Мы вошли в деревню с боем на рассвете.
Надрывался ветер и щипал мороз.
Нас встречали с плачем женщины и дети,
Белые от снега, желтые от слез.

Первая навстречу бросилась Наташа –
Бледненькая девочка, продранный рукав:
«Я ждала, я знала, вот листовка ваша», -
Лепетала девочка, вдруг ко мне припав.

И рукой озябшей, крохотной и ловкой,
Отстегнула девочка шубки отворот
И дала мне в руки темную листовку,
Ту, что мы бросали здесь под Новый год.

Мы вошли к ней в избу – холодно и пусто,
Только ветер воет в дымовой трубе.
Ни кусочка хлеба, ни листа капусты
Не оставил немец в маленькой избе.

Мы нашли дровишки, снегом занесенные,
И они в печурке вспыхнули огнем.
Я ей хлеб намазал пожирней сгущенным
Ледяным пайковым сладким молоком.

Я узнал, что немцы увели с собою
На глазах у девочки плачущую мать.
И с тех пор Наташу хмурые соседи
Круглой сиротою стали называть.

И смущенным голосом вдруг сказала Ната,
На плечо головку робко наклоня,
Что похож лицом я на родного брата,
На ее любимого брата Василька.

«Вася, Василечек, что с тобою стало
За Днепром, за Доном или у Двины?»
Только помнит девочка, что она рассталась
С добровольцем-братом в первый день войны.

Мы сидели молча, взгляда избегая,
Облитые светом жидкого огня.
И тогда сказал я: «Вот что, дорогая,
С этих пор братишкой ты зови меня».