Барбара Эпштейн
(Санта Круз, Калифорния)

ЖЕНЩИНЫ В СОПРОТИВЛЕНИИ МИНСКОГО ГЕТТО

(Женщины на краю Европы / Под ред. Е. Гаповой. – Мн.: ЕГУ, 2003, с. 188-207)


В годы второй мировой войны в Минском гетто действовало мощное подпольное движение, и женщины играли в нем важную роль. Как о сопротивлении в гетто, так и роли женщин до сих пор известно мало. Несмотря на значительное количество работ, посвященных еврейскому сопротивлению за пределами СССР, особенно в крупных гетто Польши и Литвы, о Минском написано очень мало. Гирш Смоляр, лидер еврейского подполья в Минске, рассказал о нем в книге, изданной в Москве в 1946 г. на русском и идиш. Вскоре после этого в Советском Союзе началась кампания против "космополитизма", и книгу Смоляра, свидетельство преследования евреев нацистами, изъяли из обращения., В 1966 г. она была опубликована на английском языке, а в 1996 г. переработанный вариант появился под заглавием "Минское гетто: партизанское движение советских евреев против нацистов"¹. Кроме того, есть три книги воспоминаний участников подпольного движения гетто: две на иврите и одна на идиш². В 1999 г. на русском языке вышел сборник документов, относящихся к Минскому гетто; он включает раздел, посвященный подполью³. Главы о еврейском сопротивлении Минска есть в книге Леонида Смиловицкого, посвященной истории еврейства и холокосту в Беларуси. Он также автор статьи о еврейском подполье в Минске, основанной на интервью с коммунистами, которые проводились после войны⁴.

Подполье в Минском гетто было одним из ведущих центров еврейского сопротивления в годы второй мировой войны. В рамках различных гетто известно пять крупных подпольных организаций; Минское еврейское подполье было единственным на оккупированной советской территории. В этой статье я затрону лишь роль, которую играли женщины, начав с краткой истории гетто. Статья опирается на сорок девять интервью с бывшими участниками подпольного движения, которые я провела в Минске и Израиле, а также на письменные свидетельства еще пятидесяти двух участников сопротивления⁵.


Минское гетто

Немцы захватили Минск 29 июня 1941 г. А уже 19 июля всем евреям было приказано переехать в юго-западный район города, где преобладало еврейское население⁶. Немцы устраивали гетто в Минске, как и в других городах Беларуси, на скорую руку, окружив его не кирпичной стеной, как обычно, а заграждением из колючей проволоки. В Польше, Литве и на Западе гетто создавались надолго; в Беларуси, как и на Украине, фашисты возводили их с намерением вскорости уничтожить вместе с обитателями.

Гетто Беларуси, создававшиеся только ради последующего уничтожения, свидетельствуют об особой жестокости нацистов по отношению к евреям на советских территориях. К моменту немецкого вторжения Литва также была советской, но там советская власть была введена незадолго до оккупации. В Беларуси и Украине советский строй имел широкую поддержку у населения; кроме того, там проживало значительное количество евреев, особенно в городах, где поддержка советской власти была наиболее сильной. В ходе операции "Барбаросса" жестокость немцев достигала своего пика: ими двигали ненависть к евреям и коммунистам, а также убеждение, что евреи являются основными носителями коммунистической идеологии.

На территориях к западу от СССР немцы сгоняли евреев в гетто, инициировали погромы, иногда убивали, но скрывали это от местного населения, а также от уцелевших еврейских сообществ. После захвата Беларуси немцы стали убивать открыто; в некоторых местах они просто сгоняли тысячи евреев в толпы и расстреливали; наскоро созданные гетто уничтожали через несколько месяцев вместе с обитателями. Квалифицированных рабочих и их семьи иногда сохраняли, и те становились частью машинерии рабского труда.

Политику массовых убийств в Европе немцы развязали только после нападения на Советский Союз. Возможно, именно различие в темпах холокоста послужило причиной того, что евреи за пределами СССР были склонны верить обещаниям сохранить им жизнь взамен на добросовестный труд. В Беларуси неприкрытая жестокость нацистов по отношению к евреям с самого начала заставила их осознать, что остаться в гетто — значит погибнуть.

Большинство гетто Беларуси были уничтожены еще до того, как в них могло быть организовано сопротивление. Минское было исключением: оно просуществовало более двух лет и являлось одновременно и лагерем рабского труда, и лагерем смерти. Трудоспособные жители каждый день колоннами отправлялись на работу и вечером возвращались обратно. Некоторые, особенно высококвалифицированные рабочие, ночевали за пределами гетто, на своих рабочих местах. Несмотря на выгоды от эксплуатации еврейского труда, немцы периодически устраивали массовую резню. Очевидно, первые погромы имели своей целью освободить место для новых обитателей: они происходили в дневное время и уничтожали тех, кто не ходил на работу. Незначительные акции, в ходе которых убивали от нескольких сотен до тысяч человек, происходили часто. Крупномасштабные погромы были организованы 7 ноября 1941 г.; 20 ноября 1941 г.; 2 марта 1942 г. и с 28 по 31 июля 1942 г.

Первые акции имели целью освободить место для евреев из Германии и центральноевропейских стран, которых массово привозили в Минск и размещали в опустошенных погромами кварталах. В гетто находилось огромное количество людей, в первые месяцы его существования — приблизительно 100000 человек⁷. Крупных погромов в течение зимних месяцев 1941-1942 гг. не было отчасти из-за желания использовать труд евреев, отчасти из-за чрезвычайно холодных зим. Почва насквозь промерзла, и выкопать траншеи для погребения трупов было невозможно. Масштабные акции возобновились весной. После последнего большого погрома в июле 1942 г. в живых осталось всего лишь около девяти тысяч человек. Гетто было разрушено в конце октября 1943 г.; к этому времени там осталось около двух тысяч человек. Некоторые были впоследствии убиты, другие отправлены в лагеря смерти, немногим удалось бежать.

К моменту немецкого вторжения евреи составляли почти 30% населения Минска, где в соответствии с переписью 1939 г. проживало 198 тысяч человек⁸. Многие пытались уйти на восток, но натолкнулись на немецкие кордоны и были вынуждены повернуть обратно. Многие молодые евреи, как и молодежь других национальностей, к этому времени уже были призваны в Красную Армию и, по крайней мере, избавлены от ужасов немецкой оккупации. Некоторые евреи укрылись у своих друзей или нееврейских родственников, или же просто остались там, где жили, в надежде, что их не выдадут, но подавляющая часть попала в гетто. Помимо минских евреев, население гетто включало тех, кому удалось избежать массовых убийств в других городах Беларуси или кого в Минск переправили немцы, а также тысячи беженцев из западных регионов, из Литвы и Польши. В ноябре в город были доставлены евреи из Германии и Центральной Европы. Их разместили в специально отгороженных районах, чтобы предотвратить контакты между местными евреями и теми, кого они называли "немецкими евреями".

Немцы учредили в гетто так называемый юденрат (Judenrat), административную структуру, главой которой назначили Илью Мушкина, коммуниста, что было немцам неизвестно. Он ставил на должности в юденрат своих людей, и некоторые из них в дальнейшем тесно сотрудничали с подпольем. Мушкин был убит, а новым главой назначили его помощника Моше Иоффе. Тоттакже сотрудничал с подпольщиками, но более осторожно.

С первых месяцев существования гетто почти все сотрудники юденрата работали на подполье, включая главу еврейской полиции, заведующего биржей труда, в обязанности которого входило распределение евреев на работу, и начальника хозяйственного отдела. Иногда им удавалось сообщить о готовящемся погроме подпольной организации, которая делала все возможное, чтобы предупредить население. Юденрат направлял членов подполья на работы за пределами города, где можно было организовать саботаж или вынести немецкое оружие. Через еврейский совет подполью удавалось внедрить своих людей в полицию и таким образом обеспечить участникам сопротивления возможность безопасно покидать гетто и возвращаться обратно.

Жители гетто должны были носить на одежде особые метки: местные евреи — круглые желтые нашивки, а немецкие — желтую звезду, а также нашивки с адресом. Им разрешалось покидать гетто только в сопровождении человека, имеющего разрешение выводить евреев на работу. Немцы стремились также контролировать перемещения жителей, которым было запрещено покидать свои дома в пределах поселения после 8 часов вечера.

В гетто было двое главных охраняемых ворот. Со временем немцы выстроили дополнительные ворота, предназначенные для прохода рабочих колонн. Как правило, они охранялись только еврейской полицией. Именно через эти ворота жители могли покидать гетто, особенно если в карауле стоял полицейский из числа сочувствующих. Среди имеющих разрешение на сопровождение евреев были немецкие солдаты, белорусские "полицаи", а также некоторые жители гетто, рожденные от смешанных браков. "Полукровки" оказались весьма полезными для подполья: многие из них помогали переправлять еврейские группы в лес, к партизанам.

Полицейские патрулировали ограду гетто, но постов вдоль нее не было, поэтому, рискуя, можно было проползать под ограждением или делать подкопы. Многие жители регулярно уходили в город, чтобы продать вещи и купить продукты или же выпросить что-нибудь съестное. Паек для работающих евреев было невелик, неработающие же фактически не получали ничего. Несмотря на запрет общаться с евреями, многие жители приходили к ограде, чтобы обменяться с ними необходимым, а некоторые даже проникали внутрь. На еврейском кладбище у окраины гетто было место, где под ограждением можно было пролезть с меньшим риском. Некоторых при этом убили, но многим, особенно детям и подросткам, удавалось уходить и приходить безнаказанно. Существовала и другая, не менее опасная возможность покинуть гетто: присоединиться к рабочей колонне и незаметно выйти из нее в городе, а в конце дня так же вернуться обратно.


Подполье Минского гетто

В первые же месяцы в гетто возникло несколько подпольных групп, состоявших главным образом из коммунистов. Они искали контактов с подпольем, формировавшимся за пределами гетто, как говорили, в "городе", а также с партизанскими отрядами в лесах под Минском. Несколько групп объединились в единую организацию; основной задачей подполья было переправить к партизанам как можно больше евреев. Был образован центральный подпольный комитет гетто, в состав которого вошли Гирш Смоляр, польский коммунист с опытом подпольной работы, минские коммунисты Миша Гебелев и Мотя Пруслин. Смоляр установил контакт с группой рабочих гетто, главным образом коммунистов, которые разрабатывали свой собственный план побега. Участницей этой группы была Елена Майзлес, работавшая до войны в партийном аппарате⁹. Была организована сеть так называемых "десяток", руководители которых поддерживали связь с центральным комитетом. Всех членов десятки знали только руководители, но фактически их участники могли контактировать между собой.

Стремясь расширить свою сеть, подпольщики втягивали в движение молодежь. Немцы повесили в Минске двенадцать человек, прикрепив к их груди таблички с надписью "партизан". Среди повешенных была 17-летняя еврейская девушка Маша Брускина. Участники подполья разыскали в гетто двух одноклассниц Маши — Эмму Родову и Дору Берсон, которые стали организовывать молодежь. Сын жителя гетто Давид Герциг по кличке "Женька", сам живший за его пределами, начал налаживать связи в "городе".

Миша Гебелев как представитель гетто принял участие в собрании, на котором было учреждено минское подпольное движение. Официально подполье гетто стало одной из ветвей минского сопротивления — единой организации, которая находилась под контролем Горкома. Участники подполья гетто и "русского" района считали себя членами единой организации и товарищами по борьбе и проявляли поразительную солидарность, даже если это было связано с риском для жизни. Тем не менее практически подполья в гетто и в "городе" представляли собой две отдельные организации. Поддерживать постоянный контакт было очень сложно; временами связь отсутствовала вообще, к тому же условия жизни внутри и за пределами гетто были совершенно различными. Хотя установить точное число невозможно, я полагаю, в еврейском подполье было около трехсот человек¹⁰.

Нельзя сказать, что минское сопротивление было полностью коммунистическим, но партия была для подполья образцом организационной структуры, политической воли и мировоззрения. Евреи и неевреи слаженно работали в рамках движения благодаря тому, что многие знали друг друга по партии, а незнакомые верили в товарищество и "дружбу людей разных национальностей". Авторитет коммунистической партии и общее мировоззрение были объединяющими факторами.

Поначалу большинство участников полагали, что руководители Коммунистической партии Белоруссии оставили в городе своего человека, полномочного на создание подпольной организации, и пытались выйти с ним на связь. Группа Смоляра стала центром подполья гетто отчасти потому, что ее члены не были скованы этой верой, возможно, в силу того, что Смоляр и несколько других членов группы были с "запада", из Польши и других стран. Будучи коммунистами, они в меньшей степени зависели от внутреннего протокола КПБ и куда меньше были пропитаны авторитарной атмосферой сталинского общества. Вскоре после образования гетто Смоляр вошел в контакт с подпольной группой, члены которой, несмотря на стремление бежать к партизанам или же организовать собственный отряд, не считали себя вправе создавать подпольную организацию, поскольку партийное руководство не давало им никаких полномочий и они надеялись разыскать того, у кого эти полномочия были¹¹. Елена Майзлес пишет в своих воспоминаниях, что члены ее группы были глубоко убеждены в том, что где-то в городе должны быть люди, которые занимаются организацией подпольного движения. Ходили слухи, что в тылу были оставлены два партийца для организации коммунистического подполья¹².

Нечто похожее происходило и в городе, где подполье первоначально обозначало себя "вторым горкомом коммунистической партии", предполагая, что первый уже где-то был¹³. На самом деле никакого первого комитета, ни в русской: части, ни в гетто, ни где-либо еще на территории оккупированной Беларуси не существовало. Руководство КПБ бежало в Москву, не оставив никаких распоряжений относительно организации подполья. Позднее несколько человек прошли в Москве подготовку и были сброшены с парашютами на территорию Беларуси, пробрались в Минск и стали оказывать содействие подполью. Однако, обнаружив, что никакого первого комитета не существует, подполье не стало более демократичным. Яков Гринштейн, польский еврей и бывший участник сионистской молодежной организации, сказал во время интервью, что приказы поступали сверху, а они должны были подчиняться. В Польше, сказал он, каждое решение сначала бы обсудили, в минском же подполье никаких обсуждений не было¹⁴.

Первый крупномасштабный погром в гетто немцы осуществили 7 ноября; погибло около двенадцати тысяч человек. Еще до этого первые подпольные группы налаживали связи с партизанами и договаривались об отправке евреев в лес, но эта акция и следующий погром 20 ноября предельно обострили эту необходимость.

Сначала партизанские группы состояли из солдат Красной Армии, оказавшихся в тылу и находившихся под угрозой немецкого плена. Многие с самого начала ставили целью борьбу против оккупантов, другие, поначалу озабоченные собственным выживанием, были втянуты в борьбу по мере развития партизанского движения. В годы войны Белоруссия превратилась в главный центр партизанской борьбы, в белорусские леса переместились также отряды из Польши, Украины и Литвы. Сфера контроля партизан в сельской местности постоянно расширялась. Отношения с горожанами носили менее организованный характер, но с самого начала среди партизан были евреи и многие партизаны стремились наладить связи с гетто.

Кроме отправки евреев в леса, подполье гетто стремилось оказывать помощь партизанам оружием, медикаментами, теплой одеждой и т. п., переправлять евреев, особенно детей, в белорусские семьи, а также саботировать немецкое военное производство. Возможность осуществить эти цели напрямую зависела от связей как внутри гетто, с юденратом и еврейской больницей, так и с общегородским подпольем и партизанами. Сеть контактов опиралась на сложившиеся вне рамок движения отношения между евреями и белорусами, у которых преобладало настроение межэтнической солидарности. Многие всячески помогали жителям гетто: приносили еду, прятали во время погромов, помогали отыскать партизан. Были и те, кто выдавал евреев немцам. Евреи не всегда могли рассчитывать на защиту, но многие белорусы охотно помогали им, а еще большее число отказывалось помогать немцам. За годы существования гетто к партизанам ушли не менее 5000 евреев¹⁵. Среди людей, с которыми я разговаривала и чьи воспоминания читала, лишь немногим удалось выжить и попасть к партизанам без помощи людей других национальностей.


Женщины в подполье

Среди коммунистов первых подпольных групп в гетто было несколько женщин; некоторые в дальнейшем стали руководителями подполья. Елена Майзлес возглавила одну из "десяток". Коммунистке Хасе Пруслиной было поручено сформировать десятку в городе, Эмме Родовой и Доре Берсон — организовать комсомольскую ячейку. Пруслина и Миша Гебелев были ответственными за связи с общегородским подпольем.

По мере развития подполья возрастало как количество участвовавших в нем женщин, так и их роль в сопротивлении. Невозможно точно сказать, какую часть еврейского сопротивления они составляли, но, судя по рассказам переживших войну свидетелей, довольно много. По оценке Сары Голанд, в чьей квартире проводились подпольные собрания и укрывались те, кому грозил арест, женщин была приблизительно треть¹⁶.

Нельзя сказать, что подпольщицы выполняли какую-то особую работу: они были вовлечены во все акции наравне с мужчинами. Единственным исключительно женским делом была переправка детей из гетто в город, что стало возможным благодаря солидарности женщин по обе стороны ограды.

Когда представители партизан первый раз пришли в гетто, Мушкин организовал им встречу с участниками подполья. Подпольщики поначалу считали, что имеют дело с самими партизанами, фактически же это были еврейские подростки, которые не переселились в гетто и искали возможность внести свой вклад в борьбу против немцев. Ребятам удалось выйти на партизанский отряд, базировавшийся под Минском; после этой встречи они стали связными между партизанами и "русским" подпольем. У одного из этих молодых людей в гетто жила сестра, которая входила в состав подпольной группы: с этого контакта начались связи между партизанами и еврейским подпольем.

Тем временем в городе тоже искали контактов с партизанами. После нескольких месяцев оккупации горком поставил одной из основных задач поддержание непрерывной связи с партизанами, и евреи были включены в состав групп, которые переправлялись в лес. После того, как прокатившаяся волна арестов прекратила существование горкома, участники еврейского подполья могли опираться уже только на собственную сеть контактов с партизанами¹⁷.

Подполье стремилось к сотрудничеству с людьми, работавшими в двух основных учреждениях гетто: юденрате и больнице. Подпольщик Зяма Окунь устроился на работу в еврейскую полицию. Если он стоял на посту возле ворот, гетто или еврейского кладбища, подпольщики могли относительно безопасно выходить из гетто. Борису Дольскому, начальнику хозяйственного отдела юденрата, иногда удавалось узнать о планируемых немцами акциях. Благодаря доступу к архиву жилищного фонда у него были возможности прятать евреев, которым угрожала опасность. Накануне погрома 7 ноября Дольский подслушал разговор немецких служащих, в котором в связи с предстоящей акцией особо упоминался один из районов гетто. Дольский сделал все возможное, чтобы убрать оттуда как можно больше людей. Он находил жилье для членов подполья, а также уничтожал регистрационные карточки бежавших в лес, лишая немцев возможности установить их личность и убить семьи.

Софья Садовская, знавшая Дольского еще до войны, пишет, что он встретил ее на улице и спросил, не согласится ли ее свекор стать его помощником. Впоследствии оба погибли. Садовской удалось получить место секретарши в администрации юденрата, что открывало ей доступ к архивам и позволяло помогать подполью. В итоге ее переправили в лес¹⁸.

Гирш Рудицер, заведующий биржей труда и ответственный за назначения евреев на работы за пределами гетто, также активно сотрудничал с подпольем. Благодаря ему участники сопротивления назначались на работы, позволявшие им саботировать немецкое военное производство или же уносить с собой необходимые для партизан вещи и отправлять их в лес. Ципа Янкелевна Ботвинник, Екатерина Цирлина и Роза Липская, которые входили в одну десятку, получили работу в оружейной мастерской, где время от времени крали оружие или детали к нему. Каждый рабочий приносил с собой котелок для супа. Подпольщицы сделали в своих котелках фальшивое дно, чтобы класть туда заранее припрятанные детали, и надевали высокие резиновые сапоги, в которых можно было спрятать оружие¹⁹. Елена Майзлес попала на работу в мастерскую, где производилась амуниция для воевавших на фронте немецких солдат: форма, изделия из кожи, теплая одежда. Во время погрузки Елена и ее товарищи выливали на отправляемую кожу едкий химический препарат. Они крали одежду, надевая ее на себя, а по возвращении в гетто отдавали вещи членам подполья, которые переправляли их в партизанские соединения²⁰.

Немцы не доверяли юденрату и назначили туда двух действительно преданных им людей, выходцев из Польши, которые не были связаны с еврейской диаспорой в Минске. Эпштейн, назначенный на пост начальника еврейской полиции, и Вайнштейн, возглавивший биржу труда, были садистами и обращались с евреями из гетто так же жестоко, как сами немцы. Нацисты могли положиться на них, и, таким образом, эти двое представляли собой реальную силу в Минском юденрате. Но даже после того, как Мушкин, Иоффе, Польский и другие погибли, подполье продолжало получать поддержку из юденрата, главным образом благодаря женщинам из секретарского персонала. Рая Машкелейсес из паспортного отдела обеспечивала гетто чистыми бланками²¹. Роза Альтман, занятая на бирже, помогала участникам сопротивления устроиться на немецкие заводы, где они вели подрывную деятельность²². Мира Стронгина и Сара Левина работали у Эпштейна секретарями²³, и иногда им удавалось заранее сообщить подпольщикам о его планах. Сара Левина также была переводчицей в тюрьме и узнавала, где содержались заключенные подпольщики.

Иногда Стронгиной или Левиной удавалось способствовать освобождению участников подполья. Сара Голанд была арестована у себя дома в тот момент, когда собиралась уйти в лес. Мира Стронгина убедила Эпштейна отпустить ее, сказав, что у Сары двое маленьких детей и что она не стала бы ими рисковать. Соня Садовская стала директором канцелярии юденрата. За пределами гетто еще одна участница подполья, Соня Курляндская, впоследствии застреленная немцами на своем рабочем месте, стала переводчицей в канцелярии начальника концлагеря на ул. Широкой и всячески содействовала освобождению военнопленных, независимо от того, были они евреями или нет²⁴. Благодаря подпольщикам и просто сочувствующим, работавшим в различных административных учреждениях, покидающие гетто евреи снабжались поддельными паспортами, а связные могли укрыться в надежном месте. Работа этих женщин, многие из которых впоследствии ушли к партизанам, во многом способствовала безопасной переправке еврейских групп в лес.

Вторым крупным учреждением гетто, с которым подпольщики активно налаживали связи, был госпиталь. Он находился под контролем немцев, но внутреннее управление было предоставлено еврейскому персоналу. Немцы боялись заразиться и заходили туда крайне редко, поэтому больница, в особенности инфекционное отделение, являлась довольно надежным укрытием. Больше всего фашисты боялись тифа, и вскоре подпольщики поняли, что больных с этим диагнозом убивают. Они разослали всем врачам больницы письмо, в котором предписывалось ставить больным тифом другие диагнозы. Приказу подчинились все, и это стало началом сотрудничества между подпольной организацией и больницей. Со временем госпиталь превратился в центр поддержки подполья. Врачи записывали больных под другими фамилиями, а если держать их в госпитале было слишком опасно, оказывали помощь на дому. Раненым подпольщикам ставились не вызывающие подозрений диагнозы. С подпольем сотрудничали как минимум четыре медсестры, а многие врачи, наиболее тесно связанные с сопротивлением, были женщинами.

Говоря о сотрудницах больницы, работавших на сопротивление, Анна Хацкелевна Карпилова называет имена Доры Альперович, Даши Вапнер, Фани Айзенштадт и Марии Рубенчик из основного госпиталя, а также Марии Абрамовны Кирзон и Розы Иосифовны Лившиц из инфекционной клиники. Что касается самой Карпиловой, она стала врачом в партизанском отряде. Большая часть остальных сотрудников, медсестер и врачей также в свое время ушли к партизанам.

Весной 1943 г. немцы вычислили, что Смоляр является руководителем подпольного движения, и стали искать его по всему гетто. Его поместили в инфекционную клинику под другой фамилией, а потом соорудили на чердаке фальшивую печную трубу, внутри которой было достаточно места, чтобы стоять или лежать. Медсестра Ядвига Шпирер каждый день приносила ему еду, а Нина Лис взяла на себя обязанности караульной, впускала в госпиталь посетителей — руководителей подполья, приходивших с информацией, и сопровождала их на чердак.

Смоляр наблюдал последний погром в гетто через щель в своем укрытии. Испытывая нарастающее чувство отчаяния, не в силах более выносить своего заточения, он попросил у горкома разрешения покинуть гетто. На какое-то время его спрятали в городе, а затем переправили в лес, где он стал командиром партизанского отряда.

Женщины играли важную роль в переправке групп в лес. Перед отправкой Сара Голанд собирала членов группы у себя на квартире и давала необходимые инструкции. Эмма Родова стала связной и поддерживала сообщение между подпольными группами гетто и отдельными подпольщиками. Пока Смоляр сидел в своем укрытии в госпитале, немцы арестовали Эмму, которая готовилась к побегу. Как сказала мне Сара Голанд: "Она знала все обо всех, но не сказала немцам ни слова". Немцы долго пытали Эмму. Она погибла в минской тюрьме, не выдав ни одного человека. После ухода Смоляра судьба того, что осталось от подпольной организации гетто, оказалась в руках нескольких руководительниц: Розы Липской, Сары Голанд, Сары Левиной. Вскоре и они ушли к партизанам.

Работая в подполье, женщины чаще всего выполняли функции связных между гетто и городом, гетто и партизанами. В гетто Польши и Литвы связными почти всегда были женщины, так как еврейский обычай обрезания в случае поимки немедленно выдал бы мужчину. В Минске это было не столь важно, так как при Советской власти еврейские мальчики обрезались далеко не всегда. Однако женщины вообще вызывали меньше подозрений. Некоторые девочки со временем превратились в профессиональных связных и постоянно курсировали между гетто и партизанами. Тринадцатилетняя Сима Фитерсон, племянница подпольщика Арона Фитерсона, начала работать проводницей. Она вывела к партизанам несколько еврейских групп, а также группу военнопленных из лагеря на Широкой. Несколько других детей из гетто, причем некоторым было не больше десяти лет, тоже работали проводниками²⁵.

Осуществлять постоянную связь с городским подпольем и партизанским руководством в лесах женщины могли отчасти потому, что их реже останавливали немцы, но также и потому, что у них были за пределами гетто друзья и знакомые — "женская сеть", к которой они могли обратиться за помощью.


Хася Пруслина

В начале войны Хася Пруслина работала учительницей в городке на севере Беларуси²⁶; в партию она вступила еще студенткой исторического факультета. Муж ее находился в Красной Армии. Хася, ее двое маленьких детей и брат Матвей, тоже член партии, оказались в Минском гетто, где вошли в подпольную организацию. Матвей Пруслин стал командиром десятки; Хася, также из-за обширнейших связей с коммунистами Минска, стала связной за пределами гетто; ей поручили организовать десятку в "русском" районе.

Благодаря связям и мужеству Пруслина стала одной из главных подпольщиц. Поначалу она жила в гетто вместе с детьми, но во время первого погрома 7 ноября ее одиннадцатилетний сын погиб, а семилетнюю дочку белорусские подпольщики устроили в городской приют. После этого Пруслина большую часть времени проводила в городе, налаживая контакты с местной подпольной организацией. Она организовала группу, которая печатала и распространяла антифашистские листовки, и приносила их и другие материалы в гетто. Собранные для партизан вещи Пруслина передавала городской организации для последующей отправки в лес²⁷.

Пруслина участвовала в операции по выведению еврейских детей из гетто и размещению их в семьях и детских домах. Работа велась совместными усилиями женщин из еврейского и городского подполья, которые связывались с местными жительницами и директорами детских домов, готовыми принять еврейских детей. Пруслина вместе с другими еврейскими подпольщицами переправляла детей в город, а местные женщины доставляли их в приюты и семьи. Тех, чья внешность выдавала их национальность, прятали в семьях, остальных регистрировали как беспризорных и отправляли в приюты, директора которых соглашались взять на себя подобный риск.

За годы войны в город были переправлены сотни еврейских детей. Многие из них оказались за пределами гетто благодаря усилиям Пруслиной и других женщин из подпольной сети, в организации которой она принимала участие. Остальные дети просто появлялись на пороге приютов, директора которых сочувствовали евреям, одни или в сопровождении взрослых. Здесь, видимо, немаловажную роль сыграл распространившийся по гетто слух, что некоторые детские дома принимают еврейских детей. По оценке Гирша Смоляра, подпольная сеть женщин переправила в приюты города 70 детей²⁸. Гораздо большее количество попадало туда другим путем. Например, в одном из детских домов Минска в годы войны пряталось около трехсот детей.

Сначала у Пруслиной были только ее собственные документы, в которых была указана национальность, и несколько раз немцы чуть было не поймали ее, но благодаря своему возрасту (40лет) она умела без особых усилий представляться старухой. В отчете о своей подпольной деятельности Пруслина описывает случай, когда немецкий солдат остановил ее сразу после выхода из гетто. У Хаси были с собой ее собственное удостоверение личности и документы подполья с указанием адресов и фамилий. На ее счастье, пишет Пруслина, когда немец начал задавать ей вопросы, молодая и красивая белоруска, которая поняла в чем дело, подошла и сказала ему: "Чего ты привязался к этой старухе? Не пойти ли нам чего-нибудь перекусить?" — и увела его. В своих воспоминаниях Пруслина выражает благодарность неизвестной женщине, спасшей ей жизнь²⁹.

Весной 1942 г. Пруслиной сделали поддельный белорусский паспорт, с которым при содействии подпольщиков она устроилась уборщицей в немецкую военную часть. Сначала она жила у одной из подпольщиц, затем у человека, который тесно сотрудничал с организацией. Пруслина также активно помогала городской организации в производстве фальшивых паспортов.

Летом 1942 г. городской комитет поручил Пруслиной наладить связи со слуцкими партизанами. Пруслина поехала вместе с белорусской подпольщицей Анной Язубчик. Несколько раз женщины находились на волосок от ареста, а когда прибыли в отряд, партизаны поначалу приняли их за шпионок. Спасло то, что Пруслину опознал ее бывший ученик. Когда женщины вернулись в Минск, немцы уже распространяли листовки с их фотографиями. Им удалось вернуться в Слуцк, к партизанам, где Пруслина оставалась до конца войны.


Стихийное подполье в Минском гетто

Жителей гетто, готовых к борьбе и желавших уйти к партизанам, было гораздо больше, чем участвовало в подпольной организации. Организованные для переправки в лес группы главным образом состояли из тех, кто не входил в сопротивление. Почти все евреи знали о существовании подпольной организации, но лишь некоторые имели представление о том, как с ней можно связаться.

К зиме 1942-1943 гг. большинство обитателей гетто знали, что в лесах действуют партизанские отряды. Один из бывших узников сказал мне, что, по его мнению, в гетто не было ни одного человека, который не подумывал бы о том, чтобы уйти к партизанам. Пытаться уйти в отряд без помощи организованного подполья было крайне опасно: многих немцы убивали по пути, сразу же за воротами, в городе или даже за его пределами. Некоторым так и не удалось отыскать партизан, и они погибли в лесу. Другие попали к партизанам, но были ограблены и/или убиты. В белорусских лесах первоначально действовали группы, которые больше походили на бандитов, нежели на партизан. Нельзя не учитывать антисемитизма, хотя он был свойствен не столько белорусским, сколько польским, украинским и литовским партизанам. Некоторых пришедших в отряды партизаны убили, приняв за шпионов, некоторых — из-за принесенного ими с собой оружия, одежды или чего угодно, что только можно было отобрать. Многих евреев, которые добрались до партизан, не приняли в отряд потому, что они не принесли с собой оружия, из-за их национальности или половой принадлежности, или потому, что они были слишком молоды, или же просто в силу того, что отряд на данный момент не нуждался в новых членах. Пожалуй, тем, кого не приняли, оставалась только одна возможность — умереть в лесу.

Некоторым евреям из Минского гетто удалось добраться до партизанских отрядов и вступить в них. К тому же по мере развития партизанского движения в годы войны шансы на то, что пришедших примут в отряд, а также на хорошее отношение со стороны партизан, возрастали. В течение лета и осени 1942 г. партизанская деятельность была официально взята под контроль Москвы. Хотя он не носил систематического характера, дисциплина среди партизан повысилась, а случаи бандитизма, вплоть до убийств приходивших в лес евреев, значительно сократились. В 1942 и 1943 гг. к партизанам присоединилось большое количество узников гетто, а многие отряды были созданы самими евреями. Тувья Бельский и два его брата сформировали бригаду, в которой наряду с боевым составом существовал большой семейный лагерь, где укрывалось не менее 1200 человек. Ближе к Минску, в районе деревни Старое Село, в 1942 г. Семен Ганзенко организовал бригаду им. Буденного, в которой важную роль играл Наум Фельдман, участник подпольной организации гетто. Зимой и весной 1943 г. Ганзенко и Фельдман помогали Шолому Зорину, который тоже пришел в лес из Минского гетто организовать отряд из беглых евреев. В отряде Зорина, помимо боевой группы, также существовал семейный лагерь: к концу войны там было 800-900 человек. Евреи входили в состав и других отрядов Минского района, особенно много их находилось в бригаде им. Пархоменко.

Невозможно сказать наверняка, сколько именно обитателей Минского гетто перебралось к партизанам. По оценке Якова Гринштейна, в лес ушло десять тысяч человек, часть — в составе организованных подпольем групп, а некоторые - в составе стихийно возникших. Гирш Смоляр утверждает, что подпольная организация гетто была в состоянии переправить в лес две тысячи евреев. Он затрудняется определить, сколько было тех, кто выбрался из гетто без помощи подполья, но отмечает, что количество евреев, которые ушли к партизанам самостоятельно, достаточно велико³⁰. На основе исследования документов партизанских соединений Минской области директор Национального архива Республики Беларусь Евгений Иванович Барановский делает вывод, что количество евреев, находившихся в годы войны в составе партизанских отрядов, достигает пяти тысяч. Эта цифра основана на еврейских фамилиях в списках партизан, в то время как некоторые убежавшие из гетто брали себе славянские фамилии и пользовались ими на протяжении всей войны³¹.

На периферии организованного подполья в гетто возникло мощное стихийное движение сопротивления. Возможно, зная о том, что их товарищи по гетто борются с немцами и уходят к партизанам, многие евреи стали искать собственные способы борьбы и уходить в леса по своей инициативе. Некоторые вовлекались в подпольную деятельность посредством связей с неевреями за пределами гетто. Раиса Чеснеевич жила в гетто, но часто уходила в город, чтобы встретиться с подпольной группой, в которую попала благодаря тому, что до войны знала ее руководительницу Тамару Синицу: они водили детей в один детский сад. Раиса зашла к Тамаре во время одной из вылазок в город за продуктами, и та предложила ей присоединиться к подпольной группе. Вместе с товарищами по группе Раиса регулярно слушала сводки совинформбюро, так как один из участников в тайне от немцев сохранил у себя радио. На их основе они писали листовки, которые Раиса распространяла в гетто³².

Зимой и весной 1942-1943 гг. многие евреи объединились в группы и ушли в леса. Как и в случае организованного подполья, женщины составляли немалую часть стихийного подпольного движения. Его участницы тоже, как правило, уходили к партизанам несколько позднее мужчин, вследствие чего их деятельность в гетто имела более продолжительный характер. В работе стихийного подполья гетто также была важна способность женщин устанавливать контакты с другими женщинами.


Мира Рудерман

Мире Рудерман было пятнадцать лет, когда немцы привезли ее семью в гетто из городка неподалеку от Минска. Однажды, стоя возле проволочной ограды гетто, Мира увидела по ту сторону женщину по имени Шура, которую знала до войны: семья Шуры часто снимала у них летом часть просторного деревенского дома. Шура спросила Миру, не хочет ли она помочь подполью, и пояснила, что руководитель подпольного движения Иван Кабушкин арестован и находится в тюрьме. Подпольщики искали среди работавших в тюрьме евреев тех, кто согласился бы передавать сообщения подполья Кабушкину и обратно. Мира спросила, смогут ли подпольщики переправить ее к партизанам, если она поможет им; Шура ответила "да", и Мира согласилась.

Она разыскала двух сестер, Фаню и Ривку, которые работали в тюрьме и могли общаться с Кабушкиным; они согласились передавать сообщения. Довольно часто в кинотеатр, где работала Мира, приходил кто-то из подполья; в женском туалете ей передавали сообщения, которые Мира приносила Фане и Ривке, а те — Кабушкину.

Спустя какое-то время подпольщикам удалось найти охранника, который в обмен на меховую шубу и несколько золотых монет согласился предоставить им дубликат ключей от камеры Кабушкина и не препятствовать ему во время побега. Шубу с монетами и ключами в кармане принесли Мире в кинотеатр. Она пронесла вещи в гетто, надев поверх шубы свое поношенное пальто, и передала Фане с Ривкой.

Немцы узнали о готовящемся побеге. Среди подпольщиков в городе прокатилась волна арестов. Один из подполыциков пришел к Мире и дал ей таблетки морфина и цианистого калия на случай ареста. Несколько дней спустя Мира выглянула в окно и увидела, что немецкие солдаты заходят в подъезд. Она приняла морфин, не тронув, однако, цианид. Когда немцы вошли в квартиру Рудерманов, где в тот момент Мира находилась одна, она была уже без сознания. Солдаты не тронули ее, возможно, решили, что она мертва. После их ухода пришел врач из еврейского госпиталя, промыл ей желудок и заставил ходить по комнате.

Мира поняла, что пора уходить к партизанам, и спросила Фаню и Ривку, не отправятся ли они вместе с ней, но те ответили, что не хотят оставлять Кабушкина, страдающего от постоянных пыток, до тех пор, пока он жив. Мира убедила уйти своего отца и младшего брата. В один из вечеров они покинули гетто через проход в проволочном ограждении и шли всю ночь. На следующий день, когда они проходили через какую-то деревню, к ним подошел человек и предложил помочь найти партизан. Партизанский отряд, куда они попали, оказался бригадой им. Буденного, которой командовал украинец Семен Ганзенко. Командир вызвал их к себе и, узнав, что их фамилия Рудерман и что они пришли из Минского гетто, воскликнул, что они, должно быть, его родственники, так как у его жены такая же фамилия и она тоже попала в отряд из Минского гетто. Несмотря на то что Рудерманы были евреями и у них не было ни оружия, ни военной подготовки, Ганзенко принял их в отряд и все трое пережили войну. Ганзенко действительно был "женат" на еврейке. Формальных бракосочетаний в бригаде не было, что не мешало формированию устойчивых отношений между мужчинами и женщинами, и партнершей Ганзенко была молодая женщина по имени Фаня Рудерман из Минского гетто.

Мира была уверена, что она, ее брат и отец были приняты в отряд благодаря любви Ганзенко к Фане, с которой он проводил много времени: со стороны их отношения выглядели очень нежными. Но Мира не знала, что сам Ганзенко спасся из немецкого плена благодаря подполью Минского гетто и что к партизанам его провела молодая еврейка Таня Лифшиц. Прежде Ганзенко был командиром Красной Армии и в начале войны попал в плен. Узнав, что в лагере на Широкой находится красный командир, подполье гетто организовало ему побег и включило в состав группы евреев, которых переправили в лес, где Ганзенко стал командовать партизанским отрядом. Мира сказала, что через несколько месяцев после того, как она и ее семья были приняты командиром Ганзенко, в отряд поступило много других евреев. Многие из них прибыли в начале 1943 г., когда Ганзенко и несколько командиров еврейских партизанских отрядов договорились, что будут переправлять к себе из гетто столько людей, сколько будут в состоянии принять³³.


Ёха Рубенчик

Ёха Рубенчик ушла из гетто к партизанам в пятнадцать лет³⁴. Перед этим ее отец говорил: "Зачем искать смерти? Пусть смерть ищет нас". Но во время погрома 2 марта 1943 г. были убиты три младших брата и сестра Ёхи: мать осталась дома с детьми и, пытаясь спрятать, накрыла их шалью, а сама залезла под кровать. Немцы не нашли ее, но убили детей. Погром помог Ехе осознать, что жизнь семьи находится в ее руках: она больше не могла подчиняться отцу. На кирпичной фабрике, где работала Ёха, была белоруска Наташа Шунейко, которая, будучи женой "полицая", знала, что в районе деревни Старое Село располагались партизанские отряды. Наташа назвала Ёхе фамилию и адрес своей родственницы в селе и объяснила, как туда добраться.

Ёха забрала с собой свою подругу Фаню. Девушки ушли с фабрики, добрались до Старого Села и постучали в дверь Наташиной родственницы. Женщина испугалась и не хотела их пускать. Ёха с Фаней отправились на берег реки, сели на камень и стали думать, что делать дальше. Фаня хотела вернуться в гетто, но Ёха сказала, что скорее покончит с собой. Пока они спорили, рядом с ними оказалася молодой человек, который спросил, кто они такие и что здесь делают. Он спросил, не еврейки ли они, на что Фаня ответила отрицательно. Затем Ёха спросила у него, кто он такой. Когда молодой человек ответил, что он партизан, она призналась, что они еврейки, что им некуда идти и что они хотят найти партизан. "Убей нас или возьми с собой", — сказала девушка. Он отвел их обратно в деревню и приказал непустившей их женщине приютить девушек. Несколько дней спустя приехали два молодых партизана-еврея, чтобы взять их с собой в отряд: командир бригады, еврей, прослышал про них. Чтобы проехать через партизанский контрольный пункт, их накрыли соломой, так как высшее партизанское руководство не разрешало приводить в бригаду безоружных женщин.

После месяца пребывания в отряде Ёха решила, что настало время забрать из гетто семью. Она понимала, что партизаны отнесутся к ее замыслу без энтузиазма, так как появление новых женщин и детей было для отряда обузой, поэтому пообещала привести с собой немецкого солдата, который, по ее словам, представляет для партизан интерес: у него, без сомнения, есть оружие и полезная информация. И действительно, Ёха знала в гетто молодую женщину по имени Ева, которая встречалась с немцем, точнее, бельгийцем, которого фашисты призвали на военную службу. Как-то Ёха упрекнула Еву за то, что она спит с немцем, и та ответила, что он обещал взять ее с собой к партизанам. Кроме того, сказала Ева, солдат обращался с ней хорошо и приносит поесть. Ёха думала, что сможет убедить эту пару отправиться в отряд.

Партизаны выпустили Ёху и Фаню из лагеря, и те отправились в гетто. Большую часть пути они проделали на телеге в компании с белоруской Марией Осиповой, активной участницей городского подполья, о чем ни Фаня, ни Ёха не догадывались. Для них она была всего лишь женщиной другой национальности, в присутствии которой не стоило слишком много болтать.

Придя домой к Ёхе, девушки сказали ее матери и брату, что завтра отправляются обратно в отряд и могут взять с собой несколько человек. Двоюродная сестра Ёхи, Гинда Тассман, стала умолять взять ее к партизанам, и Еха включила ее в группу. Гинда позвала с собой свою подругу Иду, а также тетю Ривку Рубенчик, ее сына и дочь. Ёха нашла Еву и предложила взять приятеля-солдата, но та ответила: "Ты с ума сошла? Я что, стану говорить немецкому солдату, что собираюсь к партизанам? Кроме того, я с ним уже не встречаюсь".

Группа из восьми или девяти человек отправилась из гетто и благополучно прибыла в Старое Село. Партизаны, конечно, очень разозлились, что вместо обещанного солдата пришли женщины и дети, но Ёха пообещала вернуться в гетто и в следующий раз привести всех, кого они потребуют. Через несколько недель она отправилась в гетто со списком подпольщиков, которые еще оставались в гетто, членов семей тех участников подполья, которые уже перебрались в лес, а также врачей, медсестер, словом, тех, кого партизаны хотели переправить в бригаду.

В гетто она узнала, что ее фамилия и история о том, как она спасла свою семью, уже широко известны. Знакомые из юденрата спрятали ее и собрали для нее группу. Несколько дней спустя Ёха собрала группу в двадцать человек, которую вывел из гетто полицай с пропуском, позволявшим ему сопровождать евреев на работу. Он привел их в городской госпиталь, который также был центром подпольной деятельности. Там члены группы переоделись и под руководством Ёхи вышли из Минска. Они шли по двое, вытянувшись в цепочку таким образом, чтобы не было заметно, что они образуют группу, но на таком расстоянии, чтобы каждая пара могла видеть предыдущую. В случае осложнений Ёха, которая шла первой, должна была остановиться, идущая за ней пара — передать сигнал опасности следующей паре и т. д. Они благополучно вышли из Минска и добрались до партизанской территории.

История Ёхи вызвала настоящую волну побегов из гетто. Ее знакомые знали об исчезновениях людей, предположительно убежавших к партизанам, но, по словам тети Ёхи, Ривки, все выглядело так, будто они в воду канули: никто не знал, куда и какой дорогой они ушли. Вернувшись за своей семьей, Ёха рассказала многим из тех, кого позвала с собой в лес, куда и по какой дороге собирается идти. Перед вторым уходом Ёха послала своего тринадцатилетнего брата Абрама на маленький рынок, который, несмотря на запреты немцев, время от времени работал в гетто, за продуктами, табаком и другими необходимыми для партизан вещами. Абрам встретил там своих друзей, которым рассказал о возвращении Ёхи и о том, что она собирается взять его с собой к партизанам; он описал им дорогу, про которую рассказала ему сестра. Позднее они, прихватив с собой еще несколько человек, решили уйти из гетто и благодаря описанию Абрама смогли добраться до партизан.

О том, как дойти до бригады, знала также Ева, которая рассказала двум подругам, что ходят слухи о дороге, которая ведет в партизанский отряд, и по сути объяснила им, как туда идти. На следующий день Ева пришла за матерью; та подогрела котел с водой, чтобы помыться перед дорогой. Спустя некоторое время после того, как группа во главе с Ёхой вернулась в отряд, там появились друзья Евы: они пришли к ней домой сразу после ухода их с матерью и, увидев котел с теплой водой, поняли, что женщины ушли и что информация, которую Ева преподнесла им как слух, была правдой.

Еще больше евреев ушло к партизанам благодаря Гинде Тассман, двоюродной сестре Ёхи. Когда группа Ёхи пришла в Старое Село, партизаны сказали, что возьмут в бригаду только ее с братом и Еву. Остальные должны были оставаться в деревне и ждать в надежде, что их возьмут в другие отряды. Один из жителей деревни разрешил им пожить у него на сеновале и дал еды. Через насколько дней, прослышав о беженцах, Шолом Зорин и Гирш Смоляр, к тому времени уже перебравшийся к партизанам, появились на пороге их жилища. Зорин, который как раз в это время собирал еврейский партизанский отряд, сказал Гинде и Иде, что возьмет их в бригаду, если они вернутся в гетто: он дал список людей, которых нужно было вывести. Кроме них, Гинда и Ида привели из Минска оставшихся в живых членов своих семей: Гинда увела своего дядю, отца Ёхи, а Ида забрала всю свою семью.

Гинда возвращалась в Минск четыре раза, и каждый раз ей удавалось благополучно переправлять группу евреев из гетто к партизанам. Она прекратила свои походы только тогда, когда слухи о них распространились в гетто настолько, что Зорин счел дальнейшие поездки слишком опасными.

***

Важная роль женщин в подпольном движении была обусловлена способностью организовывать сеть подпольных контактов на основе уже существовавших социальных связей. Иллюстрацией может служить история Ёхи Рубенчик, по примеру которой все больше людей, в основном молодых женщин, стали переправлять группы евреев в лес или же просто объясняли своим друзьям, как добраться до партизан. Дружеские отношения между женщинами имели большое значение для подпольного движения в гетто, но еще важней были связи между еврейскими женщинами гетто и нееврейками, жившими за его пределами. Во время интервью с Ёхой Иберман-Рубенчик и ее братом Абрамом он подчеркнул, что они не сбежали бы из гетто, если бы не Наташа Шунейко, белорусская женщина, которая убедила Ёху отправиться к партизанам и объяснила, как их найти. Мира Рудерман занялась подпольной деятельностью благодаря своей знакомой Шуре. Раиса Чеснеевич вошла в состав "городской" подпольной группы по инициативе белоруски Тамары Синицы. Хася Пруслина и другие женщины из подпольного движения гетто действовали заодно с участницами городского подполья, переправляя еврейских детей в "русскую" часть города.

В завершение рассказа о подпольной деятельности в гетто Елена Майзлес пишет: "Я хочу обратить внимание на дружбу между людьми разных национальностей. Когда нас заставили переехать в гетто, мои белорусские соседи оставили у себя мою 17-летнюю дочь; 24 ноября они пришли в гетто и забрали с собой моего 3-летнего сына, чтобы мне было легче заниматься подпольной деятельностью". Именно "дружба между людьми разных национальностей" позволила значительному количеству евреев из Минского гетто вырваться на свободу, особенно если сравнивать это число с ситуацией в других гетто Восточной Европы. Арон Питерсон, также входивший в подпольную организацию Минского гетто, пишет: "Я должен сказать, что если бы не белорусские и русские товарищи, а также подпольная организация в русском районе, едва ли кому-либо из евреев удалось бы выжить. Только благодаря им мы остались в живых"³⁵.

Дружеские отношения между женщинами имели огромное значение для укрепления солидарности и сотрудничества участников подполья в гетто и за его пределами.

Перевод О. Оришевой


Примечания

¹ Smolar Hersh. The Minsk Ghetto: Soviet-Jewish Partisans Against the Nazis. New York: Holocaust Library, 1989; Smoliar Hersh. Resistance in Minsk. Oakland: Magnes Museum, 1966; на идише: Smoliar Н. Fun Minsker Geto. Moskve: Melukhe Farlag,1946; по-русски: Смоляр Г. Мстители гетто. Москва: ОГИЗ, 1947.

² Гринштейн Яков. Узник Юбилейной площади. Израиль: Киббуц Ха-Мейхад,1996 (на иврите); Слуховицкий Абраша. Из гетто в лес. Париж: Ферлаг Ойфснаи, 1975 (на идише); Лионд Рейвен. Еврейский боец в лесу. Тель-Авив: Сифиат Поалим, 1993 (на иврите).

³ Judenfrei! Свободно от евреев! История Минского гетто в документах / Ред. Р. А. Черноглазова. Минск: Асобны Дах, 1999.

⁴ Смиловицкий Леонид. Сопротивление в гетто Минска // Евреи Беларуси: из нашей общей истории 1905-1953. Минск: Арти-Фекс, 1999. С. 190-209; Он же. Борьба в гетто Минска // Катастрофа евреев в Белоруссии 1941-1944. Тель Авив, 2000. С. 102-118; Он же. Минское гетто: исход еврейского сопротивления // Швут. 1995. № 1-2(17-18). С. 161-182.

⁵ Отчасти эти документы представляют собой воспоминания или свидетельства, собранные Национальным архивом Республики Беларусь (Минск) и/или организацией Яд ва-Шем. Проект устной истории Еврейского университета в Иерусалиме содержит записи интервью, проведенных в 1960-х гг. на идише, с бывшим участником минского подпольного движения в гетто Давидом Когеном. Дочь Хаси Пруслиной, Зинаида Александровна Никодемова, великодушно позволила мне сделать копии с рукописей ее матери, в которых описывается опыт ее подпольной работы.

⁶ Текст плаката приводится в "Judenfrei! Свободно от евреев!...". С. 31.

⁷ В одном из внутренних документов оккупационных властей от 29 января 1942 г. указывается на невозможность убить всех жителей гетто вследствие того, что почва замерзла и выкопать ямы под братские могилы нельзя (см.: Judenfrei! Свободно от евреев!... С. 171).

⁸ О довоенном населении Минска см.: New International Year Book, 1939. New York; London: Funk and Wagnalls, 1940. Р. 806. О проценте евреев в составе населения Минска см.: Altshuler Mordechai, ed. Distribution of the Jewish Population of the USSR, 1939; The Hebrew University of Jerusalem, Centre for Research and Documentation of East-European Jewry. Jerusalem: Maccabi Press, 1991. Р. 38.

⁹ Я опираюсь на книгу Смоляра, а также на воспоминания участников подполья: Елены (Енты) Пейсаховны Майзлес (Национальный архив Республики Беларусь: фонд 4386, опись 2, дело 80) и Розы Афроимовны Липской (Отчет секретаря подпольной десятки Минского гетто о подпольной деятельности // Национальный архив Республики Беларусь, фонд 4386, опись 2, дело 77).

¹⁰ Эту цифру приводит Смоляр в неопубликованной рукописи "Население Минского гетто в борьбе против немецких захватчиков" (дата написания не указана).

¹¹ Smolar Hersh. The Minsk Ghetto. Р. 34.

¹² Майзлес Елена (Ента) Пейсаховна. Воспоминания // Нац. арх. Республики Беларусь: фонд 4386, опись 2, дело 80, с. 3. 24 ноября 1959 г.

¹³ Smolar Hersh. The Minsk Ghetto. Р. 36.

¹⁴ Интервью с Яковом Гринштейном, Гивъат-Хайим, Израиль, 12 ноября 2000 г.

¹⁵ Евгений Иванович Барановский, директор Национального архива РБ, считает, что, согласно спискам участников партизанских соединений Минского района, в составе отрядов находилось 5000 евреев из Минского гетто (интервью, 9 октября 2000 г., Минск).

¹⁶ Интервью с Сарой Голанд, Нацрат Илит (Израиль, 14 ноября 2000 г.).

¹⁷ Смоляр описывает отношения между подпольем и Мушкиным, а также другими членами юденрата в книге The Minsk Ghetto, особенно на стр. 57-61. О контактах юденрата и подполья рассказывает Зелиг Иоффе, сын Моше Иоффе, второго после Мушкина председателя Минского юденрата (см. интервью, проведенное Ицхаком Альперовицем в Тель Авиве, в октябре 1978 г., архив Яд ва-Шем). По оценке Якова Гринштейна, к партизанам ушло около 10000 евреев из Минского гетто, половина — в составе сформированных подпольем групп, другие по собственной инициативе (интервью с Гиват-Хайим, 12 ноября 2000 г.). Аллан Левин называет зту же цифру в Fugitive of the Forest: The Heroic Story of Jewish Resistance and Survival during the Second World War (Toronto: Stoddart, 1998. Р. 85). По утверждению Гирша Смоляра, организованное, подполье было в состоянии переправить из гетто не более 2000 евреев.

¹⁸ Садовская Софья. Воспоминания. 0 ее содействии подполью рассказывает Зелиг Иоффе (Яд ва-Шем 03/4125).

¹⁹ Ботвинник-Лупьян Ципа Янкелевна. Воспоминания // Национальный архив Республики Беларусь: фонд 4386, опись 2, дело 59, с. 7.

²⁰ Воспоминания Майзлес Енты (Елены) Пейсаховны // Национальный архив Республики Беларусь: фонд 4386, опись 2, дело 80, с. 8-9.

²¹ Липская Роза Эфроимовна. Отчет секретаря подпольной десятки Минского гетто о подпольной деятельности // Национальный архив Республики Беларусь: фонд 4386, опись 2, дело 77, с. 4.

²² Smolar Hersh. The Minsk Ghetto. Р. 79.

²³ Greenstein Ya’akov. Umkum un Vidershtand af vaysrusisher Erd 1941-1945 (написанная на идиш и вышедшая на иврите рукопись "Узник Юбилейной площади"); Архив Яд ва-Шем. С. 83-84.

²⁴ Йоффе Зелиг // Архив Яд ва-Шем. 03/4125. С. 22-23.

²⁵ Интервью с Симой Фитерсон-Водинской, Петах Тиква (Израиль,8 ноября 2000 г.).

²⁶ Последующий рассказ о деятельности Хаси Пруслиной основывается на интервью, проведенном по просьбе Комитета по созданию хроники Великой Отечественной войны 25 августа 1944 г.; также фигурирует в документе под названием "Отчет Центральному Комитету Коммунистической партии о подпольной деятельности во время Великой Отечественной войны (1941-44) Хаси Менделеевны Пруслиной, подпольное имя: Пелагея Петровна Федод или Полина Петровна".

²⁷ Липская Роза Афроимовна. Отчет Центральному Комитету Коммунистической партии... С. 4.

²⁸ Смоляр Гирш. Население Минского гетто в борьбе против немецких захватчиков (неопубликованная рукопись).

²⁹ Пруслина Хася. Отчет Центральному Комитету Коммунистической партии... Интервьюер Ф. Л. Эловстан (рукопись).

³⁰ Аллан Левин в книге Fugitive of the Forest: The Heroic Story оf Jewish Resistance and Survival during the Second World War (Toronto: Stoddart, 1998. Р. 85) называет гораздо большую цифру — 10000.

³¹ Интервью с Е. И. Барановским, директором Национального архива Республики Беларусь, 9 октября 2001 г.

³² Интервью с Раисой Чеснеевич (Минск, 13 октября 1999 г.).

³³ Интервью с Мирой Рудерман (Минск, 7 октября 1999 г.). Писатель Иван Новиков считает, что полное имя Шуры — Александра Константиновна Янулис, а фамилия сестер, работавших в тюрьме и передававших Кабушкину сообщения — Книговы (Бессмертие Минска. Мн.: Беларусь, 1977. С. 135).

³⁴ Последующий рассказ о побеге Ёхи Рубинчик к партизанам, ее возвращении в гетто для того, чтобы вывести в лес других людей, основан на интервью с Ёхой Иберман-Рубенчик и ее братом, Абрамом Рубенчиком (Петах-Тиква, Израиль, 23 августа 2000 г. записано Давидом Когеном). Я также опиралась на интервью с Гиндой Тассман (Нахамчик) (Бат Ям, Израиль, 13 ноября 2000 г,); Евой Перевозкиной (Беершеба, Израиль), а также на запись интервью, проведенного Давидом Когеном с Ривкой Рубенчик 29 августа 1968 г.

³⁵ Воспоминания Аарона Фитерзона // Архив Яд ва-Шем. 41/19.


Эпштейн Барбара (Epstein Barbara) – профессор кафедры истории сознания университета Калифорнии в Санта-Круз, автор статей по современным общественным движениям и книги "Political Protest and Cultural Revolution: Nonviolent Direct Action in the 1970s and 1980s" (1991). В настоящее время занимается исследовательским проектом "Сопротивление в Минском гетто", основанном на многочисленных интервью с его участниками.