МИРНОЕ БРАТСТВО
(Журнал «ФАК'food»: punk/hardcore d.i.y.-zine, №1, декабрь 2004, Иркутск, makima @ yandex.ru, klown @ rambler.ru)
ОСТРОВКИ ДУШЕВНОГО ПОКОЯ
Среди проповедников безгосударственного общества Лев Толстой занимает видное место. И не только потому, что он великий русский писатель, но, прежде всего, потому, что первым понял и объяснил ненужность вооруженной борьбы ради достижения свободы. Страстная проповедь писателя против государственного насилия и церковного обмана дала всходы не только в среде интеллигенции. Тысячи рабочих и крестьян селились коммунами, общинами и артелями, чтобы совместно трудиться, отказывались платить налоги и идти на военную службу. В 20-е годы под Москвой были созданы Новоиерусалимская коммуна имени Льва Толстого и коммуна «Жизнь и труд».
Кого только не было среди коммунаров! Бывший «барин» и забитый нуждой мужик, забросивший свой диплом студент и солдат, не захотевший больше быть пушечным мясом, эсер-боевик и красный партизан, анархист и следователь ЧК, сектанты разных течений и городская учительница, рабочий оружейного завода и работница политотдела Красной Армии. Всех объединяла любовь не к человечеству и не к будущим поколениям, а к каждому человеку, живущему сейчас на грешной земле.
Основатель коммуны «Жизнь и труд» Борис Мазурин еще со школьной скамьи примкнул к большевикам. Его отец-толстовец пробовал говорить о непротивлении злу насилием, но сына тогда чуть не тошнило от слова «любовь». «Какая любовь, когда кругом враги!» кричал он. В феврале 1921 года умер Петр Кропоткин. Студенты-анархисты устроили в Горной академии вечер его памяти. На вечере были и толстовцы. На вопрос студента Мазурина: «Какая разница между анархистами и толстовцами?» один из анархистов ответил: «Разница та, что толстовцы более последовательны, чем мы». Спустя год несколько молодых людей решили вести коллективное хозяйство. Среди них был и Мазурин.
Среди коммунаров были Ефим Сержанов и Швильпе, напоминавшие героев Андрея Платонова. Они называли себя всеизобретателями, спали по 2-3 часа в сутки, все делали, своими руками, но мечтали создавать не только сеялки и молотилки, но и искусственные солнца. Хотели устроить межпланетные сообщения, сделать жизнь человека вечной, экспериментировали над своими организмами и даже изобрели собственный язык. Это были неистощимые выдумщики и прилежные работники, они не пили, не курили, не бранились, не знались с женщинами и были всегда веселы. Единственным их недостатком было чрезмерное увлечение трудом, что вызывало недовольство других коммунаров: «Работай, работай, даже почитать некогда!», «Коммуна «Жизнь и труда - труд есть, а жизни нет!» Два чудака даже в анархизме придумали особое течение и называли себя экстархистами, то есть, внегосударственниками. Через два года оба ушли из коммуны. Хозяйство поглощало все их время, а им хотелось изобретать. След этих необычных людей затерялся, и после их ухода лидером коммуны стал Борис Мазурин.
Он оставил Горную академию, чтобы полтора десятка лет отдать свободному труду, затем провести долгие годы в краю вечной мерзлоты и в конце жизни написать хорошую книгу о своих погибших товарищах. Нет, не о товарищах, а о братьях и сестрах так они себя называли, хотя церковных догм никто не признавал.
Они признавали добровольный труд, не за зарплату и не из-под палки, но никому своего мнения не навязывали. Толстовские коммуны возникали повсюду на Украине, в Киргизии, Башкирии, на Черноморском побережье, на Орловщине, Смоленщине, Брянщине, в Сибири. В коммуне «Жизнь и труд» жило свыше 500 человек.
Когда делегация толстовцев пришла к Сталину и просила не вмешиваться в их жизнь, он сказал: «В военном деле вы нам не помощники, а в мирном строительстве мы знаем вас как людей честных и трудолюбивых».
В КРУГЕ НЕНАВИСТИ
Толстовцы были подлинными коммунистами и не могли понять, за что партия, именующая себя Коммунистической, давит их повсеместно, не дает жить и работать, сажает в тюрьмы и расстреливает. Один из известнейших толстовцев Василий Янов еще при царе сидел в тюрьме за отказ идти на войну.
Освободившись после революции, молодой крестьянин решил искать правду в политических партиях и первым делом пошел к эсерам. С головой окунулся в чтение эсеровской литературы и «как ошпаренный выскочил оттуда. Но я еще верил, что есть другие благодетели крестьян и рабочих, пошел к большевикам и опять решил начать с книг. Я увидел, что эти партии создали себе каких-то воображаемых крестьян и рабочих, которых они возвеличивали на словах, а к живым людям относились, как и прежняя власть, на основе насилия и приказа.
Ожегшись на партиях, добивающихся власти над людьми, я пошел к анархистам, отрицавшим власть. К ним я всегда заходил свободно и, просто. Ко мне здесь не предъявляли никаких требований, и я честно пользовался их литературой, которая меня обновляла своей высокой нравственностью и глубиною мысли. У них я увидел произведения Толстого. Я это место назвал не политическим притоном, а действительно свободным клубом, где широко охватывается вся человеческая жизнь и освещается разумной мыслью, тем обновляя мир людской»... Крестьянин Янов, подлинный самородок, философ, никогда не жил в коммунах. Он предпочитал возделывать землю одной только лопатой, чтобы не мучить животных, но и этот безобидный человек был схвачен «благодетелями крестьян и рабочих» и заброшен в стылую Воркуту. Даже там он отказывался есть мясо и носить обувь и одежду из шкур животных».
Уже в 60-х годах он писал: «Все политические движения признавали Толстого только тогда, когда он сидел в графском кресле с папиросой в зубах, описывая кровавую вражду между людьми. Но когда Толстой стал разоблачать все эти суеверия церкви, государства, науки, тогда они возненавидели Толстого. И в этой ненависти к Толстому сошлись и церковники, и монархисты, и черносотенцы, и революционеры, потому что в основе у них у всех было одно насилие».
С началом коллективизации начался повсеместный разгром толстовских поселений. У коммунаров отбирали имущество, урожай, закрывали их школы и детские сады, арестовывали общинников как классовых врагов. Один из старых толстовцев писал после разгрома своей коммуны:
Чем толстовцы провинились
Пред свободною страной?
За что прав своих лишились
Жить в коммуне трудовой?
Может, в том лишь провинились
Пред свободною страной,
Что по совести стремились
Жить, как учит Лев Толстой!
ПУТЬ НА КРАСНУЮ ГОЛГОФУ
Уцелевшие коммунары обратились во ВЦИК с просьбой разрешить им переселиться в Сибирь на неосвоенные земли и начать все сначала. Старый друг и секретарь Толстого В. Г. Чертков обратился за помощью к Калинину, и «всесоюзный староста» уважил просьбу известного литератора, В 1930-м году обобранные до нитки мирные труженики получили разрешение переселиться в Томскую область.
Со всей страны потянулись в Кузнецкий (тогда Сталинский) район коммунары, еще не павшие под серпом коллективизации. Ехали уральцы из артели «Мирный пахарь», волжане из общины «Всемирное братство». Центром притяжения переселенцев стала коммуна «Жизнь и труд», в которую влились члены разгромленной Новоиерусалимской коммуны. В первое же лето на Томь переселилось свыше тысячи человек. Начали с нуля, с землянок. Местные власти сначала не воспринимали коммунаров всерьез, но когда уже через два года толстовцы сняли урожай, какой и не снился государственным колхозам, забеспокоились.
Вначале они попробовали превратить коммуну в обычный колхоз, а когда это не удалось, обложили ее непомерным налогом. Несмотря на это, толстовцы не голодали, сумели построить к концу 1934-го года 35 домов, столовую, баню, провести водопровод, обзавелись библиотекой и радио. Появились мельница, кузница, хлебопекарня, теплица, парники и зерносушилка. Эти люди умели работать и отдыхать. По выходным устраивались танцы и хоровые пения, но ни брани, ни спиртного не было и в помине. Это были действительно лучшие представители народа, хотя и не имели на груди ни церковных, ни Георгиевских крестов.
Начиная с 1935-го года коммунаров вновь стали арестовывать. Забирали молодежь за отказ от военной службы. Председатель совета коммуны Борис Мазурин писал много лет спустя: «Отказывается в фашистской Италии молодой человек брать оружие - карают, отказывается в царской России - карают, отказывается у нас в Советском Союзе - карают, отказывается в «свободной» Америке - карают. Страны разные, а отношение к людям одинаковое, и слова-то везде одинаковые «изменник Родины».
Коммуна продолжала жить и работать, хотя уже закрыли школу, арестовали учителей и членов выборного совета коммуны, нагло выгребали сено и урожай. Взрослых работников становилось все меньше. На допросах толстовцы вели себя с достоинством. Многие отказывались добровольно идти на допрос, в суд, в тюрьму. Они ложились на землю и говорили мучителям: «Мы не хотим развращать вас своей покорностью». Их тащили волоком, реже на руках. Они не отвечали на оскорбления, не сопротивлялись побоям. Когда над ними издевались, они умолкали, и никакая сила не могла заставить их говорить. Если же с ними говорили по-человечески, они отвечали прямо, не таясь.
Допрашивает следователь толстовца, в прошлом солдата германской войны, Георгиевского кавалера, прозревшего после страшной бойни, воткнувшего штык в землю и пошедшего в царские тюрьмы.
- Признаешь питы Советскую власть?
- Я не признаю никакой власти насильственной.
- И Советской? - Никакой!
И это в 1937-м году! Многие ли «железные коммунисты» обладали таким мужеством?
Сотни толстовцев погибли в лагерях. Оставшиеся в живых были расстреляны в 1941 году за отказ брать в руки оружие. Коммуна «Жизнь и труд» погибла в 1939 году, когда ее, обескровленную, превратили в рядовой колхоз. Женщина-коммунарка, работавшая в этом колхозе, рассказывала:
- Стали мы все бабы воры, вся жизнь пошла на воровство. Мужиков нет, детей кормить нечем. Ну и тащишь все. Вот поэтому-то я и не хотела, чтобы дети в колхозе оставались, приучались к воровству.
Позже толстовцы, выжившие в лагерях, писали, что учение так называемых коммунистов удивительно походит на учение церковников, которые предлагают на земле терпеть лишения и беды, обещая за гробом вечное блаженство. Толстовцы исповедовали «Царство Божие» на земле и хотели достичь идеала в этой жизни. А может быть, и достигли? Что дало им такую силу, которую не сломили ни царские тюрьмы, Ни большевистские пули и лагеря?
Толстовцы были анархистами-коммунистами и не поклонялись ни власти, ни деньгам. Сейчас это не модно. Коммуна плохо, частная собственность - хорошо, анархия - хаос, бряцание оружием - патриотизм, любовь к государству - священный долг, хождение в церковь скоро станет обязанностью. Мне же ближе и родней эти идеалисты. Светлая память вам, сильные Духом!