"СПИДОЛА"
(«Новая Польша», 2005, №7-8)
http://novpol.ru/index.php?id=455
Сташеку и Миреку
в 25-ю годовщину создания "Солидарности"
"Спидола" - так назывался замечательный, пользовавшийся большим спросом портативный радиоприемник, который в СССР производили на экспорт.* Стоил он относительно недорого, и некоторое время его можно было купить в государственных магазинах - разумеется, по знакомству или заплатив соответствующее вознаграждение продавцу. Главным достоинством "Спидолы" было то, что она обеспечивала более или менее чистый прием постоянно глушившихся передач Би-Би-Си, "Голоса Америки" и "Свободной Европы". По тем временам, да еще учитывая ее преимущества, "Спидола" была не так уж велика - она умещалась в небольшом портфеле или в наплечной сумке, благодаря чему мы могли брать ее с собой в отпуск. В тот год нашей базой было маленькое, всего в пять домов, селение на поляне, затерявшееся среди елово-пихтовых лесов в одной из укромных, проточенных рекой долин Татранского национального парка. От ближайшего магазина, куда два раза в неделю завозили хлеб, газетного киоска или хотя бы шоссе его отделял по меньшей мере час пути по одной из утомительных горных троп. Именно там нас (т.е. меня, жену и присоединившегося к нам в порядке исключения Адама Михника) застало то памятное лето 1980 года. Адама мы уговорили спрятаться там от преследований госбезопасности и заодно немного отдохнуть. О месте его пребывания не знал никто, кроме нас и, разумеется, гуралей, у которых мы жили. Позднее мы узнали, что его искали не только геэбисты, но и обеспокоенные друзья, причем обе стороны подозревали друг друга. Сообщение о загадочном исчезновении Михника передавали даже в западных новостях. Конечно, Михник не мог соблюсти закон о прописке, особенно строгий в приграничной полосе, и встать на учет в старостве, к которому было приписано селение. Мы объяснили нашим хозяевам, что тогда к ним явятся не только охранники из национального парка и пограничники, но и - может быть, в первую очередь - ГБ и милиция. А будет контроль - ну и пусть! Непрописанный всегда мог быть случайным гостем - только что приехал и уже уезжает. Соседей опасаться не приходилось: в приграничных селениях слабое зрение и слух были ценными, а может, и необходимыми для выживания добродетелями. Видимо, всех тамошних жителей соединяла невидимая сеть связей и пограничных сделок, в которую дополнительно вплетались сложные отношения с национальным парком. Местные привыкли держать язык за зубами. Михник мог спокойно жить инкогнито в селении, где его называли просто Адам. Переутомленный и не привыкший к горному воздуху и прогулкам, он рано засыпал в своей комнатке на чердаке, тем самым компенсируя хронический недосып. Между тем именно поздними вечерами были лучше всего слышны западные радиостанции. В горах наша "Спидола" работала еще качественнее, чем в низинной Мазовии. В полуподвальной кухне стоящего на склоне горы дома мы вместе с хозяевами слушали последние известия. Больше всего новостей о том, что делалось в Польше, передавала "Свободная Европа". А новости эти были таковы, что мы ощутили необходимость во внутренней цензуре и наложили мораторий на передачу Михнику сведений о волне забастовок, которая охватила всю страну после того, как 1 июля было объявлено о повышении цен на мясо и мясопродукты. Бастовали уже не только отдельные предприятия, но и целые промышленные центры и даже города. Очередные уступки властей приводили к тому, что стоило кончиться одной забастовке, как в других местах тут же начинались новые. 20 июля в Люблине забастовка на одном из заводов переросла во всеобщую стачку.
Было ясно, что, узнав о происходящем, Михник немедленно вернется в Варшаву, где его снова настигнет гебуха. Я не хотел, чтобы он прерывал отдых - пожалуй, первый за многие годы. Не хотел я этого еще и потому, что не связывал с разыгравшимися событиями особых надежд. Коммунизм казался мне относительно прочной и, несмотря ни на что, устойчивой системой, опирающейся на военную мощь и всевластье полиции, системой, на страже которой как-никак стояла мировая сверхдержава. Двенадцатью годами раньше, в 1968 году, с той самой горной поляны я много дней бессильно наблюдал, как на юг, в Чехословакию, летит авиационная армада. После того как 14 августа на Гданьской судоверфи началась итальянская забастовка, которая почти мгновенно перекинулась на другие верфи, порты, фабрики и даже городской транспорт, я ожидал скорее повторения кровавой расправы, учиненной в Гданьске и Гдыне в декабре 1970 года. У меня живо стояло перед глазами, как в ту морозную и снежную ночь, уже зная, чтo случилось в Гданьске, я шел мимо одного из варшавских рабочих общежитий, а из окон до меня доносились звуки шумной гулянки, звон рюмок, музыка и топот танцующих пар. Бессильное бешенство и слезы, наворачивающиеся на глаза. Из-за всего этого я тем более не хотел передавать Михнику всё новые волнующие вести. А забастовка на Балтийском побережье продолжалась и разрасталась. 18 августа судоверфь выдвинула знаменитое 21 гданьское требование. В первом и главном из них речь шла о праве создавать независимые профсоюзы. Тем временем на поляне жизнь так и шла бы своим чередом, если б не какой-то продавец, завернувший две бутыли керосина в свежие газеты. Бутыли мы принесли в рюкзаке нашим хозяевам - керосиновые лампы были единственным видом освещения, применявшимся в селении. К несчастью, газеты эти попали в руки Михника. На следующий день он выехал в Варшаву, где, разумеется, был немедленно арестован. Мы с женой остались еще на несколько дней, так, чтобы успеть в школу на рутинное организационное собрание перед началом учебного года. Тогда мы и не подозревали, что это были последние наши каникулы в горах.
31 августа на Гданьской судоверфи было подписано двустороннее соглашение между Объединенным забастовочным комитетом и правительственной комиссией. В этом соглашении были такие слова: "Считаем целесообразным создание новых самоуправляющихся профессиональных союзов, которые были бы подлинными выразителями интересов трудящегося класса (...) Правительственная комиссия подтверждает, что правительство гарантирует и обеспечивает новым профессиональным союзам полное соблюдение независимости и самоуправляемости - как в их организационной структуре, так и в функционировании на всех уровнях". Случилось нечто неслыханное и невероятное! Власти коммунистического государства допустили существование независимой от них, самоуправляющейся общественной организации. Они гарантировали это! Называлось ли это профсоюзом или как-нибудь иначе, уже не имело значения. Важна была независимость от государства, а значит, и от партии, что означало подрыв монополии на власть. Трудно было поверить в эти слова. Весь прежний опыт, да и знакомство с фактами из более далекого прошлого верить не позволяли. Единственный вопрос звучал: сколько все это продлится и чем кончится?
Однако пока карнавал только начинался. 8 сентября, вскоре после начала учебного года, неожиданно состоялось собрание ячейки Союза польских учителей, членами которого в обязательном порядке были все работники школы. А причиной, как заявила в начале собрания многолетняя председательница ячейки, было то, что теперь настала такая мода: все предъявляют властям требования. Значит, и мы должны подумать и выдвинуть какие-нибудь требования. Я тут же потребовал провести предварительное голосование о том, кто в новой ситуации останется членом СПУ, а кто хочет создать новый, независимый, самоуправляющийся профсоюз. Из 24 присутствовавших на собрании учителей, административных работников, уборщиц, кухарок и сторожей за новый профсоюз проголосовал 21 человек. Остальные трое (партийный директор школы, его заместитель и председательница ячейки СПУ) покинули собрание. Вскоре оказалось, что мы не были исключением. 10-11 сентября в Варшаве состоялся первый учредительный Всеобщий съезд делегатов Независимого самоуправляющегося профессионального союза работников науки, техники и образования (НСПС РНТиО). 9800 членов, основавших ячейки нового профсоюза в 127 институтах, прислали на съезд 286 делегатов. Первый плод соглашения, за которое боролись судостроители, созрел в течение каких-нибудь десяти дней. Между тем по всей стране бывшие забастовочные комитеты объединялись в межзаводские и преобразовывались в учредительные комитеты новых профсоюзов.
17 сентября делегация НСПС РНТиО из четырех человек участвовала в организованной на Гданьской судоверфи встрече объединенных комитетов со всей страны. Прения были бурными. Лех Валенса противился созданию единого всепольского профсоюза, к чему стремились представители почти всех тридцати с лишним объединенных комитетов, за исключением гданьского. Гданьский комитет во главе с Валенсой выступал за профсоюзы регионального уровня. Когда, наконец, перевесило мнение большинства, оказалось, что выход из патовой ситуации отнюдь не найден. Возникли какие-то новые трудности. Шли закулисные консультации. После их завершения у советников были явно озабоченные лица. Они чего-то ждали. Я спросил у Бронислава Геремека и Тадеуша Мазовецкого, что происходит. Оказалось, что Валенса, согласившись на единый всепольский профсоюз, уперся, чтобы назвать его "Солидарность". По мнению советников, такое название годилось скорее для артели молочников или сапожников, так как в те времена провинциальные артели часто выбирали себе названия вроде "Будущего", "Зари" или "Рассвета". Многие боялись давать подобное название большому, всепольскому, только-только создающемуся профсоюзу. Дискуссии, беспокойство и ожидание затянулись до глубокой ночи. Когда наконец Валенса появился снова, в зале воцарилось напряженное молчание. Все ждали. После долгой паузы в полной тишине послышались его слова: "Объявляю о создании единого независимого самоуправляющегося профессионального союза... - тут Лех остановился. Стояла тишина. Наконец он почти выкрикнул: - "Солидарность"!" Только тогда все грянули гимн: "Еще Польска не згинела..." Независимый самоуправляющийся профсоюз "Солидарность" стал действительностью.
13 октября на II Всеобщем съезде делегатов НСПС РНТиО 450 из 455 делегатов, представлявших уже 18 910 членов профсоюза из 199 институтов, проголосовали за вступление в НСПС "Солидарность". Один делегат голосовал против, а четверо воздержались. Вскоре "Солидарность" в своих рядах имела почти 10 миллионов человек, что сщставляло 80!% трудящихся.
Карнавал кончился меньше чем через полтора года. 13 декабря 1981 г. военное положение загнало "Солидарность" в подполье. Вновь сжала свои клешни цензура. С новыми силами заработали глушилки. "Спидолы" опять вернулись на почетное место. Впрочем, они не пригодились тем, кто был вынужден не только работать, но и жить в подполье. Для кочевой жизни они были слишком громоздкими и тяжелыми. Им на смену быстро пришли новые миниатюрные транзисторные приемники, контрабандой провозившиеся в Польшу с Запада. Однако "Спидолы" оказались незаменимы для тех, кто вел как бы двойную жизнь, сохраняя обычный ритм ежедневных занятий и в то же время работая для подполья. Со временем эти изношенные до предела, да к тому же еще и устаревшие приемники отказывали. Тогда их приводил в порядок неоценимый Сташек Русинек, член правления НСПС "Солидарность" Мазовии. Счастливо избежав интернирования, он занимался ремонтом теле- и радиотехники. Однако его главная заслуга заключалась в том, что он был незаменимым связным между подпольной "Солидарностью" и епископатом. Именно благодаря вмешательству епископата Мирека Одоровского, казначея Мазовецкого региона и рабочего уже не существующего электролампового завода им. Розы Люксембург, удалось вытащить из тюрьмы в Бялоленке и на "скорой помощи" привезти прямо на операционный стол. Впоследствии оба они окружали заботой семьи интернированных или скрывавшихся и работавших в подполье товарищей. С тех самых постепенно стирающихся в памяти времен к Сташеку приклеилось прозвище "Спидола". Сегодня "Спидола" получает пенсию по инвалидности и подрабатывает в качестве консьержа, а Мирек пополнил ряды безработных. Автору этих строк повезло: вместо того чтобы слушать "Свободную Европу", он пишет статьи для "Новой Польши".
