Анджей Вайда

КАТЫНЬ
отрывки

(«Новая Польша», 2007, №10(90), стр. 76-77)


*

Если Катынь была преступлением против польской интеллигенции, так как среди офицеров огромную часть составляли врачи, профессора, преподаватели многих университетов, гимназические учителя и юристы, то точно так же следует оценить массовые аресты, произведенные гитлеровцами в краковском Ягеллонском университета: 6 ноября там были арестованы и вывезены в лагерь уничтожения Заксенхаузен все профессора, которые явились на лекцию д-ра Мюллера, уверенные, что речь пойдет об условиях, на которых Alma Mater Cracoviensis продолжит свою деятельность.

Как Сталин, так и Гитлер понимали, что преградой на пути их планов относительно Польши стоит интеллигенция. Сознание этого заставило меня обратиться к очевидцам событий 6 ноября 1939 года и перенести их на экран.

В одном из сидящих в зале профессоров нетрудно узнать отца ротмистра Анджея. Зато меня поразила хранящаяся по сей день в университетском музее коробка с прахом — одна из тех, в которых семьям «возвращали» прах жертв, замученных в лагере уничтожения.

*

Прототип непреклонной жены генерала я нашел в небольшой главе книги Янковского и Мищака «Возвращение в Катынь», где они пишут о генеральше Сморавинской, которую немецкая пропаганда пыталась заставить выступить перед микрофоном после оглашения катынских списков в Люблине. Эта и другие сцены: одинокий Рождественский сочельник без мужа, сабля генерала, вторую привозит прятавшая ее во время оккупации прислуга, резкость генеральши [Данута Стенка] в разговоре с Ежи [Анджей Хыра] — офицером, чудом убереженным от катынского уничтожения, теперь офицером Людового Войска Польского, — это комбинация многих сцен, порожденных одним описанием реального прототипа. Я не имел счастья лично знать генеральшу Сморавинскую, но воображение подсказало мне образ женщины непримиримой, безгранично преданной делу правды о катынском преступлении.

*

Настоящая тема для фильма о Катыни — тайна и ложь, которые на протяжении долгих лет делали это преступление запретной темой — окончательным «критерием проверки лояльности по отношению к СССР». Но что из того, что сегодня правда общеизвестна, а документы, переданные властями России, содержат приказ о ликвидации лагерей с подписью Сталина? Единственной темой для киноповести об этом преступлении остаются не жертвы, а их семьи, задающиеся вопросом: «Почему?» — и не находящие никакого осмысленного ответа.

С этой точки зрения я вижу мой фильм о Катыни как повесть о семье, разлученной навсегда, о великих иллюзиях и грубой правде. Одним словом, фильм об индивидуальном страдании, а не о вездесущей политике. Поэтому я обхожу вопросы, на которые ответы уже даны, и даю образы с гораздо большим эмоциональным наполнением. (...)

Поэтому я придал сценарию форму личной повести, до боли жестокой, герои которой — не те, кто погибает, но женщины, которые ждут, живя надеждой каждый день и каждую минуту, переживают муки неведения и ожидания возвращения. Пусть это ожидание станет темой киноповести. Верное и нерушимое — в уверенности, что достаточно открыть дверь, и в нее войдет долгожданный мужчина- муж и отец! (...)

Капитан Якуб Вайда, командуя ротой, 18 сентября двинулся из Ковеля на юг вместе с оперативной группой полковника Коца. 20 сентября на рассвете они перешли Буг в Городле, проведя по пути несколько стычек с украинцами, а в Люблинском воеводстве — с немецкими частями, в том числе крупный бой с мотомехчастями под Полихной; капитан Вайда до темноты вел бой вместе со своей ротой на левом фланге. На следующий день вечером польские части столкнулись под Дрволей с колонной советских танков. В полдень 1 октября танки окружили группировку в населенном пункте Момоты, от поляков потребовали сложить оружие.

Когда полковник Коц прочитал приказ о капитуляции, то, по воспоминаниям Ежи Ожминковского, «капитан Вайда плакал от отчаяния, как ребенок». «Это был командир, который не столько приказывал, сколько вел людей. Он был замечательный человек, спокойный, уравновешенный, добрый и полный заботы о солдатах, мягкий и в то же время отважный и настроенный глубоко патриотически».

Советский командир выразил недовольство тем, что полковник Коц вел бой против его танков. На возражение Коца, что он защищал польскую землю, тот ответил: «Но теперь мы здесь хозяева». Полковник возразил: «Fortuna variabilis, Deus autem mirabilis». «Сержант, знающий русский язык, не сумел (а может, не хотел) перевести эту реплику, — рассказывает в письме очевидец разговора и прибавляет: — Я стоял рядом с капитаном Вайдой в последний раз; потом нас разделили по чинам».

Таким был мой отец, но остальные тоже воспитывались в той же школе Веры, Надежды и Любви. (...)

Как показать сегодня на экране таких людей, кто их сыграет? Тот мир исчез, как сон, с концом войны. (...)

Много лет мой внутренний голос говорит мне: сделай фильм о Катыни. Верно, что это мой долг. Капитан Якуб Вайда лежит в одной из массовых могил в Медном. Кроме двух писем, посланных из Козельска, которые привез матери в Радом рядовой, освобожденный из советского плена, до нас не доходили никакие известия об отце. Следующим стала уже газета, в которой кроме самого факта мы прочли фамилию «Кароль Вайда». Мать уцепилась за мысль, что совпадение фамилий случайно.

«Вайда, капитан, офицер-легионер, письмо, справка о прививках, компас, портсигар, образок»— такая запись появилась в одном из номеров издававшегося немцами «Дзенника радомского» во второй половине апреля 1943 года. Не помню, чтобы отец носил на шее образок; он не курил; зато зрительно помню сцену, как мать перед отъездом на фронт дала отцу металлический медальон с [иконой Матери Божией] Ченстоховской и положила его в левый карман мундира, тот, что на сердце. Она ждала и верила в его возвращение до самой смерти. (...)

Разумеется, Катынь имеет и свою другую сторону. Кроме преступления и лжи есть еще политика, разыгрывающаяся где-то вне пределов досягаемости героев этой трагедии. Сталин, Берия и Политбюро, заказчики преступления; Уинстон Черчилль, объясняющий генералу Сикорскому: «Вы их и так не воскресите...» Весь крестный путь поисков «пропавших без вести офицеров», описанный Юзефом Чапским в потрясающем документе той эпохи «На бесчеловечной земле» — книге, написанной сразу после войны.

Знаю, и даже уверен, что возникнут новые фильмы о Катыни и напомнят западному миру о молчании над катынскими рвами, но первый неизбежно должен рассказать о женщинах, ибо они это преступление пережили сильнее всех.

*

Во многих извлеченных из катынских могил записных книжках и ежедневниках описаны не только козельские лагерные события, есть в них также (в записях майора Сольского) описания пути почти до последнего момента.

Подготовила и перевела Наталья Горбаневская