Анна Некрылова, Нина Савушкина

РУССКИЙ ФОЛЬКЛОРНЫЙ ТЕАТР

Вступительная статья к кн.: Народный театр / Сост., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. А. Ф. Некрыловой, Н. И. Савушкиной. - М.: Сов. Россия, 1991. - (Б-ка русского фольклора; Т. 10). - стр. 5-20.


Русская народная драма и народное театральное искусство в целом - интереснейшее и значительное явление национальной культуры.

Драматические игры и представления еще в начале ХХ века составляли органическую часть праздничного народного быта, будь то деревенские посиделки, духовные училища, солдатские и фабричные казармы или ярмарочные балаганы.

И всюду актеры находили множество благодарных зрителей. Народные актеры в большинстве своем не были профессионалами, это были особого рода любители, знатоки народной традиции, которая переходила по наследству от отца к сыну, от деда к внуку, от поколения к поколению деревенской молодежи допризывного возраста. Такие же традиции существовали в военных частях, квартировавших в провинциальных российских городках, на небольших фабриках и даже в тюрьмах и острогах.

Все эти сферы бытования не разделялись непроницаемой стеной. Это были как бы единая, подлинно народная, демократическая аудитория и один многосоставный актерский коллектив с общим репертуаром излюбленных пьес. Приходил со службы или с промыслов мужик и приносил в родное село полюбившуюся пьесу, выученную назубок или списанную в тетрадку. Пусть он был в ней вначале всего лишь статистом - воином или разбойником, но знал ведь всю наизусть. И вот уже собирается группа молодежи и в укромном месте перенимает "выходку", учит роли. А на святках - "премьера".

Ф. М. Достоевский в главе "Представление" "Записок из мертвого дома" описывает разыгранный арестантами в Омском остроге спектакль, преобразивший его участников. "У нас в отдаленных городах и губерниях действительно есть такие театральные пьесы, которые, казалось бы, никому не известны, может быть, нигде никогда не напечатаны, но которые сами собой откуда-то явились и составляют необходимую принадлежность всякого народного театра в известной полосе России... Я верить не хочу, чтоб все, что я потом видел у нас, в нашем острожном театре, было выдумано нашими же арестантами. Тут необходима преемственность предания, раз установленные приемы и понятия, переходящие из рода в род и по старой памяти"¹.

География распространения народной драмы обширна. Своеобразные театральные "очаги" собиратели наших дней обнаружили в Ярославской и Горьковской областях, русских селах Татарии, на Вятке и Каме, в Сибири и на Урале.

Любовь народа к театральным зрелищам и сила воздействия представлений были столь велики, что память о виденном хоть однажды спектакле сохранялась на всю жизнь. Не случайно и по сей день можно записать яркие воспоминания зрителей народных спектаклей более чем полувековой давности: описание костюмов, манеры игры, целые запомнившиеся сцены и диалоги, звучавшие в представлениях песни.

Более того, зрители, далекие от эстетики народного театра, испытали на себе его великое обаяние. Как увидит читатель, не все их оценки одинаковы, в некоторых сквозит ирония, не всегда схвачена важная для народа идея. Но глубокое эмоциональное воздействие отдельных образов и сцен было несомненным, будь то народный юмор или "высокая" романтика.

Вот как писал В. Я. Брюсов о представлении "Царя Максимилиана" в канун 1900 года под Москвой в исполнении рабочих фабрики Полякова. "Те места, которые уцелели с давнего времени, прекрасны. Наивность и торжествующая условность производят сильнейшее впечатление; "за сердце хватает" (как говорили прежде) при сцене, когда окованный "непокорный сын Адольф" поет:

Я в пустыню удаляюсь
От прекрасных здешних мест..."²

Народная драма, вопреки мнению некоторых ученых, - естественное порождение фольклорной традиции. В ней спрессовался творческий опыт, накопленный десятками поколений самых широких слоев народа.

На поздних порах этот опыт обогатился заимствованиями из профессиональной и лубочной литературы и демократического театра.

Формирование известнейших народных пьес произошло в эпоху социальных и культурных преобразований в России конца XVIII века. С этого времени появляются и широко распространяются лубочные листы и картинки, которые были для народа и злободневной "газетной" информацией (сообщения о военных событиях, их героях), и источником знаний по истории, географии, и развлекательным "театром" с комическими героями - Петрухой Фарносом, разбитной блинщицей, "широкорожей" Масленицей.

Много лубочных картинок издавалось на религиозные темы - о муках грешников и подвигах святых, об Анике-воине и Смерти.

Позже чрезвычайную популярность в лубочных картинках и книжках получили сказочные сюжеты, заимствованные из переводных романов ("Еруслан Лазаревич", "Бова Королевич"), и повествования о разбойниках - Черном Вороне, Фадее Дятле, Чуркине. Огромными тиражами издавались дешевые песенники, включавшие произведения Пушкина, Лермонтова, Жуковского, Батюшкова, Цыганова, Кольцова.

Продавцы лубочных книжек - офени - проникали в самые отдаленные уголки России. Лубочные картинки, продававшиеся с XIX века на всех ярмарках, были обязательным украшением крестьянской избы.

На городских, а позже и сельских ярмарках устраивались карусели и балаганы, на подмостках которых игрались спектакли на сказочные и национальные исторические темы, постепенно вытеснившие ранние переводные пьесы. Десятилетиями не сходили с массовой сцены спектакли, восходящие к драматургии начала XIX века, - "Ермак, покоритель Сибири" П. А. Плавильщикова, "Наталья, боярская дочь" С. Н. Глинки, "Дмитрий Донской" А. А. Озерова, "Двумужница" А. А. Шаховского, позже - пьесы о Степане Разине С. Любицкого и А. Навроцкого.

Неоднократно переиздававшиеся в лубочных изданиях произведения, увиденные на ярмарках спектакли не могли не повлиять на эстетические вкусы народа, расширили его сказочный и песенный репертуар.

Лубочные и театральные заимствования во многом определили своеобразие сюжетики и поэтики народной драмы. Однако они "легли" на древние игровые традиции народных игрищ, ряжения, особую исполнительскую культуру фольклора.

Прежде всего традиционной была приуроченность народных представлений. Повсеместно они устраивались на святки и масленицу. Эти два коротких театральных "сезона" вмещали очень насыщенную программу. В годовом цикле календарных праздников святки и масленица исконно выделяются своей "театральностью". Древние обрядовые действа, в конце XIX - начале ХХ века уже воспринимавшиеся как развлечение и более того - озорство, совершались ряжеными. Особенно богаты драматическими играми ряженых святки. Публикуемые нами описания очевидцев святочных сборищ молодежи - посиделок - правдиво, несмотря на некоторую иронию или осуждение, передают особую атмосферу этого праздника.

В этой атмосфере были естественны шуточные сценки, проказы ряженых, непристойные, кощунственные слова, исполняемые на мотив церковных песнопений.

Древний смысл ряжения - магическое воздействие словом и поведением на сохранение, восстановление и увеличение жизненных плодоносных сил людей и животных, природы. С этим связано появление на посиделках голых или полуодетых людей, "клевание" журавлем девушек, удары жгутом, лопаткой, лаптями или палкой при "продаже" кваса, сукна, набойки и т. д.

В описании священника Преображенского из Вологодской губернии (текст №9) приведен очень полный перечень персонажей и сцен ряжения, где соседствуют страшилища "кикиморы" (древние символы мрака в облике древних старух) и "торгованы", т. е. купцы с красным товаром, сопровождающие ярмарочный торг прибаутками; "кузнецы" и "рыбаки", "ревизор" и "рекрута".

Столь же значительными и древними являются свадебные и особенно покойницкие игры, которым посвящена специальная литература³.

Генетически связанные с древнеславянскими похоронными обрядами, культом предков, покойницкие игры постепенно превратились в веселое представление, комическое воспроизведение эпизодов похорон. Самого бесстрашного из парней, согласившегося стать "мертвецом" ("умраном"), одевали в саван и на досках вносили в избу, на поседки. Там начиналось "прощание" и "отпевание", сопровождавшиеся пением непристойных песен, шуточных причитаний и молитв. В конце действа "покойник" вскакивал и убегал, пугая присутствующих.

Пародийные песнопения представлены в нашем сборнике популярнейшими сюжетами фольклора. Такова известная по сказкам комическая церковная служба, во время которой поп и дьякон переговариваются о том, где спрятан табак, какие приношения несут прихожане. В других случаях использованы широко известные мотивы небылиц: поп попадает на небеса и видит там церковь, блинами крытую, образа из пряников; старуха, идущая на поминки, не помнит имени мужа.

Несколько особняком стоит описание проводов Масленицы с чтением "пачпорта". Общерусский обряд встречи и проводов Масленицы в виде чучела, колеса, сопровождаемого свитой, дополнен обычаем, характерным для Урала и Сибири. В описании сочетается древнее обрядовое действо "париться в бане" и чтение "пачпорта" большеносого барышника с исполнением "старины" про Кострюка.

К святочным и масленичным играм ряженых примыкают небольшие сатирические пьески "Барин", "Мнимый барин", "Маврух", "Пахомушка". Они-то, очевидно, и явились "мостиком" от малых драматических форм к большим. Популярность комических диалогов барина и старосты, барина и слуги была столь велика, что они неизменно включались и в представления "Лодки", а иногда и "Царя Максимилиана".

Тематика и проблематика крупных народных драм, являющих связи с литературными и лубочными источниками на всех уровнях, тем не менее сходны с другими жанрами фольклора. Об этом свидетельствуют прежде всего ее основные персонажи - вольнолюбивый атаман, разбойник, храбрый воин, непокорный царский сын Адольф... В них народ воплотил свои представления о положительных героях, с глубоко привлекательными для их создателей чертами - удалью и отвагой, бескомпромиссностью, стремлением к свободе и справедливости.

В характеристике атамана разбойников, героя драмы "Лодка", совмещаются фольклорные легендарные черты неуязвимости - "мелкие пули духом (т. е. дыханием) отдуваю" - и литературные реминисценции из "Братьев-разбойников" Пушкина.

"Разбойничья" драма особенно любима народом за атмосферу романтической вольности, в которой была возможность существовать вне социальной иерархии общества, мстить обидчикам, восстанавливать справедливость. Однако не обходила драма и мрачных коллизий: постоянное ощущение опасности, неприкаянность разбойников, их "отверженность" были чреваты жестокостью.

Во многих версиях и вариантах "Лодки" присутствует мотив любви атамана к благородной пленнице, которая отвергает его притязания или предложение брака. В поединке гибнет защитник девушки (жених, брат).

Мотивы и ситуации народных драм "Лодка", "Шайка разбойников" широко известны не только в фольклоре разных народов, но и в литературе периода романтизма.

Столь же актуальной для народа была и проблематика драмы "Царь Максимилиан", в которой борьба за веру (злободневная в период борьбы церкви и государства с расколом) осмыслялась как стойкость в убеждениях, способность противостоять тирану.

Столь же любимы народом мнимопростодушные комические пер персонажи, носители тех свойств национального характера, которые Белинский обозначил как "...лукавый русский ум, столь наклонный к иронии, столь простодушный в своем лукавстве"⁴. Слуга Афонька-малый, староста, докладывающий о делах в имении, изобличают глупость барина.

К комически осмеиваемым персонажам - барину, купцу - примыкают и интермедийные фигуры доктора-лекаря, из-под Каменного моста аптекаря (что служило синонимом отнюдь не гуманной профессии грабителя), и портного "на чужой покрой": "кто бы сшил да скроил, а я бы денежки получил", т. е. такого же мошенника.

Сценки, разыгрываемые комическими героями, перекликались с лубочными сюжетами. Так, была широко известна картинка "Барин в ресторане", где разорившийся "мнимый" барин, узнав цены на блюда и напитки, заказывает стакан холодной воды.

Поколения создателей и исполнителей народных драм выработали определенные приемы сюжетосложения, характеристик персонажей и стиля. Развернутым народным драмам присущи сильные страсти и неразрешимые конфликты, непрерывность и быстрота сменяющих друг друга действий. Так, допросы царем сына следуют один за другим, за последним из них немедленно следует вызов палача и приказ о казни. Призванный палач требует открыть "все кабаки и трактиры", угощает публику, вершит казнь и после краткого монолога кончает жизнь самоубийством.

Все это происходит без словесных пауз и промедления в действиях. Этот динамизм развития действия отметила дочь художника В. Д. Поленова Е. В. Сахарова в своих воспоминаниях: "...развертывается странный, но яркий лубок. Спокойные, быстрые казни: раз, два и упал. Бас с черной бородой - дядя Костя Овчинников - мрачно гудит односложные реплики... Действие развертывается с лихорадочной быстротой. Вот на сцене дряхлый старикашка в сером кафтане, в седом парике. Хитренький, юродствующий морит со смеху зрителей"⁵.

Отличительной чертой народной драмы являются выходные монологи ее героев. Развернутые самохарактеристики персонажей были свойственны и ранней русской драматургии, и вертепным пьесам, и сценкам ряжения. В народных пьесах встречаются устойчивые по набору элементов-формул выходные монологи, что, конечно, способствовало их легкому запоминанию и воспроизведению. Герой должен был рассказать, кто он, откуда прибыл, зачем явился, что собирается (может) делать. Зрителей не удивляла эта своеобразная "самореклама", ведь взаимных характеристик попросту не было. Особенности строения сюжета и образов героев связаны со спецификой народного представления. Оно происходило без сцены, занавеса, кулис, бутафории и реквизита - непременных компонентов профессионального театра. Действие развертывалось в избе, среди народа; не участвующие в сцене актеры стояли полукругом, по мере надобности выходя вперед и представляясь публике. Перерывов в представлении не было. Условность времени и пространства - ярчайшая черта народного театрального действа. Оно требовало активного сотворчества зрителей, которые должны были вообразить, руководствуясь словами героев, место событий.

Мы уже обратили внимание на повторение в разных вариантах разбойничьей драмы комических сцен с барином, слугой, старостой, которые, однако, текстуально различны. Следует сказать, что в живом бытовании не только действие каждой драмы было непрерывным, но и целые тексты разных драм часто соединялись, образуя устойчивые контаминации, иногда очень органичные (слуга оказывается членом шайки разбойников). Так достигалось эстетическое единство излюбленных народом тем - антибарской и разбойничьей. Обе они несли заряд социального протеста.

Соединение "высоких", трагических сцен с комическими присутствует во всех сюжетах и текстах драм, включая и "Царя Максимилиана". Это сочетание имеет важный мировоззренческий и эстетический смысл. В драмах происходят трагические события - царь Максимилиан казнит непокорного сына Адольфа, атаман убивает в поединке рыцаря, офицера; кончают самоубийством палач, прекрасная пленница. На эти события откликается, как в античной трагедии, хор. А следующая сцена отпевания и погребения героев, как правило, комическая. Она привносит разрядку напряжения, придает всему представлению двуединый характер. Так, разбойники в пьесе "Черный Ворон" "схватывают тела умерших за руки и за ноги и тащат вон с припевом "...пошла душа в рай, задела за край, хвостиком завиляла...".

Старик-гробокопатель, вызванный царем, разговаривает с ним прибаутками, а иногда издает непристойные звуки. Получив приказ захоронить убитых, "обирает и убирает" их тоже с прибаутками.

Возникшая на стыке фольклорных и литературных традиций народная драматургия долгое время вызывала неприятие исследователей своей непохожестью на "классические" нормы фольклорной поэтики.

Прежде всего это проявляется в речевом стиле. Стиль народной драмы характеризуется наличием в нем разных слоев или стилевых рядов, каждый из которых по-своему соотносится с сюжетом и системой персонажей.

Так, главные герои изъясняются торжественной церемониальной речью, представляются, отдают приказы и распоряжения. В минуты душевных потрясений персонажи драмы произносят проникновенные лирические монологи (их иногда заменяет исполнение песни).

В диалогах и массовых сценах звучит бытовая событийная речь, в которой выясняются отношения и определяются конфликты.

Комическим персонажам присуща шутливая, пародийная речь. Актеры, исполнявшие роли старика, слуги, доктора-лекаря, часто прибегали к импровизации на основе традиционных в фольклоре приемов обыгрывания глухоты, синонимов и омонимов.

Особую роль играют в народной драме песни, исполнявшиеся героями в критические для них моменты или хором - комментатором совершающихся событий. Песни были своеобразным эмоционально-психологическим элементом представления. Они исполнялись большей частью фрагментарно, раскрывая эмоциональный смысл сцены или состояние персонажа. Обязательными были песни в начале и конце представления. Песенный репертуар народных драм состоит преимущественно из авторских популярных во всех слоях общества песен XVIII-XIX веков. Это и солдатские песни "Ездил белый русский царь", "Мальбрук в поход уехал", "Хвала, хвала тебе, герой", и романсы "Я вечор в лужках гуляла", "Я в пустыню удаляюсь", "Что затуманилась, зоренька ясная" и многие другие.

Среди народных драм встречаются сюжеты, известные в немногих записях или даже в единичных полных вариантах. Их тексты (не считая свидетельств, фрагментов) отсутствуют как в обширных дореволюционных архивах, так и в материалах экспедиций советского времени, работавших в местах записи этих пьес.

Некоторые из этих сюжетов, близкие играм ряженых, были зафиксированы только на Севере. Таковы "Маврух" и "Пахомушка". Тексты этих пьес содержат черты импровизации, зависящей во многом от мастерства, находчивости, богатства репертуара исполнителей. В их представлениях широко участвовали зрители. Не случайно собиратели назвали "Пахомушку" игрой-комедией. Так, незадачливый Пахомушка выбирал себе "невесту" из присутствовавших девушек. В пьесе "Маврух" прослеживаются элементы покойницкой игры ряженых в сочетании с инсценировкой песни "Мальбрук в поход собрался".

Но есть и другая группа пьес, возникших на основе конкретных литературных источников. В популярных народных драмах, насчитывающих десятки вариантов, книжные заимствования в процессе бытования были, естественно, значительно переработаны, переплавлены в горниле длительной фольклорной традиции. В некоторых же случаях авторская пьеса, шедшая на массовой сцене, была по-иному приспособлена к разыгрыванию в народной среде; бывало, что и полюбившаяся лубочная книжка инсценировалась народными исполнителями. Конечно, и в этом случае источники были переделаны в соответствии с эстетикой народной драмы. Однако круг действующих лиц, основные события, главные речи персонажей близки конкретным первоисточникам.

Так, инсценировались неоднократно переиздававшиеся лубочные романы о разбойниках - "Могила Марии", "Черный гроб, или Кровавая звезда", "Фра-Дьявол" и другие.

Публикуемая драма "Ермак", наряду с традиционными мотивами "Лодки" (постройка лодочки, плавание, пленение девушки, появление в барской усадьбе) и отчасти исторических песен, содержит сцены из многочисленных лубочных исторических романов и пьес, варьирующих знаменитую пьесу Н. А. Полевого "Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь" (издавалась в 1845, 1866, 1908, 1912 и др. годы).

Народная драма "Как француз Москву брал", известная в одной записи, по нашим предположениям, основанным на изучении этого сюжета Т. М. Акимовой и П. Н. Берковым, является переработкой патриотической пьесы неизвестного автора "Смерть князя Потемкина из Смоленска, случившаяся в 1812 году, когда французы вторглись в Россию", известной в переводах на греческом (1850) и болгарском (1872) языках. Она широко исполнялась в Болгарии в период борьбы за освобождение (1877-1878), когда ее там могли видеть и перенять русские солдаты⁶.

Драматический конфликт народной переработки сюжета - отказ генерала Потемкина перейти на службу к Наполеону - обнаруживает сходство с конфликтом Адольфа и царя Максимилиана в одноименной народной драме. Близость этих драм проявляется и в комических сценах, где действуют Доктор, Старик и Старуха.

Интересна история пьесы "Параша". Ее источник - водевиль актера П. Григорьева "Ямщик, или Как гуляет староста Семен Иванович" (1844). Водевиль был чрезвычайно популярен в XIX веке, неоднократно переиздавался (в 1867, 1873, 1904 и др. годы), в том числе и в сборниках для любительской сцены, солдатских и иных театров.

В северное село Тамицу ее принес крестьянин-отходник И. К. Герасимов, работавший на лесопильном заводе в Кеми. В читальне при заводе он и увидел этот спектакль, чрезвычайно ему понравившийся, в исполнении "верховлян" (т. е. жителей Сев. Двины). Так григорьевское "Ямщики" вошли в репертуар народных драм.

Особую, чрезвычайно яркую страницу народной театральной зрелищной культуры составляют ярмарочные увеселения и гулянья в городах по случаю больших календарных праздников (рождество, масленица, пасха, троица и пр.) или событий государственной важности (коронование на царство, торжества в честь военных побед и т.п.).

О том, что ярмарки и народные гулянья занимали в жизни городского населения России двух прошедших веков заметное место, можно судить не только по записям этнографов и фольклористов. Об этом же свидетельствует отечественная литература, театр, живопись, и не по одним лишь подробным описаниям или воспроизведениям (которые встречаются довольно часто), но и по прямым или косвенным отражениям этой культуры на стиле, образной системе, характере творчества или отдельного произведения различных писателей, художников, актеров, режиссеров, композиторов. Вспомним Н. В. Гоголя, Н. А. Некрасова, Н. Успенского, Ф. И. Шаляпина, В. Э. Мейерхольда, Б. М. Кустодиева, М. Ларионова, Н. Гончарову, А. Н. Бенуа, И. Ф. Стравинского и др.

Расцвет гуляний приходится на XVIII-XIX века, хотя отдельные виды и жанры народного искусства, составлявшие непременную принадлежность ярмарочной и городской праздничной площади, создавались и активно бытовали задолго до обозначенных столетий и продолжают, часто в трансформированном виде, существовать по сей день. Таков кукольный театр, медвежья потеха, отчасти прибаутки торговцев, многие цирковые номера. Другие жанры были порождены ярмарочной площадью и ушли из жизни вместе с прекращением гуляний. Это комические монологи балаганных зазывал, раек, представления балаганных театров, диалоги клоунов на раусах.

Обычно во время гуляний и ярмарок в традиционных местах возводились целые увеселительные городки с балаганами, каруселями, качелями, палатками, в которых продавалось все - от лубочных картин до певчих птиц и сладостей. Зимой добавлялись ледяные горы, доступ на которые был совершенно свободен, а спуск на санях с высоты 10-12 м (именно такой была высота масленичных гор в Петербурге конца XIX века) доставлял ни с чем не сравнимое удовольствие.

Ярмарка и гулянье всегда воспринимались как яркое событие, как шумный всеобщий праздник. "Можно ли хладнокровно смотреть на горы, на этот сбор и сброд всякой всячины, ребят и стариков, карет и саней, мужиков и господ, пряников и орехов, обезьян и лошадей, фокусников и шарлатанов... Боже мой! чего нет на горах?" - восклицал автор заметки о масленичном гулянье 1834 года в Петербурге⁷. Жители Ярославля еще перед второй мировой войной помнили в подробностях ярмарку, проходившую в их городе с 5 по 25 марта, рассказывали о балаганах, петрушечниках, клоунах, панорамах, раешниках, о ларьках, где продавалась всемирно известная чайная посуда фабрики Кузнецова, и как разбегались глаза от ситцев, платков, воздушных шаров, "красного товара" и пр.⁸

При всем разнообразии и пестроте городской народный праздник воспринимался как нечто цельное. Целостность эту создавала специфическая атмосфера праздничной площади, с ее свободным словом фамильярностью, безудержностью смеха, еды и питья; равенством, весельем, праздничным восприятием мира. За этим, в полном смысле слова жизнерадостным смехом угадывается ритуальный разгульный смех о котором писал В. Я. Пропп⁹, и особая эстетика "народной балаганной и вообще площадной комики средних веков и Ренессанса", прекрасно описанной М. М. Бахтиным¹⁰.

В XVIII-XIX веках исконное, древнее значение смеха практически забылось, а то, что сохранялось по традиции, переосмыслялось и трансформировалось. Непристойность, брань, неприличные жесты, грубая буффонада, немотивированный смех, распространенный на все и на всех, становились не всегда понятны и приемлемы. Постепенно смех из формы восприятия действительности, осмысления жизни и ее законов превращался в средство борьбы с тем, что осуждалось, не принималось. Исторические и социальные условия России прошлого века, особенно второй его половины, как нельзя лучше способствовали тому что выступления народных увеселителей приобретали все более злой, сатирический, остросоциальный характер Существенно, однако, и то, что социальная сатира, проникая все глубже в народное площадное искусство, не меняла в целом общей картины ярмарочного веселья.

Всеобъемлющий, безудержный характер площадного смеха, его "разгульность", способность возникать от количества, от полной отдачи себя во власть недопустимого, невозможного в обычное, непраздничное время во многом определял характер городского зрелищного фольклора. К примеру, такую своеобразную черту, как удивительное смешение самого разнородного материала.

Сама праздничная площадь поражала невероятным сочетанием всевозможных увеселений. Соответственно и внешне она представляла собой красочный громкий хаос. Яркие, разношерстные одежды гуляющих, броские, необычные костюмы "артистов", кричащие вывески балаганов, качелей, каруселей, лавок и трактиров, переливающиеся всеми цветами радуги изделия кустарных промыслов и - одновременное звучание шарманок, труб, флейт, барабанов, возгласы, песни, выкрики торговцев, громкий хохот от шуток балаганных дедов и клоунов - все сливалось в единую ярмарочную какофонию, которая завораживала, возбуждала и веселила.

Заметим, что по тому же принципу соединения несоединимого или простого нанизывания отдельных, не связанных между собой кусков построено большинство жанров народного площадного искусства. Такова последовательность сцен в петрушечной комедии (не случайно кукольник, в зависимости от условий выступления, без ущерба для комедии мог какие-то сцены выбрасывать, изменять порядок их следования, вставлять эпизоды, заимствованные у коллег). Таков же способ соединения прибауток в репертуаре балаганных и карусельных дедов, у владельцев потешных панорам (райков), у вожаков ученых медведей. Таким же образом составлялись и программы балаганов, где представление состояло из суммы отдельных номеров.

Естественно, специфика жанра каждый раз определяла, ограничивала выбор репертуара, художественных средств и способов исполнения. Однако (и это важно подчеркнуть) внутри многих жанров, как и ярмарки в целом, господствовала тенденция к совмещению как можно большего и разнообразного материала.

Эта особенность городского зрелищного фольклора отчасти помогает понять и широкое использование в выступлениях народных комиков гипербол и оксюморонов. Ими буквально пронизана словесная ткань, они же в большой мере определяют внешнюю форму и содержание представлений.

Возьмем балаганного деда. Он изображается молодым стариком. У него огромные лапти, борода, усы; на кафтане большие яркие нашивки, имитирующие заплаты. Он не разговаривает, а кричит. Прибаутки его, в чем легко убедится читатель, в том же стилистическом ключе.

Подобное же пристрастие к оксюморонным сочетаниям и гиперболе наблюдается в райке. Преувеличениями и алогизмами переполнена комедия о Петрушке, диалоги клоунов на раусах, балагурство разносчиков и ремесленников.

На крупные, известные гулянья "под горами" и "под качелями" съезжалось немало гастролеров из Европы (многие из них были содержателями балаганов, панорам) и даже азиатских стран (фокусники, укротители зверей, силачи, акробаты и другие). Иностранная речь и заморские диковинки были привычным делом на столичных гуляньях и больших ярмарках. Понятно, почему городской зрелищный фольклор представал нередко как своего рода смешение нижегородского с французским. Это и расположение в тесном соседстве и одновременное выступление русских и иноземных увеселителей; и сознательная ориентация на иностранный образец; и стремление выдать свое за чужое (вывески на балаганах и мастерских прекрасно иллюстрировали это: "Русский национальный театр живых картин, танцов и фокусов китайца Су-чу на русском деолекте со всеми китайскими причудами"¹¹; "Портной был сам из Петербурга и на вывеске выставил: "Иностранец из Лондона и Парижа". Шутить он не любил и двумя городами разом хотел заткнуть глотку всем другим портным"¹²).

Добавим, что с балаганными зазывалами впервые нас познакомили итальянцы и французы. Первые русские зазывалы на балконах балаганов выступали в том же наряде Пьеро, отчего в народе их прозвали "мельниками". Однако довольно скоро они сменили этот костюм, приняв вид настоящего балаганного деда, очень похожего на традиционного старика святочного ряжения. В Петербурге середины XIX века Петрушка выступал вместе с итальянским Пульчинелло, и, даже став Петром Ивановичем Уксусовым или просто Ваней, он долго сохранял костюм своих европейских собратьев, кукольных шутов и дураков, мудрецов и забияк: остроконечный колпак, бубенцы, красный кафтан, обязательный горб и огромный нос. Иностранным влиянием или происхождением объясняется и традиционное начало раешного комментария к картинкам: "А это, андерманир штук; другой вид..."

Необходимо подчеркнуть еще одно немаловажное обстоятельство. Ярмарочное искусство - не просто искусство, но и товар, подчиняющийся законам рынка.

Русская ярмарка и городское гулянье делили всех участников на поставляющих и потребляющих. Первые стремились как можно лучше сбыть свой товар, вторые - как можно больше получить при меньших затратах. В этом смысле правомерно ставить вопрос о влиянии законов рынка на содержание и стиль ярмарочных увеселений. Отметим такую характерную черту городских зрелищных форм, как установка на необычное с обязательной опорой на известное, популярное, модное, ведь всякая коммерция требует нового, но одно новое не может существовать, оно не будет узнаваться и восприниматься. Поэтому столь велика в зрелищном фольклоре доля традиционного при закономерной тяге к неслыханному и невиданному. Особенность ярмарочных увеселений в том, что новое в них часто перерастало в необычное, даже в жульничество и обман, а традиционное - в штампы и безвкусные повторы.

Несколько в стороне от городских зрелищных форм стоит вертепная драма. Обычай устанавливать в храме на рождество ясли с фигурками богородицы, младенца, пастуха, трех царей, животных пришел в славянские страны из средневековой Европы. В католической Польше он перерос в подлинно народное религиозное представление и в таком виде проник на Украину, в Белоруссию, в некоторые районы России.

Вертепная драма разыгрывалась в специальном ящике, разделенном на два (редко три) этажа. События, связанные с рождением Христа, разыгрывались в верхнем ярусе, а эпизоды с Иродом и бытовая, комедийная часть - на нижнем. Верхний этаж обыкновенно оклеивался голубой бумагой, в центре изображались ясли с младенцем в окружении Марии, Иосифа, ягненка, коровы, лошади. Над яслями прикреплялась или рисовалась звезда. Нижний этаж обклеивали яркой цветной бумагой, посередине устанавливали трон Ирода, справа и слева имелись двери, через которые куклы появлялись и уходили. Деревянные куклы делались высотой пятнадцать - двадцать сантиметров, их раскрашивали или наряжали в матерчатые одежды, закрепляли на стержнях, с помощью которых передвигали по прорезям в полу домика-вертепа. Кукольник сам говорил за всех персонажей, за ящиком располагался хор и музыканты.

В русской традиции религиозная часть не занимала большого места, зато довольно развитой была комедийная половина, где одна за другой следовали бытовые, исторические, остросатирические, шуточные сценки, которые перемежались танцем кукол разной национальности или марширующими солдатами. Эта часть рождественской драмы наполнялась популярными песнями, бытовыми анекдотами, мотивами лубочных картинок и пр.

В составе настоящего сборника представлены все виды, жанры и жанровые разновидности народной драматургии, сложившейся за длительный исторический период, но известной нам по записям и описаниям лишь с середины XIX века. Основная масса вариантов драм была записана только в конце XIX - начале ХХ века. Это предопределило и время и качество публикаций и характер комментирования издаваемых текстов, а впоследствии и направления исследований этого интереснейшего явления не только фольклора, но и народной культуры в целом.

Так, наиболее полными, капитальными изданиями и на сегодняшний день остаются сборники Н. Е. Ончукова и Н. Н. Виноградова.

Опубликованные ими тексты повторно увидели свет около полувека спустя в антологии П. Н. Беркова, до последнего времени оставшейся единственным доступным широкому читателю изданием.

Особое место в истории фольклористики занимает сборник Н. Е. Ончукова. Известный собиратель фольклора, выпустивший сборник "Северные сказки" (1909), в начале века обнаружил на Русском Севере, кроме сказок, "очаги" активного бытования народной драмы. Он записал и опубликовал весь репертуар народных пьес, в специальной статье¹³ и предисловии к сборнику рассказал об их исполнителях и условиях бытования народной драмы в северной деревне.

Не меньшее значение для науки имеют и публикации Н. Н. Виноградова. В 1905 гаду он издает первый текст драмы "Царь Максимилиан" со списка, полученного им в Костроме от С. Сергеева, дед которого, матрос, участвовал в представлении этой драмы во время своей службы¹⁴. В 1914 году Н. Н. Виноградов публикует еще четыре варианта той же пьесы в указанном сборнике.

Эти тексты, вместе с вариантами, напечатанными на страницах "Этнографического обозрения" и других журналов, в 1890-1900-х годах послужили материалом для первых исследователей народной драмы - Р. М. Волкова, Б. В. Варнеке, В. В. Каллаша. В их трудах определилось историко-литературное направление исследовании этого фольклорного жанра, связанное с поиском источников отдельных пьес.

К сожалению, городским зрелищным фольклором исследователи занимались мало и далеко не планомерно, поэтому большинство сведений приходится черпать из мемуаров, бытовой и этнографической беллетристики. Собственно ярмарочно-площадным жанрам посвящены немногочисленные собрания и работы современников активного бытования данного вида народного творчества. Это рассказы А. Я. Алексеева-Яковлева - одного из первых русских профессиональных режиссеров-постановщиков народных гуляний; собрание балаганных прибауток В. И. Кельсиева; тексты райка, собранные редактором нижегородских изданий А. С. Гациским; брошюра А. В. Лейферта с предисловием А. Н. Бенуа; очерки С. В. Максимова, В. А. Слепцова; рукописное собрание петрушечных текстов и раусов П. Н. Тиханова; записи вертепных и петрушечных представлений в архиве И. П. Еремина; великолепная коллекция торговой поэзии" (выкрики и приговоры разносчиков и ремесленников) этнографа и фольклориста В. И. Симакова и некоторые другие. (Ссылки на эти издания и архивы приведены в соответствующих примечаниях.)

В общих чертах "судьбы народных гуляний и связанных с ними зрелищ" осветил Е. М. Кузнецов в предисловии к книге воспоминаний А. Я. Алексеева-Яковлева. Образ Петрушки, становление народного кукольного театра в России (в том числе и вертепа) рассматривались в работах А. Д. Алферова, В. Н. Перетца, И. П. Еремина.

Начало широкого фольклористического изучения славянской народной драмы и театра положено работами П. Г. Богатырева, впервые раскрывшего эстетическую специфику народного театра в единстве всех его элементов - текста, игры, сценической площадки, зрительного зала, костюмов, режиссуры.

В дальнейшем работы Т. М. Акимовой, В. Ю. Крупянской, В. Е. Гусева, Ю. А. Дмитриева осветили многие вопросы генезиса и идейно-эстетического своеобразия русской народной драмы и театра. Этому способствовали новые многочисленные записи, сделанные экспедициями последних десятилетий.

***

Просуществовав относительно недолго, народные представления, городские и ярмарочные гулянья все же оставили в памяти нескольких поколений неизгладимый след и отразились на творчестве многих людей искусства. Но и для тех, кто не имел счастья видеть эти праздники в живом бытовании, они служат бесценным источником тем, образов, приемов, являются сокровищницей народного юмора, примером утраченного смехового отношения к себе и к жизни, своеобразной культуры и эстетики смеха, которой так недостает сегодня.

Возросший в наши дни интерес к народным театральным традициям проявляется в стремлении использовать их в современных массовых праздниках, гуляньях, развлечениях. Фольклорные драматические и исполнительские приемы многопланово входят в спектакли самодеятельных коллективов, любительского и профессионального театров.

Во всех этих случаях необходима опора на подлинный материал. Тексты и описания, помещенные в этой книге, послужат этой цели.


¹ Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 10 т. Т. 3. - М., 1956.- С. 545-546.

² Брюсов В. Я. Дневники. - М., 1927. - С. 79.

³ См., напр.: Гусев В. Е. От обряда к народному театру: Эволюция святочных игр в покойника // Фольклор и этнография: Обряды и обрядовый фольклор. - Л., 1974. - С. 49-59; Его же: Истоки народного театра. - Л., 1977.

⁴ Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 5. - М., 1954. - С. 666.

⁵ Народный театр и семья В. Д. Поленова: (Воспоминания дочери художника) // Тарусские страницы. - Калуга, 1961. - С. 242-243.

⁶ Подробнее см.: Савушкина Н. И. Русская устная народная драма. Вып. 1. Классификация и сюжетный состав. - М., 1978. - С. 87-96.

⁷ Архив Гос. литературного музея (Москва), инв. № 263, кор. 20, папка 1 д., № 22.

⁸ См.: В. В. В. Масленица 1834 г. в Петербурге // Северная пчела. - 1834. - 4 апр.

⁹ См.: Пропп В. Я. Ритуальный смех в фольклоре: По поводу сказки о Несмеяне // Пропп В. Я. Фольклор и действительность: Избр. статьи. - М., 1976. - С. 174-204; Его же. Проблемы комизма и смеха. - М., 1976. - С. 137-140.

¹⁰ См.: Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - М., 1965. - С. 34.

¹¹ Слепцов В. А. Балаганы на святой // Соч.: В 2 т. Т. 2. - М.; Л., 1933. - С. 479.

¹² Гоголь Н. В. Мертвые души // Собр. соч.: В 6 т. Т. 5. - М., 1953. - С. 367.

¹³ См.: Ончуков Н. Е. Народная драма на Севере // Известия отд. рус. языка и словесности. - Т. XIV. Кн. 4.- Спб., 1909. - С. 224-228.

¹⁴ См.: Виноградов Н. Н. Народная драма "Царь Максимьян и непокорный сын Адольф". - Там же. - Т. X. - Кн. 2. - С. 301-337.