НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР ИЗ ТОМСКА

---

пришло по e-mail


Три корочки хлеба
(Второе пришествие И. И. Христа)

Толи по правде, толи во сне
Я видел Христа на е…ной Земле.
С душою прекрасной, снаружи х…вый
Сошёл он на Землю в обычной столовой.
С Луны ли спустился, с седьмого ли неба,
Но взял он зачем-то три корочки хлеба.
Толь жрать захотел он себе на беду,
Иль вдруг он решил накормить всю толпу,
Но так ли иначе во время обеда
Он сп…дил всего-то три корочки хлеба.

Потом на суде человек по фамилии Иуда
Подтвердил факт похищения ценного блюда.
Народный судья по фамилии Каифа
Дошёл на суде до истошного крика:
"Повесить скорее тебя подлеца,
И не за х..й тратить на суку креста!"
Прокурор по фамилии Ирод
Сделал следующий вывод:
"Я ё…ный рот всё просмотрел,
Короче, дадим мы паскуде расстрел!"

А адвокат по фамилии Пилат
Наверно, подохнуть за правду был рад,
Но видя накал благородных страстей
Сказал он: "Ребята, побольше гвоздей"
К концу подошёл мой печальный рассказ,
Про то, как Христос был распят второй раз,
А Понтий Пилат -
Большой демократ,
Он себя ведёт,
Как требует народ.
Мойте руки перед едой!
Мойте руки перед едой!


Три корочки хлеба
(Второе пришествие И.И. Христа)
Второй вариант

Толи по правде, толи во сне
Я видел Христа среди нас на Земле.
Желая спасти человечество снова,
Сошёл он на Землю в обычной столовой.
С Луны ли спустился, с седьмого ли неба,
Но взял он зачем-то три корочки хлеба.
Толь жрать захотел он себе на беду,
Иль вдруг накормить пожелал всю толпу,
Но так, ли иначе, во время обеда
Стащил он всего-то три корочки хлеба.
И вот уже суд, где свидетель Иуда
Кричит о хищении ценного блюда.
Народный судья по фамилии Каифа
Дошёл на суде до истошного крика:
"Повесить скорее тебя, подлеца,
И не зачем тратить на суку креста!"
А прокурор по фамилии Ирод
Сделал весьма замечательный вывод:
"Я всё внимательно здесь просмотрел,
Короче, дадим мы паскуде расстрел!"
Христов адвокат по фамилии Пилат,
Наверно, подохнуть за правду был рад,
Но, видя накал благородных страстей,
Сказал он: "Ребята, побольше гвоздей"
К концу подошёл мой печальный рассказ,
Про то, как Христос был распят второй раз,
А Понтий Пилат -
Большой демократ,
Он себя ведёт,
Как требует народ.
Мойте руки перед едой!
Мойте руки перед едой!


***

Мы по новой раздуем всемирный пожар,
Отвечая ударом на вражий удар.
И не надо, не надо зелёных соплей,
Коль попросит товарищ: “Добей”.


Гимн новых пионеров

Взвились кострами ночи и дни,
Ройся в отходах, валяйся в пыли.
Нам некуда ехать и незачем жить,
Можно усраться, а можно – запить.

Но близится эра светлых годов -
Будь пионером среди дураков.
Взвейтесь кострами, синие ночи -
Стань пионером один среди прочих.

Будут ещё в жизни светлые дни -
Стань пионером средь этой х…ни.
Близится эра светлых годов -
Будь пионером среди мудаков.


Разговор панка с попом о смысле жизни

Мне было паскудно, мне было х…во,
Я пришёл к попу, я встал под иконой.
Пришёл в божий храм, под иконою встал
И начал толкать про житуху базар:
"Живём мы паскудно, живём мы х…во,
Стоим мы часами перед иконой,
Но как не молись и как лоб свой не бей,
Не станешь ты лучше, не станешь добрей,
И как не моли: "Помоги божья мать"
Нет в жизни счастья, е…и твою мать"
И поп мне ответил, тряся бородой:
"Что мне ответить, заблудший, сын мой,
Побольше работай - поменьше сношайся,
Реже греши - чаще кайся,
И вот тогда-то, е..и твою мать,
С небес снизойдёт на тебя благодать.
Ну а погано живут ещё люди -
Так бог им судья, бог их рассудит!"
"Но если бог вот такая свинья,
Почему должен страдать именно я?!"
И поп разъярился: "Е…ный мудак,
Глаголешь ты правду, но как-то не так.
И напоследок, ё…ный в рот,
Тебя не поймёт наш христьянский народ!"


Одиссей покидает Итаку

Раздвигая осеннюю слякоть,
Устремив в даль невидящий взгляд,
Одиссей покидает Итаку,
Зная точно, что он не вернётся назад.

Подчиняясь незримому знаку,
Устремляясь в незримую даль,
Одиссей покидает Итаку,
И ему абсолютно не жаль,

Что будет долго рыдать Пенелопа,
Ветер плач разметал над волной,
Одиссея всё ждет и страдает жестоко,
Зная точно, что он не вернётся домой.
И жалея себя и лелея,
И рыдая над тёмной водой,
Пенелопа всё ждёт Одиссея,
Зная точно, что он не вернётся домой.

Каждый день, распуская вчерашнюю пряжу,
В отупении глядя на угасший закат,
Одиссея всё нет, и она спать не ляжет,
Зная точно, что он не вернётся назад.

Поднимая себя в штыковую атаку,
Принимая последний парад,
Одиссей покидает Итаку,
Зная точно, что он не вернётся назад.


Революция

Весь мир лежит, извиваясь, у наших ног,
Как раздавленный член инсургента.
Нам власть даёт подкованный сапог.
И не надо никаких сантиментов.
Анальная ненависть фекальных масс,
Скользкая молодость зелёных соплей.
Те, кто не снами – те против нас:
Убивай и насилуй, врага не жалей


Всё не как у добрых людей

Добрый Боженька всё везде видит,
Добрый Боженька нас бережёт
Добрый Боженька нас не обидит,
Добрый Боженька злых перебьёт.

Волки воют в полях и оврагах,
Волки воют средь снежных полей,
Волки воют и, в волчьих руладах:
"Всё не как у добрых людей!"

Добрый Боженька ангелам скажет
На кого поднимать веры меч,
Добрый Боженька падших накажет,
Полетят чьи-то головы с плеч.

Волки воют, встречая луну,
Волки воют средь снежных полей,
Волки воют всю песню одну:
"Всё не как у добрых людей!"

Добрый Боженька чад своих любит
Добрый Боженька всё всем простит,
Добрый Боженька нас не забудет:
"Убивай, бог узнает своих!"

Волки воют с тоски или с горя,
Волки воют средь снежных полей,
Ветер воет, с волками не споря:
"Всё не как у добрых людей!"


Радиоголоса

Мне радио свободного Пхеньяна
Вещало что-то на могучем русском языке,
Но я в тот вечер был немножко в доску пьяным,
И ни хрена не понял из идей чучхе.

А из шиитского оплота Тегерана
Вещал чеченец удалой, боец ислама,
О витязях, спускавшихся в долины,
Чтоб резать там любителей свинины.

Чуть крутанул настройку, хряпнул водки,
И "Радио России": "Вздорожал бензин",
И мимоходом что-то о погибшей лодке,
И тут же песню "Yellow submarine".

Летят слова сквозь вой и треск эфира
Из Душанбе, Ташкента, с гор Памира.
Их не понять, о жизни проза:
"Бар, жок, якши, директоры совхоза".

Налил в стакан, взял огурец на вилку
Услышал по "Свободе" от “индейца” с "оселком",
Что москали мешают украинцам пить горилку
И загоняют бедных в гетто с ихним гопаком.

Со всех сторон в меня вещают голоса,
Что всё прекрасно и всегда есть колбаса.
А ну их всех – напьюсь я снова пьяным
И буду слушать радио Пхеньяна.


По мотивам “Деда Мазая и зайцев” и “Муму”

Он пройдёт Муму, не замечая,
И исчезнет в синем далеке –
Человек, похожий на Мазая, -
С паспортом Герасима в руке.


Марш красно-коричневых бригад

Красная армия – коричневый барон,
В жопу врагу мы засунем гандон.
И от Москвы до британских морей
В рот отъе…м всех не наших блядей.
Квашёная капуста –
Солёный огурец!
Всем кто против русских –
Придёт большой п…дец!


Всемирно-исторический процесс

По стене сортирной ямы
Червяки ползут упрямо.
Ползут вверх недели, годы,
Всевозможные отходы:
Кал, затычки, мочу, гной
Льют враги на них рекой.
Но они всё не сдаются,
Скоро к солнцу доберутся:
“Здравствуй солнышко! Мы тут!”,
На весь мир войной пойдут.
И с такой крутой мыслёй
Вверх ползут и в дождь и в зной.
А поток мочи крепчает:
Кто поссыт, сто штук сшибает.
Но как письку не крути –
Не свернут они с пути.
Вот стены желанный край,
Крылья смело расправляй.
Нет сортирных червяков –
Мухой стать всегда готов!


Дети

Когда вас пинают, вам некуда деться,
То все вспоминают счастливое детство.
Ведь в детские годы все были счастливы,
И все ребятишки по своему милы.
Но слепые котята имеют зубы,
Милые дети готовы калечить друг друга.
Все дети как дети – а этот дурной,
Ему неохота смешаться с толпой.
Он не желает влиться в толпу,
А тихо мечтает о чём-то в углу.
Раз удар, раз удар и ещё раз –
Вот вытек на землю чей-то глаз!
Раз удар, раз удар, и ещё раз –
Бей не похожих на нас!
Крутые нежности, телячьи нравы –
Никто не уйдёт от тотальной расправы.
Всех нас поймают, заставят играть –
Кто не захочет – начнут убивать.


Речёвка

Кто стремится падать ниже,
Умирать в навозной жиже?
Мы ответ дадим такой:
Это только панки! Хой!


Военно-половой роман

Она купалась в реке, где каждый метр –
сектор обстрела,
Подставляя лучам молодое красивое тело.
Он смотрел на неё сквозь стекляшку прицела,
Всё не мог он решить: что же здесь делать,
Ведь нельзя появляться в зоне обстрела,
Заголяя своё молодое красивое тело.
Он думал: ”Стрелять, не стрелять,
А может попробовать в плен Её взять?”
И тут солдату захотелось Её
Он удержаться от волненья не смог,
Он вдруг представил, как сейчас… ё-моё,
И от восторга надавил на курок.
И набежавшая весёлая волна,
Играя наверху кровавой пеной,
Её куда-то в неизбежность понесла,
Включая в бесконечную систему
Круговорота вещества.


Армагедония

Серо и сыро, промозгло и сыро,
Серая сырость висит в облаках,
Матом исписаны стены сортира.
Город купается в скользких соплях.
Люди мечтают о ярком солнце,
Пуская поллюции ночною порою:
В будни угрюмо и молча,
После попоек с больной головою.
В мутном потоке безyчастных дней
Люди устало идут ковыляя,
Дни убегают быстрее людей
В брызгах воды под стрелою трамвая.
Но скоро усталое солнце взойдёт,
Дожди разогнавши, с востока,
И всех долбоёбов господь перебьёт
Кровавой десницей жестоко.
И будет валяться в канаве урод.
Повсюду лишь пепел и пыль.
И скоре падёт на источники вод
Звезда под названьем Полынь.
И ангелы будут трубить из всех сил,
Печати литые срывая,
И будет х…во всем тем, кто грешил –
Не видеть ублюдкам тем рая.


***

Корявые руки, вздутые вены,
Вместо простора – голые стены.
Серые, смирные, страшные люди:
Гнутые спины, отвисшие груди.
Воняя мочёю, слепые старухи
Тянут к прохожим усталые руки.
Пройдут лишь немногие трудные годы –
Ты станешь таким же беззубым уродом,
Будешь вот также, воняя мочёю,
Клянчить копейки себе для пропоя.
В мире всё гадко и всё так хреново:
Как не меняй, будет снова х…во.
И как обычно, и как всегда,
Жить всем погано, все ищут врага.
Ну и, послушав подонков речистых,
Люди идут убивать коммунистов.
Ну а другие, крутые ребята,
Идут убивать подлецов-демократов.
Серые стены жёлтого дома,
Нет в голове ничего, кроме звона.
Чтоб не скатиться в глухую тоску,
Развороти из обреза башку.


Дорога к храму

А у нас одна дорога к храму,
Да всё прямо, прямо, прямо.
А у нас одна дорога –
По ухабам, по сугробам,
По оврагам, буеракам,
О кусты сдирая сраку.
По отхожим то местам,
Там вдали маячит храм.
По крови да по костям,
По помойкам да блядям.
На хрен нам нужна свобода.
Как из заднего прохода
Равномерно лезет кал –
Мы идём, как вождь сказал.


Попытка к бегству

Лопнула, рванулась
Под тобой петля –
Вот и всё вернулось
На круги своя


Кошка (ветеринарный гуманизм)

Кошка умирала
На сыром полу,
Крики издавала,
Портя тишину.

Тот, кто жалостливый,
В темноту пойдёт,
Отрыгнётся пивом
И её добьёт.

Кошка умирала,
Но всё тише крик,
Резко замолчала,
Сдохла в тот же миг

Дети пожалели
Кошку навсегда,
Ей петлю надели,
Вырвали глаза.

Кошка умирала,
По полу глаза,
Девочка сказала:
"Делать так нельзя".

Девочка любила
Всяческих зверей,
Кирпичом добила
Кошку у дверей.


Антисемитское

Приезжайте в наш колхоз –
Вам устроим холокост!
А потом мы к вам в кибуцы,
Посмотреть, как там е…тся!


Весеннее настроение

Накормите нас свинцом
Напоите нашей кровью.
Труп с оскаленным лицом
Занимается любовью
Сам с собой
На мостовой.
На мостовой
Пахнет кровью


Осень в Чёрном Лесу

Замшелые сосны
Шумят в вышине,
И все наши вёсны
В опавшей листве.

А сосны шумят,
Как шумели всегда,
Струится куда-то
Гнилая вода.<

А ветер играет
Опавшей листвой,
И лес засыпает
И бредит весной.


Пацифизм

Самогонку вы хлещите,
Обожритесь ей, скоты,
Сигареты, план курите –
Лишь бы не было войны!

Баб е…те, как хотите,
Баб е…те без любви,
И без баб х…и дрочите –
Лишь бы не было войны!

И чего нам тут – усраться?
И чего нам горевать –
Лучше всей толпой е…ться,
Чем друг друга убивать!


***

“Как же так!” –
Закричал чувак –
”Да в какой п…де,
Где же господь, где?!”
“Бога нет” –
Вот и весь ответ! –
“Господь Бог
Ох…ел и сдох!”


Внутри и снаружи.

Сидишь и мечтаешь на жухлой траве,
И ветер играет в твоей голове.
Снаружи дерутся за место под солнцем,
Справляют нужду над иссохшим колодцем.

Снаружи случаются сотни событий
И сотни великих научных открытий.
Идёт оформленье аморфной природы,
И в реки сливают дерьмо и отходы.

Снаружи идут умирать батальоны
И власть принимает крутые законы.
А ты всё сидишь на увядшей траве,
И ветер гуляет в твоей голове.


***

Мы живём в таком говне!
Вроде бы не на войне!
Только всё кругом в хуйне!
И так манит - отражение в окне!

Лишь всего четыре шага!
И вся пьяная общага!
В охуении орёт,
Наблюдая твой полёт!

Очень жалко, что сдох Сталин!
Боже мой, мы всё просрали!
Всё кругом в такой хуйне!
И как манит - отражение в окне!

И всего-то сделать надо
Два-три маленьких шажка
И тогда с вороной рядом,
В направлении асфальта
полетит твоя башка


Большие

По улицам города
ходят большие,
Они убивают.
-За что убивают?
Они ведь большие –
Они ведь всё знают!
Людей убивают
В такси и трамваях
За то, что пешком
Кандылять не желают.
Собак убивают
За то, что не лают,
За то, что залаять
Совсем не желают.
Ворон убивают
За то, что летают
Они не по плану,
А так, как учили
Их папа и мама.
По улицам города
Ходят большие.
Они убивают.
Они ведь большие
Они ведь всё знают.
А если убили
какого-то гада,
То значит за дело,
То значит так надо!


Полковнику никто не пишет
(посвящается Эрнесто Че Геваре)

Полковник лежит, ухмыляясь, в гробу,
От всех он сумел ускользнуть, убежать,
Лежит командир, недоступный врагу,
И им остаётся одно: проклинать его мать.
Полковнику больше не пишет никто,
Посылок не шлёт и не бьёт телеграмм.
Остыл уже труп, и потухли глаза, но зато:
Его не достать ни друзьям, ни врагам.
Ему наплевать, что там будет потом –
Лопата, могила, салют в небеса –
Войдёт он в историю – или “облом”,
И чьею рукою закрыты глаза.
Ухмылка застыла на смуглом лице,
Так, словно хотел он кому-то сказать:
“Мечтали меня осудить вы в конце,
Судите – теперь мне на всё наплевать!”.
Мальчишка всё видит и всё понимает,
Обычный мальчишка двенадцати лет,
Он смотрит на мир голубыми глазами,
Они не успели ещё помутнеть
От водки, от драпа, от ханки, от пива,
От драк постоянных на пустыре,
От жизни тупой и тоскливой,
От жизни такой, как дожди в октябре.
Мальчишка всё видит и всё понимает,
Он в школу пойдёт в пятый класс в сентябре:
В квартире напротив хороший жил парень –
Зарезали в драке в соседнем дворе.
Мальчишка всё видит и всё понимает,
Он знает давно, что такое “любовь”,
Что делали парни с девчонкой в подвале
На грязном диване, пуская ей кровь.
Он очень прекрасно всё понимает,
Обычный мальчишка двенадцати лет,
Он смотрит на мир голубыми глазами –
Они не успели ещё помутнеть…
Нам очень погано, нам очень тоскливо
Жить в этих помоях, жить в этом дерьме,
Но если есть кайф, водка есть или пиво,
Не зря провели этот день на Земле.


Песня обречённого человека

Ты давно уж обречён,
И убийцей-палачом
За тобою идёт тот,
Кто за грош тебя убьёт.
От тебя он в двух шагах,
Ты испытываешь страх,
И тогда когда придёт,
Тебе в душу наплюёт.
Ты давно уж обречён,
Ты был в чём-то уличён,
И теперь вот за тобой,
Идут радостной толпой
Люди с чистыми руками,
Лучезарными глазами
И хрустальною душой,
И расправятся с тобой.
Ты давно уж обречён,
И карающим мечом
За тобой идёт отряд
Пионеров-октябрят,
И убить тебя хотят,
Их глаза огнём горят.
И когда они придут –
Докажи, что не верблюд!


Террорист Шамиль Басаев

Через горы и равнины
Едут чёрные машины
По враждебной стороне.
Где конец – никто не знает.
Впереди Шамиль Басаев
На железном скакуне.

Едут чёрные машины
Бить любителей свинины,
Едут мстить за свой народ.
-Кто их нынче возглавляет?
-Генерал Шамиль Басаев,
Он на подвиг их ведёт.

На пути их городок
“Путь наш труден и далёк,
Будем резать здесь шакалов” –
Автомат свой заряжая,
Говорит Шамиль Басаев –
“Перебьём мы их не мало”.

Треск стрельбы, огонь пожаров –
Шлите, суки, санитаров!
Зазвонил вдруг телефон.
Кто-то в трубке вопрошает:
“Террорист Шамиль Басаев?
Премьер слушает, приём!”.

И Басаев отвечает:
“Террорист Шамиль Басаев?
Ну, конечно – это я!
Мы идём в последний бой,
Я чеченец очень злой!
Бойся русская свинья!”

Много с тех далёких пор
Убежало воды с гор,
Но по-прежнему в Чечне
Террорист Шамиль Басаев,
Он Ичкерию спасает –
Без ноги, но на коне.


Герои октября

Уходили в московский октябрь,
В свой последний решительный бой,
Не подумав о многом, хотя бы,
Что не все возвратятся домой.

Уходили в расстрельную осень,
Позабыв, что политика – грязь,
Кто, ответит, да кто теперь спросит:
За что гибли – наверно за власть.

Ветер, дувший от Белого Дома,
Гнал трёхцветный удушливый дым,
Это всё лишь по книгам знакомо:
Слава мёртвым и горе живым!

В назиданье живым, и во имя покоя,
Мстя за прошлый и будущий страх,
Победители прячут погибших героев,
Хороня их в казённых гробах.

Но другие придут на могилы,
Чтоб положить цветы, и листву уберут.
А потом скинут темные силы,
Что вновь нас неизбежно гнетут.

Эй, вожди, вы давно всё забыли!
Славословьте с трибун палачей –
Но молчанье в казённой могиле
Будет пламенней ваших речей!


После грозы

Залпы радостного грома
Отгремели в небесах,
Всё так ново и знакомо:
Солнце пляшет в облаках.

Почему же так тоскливо…
Нервно дёрнулась щека…
В небе, где всё так красиво,
Умирают облака.

Не дожить им до заката,
В тьмы спасительном ущелье
Не спастись им от расплаты
За минутное веселье.

В упоении жестоком
Солнца хищная рука
В небе синем и высоком
Убивает облака.

На закате так печально,
Из далёка-далека
Вздох послышался прощальный:
“Умирают облака”.

И ночь придёт, но только поздно,
У них у всех судьба одна,
И будет скупо ронять слёзы
Извечная печальница Луна


Яйца всмятку

На небе ясном нам солнце светит,
Вот несёт яйца старик в пакете,
Такой нелепый и некрасивый,
Свою нелепость являя миру.
Пакет порвался, и полетели,
С весёлым хрустом на асфальт яйца.
Ты засмеялся: ведь так прикольно,
Об асфальт яйца разбились всмятку.

Ты всё смеялся. А старик плакал,
Такой противный и очень старый:
Что он сегодня будет кушать.
Шли люди мимо, никто не слушал.
Светило солнце, желтели яйца,
Что по асфальту расплылись всмятку.
И ты смеялся: ведь так прикольно:
Разбились яйца, и сразу всмятку,


“Не поминай-ка лихом”

– Мой голос очень тихо
И странно прозвучит -
“А лучше позабудь.
А я такой отважный,
Как Дон Кихот бумажный,
Свой начинаю путь”.

Но хватит обо мне…
Я сам прекрасно знаю,
Мой путь тернистый к раю
Ведёт к глухой стене,
Где камни с бурой кровью,


Штурмуя небеса

Расколоты взрывами Зимние Горы,
Бомбы рвутся в Ираке,
Аулы горят в Чечне.
А блядь написала на сраке:
“Хуй войне”.
И загоняя последний патрон в пистолет,
Мы скажем одно: “Невиновных нет!”