ИСПОВЕДЬ РЕФОРМАТОРА
Размышления по поводу мемуаров Н. С. Хрущева
("Литературная газета", №29 (5251), 19 июля 1989 г.)
- Будет так! Фото А. Пахомова
ЛЕТ ПЯТЬ-ШЕСТЬ назад мне впервые довелось прослушать записанные на пленку мемуары Хрущева. Это было в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Меня попросили дать заключение, действительно ли мемуары принадлежат Никите Сергеевичу. Мой вывод был положительным, хотя кое-что меня немало поразило при прослушивании. Я помнил голос первого секретаря ЦК КПСС - сильный, раскованный, озорной, а тут в каждой фразе печаль, даже скорбь и стариковская расслабленность, скороговорка. "Как жизнь ломает людей!" - подумалось мне с глубоким сочувствием к этому могучему дереву, как бы пригнутому к самой земле пыльными ветрами...
Недавно же Сергей Никитич Хрущев сделал заявление о подлинности мемуаров его отца. Это открывает новые возможности для изучения уроков 60-х годов.
Хрущевские мемуары - ценнейший источник для размышлений о судьбах нашей страны послесталинской эпохи. Прежде всего потому, что они сделаны лидером, который сам был частью этой эпохи, но имел великое мужество отвергнуть ее. И еще потому, что они сделаны человеком острого и проницательного политического ума, деятелем, который всей душой жаждал благосостояния и мира всем народам.
Мемуары Хрущева подкупают искренностью, исповедальным характером. По всему было видно, что к концу жизни этот незаурядный человек хотел понять, осмыслить прошлое и честно передать свое понимание потомкам. В этом отношении мемуары уникальны: ни тени самолюбования, кокетства, ни намека на выпячивание своей личной роли, ни капли стремления свалить свою вину на других.
Мы видим человека, глубоко погруженного в себя и события, в которых он участвовал, взвешивающего на весах старческой мудрости каждый шаг своей жизни. Спала шелуха самоуверенности, которая так мешала Хрущеву в последний период его деятельности. Отгорели страсти борьбы, отзвучало эхо аплодисментов, остался здравый смысл сына русского крестьянина, вознесенного на вершину власти. Очень достойный документ, эти мемуары, и как жаль, что они до сих пор не опубликованы в советской печати в полном виде.
Мемуары касаются различных сторон современной истории. ХХ съезд партии и подготовка секретного доклада о Сталине. XXII съезд, вынос праха Сталина из Мавзолея. Убийство Кирова и уничтожение двух третей делегатов XVII съезда. Репрессии против военных, дело Кузнецова и Вознесенского. Война с Финляндией, договоры с Гитлером, варшавское восстание, корейская война, арест Берии, берлинский и карибский кризисы, воспоминания о Тито, о Мао Цзэдуне, встречи с учеными, интеллигенцией... Словом, тут все или почти все важнейшие события примерно за три десятилетия.
Но мне хотелось бы коснуться только одного вопроса, который представляется актуальным именно сегодня. Как понимал Хрущев социализм, природу власти в условиях этой системы?
ОЧАРОВАННЫЙ СТАЛИНЫМ
В своих мемуарах Хрущев с подкупающей откровенностью признается, что в период жизни Сталина он полностью находился под его влиянием, был, как ни странно это звучит, в плену "сталинского обаяния". Хрущев замечает, что в течение всего периода его работы в Московском горкоме партии он довольно часто имел возможность общаться со Сталиным, получать от него непосредственные указания и был "буквально очарован Сталиным", "его предупредительностью, его заботой". Все, что он видел и слышал, производило на него "чарующее впечатление".
В момент так называемого ленинского призыва в партию пришли сотни тысяч человек. Это были по преимуществу молодые люди, красноармейцы или представители низовых комсомольских ячеек. В отличие от "старой гвардии", интеллигентов или полуинтеллигентов новое поколение коммунистов оказалось выходцами из рабочей, а частично крестьянской среды. Новички плохо или совсем не разбирались в сложных теоретических вопросах, составлявших предмет дискуссий на XIII, XIV и последующих съездах партии. Типичным представителем этой генерации стал Хрущев - сын крестьянина, рабочий в первом поколении, едва прихваченный образованием и цивилизованностью.
Сталин, как человек куда менее образованный и культурный, чем Троцкий, Зиновьев или Бухарин, был ближе к массе. Он никогда не усложнял дело, а выдвигал простые и понятные лозунги. Построить социализм в одной стране. Мобилизовать силы для ускоренной индустриализации. Взять средства для этого из деревни - больше неоткуда. Раздавить оппозицию, которая мешает строить новое, самое лучшее в мире общество. Противостоять империализму, желающему задушить первую рабочую власть.
Поэтому я склонен думать, что Хрущев с самого начала искренне взял сторону Сталина. Он активно выступал во время весьма краткого обучения в Промакадемии против сторонников Бухарина и, конечно, чувствовал за своей спиной могучую опору, поскольку открыто поддерживал официальную сталинскую линию. Дело было даже не в том, кто "правый", кто "левый". По меткому выражению Мао Цзэдуна, необразованные свергали образованных. Оппозиция - это "интеллигентики", сторонники Сталина - "рабочая косточка". Классовый инстинкт в самом первозданном виде в конечном счете имел решающее значение для хрущевского выбора.
В дальнейшем - во времена Сталина, Хрущева, Брежнева - мы видим картину все большего убывания партийной интеллигенции в высших эшелонах власти. На место Бухарина, Рыкова, Рудзутака, Литвинова пришли Молотов, Микоян, Каганович, Маленков, а затем и вовсе малообразованные люди, которые могли выступать только по написанным им текстам. Хрущев с его "незаконченным высшим" выглядел могучим утесом интеллектуализма на фоне таких людей, как Брежнев, Подгорный, не говоря уж о Черненко. Ограниченность Хрущева - это ограниченность целого поколения руководителей, пришедших на смену "ленинской гвардии".
"НАРОДНИК"
"Очарованность" Сталиным не была поколеблена и после убийства Кирова. Хрущев подробно рассказывает в своих мемуарах об этом трагическом событии. Сообщает, что не сомневался в выдвинутой тогда версии, считал убийство делом рук троцкистов, "по-видимому, они организовали убийство", и "это вызывало у всех нас искреннее возмущение и негодование".
С искренней болью вспоминает Хрущев о массовых репрессиях 30-х годов и горюет о своей слепоте. Конечно, он несет за это свою долю вины, хотя его роль несравнима с ролью ближайших соратников Сталина. Хрущев почти 12 лет прожил вне Москвы, а Сталин обычно мало информировал республиканских руководителей о решениях Политбюро, особенно закулисных, тайных.
И все же объяснение, почему именно Хрущев стал инициатором разоблачения Сталина после его смерти, связано не только с этим фактом. Главное - личные качества Хрущева: человечность, доброта, которые он так и не смог выдавить из себя, несмотря ни на что.
Эти качества, кстати сказать, заметил в нем и Сталин. Характерный случай произошел в 1946 году. В ту пору на Украине был неурожай, и республику постиг страшнейший голод. Между тем из Москвы пришла установка сдать государству 400 миллионов пудов зерна. Это было во много раз больше того, что можно было собрать. Словом, украинский народ остался бы абсолютно без хлеба.
Хрущев решился написать записку Сталину о том, что Украина вообще не может выполнить никаких поставок зерна, а, напротив, сама нуждается в помощи из государственных запасов. Записка вызвала взрыв негодования у Сталина. Он направил в ответ оскорбительную телеграмму, в которой обозвал Хрущева "сомнительным типом" и приказал приехать в Москву.
Хрущев был готов ко всему, даже к тому, что его объявят "врагом народа" и тут же отправят на Лубянку. Тем не менее решился сказать Сталину, что его докладная записка точно отражает положение на Украине. И настаивал на экономической помощи. Это только разожгло гнев Сталина:
- Ты мягкотелый! Тебя обманывают, они играют на твоей сентиментальности. Они хотят, чтобы мы растратили наши государственные запасы.
В том же 1946 году Хрущев еще раз посетил Сталина и рассказал ему о другом эпизоде, который он видел лично. Приехал Хрущев в деревню к двоюродной сестре. У нее прежде было несколько яблоневых деревьев, но они исчезли.
- А где же яблони?
- Я их вырубила!
- Как так "вырубила"? Зачем?
- Да за каждую яблоню надо налог платить...
Когда Хрущев рассказал этот случай Сталину, тот обвинил его в стремлении отменить налог и закричал: "Ты - народник! Вот кто ты!.. Народник!"
Первозданный, можно сказать, генетический гуманизм, не растраченный Хрущевым, несмотря на все испытания той суровой эпохи, - вот, по-моему, главная причина, по которой именно он стал сокрушителем культа Сталина. Самый простой и понятный человеческий страх удерживал его от защиты несправедливо осужденных и репрессированных людей. Но тем сильнее, видимо, накапливались в его душе боль, раскаяние, чувство вины и ответственности за все, что происходило.
ПЕРВЫЕ СОМНЕНИЯ
Хрущев отмечает в своих воспоминаниях, что после смерти Сталина и вплоть до ареста Берии сталинские принципы управления страной продолжали действовать.
- В течение трех лет, - повествует Никита Сергеевич, - мы оказывались не в состоянии порвать с прошлым, не в состоянии найти мужество и решимость приподнять занавес и взглянуть на то, что за этим занавесом скрывается... Мы не могли себе представить, что все эти казни и процессы были с юридической точки зрения сами по себе преступными. И тем не менее так оно и было. Сталиным были совершены действия, которые считались бы преступными в любой стране, за исключением фашистских государств Гитлера и Муссолини.
Думается, однако, что освобождение Хрущева от сталинского "обаяния" началось раньше. Об этом, в частности, свидетельствует факт, приводимый К. Симоновым в его книге "Глазами человека моего поколения". Симонов рассказывает о реакции Хрущева на написанную им, Симоновым, передовую статью для "ЛГ" 19 марта 1953 года.
В этой статье под названием "Священный долг писателя" говорилось: "Самая важная, самая высокая задача, со всею настоятельностью поставленная перед советской литературой, заключается в том, чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов - бессмертного Сталина". Вот так!
Статья вызвала взрыв возмущений у Хрущева. Он сам позвонил в редакцию и, не застав Симонова, в Союз писателей Алексею Суркову и заявил, что считает необходимым немедленно отстранить Симонова от руководства "Литературной газетой". По словам Суркова, Хрущев был крайне разгорячен и зол. Симонову удалось тем не менее остаться на своем посту - Никита Сергеевич, вероятно, не имел достаточной поддержки в этом вопросе в Президиуме ЦК. Но, очевидно, уже тогда, спустя несколько дней после смерти Сталина, Хрущев начал борьбу против культа, поиск нового пути развития страны.
Впрочем, говорить о начале сколько-нибудь однозначно трудно. Похоже, только после встреч с Тито в Югославии, под впечатлением бесед с ним Хрущев стал прозревать окончательно. Во время первой их беседы Хрущев пытался свалить ответственность за массовые репрессии в нашей стране, ошибки в отношениях с Югославией, со всеми иностранными коммунистами на Берию. Это вызвало иронические улыбки со стороны Тито и других югославских товарищей. Они настойчиво говорили о личной ответственности Сталина за разрыв отношений с их страной.
Увы, в то время мы еще, по утверждению автора мемуаров, до конца не освободились от рабской зависимости, в которой находились у Сталина. И даже на ХХ съезде в 1956 году Хрущев сумел проделать лишь часть пути от критики Сталина к критике сталинизма как тиранического и авторитарного режиме, не говоря уж о критике системы в целом.
Вопрос в том, почему появляется деспотизм, который приводит этого деспота к власти, и почему народ, или по крайней мере его большинство, преклоняется перед деспотом. Приходится признать, что Хрущев, отвергнув чудовищные крайности сталинского режима, в своем докладе на ХХ съезде партии все еще оставался в плену многих сталинских представлений. Делая шаг или два шага вперед в объяснении трагических событий, он тут же, подобно пушке после выстрела, откатывается назад. Сталин все еще крепко держал сокрушителя своего культа в стальных объятиях.
Было бы антиисторично говорить об этих выводах Хрущева с позиций сегодняшнего дня. Тридцать с лишним лет, которые прошли с момента ХХ съезда, - огромный опыт, в чем-то позитивный, в чем-то негативный. И сейчас мы видим главное - величие подвига, совершенного Хрущевым в тот драматический момент. К массовым репрессиям не было возврата, хотя несправедливое осуждение за инакомыслие еще продолжалось. Культ личности как явление оставался жить, несмотря на все попытки притушить его внешние проявления, несмотря на усердие брежневских клевретов, сочинивших десять томов "произведений", позабытых на второй день после его кончины.
УРОДЛИВАЯ ДЕМОКРАТИЯ
Во многих местах своих воспоминаний автор сокрушается о том, что ему так и не удалось преодолеть "уродливую демократию", которую насадил в партии Сталин. Рассказывая подробно о XIX съезде, Хрущев отмечает, что инициатива его созыва исходила лично от генсека. Хотя со времени XVIII съезда прошло 13 лет, никто из членов руководства и заикнуться не мог о необходимости нового съезда. Раньше такая пауза могла мотивироваться войной, но и после войны прошло семь лет. Сталин определил время созыва съезда, повестку дня, трех докладчиков: Маленкова с Отчетом ЦК, Сабурова - по пятилетке, Хрущева - по Уставу партии. С особым, правда, запоздалым сожалением пишет Хрущев о том, как готовились "выборы" на съезд. Все делегаты были подобраны аппаратом ЦК партии, который определил, сколько должно быть рабочих, сколько интеллигентов, сколько колхозников. А весь состав Центрального Комитета был заранее подобран Сталиным и его ближайшими соратниками.
Человек совестливый, он нашел в себе силы, чтобы осудить и собственную деятельность. Три съезда, проведенные при его руководящем участии, мало отличались с точки зрения подбора людей от сталинских съездов. Хрущев пытался включить в Устав партии принцип ротации кадров, но не преуспел. Хотя дело ведь не только в этом. Он даже на старости лет не задумывается о том, почему небольшая группа людей - один, два или десять человек, неизвестно какими путями назначенных или формально избранных, - руководит не только партией, но и государством. По какому праву? Как это соотносится с общепринятым в любой демократии представлением о суверенитете народа?
Когда Сталин выступал в роли самодержавного правителя и беспощадно расправлялся с любым подлинным или мнимым противником, он не занимал никакого государственного поста. Тем не менее все его распоряжения выполнялись органами безопасности, Наркоматом внутренних дел, армией, Советом народных комиссаров, всеми ведомствами. Хрущев даже не ставит вопрос о том, что надо получить какой-то мандат у народа. Пускай формальный. Нет. Так же как Сталин, он убежден, что такой мандат был выдан один раз и навсегда - в октябре 17-го, когда партия взяла власть в свои руки. Значит, естественно, она через своих представителей и распоряжается державой.
Кроме того, Хрущев, подобно Сталину, исходит из представления об абсолютном характере власти руководителя. Именно ему принадлежит в конечном счете право распоряжаться ресурсами, регулировать жизненный уровень, определять задачи образования, сферы культуры, осуществлять внешнюю политику. Ни разу на протяжении двух томов своих мемуаров Хрущев не ставил под сомнение такую модель власти. Это типичная авторитарная традиция. Один, всегда один, как печально отмечал булгаковский Воланд...
Напомню: Хрущев постоянно возвращался к мысли о восстановлении ленинских норм ленинских порядков в партии и государстве. Этим пронизаны его доклады на ХХ-XXII съездах партии и, кстати, мемуары тоже. Однако партия, да и все общество не были еще готовы к такому перевороту. Отсюда и неудачи. Хотя, конечно, немало зависело и от самого Хрущева, от его взглядов, готовности выступать в роли авторитетного лидера, а не авторитарного вождя, от его отношения к партийной демократии, наконец, от его знания Ленина и ленинизма.
"Уродливая, демократия", о которой Хрущев упоминает в мемуарах, разумеется, не сводилась к системе выборов делегатов на съезды партии. Во времена Ленина был действительно свободный выбор членов ЦК отнюдь не по "твердому списку", подготовленному заранее. Кроме того, на самих съездах, на заседаниях ЦК, в прессе постоянно выступали все руководители. Не было понятия "вождь", "лидер", было понятие "вожди", "лидеры". В партии царила обстановка свободной дискуссии, Издавались дискуссионные платформы, статьи, другие материалы. Вся работа велась гласно.
И главное, при Ленине правительственная деятельность была сосредоточена в Совнаркоме, законодательная - во ВЦИКе, а при Сталине все эти функции сконцентрировались в Политбюро. Кстати говоря, на июльском Пленуме ЦК КПСС 1957 года вопросы о власти и демократии ставились. Однако Хрущев не поколебал ни одного из краеугольных камней сталинских традиций партийного руководства. При нем Президиум ЦК продолжал фактически выступать в роли правительства. Совнархозы узурпировали значительную часть экономической власти, законодательно принадлежащей Советам. Только на XXII съезде КПСС Хрущев предложил выступить всем членам руководства, и то лишь по вопросу о культе личности Сталина. Сам же сделал на съезде два доклада, каждый по четыре часа, будто другие не могли прочитать с тем же успехом заготовленный
текст.
Хрущев, опираясь на Ленина, остро поставил проблему борьбы против ведомственности и бюрократизма. Но поневоле отразил одну из тенденций борьбы за власть и влияние между различными институтами политической системы - партией, государством, органами безопасности, обороны. При нем произошло перемещение центра власти из органов безопасности и других государственных институтов в партийные органы. Но это не спасало от бюрократизма и от некомпетентности.
Во времена Ленина наука и культура рассматривались как самостоятельные сферы жизни общества. Сталин осуществил бюрократическую централизацию всей духовной деятельности, грубо подчинив ее идеологическим требованиям. Один Союз писателей, один Союз композиторов, один Союз художников... И все - во главе с прямыми ставленниками Сталина. Именно в те времена сложилась традиция присуждения премий, званий литераторам, художникам, актерам, ученым от имени государства, а на деле под твердым контролем Сталина и других партийных руководителей.
Хрущев не поколебал этих традиций. Напротив, если Сталин жестоко наказывал непокорных или просто не потрафивших ему деятелей литературы, искусства, - науки, а прочих по-царски одаривал, приближал и обласкивал, то Хрущев со своим нетерпением и своей нетерпимостью мало кого поощрял, зато устраивал шумливые кампании проработок - В. Дудинцева, Б. Пастернака, Э. Неизвестного, А. Вознесенского и других.
Поэтому во времена оттепели, когда особенно остро встал вопрос о развитии ленинских норм, назревшие гарантии против рецидива сталинизма не были осуществлены. В этом одна из основных причин того, что Брежневу и его окружению удалось без всякого труда законсервировать политическую жизнь почти на двадцать лет и даже вернуться ко многим методам и формам руководства, сложившимся в сталинскую эпоху.
Сам Хрущев жестоко поплатился за свое недоверие и пренебрежение к интеллигенции, горячо поддержавшей его политику ХХ и XXII съездов партии. "По собственному желанию" его вынудили уйти как раз те "лично преданные" ему люди, которыми он сам себя окружил. Не случайно в мемуарах неоднократно выражается сожаление о необдуманных эскападах против интеллигенции и почти не упоминаются бывшие соратники и друзья.
Ну и, конечно же, невозможно говорить о том, чтобы эта уродливая, авторитарно-патриархальная политическая культура соотносила себя с общечеловеческими ценностями, с демократией. И Сталин, и Хрущев верили в безусловное превосходство сложившейся у нас политической системы. Самая яркая демократия на земле, хотя и с некоторыми извращениями...
На Западе на протяжении веков складывались противовесы, которые препятствовали бы чрезмерной концентрации власти в руках одного органа, а тем более одного человека. Еще Монтескье в XVIII веке обосновал идею разделения законодательной, исполнительной и судебной властей. Опыт XIX века привел к формированию не только сбалансированных между собой государственных институтов, но и многопартийных систем, где каждая партия контролирует другую.
Наряду с этим развивалась либеральная тенденция. Она шла от первых биллей о правах. Традиция обосновала автономию личности внутри государства, которое не вправе отнять ее естественные гражданские и политические права. Россия, по сути, не знала ни этого опыта, ни этих традиций.
Хрущев отверг и осудил сталинское единовластие, а сохранил авторитарную форму правления. Он не задумывался ни о разделении власти, ни о распределении функций между партией и государством, ни тем более о таких гражданских правах личности, на которые не вправе покуситься политическая власть.
Хрущев воспринял и другую сталинскую традицию, которая тоже уходила своими корнями в глубину российской истории, - соединение светской и духовной власти.
Даже в период господства монархических или авторитарных режимов на Западе власть только в исключительных случаях вмешивалась в научную, литературную, театральную деятельность. Можно ли представить себе, чтобы, скажем, Александр Македонский "выправлял" выводы Аристотеля по поводу высказанным им в книге "Политика" форм государственной власти - монархии, аристократии, демократии? Или чтобы английская королева поучала Шекспира, как оценивать место в истории ее предков - прежних королей Англии? Только Церковь вмешивалась в сферу науки, литературы, философии и искусства, и то когда она усматривала прямое посягательство на Священное писание.
Мы узнали из мемуаров Хрущева, что он никогда не читал Пастернака, да и не слышал его фамилии до печально известного скандала с публикацией "Доктора Живаго". Он сам рассказывал потом, что плохо разбирался в искусстве, тем более в современных его направлениях, и приносил извинения Эрнсту Неизвестному, другим художникам и литераторам.
***
Основная проблема Хрущева, как я ее понимаю, заключалась в том, что этому чрезвычайно неординарному политическому деятелю не хватало образования и знаний, для того чтобы стать еще и политическим мыслителем. Способность пересмотреть свои взгляды, признать в чем-то их ошибочность и найти новые ответы и решения - редчайшее качество даже среди ученых, не говоря о политиках.
И еще одно - пора полностью выбросить из головы фанатизм цели, для которой годятся любые средства. Ленинская гвардия верила в то, что она зачинает революцию, которая вот-вот грядет во всем мире. Поэтому гибель нескольких миллионов белых и красных - ничтожная плата за коренное переустройство жизни всего человечества. Сталинское поколение верило в близкое торжество коммунизма в нашей стране и еще в полутора десятках окрестных стран. Поэтому гибель каких-то 10-20 миллионов необходима и оправданна. Хрущевское поколение еще донашивало веру в скорое пришествие коммунизма, который мнился как всеобщее благополучие и мир. Поэтому поношение какой-то группы "ничтожных интеллигентиков" - не более чем уборка мусора на великом пути. Брежневское поколение оправдывало подавление инакомыслия, привилегии и коррупцию могуществом супергосударства, вооруженного термоядом, которое может вмешаться в любое событие в мире... Каждый новый руководитель как бы заново испытывал род опьянения величием задач, возложенных на него историей.
Теперь, кажется, становится ясно: перестройка - это не дальнесрочные обещания, а реальные изменения уже сейчас. Нельзя оправдывать свою неспособность решать проблемы - продовольственную, товарную, жилищную, образовательную - масштабностью грядущих преобразований, То, что происходит, и есть перестройка, а что будет потом, - посмотрим.
Уход из Афганистана - это перестройка. Договор о евроракетах - это перестройка. Гласность и новая система выборов - это перестройка.
Сегодняшние цели и средства затрагивают судьбы десятков и сотен миллионов людей. Поэтому надо мерить каждый шаг своей мерой, не забывая, конечно, о дальнейшей программе обновления общества. Ибо каждое поколение людей живет на земле, увы, только один раз и заслуживает того, чтобы к нему относились как к цели, а не как к средству.
Последнее фото* Фото А. Кримермана
*На снимке - подпись: "Петру Кримерману, старому нашему другу, автору последнего фотопортрета Н. С. Хрущева, моего отца, сделанного в августе 1971 г. С уважением и благодарностью С. Хрущев. 30 октября 1975 г.".