ИСТОРИЯ, НЕПОДВЛАСТНАЯ ВРЕМЕНИ
("Тюменский курьер" №186(2478) 14.10.2008 г. и №187(2479) 15.10.2008 г.)
Над путепроводом по улице Мельникайте висит туман, в воздухе витает запах осени и раннего утра.
Улица Мельникайте
Внизу проходит поезд, стучат колеса, слышу гудок. Поезд вильнул темно-зеленым хвостом и исчез в тумане. Я смотрю в небо – оно серое, затянутое. Природа еще не проснулась, а машины уже ползут на виадук, создают первую пробку. Водители высовываются из окон и ругаются: «Чертова Мельникайте! Да разве можно по тебе нормально ехать?». Я гляжу сквозь туман. «Действительно, как можно ехать по Мельникайте, идти по ней? А знают ли они, кто такая Мельникайте?»…
1.
Марите Мельникайте родилась в 1923 году в литовской семье. С семи лет пасла скот, помогала родителям. Когда в 1940-м в Литву пришла советская власть, Марите получила возможность учиться. И поступила в вечернюю школу, сразу в четвертый класс. В этом же году девочка стала членом ВЛКСМ, занялась общественной работой.
Но, когда в 1941-м началась Великая Отечественная война, всех комсомольцев из Литвы отправили на восток. Так Марите прибыла в Тюмень. Здесь начала трудиться в лесном хозяйстве, позднее на заводской стройке. Вскоре девушку отправляют на завод «Механик», где изготавливали мины и снаряды. Комсомольское собрание единогласно выбирает Мельникайте в цеховой комитет комсомола. Но Марите рвется на фронт. Девушка хочет сражаться с врагами. Не то это желание славы, не то чувство патриотизма, но своего она добилась. Однако, прежде чем оказалась на фронте, прошла партизанскую школу в г. Балахна Горьковской области. В школе ребят обучили военному делу, они стали минерами-подрывниками.
В 1943 году Марите в числе тридцати шести юношей и девушек переправили в Литву, в партизанский отряд. В мае она тайно встретилась с матерью – Антониной Илларионовной в доме партизана Василия Атаева. Дочь пообещала, что вскоре вернется домой – с победой, но…
Летом 43-го отряд вместе с Мельникайте попал в засаду. Бой с фашистами – неравный. Партизаны сражаются до последнего патрона, но когда Марите понимает, что помощи нет – решает взорвать себя и гитлеровцев. Брошенная ею граната не взрывается… Фашисты берут девушку в плен, пытают: жгут каленым железом, избивают…
Мельникайте врагам ничего не сказала, Родину не предала. Фашисты казнили ее, повесив…
Звание Героя Советского Союза ей было присвоено посмертно.
2.
Туман рассеивается, да и пробка тает. Я спускаюсь вниз по мосту и вспоминаю недавний разговор. Он похож на древнюю рукопись, расшифрованную для меня Полиной Никаноровной Переваловой. Когда-то она работала вместе с Марите на заводе – Перевалова в литейном цехе N 2, Марите – в токарном.
Полина Перевалова
Перевалова, обращаясь в 40-е, говорит:
– Дружить мы с Марите не дружили, но с фронта я ее ждала. Помню, как уходила она – плакала очень. Говорю: Марите, брось ты это все. А она, упертая такая: пойду Родину защищать.
– Полина Никаноровна, а какая была она?
– Среднего роста, стройная… Кудряшки у нее были, не знаю уж – завивалась она или свои. Помню Марите, как сейчас, в сером платье, и брошка на груди большая, круглая. Приходит ко мне и говорит: мол, мать ей совсем не пишет, а встретиться с мамой уж очень хочется. Так они, вроде, и не увиделись… Ушла Мельникайте на фронт, прежде где-то на подрывника проучилась. А там у нее даже свой отряд был, партизанский. Мальчишек человек семь-восемь, и она – у них главная. Рельсы они взрывали. И, кажется, июль был 43-го, отправился ее отряд на задание. Но немцы их выследили. Всех, кроме Марите, расстреляли, а ее пытали. Знаю, что 13 июля немцы повесили Марите на дереве… А в Тюмени вдруг у завода, где мы работали, да и в других местах, фотографии ее появились. Все поняли – Мельникайте не стало…
Перевалова задумалась, потом снова вспомнила про завод, на который пришла работать с пятнадцати лет. Говорит, что на фронт не рвалась, ведь совсем мала была, а вот Марите старше, да и активистка небывалая, везде ей надо участвовать.
– Я жила в общежитии от нашего завода на улице Мельничной, а Мельникайте – на частной квартире. Женщина ее одна добрая приголубила, вот и жила она отдельно. Часто я к ней в гости приходила, а Марите все говорит: «Не мой это город, чужая я здесь».
– А барельеф-то вы видели на улице Мельникайте? Похожа Марите на себя?
– Нет. Не похожа… Помню, ей шинель выдали, а на дворе лето – жарко. Приходит она как-то и снимает эту шинель, бросает. И все плачет, плачет, – говорит Перевалова, часто жестикулируя. Глаза ее вдруг погрустнели: – Она ведь от фашистов в кустах пряталась, и все равно нашли…
Полина Никаноровна – энергичная, эмоциональная, глаза горят вопросительным огоньком, пытается представить барельеф. Говорит, что он из чугуна, Мельникайте там держит автомат, и не шинель на ней, а нечто похожее на платье…
Я подхожу к барельефу, присматриваюсь. Марите Мельникайте, недвижимая и немая, о себе ничего поведать не может. Но должен же быть человек – автор этого барельефа? Он-то наверняка может рассказать, почему именно так решил изобразить героиню-партизанку и что чувствовал, создавая ее образ…
«Вострецов Геннадий Петрович, – говорит мне главный редактор нашей газеты. – Он создал барельеф Марите Мельникайте». Я киваю и вылетаю за дверь, словно птица, несущая в клюве добрую весть.
Несколько минут уходит у меня, чтобы справиться с волнением. «Вострецов» – вторит эхо. Набираю номер Союза художников. Вскоре мы с Геннадием Петровичем назначаем место встречи…
Геннадий Вострецов
Хмурым осенним утром поднимаюсь по ступенькам в тюменское отделение Союза художников России, что на улице Холодильной. Как выглядит Геннадий Вострецов – не знаю и воображаю седого, с растрепанными длинными волосами, человека в круглых очках, почему-то загорелого, с перепачканными глиной руками…
Крадусь в мастерскую – свет здесь приглушен, запах специфический, комната похожа на пещеру, в которой вас встречают люди и звери, макеты и готовые скульптуры. Они, как живые, кажется, даже дышат. Геннадий Вострецов поворачивается ко мне, пытаясь убавить какую-то ритмичную песню. Мелодия умолкает, мы усаживаемся в кресла.
Впрочем, Вострецова сидеть не заставишь, он эмоционален и органичен. Не верю, что это скульптор – думаю: «Актер!», но когда он говорит о своих работах, вспоминая времена былые, о людях и жизни, понимаю – человек напротив ни кто иной, как творец.
Геннадий Петрович родился в 1948 году в Новокузнецке. Никогда не мечтал о карьере скульптора, но судьба распорядилась иначе. В 1974 году он окончил Ленинградское художественное училище имени Валентина Серова и начал творить… Это прошлое, а сейчас Вострецов хватает листы бумаги, толстый карандаш, начинает воспроизводить известный барельеф. Говорит о Мельникайте с восторгом, не о барельефе – о ней. Подчеркивает, что в любой скульптуре должна быть душа – в Марите она есть.
– Как к вам пришла идея, изобразить Мельникайте такой, какая она сейчас? С чего все началось?
– История чрезвычайно интересная. Было это, в далеком… уж не помню каком году. Все по захватывающему сценарию развивалось! В каком-то крупном журнале, не то «Советском Союзе», не то «Огоньке», появилась статься одного, кажется, норвежского журналиста. Его однажды привезли в Тюменскую область, тогда надо было на высшем уровне объяснить миру, что Север – это не только газ да нефть, есть у нас и нечто другое. И он, среди наших морозов, оленей, красной икры и прочего, вдруг узнал, что в Тюмени есть улица с иностранным именем – Мельникайте. Уж больно заинтересовался журналист, информацию про Марите собрал, с людьми многими поговорил, и материал большой сделал. Причем он писал о ней не как о Герое Советского Союза, а с каким-то особым звуком, по-человечески, словно знал Марите всю жизнь. Когда эта статья вышла – ажиотаж вокруг нее развернулся небывалый. У нас и литовское сотоварищество появилось. Люди вдруг увидели то, что могло их объединить. Ведь литовцев одно время ссылали в Сибирь, а тут они почувствовали: «Мы тоже нужные! И между нами есть одно связующее звено – Марите»… На фоне всего этого к нам поступает партийное задание. Надо сделать памятную дощечку с изображением Мельникайте, стандартную – как везде…
– Но дощечку вы не сделали… – Нет! – восклицает Вострецов. – Был у меня в то время товарищ один – архитектор Валера, статный такой, кучерявый. Очень неординарный. Мы хорошо понимали друг друга. Вот и решили вместе изобразить Марите нестандартно! Придумали. Потом вышли с этой идеей к главному тогда архитектору города – Валерию Анисимову. Он идею поддержал...Так, эта никому не нужная памятная доска превратилась в самостоятельную вещь, и тут мы начали работать…
– У вас было изображение Марите, с которого вы лепили барельеф?
– Это отдельная история… Было у меня, кажется, две фотографии, но маленькие, нечеткие. Одну увеличить пришлось. Принялся за работу… А тут такое дело – работала в то время в райкоме девушка одна, по фамилии, кажется, Дворцова. В городе многие ее знали. Она спортивная такая, видная. Вот пришла как-то ко мне в мастерскую, и я чуть с лесов не упал… Гляжу – а предо мною сама Мельникайте! Прическа, овал лица, глаза – все у Дворцовой то же самое! Я ведь людей воспринимаю не только по внешнему облику, пытаюсь и в душу глядеть…
– То есть, Мельникайте вы создали по образу Дворцовой, и фото не понадобилось?
– Понадобилось сначала… Но Дворцова невероятно похожа на Марите, она и позировала… Так появился барельеф, – разводит руками Вострецов.
На секунду разговор утихает, я оглядываю мастерскую. Три скульптуры Александра Пушкина, вороной конь, нимфы и неведомые звери. Здесь когда-то стоял и барельеф Марите…
– Работа эта стала удачной, но неоконченной, – нарушает тишину Геннадий Петрович. – Неоконченной, потому как я не успел сделать автомату, что у Марите в правой руке, мушку, но это мелочь. Куда более важно – позади Марите должно было расти дерево, и уходить своими ветвями в небо. Это дерево – символ жизни, свободы и бесконечности. Но сроки поджимали, а высокое начальство торопилось отчитаться о выполнении задания. Вот Марите погрузили в машину, увезли. Потом было открытие, негромкое. Дерево не доделал – жаль…
– А удачной она стала, потому что…
– Подойдите как-нибудь к барельефу и встаньте под левой ладонью Марите. От ладони исходит тепло. Там, определенно, таятся энергия и сила…
– Сами вы часто приходите к барельефу?
– Я всегда делаю круг почета – улыбается скульптор. – Знаете, раньше ведь у барельефа Марите в пионеры детишек принимали. Рассказывали о ней. Теперь дети многого не знают, но это не обидно…
Я думаю, что барельеф Мельникайте Вострецов считает одной из лучших своих работ. И не стоит воспринимать барельеф как девушку Марите, нет, это нечто большее. Марите Мельникайте олицетворяет ту силу человеческого духа, которую не сломить. Она – точка пересечения культур, традиций и нравов, в которой сочетаются энергия, свет и тепло – все, что может нести человеческое сердце.
Вострецов вспоминает, как однажды женщины военных лет пришли к нему и погрозились отпилить у барельефа рашпилем весьма выдающиеся формы, объяснив, что на войне для красоты не было места. Но скульптор убедил разгневанных, что Марите портить не надо, бессмысленно это. Были трения и вокруг вопроса «почему женщина изображена с оружием?», но если вы вспомните княгиню Ольгу, Жанну д‘Арк, Екатерину Великую, они тоже подняли оружие во имя великой идеи.
Барельеф Марите Мельникайте
Сегодня я подхожу к барельефу с иным чувством: «Теперь я немного знаю тебя, Марите».
Помню, как в 1990-м, 9-го мая, мы шли с бабушкой мимо, и я спросила: «А кто эта тетя?» Бабушка ответила: «Это Мельникайте, она Герой Советского Союза. И сегодня наш общий праздник».
Фото Виктории Ющенко