Александр Петрушин

ОКРУЖЕНИЕ
Исторический очерк

(«Тюменский курьер», №№6-7 (1904-1905), 21 января 2006, начало)


Это слово есть во всех переданных в сентябре 1991 года Управлением КГБ по Тюменской области на государственное хранение фильтрационных делах на тюменцев, попавших в 1941-1945 годах в немецкий, финский и румынский плен.


«Нас окружили...»

Сталинская военная доктрина признавала окружение только для противника. Для себя подобный вариант развития событий на полях сражений отрицали на корню. «Если завтра война, если завтра в поход...», то только наступление, да к тому же на чужой территории.

«Советские люди любят воевать», — заявлял на XVIII съезде ВКП(б) нарком обороны Ворошилов. «Красноармейцы в плен не сдаются», — не уставал повторять Сталин.

Еще как сдавались. В июле 1941-го в котле под Минском немцами взято в плен 329 тысяч советских солдат и офицеров. В августе того же года: под Рославлем — 38 тысяч, под Смоленском — 310 тысяч, под Уманью — 103 тысячи, под Гомелем — 78 тысяч. Итого, только за один месяц — 529 тысяч. В сентябре 1941-го положение еще хуже: под Киевом в плену оказалось около 665 тысяч воинов Красной Армии. В октябре у Азовского моря пленено 100 тысяч человек. В том же месяце под Вязьмой — 663 тысячи. За первые шесть месяцев войны в плен попало 3 миллиона 355 тысяч советских военнослужащих.

В мае следующего года на Керченском полуострове немцами захвачено 150 тысяч наших бойцов и командиров. Под Харьковом — 240 тысяч. В июне под Миллерово и Ростовом в плену оказалось 88700 человек. В июле при падении Севастополя в немецкий и румынский плен сдались 100 тысяч...

Если верить немецким документам, в 1941-1945 годах на Восточном фронте было взято в плен 5 миллионов 754 тысячи советских военнослужащих.

Ранее советский, а ныне российский Генеральный штаб считает, что в плену оказалось 4 миллиона 559 тысяч наших солдат и офицеров.

Массовое пленение было основной причиной огромных потерь Красной Армии, насчитывавшей к началу войны 198 стрелковых, 13 кавалерийских, 61 танковую, 31 моторизованную дивизии, 16 воздушно-десантных и 10 противотанковых бригад.

«Типовая схема» разгрома и исчезновения воинской части Красной Армии, как это видно из показаний военнопленных, воспоминаний, книг и документов, была следующей.

Пункт первый. Раздавался истошный вопль: «Нас окружили!». Писатель-фронтовик Астафьев вспоминал: «... но одно-единственное, редкое, почти не употребляемое в мирной жизни, роковое слово правило несметными табунами людей, бегущих, бредущих, ползущих куда-то безо всяких приказов и правил...». Одним из самых распространенных источников паники и дезорганизации в таких условиях являлись, как правило, невооруженные, но многочисленные учреждения тыла.

«... Грозные признаки хаоса в тылу Юго-Западного фронта начали появляться 13-14 сентября 1941 года, — утверждал один из очевидцев. — Огромные массы войсковых, армейских и фронтовых транспортов, автомобильных и конных, госпиталей и лазаретов начали метаться; вначале они хлынули с юга на север и с севера на юг, а затем все устремились к району Пирятина, где и образовалась непроходимая толчея, явившаяся мишенью для немецких бомбардировщиков... Машины шли к Пирятину в пять рядов. Движение прекращалось лишь для того, чтобы сбросить в кювет машины, в которых убиты водители... Громоздкий аппарат штаба Юго-Западного фронта, оказавшийся в районе Пирятина, штабы двух армий — 5-й и 21-й, сгрудившиеся в этом же районе самые различные тыловые учреждения, бесчисленные автоколонны, закупорившие дороги, вся эта масса людей и техники, не прикрытая от противника, стала метаться в районе Пирятина в поисках переправы через реку Удай...».

Всего в ходе войны побывали в окружении 115 советских дивизий — стрелковых, кавалерийских, танковых.

Пункт второй. Потеря командира. Причины самые разные: погиб, ранен, уехал выяснять обстановку в вышестоящий штаб, застрелился... Но чаще — просто сбежал.

В книгу воспоминаний маршала Рокоссовского «Солдатский долг» не вошел такой эпизод: «... 24 июня (т.е. уже на третий день войны. — Авт.) в районе Клевани (150 км от границы) мы собрали много горе-воинов, среди которых оказалось и немало командиров. Большинство этих людей не имели оружия. К нашему стыду, все они, в том числе и командиры, спороли знаки различия. В одной из таких групп мое внимание привлек сидящий под сосной пожилой человек, по своему виду и манере держаться никак не похожий на солдата. С ним рядом сидела молоденькая санитарка. Обратившись к сидящим (никто не встал перед генералом. — Авт.), а их было не менее сотни человек, я приказал командирам подойти ко мне. Никто не тронулся. Повысив голос, я повторил приказ во второй, третий раз. Снова в ответ молчание и неподвижность. Тогда подойдя к пожилому окруженцу», велел ему встать.

Затем спросил, в каком он звании. Слово «полковник» он выдавил из себя настолько равнодушно и вместе с тем с таким наглым вызовом, что его вид и тон буквально взорвали меня. Выхватив пистолет, я был готов пристрелить его тут же на месте...».

Вместо того чтобы в соответствии с воинскими уставами пресечь хаос и панику, навести порядок и организовать оборону, многие командиры, в том числе высокопоставленные, предпочли бросить своих подчиненных и мелкими группами или в одиночку отступать на восток.

Начальник 3-го отдела (т.е. контрразведки) 10-й армии доложил в Управление особых отделов НКВД СССР: «... 24 июня 1941 года (на второй день войны. — Авт.) прибывший в штаб КМГ (конно-механизированной группы. — Авт.) Западного фронта заместитель наркома обороны СССР маршал Кулик... приказал всем снять знаки различия, выбросить документы, затем переодеться в крестьянскую одежду и сам переоделся... Предлагал бросить оружие, а мне лично — ордена и документы...».

На допросе 29 июля 1945 года командовавший к началу войны 128-й стрелковой дивизией 11-й армии Прибалтийского особого военного округа генерал-майор Зотов показал: «... После того, как я растерял части своей дивизии, с группой штабных командиров направился в юго-восточном направлении, имея в виду перейти Неман и впоследствии соединиться с основными силами советских войск... Со мной оказались: комиссар дивизии — полковой комиссар Бердников, начальник артиллерии дивизии полковник Минин, лейтенанты Балалыкин, Попов и еще несколько человек... 29 июля 1941 года мы подошли к шоссе Минск-Радошковичи и в течение двух суток пытались пересечь его, но нам это не удавалось, так как по шоссе непрерывно двигались немецкие войска. Не имея возможности укрыться и учитывая бесцельность сопротивления, я и мои спутники сдались в плен...».

За шесть месяцев 1941 года в плену оказалось 63 генерала. А всего за время войны — 80 генералов и комбригов, да двое остались на оккупированной немцами территории.

Велики и масштабы бесследного исчезновения командиров Красной Армии — за четыре года войны без вести пропали:

— 163 командира дивизии (бригады);
— 221 начальник штаба дивизии (бригады);
— 1114 командиров полков.

До настоящего времени неизвестны места захоронений 44 генералов Красной Армии. Это не считая 23 генералов, погибших в плену, и тех, кто был своими же расстрелян, как командующий Западным фронтом, Герой Советского Союза, генерал армии Павлов, или умер в советских тюрьмах и лагерях.

До каких же пределов должны были дойти хаос, паника и дезертирство, чтобы погибшие генералы оставались брошенными без приметы и следа!

Пункт третий. Кто-то из младших командиров или «бывалый» красноармеец, взявший на себя командование обезглавленной воинской частью, принимает решение — «идти куда глаза глядят». Бросив при этом оружие и по возможности переодевшись в гражданскую одежду. Все! Через несколько дней (или часов) бывшие батальон, полк, дивизия рассыпаются в прах.

«... В Городище перед рекой Многа колонна была остановлена огнем и танками противника, начался бой. Результатом этого боя было раздробление колонны штаба Юго-Западного фронта на мелкие группы и отход этих групп на восток в район Гадяч-Зеньков... На местах прорывов остались сотни грузовиков и легковых автомобилей. Люди в машинах были застигнуты огнем при попытке их покинуть и теперь высовывались из дверей сожженные, словно черные мумии. Вокруг автомашин лежали тысячи мертвых, в полях — части женских тел, раздавленных танками, обрывки формы генерала Красной Армии, который, очевидно, скрылся в гражданской одежде. Хотя ночи были уже холодными, днем теплое солнце сияло над полем, усеянным трупами, и последние дни казались мне кошмарным сном...».

«Как ни горько это признавать, — говорит историк Млечин, — Красной Армии часто не хватало атмосферы солдатского товарищества. Его подорвала сталинская система привилегий. Исчезли доверие бойцов к командирам и командирская забота о бойцах. Мордобой стал обычным явлением. Не только офицеры били солдат, но и генералы били офицеров, а уж угрозы «расстреляю!» слышались постоянно».

Это одна из причин, по которым окруженные части и соединения Красной Армии в начале войны «... стремительно, за несколько суток, превращались в неуправляемые стада и сотнями тысяч сдавались в плен, хотя нередко попадали в кольцо с немалыми запасами вооружения, военной техники, боеприпасов, продовольствия... Часто военнослужащие (и командный состав в том числе) разыскивали в неразберихе своих командиров с целью сведения личных счетов...». А выдача в плену командиров, политработников, чекистов и евреев была распространенным явлением. Поэтому командный, политический и оперативный состав особых отделов НКВД, попав в окружение, спешил сорвать с петлиц звезды, ромбы, шпалы и кубари, нарукавные нашивки и шевроны, спрятать или выбросить награды и документы (у красноармейцев и младших командиров на фронте до конца 1942 года отсутствовали документы, удостоверяющие личность) и слиться с солдатской массой.


«Куда глаза глядят...»

По данным статистического сборника «Гриф секретности снят», составленного сотрудниками Генерального штаба Российской армии и опубликованного в 1993 году, за шесть месяцев 1941-го наши войска потеряли 20,5 тысячи танков, 17,9 тысяч боевых самолетов, 40600 орудий, 60500 минометов и 6290 тысяч единиц стрелкового оружия всех типов, т.е. винтовок, пулеметов, автоматов и револьверов.

Все эти пушки, танки, минометы, пулеметы и винтовки были потеряны в бою или брошены разбежавшимися кто куда бойцами и командирами Красной Армии.

По показаниям местных жителей, «... в конце июня 1941 года район шоссе Волковыск-Слоним был завален брошенными танками, сгоревшими автомашинами, разбитыми пушками так, что прямое и объездное движение на транспорте было невозможно... Колонны пленных достигали 10 км в длину...».

Уже к концу июля 1941-го поток военнопленных превысил возможности вермахта по их охране и содержанию. 25 июля был издан приказ генерал-квартирмейстера N 11/4590, в соответствии с которым началось массовое освобождение пленных украинцев, белорусов, прибалтов... За время действия этого приказа до 13 ноября 1941-го было распущено по домам 318 тысяч 770 бывших красноармейцев, главным образом украинцев — 227 тысяч 761 человек. Среди них были и тюменцы, назвавшиеся украинцами.

16 августа 1941 года Сталин подписал приказ Ставки Верховного главнокомандования N 270 «О случаях трусости и сдачи в плен и мерах по пресечению таких действий». Характерный стиль этого документа свидетельствует, по мнению историков, о том, что его текст диктовал сам Сталин. Вместе с ним свои подписи поставили маршалы Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Шапошников и генерал армии Жуков.

Приказ был посвящен трем генералам: командующему 28-й армией генерал-лейтенанту Качалову, командиру 13-го стрелкового корпуса генерал-майору Кириллову и командующему 12-й армией генерал-майору Понеделину. Они командовали соединениями, которые были разгромлены.

Таким образом политическое и военное руководство советского государства завуалировано признало массовое пленение своих военнослужащих.

Приказ И 270, во многом определивший отношение к военнопленным на протяжении всей войны и в послевоенное время, заканчивался грозным предупреждением:

«1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и, если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен, — уничтожать их всеми средствами — как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.



(«Тюменский курьер», №8 (1906), 24 января 2006, продолжение)

3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев».

Некоторые биографы Сталина считают этот приказ реакцией на плен его сына — старшего лейтенанта Якова Джугашвили, командира батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й танковой дивизии 16 июля 1941-го под Витебском.

18 июля его допросили — протокол допроса сохранился:

— Вы добровольно пришли к нам или были захвачены в бою?

— Я вынужден... Нас окружили. Это вызвало такую панику, что все разбежались. Я находился в это время у командира дивизии в штабе... Я побежал к своим... Потом возглавил группу красноармейцев, которая хотела пробиться к своим. Но красноармейцы испугались, и я остался один... В деревне я обменял у одного крестьянина одежду. Я зашел в избу, просил меня спрятать, но крестьянин сказал: «Уходи сейчас же, не то мы донесем на тебя...». Выхода не было. Я увидел, что окружен, идти некуда. Я пришел к вам и сказал: «Сдаюсь...».

Когда Сталин диктовал приказ N 270, с немецких самолетов над расположением советских войск сбрасывали листовки с фотографией Якова Джугашвили: «... Собственный сын Сталина сдался в плен. Это доказывает очевидность, что всякое сопротивление германской армии совершенно бесполезно. Поэтому кончайте войну и переходите к нам». Чтобы не допустить развала фронта, Сталин спешил предупредить красноармейцев: сдаешься в плен или дезертируешь — значит, губишь собственную семью: «отца, мать, жену, сыновей, дочерей, братьев и сестер, ... если они жили совместно или находились на его иждивении... к моменту мобилизации в армию в связи с началом войны...». В лубянскую тюрьму отправили Юлию Мельцер – жену Якова, мать внучки Сталина. Ее выпустили через два года, когда Сталин узнал о гибели Якова в плену.

Еще дальше пошел командующий Ленинградским фронтом Жуков, когда 28 сентября 1941 года шифрограммой N 4976 предписал: «... Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны, и по возвращении из плена они также будут все расстреляны».

Сталин и его полководцы верили в эффективность страха. Считали, что заставят любого солдата воевать, если пригрозят его семье.

Но красноармейцы продолжали бросать оружие и толпами разбредались по лесам. Побродив без толку, без смысла и без еды по незнакомой местности, они выходили к людям, в деревни. А там немцы или их пособники.

«Надо смотреть правде в глаза, — вспоминал Жуков, — и, не стесняясь, признать, что в начале войны противник был значительно сильнее и опытнее нас, лучше подготовлен, выучен, вооружен, оснащен. Мы же учились в ходе войны, выучились и стали бить немцев. Газеты стесняются писать о неустойчивости и бегстве наших войск, заменяя это термином «вынужденный отход». Это не так. Войска были и неустойчивыми, бежали, впадали в панику. Были дивизии, которые дрались храбро и стойко, а рядом соседи бежали после первого же натиска противника».


Заградительные отряды

В этой ситуации Ставка Верховного главнокомандования директивой N 001650 от 5 сентября 1941 года удовлетворила просьбу командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта Еременко:

«Ставка ознакомилась с Вашей докладной запиской и разрешает Вам создать заградительные отряды в тех дивизиях, которые зарекомендовали себя как неустойчивые. Цель заградительных отрядов — не допускать самовольного отхода частей, а в случаях бегства остановить, применяя при необходимости оружие».

Неделю спустя подобная практика была распространена на все фронты:

«Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: «Нас окружили!» — и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть и потом одиночками начинает выходить из леса. Подобные явления имеют место на всех фронтах. Если бы командиры и комиссары таких дивизий были на высоте своей задачи, паникерские и враждебные элементы не могли бы взять верх в дивизии. Но беда в том, что твердых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много. В целях предупреждения указанных выше нежелательных явлений на фронте Ставка Верховного главнокомандования приказывает:

1. В каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд из надежных бойцов, численностью не более батальона (в расчете по 1 роте на стрелковый полк), подчиненный командиру дивизии и имеющий в своем распоряжении, кроме обычного вооружения, средства передвижения в виде грузовиков и несколько танков или бронемашин.

2. Задачами заградительного отряда считать прямую помощь комсоставу в поддержании и установлении твердой дисциплины в дивизии, приостановку бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия, ликвидацию инициаторов паники и бегства, поддержку честных и боевых элементов дивизии, не подверженных панике, но увлекаемых общим бегством...».

В отличие от созданных приказом НКВД СССР N 00941 от 19 июля 1941 года при особых отделах дивизий, корпусов, армий и фронтов отдельных взводов, рот и батальонов, укомплектованных личным составом войск НКВД и ориентированных в основном на задержание дезертиров и подозрительных элементов, «новые» армейские заградотряды создавались с целью не допустить бегства частей. Эти подразделения были значительно крупнее (батальон на дивизию вместо взвода), и их личный состав комплектовался не из военнослужащих НКВД, а из обычных красноармейцев. Они имели право применять оружие, но не для расстрела бегущих или отступающих частей, а для ликвидации инициаторов паники и бегства, в т.ч. перед строем остановленных бойцов для их устрашения.

О результатах деятельности заградительных отрядов в октябре 1941-го доложили народному комиссару внутренних дел СССР Берия:

«... С начала войны по 10-е октября с.г. Особыми отделами НКВД и заградительными отрядами войск НКВД по охране тыла задержано 657 364 военнослужащих, отставших от своих частей и бежавших с фронта… Из числа задержанных Особыми отделами арестовано 25878 человек, остальные 632 486 человек сформированы в части и вновь направлены на фронт.

В числе арестованных Особыми отделами:

шпионов — 1505,
диверсантов — 308,
изменников — 2621,
трусов и паникеров — 2643,
дезертиров — 8772,
распространителей провокационных слухов — 3987,
самострельщиков — 1671,
других — 4371.

По постановлениям Особых отделов и по приговорам Военных трибуналов расстреляно 10 201 человек, из них расстрелян перед строем — 3321 человек.

По фронтам эти данные распределяются:

Ленинградский: арестовано — 1044, расстреляно - 854, в том числе расстреляно перед строем — 430.

Карельский: арестовано — 468, расстреляно — 263, расстреляно перед строем — 132.

Северный: арестовано — 1683, расстреляно — 933, расстреляно перед строем — 280.

Северо-Западный: арестовано — 3440, расстреляно — 1600, расстреляно перед строем — 730.

Западный: арестовано — 4013, расстреляно — 2136, расстреляно перед строем — 556.

Юго-Западный: арестовано — 3249, расстреляно — 868, расстреляно перед строем — 280.

Южный: арестовано — 3599, расстреляно — 919, расстреляно перед строем — 191.

Брянский: арестовано — 799, расстреляно — 389, расстреляно перед строем — 107.

Центральный: арестовано — 686, расстреляно — 346, расстреляно перед строем — 234.

Резервные армии: арестовано — 2516, расстреляно — 894, расстреляно перед строем — 157».

Начальник Главного управления политпропаганды Красной Армии армейский комиссар 1-го ранга Мехлис 7 июля 1941-го предписал военным советам 22-й, 20-й, 21-й, 4-й, 13-й армий:

«Наиболее характерные приговоры в отношении красноармейцев и младших командиров с высшей мерой наказания разрешаю печатать в изложении в армейских и дивизионных газетах. В одном номере запрещаю печатать больше одного приговора.

Наиболее злостных дезертиров и паникеров, осужденных трибуналами, разрешаю в зависимости от обстановки расстреливать перед строем.

В последнем случае хорошо подготовиться. На месте обязательно присутствие представителей политуправления армий, прокуратуры, трибунала и особого отдела...».

Всего за годы войны только военными трибуналами было осуждено свыше 994 тысяч советских военнослужащих, из них 157 тысяч 593 человека расстреляно.

Пятнадцать дивизий расстрелянных!

Для сравнения: в вермахте за пять лет войны (с 1.9.1939 по 1.9.1944 г.) расстреляли 7810 солдат и офицеров. В двадцать раз меньше, чем в Красной Армии.

Летом 41-го нередко убивали невиновных. 14 июля начальник политуправления Юго-Западного фронта бригадный комиссар Михайлов доложил Мехлису:

«... Отдельные командиры совершают самочинные расстрелы. Так, сержант госбезопасности... расстрелял трех красноармейцев, которых заподозрил в шпионаже. На самом деле эти красноармейцы разыскивали свою часть.

Сам сержант — трус, отсиживался в тылу и первый снял знаки различия.

По-бандитски поступил лейтенант... 61-го стрелкового полка 45-й стрелковой дивизии. Он самолично расстрелял двоих красноармейцев, искавших свою часть, и одну женщину, которая с детьми просила покушать...

Военный прокурор Юго-Западного фронта представил мне данные, свидетельствующие об имевших место случаях превышения власти, самочинных расстрелах и рукоприкладстве со стороны отдельных командиров частей по отношению к своим подчиненным. Нередко эти действия совершаются в пьяном состоянии, на виду у красноармейских масс и местного населения...»

Новый этап в истории заградотрядов начался летом 1942 года, когда немцы прорвались к Волге и Кавказу. 28 июля вышел знаменитый приказ N 227, который, в частности, предписывал:

«б) сформировать в пределах армии 3-5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (по 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизии выполнить свой долг перед Родиной». Если до этого материалы на отступивших бойцов и командиров рассматривал военный трибунал или особый отдел НКВД, то приказ И 227 разрешал заградотрядам стрелять без всяких правовых формальностей в спины тем, кто дрогнул и отступил.

По состоянию на 15 октября 1942-го, в Красной Армии было сформировано (к уже имевшимся) 193 армейских заградительных отряда, в т.ч. 16 на Сталинградском и 25 — на Донском фронтах.

При этом с 1 августа по 15 октября 1942 года заградотрядами были задержаны 140755 военнослужащих, сбежавших с передовой линии фронта. Из числа задержанных арестованы 3980 человек, расстреляны — 1189, отправлены в штрафные роты — 2776, штрафные батальоны — 185, возвращены в свои части и на пересыльные пункты — 131094. Наибольшое число задержаний и арестов произвели заградительные отряды Донского и Сталинградского фронтов.

Вместе с тем роль заградотрядов в наведении порядка в частях Красной Армии не стоит преувеличивать. Стабилизация обстановки на фронте, достигнутая прежде всего за счет введения в бой все новых, новых и новых резервов, привела... к разложению заградительных отрядов. Приказом наркома обороны N 0349 от 29 октября 1944 года заградотряды были расформированы и вошли в состав частей НКВД по охране тыла действующей армии.


«Призвано вторично»

Этим странным термином в сборнике «Гриф секретности снят» обозначены те бойцы и командиры Красной Армии, которые по разным причинам «потеряли» свою воинскую часть и остались на оккупированной немцами территории, бежавшие из плена и вышедшие к своим. В 1942-1944 годах были повторно поставлены под ружье 940 тысяч бывших «окруженцев» и пленных.

В январе 1942-го действовавший в тылу противника и контролировавший в течение пяти месяцев обширный партизанский край в десятках районов Смоленской области 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Белова значительно пополнился — с 7 до 17 тысяч — за счет бойцов и командиров, оставшихся здесь в окружениях августа-октября 41-го.

Газета Западного фронта 23 января сообщила: «У д. Подвязино кавалеристы догнали колонну пленных красноармейцев, изрубили конвой и освободили из плена наших людей».

Пригодилось брошенное в этих местах оружие: были заново сформированы две тяжелые артиллерийские батареи 152-мм гаубиц, минометный дивизион и даже танковый батальон — около 20 танков, среди которых два тяжелых КВ и восемь Т-34.

Кстати, бригада Каминского из существовавшей с октября 1941 до августа 1943 года на территории Брянской области «Локотской республики» и другие многочисленные антисоветские формирования также состояли из бывших советских военнослужащих и имели на вооружении собранные в окрестных лесах винтовки, пулеметы, минометы, пушки, бронемашины и танки.



(«Тюменский курьер», №9 (1907), 26 января 2006, продолжение)

После контрнаступления под Москвой, когда Красная Армия отбила у немцев первые города, предусмотрительные чекисты задумались над тем, как поступать с «окруженцами» и пленными, которые будут освобождены в ходе будущих наступлений.

27 декабря 1941-го приказом N 0521 народного комиссара обороны Сталина для проверки бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену или в окружении противника, были сформированы армейские сборно-пересыльные пункты (один на армию) и организованы спецлагеря. Согласно положению об армейских сборно-пересыльных пунктах, на них «возлагался сбор, прием и отправка бывших военнослужащих Красной армии в спецлагеря». На пересыльных пунктах военнослужащие находились, как правило, пять-семь дней. В некоторых случаях организовывались армейские комиссии по выяснению обстоятельств пленения. На прошедших такую комиссию военнослужащих составлялись отдельные списки с ее решением, что облегчало дальнейшую процедуру проверки в спецлагерях, где эти функции выполняли особые отделы НКВД.

Организация спецлагерей возлагалась на Управление по делам военнопленных и интернированных (УПВИ) НКВД СССР, т.е. к попавшим в плен или в окружение относились как к солдатам вражеской армии (1).

Количество спецлагерей не было постоянным и колебалось в зависимости от поступления «спецконтингента». В 1941-1942 годах — 27 спецлагерей, самые крупные — Подольский N 174 и Рязанский N 178. Все они быстро заполнились. В типографиях НКВД отпечатали сотни тысяч опросных листов» и обложки «учетных дел».

Известно, что после разгрома немцев под Москвой Сталин всерьез планировал победоносно закончить войну в 1942 году, и для этого имелись соответствующие людские и материально-технические ресурсы. Несмотря на огромные потери 1941 года, к апрелю 1942-го численность действующей армии была не только восстановлена, но и выросла на полтора миллиона человек, достигнув 5 миллионов 600 тысяч бойцов и командиров. На десяти фронтах в состав 48 общевойсковых армий и трех оперативных групп входили 293 стрелковые и 34 кавалерийские дивизии, 121 стрелковая и 56 отдельных танковых бригад. В тылу непрерывно формировались новые стратегические резервы. Советская промышленность была полностью переведена на военные рельсы.

В директивном письме Ставки Верховного главнокомандования от 5 января 1942 года указывалось: «Немцы хотят... выиграть время и получить передышку. Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов, и обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 году».

Это решение поддержали все командующие фронтами, при этом они докладывали о своих грандиозных успехах, просили резервов и обещали кого-нибудь разбить. По-жуковски выражаясь: «... шапка была набекрень у всех тогда».

В такой атмосфере самых радужных надежд, зная отношение Сталина к военнопленным, нетрудно представить участь тех, кто к тому времени оказался в спецлагерях НКВД. Окажись результативным начавшееся к середине января 1942-го наступление Красной Армии сразу девятью фронтами на всем 1000-километровом пространстве от Балтийского до Черного морей, всех освобожденных военнопленных и «окруженцев» ждало бы направление из сборно-пересыльных пунктов и спецлагерей на подневольные стройки ГУЛАГа НКВД СССР (2). Или расстрел в соответствии с приказом N 270.

Но из-за военных просчетов Сталина и его полководцев успешно начавшееся наступление закончилось разгромом. «Новые большие резервы» были бездарно растрачены во фронтальных атаках на немецкие пулеметы.

30 марта 1942 года Жуков подписал директиву, которая начиналась такими словами: «В Ставку Верховного главнокомандования... поступают многочисленные письма от красноармейцев, командиров и политработников, свидетельствующие о преступно халатном отношении к сбережению жизней красноармейцев пехоты. В письмах и рассказах приводятся сотни примеров, когда командиры частей и соединений губят сотни и тысячи людей при атаках на неуничтоженную оборону противника и неуничтоженные пулеметы, на неподавленные опорные пункты, при плохо подготовленном наступлении. Эти жалобы, безусловно, справедливы и отражают только часть существующего легкомысленного отношения к сбережению пополнения...».

В уже упомянутом приказе N 227 Сталин признал: «... После потери Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, людей, хлеба, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 млн. населения, более 800 млн. пудов хлеба в год и более 10 млн. тонн металла в год. У нас нет уже превосходства перед немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит, погубить себя, вместе с тем Родину...».

На фронт отправляли всех способных носить оружие. Постановлением ГКО СССР от 11 апреля 1942 года N 1575 предписывалось «призвать в армию 500 тысяч человек, годных к строевой службе из трудпоселенцев». Другим постановлением ГКО от 26 июля 1942 года N 2100 объявлялся еще один «особый призыв» общей численностью также до 500 тысяч человек. Таким образом, под видом «добровольцев» мобилизовали до одного миллиона «спецпоселенцев», которых раньше в Красную Армию не призывали как «неблагонадежных». Воевали они не хуже других (3).

Изменилось отношение к содержавшимся в спецлагерях военнопленным: ГКО требовал, чтобы их быстро проверяли и передавали в райвоенкоматы для последующей отправки в действующую армию. Но для этого у НКВД не хватало интеллектуальных и физических возможностей, и даже формальная фильтрация бывших пленных и «окруженцев» нередко затягивалась.


«Осетин» из рода Молдановых

Примером такого формализма стало учетное дело, заведенное 27 мая 1942 года в Усманском спецлагере N 192 на Молданова Илью Семеновича, 1921 года рождения, уроженца юрт Ванзеват Микояновского района Омской области, рыболова-охотника...

В его опросном листе указано: «... мать — Молданова Александра Егоровна, брат Тихон — 19 лет, сестра Мария — 15 лет, Катя — 12 лет. Образование — 2 класса. Призван 27 августа 1940 года Микояновским РВК. Рядовой 734-го стрелкового полка 224-й стрелковой дивизии 16-й армии Западного фронта». В графе «национальность» записано — «осетин».

На этот вопрос Молданов ответил: «Остяк». Но особист Османского спецлагеря или не расслышал ответа, или его смутили довоенное место проживания задержанного — «юрты Ванзеват» и явно неславянская внешность. И по национальной принадлежности он отнес Молданова к уроженцам горного Кавказа. Опять же «рыболов-охотник».

На типовое предложение рассказать об обстоятельствах своего пленения «осетин» Молданов сообщил:

«... Часть, в которой я служил, занимала оборону под г. Смоленском. 3 августа 1941 года мы узнали от командиров, что находимся в окружении. Стали с боями отступать к Москве. Но закончились боеприпасы и продукты, и мы разбились на мелкие группы и спрятались в лесу. 8 августа нас, 15 человек, при переправе через какую-то речку немцы взяли в плен. На всех у нас была одна винтовка и револьвер «наган» без патронов. Немцы отправили нас в г. Смоленск и держали там в каменных складах около 1,5 месяцев. 22 сентября нас, около 300 человек, построили в колонну и погнали на Минск. Через два дня пути я выбрал удобный момент и под предлогом справить нужду отступил в кусты, а потом упал и затаился, как делал у себя дома на охоте. Лежал так, пока вся колонна пленных не прошла мимо. Собаки меня не учуяли, потому что я был грязный, и по запаху ничем от зверей не отличался, а собаки были натасканы у немцев на людей.

Когда стемнело, я пошел обратно на восток. Один раз меня остановил немецкий солдат и спросит по-русски: «Куда идешь?». Я ответил ему по-немецки, так как несколь- ко их слов я запомнил, когда нас держали в лагере в г. Смоленске: «Хаус — домой». Он посмотрел на меня внимательно, видно, понял, кто я такой, и рукой показал от земли, мол я — маленький и махнул мне: «Иди!».

Линию фронта я перешел 23 января 1942 года в д. Соловьевка Мосальского района Смоленской области и явился в штаб кавалерийской части. Оттуда меня направили в г. Калугу, а дальше повезли поездом в неизвестном направлении. В дороге я заболел, и меня на ст. Лиски Воронежской области сняли с поезда и положили в госпиталь. После выздоровления 11 мая 1942 года меня отправили в г. Усмань...».

Как полагалось по инструкции, особист направил запросы в 7-й отдел Управления особых отделов НКВД, эвакуированный из Москвы в Челябинск (учет разыскиваемых агентов разведывательных органов противника) и в Микояновский райотдел УНКВД Омской области для подтверждения биографических данных и социального происхождения проверяемого Молданова — не из «бывших» ли он, не воевали ли его родственники против Советской власти, не раскулачены ли, не судимы ли... Ничего такого за Молдановым не отмечалось: не шпион и происхождение почти пролетарское. Вот только по национальности не осетин, а остяк.

В регистрационную карточку проверяемого внесли исправление, учетное дело сдали в архив спецлагерей НКВД, а самого Молданова через Устанский райвоенкомат 3 июня 1942 года «призвали вторично» в Красную Армию и в составе маршевой роты отправили на фронт.

При необходимости фильтрационные материалы запрашивали Особые отделы НКВД (после апреля 1943 — отделы военной контрразведки «СМЕРШ»), тех частей, где после проверки служили побывавшие в плену или в окружении.

После войны скопившиеся в архиве спецлагерей невостребованные учетные дела рассортировали по территориальности (места рождения или призывы в армию) с требованием установить бывших военнопленных или окруженцев и решить их послевоенную судьбу.

В Тюменском управлении НКГБ-МГБ-МВД эти материалы в большинстве своем пролежали без движения до 1956 года, когда после постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР N 898-490с «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей» Лубянка приказала пересмотреть все фильтрационные дела. Не утруждая себя розыском «фигурантов» этих дел тюменские чекисты в постановлениях о снятии их с оперативно-справочного учета указали предвоенные места жительства и работы. Все — живые. Но не все они после «призыва вторично» в 1942-1944 годах дошли до победы.

В томе 3 книги «Память» на странице 154 записано: «Молданов Илья Иванович, рядовой, 1921, юр. Ванзеват, пропал без вести в феврале 1945 г.».

В связи с освобождением в 1944 году территории Советского Союза количество спецлагерей для проверки военнопленных возросло до шестнадцати. Проверяемые военнослужащие привлекались к работам на строительстве, в сельском хозяйстве и угольной промышленности.

__________

(1) В сентябре 1959 года нарком внутренних дел Берия подписал приказ N 0308, по которому учреждалось Управление НКВД СССР по делам военнопленных (УПВ), впоследствии УПВИ. Кроме приема, содержания и учета военнопленных и интернированных, и ведении УПВИ до августа 1944 года находились также спецлагеря для бывших военнопленных. До февраля 1943 года начальником УПВИ был Сопруненко Петр Карпович, генерал-майор (1945). Затем, по окончании войны — начальник Хреновского лагеря для военнопленных.

(2) Накануне войны, в январе 1941 года, в лагерях ГУЛАГа содержался один миллион 950 тысяч осужденных, еще 462 тысячи человек находилось в тюрьмах, на «спецпоселении» насчитывалось более одного миллиона 200 тысяч. Итого 3,6 миллиона. Ну а общий итог предвоенной «семилетки» — 6 миллионов, побывавших за решеткой в период с 1934 по 1941 по 1941 год (далеко не каждая европейская страна имела взрослое население такой численности).

(3) 11 июля 1942 года Омский обком ВКП(б) принял постановление N 225 «О формировании Сталинской добровольческой отдельной стрелковой бригады омичей-сибиряков». 75-я Омская стрелковая бригада вошла в состав 6-го Сибирского добровольческого стрелкового корпуса. Кроме нее, в это соединение вошли 150-я Новосибирская стрелковая дивизия (Новосибирский, Прокопьевский, Кемеровский, Томский полки), 74-я Алтайская, 78-я Красноярская и 91-я стрелковые бригады. Эти части также состояли в основном из «спецпоселенцев». В служебной переписке особых отделов НКВД их называли «спецдобровольцами». В октябре 1942 года корпус был отправлен на Калининский фронт под г. Белый. В апреле 1945-го за боевые отличия соединение переименовали в 19-й гвардейский Сибирский стрелковый корпус: 150-я дивизия стала 22-й, а бригады — 56-й и 65-й гвардейскими дивизиями.



(«Тюменский курьер», №10-11 (1908-1909), 28 января 2006, продолжение)

Проведение крупных стратегических наступательных операций требовало постоянного пополнения войск людьми. В одной Белорусской наступательной операции (23 июня - 29 августа 1944 г.) безвозвратные потери (убитые, пленные) составили 178,5 тысячи, а санитарные (раненые, больные) — 587,3 тысячи человек. Восполнение этих потерь во многом происходило за счет бывших пленных.

Однако передача проверенной части «спецконтингента» в войска задерживалась, как правило, из-за отсутствия замены рабочей силы на месте дислокации спецлагеря. Об этом говорится в донесении начальника УПВИ НКВД СССР генерал-лейтенанта Петрова, заместителю наркома внутренних дел, комиссару госбезопасности 2-го ранга Круглову: «... За время существования Сталиногорского спецлагеря (Сталиногорск — ныне Новомосковск Тульской области.— Авт.) с апреля 1942 года в ряды Красной Армии было возвращено только 1125 человек из 9018 военнослужащих, вышедших из немецкого плена и окружения. Остальные после прохождения фильтрации продолжают оставаться в лагере и работать под наблюдением конвоя на шахтах Подмосковного угольного бассейна... Считаю целесообразным 6900 человек профильтрованного спецконтингента, содержащегося в Сталиногорском лагере, передать в распоряжение военкоматов. Во избежание срыва производства программы комбината «Москвауголь» убыль этого контингента возможно пополнить переброской 4000 человек из Рязанского спецлагеря и 3000 человек из Калачского спецлагеря... ».

В октябре 1944 года Берия утвердил «Справку о ходе проверки б/окруженцев и б/военнопленных».

«... Для проверки бывших военнослужащих Красной Армии, находившихся в плену или окружении противника, решением ГКО N 1069 сс от 27.12.41 г. созданы спецлагеря НКВД.

Проверка находящихся в спецлагерях военнослужащих Красной Армии проводится отделами контрразведки «СМЕРШ» при спецлагерях НКВД (в момент постановления это были Особые отделы).

... По состоянию на 1 10.44 г. всего прошло через спецлагеря бывших военнослужащих Красной Армии, вышедших из окружения и освобожденных из плена, 354 592 человека, в т.ч. 50442 офицера.

2. Из этого количества проверено и передано:

а) в Красную Армию — 249 416 человек, в т.ч.: в воинские части через военкоматы 231 034, из них офицеров — 27042...

б) в промышленность по постановлениям ГКО — 30749 человек, в т.ч. офицеров — 29;

в) на формирование конвойных войск и охраны спецлагерей — 5924 человека.

3. Арестовано органами «СМЕРШ» — 11556 человек, из них агентов разведки и контрразведки противника — 2083, из них офицеров (по разным преступлениям) — 1284.

4. Убыло по разным причинам за все время — в госпитали, лазареты и умерли — 5347 человек.

5. Находятся в спецлагерях НКВД СССР в проверке — 51601 человек, в т.ч. офицеров — 5657...».

Как следует из этого документа, бывшие военнопленные и «окруженцы» непосредственно в штрафные роты и батальоны не передавались.


Сколько было штрафников

Штрафные роты и батальоны были созданы в Красной Армии все тем же приказом N 227, получившим в истории войны название «Ни шагу назад». Впервые этот приказ опубликовали только в 1988 году, хотя в свое время доводили «всем ротам, эскадронам, батареям, эскадрильям, командам и штабам» Красной Армии.

В приказе предписывалось:

«1. Военным советам фронтов и прежде всего командующим фронтов:

... в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.

2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:

... в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной».

28 сентября нарком обороны приказом N 298 объявил положения о штрафных батальонах и штрафных ротах.

Командиры и комиссары батальонов и полков могли быть направлены в штрафбат «не иначе как по приговору военного трибунала фронта», прочие ротные и взводные командиры или политработники — приказом по армии или дивизии. Все направляемые в штрафной батальон командиры, комиссары и политруки подлежали разжалованию в рядовые. Ордена и медали отбирались.

В штрафные роты, помимо направляемых приказом по полку провинившихся красноармейцев и младших командиров, попадали осужденные за уголовные преступления с отсрочкой приговора и заключенные лагерей, изъявившие желание «искупить вину кровью» (с 1942 года на фронт было отправлено более 160 тысяч бывших заключенных).

Под это положение проходившие фильтрацию в спецлагерях НКВД (а не в стационарных лагерях ГУЛАГ НКВД) бывшие военнопленные и «окруженцы» не подпадали. Для этого они должны были совершить преступление или дисциплинарный проступок, находясь уже в составе воинской части.

Командирами штрафных батальонов и рот назначались волевые и наиболее отличившиеся в боях» офицеры, получавшие неограниченную власть в отношении своих подчиненных. Так, командир штрафбата пользовался дисциплинарной властью командира дивизии и мог любого штрафника расстрелять на месте. Командному составу штрафных подразделений один месяц службы засчитывался за шесть, а сроки выслуги в званиях сокращались наполовину от уже сокращенных фронтовых.

Срок наказания штрафников был небольшим — от одного до трех месяцев, после чего они восстанавливались в правах. Если, конечно, оставались живы. Ведь штрафные батальоны и роты направлялись на самые опасные участки и расходовались полностью в одной атаке или разведке боем.

Основанием для досрочного освобождения и реабилитации служило ранение в бою или совершение чего-либо героического.

С 1942 на каждом фронте имелось от одного до трех штрафных батальонов и от пяти до десяти штрафных рот — список штрафных частей Красной Армии весьма внушительный — 65 штрафных батальонов и 1037 штрафных рот. Через штрафные подразделения прошло более 442 тысяч человек, среди которых были и тюменцы.


Штурмовики

В военном обиходе их называли «смертниками». Использовали на самых гиблых направлениях. Они всегда шли впереди основных сил. В живых оставались немногие.

О штурмовых батальонах в истории войны еще ничего не сказано. Историки и публицисты путают штурмовиков со штрафниками. О штрафных ротах и батальонах, состоявших из уголовников и дезертиров, осужденных военными трибуналами, уже написаны книги и сняты кинофильмы. О штурмовых батальонах пока молчат. Потому что стыдно.

В штурмовые батальоны отправляли всех офицеров, освобожденных из плена или вышедших из окружения и разжалованных в рядовые.

Первые пять штурмовых батальонов были сформированы к 25 августа 1943 года. В отличие от штрафников штурмовиков вооружали еще до выдвижения на исходные для атаки позиции. Заградительные отряды в тылу штурмовых батальонов не стояли: не затем офицеры из плена бежали, чтобы в бою отступать. Эти подразделения, положение о которых пока не опубликовано, в боях показали себя с отличной стороны. Немногих оставшихся в живых штурмовиков восстановили в прежнем звании и направили воевать дальше в составе регулярных частей Красной Армии.

В январе 1944 года были сформированы 6, 7, 8, 9 и 10-й отдельные штурмовые батальоны, а к марту в стадии формирования находились еще три.

В цитированной справке НКВД, утвержденной Берией 1 октября 1944-го, отмечено:

«... проверено и передано:

— на формирование штурмовых батальонов — 18382, все офицеры.

Из числа оставшихся в спецлагерях НКВД в октябре с.г. офицеров формируется четыре штурмовых батальона по 920 человек в каждом...».



(«Тюменский курьер», №12 (1910), 31 января 2006, окончание)

Всего через штурмовые батальоны прошли 25 тысяч офицеров. Этого числа хватило бы на формирование офицерского состава 22-х стрелковых дивизий.

Не отличавшийся сентиментальностью маршал Жуков в своей записке в ЦК КПСС N 1039 от 11 мая 1956 года назвал «практику направления всех бывших военнопленных офицеров, находившихся на проверке в спецлагерях НКВД, на формирование штурмовых батальонов... серьезным извращением» в отношении «большого количества военнослужащих, честно выполнявших свой воинский долг и ничем не запятнавших себя в плену». Самым отвратительным было то, что кровавые победы штурмовиков приписывались другим, и маршал об этом знал.

24 марта 1980 года газета «Правда» писала: «Бессмертен подвиг 215-го гвардейского стрелкового полка. В ожесточенном бою 14 января 1945 года он овладел на западном берегу Вислы четырьмя линиями сильно укрепленной вражеской обороны. Солдаты и сержанты полка — около 350 человек — были награждены орденами Славы».

А если по правде, то впереди гвардейцев, сметая всех на своем пути, шел 23-й отдельный штурмовой батальон 1-го Белорусского фронта. Почти треть штурмовиков полегла в том прорыве, за который весь штаб гвардейского корпуса получил самые высокие ордена.

Поэтому неудивительно, что среди фильтрационных дел на жителей Тюменской области, возвратившихся домой из немецкого плена, мало документов на военнопленных офицеров, воевавших после спецлагерей НКВД в штурмовых батальонах.


Репатриация

В ноябре 1944 года ГКО принял постановление направлять освобожденных из плена военнослужащих прямо в запасные воинские части, минуя спецлагеря.

Запасные части и соединения существовали с первых дней войны. Они занимались подготовкой пополнения для действующей армии и состояли из запасных учебных дивизий, бригад, полков и отдельных батальонов. В них направлялись военнообязанные из запаса, военнослужащие с пересыльных пунктов военкоматов, из госпиталей. По характеру содержания и режиму работы запасные воинские части мало чем отличались от проверочно-фильтрационных лагерей НКВД.

«Мы были отправлены в Гороховецкие лагеря под Горьким на формирование маршевых рот для отправки на фронт, — вспоминали фронтовики. — С тех пор прошел уже не один десяток лет. Чего мы только ни повидали, особенно на передовой, но Гороховецкие лагеря для нас и поныне означают одно — ужас!

Спали на нарах в заливаемых водой землянках. Тучи блох не давали сомкнуть глаз по ночам. А утром, после бессонной маеты, с полной выкладкой марш-бросок на тридцать пять-сорок километров. При возвращении — бурда без крупинки соли да пайка хлеба, выдаваемая на весь день...

Кто во всем этом был виноват, мы тогда не знали. Может быть, жулики-интенданты, кравшие без зазрения совести, сообразуясь с тем, что со дня на день нас должны были отправить на фронт, а там, глядишь, война все спишет...», — рассказывал наш земляк, Герой Советского Союза Иван Кондратьев, бронебойщик.

Новое поколение запасных армейских и фронтовых полков из бывших пленных после прохождения боевой подготовки по семидневной программе направлялось «почти исключительно в действующие стрелковые части».

Политуправление 1-го Украинского фронта, докладывая 7 апреля 1945 года о политико-воспитательной работе с новым пополнением, отмечало:

«... На 20 марта с.г. было направлено в части более 40 тыс. человек... В боях с немецкими захватчиками подавляющее большинство бойцов нового пополнения ведет себя стойко, мужественно, отважно... Стрелковый батальон... состоявший на 80 проц. из нового пополнения, неоднократно дрался в сложной боевой обстановке. Ему приходилось отбивать контратаки численно превосходящего противника.

... Испытав на себе все ужасы немецкой неволи и фашистского плена, бойцы нового пополнения сильно ненавидят немецких оккупантов и выражают нетерпение с оружием в руках скорее отомстить им на поле боя...

Вместе с тем... имеются лица, которые в период пребывания в плену или на оккупированной территории находились на службе у немцев... Многие из них уже изолированы...»

Согласно директиве НКВД и НКГБ от 11 октября 1943 года N 494/94 «бывших полицейских, старост и прочих пособников немецких оккупантов направлять в спецлагеря..., как наиболее социально-опасных элементов содержать их отдельно от бывших военнослужащих...».

Всего к марту 1944-го подозреваемых в сотрудничестве с немецкой администрацией насчитывалось в спецлагерях НКВД — 9002 человека и проживавших на оккупированной территории мужчин призывного возраста — 7540 человек.

С выходом Красной Армии на государственную границу и переносом во второй половине 1944 года боевых действий на территорию стран Восточной Европы возникла необходимость возвращения на родину насильственно угнанных на чужбину советских граждан. В связи с этим в октябре было создано Центральное управление по делам репатриации во главе с уполномоченным СНК СССР генералом Голиковым. Отделы репатриации учреждались на всех действующих фронтах и при СНК республик и исполкомах местных Советов, территории которых находились под оккупацией. Кроме того, в приграничной полосе и за рубежом организованы контрольно-пропускные (КПП) и проверочно-фильтрационные (ПФП) пункты.

После разгрома фашистской Германии и капитуляции вермахта для размещения освобожденных союзными войсками США, Великобритании и Франции советских военнопленных и интернированных граждан было сформировано около ста лагерей. Устанавливался срок проверки — не более одного-двух месяцев. Военнослужащие, освобожденные из плена и не «призванные вторично» в Красную Армию, отправлялись после фильтрации на прежнее место жительства или в составе «рабочих батальонов» в народное хозяйство (4).

Всего на конец 1946 года было принято от союзников и зарегистрировано около 5 миллионов 416 тысяч человек, из них 1 миллион 836 тысяч военнопленных, в том числе — 126 037 офицеров и 41 генерал. Еще примерно 250 тысяч советских военнопленных остались на Западе.

Одним из тюменских «невозвращенцев» стал Нигматуллин Шигап Нигматуллович, 1913 года рождения, уроженец д. Венчики Дубровинского (ныне Ярковского) района. Он работал учителем, но в октябре 1939 года его призвали в армию, а в ноябре 1941-го около д. Каменка на реке Волхов он попал в плен. До сентября 1942 года лейтенант Нигматуллин содержался в лагере «Офлаг-3-А» в г. Лукенвальде. Потом преподавал историю татарского народа в школе пропагандистов организации «Идель-Урал». Был редактором одноименной газеты, под псевдонимом «Нигмати» писал статьи и стихи с обоснованием идеи создания государственного образования татар, участвовал в формировании «волго-татарского легиона» из военнопленных-татар. По состоянию на 10 октября 1944 года в 12 батальонах легиона служило 11 тысяч татарских добровольцев.

Во всесоюзный розыск Нигматуллин был объявлен МГБ СССР в 1950 году. Через два года «Нигмати» объявился в Мюнхене на радиостанции «Свобода».

Попытки тюменских чекистов заманить его в родные места окончились неудачей. В июне 1983-го розыскное дело на шефа татарской редакции радио «Свобода» в 3-х томах — 1378 листов — сожгли (осталось лишь постановление о таком решении).

Из 1 миллиона 836 тысяч военнопленных, переданных советской стороне союзниками, после фильтрации около 600 тысяч изобличенных в службе на стороне противника отправили в лагеря ГУЛАГа или на спецпоселение.

Сейчас принято в проведении репрессий к возвратившимся из плена военнослужащим винить органы госбезопасности СССР. Но не они принимали политические и правовые решения в отношении бывших военнопленных и членов их семей. НКГБ-МГБ-МВД-КГБ лишь вели их оперативный учет (фильтрационные, розыскные, наблюдательные и другие дела).

Другой вопрос: зачем вели этот учет? С какой целью? Почему эти материалы после окончания войны десятилетиями сохранялись в тайне?

_________

(4) Рабочие батальоны Народного комиссариата обороны СССР (аналог современных стройбатов) были расформированы согласно директиве Генерального штаба Вооруженных сил СССР от 12 июля 1946 года. Зачисленные в рабочие батальоны военнослужащие ряда возрастов, в т.ч. бывшие военнопленные, получили в 1946-1948 годах разрешение вернуться в места, где они жили до войны.