Над селением ночь опустилась,
По избушкам погасли огни,
Пред иконой старушка-мать молится:
«Всемогущая, сына верни».

Как-то раз собралися ватагою, -
Это горе слезой не зальешь –
Сын Ванюшка под хмельною брагою
Совершил вооруженный грабеж.

Осудили его судьи строгие,
И он срок получил немалой,
По деревне их гнали этапом,
Где шагал и Ванюшка ее.
Не узнала старушка несчастная,
Не узнала сынка своего:

«Ох ты, сын мой, как измучили,
Даже мне уж тебя не узнать,
Злые люди тебя так калечили»,
Принялась тут сынка целовать.

Оттащили старушку без памяти
От родного сынка своего,
А Ванюшку погнали этапом
От родного села своего.

«Ах, была – не была», - крикнул молодец
И, как прежде, кудрями встряхнул.
Он собрал все последние силушки
И со злобой конвой растолкал.

Он, как зверь, быстро бросился в сторону,
Только слышно: «Держите! Бежал!»
Тут три выстрела залпом раздалися,
Покачнувшийся Ваня бежал.

Пробежал метров пять – и запыхался,
Он так тяжко на землю упал,
Весь простреленный, кровью забрызганный,
Тихо-тихо он что-то шептал:

«Знать, пришел мне конец, я отмаялся,
Только жалко старушку мне, мать,
Что на старости лет, горемычная,
Будет долго сынка вспоминать».

А наутро в телеге разваленной,
Покосившейся на бок другой,
Гроб тесовый, окружен крестьянами –
Мать-старушку везли на покой.

Над селением ночь опустилась,
По избушкам погасли огни,
Пред иконой старушка не молится
И не просит: «Мне сына верни».