Александр Петрушин

ТРИПТИХ-229

(Рафаэль Гольдберг, Александр Петрушин. Запрещенные солдаты. Тюмень, Издательство "Тюменский курьер", 2006, стр. 193-214).


Женское лицо войны

Что такое - женская доля на войне? Даже сейчас, когда многие цифры и документы стали доступны, трудно поверить, что все это было на самом деле...

У войны - неженское лицо? Светлана Алексиевич, писательница, автор книги с таким названием, думается, была неправа. У войны на советской стороне фронта как раз было женское лицо.

1 сентября 1939 года, в тот день, когда началась Вторая мировая война, в СССР был принят закон "О всеобщей воинской повинности". Тринадцатой, роковой статьей этого закона наркоматам обороны и военно-морского флота предоставлено право брать на учет и принимать на службу в армию женщин. По официальным данным, в годы Великой Отечественной войны более 800 тысяч женщин были призваны на фронт. По свидетельствам отдельных исследователей, более миллиона "с оружием в руках защищали Родину". Не считая медиков, телефонисток, регулировщиц, вольнонаемных служащих в банно-прачечных подразделениях и передвижных армейских хлебозаводах...

30 июня 1941 года Государственный комитет обороны принял постановления о мобилизации женщин в войска ПВО, связи, ВОХР. Присоединился и центральный комитет комсомола, проведя специальные мобилизации девушек в Красную армию, а в 1942 году и во флот. По призыву, а точнее, по мобилизации комсомола 550 тысяч девушек надели военную форму. 70 процентов из них служили в действующей армии. 14 процентов комсомольцев-красноармейцев были женского пола. Санинструкторов - 40 процентов, фронтовых врачей - 41, медсестер - 100 процентов. 222 тысячи женщин получили в годы войны специальности минометчиц и пулеметчиц. А еще были летчицы и танкистки, снайперы и кавалеристы, в том числе - командир сабельного эскадрона, диверсантки и морские пехотинцы (пехотинки?)...

Когда формировалась в Ишиме 229-я стрелковая дивизия, в ее составе был создан 380-й медсанбат, укомплектованный девушками из этого сибирского городка и соседних сел и поселков. Летом 1942 года дивизия была прижата к Дону и распылена.

Медицинские сестры не могли оставить раненых и попали в плен. До конца своих дней они помнили (и помнят до сих пор те немногие, кто жив) названия пылающих станиц между большой излучиной Дона и Сталинградом - Чир и Нижне-Чирская, Суровикино, Абганерово... И пересыльный лагерь в Славуте. И женский концентрационный лагерь Равенсбрюк...

Запомним имена вчерашних школьниц, потом - красноармейцев, потом - пленных, потом - заключенных концлагеря Равенсбрюк. Это Тамара Лимахина из Ишима, Фаина Федорова из Бердюжья, Дуся Мулинцева, Мария Кутырева и Зоя Пономарева из Голышманова, Дарита Крючкова, Рита Ванюкова и Полина Ваганова из Ишима... Были девушки из Омской, Новосибирской и Кемеровской областей...

... Ах, война, что ты, подлая, сделала!
Вместо свадеб - разлука и дым...
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим...

Несколько строк поэта-фронтовика Булата Окуджавы - и в них вся война, все судьбы сотен тысяч молодых женщин и девушек, которым пришлось принять на свои плечи неимоверную тяжесть боев, отступления, окружения, плена, окопной жизни, людского непонимания - и в годы войны, и после нее. В их сдержанных рассказах столько похожего, словно одна судьба разверстана на тысячи жизней... И столько личного, особого, неповторимого, что пережито, но не забыто, не выболело еще за шесть с половиной десятков лет. "Мое кремовое батистовое платье - ох, как хочу я теперь поносить его! Правда, в военной форме у меня недостатка нет. Что же касается моих платьев, то пусть их Вика носит, не жалеет. Окончим войну победой, останемся живы - еще нашьем", - писала домой с фронта санинструктор Валерия Гнаровская, погибшая 23 сентября 1943 года.

"Молодежь не верит тому, что нами пережито. Я ведь много выступала в школах. Слушают, а по глазам вижу - не верят. Только однажды, когда нас с Тамарой Шастуновой пригласили в Ишимский сельхозтехникум, я почувствовала, что нам сопереживают, что стараются понять, почему мы выдержали все и чего это "все" нам стоило".

Так рассказывала здравствующая ныне в Ишиме Мария Михайловна Бердюгина. В прошлом - санитарка 380-го медсанбата 229-й стрелковой дивизии, сформированной в Ишиме весной 1942 года.

Мы расскажем вам только отрех судьбах. О трех санинструкторах, чья личная война началась в апреле 1942 года. О Валерии Гнаровской, телефонистке районного узла связи, призванной Бердюжским райвоенкоматом. О Марии Родькиной из Ишима. И о Надежде Галанцовой со станции Ламенской Голышмановского района.

По-разному сложилась их жизнь на войне. Три стороны трагического треугольника очертили едва ли не все, что могло выпасть на долю молодой девушки, одевшей солдатскую шинель. Конечно, злая судьба куда богаче на выдумки, но и это горе, разделенное на три, подчас было невыносимо тяжко для каждой из них.


Валерия

Повторим кратко основные вехи боевого и трагического пути "Вали-ласточки", Валерии Гнаровской.*

Спешно, всего за три с небольшим месяца, сформированная, торопливо обученная 229-я дивизия получила обмундирование и оружие и отправилась в Сталинград. Оттуда в пешем строю прошла 150 километров и начала переправляться на правый берег реки Дон, где предстояло занять 15-километровый рубеж обороны. Но противник не стал дожидаться, пока дивизия переправится и развернет боевые порядки. Две мотопехотные и одна танковая дивизии немцев обрушились на необстрелянных солдат 229-й.

25 июля - первый бой, который приняла ишимская дивизия в большой излучине Дона. 25 июля немецкие танки и автоматчики захватили командный пункт 229-й. Началось беспорядочное отступление к переправам через Дон. Туда же устремились вражеские танки. Под огнем, не имея возможности укрыться от самолетов, дивизия пыталась форсировать Дон в обратном направлении. Из десяти тысяч бойцов из-за Дона вышли семь с половиной сотен. У станицы Нижне-Чирской переправилась на левый берег Дона санинструктор Валерия Гнаровская.

Что там происходило, у станицы Нижне-Чирской?

Фильтрационные документы хранят скупые описания кромешного ада, в котором оказались окруженные дивизии. Понятно, что и сами вчерашние военнопленные неохотно возвращались памятью к трагическим событиям. И сотрудники контрразведки "СМЕРШ" менее всего были заинтересованы в воссоздании подробной картины, живописующей полководческие просчеты Верховного главнокомандования и назначенных им командующих фронтами и направлениями.

Итак, скупо.

"К 23 июля 1942 года наш полк занимал оборону в 30 километрах от станицы Нижне-Чирской. 23 июля по приказанию командира полка подполковника Шумеева мы стали продвигаться к станице. 24 июля подполковник объявил, что полк находится в окружении и поставил задачу пробиться через кольцо... Во время боя меня контузило, и когда я пришел в себя, меня подобрал немецкий обоз и доставил в Нижне-Чирской лагерь". (Из фильтрационного дела командира минометного взвода лейтенанта Александра Платоновича Белана, уроженца г. Ишим).

"...В районе ст. Нижне-Чирская полк понес потери и отступил к деревне Осиновка, где вновь занял линию обороны вдоль железной дороги. 9 августа было официально объявлено, что полк находится в окружении немецких войск. В ночь на 10 августа полк пошел на прорыв. В ходе боя я получил ранение в область живота и контузию, вследствие чего я следовать дальше не мог и остался на поле боя... Утром следующего дня приехали немецкие солдаты и на повозках увезли раненых бойцов на один из хуторов, где положили на улице около амбара под открытым небом, не оказывая медицинской помощи. Вследствие чего большинство раненых померли..." (Из фильтрационного дела Василия Наумовича Жгунова. рядового 783-го стрелкового полка 229-й СД, уроженца с. Нижняя Тавда Ишимского района).

"...Во время марша мы не успели занять оборону, как немцы открыли пулеметно-минометный огонь по нашему переднему краю. Наши части не успели принять боевой порядок, как немцы пошли в атаку, высадили нам в тыл парашютный десант, наша часть оказалась в кольце и создалась паника. В этот момент мы попали в плен..." (Из фильтрационного дела Богданова Дмитрия Степановича, рядового 804-го стрелкового полка 229-й СД уроженца с. Нижняя Тавда).

"...При обороне нашего 804-го СП 229-й СД в 50 километрах от станицы Нижне-Чирская, вблизи реки Белая Калитва, я был ранен и засыпан землей в блиндаже. При восстановлении сознания вокруг меня оказались немцы, которые и забрали в плен... " (Из фильтрационного дела Груздева Николая Петровича, уроженца с. Нижняя Тавда).


...Валерия Гнаровская чудом выскочила из немецкого котла у станицы Нижне-Чирской. Не оказалась в плену, пребывание в котором, как показывают документы, тенью ложилось на всю дальнейшую жизнь. Военную и послевоенную. Такие свидетельства и сейчас хранят папки фильтрационных дел, не раз за прошедшие десятилетия чищенные бдительной рукой.

Вот, в качестве примера, папка № 2011. Фильтрационное дело Федоровой Фаины Игнатьевны. Небольшое связующее звено между главными героинями нашего рассказа: Фаина Федорова призывалась из Бердюжья вместе с Валерией Гнаровской, а в плен и затем в концлагерь Равенсбрюк попала вместе с Машей Родькиной.

Как вела себя в плену? "Я могу характеризовать Федорову с положительной стороны. Федорова была твердо уверена в победе Красной армии. С особым желанием слушала читку листовок, которые доставлялись в лагерь коммунистами Югославии и Германии", - свидетельствует еще одна бывшая узница Равенсбрюка Фаина Худякова.

Но "Родина ничего не забыла и ничего не простила". В мае 1951 года, спустя шесть лет после того, как окончилась война, Гурьянов, начальник РО МГБ Бердюжского района, написал письмо по инстанции о секретаре местного нарсуда Фаине Федоровой. Он сообщает, что "Федорова... связана с секретным делопроизводством", хотя "состоит у нас на подсобном учете как бывшая в плену у немцев", что "на нее имеются официальные материалы..." Следовательно, считает начальник РО МГБ, Федорова "до некоторой степени является человеком непроверенным", и рекомендует нарсудье Васильевой "под благовидным предлогом уволить Федорову". Поскольку судья "категорически" отказалась выполнить указание, старший лейтенант Гурьянов ставит руководство "в известность о вышеизложенном и просит через управление министерства юстиции дать указание нарсудье Васильевой об увольнении Федоровой, после чего вопрос о поведении Васильевой нами (Кем "нами"? МГБ? - Авт.) будет рассмотрен на бюро РК ВЛКСМ..."

Мы не знаем, успешен ли был лейтенант Гурьянов в своем преследовании бывшего санинструктора, а ныне секретаря народного суда Бердюжского района? Вероятнее всего, что успешен. Даже несмотря на заступничество судьи. Ведь до 1956 года, когда маршал Жуков отправил в ЦК партии записку о необходимости изменить отношение страны к бывшим военнопленным, еще долгих пять лет.

... Валерии Гнаровской тогда, в июле 1942 года, повезло. Она выбралась из окружения. Остатки 229-й дивизии, 750 человек, передали 244-й СД, тоже весьма потрепанной. После Сталинградской битвы 244-я пошла в наступление. Санинструктор Гнаровская продолжала выполнять свой воинский долг. Так, как выполняли бы его оказавшиеся в плену за Доном Маша Родькина, Фая Худякова, Фая Федорова, Тамара Шастунова и многие другие.

Гнаровская вынесла с поля боя 300 раненых бойцов и офицеров. И погибла. Посмертно ей присвоили звание Героя Советского Союза, записав в наградном листе: "...спасая штаб полка и жертвуя своей жизнью, бросилась под вражеский танк со связкой гранат".

Мужественная двадцатилетняя девочка-санинструктор - до двадцатилетия ей оставалось меньше месяца. Триста "выходов" под пули за ранеными - для этого мужество требовалось немалое. Но дело в том, что официально самопожертвование Валерии "не тянуло" на Золотую Звезду. Согласно приказу наркомата обороны № 281 от 23 августа 1941 г. "О порядке представления к правительственной награде военных санитаров и носильщиков за хорошую боевую работу" полагалось: за вынос 15 раненых с их винтовками или ручными пулеметами - медаль "За боевые заслуги" или "За отвагу"; за 25 раненых полагалось представить к ордену Красной Звезды; за 40 - к ордену Красного Знамени; за 80 - к ордену Ленина...

В документах управления контрразведки "СМЕРШ" Третьего Украинского фронта обнаружилось донесение. Лейтенант Куликов, уполномоченный 907-го стрелкового полка 244-й дивизии сообщил, что "два танка "тигр" двигались в направлении пункта сбора раненых, один танк подбила санинструктор Гнаровская, другой уничтожили подоспевшие бойцы... В этом бою Гнаровская была смертельно ранена..." Не штаб она спасала, которого не было и не могло быть в непосредственной близости от фронта в период наступления, а раненых солдат. И желая отдать последний долг погибшей "ради жизни на земле", ее командиры пошли на подмену. Чтобы настоящий, может быть, самый высокий под- <…ошибка в верстке книги - пропущена строка или несколько строк…> этого заслуживал на самом деле, а не в соответствии с бюрократическими нормативами.

В наградном листе они заменили подлинное описание ее высокого нравственного подвига на "более достойное" с номенклатурной точки зрения.


Мария

Десятого августа 1942 года 229-я стрелковая дивизия фактически перестала существовать. Десятое августа во многих фильтрационных делах бывших бойцов 229-й отмечено как первый день плена. 17 августа оперативная сводка зафиксировала: "связи с 55-й, 181-й, 147-й и 229-й стрелковыми дивизиями установить не удалось. На вызовы по радио они не отвечают..." Не успевшие выйти из окружения и не погибшие в арьергардных боях бойцы и командиры оказались в плену.

На каждой странице книги "Запрещенные солдаты", составленной по фильтрационным документам, почти сорок лет хранившимся в Тюменском управлении КГБ, а затем переданным в гражданский архив, вы найдете фамилии военнопленных, ушедших на фронт с 229-й СД.

Впрочем, в списках дивизии нет живущей в Ишиме на улице Энгельса ветерана войны Марии Бердюгиной. Зато есть Маша Родькина.

В июне 1941 года Маша закончила 10 классов. 22 утром весь класс уехал в Синицынский бор, домой вернулись вечером. Мама встретила у ворот: "Война!" Назавтра пришли в горком комсомола и распределились по сборным пунктам - в качестве писарей. Там увидели и слезы разлуки, и горечь прощаний. Не как в кино, где звучат громкие речи, обещания вернуться с победой и встретиться "в шесть часов вечера после войны". А прощание по-деревенски, со слезами и рыданиями в голос.

5 апреля сорок второго в пять утра принесли повестку и Маше. С указанием: через четыре часа явиться в расположение медсанбата № 380.

Маша в семье была шестая, "поскребыш". К этому времени ушла на фронт одна из старших сестер, а в тот самый день, когда Маше было велено явиться в медсанбат, почта принесла домой первую похоронку - на брата... Через несколько месяцев потерялась и сама Маша.

Но будущее никому из нас неведомо.

"Полки формировались в Синицынском бору, там и сейчас еще заметны следы учебных окопов. - Так рассказывает в 2006-м году Мария Михайловна. - А медсестры учились в городе, где сейчас мост железнодорожный. Чему учились? И перевязкам, и по-пластунски ползать - не в рост же раненого под обстрелом вытаскивать! Потом поехали на запад. Там еще месяц поучились и поплыли вниз по Волге на трех пароходах. Прямо в Сталинград. Тут и случилась первая бомбежка... Некоторые говорят: не страшно! Да как же на войне не страшно? Но все обошлось, ни в один из трех пароходов бомбы не попали... Вот и Сталинград. Потом переправа через Дон..."


Марии Михайловне в 2006-м - восемьдесят четыре. Четкая память - на даты, на названия... Хотя можно сверять ее рассказ по протоколам допросов в фильтрационном деле. Немудрено: сколько их было, этих допросов! Сколько усердных особистов, скрипящих перышком, записывали ее показания о первых боях, о плене, о лагерях - в Славуте и в Равенсбрюке... Давно пожелтела грубая бумага послевоенной поры, а в голосе бывшего санинструктора Маши Родькиной снова и снова оживают события тех лет.

... Небольшой лесок среди бескрайней степи, где разместили медсанбат. Первые убитые-военные и мирные жители. Убитый ребенок. "Страшно: мамочка!", - восклицает Мария Михайловна. Барражирующая над степью "рама", немецкий самолет-разведчик "Хейнкель-111" с фотоаппаратом под хвостом...

"Снова бомбежка, убиты шофер нашей санитарной полуторки и врач Марковский. Мы лежим в ямке, и я вижу, как от самолета отрывается темная капля и летит-летит - прямо в меня. Нет, пролетела мимо! Помню: как только начинали бомбить, командир нашего эваковзвода и его жена, служившая в аптеке, бросались друг к другу и брались за руки. Отчего так? А они отвечают: если суждено погибнуть, то пусть уж вместе. Тут подошли немецкие танки..."

Из фильтрационного дела Родькиной Марии Михайловны (протокол допроса от 2 января 1946 года):

"Наша 229-ядивизия находилась в районе хутора Калач. 8 августа 1942 года дивизия попала в окружение немецких войск. Мы были в степи, в балках. Командир батальона Девятов сообщил, что вся дивизия пошла на прорыв из окружения. Но выйти не было возможности, так как немец все время атаковал. Мы, санитарки, находились в лесу вместе с ранеными. Раненых было много, а оружия не было совсем, нам его и не выдавали.

10 августа в 5 часов вечера в лес, где мы находились, зашли немцы. Нас было семь санитарок и врач Троицкий. К нам подошли два автоматчика, мы в это время находились в яме, уничтожали комсомольские билеты. Автоматчики повели нас на сборный пункт, потом в станицу Чир, потом в Нижний Чир и дальше на Суровикино, куда свозили всех раненых... И до 15 сентября 1942 года я в Суровикино ухаживала за своими ранеными. Пока нас эшелоном не отправили в г. Славуту, а уже оттуда в немецкий город Фюрстенберг, рядом с которым и находилась наша каторга - женский концлагерь Равенсбрюк. Там я пробыла до 1 мая 1945 года, работала на ткацкой фабрике, где выпускали полосатую ткань - специально для заключенных..."

Из рассказа Марии Михайловны Бердюгиной (г. Ишим, 18 мая 2006 года):

- Немецкие солдаты кричали на пленных. Я выросла в провинции, немецкий язык слышала только в кино. Этот крик был точно такой же - резкий, лающий... Нас погнали по степи. Впереди - мы, женщины. Жарко, пить хочется. Но если солдаты бросались к воде, конвоиры в них стреляли.

А медсестрам разрешали набирать воду в пилотки. Почти не кормили. Иногда варили мясо убитых лошадей: мол, русские свиньи все съедят... В Славуте колонну загнали в помещение бывшей погранзаставы. Начался сыпной тиф. В казарме 500 пленных женщин, мы из-под Сталинграда и другие, военнослужащие из только что взятого немцами Севастополя. Многие умирали. Мне повезло, я выжила...

Сначала военнопленных пытались отправить на военные заводы. Женщины отказались. Сопротивление возглавила военврач Евгения Клем, которая хорошо знала немецкий язык. Удалось настоять на своем. И снова глухие товарные вагоны, неведомый путь. Ночная станция Фюрстенберг. Моросящий дождь пополам со снегом. Эсэсовки в черной форме, грубые окрики, лай собак. Со скрипом расходятся створки громадных ворот - это концлагерь Равенсбрюк.

Чтобы знали, куда попали отказчицы, их, раздетых, уложили на усыпанный февральским снежком аппельплац. Потом баня. Стрижка наголо. Грязная полосатая одежда и винкель - цветной треугольник - с номером.

- У вас нет ни имени, ни фамилии. Только номер! - прокричала лагерфюрерин. Этот номер Маша Родькина помнит до сих пор: "19396".


... Картинки Равенсбрюка не стираются, не тускнеют в памяти. Дети, привезенные из Освенцима, и среди них трехлетний мальчик Миша... Работа на ткацкой фабрике, наказания за каждую ошибку... У Маши однажды "сбежал" челнок... "Девочки замерли - сейчас меня забьют... Мастер-румын подошел, а меня из-за станка еле видно. Он только глянул и ушел... Наши раненые девочки работать не могли, их взяли на "черный транспорт". Это значит: в газкамеру. Евгения Лазаревна Клем сказала: "Объявим голодовку, пусть наших вернут!" День, другой, третий... Только воду пьем. Чешки-заключенные несут нам продукты, мы отказываемся... Вы знаете, девочек вернули!

Мы все время настаивали, что с нами не имеют права поступать так, мы - военнопленные, есть соответствующая конвенция..."

А потом пришло освобождение.

Из фильтрационного дела Родькиной Марии Михайловны (протокол допроса от 2 января 1946 года):

"Я помню день освобождения. Но... это не радость была для меня. Здесь я увидела ужасное отношение к освобожденным девушкам. Помощи нам никакой не сделали. И сказать по совести, я лучше бы согласилась оставаться там, в лагере, чем сейчас носить пятно пленника... Я предполагала, что тысячи упреков могут быть брошены по моему адресу. Так и случилось. Человек в гимнастерке, увешанной медалями, стучал себя в грудь кулаком и повторял: "Я - ваш освободитель!" Как нас унижали в офицерской столовой части, разместившейся в бывшем концлагере! Как пренебрежительно к нам относились! Как будто все они - герои, а мы - изменники Родины. Да, мы - не герои. Мы - жертвы войны. И если бы за нас тогда не вступился комиссар Рубежанский, не знаю, смогла бы я все это вынести".


После был родной Ишим.


Из рассказа Марии Михайловны Бердюгиной (г. Ишим, 18 мая 2006 г.):

-Я вернулась и стала искать работу. Мне подсказали: иди в горком комсомола, они тебя посылали на фронт. Пришла. Там был некий Кириенко, который, я думаю, ни разу не слышал, как летят самолеты, как воют сброшенные бомбы. Он сказал мне: "Я за тебя партбилет ложить не буду!" Я сначала не поняла. Так он объяснил: "Зачем ты вернулась? Зачем попала в плен? У тебя в сумке были бинты, а вокруг стояли березы". Значит, я должна была покончить с собой? А то, что у меня вокруг двадцать раненых и все кричат: "сестричка!" и просят помочь? Вот так меня встретили из плена... И была еще одна, личная причина для переживаний. Сверстник Костя Ражев, еще довоенная симпатия, пришел домой героем. Настоящим, с Золотой Звездой на гимнастерке.

Из фильтрационного дела Родькиной Марии Михайловны:

"У меня еще был яркий - из случаев случай. Это было здесь, в Ишиме. Я встретилась со старым другом, у меня пробудилась к нему прежняя любовь, прежнее желание видеть его, встречаться с ним. Но как пушинка против ветра я была отброшена. Он мне с ехидством ответил: "Ах, вы были в армии? были в плену?" Между нами пропасть. Больше мы не встречались... И что мне осталось? Замкнуться, уединиться и только жить для своих стариков".


Нельзя было не спросить: неужели в самом деле после всего пережитого она готова была наложить на себя руки, как сообщал "источник" в Ишимский РО МГБ?

- А как выдумаете? Если с января до сентября - бесконечные допросы. Если спрашивают об одном и том же... Да меня хоть ночью сейчас разбуди, я все повторю слово в слово - как в плен попала, как болела тифом в лагере в Славуте, как ткала мерзкую полосатую ткань, как мы наших раненых девочек отбивали от "черного транспорта" в крематорий, как в конце апреля эсэсовцы гнали заключенных из Равенсбрюка, а сами прятались от наших самолетов в середину колонны...

И снова надо было выстоять. Выдержать. Пройти все, получить разрешение на работу и кормить своих стариков. Дома - отец-пенсионер. И есть нечего, жили от картошки до картошки...

Только в сентябре, придя на очередной допрос, Маша услышала, что следствие по ее делу окончено, теперь можно получить паспорт и устроиться на работу.

Потом из армии демобилизовался Михаил Бердюгин, зашел по делам в горком физкультуры. И все пошло своим <…ошибка в верстке книги - пропущена строка или несколько строк…> пленных Равенсбрюка - "Повесть о борьбе и дружбе". Есть в ней и строки, посвященные нашим землячкам из Ишима Тамаре Шастуновой и Марии Бердюгиной-Родькиной.

Эпоха водила рукой автора, члена советского комитета ветеранов войны, "выездной", принимавшей участие в международных конгрессах, подруги французских, немецких, голландских коммунисток, участниц антифашистского подполья в концлагере - Розы Тельман и Мари-Клод Вайян-Кутюрье. Бывший санинструктор 229-й, бывшая военнопленная в книге Никифоровой совершенно, кажется, счастлива - "вышла замуж, работала, воспитывала детей, а когда дети подросли, выполнила свое заветное желание - учиться".

Так почему же Мария Михайловна Бердюгина до сих пор убеждена, что через всю ее жизнь, а не только через военные годы, прошла черная полоса? Почему она "всю жизнь молчала"? Почему до сих пор считает себя жертвой? Не только жертвой военных обстоятельств, неудачной войсковой операции в большой излучине Дона летом 1942 года, но и всей послевоенной нашей истории?


Надежда

Галанцева Надежда Спиридоновна. 1923 г., ст. Ламенская Голышмановского района. Работала в конторе связи сортировщицей писем, г. Барабинск Новосибирской обл. Призвана в PMM в апреле 1942 года. Санинструктор 524-го СП 112-й СД 62-й армии. Попала в плен 8 августа 1942 года в районе станицы Чир Сталинградской обл. Бежала из плена через шесть дней, скрывалась на оккупированной территории. Освобождена советскими войсками в 1943 году.


Надя Галанцева (в Голышмановском районе ее фамилию пишут и произносят иначе - Галанцова) перед самой войной уехала в Барабинск и призвана в армию там. Осталась бы дома, ушла бы на фронт вместе с Валерией и Машей. Но воевала в той же армии и в тех же местах. И в плен попала в окружении, когда перевязывала раненого командира.

Из фильтрационного дела № 685 Галанцевой Надежды Спиридоновны:

"28 июля 1942 года наш 1-й батальон 524-го СП находился в обороне на разъезде Рачковом. Затем командование полка приняло решение отходить, несмотря на то, что противника нигде не было близко. Так дошли почти до Дона, когда командование получило приказ - вернуться назад...

Но сумели дойти только до станицы Чир и с ходу вступили в бой. Полк находился в обороне 6дней. 7 августа был дан приказ занять оборону на правом фланге от станицы Чир. Пришли ночью, отрыли окопы. 8 августа наши боевые порядки пробомбардировала вражеская авиация, затем прошли танки и за ними пехота противника. Я в это время находилась в окопе и перевязывала рану лейтенанту. К окопу подбежал автоматчик, приказал мне выйти. Я вышла. Он пристрелил лейтенанта, а мне сказал идти в тыл. Я пошла и обнаружила красноармейцев первого батальона, которых, как и меня, немцы взяли в плен...

После того как пленных собралась порядочная партия, нас повели в лагерь. Колонна ушла вперед, а мы, три девушки, отстали, так как среди нас была раненая и не могла идти быстро... В станице Чир мы ушли из лагеря, переоделись в гражданское платье и скрывались до прихода Красной армии".


В плену санинструктор Надежда, девятнадцати лет, пробыла недолго. Всего шесть дней. В январе 1943 года красноармеец Галанцева Надежда вновь зачислена санинструктором - в 119-й гвардейский стрелковый полк 40-й гв. СД.

Тогда же особый отдел дивизии завел на красноармейца Галанцеву H. С., которая "бежала из плена при весьма подозрительных обстоятельствах", учетное дело № 399 "ввиду наличия на красноармейца Галанцеву подозрений в шпионской деятельности".

(Интересный ход мыслей! Ведь не писали же "попала в плен при весьма подозрительных обстоятельствах". Видимо, эти-то обстоятельства были всем известны и исследованию не подлежали. А вот если бежали к своим, то это, конечно, "весьма подозрительно"... - Авт.)

Таким образом, с января 1943 года красноармеец 119-го гвардейского стрелкового полка Надежда Галанцева существовала как в двух образах.

Одна Надежда Галанцева, санинструктор первого батальона, жила в землянке в три наката, просыпалась от близких разрывов, бежала по ходу сообщения к месту боя, под пулями и минами поднималась за атакующими ротами, волоча тяжелую санитарную сумку. Без колебаний, сжимая страх в кулачке, бросалась на зов раненых... Другая, "подозреваемая", жила в воспаленном воображении руководства особых отделов, в замусоленных агентурных донесениях. И были это два совершенно разных человека.

Судя по оказавшимся в нашем распоряжении документам, контрразведка "СМЕРШ" Южного фронта намеревалась всерьез раскрутить дело "немецкой шпионки" Галанцевой. Начальник особого отдела 5-й Ударной армии полковник госбезопасности Карпенко подписывает развернутые мероприятия по разоблачению "целой шпионской группы". В окружение Галанцевой "вводят агента со схожей легендой" - мол, была в плену, но подписала согласие работать на гестапо и сейчас боится расплаты. Вот и фронтовая контрразведка шлет указание выяснить, нет ли у Галанцевой "интереса завязать знакомство с лицом, имеющим доступ к секретным документам?" (письмо от 22.05.43). Однако агент "Танцура" доверия не оправдал: характеризует подозреваемую исключительно с положительной стороны: "За отличную работу на поле боя Галанцева награждена орденом Красной Звезды. Антисоветских проявлений, напротив, не замечено".

A война идет. "Секретные агенты", как легко догадаться - те же бойцы и медработники стрелкового батальона. Вот и "Танцура" неожиданно выбывает из части по ранению. "Нового агента, докладывают полковнику Карпенко, ввести в окружение подозреваемой невозможно: в первом батальоне 119-го ГСП (гвардейского стрелкового полка) девушек вовсе нет. Начальник особого отдела 40-й гв. стрелковой дивизии Дмитриев агента нашел. Псевдоним - "Шмидт".

"Шмидт" начала работать.

Донесение от 28 марта: "открылась Галанцевой, что "тоже" была в плену". На что Галанцева ответила: "Тише ты, дура, разве об этом говорят? Знаешь, как на тебя будут смотреть?"

И в тот же день "наверх", во фронт, отправлены "планируемые мероприятия". Оттуда срочный запрос: "каковы результаты проведения агентурной комбинации по делу разрабатываемой как подозреваемой в шпионаже красноармейца 119-го гв. СП Галанцевой Н. С.?" (8 мая 1943 г.) Запрос подписали зам. нач. управления контрразведки фронта Михайлов, начальник 4 отделения майор Честнейший. Из запроса вытекает, что фронтовые контрразведчики всерьез предполагали существование в одной из вверенных их попечению дивизий, а именно - в прославленной сороковой гвардейской, немецкой разведывательной резидентуры. И фигуранты уже, кажется, подобрались. Каждый с соответствующим "пятном" в послужном списке. Легко догадаться, что этим пятном было краткосрочное пребывание в немецком плену. А что касается побега бойцов и командиров из плена и возвращение их в боевые порядки дивизии, то, по мнению контрразведки, это вызвано "исключительно инициативой гестапо, заславшего бывших пленных со шпионскими целями".

Верно, в 119-м полку не одна Галанцева бежала из плена. Комроты-1 Заволоцкий. Санинструкторы Уржумова и Лошкарева... Вce они состоят на оперативном учете "по окраске - немецкий шпионаж". Особисты, дивизионные, корпусные, армейские и фронтовые, похоже, потирают ручки и осматривают гимнастерки - есть ли место для орденов? В потоке бумаг проскальзывают формулировки: "наличие резидентуры в дивизии..."

А война идет. И растет учетное дело № 399 на Галанцеву Надежду Спиридоновну, двадцати лет, уроженку сибирского села Ламенка. Тексты переписываются, повторяя друг друга, - так создается видимость оперативной работы, поскольку "других материалов на Галанцеву не добыто", а "Шмидт" перевести в 1-й батальон не удалось, так как там "полный штат санинструкторов". Иные попытки агента "Шмидт" (в прошлом она тоже попала в плен, будучи санинструктором первого батальона 421-го СП 112-й стрелковой дивизии 62-й армии) вызвать Галанцеву на откровенность - безуспешны.

Обмозговывается вариант провокации:

"Разработать агентурную комбинацию о создании условий, при которых комроты-1 Заволоцкий имел бы возможность выкрасть данные об оборонных сооружения батальона или полка. Проследить: не совершит ли это Заволоцкий..." (Подписано: нач. ОКР НКО "СМЕРШ. 31-го гв. стрелкового корпуса майор Миронов).

А война идет... На дворе - июнь 1943 года. Новая попытка агента "Шмидт" вызвать Галанцеву на откровенность рассказом о своих злоключениях в немецком плену. Мол, теперь ожидает связника с паролем "Вильгельм", чтобы "все сведения передать ему". Надежда выслушала "подругу": "Да, с тобой нехорошо случилось. Ну, ладно, я пойду обед сварю, а ты стирай белье..."

"Рыбка" упорно не желала садиться на крючок. "Галанцева по характеру -серьезная девушка. Теперь она - орденоносец и, кроме того, работает комсоргом... Никому не доверяет, даже в вопросах личного характера. Судя по ее фигуре - беременна, но когда я спросила, она заявила, что не беременна..." (Из агентурного донесения от 16 июня 1943 года).

На донесении резолюция: "агент Шмидт для Галанцевой не авторитет и, судя со слов, над агентом Шмидт большинство посмеивается..."

Новый виток событий - попытки собрать на Галанцеву "моральный компромат". Для этой цели к ней подведен агент "Шевчук". (По понятным причинам, не всегда удается установить подлинную фамилию человека, которого вынуждали следить за своими боевыми товарищами. - Авт.) Шевчук и другие осведомители собирают различные слухи, но ничего, что оправдало бы интерес контрразведки, не добыто.


"Агент Шевчук сообщает: "Галанцева уклонялась от бесед, принимала активное участие в боевых действиях подразделений по оказанию медпомощи офицерскому и рядовому составу, а так же сама лично с оружием в руках... В боях ведет себя храбро, часто идет впереди роты, стреляет из винтовки по немцам и одновременно оказывает помощь раненым, за что командованием представлена к ордену Красное Знамя" (из спецсводки № 6. июль-сентябрь 1943 года).


А война идет... 30 сентября 1943 года санинструктор Галанцева переведена во вновь формируемый батальон. Очередная спецсводка фиксирует тем временем, что "продолжительное время на Галанцеву не поступает агентурных материалов, дающих основание подозревать ее в причастности к разведорганам противника. Она в боях проявила себя с положительной стороны, награждена орденом Красной Звезды и представлена к ордену Красное Знамя... Следует решить вопрос о дальнейшем содержании ее на оперативном учете..."

Все? Ну, о "причастности к разведорганам противника данных не добыто" - так и оставить санинструктора Галанцеву в покое. Пусть воюет, спасает раненых... Мы-то, нынешние, знаем, что впереди еще двадцать месяцев войны. Но - "органы не ошибаются"! Значит, надо убрать ее с глаз долой, строптивого санинструктора, почти что выигравшую единоборство сразу с четырьмя структурами контрразведки "СМЕРШ" - дивизии, корпуса, армии и фронта.

"...в зависимости от добытых материалов решить вопрос о дальнейшем пребывании ее в части..." (из донесения дивизионной контрразведки в корпус).

"...если нет, то сделать из нее агента, подчеркнув ответственность за разглашение о работе органов контрразведки..." (из корпуса в дивизию).


Из спецсводки №7:

"...учитывая поведение Галанцевой, что она ведет себя очень скрытно, ни с кем близких связей не поддерживает, ведет очень замкнутый образ жизни, что не дает возможности нашей агентуре добиться чего-либо реального или заслуживающих нашего внимания материалов... Полученные материалы характеризуют Галанцеву как искусно маскирующего себя человека, что в целях личной корысти старается поддержать близкие, ин темные отношения только с командирами частей... Благодаря таких связей она уже раз награждена орденом и сейчас вторично представлена, умеючи маскировать себя и только благодаря нашего вмешательства она не была командирована от дивизии к шефам в Саратов... Все это диктует необходимость удаления ее вовсе из Красной армии, через командование корпуса отозвать ее из нашей дивизии и откомандировать как незаслуживающую политического доверия в распоряжение РВК по месту жительства... или направить ее в лагерь НКВД по тем компрометирующим данным, которыми мы на нее располагаем, ибо дальнейшая агентурная разработка ее положительных результатов не даст.

Начальник ОКР "СМЕРШ" 40 гв. СД гв. майор Спектор, 25 октября 1943 г."**

(Из фильтрационного дела Галанцевой Н. С.)


"Органы" не знают снисхождения, чувства жалости. Они злопамятны и последовательны, не оставляя преследования однажды избранной жертвы.

"Начальнику отдела кадров 31 ГвСК гв. майору Коншину

Прошу дать распоряжение командиру 40-й ГСД об отчислении из рядов Красной Армии Галанцеву Надежду Спиридоновну, красноармейца санроты 199 ГСП 40-й гвардейской Енакиевской стрелковой дивизии.

Нач. ОКР "СМЕРШ" 51-го ГСК гв. майор Поливанов. 8 ноября 1943г."**


12 ноября 1943 года старшего сержанта медицинской службы Надежду Галанцеву вызвали в политотдел корпуса. "...До штаба корпуса я дошла с офицером связи.

Пом. нач. (политотдела? - Авт.) корпуса меня спросил: не беременна ли я? Я ответила: нет, откуда я могла забеременеть? Потом сказал: куда ты хочешь ехать? - Как куда? - Вы откомандировываетесь домой, Тогда я сказала: к родным в Омск поеду.

Стала его спрашивать: почему меня домой посылаете? - Сейчас много девушек откомандировывают. И выписал мне литер до дому.

Да, еще начальник спрашивал: хочешь совсем выбыть из армии или быть военнообязанной, работать при своем военкомате? Я сказала: не хочу выбывать из армии. Тогда он говорит: мы дадим тебе пакет и направление в военкомат..." - так записали рассказ Нади агенты, приставленные к ней контрразведкой.

(Из фильтрационного дела Галанцевой Н. С.)


"Справка. Галанцева Н. С. отозвана и откомандирована в распоряжение Голышмановского РВК Омской обл. 25 ноября 1943 г."


С глаз долой - из сердца вон? Как бы не так! Руки у "СМЕРШа" длинные - от берегов Днепра до Сибири достают:

"...Галанцева Надежда Спиридоновна... отчислена из рядов Красной Армии, в связи с чем учетное дело на нее отправляется в РО НКГБ Голышмановского района".


Никакого "направления в военкомат" Надежда не получила. Из фильтрационного дела видно, что выставленная из Красной армии 20-летняя Галанцева какое-то время работала секретарем совхоза "Ламенский". Потом след ее затерялся.

...В Голышмановском райвоенкомате, сотрудницей которого шестьдесят с лишним лет назад так и не стала ст. сержант медицинской службы Галанцева, нас сразу поправили: не ГаланцЕва, а ГаланцОва. Но никаких данных в архиве РВК не обнаружено. В книге "Солдаты Победы" о ней тоже нет упоминания. Но попросили перезвонить позднее, а после звонка выдали телефоны тюменских родственников Надежды Спиридоновны. И уже в Тюмени, по цепочке, от Галанцовых к Рогачевым и обратно, удалось собрать крохи сведений. О том, что много лет назад Надежда Спиридоновна уехала в Нижний Тагил. И оттуда никаких связей с родными не поддерживала. Ее двоюродные сестры деталей и причин отъезда не помнят. Был ли ей вручен в конце концов орден Красного Знамени, к которому она представлена, - никто не знает. Давно это было, да и большинство наших собеседников весьма преклонных лет. Лишь знают, что ветеран войны Надежда Галанцова умерла несколько лет назад и там же, в Нижнем Тагиле, похоронена.


Послесловие

Три судьбы, три портрета, как и положено в триптихе. Валерия Гнаровская. Мария Родькина. Надежда Галанцова. Их истории разнятся деталями. Но все вместе, на наш взгляд, что-то дорисовывают, добавляют к большому историческому полотну под общим названием "Двадцатый век". Тот самый век, который принес столько обид, что и официально закончившись, он все еще в нас, все еще бередит сердце старой болью.


* А. Петрушин. "Идут по войне девчата, похожие на парней". "Наше время", 23 февраля 1993 г.

** Стиль документа сохранен.