ГЛАВНАЯ - БИБЛИОТЕКА - СКВОТЫ - КОЛЛЕКЦИЯ НОТ - О ПРОЕКТЕ - dzanni@ gmail.com
	
	Михаил Лурье НАРОДНАЯ БАЛЛАДА «В ОДНОМ ГОРОДЕ БЛИЗ САРАТОВА…» (ПОСТАНОВКА ВОПРОСОВ И ПУБЛИКАЦИЯ ВАРИАНТОВ) Лурье М. Л. Народная баллада "В одном городе близ Саратова..." (постановка вопросов и публикация вариантов) // Вестник РГГУ. № 9/09. Серия "Литературоведение и фольклористика". Москва, 2009. С. 216 - 258. Публикация посвящена поздней народной балладе «В одном городе близ Саратова…» – чрезвычайно популярной в русской фольклорной традиции ХХ в. песне этого жанра. Автор рассматривает степень и характер вариативности текста, рассуждает о жанровой принадлежности этой песни, выдвигает гипотезу о ее возможном происхождении из газетной криминальной хроники, пытается ответить на вопрос о времени и месте возникновения баллады, опираясь на ритмические, мелодические, лексические варианты. В подборке представлены варианты песни, охватывающих период ее бытования с 1930-х по 2000-е гг. и зону географического распространения от Архангельской до Брянской областей, от Ленинградской области до Урала. Ключевые слова: русский фольклор, городская песня, поздняя баллада, ритмико-мелодические варианты, география и хронология фольклорного произведения. В последние полтора десятилетия фольклористы стали проявлять не наблюдавшийся ранее исключительный интерес к фольклорным песням, которые не имеют архаических корней в т. н. традиционной культуре, а, наоборот, стали появляться в фольклорном бытовании сравнительно поздно, с середины XVIII в., и появляются до сих пор. Чтобы принципиально отличить этот довольно обширный разряд произведений от песенного фольклора, (а) старого/древнего по времени возникновения, (б) традиционного для «классической» фольклорной поэзии по форме и (в) исконно крестьянского по среде происхождения, в публикациях, исследованиях и рубриках классификаций их обычно называли (и называют) «песнями, литературного происхождения», «поздней лирикой», «городской песней», «песнями авторского происхождения», «народными романсами», «поздними балладами», «жестокими романсами» и т. п.1 В советской фольклористике увлечение такими песнями, в русле общего интереса к городской фольклорной культуре, достигло апогея в 1920-е гг., а впоследствии, с 1930-х до конца 1980-х, отношение специалистов к ним колебалось. С одной стороны, они привлекали некоторое внимание как явление хотя и второсортное по отношению к «настоящему» фольклору, но представляющее интерес либо с точки зрения процесса фольклоризации произведений русской поэтической классики (прежде всего, текстов Н.М. Карамзина, А.С. Пушкина, Н.А. Некрасова, А.В. Кольцова и др. статусных в советском литературном пантеоне авторов), свидетельствующей о благотворном взаимовлиянии литературы и устного народного творчества, либо как злободневное коллективное творчество отдельных социальных групп (политзаключенные, рабочие, красноармейцы), активизирующееся в конкретные «переломные» периоды истории (последнее было актуально прежде всего в связи с изучением фольклора революционной борьбы и Гражданской войны, а позже – Великой Отечественной войны)2. С другой стороны, для фольклористической традиции, особенно во второй половине XX в., было характерно восприятие поздних по времени появления песен как своего рода фольклорного мусора крестьянской традиции, испорченной влиянием мещанской культуры (т. е. примерно так же, как на рубеже XIX–XX вв. воспринимали частушки). Так, во многих собирательских группах, особенно этномузыковедческих, было принято при записи в деревнях народных песен попросту не фиксировать этот материал, получивший ласково-пренебрежительное обозначение «поздняк», – отчасти в целях экономии экспедиционного времени и звукозаписывающих носителей, отчасти из презрительного к нему отношения. Однако сейчас, как уже сказано, ситуация резко изменилась. Теперь нет никакой необходимости реабилитировать этот пласт песенной культуры в глазах фольклористического сообщества, по крайней мере большей его части. Напротив, серьезные фольклорные музыкальные коллективы охотно включают в свои репертуары и исполняют «поздняк» наравне с «традиционкой», один за другим выходят фольклористические сборники народных романсов и баллад3. Все чаще появляются и исследования этого пласта песенного материала, причем особенно многочисленными в последнее время стали работы, посвященные отдельным песням – структурному и стиховедческому анализу текстов, сопоставлению вариантов и версий, выявлению литературных источников и/или лежащих в основе сюжета фактических происшествийiv. Представляется, что столь массовый интерес специалистов к данному материалу вызван не только естественным стремлением заполнить лакуну в изучении явления народной культуры, которое долгое время оставалось на периферии, и не только с общей тенденцией преимущественного внимания к феноменам современной культуры и постфольклора, характерной для нынешнего периода в развитии дисциплин антропологического цикла. Не в последнюю очередь этот интерес обусловлен специфическим обаянием поэтики этих песен (на уровне лексики, поэтики, мелодики, интонации и т. д.), рассказывающих о серьезных чувствах, событиях и отношениях особенным наивным языком, не похожим ни на язык классического фольклора, ни на язык профессиональной поэзии и музыки. Эти песни приятно петь хором в компании, на них хорошо сочиняются смешные пародии-стилизации, с каждой из них интересно подробно «повозиться» как с объектом изучения. Отсюда, по-видимому, и такое количество исследований, посвященных какой-либо одной определенной песне. Настоящая публикация – из того же ряда, и ее замысел также не в последнюю очередь связан с особым эстетическим пристрастием автора этих строк, в частности, к данной балладе и в целом к городским фольклорным песням XIX–XX вв. Следует сразу оговориться: городским – по происхождению, но преимущественно сельским по среде бытования, особенно с начала прошедшего столетия, и потому не случайно, что все приведенные ниже тексты, за исключением одного наиболее раннего по времени фиксации, записаны от жителей деревень, сел и небольших провинциальных городов. Все эти тексты суть варианты и версии песни, обозначенной нами по наиболее типичному виду первого стиха «В одном городе близ Саратова…», которая, согласно существующей терминологической традиции, должна быть отнесена к жанру народной баллады или, с некоторыми оговорками, – жестокого романса. Эта песня замечательна во многих отношениях, в частности – тем, что результаты ее изучения пока что позволяют в большей степени ставить вопросы, нежели отвечать на них, каковым обстоятельством обусловлена и выбранная нами форма публикации, а не статьи. Одна группа вопросов связана с самим содержанием песни – одновременно и характерным для канонов поэтики жанра, и уникальным, с секретом ее устойчивой популярности и возможные обстоятельства появления. Дело в том, что «В одном городе близ Саратова…» – одна из самых известных в крестьянской среде народных баллад, появившихся в XX в. Наиболее свежие записи этой песни сделаны совсем недавно, а самая ранняя фиксация относится к 1931 г. – это текст из неопубликованного сборника городских песен, составленного А. М. Астаховой5. В комментарии к балладе собирательница отмечала: «Очень популярна. Исполняется постоянно. <…> Текст очень устойчив, и встречающиеся изменения очень незначительны»6. По совокупности известных нам вариантов (опубликованных ранее, включенных в данную подборку и других), география распространения этой песни охватывает всю Европейскую часть России: от Архангельской области до Брянской с севера нам юг и от Ленинградской до Свердловской с запада на восток (очевидно, что существуют и более восточные записи). Она известна практически всем собирателям фольклора по собственному полевому опыту, ее записи можно найти практически в любом фольклорном архиве, созданном или пополнявшемся во второй половине прошедшего столетия, тексты этой песни представлены в большинстве перечисленных выше сборников7. Наиболее вероятная причина такой популярности заключается прежде всего в самом сюжете баллады: в скромной семье, проживавшей в городе Петровске, что «близ Саратова», после болезни умерла мать; отец «нашел себе жену новую», которая вскоре стала настойчиво требовать «уничтожить детей», причем не как-нибудь, а путем сожжения в печи; согласившись, муж первым бросил в печку младшего сына; старшая дочь попросила отца завязать ей «от страха глаза, чтоб нее видела смерть ужасную и простилась с тобой навсегда»; в этот момент происходящее «увидела родна бабушка и на помощь людей стала звать»; девочку успели спасти, а мальчик погиб; отца-убийцу и его жену взяли под стражу. Даже на общем жанровом фоне – надо сказать, достаточно кровавом – эта история выглядит исключительной по шокирующей жестокости описываемых событий. Вообще, сожжение заживо – далеко не самый удобный и распространенный способ избавления от членов семьи. И в этом смысле не удивительно, что на вопрос, не было ли в довоенное время такого случая, чтобы родители сожгли детей в печке который (мы задавали его в числе прочих в ходе специального опроса, посвященного этой песне), пожилые жители Петровска вспоминали истории либо о случаях каннибализма во время голода в Поволжье (явно по ассоциации с печкой как местом приготовления пищи), либо об убийствах детей по мотивам личной выгоды, но совершенных другими, менее изощренными методами. И тем не менее, есть основания предполагать, что в основании нашей баллады – отголоски реального события. Во-первых, что касается арсенала фольклорных мотивов, то и здесь помещение ребенка в печку – отнюдь не общее место. В русской традиции этим чаще всего занимается Баба-Яга, причем опять же, заметим, с целью дальнейшего приготовления и поедания, а не уничтожения. Строго говоря, это действие – отдельная прерогатива сказочных персонажей-антагонистов, к тому же действующих строго в рамках одного сюжетного типа (АТ 327), – но никак не балладных злодеев8. Во-вторых, обращает на себя внимание подробное, детальное описание и самого преступления «быстро печку отец затопил, завязал в мешок сына младшего, быстро в печку его посадил», и его последствий «мальчик уж мертвый лежал: все лицо его обгорелое, и народу он страх придавал», и участи преступников «и забрали их, и связали их, и народный на суд увезли, дали комнату неуютную, ожидали злодеи поры». Вместо «родной бабушки» может фигурировать «ночной сторож» или «одна женщина», а вместо «народного суда» – «советский нардом», «Петровский исправдом», «Петровская тюрьма» и даже «Петровский централ». Дело не в фактографической точности, а в едином протокольном регистре, в рамках которого и подробное изложение частностей преступления, и упоминание квазиконкретного судебно-следственного учреждения или места предварительного заключения суть значимые позиции, которые должны быть заполнены. В-третьих, во многих вариантах текста встречаются экспрессивные оценочные выражения особой стилистической окраски. Они относятся либо к отцу-убийце: «так сиди, злодей, дожидай поры», «подожди отец, озлобленный волк», и совершенному им злодеянию: «не закончил кровавый кошмар», либо к тому впечатлению, которое производил труп сожженного ребенка: «факт ужасный он людям придал», и т. п. С одной стороны, стилистика жестокого романса в целом тяготеет к использованию книжных («городских») слов и выражений, не свойственных ни бытовой речи, ни языку старого крестьянского фольклора; с другой стороны, в перечисленных выше оборотах, отчетливо проступают черты языка газетно-публицистической риторики, с которыми исполнители песни подчас с трудом справляются: например, «он метался, как злобный ковар» – видимо, вместо варвАр, «факт ужасный над ним представлял» – вместо он им представлял, «всё лицо ево обгорелое тут коварный народ увидал», «и с кошмаром народ обнимать» или даже «падгиманных людей придавал», «фахошмарным людям отдавал» и т. п. Все перечисленные выше свойства (нехарактерность мотива сожжения для песенных жанров, тенденция к детализации и конкретике, элементы публицистического стиля), а также четкая локализация действия в ничем не примечательном с точки зрения фольклорной карты мира городке Петровске, – все это заставляет предположить, что баллада о сожжении детей – не что иное, как песня-хроника, сочиненная, скорее всего, по тексту заметки в прессе (буквально в соответствии со схемой «утром в газете – вечером в куплете»). Подобные песенные переложения газетных сообщений регулярно появлялись в 1920-е гг., но большинство из них были песнями-однодневками, исчезнувшими вместе с памятью о соответствующих событиях – как, например, песни о гибели парохода «Буревестник» или о так называемом «чубаровском деле», рассмотренные А.Ф. Белоусовым в докладах и статье9, в то время как «В одном городе близ Саратова…», наоборот, распространилась повсеместно и, как показывают недавние записи, хранится в памяти многих людей до сих пор. Это вполне объяснимо. В отличие от упомянутых выше ленинградских песен, в балладе про Петровск рассказывается история, хотя и исключительная по жестокости, но, во-первых, гораздо более обыденная, бытовая, менее экзотичная по характеру и обстоятельствам происшествия (убийство одним членом семьи другого для жителей села и провинции все же значительно «ближе к жизни», чем кораблекрушение или групповое изнасилование в большом городе); во-вторых, близкая по содержанию довольно обширному корпусу старых баллад и так называемых семейно-бытовых песен с мотивом убийства родственника, в частности, кровного, в частности – ребенка; в-третьих, содержащая один из основных для жестоких романсов мотив убийства на почве любви; в-четвертых, неизбежно ассоциирующаяся с распространенным сказочным сюжетом «Мачеха и падчерица», в котором новая жена пытается извести детей мужа от первого брака (АТ 480) – и, как результат, история гораздо более естественная, в некотором смысле «архетипичная» для сознания носителей крестьянской фольклорной традиции, среди которых и стала столь популярной эта песня. Все эти соображения, объясняя причины распространенности и живучести петровской баллады, не отменяют вероятности того, что толчком к ее возникновению послужило вполне конкретное происшествие, опосредованное сообщением в местной прессе и/или устно передаваемыми слухами. Первое пока не нашло документального удостоверения: ни в петровских, ни в саратовских газетах за 1920-е гг. (в начале 1930-х песня уже бытовала) известия о подобном преступлении обнаружить не удалось. Второе отчасти подтверждается устным сообщением: уроженка села Верхозим Петровского у. Саратовской губ. (сейчас – Шемышейского р-на Пензенской обл.) Анастасия Ивановна Жукова в 1989 г. рассказала мне, что на ее памяти в Петровске или в одном из окрестных селений было совершено ужасное преступление – далее следовал пересказ сюжета баллады, – настолько потрясшее местных жителей, что о нем даже сложили песню. Сама идея соотнесения сюжета песни с якобы лежащим в ее основе реальным событием звучала и у других рассказчиков (см., напр., в записанном совсем недавно интервью – № 18 настоящей публикации), однако фольклористам хорошо известно, что достаточно распространенной является обратная схема, когда балладный сюжет становится основой и одновременно поводом для создания рассказа, причем нередко меморативного характера. Так, например, произошло с распространившейся во время Великой Отечественной войны переделкой песни «Огонек», сюжет которой (боец пишет возлюбленной, что стал инвалидом, та в ответном письме отвергает его, по возвращении героя выясняется, что это была проверка, герой отвергает раскаявшуюся девушку) вскоре конвертировался в формат рассказа с установкой на истину10. Другой комплект вопросов возникает при попытке определить место и время появления баллады. Верхняя граница предположительной датировки определяется датой первой фиксации (1931 г.), нижнюю границу можно было бы с большой долей вероятности установить, опираясь на ритмико-мелодическую схему, которую баллада позаимствовала у широко известной песни «Кирпичики»: мелодия, в свою очередь использованная в «Кирпичиках», впервые прозвучала в 1924 г.11. Однако этому мешает наличие нескольких фиксаций другой версии баллады – песни с тем же сюжетом и частично совпадающими элементами текста, но использующей совершенно иную ритмико-мелодическую основу, в которой без труда узнается частушечный напев «Семёновна». Нам известны всего 4 фиксации, но места, где они сделаны, обнаруживают внушительный географический разлет территории бытования этой версии: Кировская (№ 14), Саратовская (№ 15) и Вологодская12 области, что исключает возможность квалифицировать ее как окказиональный вариант с узколокальным распространением. Тексты характеризуются той же подробностью изложения хода событий, но включают некоторые другие элементы (указание на то, что трагедия разыгралась ночью и первый ребенок был брошен в печку спящим, упоминание имени уцелевшей девочки и ее дальнейшей сиротской судьбы и нек. др.). Скорее всего, версия, использующая мелодию и поэтическую структуру «Семёновны», появилась позже, и песня, действительно, не старше середины 1920-х гг. На это косвенно указывает и отсутствие более ранних фиксаций, и на порядок большая распространенность версии на мелодию «Кирпичиков». Но как бы то ни было, с однозначной уверенностью утверждать первородство одной из этих редакций песни пока невозможно: это требует дальнейших поисков и новых способов аргументации. Лишена кажущейся однозначности и ситуация с местом возникновения баллады. А.М. Астахова в комментарии сообщает: «Происхождение песни неизвестно. Во всех вариантах называется г. Петровск близ Саратова, как место действия, и сама песня неизменно сохраняет свое заглавие “Петровская быль”»13. По логике вещей, она должна было появиться в Петровске или его окрестностях, самое далекое – в Саратове, особенно если следовать предположению о роли в ее рождении местной прессы. Но во-первых, в выпусках петровских и саратовских газет, как уже сказано, соответствующих материалов не обнаружилось. Во-вторых, согласно одному нашему интервью, записанному в самом Петровске, во второй строке песни упоминается вовсе не этот город, а другой – Покровск (см. № 20). Сбой в обозначении города присутствует и в одном из опубликованных текстов песни: во второй строке назван Петровск, но в финале преступников отводят «в Покровский нарсуд»14. Возможно ли, чтобы таков был изначальный вариант локальной приуроченности изображаемых в балладе событий, который впоследствии изменился – может быть, раньше, чем песня получила настолько широкое распространение? С точки зрения исследовательской интуиции и «естественной логики», учитывая единичность покровской локализации и тотальную распространенность петровской, – едва ли. Однако принципиально нельзя отрицать и такой ход развития событий. Ни географического, ни хронологического противоречия здесь нет: Покровск, расположенный ровно напротив Саратова на другом берегу Волги (то есть значительно ближе, чем Петровск), существовал в качестве города с таким названием с 1914 по 1931 гг. (ранее – слобода Покровская, позднее и до сих пор – город Энгельс), то есть как раз в недолгий период наиболее вероятного возникновения песни. Замена же упоминаемого города с Покровска на Петровск предположительно могла произойти следующим образом: сразу же по возникновении песни появился альтернативный вариант, спонтанно возникший благодаря созвучности двух названий, а вскоре, когда город Покровск с таким названием попросту перестал существовать, этот топонимический сдвиг окончательно закрепился. Наконец, нельзя исключать и возможность того, что место действия, обозначенное в балладе о сожжении детей, и место ее появления изначально не совпадали. В материалах фольклорной экспедиции под руководством проф. Б.М. Соколова, проходившей в Петровском у. в 1923 г., как и в материалах других экспедиций, работавших в Саратовской губ. в двадцатые годы (в 1926 г. – в Вольском у., в 1928 г. – в Саратовском у. и др.), среди множества романсов и баллад нет ни одной записи этой песни. Как уже сказано, самый ранний из известных на данный момент текстов получен в Ленинграде в 1931 г. А. М. Астаховой (см. № 1). Там же, в тот же период и при тех же обстоятельствах ею были собраны и достаточно многочисленные тексты других песен-хроник, в частности упомянутых выше «Гибели “Буревестника”» и «Чубаровцев». В предисловии исследовательница пишет: «…Краткие сообщения газетной хроники происшествий в ряде случаев несомненно напоминают преступления и происшествия, о которых повествуют песни. Авторы их сами рассказывают о процессе их создания. Так, один из них говорил, что пишет “больше всего по утренней Красной газете”»15. Более того: в том же корпусе городских песен содержится, помимо прочего, еще одна, чрезвычайно важная для нашей истории, – баллада «Палач-отец», обычно обозначаемая по третьей строке одного из куплетов «Как на кладбище Митрофаньевском…». В ней повествуется о том, как в скромной семье умерла мать, овдовевший отец женился на другой женщине, которая вскоре стала уговаривать мужа убить или отдать в приют единственную дочку; «в детский дом отдать было совестно, и решил он свою дочь убить» – отвел на кладбище, «чтоб могилку цветами убрать», и сперва придушил, а потом зарезал. Близость сюжетов обеих песен бросается в глаза, все отмеченные выше черты поэтики «Петровской были» характерны и для «Палача-отца», но эффект двойничества дополняется еще и тем, что и эта баллада об убийстве отцом собственного ребенка по наущению второй жены тоже исполняется на мелодию «Кирпичиков», в связи с чем при исполнении регулярно возникают контаминации этих песен (см. №№ 7, 17). Судя по сходству многих песен-хроник и на основании наблюдений А.М. Астаховой можно заключиить, что многие из них – дело рук нескольких профессионалов-сочинителей, живших в Петрограде – Ленинграде и регулярно занимавшихся переложением газетных сообщений о громких преступлениях на песенный лад. В эпоху нэпа и еще некоторое время это было вполне доходным ремеслом, поскольку песни, подходящие для публичного исполнения, были нарасхват: их пели на рынках и в поездах кормившиеся своим искусством профессиональные уличные исполнители, заинтересованные в пополнении своего репертуара новинками по горячим следам сенсационных преступлений и готовые платить за это. Кроме того, слова песен просто продавались в виде листов с напечатанными текстами. «Петровская быль», в числе прочего, активно исполнялась в те годы уличными певцами – собственно, публикуемый вариант № 1 получен от одного из них; в 1936 г. Ананьин записал ее от «незрячего» 30-летнего мужчины (см. № 2) – что также, вполне возможно, не случайно; есть и более поздние свидетельства о присутствии этой песни в репертуаре певцов-инвалидов (см. №№ 18, 19). Кстати, баллада «Палач-отец» также была сочинена по газетным материалам о реальном преступлении – убийстве чертежником «Госзнака» В. П. Путятиным своей девятилетней дочери Надежды, совершенном на Митрофаниевском кладбище в Ленинграде в 1925 г. Так что для подтверждения гипотезы о ленинградском происхождении «Петровской были» и едином авторстве этих двух (а возможно, и некоторых других) песен-хроник остается лишь найти в ленинградских газетах того времени сообщение о неслыханном по жестокости преступлении, совершенном в одном городе близ Саратова. Настоящая публикация состоит из четырех неравноценных разделов. В первом (№№ 1 – 13) представлены 13 вариантов основной ритмико-мелодической версии баллады «В одном городе близ Саратова…» («Петровская быль»). Тексты расположены в хронологической последовательности их фиксации. Вариант № 7 содержит заметные заимствования из баллады «Как на кладбище Митрофаньевском…». Второй раздел (№№ 14 – 15) включает 2 варианта другой версии той же баллады, исполняемой на частушечный напев «Семёновна». Первым следует достаточно полный и последовательный текст, вторым – фрагмент записи, где исполнительница рассказывает песню по отдельным строкам, сопровождая припоминание текста комментариями и элементами пересказа. Третий раздел (№№ 16 – 17) составили 2 варианта баллады «Как на кладбище Митрофаньевском…» («Палач-отец»). Первым приведен «чистый» вариант, вторым – с одержащий очевидные привнесения из «Петровской были». В четвертый раздел (№№ 18 – 20) помещены 3 фрагмента полевых интервью, в которых речь идет об интересующей нас песне. Представленные записи сделаны в деревнях и селах Архангельской, Кировской, Ленинградской, Псковской, Тверской (Калининской), Калужской, Воронежской, Брянской, Свердловской областей и в городах Ленинграде, Муроме Владимирской обл., Бологом Тверской обл., Петровске Саратовской обл., самая ранняя из них датируется 1931 г., самая поздняя – 2009 г. Во всех публикуемых текстах орфография и пунктуация унифицированы и приведены в соответствие с современной нормой (кроме № 1, где текст воспроизведен строго по машинописи А.М. Астаховой с учетом ее правки). Нивелированы также диалектные особенности фонетики исполнителей, отраженные разными собирателями и транскрибистами в различной степени и во многих случаях непоследовательно. Для удобства чтения и сравнения вариантов полные и фрагментарные тексты песен разбиты на строфы (кроме № 15, где исполнение песни сбивчиво и постоянно перемежается другими репликами), что соответствует куплетно-строфической структуре самих произведений. Маргинальные реплики информантов, произносимые в процессе исполнения песни, взяты в скобки. Вопросы собирателей в диалогах с исполнителями выделены курсивом. Обрывы в записи обозначены только в тех случаях, если это нарушает цельность текста. Под каждым текстом приводятся имеющиеся сведения о собирателях, времени и месте записи, исполнителях, а также о месте хранения материала. Я искренне благодарю всех коллег, которые откликнулись на мою просьбу и предоставили возможность работать с записями баллады, хранящимися в архивах вузовских и академических центров изучения фольклора, без чего ни данная публикация, ни дальнейшее исследование этой песни были бы невозможны: А.Ю. Александрову (Российский государственный педагогический университет), М.Д. Алексеевского и А.Б. Мороза (Российский государственный гуманитарный университет), Н.В. Дранникову (Поморский государственный университет), Я.В. Звереву (Пушкинский Дом), А.А. Иванову (Московский государственный университет), М. В. Колясникову (Свердловский областной Дом фольклора), Т.А. Молчанову (Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств), И.Ю. Назарову (Академическая гимназия Санкт-Петербургского государственного университета), Т.Ф. Пухову (Воронежский государственный университет). Особая признательность – А.А. Сенькиной, А.А. Боровскому, М.В. Ахметовой и Д.В. Агафоновой, целенаправленно записывавшим песню и рассказы о ней в городах Петровске, Муроме и Бологом. Условные сокращения АБЭ – Архив Бологовской экспедиции АКФ – Архив кафедры устного народного творчества филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова АФК – Архив фольклорного кабинета кафедры русского народно-песенного искусства Санкт-Петербургского государственного университета культуры и КА ЛФ – Каргопольский архив лабратории фольклористики Российского государственного гуманитарного университета КТНК – Кабинет традиционной народной культуры филологического факультета Российский государственный педагогического университета им. А. И. Герцена КФ АГ – Кабинет фольклора Академической гимназии Санкт-Петербургского государственного университета ЛАС – Личный архив собирателей РО ИРЛИ – Рукописный отдел Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом) ЦРФ – Научный архив Государственного республиканского центра русского фольклора ЭФ – Экспедиционный фонд Свердловского областного Дома фольклора Тексты I. «В одном городе близ Саратова…», версия 1 («Кирпичики») 1. [Петровская быль] Вот вам первый факт опишу я вам, Кто не слышал, могу я пропеть, Етот случай был в одном городе, Как отец мог детей своих сжечь. В одном городе близ Саратова А зовется тот город Петровск, Там жила семья небогатая, Мама была бледна точно воск. Долго мучилась она страдалица И покинула весь белый свет, Лишь оставила двух детей своих И дала им последний завет: «Милы деточки, покидаю вас, Трудно будет без мамы вам жить, Не умоют вас, не утешут вас, И придется раздетым ходить. Схоронили ее одинокою, И отец для детей стал чюжой, Он нашел жену новую Злобным сердцем коварной душой. И не раз и не два говорила она: «Давай уничтожим детей, Печку вытопим и сожгем мы их И вдвоем будем жить веселей.» И все сделали по словам ее. Отец печку скорей затопил Завезав в мешок сына младшего, Мигом в печку его посадил «Милый папочка,» сказала девочка: «Завяжи мне от страха глаза, Чтоб не видеть мне смерть ужасною И простимся с тобой навсегда.» Завязал глаза милой девочке И хотел ее в печку бросать, Увидала тут бабка родная И на помощь людей стала звать. Ворвался народ, спасли девочку, Но а мальчик уж мертвый лежал, Все лицо его обгорелое Факт кошмарный людям предавал. Сестра родная над ним склонилася И руками его обнела, Долго плакала над братишкою И отца проклинала она. Арестовали их с женой красавицей И в Петровский исправдом отвезли, Дали комнату им уютную, Пока дождутся судебной поры. Ох отцы отцы вы жестокие Как нежалко своих вам детей, Убиваете и сжигаете Из-за мачехи скверной своей. Текст, отпечатанный ручным типографским шрифтом, получен А.М. Астаховой в 1931 г. в Ленинграде от Ивана Ивановича Ершкова, ок. 30 л. РО ИРЛИ. Р. V, к. 25, п. 7, № 1, лл. 112 – 113. 2. Ах, отцы, отцы вы жестокие, Погубили немало детей, Много слышится в книжках точно так, Как живут дети без матерей. Это в городе близ Саратова, Под названием город Петровск, Там жила семья небогатая, Мать бледна была, точно как воск. Долго мучилась и страдала она, И покинула вдруг белый свет, Слово молвилося до конца её, Пока дух весь из ей выходил. «Дети милые, оставляю вас, Вам придётся раздетым ходить. Так сказала, так: «Дети милые», И покончилось слово её. Он привёл жену, жену новую С гордой сердцей, коварной душой. Говорит жена и не раз и не два: Мы давай уничтожим детей, Печку вытопим и пожгём мы их, И вдвоём будем жить веселей. Так и сделал он по словам её, Очень быстро печь натопил, Завязал в мешок сына большего, И мигом в печку его запулил. Меньша девочка кричит: «Папенька, Завяжи мне от страха глаза, Чтоб не видела смерть печальную И прощаюсь с тобой навсегда». Завязал отец глаза девочке, И зачал её в печкю сажать Одна женщина шла, увидела, Зачла громко об стенку стучать. Набежал народ спасать девочку, А сын больший сгорел, уж лежит, Почернелый весь, обгорел кругом, Сколько страху людям придавал. Сестра большая подошла к нему И руками его обняла, Долго плакала над ребёноком, А душой проклинала отца. Тут связали их с женой-красавицей, В управленье справдом повели, Дали комнату им уютную, Ожидают судебной грозы. Подожди отец, озлобленный волк, Ты отстанешь красоток скорей, Как услышишь щас – расстрел, приговор, Так полюбишь ты родных детей. Куплет кончился, я сыграл его. Ток некторым его не миновать Как помрёт жена, жена первая, А другая уж детям не мать. Записал С. Ананьин в 1936 г. в с. Александровка Гремяченского р-на Воронежской обл. от Николая Констаниновича Соловьёва, 30 л., незрячего16. 3. В одном городе близ Саратова, Под названием город Петровск, Там жила семья небогатая, Мама бледна была, точно воск. Долго мучилась, настрадалася И покинула вдруг белый свет, Двух детей она оставила И дала им последний совет: «Милы деточки, покидаю вас, Трудно будет без маменьки жить, Не оденут вас, не обуют вас И придется раздетым ходить». Схоронили ее, одинёхоньку, Стал отец за детей сам не свой. Он нашел себе жену новую, С гордым сердцем, с коварной душой. Она не раз, не два говорит ему: «Мы давай уничтожим детей: Печку вытопим, сожжем мы их И одни будем жить веселей». Так и сделал он по словам ее, Мигом в печке огонь затопил, Завязал в мешок сына младшего, Мигом в печку его посадил. «Милый папочка, – сказала девочка, – Завяжи мне от страха глаза, Чтоб не видела смерть ужасную И простимся с тобой навсегда». Завязал глаза милой девочке И хотел ее в печку сажать. Тут увидела одна женщина И давай громко в стекла стучать. Испугался отец, бросил девочку, Не закончил кровавый кошмар. Собрала народ та же женщина. Он метался, как злобный ковар, Собралась толпа спасать девочку, Ну а мальчик уж мертвый лежал, Обгорелый весь, почернелый весь, Факт ужасный над ним представлял. Сестра-девочка над ним склонилася И руками его обняла, Долго плакала над братишкою И отца проклинала она. Арестовали его с женой красавицей И в Петровский исправдом отвели, Дали комнатку ему уютную: Дожидайся судебной красы. Так сиди, злодей, дожидай поры, Перестанешь красоток любить. Может, суда ты испугаешься, Крепко будешь ты деток любить. Ах, отцы, отцы вы жестокие, Как не жалко вам родных детей? Убиваете и сжигаете Из-за мачехи скверной своей. Записали Н. Мухаммадиева, И.Б. Троицкая в 1977 г. в д. Холмы Куйбышевского р-на Калужской обл., от Анны Яковлевны Аксеновой; АКФ 1977, т. 21, № 391 – ФП-05:2553. 4. Это было близ города Саратова, Назывался тот город Петровск, Там жила семья небогатая, Мама бледна была точно воск. Домо мучилась она, красавица, Покидая весь белый свет: «Милы деточки, покидаю вас Трудно будет без матери жить. Не утешут вас, не умоют вас И придется раздетым ходить. Схоронили ее, одинокую, А отец для детей стал чужой Он взял себе жену новую С злобным сердцем, коварной душой. Вот не раз, не два говорит она, Что давай-ка внитожим детей, Печку вытопим и сожжем мы их И вдвоем будем жить веселей» Все исполнилось по словам ее: Отец печку быстрей натопил Завязал в мешок сына младшего И у печку его усадил. «Милый папочка - сказала девочка Завяжи мне от страха глаза Чтоб не видела смерть ужасную И простимся с тобой навсегда» Завязал глаза милой сироте Захотел ее в печку садить, Но схватилась бабка их родная И на помощь людей стала звать. Прибежал народ, спасли девочку, А мальчишка уж мертвый ляжит. Все лицо его обгарелое Шмарным дымом людям придает. Ой отцы, отцы, вы жестокие, Как не жалко дятей вам своих, Вы убиваете и сжигаете Из-за мачехи скверной своей. И связали их с женой красавицей, И в Петровскую тюрьму связли. Там дали для них комнату убогую, Дожидаясь судебной поры. Записано в с. Чухрай Судемского р-на Брянской обл. от Татьяны Никитичны Балахановой, 1925 г. р. КТНК 01-24-п.202 1984 5. (Вот эту песню я сама сочинила.) В одном городе у Саратова, Под названием город Петровск, Там жила семья небогатая, Мать бледна была, точно как воск. И детей своих оставляла она: «Милы детки, как будете жить? Не помоют вас, не утешут вас И придется раздетым ходить. Схоронили ее одинокую, Отец стал для детей сам не свой И нашел себе жену новую С черствым сердцем, с коварной душой. И не раз, не два говорила йна, Что давай уничтожим детей: Печку вытопим и сожгем мы их Нам вдвоем будем жить веселей. Так и сделали по словам ее, Быстро печку они разожгли, Завязал в мешок сына младшего, Сразу в печку его положил. «Милый папочка, – сказала девочка, – Завяжи мне от страха глаза, Чтоб не видеть мне смерть ужасную И проститься с тобой навсегда». Завязал глаза отец девочке И хотел было в печку сажать. Тут увидела соседка старая Стала громко в окошко стучать. Собрала народ, спасли девочку, А мальчишка уж мертвый лежал. И склонилась она над братишкою, Проклиная отца своего: «Ох, отцы, отцы, кому вы верите, Как не жалко родных вам детей? Убиваете и сжигаете Из-за мачехи скверной своей». Посадили его одинокого, И сидит он сам не свой. «Ох, красавица, где ж ты шляешься, На свиданье ко мне не идешь. Мила доченька, мила сладкая, Ты прости, прости ты отца. Это вышло всё из-за мачехи. Не повторится больше никогда». «Милый папочка, не отец ты мне, Не прощу я тебя никогда И сожгу я тебя на костре». (Вот. И так же сожгла его на костре вместе с мачехой. Сама, сама сочинила.) Записала И. Бартюкова в 1987 г. в д. Хатожа Куйбышевского р-на Калужской обл. от Ефимьи Сергеевны Нестеренко, 1908 г. р., уроженки Харьковской обл. АКФ 1987з, т. 6, № 139 – ФЭ-15:9699-9700. 6. Эх, вы граждане, не мешайте мне Начинаю я случай вам петь. В одном городе, что случилося, Как отец мог детей своих сжечь. Этот город был близ Саратова, Ну и звали его Джепетровск. В нем жила семья небогатая Мама была больна, точно воск Долго мучилась от усталости, И покинула весь белый свет: Лишь оставила двух детей своих И дала им последний совет: «Оставляю вас, милых деточек, Трудно будет на свете вам жить, Не умоют вас, не утешут вас, И придется голодным ходить». Схоронили ее, одинокую, А отец для детей стал чужой. Он взял себе жену новую С злобным сердцем, коварной душой. Вот не раз, не два говорит она: «Мы давай уничтожим детей, Печку вытопим и сожжем детей, Нам вдвоем будем жить веселей» По словам ее так и сделали, Рано печку отец затопил, Сына младшего посадил в мешок И в печку его вкатил. Просит девочка: «Милый папочка Завяжи мне от страха глаза, Чтоб не видела смерть жестокую». Услыхала крик бабка родная И на помочь народ стала звать Прибежал народ – спасти девочку, Ну а мальчик уж мертвый лежал. Все лицо его обгорелое – Факт, который им все передавал. Эх отцы, отцы, вы жестокие, Как не жалко своих вам детей? Так и пишется, так и слышится, Как страдаем мы без матерей. Записано в д. Вышегоры Нелидовского р-на Калининской (Тверской) обл. от Прасковьи Антоновны Мукосеевой, 1913 г. р. КТНК 01-08-п.174, 1988 – 02. 7. Ах, отцы, отцы, вы жестокие, Вы немало сгубили детей, Только пишется, только слышится, Как сиротки страдают теперь. В одном городе близь Саратова, Под названьем тот город Петровск, Там жила семья небогатая, Мама бледна была словно воск. Двух детей она навек оставила, И дала им последний завет: «Оставляю вас, милы деточки, Трудно будет без мамы вам жить»xvii. <…> C этим словом она померла. Схоронил ее одинокую, А отец для детей был не свой. Схоронил ее, одинокую, А отец для детей был не свой. Он нашел себе жёнку новую Со злым сердцем, неверной душой. Злая мачеха ненавидела Семилетнюю крошку дитя, Но ничем ее не обидела, Только мужу задачу дала. Ты убей ее, иль в приют отдай, Только сделай ты всё поскорей, А не сделаешь – я уйду от вас, Мне одной будет жить веселей. Но в приют отдать было совестно, И решил отец дочку убить. Затолкал в мешок сына малого, И хотел было в печку садить. Затолкал в мешок сына малого, И решил было в печку сажать. Тут увидела одна женщина, Стала громко в окошко стучать. Набежал народ, спасли девочку, А уж мальчик умёрший лежал. Обгорел он весь, почернел он весь И народу тут придал кошмар. Тут сестреночка над ним склонившися И ручонкой его обняла, Долго плакала над братишкою, А отца проклинала она. Тут забрали их обех с красавицей, И обоих на суд увезли. Дали комнатку неуютную, Дожидались судебной статьи. Записала Л. Лягинскова в 2001 г. в с. Пирогово Каменского р-на Свердловской обл. от Юлии Николаевны Фоминой, 1928 г. р.; ЭФ-0592 11 8. В одном городе близ Саратова Под названием город Петровск Там жила семья небогатая, Мать бледная была, как воск. Долго мучила она страдаючи, Вдруг покинула она белый свет, Двух детей она ему оставила И дала им последний совет. «Ах, вы, детушки мои милые, Трудно будет без матери жить, Не умоет вас, не утешит вас И придется раздетым ходить». Поглядела на их и заплакала, И вздохнул она тяжело: «Ах, вы, детушки мои милые!» Тем окончила слово свое. Похоронили ее одинокую, После этого отец не свой, Он нашел жену новую С родным сердцем и новой душой. «Ты побей детей иль в приют отдай, Только сделай всё поскорей, А не сделаешь, я уйду тогда, Буду жить веселей». По словам так и сделал он: Печку летом огнем натопил, Посадил сына младшего в мешок И в печку его положил. «Милый папонька, – взмолвила дочка, – Завяжи мне от страху глаза, Чтоб не видеть мне смерти детской И проститься с тобой навсегда». Глаза завязал милой девочке И в печку хотел ее класть, Но тут увидела одна женщина, Началоа в окно громко стучать. Собрала народ, спасли девочку, А уж мальчик умерший лежит, Почерневший весь, обгорелый весь, Факт ужасный он людям придал. Склонилась девочка над братишкой И руками его обняла, Долго плакала над братишкою И отца своего прокляла. Я кончаю петь песню печальную И хочу вам, друзья, я сказать: Как умрет у вас жена первая, Для детей мать другую не брать. Переписано в 1992 г. в д. д. Ильмовцы Нагорского р-на Кировской обл. из рукописного песенного собрания Ольги Степановны Шулаковой, 1930 г. р. АКФ 1992, т. 21, № 196 – ФЭ 18:5276-5277. 9. В одном городе близ Саратова, Этот город зовется Петровск, Там жила семья небогатая, Мать бледна и желта, точно воск. Долго мучилась она, бедная, Покинула свой белый свет, Оставила двух детей, отца, И дала им горячий совет: «Покидаю вас, милые деточки, Плохо будет без мамы вам жить. Не умоют вас, не оденут вас И придется босыми ходить». Схоронили мать одинокую, Отец для детей стал чужой. Он нашел себе жену новую – Злую сердцем, коварной душой. Жена новая говорит ему: «Давай, муж, уничтожим детей, Печку вытопим, сожгнем мы их, Двоим будем жить веселей». Так и сделал по словам жены, Мигом печку отец затопил, Завязал в мешок сына младшего, Быстро в печку его посадил. «Милый папочка, – просит девочка, – Завяжи ты мне от страха глаза, Чтоб не видеть мне смерть ужасную И проститься с тобой навсегда». Завязал глаза милой девочке, Хотел в печку ее сажать, Подоспела тут бабка родная И на помощь людей стала звать. Прибежал народ, спасли девочку, Мальчик уж мертвым лежал. Всё лицо его обгорелое И народу он страх придавал. Тут сиротка бедная долго мучилась, И отца проклинала она: «Ах, отцы, отцы вы, жестокие, Как не жалко своих вам детей, Убиваете, сжигаете Из-за мачехи скверной своей». Я кончаю петь песнь печальную И мужчинам хочу поведать: Если умрет у вас жена первая, То вторую детям мать не брать. Переписали М. Полуэктова, А. Нешина в 1995 г. в д. Засурье Пинежского р-на Архангельской обл. из песенника 1980-х гг., принадлежащего Антонине Евдокимовне Мерзлой, 1924 г.р. АКФ 1995, т. 16, № 101. 10. … Близ Саратова, Этот город зовётся Петровск, Жила семья небогатая, Мама бледна была, словно воск. Долго мучалась мать-страдалица, И покинула белый свет, Оставила двух детей своих И такой им давала совет: «Милы деточки, не покидаю вас, Трудно будет без мамы вам жить, Не обуют вас, не оденут вас, И придётся раздетым ходить». Схоронили мать одинокую, И отец для детей стал чужой, Он нашёл себе жонку новую, С жостким серцем, с коварной душой. И не раз и не два говорит она: «Давай уничтожим детей, Печку вытопим, и спечём детей, И вдвоём будем жить веселей». По словам её отец справился, Мигом печку он тут затопил, Взял детей своих, сына младшего Сразу в печку он тут посадил. «Милый папочка, – просит девочка, – Завяжи мне от страха глаза, Штоб не видеть мне смерть ужасную, И проститься с тобой навсегда». Завязал глаза бедной девочке, И хотел ее в печку бросать. Тут увидела родна бабушка, Стала громко в окошко стучать. Собралса народ, спасли девочку, А мальчик уж мёртвый лежал, Все лицо его обгорелое Тут коварный народ увидал. (Как тут?..) Ах отцы, отцы, вы жестокие, Как не жалко детей вам своих. Убиваете и сжигаете – И всё это ради мачех лихих. Записали Т. Аникеева, А. Мороз в 1997 г. в с. Нокола Каргопольского р-на Архангельской обл. от Евдокии Александровны Капустиной, 1930 г. р.р, местн., жила в Сибири, Каргополе, Хотенове, обр. высш. пед., работает учительницей. КА ЛФ. 11. (Это не Бетховены, не Некрасовы, и не Лермонтовы.) Вот сейчас, друзья, расскажу я вам. Этот случай был далеко. Этот случай был близ Саратова, А зовется тот город Петровск. Там жила семья небогатая. Мать лежала мертва точно воск. Похоронили мать одинокую. И отец для детей стал чужой. Он нашел себе жену новую С злобным сердцем, коварной душой. И не раз, не два говорила она: Что давай уничтожим детей. После этого нам жить будет прекрасно, Жить будем всегда веселей. Пала в голову мысль злодейская, Отец печку быстрей растопил. Завязал глаза сыну младшему, Мигом в печку его отпустил. Милый папенька, сказала девочка, Завяжи мне крепко глаза, Чтоб не видеть мне смерть ужасную И проститься с тобой навсегда. Завязал глаза малой девочке, Захотел ее в печку бросать. Тут услышала родна бабушка И на помощь стала звать. Собрался народ, спасли девочку, А мальчик уж мертвый лежал. Все лицо его обгорелое, Падгиманных людей придавал. Записали В. Баранова, Т. Беспалько, Ю. Волкович, Е. Новикова в 1999 г. в д. Миритиницы Локнянского р-на Псковской обл. от Фёдора Ивановича Акимова, 1928 г. р., образ. 8 кл. КФ АГ 99-08-05-01 12. В одном городе, близ Саратова, Назывался тот город Петровск, Там жила семья небогатая, Мама бледна была, точно воск. Долго мучалась мать страданием И покинула весь белый свет, Лишь оставила двух детей своих  И дала им последний совет: «Милы деточки, покидаю вас, Трудно будет без мамы вам жить. Не оденут вас, не обуют вас,  И придется раздетым ходить».  Схоронили мать одинокую, И отец для детей стал чужой. Он нашел себе жену новую С новым сердцем, с коварной душой. И не раз, не два говорит жена,  Мол, давай уничтожим детей. Печку вытопим и сожгем мы их, И вдвоем будем жить веселей. Так и сделали по словам ее, Отец печку скорей затопил, Завязал в мешок сына младшего, Быстро в печку его посадил. «Милый папочка, – скажет девочка, – Завяжи мне от страха глаза,  Чтоб не видеть мне смерть ужасную, И простимся с тобой навсегда».  Завязал глаза милый папочка, Только в печку хотел ей сажать, Увидала тут бедна бабушка И на помощь людей стала звать. Собрался народ, спасли девочку, А мальчишка уж мертвый лежал. Все лицо его обгорелое, Страх коварный людям придавал. Ах, отцы-отцы, вы жестокие, Как не жалко своих вам детей? Убиваете и сжигаете Из-за мачехи скверной своей. Записали Е. Булатова, М. Герасимова, В. Пономарева, Д. Сурикова в 2000 г. в д. Яровщина Лодейнопольского р-на Ленинградской обл. от Зои Ивановны Ёроховой, 1930 г. р., местн., образ. высш. пед. КФ АГ 00-11-27-24. 13. В одном в городе близ Саратова, А зовется этот город Петровск, Там жила семья небогатая. Мама была бледна точно государственный (Повторять я не буду два [раза].) Долго мучилась мать страдалица И покинула весь белый свет, Лишь оставила двух детей своих И дала им последний завет. «Милы деточки, покидаю вас, Трудно будет без мамы вам жить, Не умоют вас, не утешат вас, И придется раздетым ходить». Схоронили ей, одинокую, И отец стал детям уж не свой, Он нашел себе жену новую С грозным сердцем, с коварной душой. И не раз, не два, говорила она «И давай уничтожим детей. (Я не могу…) Печку вытопим, и сожгем мы их, И вдвоем будет жить веселей». Всё сделал отец, по словам её И печку скорей затопил. Завязал глаза сына младшего, Быстро в печку его посадил. «Милый папочка, – сказала девочка, – Завяжи мне от страха глаза, Чтоб не видеть мне смерть ужасную, И простимся с тобой навсегда». Завязал глаза милой девочке И хотел её в печку бросать, Увидала тут родна бабушка И на помощь людей стала звать. Ворвался народ, спасли девочку, Но уж мальчик тут мертвый лежал, Всё лицо его горелое Фахошмарным людям отдавал. Ох, отцы, отцы, вы жестокие, Как не жалко своих вам детей. Убиваете, и сжигаете Из-за мачехи ж вредной своей. (Всё. Вот какая тяжелая песня.) Записала Т. Молчанова в 2003 г. в д. Фролёво Лужского р-на Ленинградской обл. от Марии Алексеевны Кокулевской, 1923 г. р. ФК ФЛЛ-2003, 7/10 II. «В одном городе близ Саратова…», версия 2 («Семёновна») 14. В одном городе близ Саратова Жила семеечка небогатая, Мать больна была, как свечка, таяла, Умерла она, детей оставила. Умирая мать, чуя смертный час, Она детям своим дала такой наказ: Я помру, меня покройте скатертью, Хоть не ругайтесь вы с неродной матерью. Похоронили мать, пришел отец с другой, Детям своим он стал совсем чужой. Говорила мать: «Давай детей убьем Или лучше их мы в печи сожжем». (Вот эта песня страшная!) «Ты давай, давай, моя милая, Растопляй-ка печь, жена любимая». Лиходеечка затопила печь, Детям неродненьким велела спать залечь. Борю трехлетнего отец с постели брал, Сонного мальчика он прямо в печь кидал. Крики мальчика раздавалися, От криков Тонечка пробуждалася. «Папа, папочка, – дитя несчастное, – Завяжи глаза, мне смерть ужасная». Завязал глаза и хотел кидать, А ночной сторож продолжал стучать. Тута публика собиралася, Сердце отцовское разрывалося. Отец с матерью за решеточкой, Осталась девочка расти сироточкой. Записали Л. Нарбутовская, Л. Фадеева в 1992 г. в с. Черновское Шабалинского р-на Кировской обл. от Натальи Васильевны Ронжиной, 1919 г. р., местн., Александры Акимовны Кудреватых, 1923 г. р., местн., и Анастасии Афанасьевны Бобровой, 1930 г. р., местн. АКФ 1992, т. 25, № 42 – ФЭ 18:5770. 15. Мы песню одну ищем, про город Петровск. <…> А какую, интересно, вам надо? А вот такую. Я вот вам начало спою. [Собиратель исполняет первые строки]. [Подхватывает:] …небогатая. Да, да, да. Слышала. У нас не песня, а частушки. Частушки? Да. А про что там говорится? Там жила семья небогатая. Мать была у них… Мать была больна… Она так длинно, она, это, пелась. Может, расскажете нам? Да она ведь… [Проговаривает:] Недалёко близ Саратова Жила семейка небогатая. Мать больна была, помирала она, чует смёртный час, Так детям своим дала такой наказ: «Помираю я, накройте скатертью, Не ругайтеся с чужою матерью». Померла мать, отец зарыл землёй, Для своих детей он стал совсем чужой… (Ой, постой, забыла… ...Стал совсем чужой.) Жена новая говорит ему: «Давай их убьём иль в печи сожгём». «Затопляй-ка, мать… (Ой.) …жена милая (Да.) Затопляй-ка печь, жена любимая. Бросай-ка детей в печь». (Бросила она.) От крика девочки проснулся мальчик… (Да.) От крика мальчика проснулася девочка. И услышала смерть ужасная. «Ой, отец, отец, какая несчастная…» (Постой.) «…Какая несчастная, Мать умерла, а мне смерть ужасная». Тут… (Тут вот забыла уж… Было, слышала, помнила тогда я ее, эту песню.) Тут ночной сторож стал в окно стучать. (И отец девочку не сжёг. Но вот я забыла, как подряд там. Потом эта девочка рассказала всё, что как происходило. Им дали обоим дали по десять лет. Вот эта песня «Близ Саратова»). А не могли бы показать, как она поётся, на какую мелодию? [Поет:] Недалёко вот, близ Саратова, Жила семеечка небогатая. Мать больна была, чует смертный час И детям своим дала такой наказ. (Вот такая песня.) Записали М. Лурье и А Сенькина в 2006 г. в г. Петровске Саратовской обл. от Анны Михайловны, 1931 г.р., род. в деревне в 40 км. от Петровска. ЛАС. III. «Как на кладбище Митрофаньевском…» 16. Не "Кирпичики", не "Червончики" В Ленинграде поют каждый день, Эта песенка с нею сходная, А поется совсем о другом. Вот, товарищи, расскажу я вам, Этот случай был в прошлом году. Как на кладбище Митрофановском Отец дочку зарезал свою. Отец, мать и дочь жили счастливо, Но изменчива злая судьба, Надсмеялася над сироточкой: Мать в сырую могилу ушла. После матери отец дочь любил, Но не долочко длилось, а так. Он нашёл себе жонку новую: - Надя, Надя, вот новая мать. Неродная мать не обидела Семилетнюю дочку тогда И ни в чём её не обидела Только мужу задачу дала дала: «Ты убей её иль в детдом отдай, Только сделай всё так поскорей, А не сделаёшь - от тебя уйду И одна буду жить веселей». Мысль злодейская пала в голову, Перестал отец дочку любить. В детский дом отдать было совесно И решил зверь-отец дочь убить. Жаркий день стоял, пахло зеленью, На могилу стал девочку звать, Не хотелося ей с отцом идти, А хотелось проведать ей мать. Летний день стоял, ветерочек дул, Отец «Надя!», да «Надя!» – стал звать: «Подойди ко мне, дочка милая, Я хочу тебе слово сказать». Подошла она - лицо бледноё, Он схватил и стал девушку жать, Чтобы крик её не сманил народ И на помощь людей не позвать. Засверкал тут нож палача-отца, И пришёл детской жизни конец. И кровь алая по земле текла, А над трупом стал зверь-отец. Зверь-отец, подлец, из-за женшчины Потерял он и совесть свою, Вырыл ямочку очень скоро он И зарыл туда дочку свою. Вот пришёл домой невесёлый он, А жена так ласкает ево: «Пусть лежит она, там спокойно ей, Позабудь ты о дочке своей». Но недолго шла любовь вечная, Стал неласков, печален отец, Целый день блуждал, как больной стонал - Совесть мучит о дочке своей. А наутро он и в полицию… И признался он там обо всём: Как зарезал дочь за красоточку В Митрофановском кладбище днём. А потом пошёл он с лопаткою, [К Митрофановску быстро пошёл.]18. Целый день бродил он по кладбищу И могилу он дочки нашёл. Сколотил он тут гроб из ящика, Туда дочку свою положил, Забросал землёй возле матери И навеки её схоронил. Два креста стоят над могилами, Там мамаша и дочка лежит, А отец ее, их убиец-зверь За железной решеткой сидит. (Ой, дальше, погодите.) А красоточка где-то шляется, На свиданье к нему не идёт. Дочка милая всё мерещится И спокою ему не даёт. Вот заплакал он, отец, жалобно, И решил он покончить с собой, Взял верёвочку и повесился. За железной тюремной стеной. Вот кончаю петь рассказ жалобный, И хочу вам, мужчины, сказать: Как умрёт у вас жёнка первая, То вторая уж детям не мать. Записал А.Б. Мороз в 1995 г. в с. Архангело Каргопольского р-на Арзангельской обл. от Лидии Григорьевны Богдановой, 1931 г. р., род. в д. Кладово (9 км от с. Архангело), образ. 7 кл. КА ЛФ. 17. Ой отцы вы, отцы вы жестокие, Погубили немало детей. Сколько слышится, сколько пишется, Как сироты страдают теперь. В одном городе близ Саратова, Под названием город Петровск, Там жила семья небогатая, Мама с бледным худалым лицом. Отец, мать и дочь жили весело, Но изменчива злая судьба Насмеялася над сироткою, Мать в сырую могилу легла. Отец дочь любил после матери, Продолжилось недолго все так, Он нашел себе жену новую: «Надя, Надя, все будет так». Неродная мать ненавидела Малолетнюю крошку сперва, Но ничем она не обидела, Только мужу задачу дала: «Всей душой люблю тебя, миленький, Только жить мне стала невмочь. И сказать тебе только совестно, Жить с тобою мешает мне дочь Ты убей ее иль в приют сдай, Только сделай ты все поскорей. А не сделаешь, я уйду тогда, Мне одной будет жить веселей». Мысли-зверие зашло в голову, Перестал отец дочку любить. В детский дом отдать было совестно, И решил он свою дочь убить. Жаркий день стоял кругом На могилу отец дочку звал. Не хотелось ей с отцом идти, И хотелось проведать ей мать. Холодок в тени, пахло зеленью, И постала цветочки она рвать, И рвала цветы, сама думала, Чтоб могилку цветами убрать. Идеть папенька вдруг растроенный, Стал он дочку к себе подзывать: «Подойди ко мне, моя крошечка, Я хочу тебе что-то сказать». Подошла к ниму – лицо бледное, Он схватил ее и стал быстро жать, Чтобы крик ее не мешал ему И на помощь людей не дал звать. «Ой, родная дочь, иди к матери, Ты мешаешь мне жить. Пусть душа твоя малолетняя Вместе с мамой в могилы лежить». Записано в 1982 г. в с. Погрибы Севского р-на Брянской обл. от Натальи Михайловны Климовой, 1912 г. р. КТНК 01-23-п. 53, 1982. IV. Фрагменты интервью 18. А вы знаете песню «В одном городе, близ Саратова»? В одном городе, близ Саратова, И зовется тот город – Петровск, Там жила семья небогатая, Мать их таяла словно что воск… (А… Щас…) Схоронили мать одинокую, И отец для детей стал чужой… Э… Вот, я пела её в детстве, кстати. Ага. Но забыла… М-м-м-м… И отец для детей стал чужой… Дадайдадай, дададайдадай Да-да-н-н-н-н-н… И эти песни я пела, вот может быть у меня мама и бабушка, вот, по отцовской линии тоже песни любила петь. Но она любила больше слушать. Только скажет… Посадит меня, сама чистит картошку… А меня заставляет петь. И сама плачет. Вот. Бабушка. А потому что… мой папа был её сын, и она меня, вот, маленькую она всегда заставляла петь. Там жила семья, одинокая, Мать их таяла, словно что воск… Вот… Я только помню, что содержание песни такое, что отец женился на другой. А мачеха что-то невзлюбила этих детей и чуть ли не сожгла их, по-моему, что-то такое… Расправилась как-то с детьми. Именно мачеха? Мачеха, да. И говорят, что это подлинная песня. Вот, взята из событий тех, что были вот… То есть, это было на самом деле? Да. Это мне кто-то рассказывал об этом. Не помню только кто. Где-то близ Саратова? Нет, Петровск – это город под Саратовом. Я вспоминаю, когда мы по Волге плыли, нам об этом городе напоминала экскурсовод. И говорила, что даже песня есть сочиненная… Экскурсовод говорила? Да, у нас на теплоходе… <…> Давно-давно это было. Может быть, лет 35 – 40 назад, я даже сейчас не помню точно. У меня были… сейчас скажу… Ларисе моей сейчас 40, а тогда ей было 7 лет. 33 года назад И вам тогда уже экскурсовод рассказывал? Да, экскурсовод вот говорила … «Вот, проезжаем мы те места…» – ну, там радио… не то, что с нами рядом, а это слышали мы… экскурсовод. Вот, про этот город Петровск что-то сказали. Что вот «недалеко отсюда город Петровск. И, значит, помните, была такая песня сочинена». Что-то я, это как-то вот даже на слуху, вот это. Мать их таяла, словно что воск. Хоронили мать, одинокую, И отец для детей стал чужой Дадарайдада… <…> Я, в общем, знаю, что он женился, а мачеха этих детей, по-моему, в печке, что ли, сожгла, или что-то… Потом в общем… ужас какой-то. И эту пеню тогда… в детстве её просто пела, а потом она меня потрясла, конечно. Когда со временем я стала понимать, думаю – «Господи»! Во время войны причем это вроде как будто было… Или после войны… думаю – что такое? Как можно было сжечь детей? Расправиться? Песни-баллады такие, народные, вот. Кстати у нас в Бологое на рынке как-то калеки сидели безногие и пели эти песни. Я иногда… мы любили пошляться по рынкам. Там, фантики какие-то собирали, ещё что-то собирали, нищета вот эта ребятишечья. И останавливались, там шапка такая была брошена, на катках на таких, на колесиках, катился инвалид. И пел эти песни. Вот, песню вот эту, «Близ Саратова» он пел, ещё какие-то народные вот такие песни. И в шапку ему кидали – кто денежку какую, кто кусочек, там, сахара, кто ещё что-то такое подавал, кусочек хлеба… И вот этим зарабатывали. Записали М. Ахметова, Д. Агафонова в 2009 г. в г. Бологое Тверской обл. от Раисы Васильевны Тишковой, 1940 г. р., местн., обр. ср. спец., культ.-просвет. АБЭ. 19. А «В одном городе близ Саратова»? Да, пели тоже. А это песня, что когда, э... <...> … Город Петров, Там жила семья небогатая, Мать бледна была, словно воск.. Дальше, дальше... как она умирает, и уже всё, не помню. Вот первый куплет и последний. А последний? Ах отцы-отцы, вы жестокие, Как не жалко вам родных детей, Убиваете и сжигаете Из-за мачехи гордой своей. Он в печке их сжег в песне, детей. А вот середину... вот первый и последний вспомнился куплет. А потом тогда ведь раньше по вагонам ходили всё такие песни пели. И поэтому что-то вот оставалось в голове. Калеки? И калеки, и под калек кто-то. А что они пели? Ну и о войне, и вот такие жалостливые все им, чтобы, так сказать, слезу выбить и подаяние получить. Текстов не помню. Записала М. Ахметова в 2005 г. в г. Муроме Владимирской обл. от Галины Григорьевны Филатовой, 1940 г. р., род. в д. Грибково, переехала в Муром после окончания училища, образование ср. спец., медицинское; пишет стихи, поет в хоре Железнодорожной больницы. ЦРФ-Э-1244 20. <…> Соб: Ну, что знаете, расскажите? Н. А. К.: Знает он много. Б. Е. Ш.: В одном городе близ Саратова, под названием город Покровск, по-моему. Там жила семья небогатая, чё-то… Н. А. К.: Ну, ты пошибче говори. Б. Е. Ш.: Там жила семья небогатая, мать… Ладно, забыл. Ну там чё-й-то «отец дочку зарезал свою». Вот такие слова. Я не помню. Я обрывки с тех песен знаю. А еще, может, какие-то слова вспомните? Н. А. К.: Ну ты вспомни, ты же мне много говорил. Б. Е. Ш.: Вот я тебе эти отрывки-то и говорил, а … Н. А. К.: Вот и говори. Б. Е. Ш.: Я уж их сказал, всё. Больше... Н. А. К.: Какой-то один… одну отрывку сказал. Б. Е. Ш.: Ну а больше-то я и не знаю. А вот как отец в печке сжег детей, не помните? Б. Е. Ш.: А это я не помню. Н. А. К.: Да это всё одна и та же песня. Ее по-всякому переворачивают. Всё одна песня? Н. А. К.: Мм. Б. Е. Ш.: Я воспитывался в детдоме, там всякие, но большинство блатные песни пели. Вот отрывки-то я знаю, вспоминаю. А целиком песни я не знаю. <…> А Вы не слышали, что как будто на самом деле такая история была где-то, что вот отец и мачеха детей в печке сожгли? Б. Е. Ш.: А-а-а, нет. Этого я не слышал. А вот отец дочку зарезал – это я слышал. Н. А. К.: Да это всё одна и та же песня. Ее по всякому… По-разному ее пели. Начало всё время [одно и то же]. Б. Е. Ш.: Ах, отцы, отцы, вы жестокие, Загубили вы много детей. Сколько пишется, сколько слышится, Как отцы погубили детей. В одном городе близ Саратова, Называется город Покровск, Там жила семья небогатая, Мама бледна была… Оттого она и… Он ей говорит, значит: «Давай убьем дочку, нам одним будет жить веселей». Вот такая вот вещь. Ну, целиком-то не знаю. <…> Н. А. К.: В одном городе близ Саратова, Под названьем тот город Петровск… Б. Е. Ш..: Да ну, я говорил: не Петровск, а Покровск. Н. А. К.: У нас здесь «Петровск пели». Б. Е. Ш..: А у нас пели… Н. А. К.: Да. Ну, я больше ничего не могу сказать… Записали М. Лурье, А. Сенькина в 2006 г. в г. Петровске Саратовской обл. от Бориса Ермолаевича Штырова, 1928 г. р., и Надежды Александровны Кореневой. ЛАС. 1 Я намеренно оставляю без комментария эти обозначения, сохраняя за собой право в рамках данной публикации пользоваться наиболее приемлемыми из них или некоторыми другими: вопросы жанровых и прочих родовых номинаций и дефиниций в применении к данному пласту песенного фольклора, практически не решены. 2 В этом отношении характерны, в частности книги: Новикова А.М. Русская поэзия XVIII – первой половины XIX века и народная песня. М., 1982; Крупянская В. Ю., Минц С. И. Материалы по истории песни Великой Отечественной войны. М., 1953; и нек. др. 3 См.: Русский жестокий романс / Сост. В.Г. Смолицкий, Н.В. Михайлова. М., 1994; Современная баллада и жестокий романс / Сост. С. Адоньева, Н. Герасимова. СПб., 1996; Городские песни, баллады, романсы / Сост., подгот. текста и коммент. А.В. Кулагиной, Ф.М. Селиванова. М., 1999; Романсовая лирика Удмуртии. Вып. 1. / Ред.-сост. Э.А. Тамаркина. Ижевск, 2000; Жестокие романсы Тверской области / Сост. Л. В. Брадис, Е.В. Петренко, М.В. Строганов, И.С. Тарасова. Тверь, 2006. 4 Прежде всего следует отметить цикл статей С. Ю. Неклюдова: Неклюдов С. Ю. «Все кирпичики, да кирпичики…» // Шиповник. Историко-филологический сборник к 60-летию Р.Д. Тименчика. М., 2005. С. 271-303; Он же. «Гоп-со-смыком» – это всем известно… // Фольклор, постфольклор, быт, литература: Сб. ст. к 60-летию Александра Федоровича Белоусова. СПб., 2006. С. 65 – 85; Он же. Фольклорные переработки русской поэзии XIX века: баллада о Громобое // И время и место. Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата. М., 2008. С. 574 – 593; Он же. Фольклорные переработки русской поэзии XIX века: «Песнь грека» Д.В. Веневитинова // Неоконченный разговор. Сборник памяти Евгения Пермякова. М., 2008. С. 380 – 391. (В печати); Почему отравилась Маруся? // Габриэлиада. К 65-летию Г. Г. Суперфина. [Электронный ресурс] // Ruthenia. – Электрон. данные. – 2001 – 2009. – Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/document/545633.html, свободный. – Загл. с экрана. – Данные соответствуют 21.03.09.; Архипова А.С., Неклюдов С.Ю. Два героя / два уркана: привал на пути // Natales grate numeras? Сборник статей к 60-летию Георгия Ахилловича Левинтона. СПб., 2008. 25 – 73; см. также статьи других авторов: Архипова А.С. Как погибла Оля и родился фольклор // «Кирпичики»: Фольклористика и культурная антропология сегодня: Сборник статей в честь 65-летия С. Ю. Неклюдова и 40-летия его научной деятельности / Сост. А.С. Архипова, М. А. Гистер. ­ М., 2008. 432 – 455; Башарин А. С. «Раскинулось море по модулю 5…» (Опыт анализа студенческой песни) // Ученые записки молодых филологов: Сб. ст. / Отв. Ред. Е.В. Душечкина. СПб, 2001. С. 188 – 202; Он же. Другие «Кирпичики»: Из «фольклора фольклористов» // «Кирпичики»: Фольклористика и культурная антропология сегодня: Сборник статей в честь 65-летия С. Ю. Неклюдова и 40-летия его научной деятельности / Сост. А.С. Архипова, М. А. Гистер. ­ М, 2008. С. 556 – 470; Молчанова Т. «Я в пустыню удаляюсь». Два века песни М.В. Зубовой // Литературные явления и культурные контексты: Материалы Коллоквиума молодых ученых-гуманитариев Санкт-Петербурга и Даугавпилса / Ред.-сост. М. Л. Лурье. СПб., 2005. С. 86 – 108; Размахнин А. М. Механизмы порождения и функционирования текстов песен литературного склада; на материале «гнезда» песен «Маруся отравилась» [Электронные данные]. – Электрон. ресурс. – Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/folklore/folklorelaboratory/Razmahnin.htm, свободный. – Загл. с экрана; и мн. др. 5 Сборник «Песни уличных певцов» был составлен А. М. Астаховой из материалов, записанных ею от профессиональных уличных певцов или полученных в виде листков с отпечатанными текстами в Ленинграде на рубеже 1920-х – 1930-х гг. Сборник представляет собой подборку из нескольких десятков песенных текстов, снабженную подробными комментариями, репертуарными списками и словесными портретами некоторых исполнителей, музыковедческим очерком и обстоятельной вступительной статьей «Певцы и песни ленинградских улиц», содержащей множество замечаний об особенностях исполнения, восприятия, распространения городских песен. Книга была полностью подготовлена к печати в 1932 г., но ее издание не состоялось. Машинописный текст с карандашной правкой составителя хранится в Рукописном отделе ИРЛИ РАН (Р. V, к. 25, п. 7, №№ 1, 2). Не могу не выразить сердечную признательность А.Ф. Белоусову, указавшему мне на этот уникальный архивный материал. 6 РО ИРЛИ. Р. V, к. 25, п. 7, № 2, л. 37. 7 Русский жестокий романс, № 29; Современная баллада и жестокий романс, № 92; Городские песни, баллады, романсы, № 362; Романсовая лирика Удмуртии, №№ 11.1 – 11.8. 8 В этом смысле показателен случай очевидного «обратного влияния» сказочного мотива – ср. пересказ сюжета песни по смутным воспоминаниям: «Он женился, потом жена появилась, а потом эта жена посадила их на лопату и в печь. А больше я не помню» (записали А. Боровский, М. Лурье, А. Сенькина в 2006 г. в г. Петровске). 9 Белоусов А.Ф. Комментарий к песне «Чубаровцы» («Двадцать лет жила я в провинции…») // Литература и человек. (Писатели, читатели, филологи): Сборник, посвященный 55-летию профессора М.В. Строганова. Тверь, 2007. С.77-84. 10 См.: Пушкарев Л. Н. По дорогам войны. Воспоминания фольклориста-фронтовика. М., 1995. С. 98 – 99, 154 – 158. 11 Неклюдов С. Ю. «Все кирпичики, да кирпичики…». С. 271. 12 Современная баллада и жестокий романс. № 92. 13 РО ИРЛИ. Р. V, к. 25, п. 7, № 2, л. 37. 14 Романсовая лирика Удмуртии. № 11.3 15 РО ИРЛИ. Р. V, к. 25, п. 7, № 1, л. 26. 16 Одновременно с разрешением на публикацию этого текста, в свое время любезно присланного мне Т.Ф. Пуховой из материалов Архива кафедры теории литературы и фольклора Воронежского государственного университета, я получил от нее сообщение, что за прошедшее с тех пор время он был опубликован (Сказки и песни Черноземного края России. Материалы фольклорной экспедиции 1936 г. / Сост. Т. Ф. Пухова. Воронеж, 2006. С. 219 – 220). Тем не менее, учитывая труднодоступность региональных изданий, я решил не ограничиваться ссылкой, а полностью представить воронежский текст, чтобы сохранить максимальную наглядность и репрезентативность публикуемой подборки вариантов в отношении как места и времени их фиксации, так и амплетуды вариативности текстов. 17 На этом месте запись прерывается; по-видимому, пропущена первая строка следующего куплета. 18 Стих восстановлен по другой записи от того же исполнителя.