Наум Синдаловский

КАРЛ МАРКС И ЭЛЛИНСКИЙ САТИР
Октябрьская революция в зеркале петербургского городского фольклора

("Нева", 1997, №11, стр. 180-189)


В очередной, который уже раз, 7 ноября улицы и площади Петербурга заполнятся демонстрантами. И снова, как это повелось с 1917 года, во главе шествий встанут люди, готовые присвоить себе безраздельное право говорить от имени народа и клясться его именем. И вновь над головами обиженных и обойденных прогремят яростные призывы к неповиновению и свержению, к топору и насилию, к очередной революции... во имя народа, но ...как всегда, руками народа. Как тогда, во время октябрьского переворота и красного террора, продразверстки и раскулачивания, когда по вине таких же вождей руки пролетариата оказались по локоть в крови россиян.

Официальная культура - от Демьяна Бедного и Александра Безыменского до Всеволода Вишневского и Александра Фадеева - сделала все возможное, чтобы красный цвет убийств и погромов превратить в героический цвет борьбы и созидания. Бандитские погромы буденновских конников списывались на белых, нежелание и неумение работать объяснялись происками врагов революции, экономические и политические преступления местных и центральных властей объявлялись "головокружением от успехов" и "болезнью роста" н т. д. и т. п. В результате в социалистическом искусстве выткалось грандиозное художественное полотно, где не было ничего, кроме восторженного всеобщего приятия как теории, так и практики революции.

На самом деле все было не так благостно и однозначно. В короткие промежутки между кровавыми революционными чистками и реквизициями, граничащими с мародерством, возвращаясь в заплеванные солдатские казармы и прокуренные фабричные общежития, питерские пролетарии вольно или невольно создавали свою, потаенную, историю революции. Они рассказывали анекдоты и распевали нехитрые частушки, слагали таинственные легенды и придумывали замысловатые мифы. В этих легендах и мифах оценки революционных событий были противоположны тем, что вырабатывала официальная пропаганда. Что это? Острая необходимость оправдаться перед Богом? Перед собственной совестью? Желание таким образом искупить вину? Отмыть руки, запятнанные кровью сограждан?..


Пройдя сквозь крушение освященного вековыми традициями государственного строя, раскол общества на два непримиримых лагеря и утрату религиозно-нравственных ориентиров, большевистская Россия приступила к созданию новой идеологии - евангелия, смысл которого сводился к двум простейшим формулам: "Мир хижинам, война дворцам" и "Кто не с нами, тот против нас". Перьями советских обществоведов, историков и философов дикий бунт превращался в цивилизованную революцию, бессудные расправы - в революционное правосудие, грабежи - в экспроприацию и т. д., и т. п.

Между тем всегда существовала альтернатива "Краткому курсу". Из уст в уста передавались интригующие легенды, рассказывались рискованные анекдоты, сочинялись хлесткие частушки. Фольклор создавал свою историю, которая в одном случае просто заполняла вакуум в информационном поле, в другом - пыталась выправить искривленное пространство этого поля.

С началом первой мировой войны в фольклоре появляются штрихи, неизвестные, скажем, фольклору сходного периода русской истории - 1812 года. Фольклор фиксирует отрицательное отношение российской провинции к столице. Еще совсем недавно такой притягательный и желанный, Петербург становится пугающе опасным и немилосердно жестоким. Это и понятно. Война отняла у крестьянских наделов хозяина и работника, у крестьянской семьи - кормильца, у невест - женихов. Все это в массовом сознании ассоциировалось со столицей.

Распроклятая машина
Дружка в Питер утащила.
Она свистнула, пошла,
Расцеловаться не дала.

Помолись, милашка, Богу
На Исаковский собор.
Не возьмут меня в солдаты -
Мы поженимся с тобой.

О Питере, который в трудные времена всегда давал крестьянам работу и на протяжении двухсот лет был испытанным и надежным рынком сбыта крестьянской продукции, заговорили как о нахлебнике и иждивенце: "Стоит Питер на болоте, ржи никто в нем не молотит". Обидные и несправедливые обвинения сыпались как из рога изобилия: "На болоте, где хлеба не молотят, а белее нашего едят".

Действительно, стихийные массовые уличные беспорядки в февральские дни 1917 года начались с бесконечных очередей у булочных, куда не успевали подвозить хлеб. Правда, острие стихийного гнева питерского пролетариата не было направлено в сторону деревни, кровная связь с которой была в то время еще достаточно прочной. Фольклор не сохранил свидетельств ненависти города к деревне. Счеты сводили с истинными виновниками народных бедствий:

Царь Николашка
Вином торговал,
Гришка Распутин
С царицей гулял.

Николай любил калину,
А Распутин - виноград.
Николай проел Россию,
А Распутин - Петроград.

В ночь на 17 декабря 1916 года в результате заговора, в котором участвовали великий князь Дмитрий Павлович, князь Феликс Юсупов и один из лидеров "Союза русского народа" В. М. Пуришкевич, Распутин был убит. Согласно широко распространенной легенде, под романтическим обаянием которой находились даже непосредственные исполнители, Распутин был сначала отравлен пирожными, пропитанными сильнодействующим ядом, и только затем, для большей уверенности, добит выстрелами из револьвера.

Через пять дней после убийства, 21 декабря 1916 года, в царскосельском парке в присутствии бесконечно скорбящей императорской семьи Распутин был похоронен, а еще через два месяца произошла февральская революция. В марте 1917 года лютая ненависть к монархии обрушилась на останки царского фаворита: в Царском Селе вскрыли его могилу, в открытом гробу, под свист и улюлюканье толпы, забальзамированный труп провезли через весь город и сожгли в огромном костре в районе Поклонной горы. Вдруг, как рассказывает предание, труп зашевелился, Распутин сел в гробу, махнул рукой и исчез в пламени костра. Место это у подножия Поклонной горы до сих пор считается в народе нечистым.

Той же весной 1917 года, когда стало окончательно ясно, что царский строй пал и возврата к прошлому не будет, революционеры всех мастей начали планомерно уничтожать секретные архивы охранных отделений. Так, на Литейном проспекте было разгромлено и затем сожжено здание Окружного суда, в Коломне той же участи подвергся старинный Литовский замок, служивший следственной тюрьмой. Между тем сохранилась легенда, что такое демонстративное проявление классовой нетерпимости было вовсе не случайно, а погромы полицейских участков связаны с тем, что значительная часть революционеров числилась секретными сотрудниками царской охранки.

Мирное развитие революции продолжалось недолго. Известные июльские события в Петрограде, когда большевики выступили против Временного правительства под лозунгом "Вся власть Советам!", закончились расстрелом мирной демонстрации и массовыми арестами. Ленин вынужден был уйти в подполье. Скрывался он, как писали во всех энциклопедиях и учебниках, "от преследований Временного правительства" в 30 километрах от Петрограда, вблизи дачного поселка Разлив. С тех пор Разлив надолго становится местом действия бесконечного количества анекдотов.

После свадьбы Надежда Константиновна спрашивает у Ленина:
- И где мы, Володя, проведем медовый месяц?
- В Разливе, Наденька, в шалаше. Только для конспирации со мной поедешь не ты, а товарищ Зиновьев.

Ленин возвращается в Петроград в начале октября. Нелегально. Начинается деятельная подготовка к вооруженному восстанию. В городском фольклоре отмечены некоторые колебания, связанные, очевидно, с серьезными межпартийными и внутрипартийными разногласиями.

Троцкий:
- Товарищи! Революция отменяется. Феликс Эдмундович уехал на рыбалку.

- Так что же мы, без Феликса Эдмундовича не справимся?
- Без Феликса Эдмундовича справимся, без "Авроры" не получится.

K концу октября разброд и шатания среди заговорщиков прекращаются. Категоричное ленинское: "Вчера было рано, завтра будет поздно" - фольклор интерпретирует по-своему: "Некоторые большевики хотели сделать октябрьскую революцию летом, под предлогом того, что летом юнкера всегда уходили в отпуск. Но Ленин с ними не согласился. Он сказал: "Раз октябрьская - значит, осенью. Вот возьмем власть, тогда и календарь переделаем"".

Радостное возбуждение переполняло улицы осеннего Петрограда. То тут, то там голосили частушки:

Ходят волны по реке
Белыми барашками.
Переполнен Петроград
Матросскими тельняшками.

Шли последние приготовления к штурму.

Телефонный звонок:
- Алло, Смольный?
- Да.
- У вас пиво есть?
- Нет.
- А где есть?
- В Зимнем.
- Ура-а-а-а!!!

И, наконец, последний акт разыгравшейся на подмостках Петрограда русской драмы. "Телеграмма из Зимнего на "Аврору": "Узнав, что на "Авроре" одни холостые, женский батальон сдается без боя"".

Внучка декабриста слышит шум на улице и посылает прислугу узнать, в чем дело. Вскоре прислуга возвращается:
- Там революция, барыня.
- О, революция! Это великолепно! Мой дед тоже был революционером! И что же они хотят3
- Они хотят, чтобы не было богатых.
- Странно... А мой дед хотел, чтобы не было бедных.

Сразу после октябрьского переворота родилась легенда о том историческом выстреле крейсера "Аврора", который возвестил миру о начале новой эры в истории человечества. По легенде, в сопровождении отряда красных моряков на крейсер "взошла женщина невероятной, нечеловеческой красоты, огромного роста, с косами вокруг головы. Лицо бледное. Ни кровинки. Словно ожившая статуя". Говорили, что это знаменитая Лариса Михайловна Рейснер. Она-де и распорядилась дать залп из корабельной пушки. Моряки крейсера молча переглянулись: женщина на корабле - плохая примета, но команде подчинились и выстрел произвели. Пожалуй, именно с этой поры в городском петербургском фольклоре начал формироваться ассоциативный образ некоего партийного чиновника, человека изворотливого, умеющего при любых, даже самых невероятных ситуациях удержаться на плаву. Впоследствии о таких людях говорили: "Непотопляемый, как "Аврора"".

Стреляли в ту осеннюю ночь, если верить легендам, и пушки Петропавловской крепости. Говорят, революционные матросы ворвались в крепость в поисках пушек для штурма Зимнего. Старый пушкарь пытался убедить нетерпеливых революционеров, что все орудия в Петропавловской крепости изношены, что их стволы просто не выдержат стрельбы и вдребезги разлетятся. Да и тавота для смазки стволов в крепости не оказалось. Матросы нервничали. Времени оставалось мало, и они потребовали, чтобы старик приготовился стрелять. Когда старый солдат понял, что отвертеться не удастся, он бросился в солдатский гальюн, зачерпнул ведро нечистот, смазь ими ствол пушки и, таясь от матросов, заложил холостой заряд. Последовала команда, и, как рассказывает легенда, прогремел... сраный залп революции.

Так или иначе, революция состоялась. На следующий день, рассказывается в одном анекдоте, Ленин взбирается на броневик:

- Товарищи! Революция, о которой так долго мечтали большевики, свершилась! Теперь, товарищи, вы будете работать восемь часов в день и иметь два выходных дня в неделю.
Дворцовая площадь потонула в криках "ура!".
- В дальнейшем вы, товарищи, будете работать семь часов в день, иметь три выходных дня в неделю.
- Ура-а-а-а!!!
- Пройдет время, и вы будете работать один час и иметь шесть выходных дней в неделю.
- Ура-а-а-а-а-а-а!!!!
Ленин поворачивается к Дзержинскому:
- Я же говорил вам, Феликс Эдмундович, работать они не будут.


Известна оригинальная фольклорная версия случившейся революции. Ленин якобы задумал и осуществил ее как месть Романовым за казненного брата. Довольно последовательная и стройная легенда представляет собой сентиментальную историю о том, как мать Ленина Мария Бланк, приняв христианство, стала фрейлиной императрицы, жены Александра II. Хорошенькая фрейлина завела роман с наследником престола и вскоре забеременела. Во избежание скандала ее срочно отправили к родителям и "сразу выдали замуж за скромного учителя Илью Ульянова, пообещав ему рост по службе". Мария благополучно родила сына, назвав его, в честь отца, Александром. Далее события, как и положено в легенде, развиваются с легендарной скоростью. Александр узнает семейную тайну и клянется отомстить за поруганную честь матери. Он примыкает к студенческой террористической организации и берется бросить бомбу в царя, которым к тому времени стал его отец. Потом Александр Ульянов был судим и приговорен к смерти.

Накануне казни к нему приезжает мать. Но перед посещением сына, согласно легенде, она встречается с императором, который будто соглашается простить своего сына, если тот покается. Как мы знаем, Александр Ульянов покаяться отказался и был казнен. И теперь Ульянову-Ленину пришлось мстить не только за мать, но и за брата.


***

В 1918 году столица России переносится в Москву. Разжалованный Петроград становится центром так называемой Северной коммуны во главе с Зиновьевым. Однако амбиции петроградских революционеров, считавших себя основными строителями новой жизни, были столь велики, что центральные законы на территории коммуны действовали номинально, и только с разрешения петроградского начальства. Рассказывают, что зиновьевские чиновники любили говаривать: "Нам Москва - не указ".

Несмотря на это, Петроград в глазах населения оставался столицей и "самым святым городом во всей России". Эти вещие слова молва приписывает оптинскому старцу Нектарию; будто бы сказал он их в последние дни Оптиной пустыни.

В октябре 1919 года пролетариат "красного Питера" встал на защиту революции от наступавших войск генерала Юденича. Фольклор того времени отличается героическим пафосом: "Шел Юденич полным ходом, да разгромлен был народом"; "Красный Питер бока Юденичу вытер"; "Юденич, ужасом объят, бежал, забыв про Петроград". Даже Зинаида Гиппиус, отличавшаяся, как известно, крайне отрицательным отношением к октябрьской революции и ее победителям, уже будучи в эмиграции, вспоминает гордую петроградскую пословицу 1918-1920 годов: "Пока есть у нас наш Красный Петроград, мы есть, и мы непобедимы".

Сохранился удивительно редкий образец совершенно исчезнувшего к тому времени жанра народной поэзии - раёшного стиха. Широко распространенный в русской поэзии XVII-XVIII веков, возрожденный в XIX веке "балаганными дедами" во время гуляний на Марсовом поле и Адмиралтейском лугу, он вдруг на мгновение всплыл на привалах гражданской войны. Нетрудно представить, как во время короткого отдыха перед боем никому не известный балагур и затейник, далекий потомок петербургских балаганных дедов раскручивал перед полуграмотными восторженными красноармейцами лубочные картинки, сопровождая их неторопливыми рифмованными строчками:

Вот вам фронт Петербург, город красный,
Фронт у Питера самый опасный
Был,
Сплыл.
Юденич Антанте письмо писал,
Что двадцатого он Петербург, мол, взял, -

Пропустил слово "чуть",
Захотел спекульнуть,
Да не вышло.

Надвигался красный террор. Из Петрограда уезжали те, кто это понимал и мог уехать. В первую очередь город покидали иностранцы. Есть легенда о некоем "знатном американце", случайно оказавшемся в Петрограде в эти трагические "окаянные дни". Перед тем как отбыть, он запальчиво обратился к провожавшим: "Зачем вам, большевикам, такой прекрасный город, что вы с ним будете делать?"

В 1919 году был арестован шестидесятилетний великий князь Николай Михайлович, известный историк, председатель Русского географического общества. Он был в оппозиции к Николаю II и называл его не иначе как "наш дурачок Ники". Николай Михайлович был расстрелян 28 января того же года. По преданию, перед расстрелом пожилой князь снял сапоги и бросил их солдатам: "Носите, ребята, все-таки царские..."

Бытовала легенда о вскрытии большевиками захоронений великокняжеской усыпальницы Петропавловского собора. Будто бы вандалы извлекли останки всех тринадцати погребенных там великих князей, свалили их в кучу и сожгли в общем костре, причем, как утверждает легенда, сожгли не где-нибудь, а на паперти собора, в чем рассказчики видели особую иезуитскую изощренность новых хозяев России. Эта зловещая легенда жила в народе более семидесяти лет и только совсем недавно, в ходе плановых реставрационных работ, к счастью, не подтвердилась.

По революционному городу ходили слухи, будто на улицах "орудуют ночные разбойники, которые прыгают выше домов при помощи особых пружин, прикрепленных у них к сапогам". Говорили также, что одеты они в саваны.

На Васильевском острове действовала неуловимая банда грабителей под предводительством знаменитого в 20-е годы Моти Беспалого, который, как говорили, отличался исключительным рыцарским благородством по отношению к беднякам. Грабил он только буржуев, разжиревших за счет обездоленных пролетариев. Однажды он специально обчистил ювелирный магазин ради безвестной старушки, сыновья которой погибли во время германской войны. Все награбленные золотые изделия Мотя нанизал на веревочку и подбросил их старушке. K веревочке была якобы привязана еще и бумажка в десять червонцев, на полях которой было собственноручно Мотей написано: "Где Бог не может - Мотя поможет". С необыкновенной скоростью эта крылатая фраза облетела Петроград и навсегда осела в арсенале петербургского городского фольклора.

А еще говорили, что в Петрограде много китайцев, которые приходят по ночам в ЧК за душами замученных и расстрелянных людей. Эти китайцы были якобы приглашены во время первой мировой войны русским правительством для строительства оборонительных сооружений. Оставшись после революции не у дел, они будто бы пошли работать палачами. "Ходя, ходя, почему у тебя походя руки в крови?" Говорили, что однажды всех этих китайцев перебили на рынках "и передушили, как лягушек, на улице".

Неожиданно в голодном Петрограде появились дикие утки. Плавая по Неве, они все время прижимались к набережной у Зимнего дворца. В городе говорили, что это сестры, что защищали Керенского. И в Летнем саду появились какие-то дикие птицы. Молва считала их душами умерших - тех, что "на полигоне недавно рыли себе могилу".

Красный террор приобретал все больший размах. Ни на один день не прекращались обыски. Часто приходили к Шаляпину. Искали золото, бриллианты. Конфисковали серебряные ложки и вилки. Забрали двести бутылок французского вина. Сохранилось предание, что однажды Шаляпин не выдержал и пошел к Зиновьеву. "Я не против обысков, но нельзя ли обыскивать меня в удобное для меня время, с восьми до девятнадцати, например", - сказал он Зиновьеву.

Как-то раз Федор Иванович зашел к художнику Коровину. "Мне сегодня выступать перед конными матросами. Скажи мне, ради Бога, что такое конные матросы?" - "Не знаю, что такое конные матросы, но знаю, что надо уезжать!" - ответил Коровин.

Собрался уезжать за границу и писатель Федор Сологуб. Оформил документы, получил разрешение, собрал вещи, и, как гласит предание, именно в это время его жена - А. Н. Чеботаревская - будто бы бросилась с Тучкова моста в Неву. Почему именно тогда, когда была уже оформлена виза на выезд, никто не понимал. Говорили, будто бы вмешалась ЧК. Другие считали, что родная земля не отпустила. Федор Сологуб остался один, в смерть Чеботаревской не верил и, как утверждает легенда, до конца дней поджидал жену. "Был уверен, что она вернется домой. Несколько лет прислушивался к звонку в передней. Жена его погибла в пасмурные декабрьские дни, и с тех пор Сологуб повторял: "Я умру от декабрита"". Сологуб умер в одиночестве в 1927 году.

Как-то раз в дом князей Салтыковых пришел с обыском отряд красногвардейцев. Солдат встретила глубокая, чуть ли не выжившая из ума старуха, плохо говорившая по-русски. Командир отряда обратился к престарелой княгине: "Мадам, именем революции все принадлежащие вам ценности конфискуются и отныне являются народным достоянием". Старуха не возражала, помогая красноармейцам собирать драгоценности и произведения искусства. Напоследок потребовала: "Если вы собираете народное достояние, извольте сохранить для народа также и эту птицу", - и подала клетку с облезлым попугаем. "Мадам, народ не нуждается в этом... попугае", - возразил командир. "Но это не просто попугай, а птица, принадлежавшая самой Екатерине II. Это птица историческая". Она щелкнула пальцами, и, если верить легенде, попугай хриплым голосом закричал: "Славься сим, Екатерина, - помолчал и снова завопил: - Платош-ш-ш-а!!" Видимо, речь шла о Платоне Зубове, известном фаворите императрицы. Говорят, отряд сдал-таки попугая, куда следует. Но куда он затем делся - умер от голода или естественной смертью - неизвестно.

По воспоминаниям современников, очень многим в те тяжкие дни помогал А. М. Горький. Кое-кого будто бы даже спас от голодной смерти. Рассказывают, что в умирающем Петрограде он выдавал справки "самым разным дамам - знакомым и незнакомым". По преданию, справки были приблизительного такого содержания: "Сим удостоверяю, что предъявительница сего нуждается в продовольственном пайке, особливо же в молочном питании, поскольку беременна лично от меня, буревестника революции". Срабатывало будто бы безотказно. Во всяком случае, в выдаче пайков власти не отказывали.

При поддержке Горького в конце 1919 года в Петрограде организуется знаменитый Дом искусств, вошедший в литературную историю под аббревиатурой "Диск". Дом искусств разместился в здании, построенном в свое время для оберполицмейстера Петербурга Н. И. Чичерина. В середине ХIХ века здание переходит в собственность купцов Елисеевых, которые, по расхожей легенде, сразу после большевистского переворота замуровали в стены пресловутое елисеевское серебро. По воспоминаниям очевидцев, обитатели Дома искусств - писатели и художники, сценаристы и режиссеры - после получения очередного "особо экзотического пайка, состоявшего из лаврового листа и душистого перца, с голодным блеском в глазах бросались выстукивать коридоры".

Призрак голода с каждым днем становился все более и более отчетливым. В "Горестных заметах", изданных в 1922 году в Берлине, А. Амфитеатров вспоминал, как, "набивая овсом пустое брюхо", питерцы острили: "Отчего прежде люди по тротуарам ходили, а теперь средь улицы прут"? - "Оттого, что на конский корм перешли: нажремся лошадиной еды - вот нас на лошадиную дорогу и тянет".

Сочиняли частушки. На ту же гастрономическую тему:

Ленин Троцкому сказал:
- Пойдем, Лева, на базар,
Купим лошадь карюю,
Скормим пролетарию.

Частушек подобного рода было много, и все они так или иначе вертелись вокруг одной трагической темы - темы голода, какого Россия еще не знала. В те годы родилась леденящая кровь поговорка: "В Петрограде ночи белые, люди бедные и тени их бледные". Что же до героизации революции, то в петербургском городском фольклоре она прекратила свое развитие, едва успев появиться на свет. Сохранилась грустная легенда о том, как однажды, поздней осенью 1917 года, два великих поэта - Александр Блок и Владимир Маяковский - гуляли по Петрограду. Остановились у костра. "Хорошо", - сказал Маяковский. "Хорошо, - ответил Блок, - но у меня сожгли библиотеку". Героизация революции становилась уделом официального искусства, ее тяжким бременем и дьявольским проклятием.


В Кунсткамере из поколения в поколение передается детективная легенда об утраченной в то бурное революционное время голове казненной при Петре I леди Гамильтон. Голова хранилась заспиртованной к стеклянной колбе. Будто бы спирт после революции был использован неким неразборчивым комиссаром по прямому назначению. А голова исчезла. Перепуганные хранители обратились к матросам стоявшего у причала напротив Кунсткамеры корабля с просьбой найти голову английской шпионки. Матросы пообещали. Как и следовало ожидать, из этого ничего не вышло. Корабль ушел, и матросы надолго пропали. Чуть ли не через год, как рассказывает легенда, они неожиданно появились в музее и предложили изумленным смотрителям взамен одной головы английской леди целых три головы... басмачей. Говорят, именно эти головы до сих пор находятся в экспозиции музея.

В 1918 году в Петрограде был открыт один из первых музеев новой власти - Музей академических театров. Ныне это Музей театрального и музыкального искусства. Идея его создания владела умами петербургских актеров в давние, еще дореволюционные времена. В основу его предполагалось положить экспозицию Первой выставки театральной старины, собранной театральными деятелями в 1908 году. Но не было постоянного помещения. Сохранилось предание о том, как однажды делегация театральных работников столицы обратилась за помощью в создании музея к директору императорских театров Теляковскому. Владимир Аркадьевич вежливо выслушал, проявил явную заинтересованность, но, сославшись на отсутствие специального помещения, будто бы сказал: "Не в моей же квартире музей устраивать". Прошло время. После революции все театры и квартиры влиятельных особ были реквизированы, и, по иронии судьбы, Музей академических театров разместился в квартире бывшего директора императорских театров.

Одна из легенд послереволюционного Петрограда повествует о том, как в 1918 году Петроградский губисполком получил срочную телеграмму из Царского Села. После бегства белогвардейцев, говорилось в ней, в одном из прудов Екатерининского парка нашли сброшенный с пьедестала обезображенный бюст Карла Маркса. В Царское Село спешно была направлена комиссия во главе со скульптором Синайским, будто бы автором памятника основателю марксизма, созданного в рамках ленинского плана монументальной пропаганды. К приезду высокой комиссии бюст уже был установлен на пьедестал и укрыт белоснежным покрывалом. Предстояло его вторичное торжественное открытие. Под звуки революционного марша покрывало упало, и Синайский в ужасе отшатнулся. Перед ним, склонив едва заметные мраморные рожки, хитро и сладострастно улыбался эллинский сатир - одна из парковых скульптур Царского Села. Синайский, рассказывает легенда, осторожно оглянулся вокруг, но ничего, кроме неподдельного революционного восторга на лицах присутствовавших, не заметил. Какое-либо вмешательство было бессмысленным. Памятник великому основателю был открыт.

Одновременно с изготовлением и установкой новых памятников предполагалось убрать с улиц и площадей города ряд монументов, не отвечавших художественным вкусам новых хозяев. В первую очередь это касалось памятников особам царской крови. Петроград лишился нескольких памятников основателю, города Петру Великому. Были уничтожены монументы "Царь-плотник" и "Петр I, спасающий моряков", стоявшие на набережной Невы, напротив павильонов Адмиралтейства. Одна из легенд того времени утверждает, что один из этих памятников чудом сохранился: его будто бы спрятали, утопив в Неве, на глубине трех метров.

Чудесным образом эта легенда получила реальное продолжение в наши дни, Известно, что в свое время копия памятника "Петр I, спасающий моряков" была подарена голландскому городу Саардаму. Совсем недавно, уже во время работы над настоящим очерком, в Петербурге проходил фестиваль искусств "Дни Голландии". В рамках фестиваля голландцы подарили петербуржцам бронзовую копию с копии подаренного им памятника - утраченная семьдесят лет назад монументальная композиция, ожидавшая, согласно легенде, своего часа, вновь обрела исторический адрес на Адмиралтейской набережной Санкт-Петербурга.

Между тем все более явственно ощущался нарастающий кризис советской власти. Политика "военного коммунизма", голод и хозяйственная разруха в городах, неурожай на селе вызвали брожение среди рабочих. Неспокойно было среди моряков - наиболее образованной части вооруженных сил молодого государства. В феврале 1921 года начался Кронштадтский мятеж, организованный, согласно официальной пропаганде, эсерами, монархистами и меньшевиками. Восстание кронштадтского гарнизона было жестоко подавлено: более тысячи человек было убито но время непосредственного подавления; две с половиной тысячи пленных, взятых с оружием в руках, были приговорены к расстрелу; тысячи матросов были незаконно репрессированы, после того как, поверив в амнистию, объявленную советской властью, вернулись на родину из Финляндии. Поэтизации этой бесчеловечной расправы, предпринятой большевиками ("Нас водила молодость в сабельный поход, // Нас бросала молодость на кронштадтский лед..."), фольклор противопоставил частушки:

Мы на речку шли,
Баловалися,
А кронштадтские матросы
Взбунтовалися.

Ах, клешики,
Что вы сделали:
Были красными,
Стали белыми.

По Кронштадту мы палили
Прямо с пристани.
Рыбку-корюшку кормили
Анархистами.

Симпатии народного искусства были заметно иными, нежели симпатии официальной поэзии, даже если она обладала безусловными художественными достоинствами.


***

С приходом к власти большевиков Петроград буквально охватила лихорадка переименований - идеологическая болезнь, метастазы которой с поразительной скоростью распространились на все сферы городского хозяйства.

В 1923 году Петроградский губисполком упразднил старые названия трех параллельно идущих улиц: Захарьевской, Фурштадской и Шпалерной, присвоив им имена революционеров Ивана Каляева, Петра Лаврова и Ивана Воинова. Этим же постановлением Сергиевская улица переименовывалась в улицу Чайковского, в память о композиторе Петре Ильиче Чайковском, который учился в Училище правоведении, находившемся вблизи этой улицы на набережной Фонтанки. Тем не менее появилась интригующая легенда о том, что Сергиевская улица названа в честь известного в свое время народника Николая Васильевича Чайковского, однофамильца композитора. Легенда приобрела настолько широкое распространение и популярность, что редколлегии справочника "Весь Ленинград" за 1926 год пришлось рядом с топонимом "Улица Чайковского" в скобках дать разъяснение: "комп.", чтобы доверчивый обыватель не спутал великого композитора с бывшим народником, затем откровенным врагом советской власти Н. В. Чайковским. В 1920 году Чайковский становится членом южнорусского правительства при генерале Деникине. Коллекционеры хорошо знают подписанные им денежные знаки, известные под названием "чайковки". Ясно, что в 1923 году его именем улицу назвать не могли. Однако легенда существует до сих пор. Возникновение и необыкновенная живучесть ее, вероятно, связаны с тем, что параллельные улицы названы именами революционеров, в ряду которых более уместным кажется имя Чайковского-революционера, пусть даже бывшего, чем имя композитора.

Бытует в Петербурге легенда и о переименовании Калинкинского пивоваренного завода. Согласно ей, в перерыве заседаний Третьего Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, который проходил в Петрограде в 1918 году, рабочие старейшего пивоваренного завода выставили для делегатов съезда бесплатное угощение. Буквально дорвавшись до любимого напитка пролетариата, делегаты затянули перерыв допоздна, пьяно стучали кружками о мраморные подоконники Таврического дворца, смачно сдували пену на яркие дубовые паркеты и прокуренными голосами орали песню героя революционной толпы Стеньки Разина "Из-за острова на стрежень..." Если верить этой романтической легенде, то именно после столь затянувшегося перерыва, на очередном заседании, по просьбе делегатов съезда Калинкинскому пивоваренному заводу было присвоено имя легендарного Стеньки Разина.

В 1920 году новое имя присвоили госпитальному судну "Рига". Оно стало называться "Народоволец". Случилось это незадолго до катастрофы, которую матросы предчувствовали и ожидали с суеверным страхом. По старой морской традиции корабль должен носить имя, данное ему с самого начала. Переименование всегда ведет к несчастью. Однажды стоявший у причальной стенки на набережной Васильевского острова "Народоволец" вдруг лег на борт и мгновенно затонул. Говорили, что судно было построено с изъяном: у него якобы был постоянный крен на правый борт. Для предотвращения несчастья и придания кораблю равновесия на противоположном, левом, борту имелась специальная цистерна, постоянно заполненная водой. Согласно легенде, один матрос привел на борт девушку. Они спустились в трюм. Случайно девица открыла кингстон, который матрос не успел закрыть. Судно потеряло остойчивость и перевернулось.

В Петрограде распевали частушку на мотив "Яблочка":

Эк, клешики,
Да что наделали -
"Народовольца" потопили,
К бабам бегали!

Еще говорили, что за сутки до аварии с корабля ушли крысы, о чем вахтенный будто бы доложил капитану, но тот не придал этому никакого значения. А крысы тем временем организованно покидали тонущий корабль: они шли по трапу, рассказывали "очевидцы", "гроссами, то есть подразделениями по сто четыре штуки в каждом (у них якобы не десятеричная система, как у людей, а двенадцатеричная), и сразу устремлялись к церкви Киевского подворья, что на углу набережной и Пятнадцатой линии". Здесь крысы ринулись в подвал, "сожрали все восковые свечи и муку для просфорок", а потом распространились по всему Васильевскому острову.

Наконец, в 1924 году эпидемия переименований коснулась и самого названия города. В траурные январские дни в числе мероприятий по увековечению памяти В. И. Ленина II съезд Советов поддерживает предложение петроградских рабочих и своим постановлением переименовывает Петроград в Ленинград. Таким образом, произошла полная и окончательная, как тогда казалось, большевизация северной столицы. Революция, начатая выстрелом "Авроры" 25 октября 1917 года, завершилась.

По удивительно неправдоподобному преданию, в 1924 году восемнадцатилетний Дмитрий Шостакович, узнав о переименовании города, будто бы сказал: "Неужели, если когда-нибудь я стану великим, как Ленин, город после моей смерти назовут Шостаковичградом!"


***

Между тем осмысление городским фольклором такого яркого исторического явления, каковым была октябрьская революция, продолжалось все последующие годы и продолжается в наше время. С годами непосредственная реакция сменилась на опосредованную. Революцию стали воспринимать либо через сомнительные достижения советской власти, либо через ее пропагандистские символы. В первую очередь остракизму подвергались монументальные памятники, поскольку они были, что называется, у всех на глазах:

Это что за большевик
Лезет там на броневик?
Он большую кепку носит,
Букву "р" не произносит,
Он великий и простой.
Угадайте, кто такой?
Тот, кто первый даст ответ,
Тот получит десять лет.

В словаре лагерно-блатного жаргона произнести патриотическую речь в красном уголке называлось: "Трекнуть с броневичка".

Ставшее уже давно хрестоматийным, традиционное в советском искусстве, изображение Ленина с кепкой в руке породило анекдот. Однажды во время выступления вождя революции перед путиловскими рабочими у него украли головной убор. С тех пор якобы у Ильича и появилось обыкновение на всякий случай всегда кепку держать в руке. Эта милая привычка, увековеченная в бронзе и граните ваятелями страны победившего социализма, до боли знакома народам всего мира.

Простертая в пространство указующая ленинская длань, которая казалась то часовой стрелкой, то указательным знаком и показывала одним - на 11 часов - время открытия винно-водочных магазинов в период острой борьбы с пьянством; другим - у вокзалов и аэропортов - направление на вожделенный запад третьим - путь в коммунистическое будущее, на самом деле, как утверждает фольклор, не указывает никуда. Памятники, изображающие Ленина в такой величественной позе, в народе называли: "Сам не видит, а нам кажет".

На одном из таких памятников вождю (за неимением в Петербурге памятников Крупской), если судить по известному анекдоту, была даже укреплена мемориальная доска с текстом: "Надежде Константиновне Крупской, не оставившей наследства. Благодарная Россия".

Кстати, о благодарности.

Луначарский обратился к одному из литераторов:
- Мы решили поставить памятник Достоевскому. Что бы вы посоветовали написать на пьедестале?
- "Достоевскому от благодарных бесов".

Безжалостное и беспощадное время оставляет среди нас все меньше и меньше участников и очевидцев той революционной поры. Их воспоминания становятся бесценным материалом в создании фольклорной истории революции.

Старый горец встречает своего друга:
- Послушай, помнишь, ты мне в 17-м году рассказывал о какой-то заварушке в Питере? Так чем все это тогда кончилось?

Два старика встретились в трамвае.
- Слушай, а я тебя помню!
- Чего ты помнишь?
- Да мы вместе Зимний брали, ты еще на ступеньке упал, за пальто зацепился, и винтовка в сторону полетела. Было такое?
- Да вроде было. А как ты меня узнал-то?
- Да как же - по пальто и узнал!

Рабочий Путиловского завода пришел в баню. В одной шайке моется, в другой - ноги парит. Тут подходит к нему какой-то гнилой интеллигент:
- Това'ищ, уступите шаечку!
- Пошел ты на...
Тот отошел, побродил, шайки не нашел, снова подходит:
- Това'ищ, это не по-коммунистически - у вас две шайки, а у меня ни одной!
- Пошел ты на ..., а то е... шайкой по лысине! - и обращается к банщику: - Кто это тут у тебя рабочему человеку мыться мешает?
- Да Ленин это...
Через пятьдесят лет. Председатель собрания:
- А сейчас перед вами выступит с воспоминаниями старый рабочий, который два раза беседовал с Лениным.

Под аркой Главного штаба стоят два глубоких старика и, глядя на Дворцовую площадь, вспоминают:
- А помнишь, вон там мы залегли с пулеметом...
- А помнишь, вон там стояли наши с путиловскими...
- А помнишь...
- А помнишь...
- Да, поторопились... поторопились...

Ветераны уходили, унося с собой тяжкое бремя ответственности за случившееся. На смену им приходили дети. K счастью, их души не были отягощены комплексами. Их случайные и потому неожиданные взгляды на историю, их блестящие оговорки при устных ответах и гениальные ошибки в письменных сочинениях давно вошли в золотой фонд петербургского городского фольклора. Приводим только некоторые образцы, предоставленные петербургским художником и писателем Леонидом Каминским из своего собрания.

"Рабочие оберегали жизнь Ильича, и, чтобы его обезопасить, они решили послать его подальше".

"- Почему так быстро взяли Зимний дворец?
- Потому что лестницы там были очень широкие".

"- Кого свергли в 1917 году?
- Зимнее правительство".

"Табун солдат ворвался в Зимний дворец, вытащил из-под стола Временное правительство и посадил в Брестскую крепость".

"- Что по плану Ленина нужно было захватить в первую очередь?
-Телеграфные столбы".

"Каждый год 7 ноября в нашей стране совершается революция",

И наконец, следуя недавней партийной методологии изучения истории КПСС, подведем итоги. Без комментариев. Так как они сформулированы в фольклоре.

1. Лозунг патриотов: "Октябрьская революция - это результат жидо-масонского заговора, и ... мы никогда не отступим от ее завоеваний".

2. Лозунг демократов: "Ленин и теперь лживее всех лживых".

3. Мнение армянского радио:
- Каковы итоги Великой Октябрьской социалистической революции?
- Дров наломали, а топить нечем.

И выводы:

1. Ленинград - колыбель трех революций, но нельзя же вечно жить в колы- бели.

2. На экскурсии по крейсеру "Аврора":
- А почему около пушки стоит часовой?
- Чтобы какой-нибудь мудак опять не выстрелил.