно двумя путями: либо ускорившись, либо затормозив, второе обычно не по мне. Но выход возможен только на отдельных участках, а вот он поезд, нагретая гусеница выползает из тоннеля, она проглотит нас всех, и тут уж ничего не поделаешь. Город примется за нас всерьез - утренний сеанс дрессировки.

Не стоит о традиционно-тоталитарных метрокрасотах, о каменных партизанах и бронзовых матросах, о мозаике в стиле старых мультфильмов, о барельефах, горельефах, мегарельефах, озаряемых блицами временно шмыгающих здесь говорливых интуристов. Не стоит описывать интерьеры. Трупу, право, без разницы, раскроили ему череп дамасским клинком или прострелили висок из пистолета ТТ. Просто метро - сегодня и ежедневно. Метрометрометро. Желудок города: это банальность, но правда. Пару раз в сутки переваривает почти всех. Процесс постепенный, но и спешить некуда. Солидность и постоянство. Годам к 25 достигаешь нужной кондиции, некоторые раньше, позже немногие. Деться-то некуда.

О, говорить об этом можно красиво. Спрут, удав, электрический пес - все образы к моим услугам. В метро ОНО активно трудится. Здесь вообще нет неба, деревьев и птиц, отвлекающие моменты введены к минимуму. Сумма давления саркофагов зданий на поверхности проткнутого трубопроводами, приуроченного и освоенного слоя планетарной породы над сводом тоннеля - хороший способ отсечения ненужного. Нужное легче входит в голову на глубине десятка метров. КУПИМ - КУПИТ ОРГАНИЗАЦИЯ - ВАША МЕЧТА ОСУЩЕСТВИМА - АКЦИИ ОБЕСПЕЧЕНЫ НЕФТЬЮ. Это она, высокая эффективность рекламы в метро. Так это называют.

А Пес (пусть будет пес, не спорьте!) все вгрызается в стены. Это стены ваши, его курс снаружи вовнутрь. Желтая краска, умерший свет, пестрая схема с установленным раз навсегда порядком станций. Закрыть глаза. Открыть глаза. Закрыть крепче. Бесполезно. Остается отражение в стекле - лица мои, твои, соседей. Остается носом в книгу, я становлюсь наркоманом. Я почти полюбил то, что нагружает книжные лотки. Это не литература, а средство выживания. Иллюзорное, естественно.

Но бывают и темные вагоны, один-два на поезд. Кое-кто (наблюдаю, как расслаивается толпа при посадке), кое-кто избегает их, бросаясь к соседним дверям, кое-кто наоборот, решительно шагает в распахнувшийся полумрак. Несравненное наслаждение не видеть стен, соседей (лишь силуэт, о котором можно что хочешь вообразить), не видеть схем, плакатов, отражений. В темноте страхи другие: иногда на длинных перегонах дрожащее сияние на полу, вроде бы отпечаток ближайших светлых окон, начинает расширяться, тихо переползать к ногам пассажиров, а прожектора, бьющие из-за сетки КЛЭП, преследуют вагон, не выпуская из своего синего луча, доказывая тем, кто может их видеть, существование грозного пространства Метро ноль.

Но это все поэзия, а действительность прозаична. Мы трясемся в тесном, горячем замкнутом пространстве. Людей, естественно, что селедки, утром-днем-вечером-количество неизменно, вот разве что ночью, с обоих ее концов... Мне, в общем, совсем не хочется видеть их, куда приятнее изучать печатные знаки, процессы за стеклом или изнанку собственных век. Кроме некоторых случаев, кроме конкретных девушек, например. Здесь есть время их рассмотреть, не то что наверху, на бегу, вполоборота, нет. Здесь они, как бабочки в коллекции, пришпилены к месту. Хотя все мы здесь в равном положении, но их жалко. Мне кажется, их похитили. Не у меня, у того вольного широкого мира, о котором изредка (часто - вредно) я мечтаю. А похититель: метро - часть его тела, глазищи его - иллюминация реклам, граница с его территорией иногда режет лезвием, иногда неощутимо мягка, а иногда рвет до крови, как колючая проволока, плоть бегущего. Пес! Выдающийся генетик, тотальный селекционер, он выводит себе людей. Хотя бы клерков вот этих, неизвестного цвета воротничков (не разбираюсь), костюм-униформа, подтянутый галстук, а может это сам бизнесмен, забрел в метро по устарелой привычке, этакий безнесмен-шатун, по какому-то поводу без мерседеса. Но мне до него дела нет, а вот до девушек есть. И ему тоже есть, вот забавно. Как бы для него, на глазах прогрессивного человечества, выведена новая порода секретарш-референтш-брокерш и т.д. Женский стиль допускает больше разнообразия, но все равно униформа очевидна. Все эти темные туфли-колготки, отутюженные пиджаки, маникюр-бижутерия, все подогнано не ниже определенного уровня, не ярче определенного стандарта, обезжиренная и обезвоженная красота-вектор. Вот и в этой стране она в моде. Все мы проданы, некоторые более. Все мы вынуждены продаваться, в этом нет конкретной вины, впрочем, оправдать можно многое, было бы желание.

А электрический пес все вгрызается в стены. Когда-нибудь его челюсть замкнет красный контакт, и неслабый фейерверк увидят счастливчики, которым будет дано! Взорвется он вместе с городом, уже сейчас миллионы бессознательных камикадзе ведут кропотливую конспиративную борьбу за его уничтожение. И временами кажется мне, что и он хочет того же. Стоишь, например, после нуля часов на пустом перроне, и вдруг на табло после цифр 9.59 начинают выскакивать буквы Y,O,X... Они не складываются в слова. Возможно, это чужой язык, или стон и вздох огромного усталого зверя.

А однажды, тоже поздним вечером, я видел, как метро убило человека. Он стоял на платформе просторной и теплой станции, приближался поезд, гипнотизируя его сиянием желтых глаз, человек шагнул вперед, поезд переехал его и через десяток метров остановился, возбужденно скрежеща тормозами. Потом его доставали перепуганные машинисты, милиционеры, дежурные, открывали какие-то люки, спускались с фонарями под колеса и наконец извлекли окровавленное тело с неестественно вывернутыми ногами. Группки полночных пассажиров бродили по платформе, переживая и обсуждая. Поезд замер, притихший, довольный. Сказали, что человек был пьян.

- Девушки не виноваты, - думаю я в обычное душное время, утром в сторону центра, вечером в обратную сторону, - они нежные и красивые, они не виноваты. Вот сидит их несколько штук, вперемешку с прочим народом. Меня не замечают, думают кто о чем, но похожесть их мыслей в этом поезде запрограммирована, ну а я о них думаю. Без всякого сексуального подтекста. Они не виноваты, не они сотворили город и метро под ним, в отличии от парней с крутыми затылками, военных, бизнесменов, цыган и прочего населения горячей гусеницы, несущейся под асфальтом на глубине десятка метров. Они пленницы, с нежностью думаю я, хотя, конечно, ошибаюсь относительно многих.

Я в этой духоте загнан в угол, приплюснут к стеклу. Через сколько-то мне выходить, как и другим, а этим раньше, а тем позже. Но из моего угла их совокупность представляется непробиваемым монолитом. Бывает момент бессилия, когда опускаются руки. Станция - сквозь них - даже если пройду - новые толпы - куда дальше - наверх по эскалатору вместе с толпой - куда дальше?! Кругом тот же город, и в нем, добавим, и даже в большом радиусе за его пределами, власть Пса не ограничена. И вот я в углу, зажатый плотными сегментами противодействующей массы.

Случается: такое, наверное, чувствует шахтер под обвалом - безысходное подземное одиночество. Будь во мне больше человеческого, тут бы и конец, но, видимо, природа-мать снабдила меня некоторыми навыками выживания в супер-животе. Ледяной сталактит тоски втыкается в сердце, а на лице ничего. Ничего особенного не должны заметить граждане пассажиры, а ведь, сложись иначе, кого-то из них уже выносили бы... бритва, нож, пистолет... МАНЬЯК В МЕТРО - другой схватит завтра заголовок из газеты, пробегая по эскалатору.

От погружения в отчаяние меня удерживают глаза. Взгляд прямой, внимательный, но не изучающий. Вопросительный. Кто? - летучей мышью шарахается в голове паническая мысль. Кто здесь, в зоне анонимных рабов города, пытается нарушить мое инкогнито? Враг? Друг? Случайность? Это девушка. Незнакомая девушка наискосок от меня, ее лицо в промежутке толстых стоящих - прекрасный портрет в аморфной уродливой раме. Чем я привлек ее, чем заслужил... ах да, ясно, она готова спросить, она крикнет сейчас, что с вами, вам плохо? Она вежливая девочка и отзывчивая... а у меня какой-то прокол... и, быстро возвратив на место бесцветную маску подземелья, сигнализирую осторожно, чтобы не показаться наглецом: спасибо, все в порядке. Взгляд становится чуть-чуть виноватым: просит прощения, вмешалась не в свое дело, уединение нарушила. Потом опускает глаза, там у нее, наверное, раскрытая книга. Свидание окончено.

Между нами расстояние метра два, густо наполненных различными препятствиями. Даже если... но места рядом с ней никогда не будет, не может быть... а если выйти с ней? И вот она встает и пробирается к дверям, мелькают среди затылков ее волосы, профиль, чуть повернутый ко мне, будто хотела еще раз посмотреть - но это невозможно! - но оборвала, не завершила движение. Поезд тормозит, меня бьет о спину впередистоящего. "Выходите?" - обернувшись, услужливо спрашивает тот. Это чудо, и это меня останавливает. Так не бывает. Ловушка? Нет-нет. А она уже стоит прямо возле дверей, двери, шипя, распахиваются, она исчезает, и ей на смену в вагон врывается новая порция тел.

Гляжу на стоп-кран, гляжу на них, окружающих. Скорость успокаивает, успокаиваюсь постепенно, возвращаюсь в привычное состояние индуцированной усталости. Стремительный бег поезда в тоннеле, мелькание КЛЭП за стеклом. Мне нравится слово КЛЭП - кабельные линии электропередачи. Перед пассажирами схемы, реклама, отражения, а я нередко наблюдаю за КЛЭП. И поэтому не сомневаюсь в существовании Метро-ноль. Термин мой. Элемент пижонства в нем есть, но все-таки ноль, кольцо, форма совершенная, бесконечная, непознаваемая. Значит, все верно.

Даже из мчащегося поезда замечаешь залы, освещенные перекрестки, боковые коридоры. Писали о них: метро КГБ, метро армии, гигантские подземные склады и прочее, черная мошкара слов, где правда одно на десять, или все неправда. Потому что есть сияние на полу вагона - я уже говорил - есть прожектора, бьющие сквозь КЛЭП, есть момент тишины во внезапно остановившимся поезде, и, возможно, там есть своя жизнь, а о ней никто не писал. Только пугали крысами-мутантами да карманами газа. Нет, там другое. Я иногда чувствую это. И, иногда - на исходе приступа подземной тоски, когда она острее всего, как ночной холод перед рассветом - хочется дернуть стоп-кран, разжать, вышибить автоматические двери, спрыгнуть в темноту, отбежать (если зал или перекресток-оглянуться: поезд, золотые окна, как пароход на ночном рейде), и уходить, уходить, ведь уже прозвучал сигнал тревоги. О, какое начнется веселье, зазвонят телефоны, лампочки замигают, и отряды подземного спецназа в спецкостюмах и со спецоружием попрыгают в свои спецтранспортные средства - какие-нибудь бронированные супердрезины. И, думаете, отчего такая суета? Из-за человека? Спасать беднягу от метана, вырывать из крысиных челюстей? Ничуть. Просто некий микроб, не имеющий допуска, проник в запретный сектор, и способен там наломать дров (они-то наверняка решат, что я сумасшедший!). Это побег! Стоять, руки за голову, стоять, сука! Кроме того, они испугаются, что Метро-ноль не уничтожит меня, потому что оно все-таки не мир Пса. Иногда я это чувствую.

Мне, какой я есть сейчас, разумеется, там не выжить, но там, в конце тоннелей должен быть свет, должен быть какой-то выход. Наверх, в светлую и просторную страну без городов, или в какое-нибудь сказочное измерение Реализации желаний, или еще куда... Но одному пройти почти невозможно. Вот если подойти к девушке, сказать - бежим! Бежим, не думай, не бойся, это возможно только сейчас! И она посмотрела бы прямо, без страха, и тут же - стоп-кран. Бред, бред. Поставь себя на ее место.

Ну вот. Ну вот я в вагоне, прижатый коленями к сидящим коленям, вишу на поручне, цепляясь обеими руками; манера пьяного, меня за пьяного и принимают, но мне плевать на их мысли, устал. Вот выхожу, пересекаю вестибюль, обгоняя своих экс-соседей, бегу на переход, два десятка ступенек вверх и короткий коридор, и утыкаюсь в пробку спин, медленно всасывающихся в следующий ярус. Это не самолюбование, просто фиксация - а ведь кадры уникальные. Но все равно никому не интересны.

На эскалаторе, или в телокипении платформ, или в вагоне, или на входе-выходе бывают лица, почему-то мне важные. Дети, мужчины, женщины; лица, на которые вдруг хочется смотреть. Я останавливаюсь, расслабляюсь, нащупав лопатками полированный камень - надежно, поток не снесет - и наблюдаю, как исчезает в водовороте человек, который мог стать кем-то для меня, или я для него, или просто могли встретиться еще раз, но не встретимся, две щепки в море, две песчинки Великой пустыни, если угодно поэтически. Догадываюсь, что такова одна из разновидностей пыток, применяемых здесь. Надо сказать, бывает и наоборот - когда вздрагиваешь от счастья, с какими-то лицами разминувшись через несколько шагов, как выключаешь экран триллера. Таким образом, кнут и пряник; но кнут чаще.

Не стоит драматизировать, обычно все без последствий. Каждую ночь, когда под пологом сна исчезают Город, люди, необходимость, защитные механизмы мозга стирают опасную информацию. Защитная броня сердца тоже не отстает, наращивает толщину; еще немного, и сам Электрический пес станет мне невидим, неощутим, по крайней мере неинтересен. Другой, наверное, мог бы и в самом деле сбежать, а про меня - о, Пес не отпустит, он знает, кто пытается ломать ритм движения по утрам, он присматривает за мной. Вы скажете: чушь, ничего этого не существует. Воля ваша, да пусть не существует и меня тоже. Но только я езжу каждый день в метро, бегаю по эскалаторам, ввинчиваюсь в переполненные вагоны, замираю в углу, погружаясь в дешевые истории без иллюстраций, или закрываю глаза, пытаясь вызвать видение мокрой травы на горном склоне, или скольжу рассеянным взглядом по рабочим, военным, цыганам, инженерам, девушкам... Вот студентка, читает конспект, шевеля губами. Вот юная секретарша, нога на ногу, демонстрация колготок. Вот девушка приезжая... Ага - оживитесь - понятно теперь. Возможно, вы и правы. Возможно, все сказанное ранее - всего лишь послание одной из них, телеграмма в две тысячи триста слов. Возможно. Если я стану отпираться, вы все равно не поверите мне. Вы ведь знаете все про всех нас, и про меня тоже.

июль 1993 г.


С сайта http://www.reggae.boom.ru