Рафаэль Гольдберг

ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ КАЛЕНДАРЯ

(«Тюменский курьер», 11 октября 2007, № 159(2236))


Разрешите напомнить — это 10 октября 1937 года. В этот день «тройка» Омского управления НКВД приговорила к высшей мере наказания почти семьсот человек. Семьсот человек с территории нынешней Тюменской области.

Мне точно известна 671 фамилия, но я думаю, что убитых было больше. Я сошлюсь на слова оперуполномоченного Тюменского оперсектора НКВД Ляпцева, который в кровавом 1937-м сам не раз был докладчиком на заседании омской «тройки». Была в разгаре гласность, он ответил на все мои вопросы и рассказал — «как ЭТО делалось в 1937 году?» В частности, о заседании омской «тройки».

«Тройка» судила заочно. Ей только докладывали люди из оперсектора, никого не вызывая. Естественно, никаких адвокатов, никакого «судоговорения». Потому и считалось — внесудебный орган. Потому все приговоры всех «троек» и были отменены указом Михаила Горбачева от 16 января 1991 года как незаконные.

«Первое время, — рассказывал Ляпцев, — тройка требовала зачитывать показания отдельных обвиняемых и свидетелей, а потом, когда дел стало больше, то докладывалось только то, что указывалось потом в решении тройки. Разбора состава преступлений на заседаниях не было. В отдельные дни в течение часа я докладывал дела на 50-60 человек. Понятно, что члены тройки не могли полностью ознакомиться с материалами дел...»

Да, был просто конвейер, машина уничтожения — по минуте на человека. 60 секунд — переход от жизни к смерти. 671 дело только с тюменской территории — как минимум, одиннадцать часов работала «тройка» 10 октября 1937 года. Без перерыва на обед.

671 человек — они еще дышали, еще на что-то наделись в смрадной камере тюменского «домзака», в ишимской тюрьме, в каменных мешках тобольского централа, а их уже вычеркнули из списка живых. Наутро полетели фельдъегеря с приговорами, которые следовало привести в исполнение немедленно.

12 октября в Ишиме, 12 и 13 октября в Тюмени. А в Тобольске, до которого надо было добираться дольше, только 14-го. Там и приговоренных было больше всего. Значит, надо было готовиться — собирать партийный актив, который тоболяки-чекисты привлекали к расстрелам приговоренных.

В этот день только по одному из тобольских дел расстреляны 217 человек, участники состряпанного наспех заговора. Рабочие и интеллигенты, колхозники и единоличники, бывшие священники и бывшие офицеры, одни из них служили в белой армии (58), другие в красной (29)...

В Тобольском тюремном замке, рассказывал мне Ляпцев, вырыли могилу между больничным корпусом и часовней Александра Невского. «Всю землю выбрали и укладывали одних на других. Это же изгальство просто! Тут и трупы лежат, и новых привозят на расстрел! — возмущался бывший палач. — У нас же в Тюмени более культурно расстреливали. Вас ведут, вы и не встретите никого. Вещи оставили, зашли, вам объявляют приговор, ставят на колени и стреляют в затылок. Не-ет, у нас более культурно это делалось...»

«Более культурно» расстреляли в Тюмени по приговору от 10 октября группу офицеров Первой мировой войны. Дело так и называлось — «офицерское». Бывшие вольноопределяющиеся, добровольцами ушедшие на фронт в 1916-1917 годах, под огнем выслужившие первые звездочки — прапорщики, подпоручики. После роспуска царской армии они вернулись домой. Потом их мобилизовали в колчаковские войска. Опять вернулись домой. Пошли на службу — бухгалтеры, счетоводы, фининспекторы, завхозы, кое-кто учительствовал. По тому же делу был расстрелян и Николай Монокин, бывший офицер Первой мировой, налоговый инспектор горфинотдела.

Его дочь — Нина Николаевна Монокина каждый год в октябре приходит на улицу Полевую, где установлен знак, напоминающий, что здесь похоронены жертвы большого террора. Правда, говорят, скоро здесь появится очередной торговый центр. Лучшего места, наверное, в Тюмени нельзя было найти.