Книжная полка:
ВРЕМЯ «Ч». СТИХИ О ЧЕЧНЕ И НЕ ТОЛЬКО
М., Новое литературное обозрение, 2001

Фронтовая лирика снова входит в нашу жизнь. Становится актуальной. Сегодня, увы, слова "война" и "Чечня" для нас - почти синонимы. Также как "война" и "смерть". Пусть поэзия сегодня переживает далеко не лучшие (мягко говоря!) времена, все же поэзия - какая уж она ни есть - не может быть в стороне от смерти. Поэтому - вот этот сборник: "Время "Ч" (стихи о Чечне и не только)". Благодаря его составителю Николаю Виннику стало понятно не только то, что в России, среди мириадов графоманов, изредка попадаются отдельные неплохие литераторы, но также и то, что многие из этих графоманов и литераторов уже не находят в себе сил пребывать в полном внеобщественном вакууме. "Заглушить рокотанье прибоя соловьиная песнь не вольна"...

Возможна ли у нас поэзия? Возможна ли у нас гражданственность? Ответ далеко не очевиден. В полном соответствии с мифологической периодизацией Гесиода и индусов, "золотой", а затем "серебряный" века русской поэзии давно сменились "железным" веком (может быть, даже - "свинцовым", но о нем Гесиод и индусы ничего не сообщают).

Кроме того, Власть в России столько лет систематически насиловала литературу, брала Муз на содержание, лезла в душу художникам, что ныне они забились кто куда с криками: "Не лезьте! Плевали мы на вашу политику! Поэзия - есть мое частное, приватное, интимное дело - и только!" А слово "гражданин" у нас, как правило, известно кто произносит и известно в каких ситуациях. И все же...

Как бы не отмежевывался уважаемый составитель сборника от "одиозного" словосочетания "гражданская лирика" (которое ему представляется чуть ли не страшным ругательством), но это именно она... И право же, в этом нет ничего постыдного. Ведь "гражданская лирика" - это не только (и не столько) пресловутый "соцреализм" с его стандартными кампаниями: "писатели за...", "писатели против...", но — Некрасов. Рылеев. Гейне. Беранже. Петефи. Мицкевич. Галич. Ранний Пушкин, в конце концов! Право же, отнюдь не зазорно вписаться в подобную традицию (я говорю не о степени талантливости, которая, как известно, от Бога и, может быть, от эпохи, а об общей направленности стихов). Да и в русской литературе о Кавказской войне традиция немалая - Лермонтов, Толстой, опять же Пушкин.

И не то удивительно мне, что большую часть стихов в сборнике стихами можно назвать лишь очень условно, с большой натяжкой и обладая снисходительным вкусом, прошедшим школу постмодернистского релятивизма, а то, что есть - пусть меньшая, - но часть, вполне поэтическая, соответствующая своему названию. Мне, как культурному "консерватору", приятно отметить, что среди буйства разнузданного модернизма и постмодернизма, попадаются в некотором числе и стихотворения во вполне классическом духе, напоминающие о былом величии русской литературы, канувшей в Лету.

Вышедший сборник - явление и поэтически и граждански значимое. Наперекор официозу он создает некое идейно неоднозначное, но независимое и живое культурное "поле" в освещении (отражении, осмыслении) нашего мира, в котором чеченская война играет роль одновременно и символа, и зеркала и важного смыслообразующего фактора, между прочим, заставляющего каждого литератора высовывать нос то ли из норки в полу, то ли из Башни из слоновой кости (у кого что) и отвечать на грубый, но неизбежный вопрос: "С кем вы, мастера культуры?" С Властью? С генералами, президентами, омоновцами, карателями? И пресловутая "партийность в искусстве" тут совсем не при чем! Можно долго стебаться, резвиться, выпендриваться, музицировать, выкаблучиваться, самолюбоваться, выстраивать "поэтические концепты" или "конструкты"... И тут вдруг - боль, война, Чечня, смерть, - точно удар обухом по голове. Поэзия в оторопи, в шоке. И ее-то, такую пугливую в отношении любой "политики", такую целомудренно-герметичную и самодовольную - достало и проняло, обожгло пламя войны.

В сборнике присутствует единство темы, но не позиций и мнений. Однако, как справедливо замечает в предисловии Николай Винник, "мнение - это не главное, чем поэт может поделиться с читателем". В конце концов, в произведениях тех же Толстого и Лермонтова, воевавших на прошлой (позапрошлой?) Кавказской войне, трудно выудить какую-то однозначную "позицию".

Сборник хорош широтой, многомерностью срезов войны (фронт и тыл, прошлое и настоящее, Кавказская война XIX века и нынешняя, и много иных), многомерностью взглядов, стилей, форм, уровней обобщения. Оценивать эту книгу исключительно с идейно-политической точки зрения было бы также узко и неверно, как и исключительно с литературно-художественной. Не откажу себе в удовольствии кое-что процитировать (ибо трудно, даже невозможно, говорить о поэзии прозой). Вот - картинки, ассоциации, рефлексия. То плакатно-лозунговая прямота, то возвышенная простота, то вычурная претенциозность, то фотографический реализм, то заумный авангардизм. Итак, избранные места из сборника (да простят меня поэты за неполное цитирование большинства приводимых текстов!).

В стихотворении Натальи Ванханен - тревога и предупреждение:

Если клетка с птицей в окне видна,
значит, мирные времена.
А еще это значит - идет война,
только, значит, не здесь война.

Василий Дробот взывает к тому, чего у нас так мало осталось:

Раскаянья не дано,
Поскольку неймем вины,
Поскольку в себе давно
Все чувства отменены.

И что нам от жизни взять,
Помимо борьбы за власть?
Ведь выше уже не стать
И ниже уже не пасть.

В стихах Глеба Ситько - взгляд на войну "изнутри":

Мы сеем свинцовое семя
В непроизносимой стране
Воюем, забытые всеми
На Богом забытой войне.

Томимся тоской заключенных
В лесу корабельной травы
Нам год не подвозят патронов,
Три дня не дают нам жратвы.

В генштабе фельдмаршалы знают:
Мы сами хотели быть тут...
Героев всегда забывают,
Героев всегда предают.

А вот то, что происходит с теми, кто случайно уцелел, показано в другом стихотворении того же Глеба Ситько:

Чтобы стать не мальчиком, но мужем
Много крови нужно пропить мне
Ну, а выживу - кому я нужен
Муж, что выжил на чужой войне.

Пометут хозяйки по сусекам
Я надолго прикоснусь к вину...
Разве может зваться человеком
Человек, что пережил войну?

Ирина Репина - о том же:

Крик орла в вышине. И слова генеральского бреда.
На кавказской войне не бывает салютов победы.
При угрюмой скале не бывает открытого боя.
По кавказской войне не пройти дрессированным строем.
(...) В этой черной стране с каждым шагом на сердце тревожно.
На кавказской войне покорить никого не возможно.
(...) И по чьей же вине пол-России размазано горем?
На кавказской войне очень просто погибнуть героем.

Александру Левину первая чеченская война представляется чудовищным телеспектаклем (что верно в нашу эпоху свето-пре-д-ставления):

В кулисах шорох, в зале тишина,
Слепит глаза мохнатый свет софитов.
Идет позиционная война,
Считают преждевременно убитых,
Досрочно раненых, контуженных не в такт.
Проносят генеральские погоны.
Кричит статист в раскрашенных бинтах
Потом его как будто бы хоронят.

Валерий Шубинский в стихотворении "Последний поход Игоря", историософски смешав концы русской истории с ее началами, отрешенно и горько воспевает наступающий конец усталой и впавшей в маразм Империи:

И в крови, обесточенной от потерь,
Просыпается древний код,
И последний, убогонький русский зверь
Завыл и позвал в поход.

Но сквозь отчаянье пробивается порой слабая надежда. Вот Анна Гедымин:

Над русским полем сумрачно и голо,
Танцует птица.
И небо сыто душами по горло,
А бой все длится.

Опять беда ни в чем не знает меры
И рвет на части.
Но в мире нет безропотнее веры,
Чем вера в счастье.

Наряду с прямолинейной поэтической прозой, попадается философская лирика. Алексей Александров:

Облака, как волхвы, неустанно
В свой небесный спешат Вифлеем,
Им, похоже, шепнули недавно
То, что нам не сказали совсем.

Значит, жди теперь мора и глада
И какой-нибудь новой Чечни.
И зачем тебе, Господи, надо
Это все? Лучше ночь сочини.

А вот картинка "зачистки" села, чудовищная в своей будничности, как ее правдиво изображает Валерий Шубинский:

И утомленные мужчины
Войдут вразвалку во дворы
И понесут в бронемашины
Магнитофоны и ковры.

Совершенно вне идеологии, но талантливо написано стихотворение Владимира Губайловского о гибели Дудаева.

СМЕРТЬ ВОЖДЯ.

Круглое небо, опрокинутое на Чечню,
Как царапина голубого плафона
Ракета соскальзывает по лучу
Портативного телефона.
Остаются только доли секунд,
За которые не моргнуть, не охнуть.
Время, рассчитанное на самосуд,
Крепко держит за локоть.
И деревья, опавшие до худобы,
Венчают тело посмертной славой,
Где будет десять минут ходьбы
От левой руки до правой.

Владимир Стариков, характеризуя нашу эпоху, оказался лаконичнее лаконичных японцев с их трехстрочными хайку. Ему хватило двух строк:

Приметы времени: коровы в Англии,
Комета в небе и война в Чечне.

Порой авторы не менее лаконичны и прямолинейны. Как Александр Воловик:

Стоит погода новогодняя,
крещением увлечена.
Идет война. Но не народная.
Антинародная война.

Или как Иван Ахметьев:

Разоружить
ценой уже полного
ожесточения.

И он же:

Истерические попытки
сохранить эту
никому не нужную
территориальную целостность.

Конечно, в наше усталое, эрудированное, бесплодное, ерническое, постмодернистское (то есть "послесовременное") время не обходится без аллюзий и скрытых цитат:

Ведь если дома взрывают
То это кому-то нужно
(Филипп Минлос).
- Вот не только поэтически, но и политически совершенно правомерная постановка вопроса!

Или:
Заложница - страна,
Всяк сущий в ней - "язык".
(Мартин Мелодьев).

Как ни странно, есть в этом сборнике даже и юмор. "Черный юмор" Владимира Строчкова, подстать нашему "Виртуальному Наперекору", описывающего нелегкую жизнь ваххабита, покорившего Москву:

В вагоне, натянув противогаз,
читаю "Послезавтра", "Штурмовик",
просматриваю "Знамя газавата",
"Звезду Востока", "Вестник ваххабизма", -
рекламу, объявления о казнях
публичных, распродажах - и дремлю,
не отрывая пальца от гашетки.

И - просто "юмор" - незатейливая, в духе капустника, пародия Дмитрия Пригова, по своему обыкновению перелицевавшего известный канонический школьный стишок про войну на новый лад:

Это было в мае на рассвете
Нарастал у Хасавъюрта бой
Девочку чеченскую заметил
Наш солдат на пыльной мостовой.

Короче, вопреки исторической правде, и в полном соответствии с известной мифологией, солдат не убил и даже не изнасиловал чеченскую девочку, а спас ее.

Чтоб жила, чтоб все на свете жило,
Чтобы только супостат не жил.
Говорят, что генерал Манилов
Путину об этом доложил.

(в оригинале соответственно фигурировали маршал Конев и генералиссимус Сталин). Можно ли шутить о таком - о смерти, о страданиях? Не знаю. Но смерть и война - тоже часть жизни, а значит, возможно, допускают и такие шуточки.

Закончить же свой обзор мне бы хотелось замечательным стихотворением Натальи Акуленко, которое было написано задолго до войны - в 1990-91 годах, и которое открывает сборник и, по-моему, очень точно передает что-то сокровенное в нашем времени - с его бредом, ужасами, усталостью, кошмарами и - недобитой до конца, хотя и не основанной ни на чем надеждой.

Самозваных нельзя упрекнуть докторов –
Выжигали и резали сколько могли...
Нас свалили в огромный некошеный ров,
Закидали пластами холодной земли.
Все как надо - знамена и веры не в счет,
Все как могут лежат под знаменами трав,
То же солнце печет, тот же дождик сечет
И неясно, кто был исторически прав.
Здесь холодный, поспешный, заброшенный склад,
Где ненужные судьбы отложены впрок,
Но из норки в песке, выгребаясь не в такт,
Вылезает на травку и пилит сверчок.
Мелодрамы стыдится взыскательный вкус
И романсы про гибель нелепы в раю,
Но сверчок протирает зазубренный ус,
И жестокие крылья, елозя, поют.
Он поет, что жуки выедают глаза,
Что по осени тело смерзается в лед...
Да, он знает, что петь про такое нельзя,
Он про многое знает, но все же - поет.
Эта песня не терпит повышенных нот
В ней безбожно фальшивят любые слова,
Но сверчок все без слов жесткой лапкой поет,
Я смотрю на них сверху, наверно - жива...
Я об этом как надо сказать не могу,
И над общей могилой мне трудно парить,
Слишком много скопилось в заброшенном рву,
Чтобы каждую гибель понять и простить,
В этом рву прочно занят любой уголок
И помытые кости не радуют взгляд...
Вылезает на травку иссохший сверчок
Повторяя живым про утратность утрат.

Петр Рябов
Журнал «Наперекор», №12, зима 2002/03, с. 112-115