ЦИФРОВОЙ КОД ГОРОДА
("Тюменский курьер", 3 декабря 2008 г. № 220 (2512), 4 декабря 2008 г. № 221 (2513), 10 декабря 2008 г. № 225 (2517), рубрика "О чем молчат улицы Тюмени")
До первого массового переименования в 1922 году тюменских улиц числительные в их названиях были лишь порядковыми номерами.
В отличие от Большой Монастырской (сейчас Коммунистическая), имелись 1-я и 2-я Монастырская (Димитрова и Свободы). Цареву улицу (Коммуны) дополняли 1-й, 2-й и 3-й Царевы проулки (улицы Красногвардейская, Розы Люксембург и Железнодорожная). 1-я и 2-я Казачья улицы сейчас Кузнецова и Грибоедова, 2-я Острожная – Достоевского, а 2-я Овражная – Усиевича. 1-я и 2-я Заозерная стали Заозерной и Маяковского, 1-я и 2-я Поперечнобереговые – Игарской и Ангарской. Окраинные четыре Машаровские и столько же Кузнечных улиц получили персональные названия: Механическая, Кузнецовская, Водопьянова (местного революционера-речника, а не полярного летчика), Новоселова (предгубисполкома, а не первого проректора нефтегазового университета), Максима Горького, Мельничная, Кузнечная, Мурманская.
После 1922 года цифры в названиях улиц стали играть смысловую роль: двухзначные числительные свидетельствуют о важных исторических событиях.
25
Одной из первых была переименована Ильинская, где с 1836 года находилась Пророко-Ильинская церковь (закрыта в 1929 году). Пятилетнюю годовщину октябрьских событий 1917 года в новом названии Ильинской улицы закрепили числительным – 25-го Октября.
Этот день двумя годами позже пролетарский поэт Маяковский выделил в поэме «Владимир Ильич Ленин»:
Когда я
Итожу
То, что прожил,
И роюсь в днях –
Ярчайший где,
Я вспоминаю
Одно и то же – двадцать пятое,
первый день.
Споры политиков и историков о том, как называть октябрьские события 1917-го – Великой социалистической революцией или государственным переворотом – продолжаются. Хотя Ленин, Троцкий и Сталин слова «революция», «переворот», «восстание» и «захват власти» употребляли как синонимы.
Крупнейший русский теоретик марксизма Георгий Плеханов в открытом письме к петроградским рабочим предостерег: «Не подлежит сомнению, что многие из вас рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство А.Ф. Керенского, и власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Скажу вам прямо: меня эти события огорчают».
Плеханов не стал называть происшедшее ни революцией, ни переворотом… Просто и ясно счел это прискорбным явлением.
Другой вопрос: почему 25-е стало главным днем русской смуты 20-го века? Ответ на этот вопрос у Ленина: «24 октября будет слишком рано действовать – для восстания нужна всероссийская основа, а 24-го не все еще делегаты на съезд приедут (речь шла о II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов – А. П.). С другой стороны, 26 октября будет слишком поздно действовать: к этому времени съезд организуется. Мы должны действовать 25 октября – в день открытия съезда, так, чтобы сказать ему – вот власть…» Такова тайна этого дня.
В Тюмень известие о восстании в Петрограде пришло вечером 26 октября из Екатеринбурга. Срочно проведенное в ночь на 27 октября заседание исполнительного комитета Тюменского Совета при участии городского самоуправления, общественных организаций и политических партий к событиям в российской столице отнеслось отрицательно.
Свою политическую независимость от Петрограда и соседних Екатеринбурга и Омска, где сразу же была провозглашена Советская власть, Тюмень сохраняла четыре месяца. Пока в город не ворвался с запада 1-й Северный летучий морской карательный отряд. Его возглавлял помощник секретаря технического отдела Петроградского военно-революционного комитета Запкус, именовавший себя «комиссаром Северного района Европейской России и Западной Сибири».
Начальник тюменской уголовной милиции Кислицкий успел составить рапорт «об обстоятельствах захвата власти в Тюмени большевиками 27 февраля нового стиля в 10 часов утра». «Самого Кислицкого, – дописали в рапорте его подчиненные, – сразу же увели на станцию Тюмень в карательный отряд известного палача Запкуса».
Приказом N 1 Запкус объявил о введении с 4 часов дня 28 февраля 1918 года военного положения в Тюмени. Пункт 10 приказа гласил: «Все лица, замешанные в подстрекательстве к погромам, в агитации против существующей рабоче-крестьянской власти, будут без дальнейших разговоров и рассуждений в два счета на глазах всех уничтожаться».
Приказом N 4 Запкус наложил контрибуцию в размере двух миллионов рублей золотом на состоятельных горожан. Причем «один миллион должен быть внесен 4 марта и один миллион – 6 марта.
Очевидец тех событий Дружинин вспоминал: «… Возвращаясь из депо, я увидел на станции около водонапорной башни группу людей. Тут же на запасном пути стоял поезд, состоящий из пассажирских вагонов: это был штаб матросов во главе с Запкусом (видимо, латыш или еврей). Этот отряд занимался сбором контрибуции с купцов Плотникова, Гусевой, Колокольникова и других. При проведении обысков адъютант Запкуса Андреев из квартиры Колокольникова присвоил золотые часы. Запкус узнал об этом от матросов. Вот этот Андреев и стоял у башни, а Запкус объяснял зевакам вроде меня о случившемся. Тут же самолично у нас на глазах он расстрелял своего адъютанта. Тогда я сразу поверил в справедливость и вечность этой новой власти».
Установив в Тюмени Советскую власть, Запкус 7 марта с награбленным золотом и захваченным в нашем городе в качестве заложника бывшим первым премьер-министром Временного правительства России князем Георгием Львовым отбыл в Екатеринбург. Там, по словам Львова, «Запкус попался в каких-то нечистых делах и очутился в тюрьме. Его отряд распался…» Дальнейшая судьба Запкуса неизвестна. Куда исчезли вывезенные им из Тюмени ценности, никто не знает. Скорее всего, они были спрятаны в полосе отчуждения железной дороги от Тюмени до Камышлова и ждут удачливого кладоискателя. Заниматься их розыском «по горячим следам» было некому и некогда: в Сибири и в России началась Гражданская война.
О жертвах этой междоусобицы напоминает другая цифра в названии улицы Тюмени.
, Улица 25-го Октября
26
Если верить советским историкам, столько бакинских комиссаров расстреляли в сентябре 1918 года на берегу Каспийского моря в Красноводске (сейчас Туркменбаши) белогвардейцы и английские интервенты.
Жертвам этой расправы поэт Сергей Есенин посвятил «Балладу о двадцати шести»:
«В такую ночь и в туман –
Расстрелял их отряд англичан».
Но и тогда в Закавказье, собственно, не было красных и белых, а Гражданская война здесь сразу же приобрела межнациональный характер. После октября 1917-го бразды руководства принял Закавказский сейм из представителей грузинских, армянских, мусульманских и русских партий, заседавший в Тифлисе (Тбилиси).
Большевики послали в этот регион Шаумяна, объявившего себя «верховным комиссаром Закавказья». Он осел в Баку, создал там свой Совнарком («бакинские комиссары»), но до поры до времени активно проявить себя не мог – в Бакинском совете большинство составляли эсеры и мусульмане.
После заключения в марте 1918-го Брестского мира Турция вторглась в Закавказье. Защищать Тифлис было некому, кроме грузинских и армянских партизанских дружин да малочисленного отряда русских добровольцев полковника Ефремова. Мусульманская часть сейма явно склонялась к туркам. Над грузинами и армянами нависла угроза резни.
В мае 1918-го сейм распался – вместо одной Закавказской республики стало три – Грузия, Армения, Азербайджан.
В Баку Совнарком под флагом «мусульманской угрозы» захватил власть, привлек на свою сторону полк армянского ополчения Амирова, возвращавшийся через Баку из Персии (Иран), поднял на нефтепромыслах «красную гвардию», с энтузиазмом воспринявшую возможность пограбить. Война пошла по мусульманским кварталам. Началась резня татар (так тогда называли азербайджанцев). На помощь единоверцам выступили горцы – между Черным и Каспийским морями возникла кровавая неразбериха.
В Баку сложилась критическая ситуация. Начался голод – вместо хлеба выдавали орехи. Подвоза продовольствия из России не было, а окрестные жители – татары (азербайджанцы), ничего не хотели давать «армянскому правительству». Ведь в составе «бакинской коммуны» было только двое мусульман – Азизбеков и Везиров, а большинство – армяне: Шаумян, Корганов, Каринян, Саакян, Микоян, Авакян … Да и к власти пришел Совнарком в ходе антимусульманской кампании.
Авторитет комиссаров падал с каждым днем. Расстрелы недовольных политикой большевиков не помогали. Два наркома, левые эсеры Киреев и Покровский, даже попытались сбежать. Их поймали и расстреляли за дезертирство.
Из-за голода и угрозы турецкой резни рабочие бакинских нефтепромыслов требовали на митингах приглашения англичан.
30 июля 1918 года турецкие войска начали штурм Баку. На следующий день Совнарком сложил свои полномочия под предлогом: обращение к англичанам противоречит условиям Брестского договора. Комиссары стали грузиться на пароходы, намереваясь удрать в Астрахань. Попытка бегства вызвала взрыв негодования. Бакинских комиссаров арестовали, а потом отпустили: в Закавказье прибыли английские войска. Но Совнарком отказался сотрудничать с англичанами. Председатель бакинской ЧК ТерГабриелян получил от Ленина секретную телеграмму: «В случае опасности сдачи Баку город нужно сжечь полностью».
Бакинские комиссары опять погрузились на пароходы и попытались сбежать. Канонерки Каспийской флотилии нагнали их у острова Жилого и вынудили вернуться. 15 августа членов Совнаркома снова арестовали.
Без них Баку держался еще месяц. 11 сентября по окончании следствия их постановили предать за дезертирство военно-полевому суду. Но бои уже шли на окраинах города. В суматохе комиссары сбежали из тюрьмы и вместе с остатками дружины Амирова на пароходе «Туркмен» оставили Баку, занятый английскими частями и мятежными азербайджанцами из «Мусават».
Межпартийная грызня и политические игры стоили огромных жертв: в те дни мусульманами было вырезано в Баку свыше 30 тысяч армян.
А на пароходе «Туркмен» начались разногласия. Команда отказалась идти в большевистскую Астрахань, прослышав о тамошнем терроре Кирова. Капитан Полит сообщил пассажирам, что до Астрахани все равно не хватит топлива (за что в 1924 году был расстрелян вместе со своими матросами). Пошли в Красноводск.
Здесь на окраине России, в Ашхабаде и Красноводске, был единственный островок победного восстания эсеров против Брестского мира с Германией. Только здесь эсеровские повстанцы во главе с рабочим-железнодорожником Фунтиковым и местные кадеты, возглавляемые графом Доррером, смогли тогда свергнуть режим большевиков и взять власть в Закаспийском крае, опираясь на поддержку туркменских националистов.
До прибытия в Красноводск парохода «Туркмен» эсеры Фунтикова уже успели расправиться с местными девятью ашхабадскими комиссарами во главе с грузином Телией.
Именно закаспийские эсеры приговорили бакинских большевиков к смерти «за измену делу революции и социализма». Расправа с комиссарами бакинского Совнаркома – это внутренняя разборка двух левых социалистических партий. Так что белогвардейцы, в их классическом определении, в расправе с пассажирами парохода «Туркмен» не участвовали.
Пришедшие сюда в 1919-м на смену «закаспийцам», настоящие белые из армии генерала Деникина эту бессудную казнь не одобрили, провели следствие и выяснили, что эсеры расправились здесь с их общими врагами – большевиками.
В отличие от белогвардейцев, эсеры из «Закаспийского правительства» не утруждали себя юридическими формальностями, никакими военно-полевыми судами себя не утомляли и убивали своих союзников – большевиков по приказу, без церемоний.
Следствие паровозного машиниста Фунтикова ограничилось одной бумажкой, найденной у наркомвоенмора Корганова. Это был список, составленный еще в бакинской тюрьме. 25 фамилий в списке были помечены крестиками. Сидевшие в бакинской тюрьме комиссары, чтобы составить «общий котел» из передач, тщательно отбирали, кого принять в компанию. Эти 25 крестиков и стали основанием смертных приговоров. 26-м стал командир дашнакской дружины Амиров.
При таком «следствии» уцелел бакинский нарком Анастас Микоян, которого из-за его скупости сокамерники не взяли в «общак» и в продуктовый список не включили. Зато под расстрел попали далекие от руководства охранники, которые оказались в злосчастном списке. В число 26-ти не вошел и первый бакинский чекист Тер-Габриелян. Он успел сбежать из Баку между первым и вторым арестами комиссаров и послужил советской власти еще до 1937 года, когда его ликвидировали как «врага народа» и «английского шпиона, выдавшего интервентам своих товарищей по бакинской коммуне».
Находившиеся в туркменских солончаках англичане в решение эсеров-закаспийцев казнить попавших сюда поневоле Шаумяна, Джапаридзе, Азизбекова и других бакинских комиссаров не вмешивались и уже точно их не расстреливали.
Собственно никакого пафосного расстрела, показанного в спектаклях и кинофильмах, и не было: обреченных на казнь дружинники Фунтикова вывели за Красноводск в пустыню и перебили. Сергей Есенин в принципе правильно описал эту бойню, видимо, зная от дружившего с ним знаменитого чекиста Якова Блюмкина некоторые ее детали:
В пески,
что как плавленый воск,
Свезли их за Красноводск,
И кто пулей, кто саблей в бок,
Всех сложили на желтый песок.
Только к концу 1919 года более радикальные эсеры из «Закаспийского правительства» свергнут Фунтикова и заключат вынужденный военный союз с Деникиным, который пошлет им за Каспий на помощь дивизию генерала Литвинова. С этого времени «закаспийцев» можно считать белыми. И то условно.
Советская историография в эти кровавые нюансы Гражданской войны не вникала, поэтому расправа с 26-ю бакинскими комиссарами стала (и продолжает оставаться) одним из самых громких и часто приводимых примеров «белого террора».
Во многих городах улицы назвали цифровым обобщением жертв Красноводской трагедии. Тюмень не стала исключением из этого правила.
После окончания Великой Отечественной войны городскую окраину Тюмени за 26-й школой застроили двухэтажными домами – для командного состава расквартированной здесь 6-й отдельной гвардейской Бериславско-Хинганской (?) дважды Краснознаменной ордена Суворова стрелковой бригады. От названия этого соединения новый квартал домов тюменцы стали называть «6-м военным городком».
Стоящая в Тюмени отдельным гарнизоном бригада напоминала крошечное государство. Штаб в здании в начале улицы Республики (сейчас здесь кожно-венерологическая больница) – нечто вроде правительства, идеология – за политотделом. Свои учреждения культуры: библиотека, клуб, «ленинские комнаты». Подсобное хозяйство, военторг и коммунально-эксплуатационная часть. «Тайная полиция» – особый отдел КГБ и собственная тюрьма – гауптвахта. В таких гарнизонах-государствах царил особый образ жизни, или, как сейчас принято выражаться, менталитет.
В 1953-м на базе бригады развернули 109-ю стрелковую дивизию с сохранением гвардейских боевых заслуг.
За вторыми путями от станции Тюмень к ДОКу «Красный Октябрь» разместились склады госрзерва, зашифрованные названием «почтовый ящик N 23» - мобилизационные запасы сухарей, круп и тушенки. Улицу, на которой находлись хлебомакаронный комбинат, базы горплодоовощторга, добровольное пожарное общество, областная контора кинопроката и грузовое автохозяйство N 2, назвали улицей 26 бакинских комиссаров. Со временем столь нехарактерная для топонимики Тюмени цифра забылась.
Улицу и расположенную здесь автобусную остановку именуют просто как «Бакинские комиссары». Но все чаще контролеры автобусов объявляют перед торможением «Рынок «Мальвинка». Рыночная терминология вытесняет «грамматику боя, язык батарей» и числительные расстрельных переворотов и операций. Но цифра из названия еще одной тюменской улицы исчезла по другой причине.
Улица Бакинских комиссаров
28
О подвиге 28 героев-панфиловцев страна впервые узнала из корреспонденции В. Чернышева «Слава бесстрашным патриотам», напечатанной в «Комсомольской правде» 26 ноября 1941 года. Там фигурировало некое «гвардейское подразделение», подвергшееся атаке 60 вражеских танков и нескольких батальонов пехоты.
«Получив, – по утверждению Чернышева, – основательную трепку на этом участке обороны, противник решил взять реванш на другом участке». 54 немецких танка атаковали оборонительный рубеж, который занимала «группа красноармейцев во главе с политруком Диевым». По словам журналиста, эта группа сдерживала неприятеля более четырех часов.
Вслед за Чернышевым корреспондент «Красной Звезды» Коротеев опубликовал 27 ноября очерк «Гвардейцы Панфилова в боях за Москву». Там утверждалось: «Десять дней, не стихая, идут жестокие бои на Западном фронте… Гвардейская дивизия имени Панфилова уничтожила около 70 танков и свыше 4000 солдат и офицеров…» Упоминал Коротеев и «особо отличившуюся группу бойцов Н-ского полка».
Через день в «Красной Звезде» появилась передовая «Завещание 28 павших героев». Автор этой статьи – литературный секретарь газеты Александр Кривицкий дал волю своей фантазии:
«Уже восемнадцать исковерканных танков неподвижно застыли на поле боя. Бой длился более четырех часов, и бронированный кулак фашистов не мог прорваться через рубеж, обороняемый гвардейцами. Но вот кончились боеприпасы, иссякли патроны в магазинах противотанковых ружей. Не было больше и гранат… И они сложили свои головы – все двадцать восемь…»
На следующий день после публикации передовой Кривицкому позвонил председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Калинин и попросил разузнать имена погибших в бою с немецкими танками, поскольку «нельзя, чтобы герои оставались безымянными».
Кривицкий отправился в Панфиловскую дивизию (сформированная в июле-августе 1941-го в Алма-Ате 316-я стрелковая дивизия впервые вступила в бой в октябре, а 18 ноября ее командир, бывший военком Киргизской ССР генерал-майор Иван Панфилов был убит). Как раз в тот день дивизия была преобразована в 8-ю гвардейскую и награждена орденом Красного Знамени. 21 ноября Военный совет Западного фронта ходатайствовал перед Сталиным о присвоении дивизии имени Панфилова.
На основе бесед с панфиловцами появился канонический вариант очерка Кривицкого «О 28 павших героях», опубликованный 22 января 1942 года в «Красной Звезде». Подвиг здесь оброс новыми мифами: политрук Диев стал Клочковым. Откуда-то взялся и полный поименный список погибших бойцов. Затем появилась поэма Николая Тихонова «Слово о 28 гвардейцах». По признанию поэта, «… материалами для написания поэмы послужили статьи Кривицкого, из которых я и взял фамилии, упоминаемые в поэме. Других материалов у меня не было… Вообще-то все, что написано о 28 героях-панфиловцах, исходит от Кривицкого или написано по его материалам».
В действительности на месте двух немецких танковых атак в районе разъезда Дубосеково удалось найти лишь шесть трупов, в том числе и труп политрука Клочкова. Кто именно погиб в том бою, неизвестно до сих пор. Судьбы большинства из 28 панфиловцев, удостоенных звания Героя Советского Союза, и ныне до конца не выяснены. Кроме подробностей жизни сержанта Ивана Евстафьевича Добробабина (Добробабы), который не погиб в бою 16 ноября, а попал в плен и позднее служил в немецкой вспомогательной полиции. (Кроме него из списка 28-и оказались живы еще четверо: Илларион Васильев, Григорий Шемякин, Иван Шадрин и Даниил Кужебергенов).
Причины, по которым началась канонизация подвига 28 героев-панфиловцев, редактор «Красной Звезды» Давид Ортенберг откровенно объяснил в 1948 году во время следствия по делу Добробабина: «Вопрос о стойкости советских воинов в тот период, когда враг стоял у стен Москвы, приобрел особое значение. Лозунг «Смерть или победа», особенно в борьбе с немецкими танками, был решающим лозунгом. Подвиги панфиловцев и являлись образцом такой стойкости. Она заключалась в том, что остатки 4-й роты 1075-го стрелкового полка 316-й стрелковой дивизии не отступили перед двумя атаками неприятеля. Исходя из этого, я предложил Кривицкому написать передовую статью о героизме панфиловцев, которая и была напечатана в газете 28 ноября 1941 года. Как сообщил корреспондент, в роте было 30 панфиловцев, причем двое из них пытались сдаться немцам в плен. Считая политически нецелесообразным показать сразу двух предателей, я оставил в передовой статье одного… В дальнейшем критика этой легенды в печати практически не допускалась, а каноническим текстом оставался очерк Кривицкого «О 28 павших героях» и основанные на нем позднейшие публикации того же автора».
Сам Кривицкий признался тогда же в 1948-м следователю МГБ: «… Я использовал рассказы капитана Гундиловича из полка Карпова, самого Карпова и комиссаров дивизии и полка Егорова и Мухамедьярова. В части же количества бойцов и их действий – это мой литературный домысел. Я ни с кем из раненых или оставшихся в живых гвардейцев не разговаривал. Из местного населения я говорил только с мальчиком лет 14-15, который показал место, где похоронен Клочков».
Тогда, в конце 1941-го – начале 1942-го командир и комиссар 1075-го стрелкового полка не стали разрушать легенду о 28 панфиловцах. Ведь эта легенда спасла их от суда и возможного расстрела. Сразу после боя у разъезда Дубосеково Карпов и Мухамедьяров были отстранены от занимаемых постов за то, что допустили большие потери в полку (согласно донесению Мухамедьярова в политотдел 316-й стрелковой дивизии от 18 ноября 1941 года, в ходе боев 16 и 17 ноября полк потерял 400 человек убитыми, 600 – пропавшими без вести и 100 – ранеными). Такое соотношение потерь (за два дня!) указывает как на значительное число пленных, так и на то, что большое число раненых было оставлено в беспомощном состоянии на поле боя и погибло от холода и потери крови. В том же донесении утверждалось, что полк нанес противнику значительные потери, уничтожив 15 танков и 800 неприятельских солдат и офицеров.
10 мая 1948 года Карпов дал следствию такие показания: «Техникой 316-я дивизия была очень слабо насыщена, особенно плохо обстояло дело с противотанковыми средствами; у меня в полку совершенно не было противотанковой артиллерии – ее заменяли старые горные пушки, а на фронте я получил несколько французских музейных пушек. Только в конце октября 1941 года на полк было получено 11 противотанковых ружей, из которых 4 ружья было передано 2-му батальону, в составе которого была 4-я рота (командир роты Гундилович, политрук Клочков)… Мы не успели укрепить свои позиции, как появились немецкие танки, которые рвались к Москве…
К 16 ноября 1941 года полк, которым я командовал, был на левом фланге дивизии и прикрывал выходы из г. Волоколамска на Москву и железную дорогу… Во 2-м батальоне было три роты: 4, 5 и 6-я… 4-я занимала оборону Дубосеково – Петелино. В роте было 120-140 человек… На участок полка, после большого авиационного налета и артиллерийской подготовки, особенно сильно поразившей позицию 2-го батальона, наступало свыше 50 танков… В течение 40-45 минут танки противника смяли расположения 2-го батальона, в том числе и участок 4-й роты… Вся рота дралась героически, причем из роты погибло свыше 100 человек, а не 28, как об этом писали впо-следствии в газетах. Насчет 28 панфиловцев – это сплошной вымысел… Никто из корреспондентов ко мне не обращался в этот период, да я и не мог говорить, так как такого боя 28-и не было. Я не знаю, на основании каких материалов писали в газетах, в частности в «Красной Звезде», о бое 28 гвардейцев из дивизии имени Панфилова. В конце декабря 1941 года, когда дивизия была отведена на формирование, ко мне в полк приехал корреспондент «Красной Звезды» Кривицкий вместе с представителями политотдела дивизии Галушко и Егоровым… В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было 28 гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему сказал, что с танками дрался весь полк, и в особенности 4-я рота 2-го батальона... Меня о фамилиях никто не спрашивал… Только в апреле 1942 года из штаба дивизии прислали готовые наградные листы и общий список 28 гвардейцев мне в полк для подписи…»
Таким образом, под случайно названную Кривицким и утвержденную Ортенбергом цифру 28 потом набрали такое же число фамилий погибших и пропавших без вести бойцов 4-й роты, не зная, что двое – Кужербегенов и Добробабин – попали в плен. Так же вымышлены корреспондентом были и слова политрука Клочкова «Ни шагу назад!» в первом очерке и «Велика Россия, а отступать некуда…» – во втором.
Естественно, что постепенно из названия улицы в Тюмени (между Ленинградской и Олега Кошевого) исчезла цифра 28. Осталось – улица Панфиловцев. Как напоминание о Великой войне, в которой соседствовали победы и поражения, героизм и малодушие, мужество и трусость, верность военной присяге и измена ей, горькая правда и пропагандистский вымысел.
Название этой улицы – в честь 316-й стрелковой дивизии, преобразованной в 8-ю гвардейскую имени Панфилова, удостоенной почетного наименования «Режицкая» (август 1944), награжденной орденами Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени (это соединение после распада СССР стало основой для создания вооруженных сил Республики Кыргызстан).
Важна не численность участников боя 16 ноября 1941-го у разъезда Дубосеково, и не слова политрука Клочкова или ротного капитана Гундиловича (ему суждено было погибнуть только в апреле 1942-го, поэтому назначать его героем не стали).
Важен результата смертельного противостояния: панфиловцы не отступили, выстояли, «не отдали Москву», как написал за 100 лет до этого М.Ю. Лермонтов.
Улица Панфиловцев
Вместо послесловия. Опыт показал, что в городской топонимике Тюмени не приживаются числительные «со смыслом» (исключение – порядковые номера (первый, вторая…) и возраст (30, 50 лет)).
Вот и в красочном буклете «Тюменская область сегодня», изданном недавно «Вектор-Бук», месторасположение бывшего «Народного дома», ставшего резиденцией губернатора Тюменской области, указано как улица 25 лет Октября, 13 (правильно – улица 25-го Октября).
Фото Анны Пшеничниковой