Фима Жиганец - Тюремные байки (1999)

Фима Жиганец

Фима Жиганец. Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи. Ростов-на-Дону, «Феникс», 1999.

НЕ ВЕРИШЬ — ПРИМИ ЗА СКАЗКУ, ИЛИ ПРОГУЛКИ С ФИМОЙ ПО ЗОНЕ
ТАРАКАН
ПЕРВЫМ ДЕЛОМ - ВЕРТОЛЁТЫ...
МАЦОНИ
СВИДАНКА С СЮРПРИЗОМ
«Я К ВАМ ПИШУ — ЧЕГО ЖЕ БОЛЕ?»
НАМ С КРЫШИ ВИДНО ВСЁ - ТЫ ТАК И ЗНАЙ!
«ЧИСТО ПО-БРАТСКИ»
«Я ЗА БАЗАР ОТВЕЧАЮ!»
«ГАМАНОК»
«ЗНАЮ!»
ШОПЕН ДЛЯ ЛОПАТЫ
ЗАВТРАК ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА
РЫБКА ПЛАВАЕТ ПО ДНУ...
ВОРОБУШЕК
«ДИССИДЕНТ»
«БЕДОЛАГИ»
«СЕГОДНЯ Я ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПОБРИЛСЯ...»
БРАТЕЛЬНИК МИЛЛИОНЩИКА
КАРМАННАЯ ФИЛОСОФИЯ
«ХОЧУ В ТЮРЬМУ!»
СТАРИК И ЗОНА
ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО - СВОБОДА
ЭХ, СУДЬБА ВОРОВСКАЯ...
ТРУСЫ НЕПРИКАЯННЫЕ
ГОНКИ ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ
Рассказ Сиамских Близнецов
Рассказ Смирного рыболова
Рассказ Блудной Жертвы
Рассказ Алтайского Странника

НЕ ВЕРИШЬ – ПРИМИ ЗА СКАЗКУ, ИЛИ ПРОГУЛКИ С ФИМОЙ ПО ЗОНЕ

ЛЮБЕЗНЫЙ ДРУГ ЧИТАТЕЛЬ, уверяем тебя: такой книги о российских «зонах» ты до сих пор не читал. Автор расскажет тебе о жизни за «колючкой» так, как видел её сам, как её понимает и воспринимает. A воспринимает он её с иронией, сарказмом и жизнеутверждающим цинизмом. В отличие от подавляющего большинства щелкопёров, у Фимы свой взгляд на вещи. Точь-в-точь как у поэта Коли Гумилёва, который, говоря о своих читателях, гордо заявлял:

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намёками
На содержимое выеденного яйца.

Одни сочинители, повествуя о тяжкой арестантской жизни, стращают публику такими ужасами, что в конце концов вносят весомый вклад в повышение процента заик на душу населения. Обитатели тюремного мира в их рассказах предстают, как спившиеся вурдалаки.

Другие в безграничной жалости к несчастненьким зэкам извергают из себя столько слёз и соплей,что эти потоки способны поглотить архипелаг ГУЛАГ, как океан — Атлантиду.

Третьи, упорно пытаются корчить из себя «бывалых» и «жуют за понятия» — то есть объясняют лоховатым вахлакам то, о чём и сами-то не имеют представления.

САМАЯ ТУПАЯ КАТЕГОРИЯ РАССКАЗЧИКОВ — некоторые сочинители детективных романов. Живого уголовника они видели разве что в программе «Криминальные хроники» или в стоматологическом кабинете - в образе озверелого дантиста.

Разумеется, встречаются достойные бытописатели зон и лагерей, которые сами чалились не один год. Они знают, о чём говорят: это Андрей Синявский, Игорь Губерман, Феликс Светов и другие. Но часто такие произведения скорее мемуарные, а не художественные.

A ФИМЕ НЕ ПО ДУШЕ РОЛЬ ХОЛОДНОГО ФОТОГРАФА. Скупую документальную прозу он дополняет колоритными подробностями и деталями, передавая особенности речи персонажей, их характера, внешнего вида, вставляя свои замечания и мысли по поводу и без повода. Кто-то скажет, что при этом автора заносит, в его историях кое-что слишком густо замешано... Но, дорогие мои – это же байки, а не отчёт с профсоюзного собрания!

А в общем-то, как говорят на зоне: «Не веришь – прими за сказку».

ТАРАКАН

В УГОЛОВНОМ ЖАРГОНЕ, как и в обычном русском языке, тоже есть свои диалекты, говоры, различия в зависимости от регионов.

...В «хату» (камеру) одного из следственных изоляторов Кемеровской области «заплывает» новый «пассажир» (так на воровском арго зовут арестантов). Поздоровавшись с честным народом, бросает «машку» на «шконку» (то есть матрац на нары). Несколько минут наблюдает, как обитатели камеры гремят костяшками домино. Затем громко спрашивает:

— Братва, тараканы есть?

Вопрос, конечно, неожиданный. Но у бывалых «сидельцев» удивляться не принято: может, человек насекомых не терпит, может, хочет устроить «тараканьи бега» (а что, и такое бывало...).

Один из «братвы», не отрываясь от игры, пожимает плечами:

— Знаешь, братка, мы как-то не в курсах. Чи они есть, чи их нема... Пошукай под нарами, може, какого и выловишь.

Ты чего буровишь?! — взрывается новичок. — Да я «ширмач» по жизни, а ты меня под «шконарь» гонишь!..

Дело за малым не дошло до драки. Пока не выяснилось, что «тараканами», называют себя сибирские карманники («ширмачи»). Что, в общем-то, неудивительно, поскольку карманные воры ещё с царских времён избрали своеобразным «тотемом», символом клана мелких насекомых - муравья, жука, таракана... Издавна татуировка одного из таких насекомых на руке считалась признаком «кармаша». Называли себя «ширмачи» и «муравьихерами» (искажённое еврейское «марвихер» — вор высокого класса), и «жуками» (даже расшифровывали аббревиатуру ЖУК как «желаю удачных краж»). Но вот до «тараканов» никто, кроме сибиряков, не додумался!

ПЕРВЫМ ДЕЛОМ – ВЕРТОЛЁТЫ...

СОТРУДНИКИ УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ (то есть те, кого зэки иронически называют «начальничками», а попросту - «ментами»), проходя службу непосредственно в местах лишения свободы и постоянно общаясь с арестантами, легко и быстро начинают понимать «босяцкий язык». Тот самый, который лоховатый¹ приблатнённый народец продолжает называть «блатной феней» («правильные арестанты» так уж давно не говорят).

Однако сказанное выше справедливо именно для практических работников колоний и тюрем. Многие же аппаратчики, чиновники управлений исполнения наказаний слабо знакомы с арестантским apго. Потому и попадают в смешные ситуации.

Одного из таких чиновников поставили заместителем начальника следственного изолятора по воспитательной работе. Первый обход камер. Входит новый замполит в «хату» с традиционным:

- Вопросы и жалобы есть?

- Гражданин начальник, со вчерашнего дня хату без фаныча оставили! - возмущаются хором «сидельцы».

- Без чего? — не понял замполит.

— Без фаныча! Ну, фаныч, фан фаныч...

- Фан фаныч — тюльпаныч... - непроизвольно сострил начальничек.

— Вам смешно, а нас сушняк давит - и ни капли воды! - возмутились зэки.

Лишь тут до новоиспечённого зама дошло, что речь идёт о баке с водой, который должен стоять в каждой камере...

A вот другая ситуация. Зоновские прапорщики — инспекторы по надзору - поймали осуждённого с довольно приличной суммой денег. A в местах лишения свободы, как известно, арестанту иметь наличность не положено, это считается нарушением режима. Доставили к заместителю начальника - опять же по воспитательной работе (он в тот момент «хозяина» замещал). Капитан Корнюшкин в «зоне» работал всего-то пару месяцев: перевели из аппарата управления на время, чтобы офицер мог получить майорское звание (в «управе» его должность позволяла дослужиться только до четырёх мелких звёздочек).

— Ну, - заводит капитан суровый разговор, — отвечай, откуда ты деньги взял.

— Известно откуда, - откровенно признаётся арестант. - В рапорте дубаки² написали: бабки мне вертолётом перекинули.

Так, дурочку валяем, — хмурится замполит. - Смотри, штрафной изолятор ты уже заработал, будешь хамить — получишь ПКТ.

- Какое «хамить»? - искренне удивляется зэк. — Я вам прямое вешаю³: перебросили вертолётом!

— Издеваешься?! Сгною в БУРе⁴!

(Это жаргонное словечко «начальник» усвоить успел: практика - лучший учитель).

- Да что вы, в самом деле, гражданин начальник! Вот у прапорщиков спросите!

Вызванные прапорщики подтверждают:

- Точно: вертолётом.

— С ума вы посходили, что ли?! — возмущается Корнюшкин. — Какой здесь, на хрен, вертолёт?! Нажрались? A ну, дыхните! В рапорте чёрным по белому написано - «путём переброса через основное ограждение колонии»...

- A я что говорю! — радостно подтверждает задержанный.

— Что ты говоришь?!

— Вертолётом!

Так и выяснил капитан Корнюшкин, что «вертолётом» называется переброс запрещённых предметов через стену колонии как с воли на зону, так и с зоны на волю...

¹ Лоховатый — простоватый, недалёкий.
² Дубак – контролёр по надзору, охранник.
³ Прямое вешать - говорить всё как есть.
⁴ БУР - барак усиленного режима. Так по старинке называет арестантский народ помещение камерного типа.

МАЦОНИ

РAHHEE УТРО В КОЛОНИИ. Как поётся в блатной песенке - «идёт весёлый лагерный развод». Зэки толпятся у ворот в ожидании отправки на работу, зевают, переговариваются...

- Эх, сейчас бы батоном подавиться, сметанкой отравиться| - мечтательно тянет здоровенный арестант с «погонялом» Кошмарик.

Стоящий рядом грузин Жора радостно подхватывает нить разговора:

— Дарагой, а ты мацони любишь?

Кошмарик непонимающе смотрит на него: слово вроде бы знакомое или напоминает что-то... Но что? Он поворачивается к сонному соседу в замусоленной робе:

- Эй, дурак! Мацони - это чё такое?

- Мацони? — тот на секунду пускает сиротливую морщину по узкому лбу - и тут же радостно скалит зубы: - Ну, мацони! Ты чё, в натуре, не догоняешь? Мацони, братан, — это когда тебя мацают! Шшупают за разные места! Ха-ха- ха! Я как-то с одной бляндинкой такой мацони захороводил...

Разъярённый Кошмарик бросается к грузину:

- Ax ты, зверюга! Ты за базар отвечаешь?!

Несколько соплеменников Жорика тут же вступаются:

— Э, остынь, погоди! Мацони — это по-грузински кислое молоко, простокваша!

Смущённый Кошмарик поворачивается к «филологу» и отпускает ему крепкого «леща» (оплеуху):

— Ты усёк, урод? Простокваша!

Так замусоленный арестант и стал с того дня «Простоквашей»...

СВИДАНКА С СЮРПРИЗОМ

ЕСТЬ В «ЗОНОВСКОМ» ЛЕКСИКОНЕ слово «заочница». Так называют арестанты незнакомых женщин, с которыми они ведут «амурную» переписку. По-разному эта переписка завязывается. Кто-то разживётся адреском бывшей одноклассницы соседа по бараку; кто-то даст объявление на газетную полосу, в службу знакомств, а чаще - сам вычитает оттуда призыв молодки, разведёнки или вдовушки, тоскующей без мужской ласки. К сожалению, из такой переписки редко выходит что-нибудь путное. Браки арестантов с «заочницами» — недолговечны (хотя, конечно, бывают и исключения).

...В одной из колоний строгого режима мотал срок Серёга Ширяев с «погонялом»¹ Балабос. Был этот парнишка страшно охоч до «заочниц»! Самому уже под тридцать, пора бы остепениться, — а он всё играет в любовь по переписке.

Сидел Балабос уже по третьему разу, «раскрутился» на шесть лет за тяжкие телесные (по старому УК — статья 108). Оставалось до «звонка» года полтора. И чем ближе к концу срока, тем активнее подбирал себе Серёга «гарем».

— Секите, пацаны! — рисовал он радужные планы своим «семейникам»². - Вот у меня уже девять «тёлок» накопилось — целое стадо! Ирка и Маринка на краткосрочных свиданках были, Ольга сами видели какой «бандяк»³ подогнала. Откинусь с зоны — и айда гулять по буфету! Сначала — к одной на пару-тройку месяцев; как надоест — к другой, потом - к третьей... Ну — шоколадная житуха!

A тут попадает в колонию Серёгин земляк, даже однокашник Вася Кротов, широко известный в узких кругах знатоков уголовного мира под кликухой Базилио. Обжился на зоне, прибился к той же «семье», что и Серёга. И как-то в самый разгар Балабосовых излияний о «заочной любви» Вася возьми и скажи:

— Слышь, Серый, так я тебе могу такую красючку сосватать — сплошной отпад от Попенгагена до Роттердама!

- А фотку зарисуешь?

— Я тебе что, Паганини - фотки рисовать?! В натуре, снюхаетесь, она тебе сама пришлёт. Зовут Иркой, двадцать три года. Ирка Болотникова. Ноги - от ушей, кроссовки не носит...

- Почему? — не понял Балабос.

— Потому что шнуровать не дотягивается!

— A она наша, волгоградская?

— Ага, со Спартановки.

В общем, получил Серёга вожделенный адресок, написал письмецо. Так, мол, и так, дорогая незнакомка Ира, вы меня не знаете, я вас тоже, но уверен, это грустное обстоятельство не помешает нашей большой любви. Даже сквозь расстояние чувствую я ваше горячее дыхание, ощущаю сладость влажных губ, вижу, как сквозь тонкий шёлк лёгкой блузки просвечивают задорные коричневые соски, острые и твёрдые настолько, что капля, упав на них, разлетается на тысячу мелких брызг, и одна из этих брызг освежает мне душу в тяжёлой неволе, куда попал я совершенно безвинно, по воле злого рока, и к этим вашим соскам мне хочется припасть, как путнику в безводной пустыне, и т.д. и т.п. В общем, нагородил сорок бочек арестантов, заклеил конверт - и пустил в далёкий путь.

НИ ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ, НИ ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ Балабос ответа не дождался. Но вдруг в один из субботних дней заходит в жилую секцию начальник отряда и, загадочно улыбаясь, говорит Балабосу:

— Торопись, Ширяев, сегодня у тебя радостное событие!

— Какое ещё событие? — настороженно спрашивает Серёга. — «Дачку», что ли, мать прислала?

- Бери выше, чудак: идёшь на свидание! От неожиданности Балабос даже поперхнулся:

- Какое свидание, гражданин начальник? Положняковая⁴ свиданка у меня только через два месяца!

— Внеочередное свидание предоставляют вам, гражданин Ширяев. Хотя, будь моя воля, я бы вас и очередного лишил, да закон не позволяет⁵.

- А за какие такие заслуги? - продолжает выпытывать осуждённый (кто его знает, может, подлянка ментовская? Поведут на свиданку, а в оконцовке окажешься в «шизняке»⁶).

- Да вот некая гражданка Болотникова была на личном приёме у начальника колонии, и тот дал своё разрешение.

— Какая ещё Болотникова? Не знаю никакой Болотниковой!

- Как же так — «не знаю»? А письма кто ей писал в город Волгоград с признаниями в любви? Давай по-шустрому в кабинет к начальнику!

Вышел отрядный, а Сергей прямо переменился, плечи развернул, уши топориком, грудь колесом.

— Ну что, — заявляет ошалевшей арестантской братии, — учитесь, пока я жив! К биксёнкам подход нужен, не просто любовь-морковь, а поэзия, страсть, чуть- чуть порнушки - и она твоя! Видали: припёрлась, как декабристка на Чукотку! Сидит там, у «хозяина», изнемогает...

Причесал огрызком гребешка свою стриженую тыковку — и понёсся в помещение штаба.

Стучит аккуратно в дверь с надписью «Начальник ИТУ», входит культурно — здравствуйте, осуждённый такой-то, отряд такой-то, статья такая-то...

- Ну вот, Ширяев, - говорит начальник колонии, — приехала к тебе гражданка Болотникова, прошу любить и жаловать. Узнаёшь?

Только сейчас отвёл Балабос глаза от «хозяина», перевёл их на молодую женщину, сидящую у стены. И даже растерялся. Потому как увидел сестру свою родную, Ирку. А больше — никого.

— Не понял юмора, — растерянно говорит Балабос. — Ты как сюда попала? И где гражданка Болотникова?

— Я гражданка Болотникова, - отвечает ему сеструха и медленно так поднимается. - По мужу. Уже пять месяцев. Так что здравствуй, братишка.

И медленно так подходит к столу.

— Очень рада я, — говорит, — что ты, дорогой Серёжа, ощущаешь моё жаркое дыхание, несмотря ни на какие расстояния. Опасаюсь только, чтобы оно тебя не слишком обожгло...

A на столе стоял керамический кувшинчик с гвоздиками (у начальника несколько дней назад был день рождения).

В общем, как красочно описывал позже сам Балабос, «когда этот кувшинчик оказался на моей голове, я почувствовал, что он разлетается на тысячу мелких осколков...»

A Базилио срочно попросился в другую колонию. Его успели перевести до того, как Балабос выписался из санчасти.

¹ «Погоняло» - кличка, прозвище.
²«Семейник» - член «семьи»: небольшой группировки осуждённых, сформированной по принципу личной симпатии, общности интересов и проч.
³ «Бандяк» - посылка или бандероль; на Юге так же называют нелегальную передачу.
⁴ «Положняковый» - положенный по закону.
⁵ По новому уголовно-исполнительному кодексу, осуждённого нельзя лишать свиданий и передач (старый кодекс позволял это делать).
⁶ «Шизняк» - штрафной изолятор (ШИЗО), куда водворяются нарушители режима сроком от 1 до 15 суток.

«Я К ВАМ ПИШУ – ЧЕГО ЖЕ БОЛЕ?»

ДАЛЕКО НЕ ВСЕ «СИДЕЛЬЦЫ» владеют «красотами слога», как Серёга Балабос. А очаровать «заочниц» хочется многим. Часто – не столько из любви. «Заочница» - это прежде всего посылки, бандероли, свидания. Не зря ведь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

А к сердцу женщины? Тут нужны какие-то особые слова, поэзия, нежность... Без таланта не обойтись. В «зоне» же, как правило, собираются люди с талантом сугубо узкой направленности: «щипачи», «домушники», «медвежатники», «гоп-стопники» и проч. Поэтому поэтический дар ценится тут особо. Тем более если ему можно найти практическое применение.

И появляются на свет «болванки» стихотворных обращений к таинственным незнакомкам. Не ломай голову, бери и переписывай! Остальное можешь изложить прозой.

Вот, к примеру, одно из известных в зэковском народе обращений:

Пишу тебе с тех мест, где нет невест,
Где звёзды не достать руками,
Где девушек считают за богинь
И видят только на телеэкране.

Если «заочнице» не совсем понятно, что за такие загадочные «места» имеются в виду, можно написать открыто:

Не бойся, девчонка, что я - заключённый:
Я просто случайно нарушил закон.
И только на время свободы лишённый, —
Но чувств человеческих я не лишён!

Но и это — всего лишь цветочки. Однажды в Азовской воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних цензор изъял около сотни писем в разные концы страны от нескольких десятков малолеток! Все послания содержали одно и то же признание:

Здравствуй, незнакомка дорогая!
Я прошу минуту уделить.
И не рви письмо ты, не читая,
Ведь его нетрудно позабыть.
Знаю, ты сейчас припоминаешь,
Где встречались мы и кто же я.
Не сердись, но ты не угадаешь,
Ты меня не знала никогда.
Так слушай, Люба, милое созданье,
Прошу тебя на это не серчать,
Я так надеюсь на твоё вниманье,
На письма, Люба, надо отвечать.
Прости меня за явное вторженье,
Прости меня, что я пишу тебе.
И твой ответ не будет униженьем,
Ты не смотри на то, что я в тюрьме.
А переписка - может, это чаша,
Начало первой и большой любви.
Спроси у сердца, и оно подскажет.
Ты по его совету поступи.

Письма отличались только именами: вместо Любы шли Маши, Насти, Вали, Пелагеи... Ах да — ещё, как ни странно, доморощенные Онегины умудрились при переписывании одного и того же послания своим Татьянам наделать совершенно разных ошибок!

Конечно, читать чужие письма — дело несколько сомнительного свойства. Но в данном случае, думаю, изъятие самодельных виршей было явным благом. Так что, цитируя неизвестного поэта,- «прошу простить невольное вторженье»...

НАМ С КРЫШИ ВИДНО ВСЁ – ТЫ ТАК И ЗНАЙ!

«СЕАНС» НА ЖАРГОНЕ ЗОНЫ ЗНАЧИТ нечто вроде наслаждения красотой. «Сечь сеанс» - приобщаться к прекрасному. Впрочем, чаще всего имеется в виду лицезрение какой-нибудь роскошной девицы («биксы», «шмары», «тёлки», «халявы», «соски», «герлы» и так далее). Причём чем меньше на ней одежды, тем «сеанс» «круче».

А где зэку прикажете сечь этот самый сеанс? Ну, по телевизору — это понятно. Правда, по распорядку дня к тому времени, когда «хипишный ящик»¹ демонстрирует эротические фильмы, дисциплинированный арестантский народ должен мирно посапывать в люльке и смотреть сны в клеточку. Но не придумана пока такая сила, которая бы заставила «сидельцев» отказаться от ночного просмотра «Плейбоя»!

Особым спросом пользуются эротические журналы и вырезки из них. В каждой зэковской «бендешке», в тумбочке, на стене, на столе у осуждённого-нарядчика или бригадира вы обязательно увидите шикарную обнажённую красотку в самой вызывающей позе. Начальство колонии лениво борется с этим «вольнодумством», но не слишком усердно: тоже ведь мужики, понимают, что к чему...

Однако кино - это кино, а жизнь есть жизнь. A где на зоне живую бабу возьмёшь?

И тогда на помощь приходят «декабристки». Есть такая категория девиц, которые занимаются относительно безопасным и доходным промыслом под стенами колоний, опутанными поверху колючей проволокой. Тёплыми вечерами приходят сюда представительницы прекрасного пола от четырнадцати до сорока лет, чтобы «крутить сеансы». Находят пригорок повыше и терпеливо ждут, когда соберутся благодарные зрители.

Благодарные зрители в это время всеми правдами и неправдами пробираются на крыши «зоновских» строений. Обычно это происходит на «промке» - в промышленной части колонии. В жилой зоне прапорщики не допустят, чтобы зэк влез на крышу общежития: слишком наглядно, тебе же за это начальство потом накостыляет. A на промзоне спросу меньше...

Ну вот, собрался десяток-другой отчаянных арестантов на крыше какого-нибудь цеха. И начинается разговор:

- Эй, рыжая, ну-ка, зарисуйся! Покажь, чё под юбкой!

— Ага, разбежалась! Даром - за амбаром! За показ деньги берут!

— Да чё ты, в натуре, миньжуешься²? Выйду - за всё заплачу, у меня скоро сроку конец!

— Ты свой конец заховай поглубже, а мне башли кидай!

После беззлобного переругивания и торга с крыши вниз летит купюра, привязанная к какому-нибудь предмету потяжелее (камень, заготовка детали и т.д.). И начинается стриптиз-шоу, рамки приличия которого определяются щедростью «сидельцев». Девицы могут плавно, зазывающе покачивая бёдрами, медленно снимать с себя деталь за деталью туалета. Могут при помощи банана или огурца имитировать половой акт. А за хороший куш продемонстрируют и сеанс лесбийской любви со всеми интимными подробностями...

Поначалу у стен колонии между «стриптизёрками» шли бои за место под солнцем. Однако вскоре спрос определил предложение: остались лишь самые видные - длинноногие, стройные, грудастые. И главное — с «артистическим талантом». Зона деньги зря платить не любит.

А насчёт молодости и смазливости - претензий меньше. Потому что с крыши даже при самом остром зрении мелких подробностей рассмотреть всё равно не удаётся. Ведь артистических биноклей «босякам» не выдают...

¹ «Ящик хипишный» - так арестанты называют телевизор.
² «Миньжеваться» - проявлять нерешительность, колебаться.

«ЧИСТО ПО-БРАТСКИ»

В МЕСТАХ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ арестанту запрещено иметь наличные деньги. Вместо них он получает «боны» - специальные чеки на определённую сумму для отоваривания в магазине колонии.

Во время одной из таких «отоварок», когда у окошка «ларька» скапливается толпа зэков, один из них, крепкий работяга из кузнечного цеха Пархом, уже отходя от прилавка с приобретённой «жрачкой», поймал за руку «ширмача» Васеньку, когда тот пытался втихую «увести» (стащить) у него пачку грузинского чая. Ну, понятно, поднял кипиш (скандал)... Бить, правда, не стал: Васенька крутился с так называемыми «чёрными» — с профессиональными уголовниками, которые в колонии «держали масть».

Поволок Пархом карманника на разборку к «положенцу» - зэку, который считается неформальным лидером в колонии (то, что раньше называлось «пахан»). Так, мол, и так, вот и свидетели есть...

«Положенец» с громкой погремухой Слон замялся. С одной стороны, всё ясно. С другой: как ни крути, а Васенька — свой, вся «братва» его знает и по «зоне», и по воле... Созвал Слон так называемую «первую пятёрку», или «блаткомитет» (вроде «зоновского» Политбюро). Посовещались, вызывают к себе Пархома и Васеньку.

- Слышь, Пархом, — говорит арестанту «положенец», — ну чего ты? Что за кипиш на болоте, что за шухер¹ на бану? Ты же «мужик» с понятиями. Васенька, конечно, погорячился, мы его поправим. Но и ты должен его понять. Он - «кармаш» по жизни. А «кармаш»- это как пианист, у него пальцы должны быть постоянно в движении, чтобы навыков не потерять. Вот он и «щиплет» помаленьку. Не в обиду, замнём этот базар чисто по-братски...

Вздохнул Пархом и пошёл восвояси. Но обиду всё-таки затаил...

И через несколько дней, подойдя к Васеньке, мирно курившему во дворе своего отряда, кузнец со всего маху заехал ему по уху! Тот отлетел на несколько метров и «отключился». A Пархом взял пачку сигарет и спокойно ушёл.

Что тут поднялось! Ещё бы: работяга ушатал «честного босяка»! Вызвали тотчас Пархома «авторитеты» на свою «правилку» (грозный суд): как же ты, такой-сякой, творишь здесь голимый беспредел (откровенное беззаконие)?! На что Пархом вежливо отвечает при скоплении всего арестантского народа:

— Братва, вы же знаете, я второй срок тяну, и всё — за «гоп-стоп» (уличный грабёж на испуг. — авт.). A у «штопорилы» (грабителя) удар должен быть, как кувалдой. Практиковаться нужно, чтобы навыки не потерять. Вот и приходится когда-никогда треснуть кого ненароком. Так что, не в обиду, замнём этот базар чисто по-братски...

¹ Шухер - тревога, опасность; бан – вокзал.

«Я ЗА БАЗАР ОТВЕЧАЮ»

КАК НИ БОРЕТСЯ АДМИНИСТРАЦИЯ мест лишения свободы с карточной игрой, но только все напрасно. Много из-за этого случается трагедий, люди попадают в долговую кабалу, становятся «заигранными», рабами, а то и пассивными педерастами... Но бывают и забавные случаи.

...Камера следственного изолятора, рассчитанная максимум на 20 человек, вместила в себя всех 60. Да и те большей частью сгрудились в углу у нар, где идет азартная карточная игра в «буру». На катране (место для игры) «катают», то есть играют, двое. Что называется, «лоб в лоб». Один из них — опытный «исполнитель» (профессиональный картёжник) по имени Валера, другой — новичок в «хате», горячий кавказец, которого все просто кличут «ара».

Поначалу игра идёт с переменным успехом. Валера, что называется, «кидает замануху», давая кавказцу выиграть по-маленькой. Но и невооружённым взглядом видно, что «ара» представляет из себя, как говорят зэки, «булку с маслом» — стопроцентную жертву. В конце концов он проигрывает ловко припрятанные от надзора деньги, клетчатую безрукавку, что была на нём, джинсы и даже модельные лаковые туфли.

— Давай дальше! - азартно кричит он Валере.

— Что - «давай»? Пусть тебе твоя баба даёт. Ты чем отвечать будешь? На тебе одни трусы остались. На попку играть?

— Что?! Почему на попку?! У меня в «сидоре» костюм спортивный лежит, его ставлю!

- Э, барахло какое-нибудь! Покажи.

— Что «покажи»? Весь мешок наружу выворачивать? Я отвечаю: ещё ни разу не стиранный, я его даже не надевал!

Володя, махнув рукой, соглашается. Знает: если «ара» соврал - спрос будет суровый.

Игроки сгоняли несколько «апсиков» (конов) — и кавказец «вкатил» свой замечательный костюм. Вздохнув, полез в мешок - и извлёк на свет жуткое, грязное, замызганное тряпьё:

— Вот, держи! Как договаривались!

— Ты что, отморозок?! Оборзел?! Ты из какой помойки этот гнидник выкружил? Ты ж говорил - ни разу не надёванный, не стиранный!

— Слушай, я за свои слова отвечаю! Жена брата положила, да! Что, не видишь - ни разу не стирали? Конечно, я такое на себя не надену! А ты что, наденешь, да?!

«ГАМАНОК»

ОДИН ИЗ APECTAHTOB со строгого режима, Владимир Лужков, рассказал забавную историю.

Когда в 79-м году заморозили¹ в Южном Кузбассе Берёзовский лагерь особого режима, всех «полосатиков»² распихали по строгим зонам. Десятка три «бродяг»³ попали на пересылку в Абагур. А как раз перед этим «братва» собрала все свои сбережения (около девятисот рублей) в общак⁴, и стала прикидывать: как бы запулить эти бабки в лагерь, чтобы «вертухаи»⁵ не отшмонали⁶? И решили действовать старым испытанным способом: снарядить «торпеду».

Вообще слово «торпеда» имеет в арестантском жаргоне несколько значений. Так, например, зовут подручных у «авторитетов». Здоровых и недалёких парней используют для расправы над неугодными зэками или для исполнения других не слишком приятных поручений. Но в нашем случае речь идёт о другой «торпеде»: о проносе за «колючку» запрещённых предметов тайным и, я бы сказал, «деликатным» способом. И вот каким.

Собранные купюры были свёрнуты в тугой рулон, запаяны в целлофан и отданы на хранение некоему Стасу — зэку, шестерившему на «отрицаловку»⁷. И он эту самую «торпеду»... затолкал себе в задний проход (чтобы не нашли при обыске)!

Привезли «босяков» на пересылку. Тасуются они, ждут этапа на зону. A этапа всё нет и нет. Через несколько дней все запасы у пацанов, прихваченные ими с «особняка», кончились. Зовут Стаса:

- Давай бабки доставай — шеметом⁸! Сейчас у шныря⁹ жрачкой и чифирём разживёмся.

Пошёл Стас за ширму, которая отделяет от камеры парашу, попыхтел, вытащил капсулу. Гоп-компания отсчитала нужную сумму, остальное вернула «хранителю»:

- Сховай назад!

Прошло ещё несколько дней. Отмеренная сумма была израсходована. Стаса опять погнали за ширму. Тот достал несколько бумажек, остальное — вернул «на место».

Через пару-тройку дней всё в очередной раз повторяется. И так — в течение нескольких недель. Бухтит «казначей», но покорно плетётся на парашу...

И вот однажды «братва» опять гонит Стаса за новой «дозой». Тот сердито фыркает, но деньги извлекает. Ребята отсчитывают, сколько требуется, а остальное возвращают Стасу:

— Храни, как зеницу ока!

И тут безропотный зэк не выдерживает:

А может, как зеницу жопы?! Да вы меня задолбали! Я вам что, гаманец¹⁰?!

¹ «Заморозить» - закрыть.
² «Полосатик» - осуждённый, отбывающий наказание в колонии особого режима (где носят полосатую зэковскую форму).
³«Бродяга» - уважительное определение опытного, неоднократно судимого осуждённого.
⁴ «Общак» - общая касса арестантов.
⁵ «Вертухай» - надзиратель.
⁶«Отшмонать» - отобрать при обыске.
⁷ «Отрицаловка» - арестанты, враждебно настроенные по отношению к администрации мест лишения свободы, приверженцы «воровских» «законов» и «традиций».
⁸ «Шеметом» - быстро, шустро (северн. жарг.).
⁹ «Шнырь» - дневальный, уборщик; в данном случае - дневальный-осужденный из тюремной хозяйственной обслуги.
¹⁰ «Гаманец», «гаман» - кошелёк.

«ЗНАЮ!»

«КУРИЛКА» В ОТРЯДЕ. Один из осуждённых, новичок, встретил своего земляка, из Таганрога. На «зоне» это - большое дело, тем более что других таганрожцев в отряде не было.

В общем, начались «базары за вольную жизнь», воспоминания о прошлом. А какие разговоры у «босяков»? Кто с кем «бегал» (то есть у кого учился воровскому ремеслу), с кем «гужевался» (пил-гулял), чудил... Короче: «Ты Сеньку-Змея знал?» - «Знал! А ты Петруху Колобка знаешь?» - «A то!»

Тут важно в грязь лицом не ударить. Ведь чем больше «правильных пацанов» у тебя в знакомцах, тем твой вес в глазах собеседника больше. Если даже про кого ты и слыхом не слыхивал — всё равно брякни что-нибудь вроде «Было дело, вместе гуливанили у одной тёлки на хавире¹»...

Вот и у земляков в курилке завязался примерно такой же разговорчик. Перебрали всех знакомых-незнакомых, вспомнили всё, что могли-не могли... Уже в башке гудит, на ум ничего не идёт, а остановиться не могут. И тут один другого спрашивает уже по инерции:

— Слышь, а ты знаешь этого?..

— Какого? — уточняет дружбан.

— Да забыл, как там его...

— A где живёт?

— Да не помню!

— A с какого он года?

— Да что я, паспорт у него спрашивал?

Пауза. Дружбан морщит лоб. Вспоминает. Наконец, радостно восклицает:

— Знаю! Точняк — знаю!

¹ Хавира – квартира.

ШОПЕН ДЛЯ ЛОПАТЫ

ПРЕСТУПНЫЙ ПРОМЫСЕЛ МАЛО СОВМЕСТИМ с понятием семейного очага. Не случайно по старым «воровским законам» «истинный босяк» не должен был жениться, иметь свой дом. Конечно, нынче мало кто из уголовников сознательно блюдёт эти «заветы». Однако сам образ жизни «крадунов» приводит их в конце концов к потере так называемых социальных связей. От многих отворачиваются родственники, знакомые, уходят жёны, отказываются дети...

Потому так много на строгом, тюремном и особом режимах арестантов, как говорится, «без родины и флага» — то есть самих по себе. Некоторые из них, пока здоровы и молоды, не очень тяготятся этим обстоятельством. A если к тому же близким требуется помощь - тут уж арестант триста раз вспомнит, что, как поётся в песне группы «Лесоповал», —

Это блажь воровского закона,
Но у жулика матери нет.

И всплывает в памяти моей одна история — грустная и смешная одновременно. Случилось это в 80-е годы, когда ещё производство в колониях было крепким, а не упало «ниже уровня городской канализации», как говорят «сидельцы». Заработать арестант мог довольно приличные деньги — если, конечно, имел хорошую профессию и вкалывал нормально, то есть относился к касте так называемых «мужиков» — работяг.

Вот такой «мужик» чалился¹ в середине 80-х на одной из ростовских зон. Пахарь отменный, сварщик экстра класса. С рабоче-крестьянским «погонялом» — Лопата. Бомбанул² Лопата в Целинском районе какой-то ларёк по пьянке - ну, и подзасёкся: попал за «колючку» в третий раз. Бывают такие дурни: и чего, казалось бы, не жить — профессия есть, деньгу неплохую зашибает, а вот поди ж ты — всегда вляпается в блудную³. Сам арестант — с Урала, на Дон залетел так, по случаю. За Уральскими горами осталась у Лопаты маманя престарелая, живущая на крохотную колхозную пенсию. Понятно, от такой старушки проку для зэка мало: на свиданку за тридевять земель не потащится (куда уж ей, развалится по дороге), деньжат не пришлёт. Наоборот, всё от сына ждёт весточку да какой-никакой помощи.

Поначалу Андрюха посылал матери небольшие денежные переводы, благо зарабатывал он на промзоне неплохо, на квиток⁴ кое-что перепадало. Но случилось так, что сварщику в очередной раз не пофартило. Дёрнула его как-то нелёгкая: решил в воскресный день перекинуться в нарды с милым старичком-узбеком по прозвищу Шайтан-арба. Благообразный мухоморчик с седенькой жидкой бородкой, старичок был майданником⁵ со стажем, чаще всего «работал на доверие»: никто из лоховатых⁶ пассажиров не мог заподозрить в простодушном азиате опытного «крадуна».

Лопата нарды любил, но на деньги «шпилить»⁷ опасался. Жаден был. А тут вдруг что-то нашло. Хороший месяц выдался, вкалывал сварщик на выполнении одного срочного заказа, отвалило ему начальство приличную сумму. И решил пацан покуражить, сел с бабаём⁸ «сгонять фишку»⁹. Сел днём, а к вечеру уже оказался у Шайтана в долгах, как в шелках.

— Горачий ты малшик, - сочувственно улыбнулся Лопате старичок. — Шеш-беш¹⁰ — это тебе не шахмат. Зидесь думат надо. Зидесь башка хитрый нужен, а не просто зарики¹¹ шивырять. A ты посмотри, сколко денги засадил — вай-ме...

- Слышишь, отец, я тебе всё отдам, в натуре, — смущённо стал оправдываться Андрюха, чтобы азиат и окружающие не решили, что он «двинул фуфло» (то есть, проиграв, не может расплатиться). — У меня и на счёте бабки есть, и ларёк, сам знаешь, каждый месяц...

- Щито ты, Андрюша, зачем этот базар пустой? — ласково успокоил Лопату Шайтан. — Я тибе щито, первый день знаю? Ты мужик с понятием, я — тоже не махновец, да? Пусть пока долг молчит. Зачем твой ларёк-хорёк, никто тибе за жабры не берёт. Спокойно паши, будешь просто на мене месячный норма выработки записывать, пажилому чилавеку на чай копейка будет падать...

Это значило, что теперь Лопата должен давать в месяц две нормы: одну — за себя, другую - за Шайтана. А тому как «передовику производства» начислялась зарплата за «трудовые достижения». Короче, попал Лопата в рабство. А кто тебя, братан, заставлял на катран¹² лезть, если у тебя башка под хрен заточена?

С ЭТОГО ДНЯ НАЧАЛАСЬ у Лопаты суровая жизнь. Вкалывал, как чёрт на мельнице. A долгу конца-края нету... Тут ещё маманя слёзные письма шлет: самой-то мне, сынок, ничего не надо, картошки посадила, соседи молочка всегда дадут, - да вот сестрёнка твоя, Любаня, шибко приболела по женскому делу, если можешь, пришли какую копейку, больше ждать неоткуда... Раз не ответил Андрей, другой. А старушка письмецо начальству зоны затележила: что, мол, с сыночком моим? Может, беда какая приключилась? Отрядный провёл с Лопатой воспитательную беседу: ты мать-то не забывай да сестру больную! На счёте у тебя деньги есть, перечисли малость, да гляди — я проверю. Ты ведь, кажется, просился в колонию-поселение...

- Совсем оборзели дуры! — вскипел Лопата, которому пришлось-таки «отстегнуть» денег сестре и матери. — Волнуются они за меня! Мне ихние волнения дорого обходятся! Глядишь, понравится меня казачить¹³! И так уже один чурка¹⁴ на шее сидит...

Решил арестант отбояриться от назойливой родни. Собрал мощную интеллектуальную группировку — Лёня Шуршавый, штукатур Арменчик и фотограф зоны Миша Ашкенази, который с гордостью именовал себя венгерским евреем, хотя сам был родом из Ярославля и Венгрию видел только на картинках. Эти «три брата и Лопата» разработали и осуществили оригинальный план, которому суждено было потрясти своей гениальностью всю зону и окрестности...

Магистральная мысль родилась в иудейских закоулках Мишиного мозга, куда он и сам с трудом мог добраться по тёмным лабиринтам извилин, опрокидывая штативы, расплёскивая ванночки с растворителями и путаясь в пулемётных лентах пыльной фотоплёнки.

— Тебя надо срочно похоронить, - заявил мудрый Миша, выслушав трагическую историю приятеля.

— Ты крышей двинулся?! — подскочил на месте Лопата.

— И шо ты верещишь, как раввин на блудницу? — поморщился фотограф. - Я же ж в фигуральном смысле. Надо ж понимать иронию судьбы. Ты уйдёшь из этой жизни с гордо поднятой головой, и друзья у гробового входа уронят скупую слезу на твоё остынувшее тело. Но это будет всего лишь красивый понт¹⁵. Душераздирающий спектакль «Анна Каренина, или Каштанка под паровозом». И в этой драме тебе предстоит исполнить главную роль.

— Какую ещё роль?

- Паровоза! Он ещё спрашивает, какую роль. Жмурика¹⁶, конечно. Извини, но роль без текста. Главное — вовремя захлопни зенки и укрой свои бледные ноги. А дальше, как в песне, где старушка напрасно ждёт сына домой, потому что ей скажут - она зарыдает о безвременной утрате единственного балбеса...

- Я не единственный, - недовольно буркнул Лопата. - У меня сестра есть.

— Так ты шо, предлагаешь и её похоронить? Я вижу, ты вошёл во вкус. Но на первый раз обойдёмся без массовки. Не добивай маманю. Дрожащей рукой она вскроет казённый конверт и узнает, что её сын, Кубышко Андрей Матвеевич, шаркнул кони в далёкой донской степи...
— Ага, так тебе цензор и пропустит эту «липу», — возразил Лёня Шуршавый. - В лучшем случае — шизняк, а то и месяц БУРа.

— Лёня, вот только не надо нас учить, с какого боку кушать мацу, — поморщился Ашкенази. — Через восемь дней отваливает на волю хороший пацан Сергуня Корольков. Выйдет за вахту — и тусанёт: «малявочку» в первый же почтовый ящик. Я думаю, за это время мы всё успеем обстряпать.

- А если маманя не поверит? — засомневался Лопата. — Мало ли что напишут; вдруг перепутали...

- Вот что нас, русских, погубит, так это недоверие к власти, — грустно заметил Миша. - Но раз уж я как большой художник взялся за это дело, декорации доверьте мне.

И через восемь дней хороший пацан Сергуня Корольков уже опускал заветный конверт в почтовый ящик на свободе...

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ СПЕКТАКЛЯ развернулось в той же колонии спустя полтора месяца. Заместитель начальника зоны по воспитательной работе майор Ширко субботним утром сидел в своём кабинете и грустно размышлял о превратностях судьбы, которая заставляет его, только что вышедшего из отпуска, в выходной торчать на дежурстве среди всякого уголовного сброда. Майор, вздохнув, отхлебнул из стакана чёрного, как дёготь, чая, который ласково именуется в зоне «смерть ментам», и в этот момент ему позвонили прямо с КПП — контрольно-пропускного пункта.

- Товарищ майор, тут к вам две женщины просятся на приём.

— Что такое? Какие женщины? - Мать и сестра осуждённого Андрея Кубышко. Они говорят, умер он недавно, хотят узнать какие-нибудь подробности...

- Кубышко умер? Жаль... Стоит на месяц отлучиться, обязательно ждёт какая-то поганка. Ладно. Есть там у тебя кто из прапорщиков рядом? Вот пусть сопроводит женщин ко мне в кабинет.

Положив трубку, майор Ширко опять вздохнул. Это был очень печальный майор. По жизни он пробирался, как по вражескому тылу, поминутно опасаясь подорваться на минных полях, попасть под автоматную очередь или оказаться в застенках гестапо. Каждый спокойно прожитый день он заносил в свой геройский послужной список. От судьбы Ширко ожидал только пакостей и удовлетворённо отмечал, что в этих ожиданиях она его не разочаровывает.

Смерть сварщика Кубышко была очередной, хотя и мелкой, подлянкой, подложенной лично майору. Таких специалистов на всё зоновское производство имелось лишь двое, причём второй, Мартирос Свосьян, через неделю освобождался по сроку.

- Алло! Второй отряд? Где начальник? Отдыхает после суток, туды его... A это кто? Старшина... Мусин, ты, что ли? Ну-ка, амором¹⁷ ко мне! Я тебе, блин кровавый, дам, что случилось! Это ты мне ответишь, что случилось! Дуй до штаба впереди собственной жопы!

В это время в дверь постучал и одновременно боком протиснулся контролёр по надзору прапорщик Пилипко.

- Товарищ майор, я тут вам женщин привёл...

— A ну зайди и закрой дверь!

Как только дверь за прапорщиком закрылась, Ширко с праведным гневом прошипел:

— У тебя что, мозги раком встали?! «Женщин вам привёл»... Мне женщин приводят в баню на блядки — а сюда посетители на приём приходят! Пригласи.

Готовясь выразить гражданкам своё сочувствие, майор сделал кислое лицо. Особо стараться не пришлось, поскольку в зоне за ним давно закрепилось погоняло Лимон, и частенько в арестантской среде можно было услышать: «Ну чего ты кисляк смандячил¹⁸, как у замполита?»

В кабинет вошли ещё достаточно бодренькая пожилая женщина лет шестидесяти — шестидесяти пяти, и другая — высохшая, с поблекшей желтоватой кожей, поникшая и измотанная. Возраст её определить было невозможно, он колебался от тридцати семи до семидесяти трёх. Это была Любаня, младшая сестра Андрюхи Лопаты.

— Здравствуйте. Сочувствую, честное слово, искренне сочувствую. Ваш Андрей был одним из лучших работяг в колонии, мы его готовили к переводу на посёлок. И вдруг - такое... Знаете, я сам только что узнал! Я-то всего два дня как из отпуска...

В дверь поскребли - тихо и робко. Затем в щель медленно протиснулась коротко стриженная головёнка на тонкой сморщенной шейке. Головёнка отдалённо смахивала на черепашью.

— Можно?

- Заходи, Мусин. Да побыстрее, а то сквозняком дверь захлопнет, и без башки останешься. Вы присядьте, пожалуйста, — обратился Ширко к посетительницам.

— Ну, Мусин, рассказывай, как же случилось, что вы Кубышку не уберегли.

— Какую кубышку, гражданин начальник? Это не у нас! Это в седьмом, у блатных, кумовья¹⁹ общак хлопнули! Я сейчас сбегаю, отрядного позову...

— Дурочку не валяй. Я про Андрея Кубышко, сварщика вашего.

- А, Лопату... Так его опера выкупили²⁰, какие-то макли²¹ с Шайтаном. Короче, незаконная передача объёмов работ. Ну, чурку старого и нарядчика закрыли в ПКТ²², а Андрюхе на первый раз дали пятнадцать суток ШИЗО²³.

- Так что, у него из-за этой «пятнашки» разрыв сердца случился, что ли?!

— Почему? Сидит в шизняке, как миленький.

— Как — сидит? Он же умер!

У Мусина от неожиданности отвисла челюсть:

- Ни хуя себе...

- Ты что матюкаешься! Не видишь - здесь женщины!

— Я извиняюсь... Ну вы ж поймите, гражданин начальник: три дня назад видел человека живым, и вдруг — на ногу бирку²⁴...

В углу на стуле кто-то ойкнул. Замполит повернулся к мамаше. Та побледнела и готова была хлопнуться в обморок.

- Как же так? — растерянно вопросила дрожащим голосом сестрица Любаня. - Как же вы его видели три дня назад живым, когда он два месяца уж мёртвый?

- Какие там два месяца? Я ж говорю: в среду ещё был живее всех живых.

- Мусин, ты эти свои приколы брось! — вскипел майор. — У людей такое горе, а ты на юмор припал! Смотри, сейчас отсюда потопаешь прямо в БУР!

— Как же живой? — не унималась Любаня. — У нас и справка о смерти есть, и фотография с похорон.

Замполит насторожился.

— Что у вас есть? Фотография? Разрешите взглянуть.

За двадцать три года, отданные разным зонам в разных концах необъятной России, Игорь Тихонович Ширко ни разу пока не сталкивался со случаем, чтобы похороны зэка удостаивались чести быть запечатлёнными на фотоплёнку. Разве что в Перми, на лесоповале, когда через четыре месяца после побега особо опасного рецидивиста Жоры Крокодила в лесу нашли окоченевший труп, криминалисты щёлкнули несколько раз место происшествия вместе с дубарем²⁵. Но родителям эти весёлые снимочки отослать не додумались.

Сестра Андрюхи Лопаты, порывшись, протянула замполиту фотографию и аккуратно сложенный вчетверо листок. Они произвели на майора неизгладимое впечатление.

— Ни хуя себе... — тихо сказал майор. За его спиной незаметно возник старшина Мусин. Взглянув на фотку, он весело хрюкнул:

— Ёханый бабай²⁶! Картина Репина...

В очередной раз глубоко вздохнув, Ширко отхлебнул дёгтя, откинулся в кресло и произнёс могильным голосом:

— Ну - будем воскрешать?

Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой. Встреча обалдевшего Лопаты с маманей и сестрицей, вопли и горькие причитания, громовые речи майора Ширко, разоблачение интеллектуальной троицы, общее собрание зэков, где каждое слово со сцены (на которой понуро торчали «виновники торжества») тонуло в хохоте арестантской публики...

НО ЧТО ЖЕ ВСЁ-ТАКИ ПРОИЗОШЛО? И что это за таинственная фотография, ошеломившая бедного майора? Чтобы ответить на эти вопросы, перенесёмся назад, в тот день, когда «заговорщики» принялись за осуществление своего плана.

Со справкой о смерти всё получилось удачно. Бланк нарисовал один талантливый «чернушник»²⁷: что ему какая-то «справила», когда он баксы на тетрадном листке цветными карандашами так изображает — хоть в обменный пункт беги! Он же и печать поставил, и подпись начальника колонии. Мужик так разошёлся, что хотел сварганить заодно справку из морга и свидетельство о кремации — за те же деньги... Но приятели решили, что это будет чересчур.

Текст сочинил Миша, долго припоминая документальные штрихи своей богатой криминальной биографии - «сим удостоверяем», «сообщаем вам», «спешим уведомить» и «доводим до вашего сведения». Получилось убедительно, особенно фраза о том, что «согласно Правилам внутреннего распорядка, тело не может быть выдано родственникам и будет захоронено безымянно».

- Добавь, что после Лопаты не осталось личных вещей, — посоветовал штукатур Арменчик. — A то за личными вещами они могут за сто вёрст припереться.

Про личные вещи Миша тут же добавил. Но самое главное фотограф приготовил напоследок.

- Маманю надо пожалеть, - сказал сердобольный Миша. — Мать для жулика - это святое. Оставим старушке память о беспутном шалопае. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать...

Ашкенази решил, что надо послать за Уральский хребет фотографию с похорон Андрюхи. Для наглядности. Причём на фотке должны быть запечатлены не только какие-то голимые арестанты, но и высокое начальство.

Ты что, «хозяина» позовёшь или «кума»? — съязвил Лёня Шуршавый. — А гроб на «столярке» закажешь?

- Лёня, не дрочите на природу, — ласково посоветовал Миша. — Гробик симпатичный я присмотрел, когда позавчера щёлкал на промзоне ударное возведение третьего цеха. Там есть шикарное корыто, в котором замешивают раствор. Ну, красный пролетарский кумач мы займём на время у «козлов»²⁸ (у меня есть коны²⁹). А вот с офицерским составом сложнее. Нужна форма, а её, конечно, у ментов не займёшь...

- Почему не займёшь? — хлопнул себя по лбу Арменчик. — У нас инженер, капитан, всё время в своём кабинете на «промке» форму держит. Приходит в зону — переодевается, уходит — опять переодевается. «Хозяин» его за это уже несколько раз гонял, но тому всё по фигу.

— Ты у нас домушник³⁰, тебе и фомка³¹ в руки, — удовлетворённо подытожил Миша.

И вскоре вся компания собралась в помещении строящегося цеха: зашуганный, дрожащий Арменчик с фуражкой и рубашкой раззявы-капитана, Миша с кумачом и фотоаппаратом, Лопата с видом умирающего лебедя и Лёня Шуршавый - просто в качестве статиста. Корыто с засохшим раствором взгромоздили на козлы, сверху это сооружение покрыли красной скатертью — и в импровизированный гроб забрался Лопата.

- Скатёрку как-нибудь подоткните!- режиссировал возбуждённый фотограф. - Придайте контуры! A то получается чёрт-те что. Ну, не прочитывается гроб, не прочитывается!

- Хуль его читать?! — зарычал раздражённо Лопата. — Это ж гроб, а не «Мурзилка»! Щёлкай скорее, а то козлы подо мной трещат!

— Куда щёлкать? Арменчик ещё форму не напялил! A где штаны, Арменчик?

— Какие штаны, слушай? Тут пока фуражку нёс, чуть в свои штаны не наложил! Представляешь, что было бы, если б хлопнули с этим бутором³²! Ништяк, и так проканает. Мама пожилая, как-нибудь схавает.

— Да-а, видуха... Гусар, ебёна мать! Сховайся за козлы, чтоб тебя по пояс не видно было!

— Из-за козлов от меня только фуражка высовывается...

- Лады, стань с краю, как-нибудь скатёркой прикройся. Лопата, шо ты разлёгся в корыте, как папа в винограднике? Мослы из гроба на метр торчат!

- A куда мне их деть? Отрубить, что ли?

— Может, Арменчика в корыто положим, а Лопату сделаем мусором? - предложил Лёня.

— Идиот! На хрен Андрюхиной мамане вместо её сына сын армянского народа? Совсем ты, что ли, перегрелся?

В конце концов скрюченного Лопату удалось с горем пополам затолкать в корыто - с подогнутыми коленями, Арменчик притулился сбоку с видом спившегося есаула, Лёня Шуршавый изобразил скорбящие массы — и Миша Ашкенази запечатлел на плёнке историческое положение во гроб.

Потом эта икона, увеличенная и обрамлённая в шикарную рамку, долго висела в кабинете майора Ширко, скрашивая временами тяготы его опасного рейда по минным полям нашей жизни...

¹ Чалиться - отбывать срок наказания.
² Бомбануть - обокрасть.
³ В блудную вляпаться (попасть) - оказаться в двусмысленном положении, в сомнительной ситуации, попасть впросак.
⁴ Квиток — лицевой счёт осуждённого, куда после обязательных отчислений — на содержание, погашение иска, выплату алиментов и пр. - перечисляется оставшаяся часть зарплаты.
⁵ Майданник - поездной вор, совершающий кражи в пассажирских и товарных поездах (прежде тех, кто «чистил» товарняки, называли краснушниками).
⁶ Лоховатый — простодушный, доверчивый.
⁷ Шпилить - играть (от немецк. spielen в том же значении).
⁸ Бабай - азиат; также - старик.
⁹ Фишку гонять - играть в нарды.
¹⁰ Шеш-беш - другое название игры в нарды (тюркск. «шеш-беш» значит удачную комбинацию цифр на кубиках — «шесть-пять»).
¹¹ Зарики - два кубика для игры в нарды.
¹² Катран - место в бараке для азартных игр.
¹³ Казачить - грабить, нагло отбирать что-либо.
¹⁴ Чурка - житель Средней Азии.
¹⁵ Понт - здесь: обман, инсценировка.
¹⁶ Жмурик - труп.
¹⁷ Амором — быстро (из немецк. через местечковый идиш, где Amor - амур, бог любви с крылышками).
¹⁸ Кисляк смандячить - сделать кислое выражение лица, печальную физиономию.
¹⁹ Кумовья - работники оперативно-режимного аппарата мест лишения свободы; хлопнуть общак - изъять тайную общую кассу уголовно-арестантского сообщества. Общак хранится по частям в разных местах - так надёжнее.
²⁰ Выкупить - разоблачить.
²¹ Макли - тёмные дела.
²² ПКТ - помещение камерного типа в колонии; за грубое нарушение режима арестанта могут водворить сюда на срок до полугода.
²³ ШИЗО - помещение штрафного изолятора в колонии; сюда водворяют за незначительные нарушения на срок до пятнадцати суток.
²⁴ Надеть бирку на ногу - констатировать смерть. Умершему арестанту надевается на ногу бирка с именем и фамилией.
²⁵ Дубарь - здесь: труп; дать дубаря - умереть. Чаще - на северном жаргоне; на Юге так говорят редко. Здесь слово «дубарь» чаще используется в устойчивом обороте «давать дубаря» - мёрзнуть.
²⁶ Ёханый бабай — искажённ. татарск. ругательство «ё ханэ бабай» (конец тебе, дедушка). Распространено в уголовно-арестантской и простонародной среде.
²⁷ Чернушник - осуждённый, умеющий прекрасно делать всевозможные поделки и сувениры («чернуху») и этим зарабатывающий себе в зоне на жизнь.
²⁸ Козёл - активист из числа осуждённых, помогающий администрации колонии в поддержании порядка и проведении культурно-массовой работы.
²⁹ Коны - связи.
³⁰ Домушник - квартирный вор.
³¹ Фомка, фома фомич, фомич - специальный ломик для взлома дверей.
³² Бутор - барахло, тряпки.

ЗАВТРАК ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА

ЛАГЕРЬ В ПОСЁЛКЕ БОРОВОЕ Кемеровской области. Сюда после пятилетней отсидки на «крытой» (в тюрьме) пришёл новый «пассажир» — зэк с «пятнашкой на ушах»¹ Володя Мальвинский. За плечами у Володи - уже несколько сроков. Наверное, он сам не знает, где больше пробыл - на воле или по «зонам». Во всяком случае, о жизни на свободе он имеет довольно смутное представление.

Как-то, вмешавшись в спор арестантов о «высших материях», Володя гневно хлопнул ладонью по столу:

- Да разве кто из этих гадов, что, в Кремле засели, думает о простых арестантах?! Они там, твари, каждый день горох с салом жрут! А мы тут брюквой красноармейской давимся...

(Рассказал этот случай Володя Лужков, битый каторжанин).

¹ «Пятнашка на ушах» - пятнадцать лет лишения свободы.

РЫБКА ПЛАВАЕТ ПО ДНУ...

СМЯГЧЕНИЕ РЕЖИМА В МЕСTAX ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ даёт о себе знать. Один из штрихов — появление в жилых секциях отрядов «живых уголков»: клеток с птицами, хомяками, аквариумов. Впору бы умилиться, наблюдая, как рука, которая прежде воровала и грабила, ласкает пташек и сыплет корм рыбкам...

Отрядная комната отдыха. Несколько «сидельцев» торчат перед телевизором и лениво комментируют по ходу дела очередную серию аргентинского сериала. Другая компашка скучковалась вокруг доски с нардами, на которой развернулась баталия между двумя старыми соперниками. Один, разгорячившись, даже скинул «ветряк» (линялую майку) и обнажил впалую грудь с чахлым орлом, поблекшим и скукоженным.

Возле огромного аквариума с яркими хищными рыбками тихо прибалдел Саня Пузырь. Пузырь долговяз, тощ и сутул, вроде фонарного столба, в народе именуемого «коброй». Кличут его Пузырём по фамилии — Пузырёв. Ну, и для хохмы, конечно.

Занят Саня странным делом. Бремя от времени подливает в аквариум воды из пол-литровой банки, а затем с огромным интересом наблюдает за обитателями потустороннего мира. Снова подливает — и опять наблюдает. Эта процедура длится уже более получаса.

В комнату заходит отрядный активист Валера Ломакин. Окидывает сонным взором мирную картину арестантских посиделок, до уныния знакомую и порядком осточертевшую. Внимание его привлекает таинственное шаманство Пузыря.

— Ты чего льёшь? — любопытствует Ломакин, подойдя к Сане. — Пакость какую-нибудь? Гляди, сдохнут рыбки - мы тебя в этом же аквариуме утопим. Ну, что это — денатурат?

— Да ты гонишь¹! — возмущается Пузырь. — Стал бы я на этих тварей переводить благородное пойло! Секи² сюда, — суёт он под нос Валере заветную банку. — Видал: гуппики там плещутся. Я их помаленьку этим зверям скармливаю, — тыкает Пузырь пальцем в хищных обитателей аквариума. - Прикинь, какой там кипиш! Какие они разборки строят из-за этих овец³ голимых! От гуппиков одни клочья летят — нет, ты секи, секи!

За стеклом действительно происходит мамаево побоище. Рыбы летят друг на друга, сталкиваются, пикируют в водоросли и ракушечные развалины, где пытаются скрыться их затравленные жертвы.

- Прямо как в Древнем Риме! - с восторгом смакует Пузырь. — Рабы на арене со львами! Щас мы им ещё гладиаторов подкинем...

Постепенно вокруг аквариума собирается толпа зевак. Зрелище для них новое и чрезвычайно занимательное:

— Молоток, Саня, до чего дотумкал!

- Гля, чё творят, пестрожопые! Хавай её, падлюку, ну! Хайло, хайло пошире раззявь!

Валера Ломакин под шум волны отбирает у Пузыря банку с рыбками.

- Урод ты, Пузырь, — говорит Валера Ломакин. - Дятел⁴ конченый. Тебя бы, рожу поносную, за жопу — и в Древний Рим. Чтобы какой-нибудь дядя лёва тебе яйца отгрыз. Ничему тебя жизнь не научила. Хуль ты после этого обижаешься, что тебя в ростовском вокзале⁵ мусора ногами буцкали, как бабай⁶ ишака? Ты думаешь, ты кто? Вот такой же гуппик задроченный. Ещё раз за этими делами увижу - сам нырнёшь в кадушку⁷.

Поворот событий для публики неожиданный. На несколько мгновений воцаряется тишина. Но тут же на активиста обрушивается словесный шквал:

— Да что это такое, мужики! Ну беспредел же, козлы⁸ вконец оборзели! Человек рыбок решил покормить — его в шизняк гасят⁹!

- Лохматый¹⁰, ты в курсе, что на дворе осень? С крыш кирпичи облетают...

— Ты, валет¹¹ беспонтовый¹², у тебя что, из башки масло вытекло?! Они ж хищные, чем же их ещё кормить?

Ломакин пытается возразить, что для такого случая существует рыбий корм, вон в баночке стоит...

- Сам жри из этой баночки! Небось мясца любишь захавать, колбаской приколоться. A рыба что, дурнее тебя?

— Хорошо, что такие долбари законы не составляют! А то бы весь мясокомбинат за колючку пересажали...

Последняя фраза спасает Валеру от надвигающегося суда Линча. Потому что кто-то из задних рядов резонно замечает, что законы составляют не меньшие долбари, чем активист Ломакин. А «пассажир»¹³ с чахлым орлом на груди (засадивший¹⁴ в нарды половину намедни полученной посылки) зло добавляет, что лично он с удовольствием пересажал бы всех мясников, поскольку они - зажравшиеся тупорылые «быки»¹⁵.

- Ах ты, хархотина¹⁶! - взрывается красномордый амбал с погонялом Помидор (он по воле как раз мясник и залетел на зону за хищения). - Я тебя самого на говядину разделаю! Только никто жрать не станет, потому что ты насквозь ссаками провонял...

— Братва! — возмущённо визжит обладатель орла. — Вы все слышали?! Животное, ты мне за базар ответишь! А ну подходите все, нюхайте, от кого ссаками воняет!

Пока народ обнюхивает визгуна, Володя Ломакин, не дожидаясь развития событий, плетётся из комнаты отдыха во двор отряда. По пути зайдя на «дальняк»¹⁷, выплёскивает остатки воды с гуппиками в сортирное очко:

- Плавайте, суки. Надо ж было из-за этой пакости попасть в такую непонятку¹⁸...

¹ Гнать - в данном контексте: говорить чушь, ерунду.
² Сечь — смотреть, наблюдать.
³ Овца - беспомощное существо; Сане и в голову не приходит, что между овцой и рыбкой есть какое-то различие: он же определяет характер, манеру поведения рыбёшки, предназначенной в жертву хищникам.
⁴ Дятел — дурак.
⁵ Вокзал - огромное помещение в следственном изоляторе или тюрьме, куда арестантов выгружают прямо из автозака. Здесь их выстраивают, делают поверку, распределяют по «отстойникам».
⁶ Бабай - азиат.
⁷ Кадушка - штрафной изолятор в колонии; провинившихся осуждённых водворяют в ШИЗО на срок до 15 суток.
⁸ Козёл — помощник администрации из числа арестантов, член самодеятельной организации осуждённых.
⁹ Гасить в шизняк — водворять в штрафной изолятор.
¹⁰ Лохматый, лохмач - то же, что козёл: активист из осуждённых.
¹¹ Валет - ненормальный человек.
¹² Беспонтовый - человек, от которого нет никакого толку, пользы.
¹³ Пассажир — осуждённый.
¹⁴ Засадить что кому — проиграть.
¹⁵ Бык - здесь: здоровый, но недалёкий человек.
¹⁶ Харкотина - слизь от плевка.
¹⁷ Дальняк – здесь: туалет.
¹⁸ Непонятка – неясные, непонятные, до конца не выясненные обстоятельства; попасть в непонятку – вмешаться в дело, до конца не разобравшись в нём.

ВОРОБУШЕК

И ВСЁ-ТАКИ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ НА ЗОНЕ в суровых, зачерствелых зэковских сердцах. Здесь у многих пробуждается чувство сострадания и какой-то особенной нежности к братьям нашим меньшим - кошкам, попугаям, рыбкам... Может быть, потому, что в них арестант видит существа ещё более незащищённые, чем он сам, чувствует родственную душу, которую он может обогреть и приласкать.

...Под асфальтовым покрытием недалеко от третьего отряда проходила труба с горячей водой. Даже в самый суровый мороз узкая (шириной не более метра) полоска асфальта над трубопроводом всегда оставалась сухой и тёплой. Потому и облюбовала это место зимою стайка воробьёв. Собьются в стужу тесной кучкой на пятачке - и греются. Тут же, неподалёку от зимовки, и кормёжка: мусорный бак с отходами.

Однажды, в двадцатиградусный мороз, воробьиная компания тасовалась и щебетала на своём привычном месте. А третий отряд в это время топал недружным строем из столовой. Завидев приближающихся людей, стайка пернатых, пригревшихся на узкой полосе, вспорхнула и разлетелась в разные стороны. Да вот только один воробьишко так и не поднялся: то ли болен был, то ли промёрз до своих мелких костей и не в силах был оторваться от тёплого местечка. Вжав серую головёнку в тощие птичьи плечи, он жалко и испуганно чирикал, ожидая неминуемой гибели под громадными ногами надвигающейся массы арестантов.

Отряд неумолимо приближался, громыхая тяжёлыми ботинками по асфальту. И вдруг кто-то в первой пятёрке заметил бедную птаху!

— Братва, смотрите под ноги! - прогремел над рядами предупредительный окрик. — Не раздавите воробья!

Перед самым воробьишкиным клювом, как волна перед носом корабля, арестантский строй разделился и, обогнув с двух сторон пятачок, вновь слился за пернатой спиной нахохлившегося создания в серую грохочущую подошвами массу.

Стоявший на другом конце плаца дежурный СДП¹ Сёма Панько быстро направился наперерез марширующим зэкам.

- Стоять! - грозно рыкнул он, подняв здоровенную лапу. - Это шо за вальс бостон? Кто позволил выписывать на плацу кренделя? Ну, Рыков, — злорадно обратился Панько к бригадиру, шагавшему впереди, - попали вы, ребята, как хрен в рукомойник. Так и запишем: «Всем отрядом нарушали дисциплину строя»...

И дежурный раскрыл замусоленную тетрадку, чтобы внести в неё эту историческую фразу самопальной ручкой, собранной каким-то зоновским чернушником из разноцветных кусков плексигласа.

— Пиши, Достоевский, - угрюмо буркнул Рыков. - Можешь заодно и оперу дунуть², что группа осуждённых вступила в преступный сговор с воробьём...

- С каким ещё воробьём? — не понял Панько.

— Пошли глянешь.

Через минуту суровый Сёма держал птаху на лапе и гладил её по головёнке огромным указательным пальцем:

— А у меня дочка как-то сороку приручила... Таскала, стерва, всё, что плохо лежит!

- Кто?

— Сорока, дурень! Не дочка же... — Дежурный вздохнул. — Лады, топайте дальше. A этого я временно заарестую. По такой стуже он того гляди коньки отбросит. Пусть по зиме у меня перекантуется, а там — поглядим.

— А как насчёт нарушения?

Да пошёл ты! Будешь мне мозги дрочить — точно запишу.

И отряд потопал своей дорогой, дежурный - своей.

¹ СДП - секция дисциплины и правопорядка: самодеятельная организация осуждённых, члены которой помогают администрации пресекать правонарушения со стороны остальных арестантов.
² Дунуть - донести.

«ДИССИДЕНТ»

РАФИК ГЕВОРКЯН, НЕВЫСОКИЙ УШАСТЫЙ АРМЯНИН из нахичеванского предместья Ростова, как и многие кавказцы, отличался необыкновенной вспыльчивостью и горячностью. Вот, кстати, назови его «кавказцем» — он тут же бросится устраивать качки¹:

— Ты совсем тупой, да? Я тебе не кавказец, я ростовский пацан! Да хоть и армянин, всё равно на карту погляди! Армения — не Кавказ, Армения — Закавказье!

Одному из «приблатнённых» во время завтрака в столовой он надел на голову тарелку с овсянкой, когда тот с пренебрежением процедил, отодвигая «зверька»² с насиженного места:

- Это на воле ты Рафик, а на зоне ты — жорик³! Посунься, плесень...

Блатарь⁴ был по-своему прав: молодой армянский парень в колонию попал случайно, к тому же по «бакланке» — статье, не очень уважаемой в зэковской среде (в 90-м году, о котором идёт речь, статья 206 УК РСФСР — «Хулиганство»). Банальная драка в ресторане с нанесением телесных повреждений. В общем, как ни верти, а Геворкян относился к числу «случайных пассажиров»⁵ (первый свой срок он получил условно — за пьяное оскорбление народного депутата).

Не добавило осуждённому авторитета и то, что на зоне Рафик попал в число так называемых «бедолаг» - зэков, которые забрасывали всевозможные инстанции жалобами на несправедливость вынесенного приговора. Оно, положим, девяносто девять процентов арестантов уверены, что их осудили «ни за что». Многие обжалуют решение суда. Но только «бедолага» фанатично штурмует судебные высоты, пытаясь доказать, что чист, как тургеневская девушка. Он будет слать свои эпистолы до самого последнего дня пребывания за «колючкой» — если, конечно, кто-то там, на Олимпе, раньше не дрогнет под натиском назойливого зэка...

При этом сам Рафик активно презирал большую часть борцов за справедливость — подлинную и мнимую.

— Мне на них смотреть тошно! - возмущался он, тыкая пальцем в какого-нибудь арестанта, который, тихо шевеля губам в углу, сочинял очередную «кассачку»⁶. - Грамотеи хреновы! «Уважаемые граждане, извольте-позвольте, суд не учёл, прокурор загрубил»... Так даже бикса на бану⁷ пососать не просит! Не сюсюкать надо, а требовать! Как старичок говорил, который на ёлках картошку сеял? Мы не можем ждать милостей от природы: взять их у неё - наша задача!

Мудрость дедушки Мичурина согревала Рафику душу, как пролетарию - призыв грабить награбленное. Самый гуманный суд в мире щедро отмерил ушастому армянину сроку на всю пятилетку, но Рафик принял встречный план и решил отсидеть эту пятилетку в два года. С первых же дней своего пребывания в колонии Рафаэл Геворкян бросился в омут сочинительства жалоб, прошений и требований.

На первых порах вдохновение Рафика всеми силами пытались сдержать его близкие. Видимо, хорошо зная буйный темперамент своего сына, внука, племянника и брата, родичи не без оснований полагали, что темперамент этот лучше держать на привязи.

«Рафик, дорогой, — умолял сына папа Самвэл, — я тебя очень прошу: не надо никаких глупостей. Рафик, папа делает всё, чтобы уладить это дело. У папы уже есть хороший адвокат. Ещё раз тебе говорю: никуда не пиши! Забудь на время русский алфавит! Армянского ты, слава богу, не знаешь...».

— Слышь, а чего они очкуют⁸? — удивлённо вопрошал Рафика сосед по койке Валя Лупатый. - Чё ты там такого можешь начирикать? Ты ж не Пушкинзон!

Лопоухий только пожимал плечами. И продолжал творческий процесс. Жанр его сочинений представлял собой нечто среднее между китайским ультиматумом и письмом армянского запорожца турецкому султану.

Послания Геворкяна летели на волю стаями, косяками и эскадрильями. Ковровые бомбардировки накрывали прокуроров, суды всех инстанций, министерство юстиции, МВД, правительство, Организацию Объединённых Наций, Комитет против пыток и отдалённые окраины Вселенной. Неистовый кавказец глаголом жёг сердца людей, как когда-то американские стервятники напалмом жгли вьетнамских партизан. При этом для каждого адресата Геворкян находил свои проникновенные выражения:

«Уважаимый гражданин прокурор,
ёп вашу мать, козлиная твоя рожа, я тибе читвёртый рас пишу, какова хуя ты там жопой кресло протираишь?!!!!»

«В обласной суд
КОСАЦИОНАЯ ЖАЛОБА
Я Геворкян Рафик Самвэлович осуждён по бесприделу такими же пидарасами как вы, и до сих пор не могу ни где добится справедливости. Если вы наканец ни расмотрите мою жалобу и ни привлечёте к ответствиности виновных в часности начальника рай отдела милиции подполковника Степанцова В. Г., следывателя Ширяева Н. П., судью Генеральченко Ю. М., начальника колонии подполковника Жирова С. С. и другую сволоч, я вас всех гандонов периловлю на воле и за яйца повешаю! И выибу в рот...»

«Уважаимый гражданин министр,
я удевляюс, ибать твою жопу, как ты собрал под своим руководством столько мудаков. Единствинное обяснение што ты такой жи мудак как тваи подчинёные!..»

«В Верховный Совет СССР
Уважаимые дипутаты, я блять, никода ни ходил на выборы и щаслив, што не я вас блидей выбирал. Сука, я бы сичас буть моя воля, вас всех пидарасов ис Калашникова положил, тварей гнойных, вымостил бы вашими трупами Красную площадь и всю дорогу, блять, от Еревана до Магадана! Какова хуя вы там сидите, когда безвинных людей ни за что гноят по лагерям?!!! Бляди вы конченые, и власть ваша блятская, и всех вас коммуняк, надо вешать на столбах а Мавзолей на хуй взорвать и насрать там огромную кучу гамна штобы вы все, хуилы моржовые ходили и нюхали!..»

Разумеется, и в страшном сне нельзя представить, чтобы подобные сочинения могли пройти лагерную цензуру. Рафик не доверял даже «прокурорскому ящику» для жалоб, куда формально не должно было проникать недреманное око колонистского цензора. Продуманный⁹ армянин пускал свои письма только нелегальными путями через доверенных людей: подкупленных водителей с фабрики, на которую вкалывали арестанты, или освобождавшихся зэков.

После первых же произведений талантливого кавказца на голову подполковника Жирова посыпался шквал возмущённых звонков «сверху» с требованиями унять «распоясавшегося хулигана». Получив копии писем Геворкяна, Сергей Сергеич долго не мог прийти в себя от ужаса. Несколько дней его мелко трясло, появилось лёгкое нервное заикание. Оправившись от потрясения, Жиров вызвал арестанта в свой кабинет и обрушил на него такую воспитательную речь, по сравнению с которой лексика Рафиковых писем казалась рождественским посланием Санта Клауса малюткам из сиротского дома. Начальник оперативно-режимного отдела капитан Дима Кутков лично отметелил «обнаглевшее животное» дубиналом и ногами так, что армянин неделю провалялся в санчасти, откуда его прямым ходом переправили в помещение камерного типа сроком на три месяца.

На фронте борьбы за справедливость наступило временное затишье. Но ненадолго. Зализав раны и вернувшись в отряд, Рафик с новыми силами ринулся в бой. Тайными путями-дорогами армянские «голуби»¹⁰, расправив свободолюбивые крылья, рванули на волю.

Остальные «пассажиры» с интересом наблюдали за неравной схваткой арестантского Давида и судебного Голиафа.

— Рафик, а ты уже писал про «чмушные рыла»?

— Братэлло, чиркни там, что у них всего одна извилина, и та делит жопу надвое!

— Не забудь, что ты ебал их день рождения...

ДАЛЕКО НЕ ВСЕ ЖАЛОБЫ И ПРОШЕНИЯ «БЕДОЛАГ» приводят к реальным результатам. Однако Рафиковы послания оказались на редкость действенными: видимо, пробрали адресатов до глубины души. Вскоре Геворкяна неожиданно вывезли из колонии в следственный изолятор.

— На пересуд! - возбуждённо строили догадки зэки. — А ведь прав оказался, паршивец. Чётко всё просёк: с этими мразями надо только так базлать. Они по-другому не врубаются. Ох, скостят армяшке срок!

— Бери выше, — уточняли бывалые каторжане. - Стали бы из-за «скощухи»¹¹ на СИЗО выдергивать... Отменят приговор к едреней матери.

И те, и другие оказались глубоко не правы. Это выяснилось, когда Рафик, разъярённый и брызгающий слюной, вновь появился в родном бараке. Уважаемые граждане судьи по доброте душевной впаяли славному сыну Нахичевани-на-Дону новый срок — два года! Причём по статье, с которой до сих пор администрация колонии не сталкивалась...

— Я эту суку утоплю, как Герасим Дездемону1 — срывающимся голосом рычал начальник Жиров. - Всё, неполное служебное мне уже клятвенно гарантировали. У меня на зоне политик объявился! Статья 70 — «Призывы к насильственному свержению советского строя»! Ему мало было какому-то козлу в кабаке яйца на вилку насадить — теперь он, блядь, в диссиденты записался!

- Не понял юмора, - удивлённо пробурчал начальник производства Зеньковский, сосредоточенно разливая по стаканам «Столичную». — К чему он там призывал, террорист хуев? Из него же политик, как из говна пуля...

- A ты почитай, почитай! — И Сергей Сергеич, вынув из ящика пачку бумаг, зло швырнул их на стол.

Это были не письма. Это были поэмы. «Маленькие трагедии». Булыжник - оружие пролетариата, запечатанный в конверт и обрушенный на тупые чиновничьи головы. Краткий курс истории ВКП(б) с подробными интимными пояснениями. Рафик Геворкян не щадил ни почившего в бозе дедушку Ленина, ни отца всех народов Иосифа Виссарионовича, ни прораба перестройки Михаила Сергеевича. Отдельной строкой проходила славная история ленинского комсомола, представителей которого Рафик перед лицом своих товарищей торжественно клялся душить, резать и долбить в заднепроходное отверстие. Лопоухий революционер также выражал надежду, что скоро эта ебучая власть накроется пиздой, и обещал всеми силами способствовать достижению столь благородной цели. Для чего предлагался джентльменский набор эффективных средств: от удушения коммунистических младенцев пионерскими галстуками до обращения к президенту Соединённых Штатов — «штоб он один раз ёбнул к хуям собачьим по этой блядской стране нейтронной бомбой потому што ни хуя с нас, пидарасов, толку всё равно не будет!»

Сильная вещь, — резюмировал начальник производства Зеньковский, конспективно ознакомившись с собранием сочинений Геворкяна. - Вообще-то на «пятнашку»¹² тянет. Но нынче же кругом гуманисты. Слушай, поделись по-братски, у тебя ж этого барахла много. А то иногда дома, вечерком, так хочется приколоться после трудового дня... Красиво же, падлюка, излагает!

- Пошёл ты... - хмуро отрезал «хозяин»¹³ и залпом выплеснул в свою глотку содержимое стакана.

Что касается Рафика, нежданный подарок судьбы совершенно выбил его из колеи. Он ходил по зоне как мешком пришибленный и даже не реагировал на издёвки и подколки арестантов, сыпавшиеся на него как из рога изобилия. Кавказца словно подменили. Один только вид шариковой ручки или листа чистой бумаги вызывал в нём чувство омерзения.

Так продолжалось около двух месяцев - пока не грянули известные события 19 августа. После разгрома заговора коварных гэкачепистов и запрета коммунистической партии Рафик неожиданно воспрянул духом.

— А, ссуки, дождались! — злорадно смаковал он провал реваншистских замыслов «красной контрреволюции». — Наша взяла! Теперь-то вся правда наружу вылезет! Теперь-то справедливость восторжествует!

И вскоре соседи армянина по бараку могли наблюдать, как он сосредоточенно сочиняет очередную челобитную:

«Уважаемый Борис Николаевич,
ёп же ж его мать, вы там што, мозги к ебеням отморозили?! Я, блять, за вас тут по зонам гнию, жопу рву, а вы хуями груши околачиваете?!!!».

Рафаэл Самвэлович Геворкян, 1965 года рождения, отсидел все отмеренные ему семь лет срока и вышел на волю по звонку...

¹ Качки (качалово) - выяснение отношений, предъявление претензий.
² Зверёк - пренебрежительное прозвище кавказцев.
³ Жорик - молодой, неопытный осуждённый.
⁴ Блатарь - сниженное, несколько пренебрежительное определение профессионального уголовника, «блатного».
⁵ Случайный пассажир - осуждённый, не принадлежащий к «идейным» преступникам, а залетевший за «колючку» волею обстоятельств, случайно.
⁶ Кассачка - кассационная жалоба.
⁷ Бикса на бану, бановая (вокзальная) бикса - привокзальная проститутка.
⁸ Очковать - бояться.
⁹ Продуманный - хитроумный, ловкий, расчётливый.
¹⁰ Голубь - письмо; голубок - сотрудник колонии или вольнонаёмный из контрагентских работников (водитель предприятия, с которым сотрудничает колония, мастер производства и т.д.), нелегальным способом передающий вести от арестантов на волю.
¹¹ Скощуха — сокращение срока наказания (от «скостить») - сократить срок).
¹² Пятнашка - пятнадцать лет лишения свободы.
¹³ Хозяин - начальник колонии.

«БЕДОЛАГИ»

«БЕДОЛАГИ» БЫЛЫХ ВРЕМЁН — тема, достойная особого внимания, лакомый кусочек для хорошего психолога (в иных случаях - и для психиатра). В истории с Рафиком Геворкяном мы дали довольно общее и приблизительное определение этой категории арестантов. Но хотелось бы рассказать об этих людях подробнее: они того заслуживают.

Итак, «бедолага» — это неправильно осуждённый человек (во всяком случае, он сам так считает), который постоянно пишет жалобы, прошения, подаёт апелляции. Страсть «бедолаг» к борьбе за справедливость, к сочинению разного рода посланий и петиций часто приобретает маниакальный характер.

Королём таких жалобщиков по праву можно считать Рудольфа Кагарманова, 1952 года рождения. Он был арестован в 1984 году, а в 1985 Куйбышевский народный суд «отвесил» Кагарманову 8 лет заключения за спекуляцию и мошенничество.

Однако сам Рудольф был категорически не согласен с таким обвинением. Ведь вина его состояла в том, что он наладил производство джинсов, платьев, пальто «под фирму» и с помощью посредников сбывал товар. Какая же тут спекуляция? Сами шили, не перекупали и не перепродавали!

И Кагарманов бросается в решительный бой! С самого начала следствия он начинает атаковать все судебные и иные инстанции с требованием отменить приговор. За 7 лет (до середины 1991 года) «бедолага»-рекордсмен отправил 8701 жалобу! Он жаловался на милиционеров и следователей, судей и прокуроров, тюремщиков и врачей, чиновников всех рангов...

Жалобы Рудольф писал карандашом, ручкой, собственной кровью. Причём не только на бумаге, но и на воздушных шарах, огурцах, помидорах, куриных яйцах и проч. Именно он создал самую длинную петицию - на сорокаметровом рулоне кальки. Помимо сочинения жалоб, Рудольф Кагарманов держал ПЯТИСОТЧАСОВУЮ ГОЛОДОВКУ, протестуя против бюрократов всех мастей!

В конце концов обвинение в спекуляции с «цеховика» было снято, и 7 мая 1991 года он вышел на свободу. Однако и долгожданное освобождение не успокоило автора многотомного собрания жалобных сочинений. На воле он создал антибюрократический союз, добиваясь полной своей реабилитации и оправдания жертв судебного произвола.

Психиатрическая экспертиза признала Рудольфа Кагарманова психически здоровым.

Правда, далеко не все жалобщики добиваются положительных результатов. Честно говоря, маньяками «бедолаг» делает существующая бюрократическая система: человека значительно легче неправильно осудить, нежели позже восстановить справедливость. Произвол и юридическая безграмотность судей на местах приводят к тому, что Верховный Суд захлёстывает лавина жалоб, тщательно и объективно рассмотреть которые при всём желании выше сил человеческих.

В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ РУКОВОДСТВО МЕСТ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ по отношению к жалобщикам занимает нейтральную позицию: ну, пишет зэк — и пускай пишет. Хоть делом занят, меньше начальству на мозги капает. A лет 15—20 назад всё обстояло совершенно иначе. Известный правозащитник Кронид Любарский, в 70-е — узник Владимирской тюрьмы, по этому поводу свидетельствовал:

«Ну, допустим, человек... чрезмерно проявляет независимое поведение, пишет жалобы, протесты. Надо сказать, что для сотрудников это весьма небезразлично — у них есть своя статистика, и если от заключённого поступало слишком много жалоб, то, по их разумению, это записывалось администрации со знаком «минус» — как недостаток воспитательной работы и так далее... У них, оказывается, «соревнование» шло: один отрядный хорош, поскольку у него мало жалоб, другой хуже — у него их больше...»

Тот же Любарский рассказывал, как политзэки использовали жалобы в качестве способа связи с семьёй (в то время переписка осуждённых с волей была жёстко ограничена; разрешалось писать строго определённое количество писем в месяц, причём начальство могло лишить зэка на время права переписки - за «нарушения режима содержания»):

«Мы действовали под лозунгом «Ни дня без жалоб»! Две-три жалобы в день от каждого, то есть тысячи ежедневно. Непосвящённым поясню: в то время существовало положение, согласно которому разрешалось писать в любую организацию. Отчего бы было не воспользоваться представленной возможностью?

Моя жена, например, работала в институте научной информации. Для меня, астрофизика, лучше не придумаешь: я не раз жаловался начальнику астрофизического отдела. А он, естественно, давал читать эти послания моей жене, и она была в курсе всех событий. Формально я имел такое право. Государственная организация, почему бы не написать туда?

Ну, надо сказать, администрация довольно быстро раскусила наши манёвры, сорганизовалась, и жалобы стали конфисковываться одна за другой».

Нынче все эти маленькие хитрости потеряли смысл, поскольку «сидельцам» разрешена переписка с волей без всяких ограничений. За обилие жалоб арестантов тоже не карают. Кстати, и количество жалоб резко сократилось. Видимо, сказалась так называемая гуманизация - процесс постепенного улучшения условий и смягчения режима содержания осуждённых за «колючкой». Но вот племя «бедолаг» не искоренить никакими нововведениями...

«СЕГОДНЯ Я ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПОБРИЛСЯ...»

ОСТАЛСЯ ВАСИЛЬИЧ НА ЭТОМ СВЕТЕ один-одинёшенек. В свои пятьдесят шесть лет имеет он за сутулой зэковской спиной семь судимостей по благородным воровским статьям: и по древней 162-й, и по старой 144-й, и по новой 158-й¹. Ну, положим, не совсем уж без никому «пассажир»: два старших брательника есть, оба алкаша, один сам недавно с зоны откинулся; да сеструха с племяшами, которой вся её родня по мужской линии давно обрыдла. В общем, хрена лысого кто «дачку»² бродяге тусанёт³.

Вот и рысачит⁴ Васильич по зоне с утра до вечера, восьмерики крутит⁵: где бы чего выкружить⁶, как бы перекантоваться. Там что-то от чужой посылки отломится, здесь чифирнуть ребята пригласят, тут братва от щедрот подбанчит⁷ за байку из старой лагерной жизни. Ну, бывает, в нардишки пофартит — на мелочь, конечно, да и то с новичками: битый арестант с Васильичем если и сядет шпилить⁸, то разве что под Азовский банк⁹. Потому - что со старика взять: голимый¹⁰, как бубен...

Рад бы зэк подработать копейку на «промке»¹¹: не тот уже возраст, чтобы жать на блатную педаль¹² (мол, пусть «быки»¹³ рогами упираются, а я — крадун по жизни). Только ведь сроду ничего тяжелее ложки в руках не держал. Да к тому же производство в колонии еле теплится, классным «пахарям» - и тем работы не хватает.

Вот и приходится Васильичу вертеться, как ужу под вилами. Изворачивайся, а стойку держи. Дашь послабление, заметит по тебе народец, что бедствуешь и мыкаешься, - никто не пожалеет, а наоборот, сходу зачислят в «чертяки»¹⁴. И потом, как ластами ни шлёпай, к порядочным арестантам уже не прибьёшься.

У Васильича в последнее время к тому идёт. Ну, прикид¹⁵ арестантский пока ещё терпеть можно. Это пусть молодняк блатует и жужжит¹⁶ в своих «Адидасах» да «Пумах» (поглядели бы мы, как они в таком наряде лет десять назад в локалке бы появились! Дубаки¹⁷ эти костюмчики вместе со шкурой содрали бы...). Старому каторжанину довольно обычной «лагерной тройки»: пайка, майка да фуфайка. Если ты не «чушкарь»¹⁸ позорный, арестантскую робу да шкерята¹⁹ всегда можешь содержать в аккурате.

Со жрачкой тоже, в принципе, не проблема: битый каторжанин найдёт, что кинуть на кишку. Да и поголодуешь, ништяк, небольшой барин. Было время, в шизняке по пятнадцать суток парился в системе «день лётный - день пролётный»²⁰.

Самая большая проблема для Васильича... бритьё. Вот уж, казалось бы, невелика беда: какую-нибудь «тяпочку» всегда «вырулить» у пацанов можно. До последнего времени так и было. Но чем дальше, тем хуже. Жадный пошёл арестантский люд, сварливый. Каждый грош считает, каждую кроху под себя гребёт. Хуже того, даже в ларьке бритву не купишь: только поганая «полова»²¹, сигареты да просроченное печенье. И как-то неожиданно оказалось, что вот уж пятые сутки Васильичу бриться нечем. Председатель СДП, проходя мимо, бросил:

— Ты чего это, дед? Оброс щетиной, как кабан... Подводишь отряд! Не доводи до греха, чтоб я твою седину не позорил!

Побриться, конечно, надо бы, думает Васильич. И не в председателе дело, чихать на него, козла косячного²². А вот если братва²³ обратит внимание - это уж грех большой. Но кто же из ребят свой станок даст? Только попроси, сразу попадёшь на острый арестантский язычок — и пиши пропало. А время идёт. Председатель, чувырло братское, шутить не будет. Вот уж точно глухой форшмак²⁴: попасть в шизняк из-за небритой рожи! 3апомоят²⁵ зэки на всю оставшуюся жизнь...

Психует внутрях бродяга, меряет шагами барак в длину и в ширину. А между тем жилая секция постепенно пустеет. Кто на работу в «промку» вышел (счастливчики!), кто сетки во дворе вяжет под овощи (в помещении — душняк), а несколько ребят попёрлись в клуб на репетицию (артисты, кайлом бы вас по черепу!).

Присаживается Васильич на родную койку, и вдруг взгляд его замирает на тумбочке, которую он делит с одним из «артистов» — Саней Бехтеревым, классным гитаристом. На «гараже» лежит и поблескивает металлом новенький Санин станок — «Шик». Дорогущая штуковина! А сам Саня погарцевал в клуб поперёд всех: его пайкой не корми, дай только горло подрать. А что, мыслит себе Васильич, ведь не будет большого греха, если я этим самым «Шиком» поскребу свою щетину. Лезвие классное, пара-тройка минут — и лицо будет гладким, как лысина у Вовы в мавзолее. И не заметит никто. Саня в «сарае» чуть не до отбоя по струнам лупить будет: праздничный концерт готовят.

И сам не заметил, как рука потянулась и торопливо схватила импортную штучку. А ноги — бегом в умывальник! Намыливает Васильич рожу хозяйственным мылом — и амором бросается изничтожать седую жёсткую растительность. Вскоре с одной щекой покончено. Арестант с удовлетворением глядится в зеркало. Ален Делон, в рот ему говяжий веник!

Только было старик принимается за правую щёку — как вдруг из жилой секции доносится истерический вопль:

- Крысы!

Васильича встряхивает, как негра на электрическом стуле. Он сходу узнаёт голос крысолова. Это - Саня-гитарист. И понимает похолодевший всей своей ливеркой²⁶ каторжанин, что орёт Саня вовсе не от страха перед гнусными серыми грызунами. «Артист» издаёт боевой клич индейца-ирокеза, готового снять вражий скальп. А небритая бледнолицая жертва - несчастный старичок в линялой тельняшечке, в ужасе застывший над раковиной. Но сам ирокез пока об этом не догадывается...

- Крысы²⁷ позорные! Станок утащили, твари! Найду — грызло вырву!

Что-то вспыхивает в голове пожилого арестанта, потом на него обрушивается внезапное затмение — и когда он приходит в себя, то видит, что стоит перед урной для мусора, на дне которой весело поблескивает трижды проклятый станок. И в тот же момент за спиной раздаётся срывающийся голос Сани:

— Васильич, ты не видел, какая гнида у меня мойку²⁸ спиздила?!

Васильич обречённо поворачивается лицом к вопрошающему, и эта полувыбритая, испуганная, жалкая рожа с глазами, полными слёз, с дрожащими губами — без единого звука красноречиво отвечает на вопрос гитариста...

— Тю! Ты, что ли, взял, хрен моржовый? — растерянно выдавливает Саня. За спиной его, как тень, маячит фигура Вовы Коржика - «сидельца» тихого, незаметного, но, что называется, «крученого» — этот своего не упустит.

- Ты чё, батя, с тубаря²⁹ упал? — раздражённо бросает Бехтерев. — Ты ж старый каторжанин, порядки должен знать! Вот на кого бы никогда не подумал. Ну, спросил бы, блин, у меня. Станок бы я, положим, не дал, а вот где-то лежала писка³⁰ китаёзная... Лады, замнём для ясности. Где станок-то?

Старика мандражит мелкой дрожью, в ответ он способен только тихо пискнуть что-то невразумительное.

Саня смотрит на Васильича, потом - на мусорную корзину. Внезапно на него нисходит просветление. В два прыжка он подскакивает к урне, заглядывает...

- Блядво тунгусское, гондон ты штопаный, ты охерел, в натуре?! На хер ты его туда швырнул, старый мудак?!

Старый мудак и сам не знает, зачем он это сделал. Но понимает, что совершил непоправимое: теперь станок уже не вернуть. Ни один нормальный арестант не опустится до того, чтобы вынуть свою вещь, какой бы ценной она ни была, из мусорника, и вновь ею пользоваться. Не будь никого поблизости, Бехтерев сделал бы это не задумываясь. Но при свидетелях... Да лучше руки себе обрубить. Пропала мойка, шлёт со дна корзины затяжной воздушный поцелуй.

— Да, ханэ тебе, дедушка, - ласково и сочувственно обращается к Васильичу Коржик. — Попал ты, отец, к бабаю на хер³¹.

- Короче, так, — резко и зло перебивает Коржика Саня. - Жду до отбоя. Если ты, старый пень, не возвращаешь мне такой же станок или бабки в тройном размере - я тебе при всех предъявляю крысятничество³². Далее — по тексту. Не первый срок тянешь, сам домыслишь.

- Саня... ну откуда ж? — умоляюще, тихо хрипит старик.

— Да хоть выеби! Хуль ты теперь бельмами лупаешь? Раньше надо было спрашивать!

Он круто поворачивается и неторопливо, нарочито пижонистым походняком выплывает из умывальника, напевая пронзительную блатную песенку:

А за окном алели снегири,
И на решетках иней серебрился;
Сегодня не увидеть мне зари,
Сегодня я последний раз побрился...

Коржик догоняет Бехтерева у выхода из локалки.

— Ты куда сейчас, Санёк?

— Тебе-то что? В клуб, на репетицию. Я на момент сюда вернулся, курево забыл.

Он достаёт сигарету, щёлкает зажигалкой, затягивается.

- Пшеничными³³ дымишь, - уважительно замечает Коржик. - Ну, а что с Васильичем будешь делать? Он ведь всё равно тебе станок не вернёт.

- А то я не знаю... Что с него, со стрижа³⁴, возьмёшь? Дать бы в бубен³⁵, да не хочу на душу греха брать — рассыплется, плесень... Станка жаль. А с пердуном старым что ж - пусть живёт. И ты метлу привяжи³⁶. Не надо лишних базаров.

- Ну ты чё, Санёк, первый день меня знаешь? Лисичкой³⁷ подбанчишь³⁸, братка, - если незападло?

Саня протягивает пачку.

Эх, знай об этом разговоре провинившийся каторжанин...

- ТАК, НАРОД, ЛЁГКИЙ ПЕРЕКУР! Через пятнадцать минут продолжим.

Актёрская братва высыпает из клуба. Кто прибомбился на лавочку, большинство — на присядки у стены. Дымят, обсуждают репетицию, подкалывают друг друга.

— Санёк, можно тебя на пару слов? Бехтерев поднимает глаза и видит Вову Коржика, с озабоченно-встревоженным лицом.

— Ну, чего тебе? — отойдя на несколько шагов от щебечущей лагерной богемы, спрашивает Саня.

— Хреновина тут вышла, Санёк. Старичок наш того... вздёрнулся в каптёрке.

— Ты чё, гонишь?!

— Я тебе в натуре говорю! Повесился на полотенце. Ну, ты не бзди особо, он не насмерть повесился. Ребята вовремя вытащили. Сейчас он на кресте³⁹, откачивают. Говорят, ничего страшного.

— Ну, слава богу... — Гитарист облегчённо вздыхает.

— Вот и я ж говорю — слава богу.— Коржик выдерживает долгую паузу, глядя Сане прямо в глаза. — Тут, Санёк, другая заморочка. Народ, понимаешь, интересуется: с чего вдруг Васильич решил в петлю полезть? В непонятке народ...

— Ты это к чему? — хмурится Бехтерев.

- К тому, что подробности знаем только мы с тобой да сам виновник торжества. Ситуяйция нехорошая...

— Слышишь, змей, давай без этих гнилых заходов! Чего в ней нехорошего? Жаль, конечно, старика, но ведь он сам виноват! Скрысятничал же — или нет? Кого она теперь ебёт, его ранимая душа?

- Санёк, на меня-то чего буром переть? Я тебе что, предъявы строю⁴⁰? Наоборот, посоветоваться пришёл. Как дальше быть. Когда это всё всплывёт. Ты ж понимаешь, дело такое... Что ты, блатных не знаешь? Им только повод дай — они тебя так разведут⁴¹, что мало не покажется! Васильич среди братвы человек уважаемый, канает за правильного⁴². Ну, взял он там твою мойку, не взял...

— То есть как - не взял?! — возмущённо обрывает Санёк.

— Да я не к тому, что не взял... Я говорю - дело тёмное. Вот со стороны если взглянуть, хоть и меня спроси. Что я видел? Стоит Васильич, умывается. Ты заскочил, накинулся, потом в мусорке бритву нашёл. Кто её туда бросил – я, - к примеру, без понятия...

- Ты чего, одурел?! У него же половина рожи была бритая, а другая — в мыле!

— Да? Знаешь, брат, без обид — я чё-то не заметил. Гай-гуй этот, вопли-сопли... Ну, хоть и так. Может, у него другое мойло⁴³ было? А если и твоё — вдруг по старости человек чего напутал, или ты ему сам разрешил, да забыл в суете?

— Ну, ты змеина... A чего же он станок в урну выкинул!

— Може, и не выкинул, а уронил от неожиданности. Вон ты как на него наехал... Санёк, да я тебя понимаю чисто по-братски, я просто прикидываю, что тебе предъявить могут! Это ж «чёрные»⁴⁴! Скажут, ты честного босяка до верёвки довёл. A он и не виноватый. Да не гони волну! У них для своих другие мерки. Помнишь, как с Пархомом было, когда у него кармаш чайковского насунул⁴⁵? Вот тебе и крысятничество... A я что? Что видел, то и скажу. Ты звиняй, Санёк...

- A что ты видел? Что ты видел?! — всё больше распаляясь, рычит Бехтерев.

- Что видел, то видел... Тут ведь и так можно вертануть, и этак. Старичок пока молчит, дай ему бог здоровья. Видать, у него нет особого желания исповедоваться. Ну, и я помолчу. Никто за язык не тянет. A там — как карта ляжет. В общем, я к тебе - с нутром нараспашку, а ты - «змей», «змеина»... Нехорошо это, братка. Ты бы лучше закурил. Самое время⁴⁶.

Гитарист достаёт пачку, Вовчик выдёргивает навздержку⁴⁷ несколько сигарет.

- Как там, Санёк, у тебя в песенке?

А за окном алели снегири,
И на решётках иней серебрился...

Небрежно закурив, Коржик топает к родному бараку.

¹ Все перечисленные статьи предусматривают ответственность за кражи: 162-я - по УК РСФСР редакции 1926 года, 144 — УК редакции 1960 года, 158 — новый УК 1997 года.
² Дачка - передача.
³ Тусануть - прислать, передать.
⁴ Быть всё время на ногах, не знать покоя и отдыха.
⁵ Восьмерики крутить - рыскать в поисках какой-либо выгоды.
⁶ Выкружить у кого что - выпросить, выдурить хитростью, выманить, достать.
⁷ Подбанчить кого - помочь чем-нибудь безвозмездно, от широты души.
⁸ Шпилить - играть.
⁹Под Азовский банк играть (шпилить, катать)— играть без ставок, просто ради того, чтобы провести время.
¹⁰ Голимый, как бубен - нищий, ничего не имеющий за душой.
¹¹ Промка — производственная зона колонии, где трудятся осуждённые.
¹² Жать на блатную педаль - следовать «законам», понятиям и традициям профессионального уголовного сообщества.
¹³ Бык - здесь: добросовестный работяга.
¹⁴ «Чёрт», «чертяка» - на современном арестантском сленге так называют осуждённых, которые ничего не имеют за душой и поэтому не в состоянии как следует следить за собой. Такие люди выглядят неряшливо, быстро опускаются и презираемы в зэковском мире.
¹⁵ Прикид - одежда.
¹⁶ Жужжать - внешне подчёркивать свою принадлежность к «блатному братству», к профессиональным уголовникам.
¹⁷ Дубак - здесь: инспектор по надзору, попросту - надзиратель.
¹⁸ Чушкарь - низшая степень падения «чёрта»: грязный, опустившийся человек, оборванный и вонючий.
¹⁹ Шкерята, шкеры - брюки.
²⁰ День лётный - день пролётный - до 1992 г. штрафных изоляторах осуждённых кормили горячей пищей через день, поэтому один день был «пролётным» (на хлебе и воде; зэки «пролетали» мимо пищи). С 1992 г. в ШИЗО установлены нормы питания, обычные для всех арестантов.
²¹ Полова - дрянной чай.
²² Косячный — здесь: зэк, который носит «косяк» - нашивку на рукаве робы, свидетельствующую о его принадлежности к самодеятельной организации осуждённых.
²³ Братва - общее определение осуждённых, отрицательно настроенных по отношению к администрации; арестанты из числа профессиональных уголовников, «шпанского братства».
²⁴ Глухой форшмак - большой позор.
²⁵ Запомоить - опозорить, унизить, перевести в низшую касту арестантов.
²⁶ Ливерка - внутренности.
²⁷ Крыса — так называют на зоне арестанта, который занимается кражами у своих собратьев. За это положена суровая расправа - от жестокого избиения до перевода в позорную «петушиную масть» (то есть в пассивные педерасты). В настоящее время «сидельцы» чаще используют всё-таки первое средство «воспитательного воздействия».
²⁸ Мойка, мойло – бритва.
²⁹ Тубарь - табурет (не путать с «тубиком» - туб-больным!).
³⁰ Писка — тоже бритва, но так называют и любой отточенный предмет, которым можно что-то разрезать (чаще всего - сумку или карман при совершении кражи).
³¹ Попасть к бабаю на хер - оказаться в безвыходной ситуации, грозящей печальными, трагическими последствиями.
³² Крысятничество - так арестанты называют воровство у своих собратьев (см. «крыса»).
³³ Пшеничные - сигареты высшего качества.
³⁴ Стриж - старик.
³⁵ Бубен - голова.
³⁶ Привязать метлу - держать язык за зубами.
³⁷ Лисичка - сигарета.
³⁸ Подбанчить - помочь, поддержать чем-либо.
³⁹ На кресте быть (зависнуть на крест, припасть на крест) — заболеть, попасть в санитарную часть, в больницу.
⁴⁰ Предъявы строить - обвинять в чём-либо.
⁴¹ Разводить - решать спор, конфликтную ситуацию, исходя из «законов» и «понятий» уголовного мира.
⁴² За правильного канать - считаться порядочным арестантом, который знает «понятия» и всегда им следует.
⁴³ Мойло, мойка - бритва, лезвие.
⁴⁴ «Чёрные» - они же отрицалово, братва: арестанты, негативно настроенные по отношению к администрации, профессиональные уголовники, поддерживающие в местах лишения свободы «воровские понятия», «воровскую идею», «воровской закон».
⁴⁵ Чайковский - чай; насунуть - украсть. Об этом случае см. байку «Чисто по-братски».
⁴⁶ Предложение «закуривай!» у бывалых зэков означает, что дело плохо, и мало надежды на просвет. В своё время такую команду давал вожак бурлацкой ватаги, когда предстояло лезть глубоко в воду и могли намокнуть кисеты. Так что лучше было накуриться вперёд и всласть: кто знает, когда придётся в следующий раз...
⁴⁷ Навздержку – наобум, не считая.

БРАТЕЛЬНИК МИЛЛИОНЩИКА

НОВИЧОК ВОШЁЛ В ПОМЕЩЕНИЕ ОТРЯДА, как английский принц в дешёвую ночлежку. Он огляделся, сокрушённо покачал головой, промычал «Мм-даа...» - и гордо проследовал к спальному месту, которое ему определил старший дневальный. Место его не удовлетворило.

- Милейший! - жестом подозвал он старшину. — Мне бы хотелось что-нибудь у окна.

— А тебе не хотелось бы что-нибудь у параши? — резко оборвал старшина - суровое существо из архангельских краёв, тяжёлый взгляд которого весил что- то около полутонны. - Ещё раз услышу про «милейшего»¹ - и будешь кукарекать на насесте!

«Принц» пожал плечами и гордо отвернулся, принявшись рыться в своём бауле. Сунув кое-что из нехитрого скарба в «гараж» — прикроватную тумбочку на двоих, он выудил со дна мешка школьную тетрадку, достал из неё какой-то листок и стал прилаживать к стене.

- Эй ты, клоун! - загрохотал тут же грозный голос дневального. - Тебе кто позволил на стену всякую хрень лепить?!

- Если мне не изменяет зрение, - с достоинством ответствовал незнакомец, — я вижу здесь немало фотографий и репродукций, висящих над кроватями.

— А ты меньше гляди! У нас слишком глазастым шнифты² выдавливают! По правилам внутреннего распорядка вешать на стены всякую гадость запрещено.

— A почему же...

— A потому же! Короче: я здесь решаю, что можно вешать, что нельзя. Вот что ты удумал наклеить?

- Фотографию брата...

— Во-во — брата, свата! Ты бы ещё сюда впёр фотографию кума³! А ну, зарисуй... Чё-то рожа знакомая; я с ним нигде на этапе⁴ не встречался?

— Вряд ли. Скорее всего, вы знакомы заочно.

«Аристократ» протянул старшине пачку чая, и тот увидел на ней ту же лысоватую улыбчивую физиономию, что на предыдущем фото. Крупными буквами на пачке было пропечатано - «ДОВГАНЬ».

— Не понял юмора, — наморщил лоб старшина. — У тебя что, Довгань брательник?

Естественно. Позвольте представиться - Борис Довгань.

В пуленепробиваемой черепушке старшего дневального что-то щёлкнуло, вспыхнуло и задымилось. Он тут же вспомнил, что фамилия новичка (которую ему уже называл начальник отряда) — действительно Довгань. И пожалел, что пропустил это обстоятельство мимо ушей.

— А не заливаешь? — недоверчиво спросил он у «принца». — Мало ли на свете Довганей...

— Довгань — это не Петров, - резонно заметил новичок. — Так я могу повесить фотографию?

Вскоре фото известного российского предпринимателя висело над кроватью, стоявшей у окна...

Прибытие в отряд Бориса Довганя внесло в арестантскую жизнь свежую струю и растормошило серую массу «сидельцев».

— Звиздит он, как Троцкий! - хмуро отмахивались скептики. — Такие бобры⁵ по этой жизни за колючку не залетают. Что ж, Довгань своего брата от срока не отмазал бы? Да это даже не фонарь⁶ - это северное сияние!

— Не фиг, не фиг, — возражали остальные. — Они даже на рожу похожие. Что- то есть. И потом: бывают обстоятельства...

Последний аргумент оказался наиболее убедительным. Арестантский народ может не верить ни во что - ни в Бога, ни в чёрта. Но он твёрдо знает: «бывают обстоятельства»... За эту фразу осуждённые держатся, как утопающий за соломинку. Она служит оправданием любых их собственных «косяков»⁷, проявлений слабости, недостойных поступков. Сельский врач спас человеку жизнь — а тот стащил у него сапоги и ушанку. Мужик в пьяном угаре зарезал двоих собутыльников и поджёг собственный дом. Молодой шпанёнок влез в аптеку, обглотался «колёс»⁸, заторчал⁹ и уснул, а утром его разбудили менты. Бывают обстоятельства... И тот, кто осмелится спорить с этим философским утверждением, рискует навлечь на себя гнев всего арестантского братства: нельзя покушаться на святое!

Но дело, конечно, не только в «обстоятельствах». Манера держаться, говорить, внешность Бори Довганя совершенно исключали возможность обмана. О своих отношениях с братом, о подробностях дела, которое довело его до лагерных нар и вообще о своей «вольной» жизни Боря рассказывал как бы неохотно, лишь тогда, когда к нему уж очень приставали назойливые «пассажиры». A приставали постоянно: не у всякого братан размножен и на водке, и на чае, и на чипсах! Но, как видно, даже миллионщик не всегда может родню отмазать...

- Не вправе я вам, уважаемые, рассказывать всех подробносгей, — мягко растолковывал любопытным тюремный Довгань. - Знаете же, по какой статье сижу?

- «Маслокрадка»¹⁰! - радостным хором отвечали уважаемые.

— Не «маслокрадка», а статья 160 — «Присвоение или растрата». Экономика, дорогие мои, это чрезвычайно тонкая материя. В условиях нашего дикого рынка просто невозможно хозяйствовать по-честному! Власть сама заставляет предпринимателя искать обходных путей. Сама толкает его на преступления.

Зэки согласно кивали головами. Ясен перец, виновато государство! Кто ж ещё? Да взять хоть любого из них... A Боря развивал мысль:

— В общем, во время одной из крупных финансовых операций брат попал в сложную ситуацию: всплыли ненужные подробности, которые заинтересовали налоговую полицию. Речь шла о десятках миллионов долларов...

В кругу слушателей пронёсся одобрительный гул. Зэк вообще любит рассказы о красивой жизни, виллах в Майами, длинноногих «шмарах»¹¹, рулетке в Монте-Карло... Брать - так миллион, иметь — так королеву!

— Скандал назревал огромный. Расследование находилось под контролем в Кремле. Я в это время возглавлял одну из фирм Владимира...

— Какого ещё Владимира? — недоумённо перебил сморчок с синим эполетом на плече.

— Довганя, мудило! — зло рыкнул кто-то, и рассказ продолжался.

- Я сказал брату, что возьму всю вину на себя. Он — голова, ему продолжать семейный бизнес, а я уж как-нибудь пересижу. Долго мы обсуждали все «за» и «против», но в конце концов на том и порешили. Надо отдать должное: Владимир затратил немало средств, чтобы смягчить приговор. Но - три с половиной года мне всё-таки отмерили... Впрочем, брат не оставляет меня в беде. В предыдущей колонии были у меня и импортные колбасы, и кофе, и шоколад, и осетрина — всё не перечислишь!

— A за что тебя перевели? — Когда со свободы приходят такие передачи, для одного человека этого слишком много. И большую часть я раздавал. Активистам это не нравилось. Стали требовать, чтобы излишки я отдавал в какой-то фонд, а они, дескать, будут распределять сами. Но с какой же стати кто-то будет распоряжаться моей собственностью? Я и без советчиков разберусь, кому помогать.

А на «общак» ты отстёгивал¹²? - с подозрением поинтересовался Сеня Тихий — «смотрящий» отряда.

— Я здешние порядки знаю, - успокоил Тихого Боря Довгань. - Но вот актив устроил мне жизнь невыносимую: подлости, провокации, рапорты по поводу расстёгнутой на вороте пуговицы... В конце концов я оказался в глазах администрации каким-то монстром, и от меня решили избавиться, направив сюда. Так быстро перебросили, что брат пока ещё не в курсе.

«Сидельцы» понимающе загудели и принялись обсуждать близкую сердцу каждого тему: какие козлы эти самые «козлы», всех их надо резать в утробе матери, вот у меня у самого был похожий случай...

Вполне понятно, что Боре Довганю, пока он перебивался в ожидании посылок от брата, готов был помочь каждый. Более того: арестанты бились за честь «подогреть»¹³ родственника известного коммерсанта! Боря принимал дары нехотя: ну что вы, не стоит, зачем вы отрываете от себя... Однако ни одна «семья»¹⁴ не садилась почифирить или приколоться хавкой, не пригласив Довганя. Он был в отряде на правах «свадебного генерала».

В колонии жилось Боре не погано. Обязательной работой по вязанию овощных мешков он не занимался: нарядчики писали на него норму выработки («да брось ты, свои люди - сочтёмся!»); Борино бельё стиралось в прачечной и гладилось, как для принца датского; роба и брюки были подогнаны по спецзаказу местным портным дядей Сёмой и сидели на Довгане, как фрачная пара.

Так продолжалось в течение нескольких месяцев. А шикарные «дачки» с воли от миллионщика Володи всё не шли. Не то чтобы это очень беспокоило арестантский народ, но всё-таки — чего же он телится, брательник? Боря успокаивал: гнусные происки ментов... Мурыжат брата: то ли адрес не сообщают, то ли сообщили, но неправильный. Зэки соглашались: а чего ещё ждать от мусоров? Хороший мент — мёртвый мент.

Однажды в воскресный день, когда Боря Довгань вместе со всеми пошёл смотреть футбольный матч на первенство зоны между командами третьего и пятого отрядов, в его собственный отряд наведался колонистский почтальон Петя Грыжа.

— Фу, еле добрался на второй этаж, с моёй-то грыжею. Есть тут у вас такой — Довгарь? Письмо ему пришло.

— Ты, кажись, дед, рамсы попутал¹⁵. Никаких Довгарей у нас сроду не было.

- Как же нет? По русскому языку написано - второй отряд, Борису Довгарю.

— Дай секануть¹⁶... А, наверно, нашему коммерсанту! Брательник с радости, видать, не ту букву написал. Нужно - Довганю, а он - Довгарю. Нажрался, короче, на какой-нибудь презентации, вот и чирикнул не то с бодуна. Лады, отец, всё в норме, винти отседа по-тихому, грыжу свою драгоценную не расплескай.

В жилой секции ошивалось только двое — шнырь Гоша и старший дневальный Кузнецов - тот самый, который первым встретил Борю Довганя в отряде. Футбол Кузнецов терпеть не мог, его любимой спортивной передачей был реслинг.

- Точно наши мужики деревенские! - радостно улыбался он, глядя на здоровенных балбесов, швырявших друг друга об пол и молотивших пудовыми кулаками. - Только наши на натуральном продукте откормлены! Андрюху-скотника выпусти — он любого этого клоуна с одного удара ушатает. Не дерутся, а в дочки-матери играют...

— Слышь, Кузнец, — заметил Гоша, наблюдая, как старший дневальный вертит в руке конверт. — Мрачный какой-то факт. С чего бы вдруг этот чайный барон собственную фамилию перепутал?

— Бывает, — философски заметил Кузнец.

- На «ё» бывает¹⁷, - сказал Гоша. - Давай позырим, чего Вовчик Боре пишет.

- A хуля нам, красивым бабам¹⁸? - равнодушно согласился Кузнец. - Всё одно цензор конверт раскоцал¹⁹. И потом: може, это и не нашему Довганю малявка²⁰. Може, в другом отряде вправду какой-то Довгарь кантуется.

Оба арестанта забились в угол, как парочка голубков, и шнырь забубнил вслух:

«Здравствуй, Боря.

Извини, что долго не писали. Пока адрес твой новый узнали, пока собрались... И что писать, Боря? Ты нас оставил в таком положении, что не знаем, как из него теперь выпутаться. Вот ты пишешь, почему мы так редко тебе шлём посылки. А ты подумал, с чего нам их собирать? A надо было подумать. Да не сейчас, а когда ты занимался своими махинациями с квартирами, собирал деньги и «кидал» людей. Где же эти все деньги, Боря, которые ты собрал? Народ теперь к нам ходит и требует. Говорят, хоть квартиру продавайте, хоть последнее снимайте. Вы ему жена и мать, значит, он с вами делился. A ведь ты гроша в дом не принёс, кроме зарплаты! Теперь фамилия Довгарь по всему городу прогремела, только от такой славы хочется по углам прятаться. А некуда... Проходу нету! И никто не верит, что живём, считая каждую копейку. Эх, Боря, Боря...»

— Эх, Боря, Боря, — злорадно повторил Гоша, потирая влажные ручонки. - Хороший ты парень был, Боря. Поглядим, будешь ли ты такой же хорошей девочкой...

Как выяснилось позже в ходе громкой зэковской разборки, фамилию Бори Довгаря неправильно записали ещё в следственном изоляторе. Чем он не преминул воспользоваться в предыдущей колонии, водя за нос доверчивый арестантский люд. А когда запахло жареным, успел вовремя соскочить²¹.

На новом месте «коммерсанту» не так повезло. В тот же вечер Боря Довгарь переехал с козырной койке поближе к параше – как и обещал ему вначале старший дневальный...

¹ В зоне излишняя вежливость считается признаком дурного тона; здесь, например, даже не принято употреблять слово «спасибо» - обычно говорят «благодарю», «благодарствую».
Кукарекать на насесте - то есть стать пассивным педерастом, которых обычно сравнивают с «петухами», «курами»; соответственно угол «обиженных» часто называют «курятником».
² Шнифты - глаза.
³ Чтобы оценить иронию старшего дневального, нужно знать, что «сватом» на жаргоне называют судью, а «кумом» - режимно-оперативного работника.
⁴ Этап - перемещение зэков под конвоем из одного пункта в другой.
⁵ Бобёр - состоятельный человек.
⁶ Фонарь - ложь, обман; фонари развешивать - лгать.
⁷ Косяк - здесь: ошибка, грубый просчёт.
⁸ Обглотаться колёс - наесться таблеток, содержащих наркотические вещества.
⁹ Заторчать - впасть в состояние наркотического опьянения.
¹⁰ «Маслокрадка» - общее название статей уголовного кодекса, предусматривающих ответственность за преступления в сфере экономики; «маслокрад» - осуждённый по такой статье. Статья 160 нового УК действительно подходит под это определение.
¹¹ Шмара - девушка, женщина.
¹² Отстёгивать на общак - вносить свою долю в тайную общую кассу арестантов, которая контролируется «воровским братством».
¹³ Подогреть - помочь чем-либо: едой, сигаретами, чаем и т.д.
¹⁴ Семья - объединение осуждённых по принципу взаимной симпатии; семейники поддерживают друг друга, делятся едой (вместе кушают), заступаются за членов своего объединения в критической ситуации и т.д.
¹⁵ Рамсы попутать - всё перепутать, поставить с ног на голову.
¹⁶ Секануть - посмотреть.
¹⁷ Иронический намёк на слово «наёбывает», то есть обманывает.
¹⁸ Популярная присказка не только в арестантской среде. Что-то вроде «Нам море по колено». Полностью поговорка звучит так: «Хуля нам, красивым бабам, - при пизде и при деньгах!»
¹⁹ Раскопать - здесь: раскрыть, распаковать.
²⁰ Малявка, малёвка, малява - записка, письмо.
²¹ Соскочить - удачно скрыться, избежав нежелательных последствий.

КАРМАННАЯ ФИЛОСОФИЯ

В РЕДАКЦИЮ одной из газет пришло письмо.

«Пишет вам старый щипач, крадун по жизни. Сроду до сих пор никуда не писал. Потому – какие среди «братвы» писатели? Только композиторы – те, что оперу пишут¹.

Но, как говорил старый хлебороб Лёва Толстой, - не могу молчать. После того как «откинулся» с зоны, работать мне по своей специальности стало трудно. Не то чтобы навыки потерял (щиплю «володиков»² помаленьку). Другое тяжко. В последнее время стал я жалеть народ наш лоховатый.

Раньше на людей в транспорте приятно было глянуть: весёлые, радостные, спешат, болтают... A нынче - стоят, как дерьма объелись. Злой народ и нищий. Никогда за тридцать лет благородного стажа не видал ещё, чтобы так баба убивалась из-за голимого «шмеля»³. A в кошелёчке - червонец и жвачка...

Весёлого человека и обчистить в радость. Матернётся для порядку и рукой махнёт. А нищета ведь и кони шаркнуть может. А мне грех на душе носить...

Но, с другой стороны, что делать? Возраст пенсионный, но в ментовке за мои трудовые подвиги пенсий не дают - только сроки.

Хотел бы к вам в редакцию личняком зайти, базар потереть, но боюсь, что выйду оттуда в браслетах на босу руку. Просто запомните, господа начальники, мораль моей нехитрой басни: О БЛАГОСОСТОЯНИИ ГРАЖДАН И ОБЩЕСТВА СУДЯТ ПО БЛАГОСОСТОЯНИЮ КАРМАННИКОВ. Если есть, что красть, значит, страна процветает и здравствует...»

¹ Дядя Вася подразумевает тех «композиторов», которые пишут доносы «оперу» - оперативному работнику в колонии.
² Володик - так на Юге зовут жертву карманника.
³ «Шмель» - кошелёк; «голимый» - жалкий, не стоящий внимания.

«ХОЧУ В ТЮРЬМУ!»

ДРУГОЕ, НЕ МЕНЕЕ ЛЮБОПЫТНОЕ ПИСЬМО показал мне в 92-м году один из арестантов, когда мы с ним «на зоне» разговорились «за жизнь»).

- Страшно на волю выламываться, - признался молодой, здоровый парень.

- Чего так? - удивился я, зная, что обычно зэки ведут счёт лет, месяцев, дней до освобождения (так же, как солдаты - до «дембеля»).

— Да вот, «керя» месяца три как «откинулся», на днях весточку подогнал...

И собеседник протянул мне пару мятых листков, исписанных вкривь и вкось. Приводить здесь эту эпистолу полностью смысла нет; вкратце скажу, что выброшенный в мир после нескольких лет изоляции арестант просто ошалел: «Братка, здесь полный атас — пачка гнусной «Примы» за три месяца подскочила с 5 до 12 «рваных»¹, бутыль самого дешёвого «шмурдяка»² стоит 70—80 рябчиков, кружка пива — червонец! Короче, меня отпустили одновременно с ценами — вот так мы с этой жизнью «задуплились»³...»

Дальше парнишка рассказал, как устроился на завод грузчиком — кругом мат, грязь и вонь хуже, чем на производственном участке в колонии («у нас на зоне за такой бардак «хозяину» погоны бы посрывали вместе с головой!») Устроили бывшего зэка в заводское общежитие: «Андрюха, у нас БУР⁴ по сравнению с этим гадюшником — Багамы! В БУРе тихо, чисто, уютно, все свои. A тут — мрак... На «продоле»⁵ - вонь, грязище, мусор, стены матюгами расписаны. Хотя на многих этажах всё равно лампочки выбиты, не то что прочесть - в двух шагах ничего разглядеть нельзя. Недавно в чьё-то блевонтино ногой наступил, поскользнулся, грохнулся — были бы мозги, так точно бы получил сотрясение! Кругом визг, писк, стоны, скрип кроватей, музыка дебильная грохочет. Страх, помноженный на ужас...»

Но моё внимание привлекло в письме бывшего осуждённого не описание его мытарств на свободе. Поразило другое: арестант сравнивал жизнь за «колючкой» и на воле - и безоговорочно признавал, что «зона» лучше: «Зону вспоминаю теперь как рай. Помнишь, начальник отряда нам в 91-м гулял по ушам насчёт гуманизации, мы думали — очередная параша? A оказалось - в цвет! Холодильники завезли, в отрядах - «ящики» цветные, все каналы ловят, простыночки белые, накрахмаленные, аж хрустят (конечно, если на «прачке» блат есть). В жилзоне — клумбы, цветы, фонтанчик рядом с курилкой... По воскресеньям — то попы, то лекторы, то артисты, то киношники, то журналюги... Лафа!»

A в завершение своего печального рассказа приятель моего собеседника сообщил о том, что его... обокрал какой-то малолетка: «И взял-то, урла⁶ позорная, плаху чая да раздолбанный транзистор «ВЭФ» - помнишь, мне его Витя Гвоздь в нарды вкатил⁷? Теперь гадёнышу срок светит! Он будет на зоне видак смотреть и брюхо чесать, а я здесь – таскать чугунные болванки за деревянные рубли! Братан, ГДЕ СПРАВЕДЛИВОСТЬ?!»

¹ «Рваный» - рубль.
² «Шмурдяк» - дрянное вино, пойло.
³ «Дуплиться» - совершать два дела одновременно.
⁴ БУР - помещение камерного типа: в колонии туда помещают злостных нарушителей режима (от гулаговского БУР - «барак усиленного режима»).
⁵ «Продол» - коридор.
⁶ «Урла» - подросток, несовершеннолетний.
⁷ «Вкатить» - проиграть.

СТАРИК И ЗОНА

«ЗОНА» И ВПРЯМЬ нередко меняет шкалу ценностей. Человеку «со стороны» (которого принято называть «обывателем») многие мысли и поступки «сидельцев» кажутся непонятными, парадоксальными, даже дикими. На самом деле в них есть своя логика и, если хотите, своя житейская мудрость.

... В колонии с нетерпением ждали очередной амнистии. И когда она, наконец, грянула, жизнь за колючкой забурлила. Ведь сам по себе указ об амнистии — это ещё не всё. Каждый арестант, чья статья подпадает под действие гуманного акта, должен пройти комиссию, где судьба его может решиться как положительно, так и отрицательно. Горе тому, кто нахватал букет нарушений и взысканий! Его могут, что называется, «бортануть» - отказать в освобождении или сокращении срока. Поэтому, когда с комиссии возвращаются возмущённые, матерящиеся, с перекошенными лицами осуждённые, наблюдателю понятно без комментариев - этого «бортанули»!

Казалось, то же самое произошло и на этот раз. В барак¹ прямо с комиссии влетел старичок с трясущимися губами, со слезами на глазах... Зэки знали его как тихого, спокойного сидельца с огромным стажем за спиной. Звали его уважительно — Никитич. «Катушку»² за свою жизнь Никитич намотал себе солидную: около сорока лет «чистых» топтал он «командировки»³ по всей стране. Видал «сучью войну» 40-х, когда «воры» резались со «штрафниками», «мужицкие войны» 50-х, когда простые арестанты резали «воров», «ментовские ломки» 60-х, когда администрация стремились искоренить в колониях «воровскую масть»... Любили осуждённые послушать вечерком байки Никитича, всегда считали долгом «подогнать» ему то курева, то лакомство с «дачки» (передачи). Поэтому горечь деда восприняли очень остро.

— Отец, ты что? Неужели отказали тебе, волки позорные?!

— Да это же беспредел!

— Никитич, мы всю зону, в натуре на уши поставим!

- Не расстраивайся, деда, будет тебе амнистия!

И тут вдруг спокойный Никитич с рвался:

— Да на хрен она мне, ваша трижды долбанная амнистия, нужна?! Мне из-за неё два года скостили, псы!

Оказалось, печален старый «бродяга» не потому, что его обошло стороной «арестантское счастье», а напротив - потому, что отметило Никитича государство своей гуманностью. Только ведь гуманность, как та палка, — о двух концах.

- Ну ты сам посуди, — то и дело обречённо вздыхая, пояснял позже Никитич молодому арестанту, с которым любил гонять нарды в свободное время. - Освобожусь я, выйду за ворота... Кто я на воле? Звать Никто, фамилия Никак. Бродяга без никому, ни родины, ни флага... Родичей за эти годы порастерял, одна сестра умерла, вторая невесть где; племяш вроде бы есть в Питере, в каком-то министерстве работает, так мы с ним ни разу не виделись. A и увидимся — что я скажу? Кто я ему? Пошлёт подальше — и правильно сделает.

Сам я семь раз больной, живого места нет, всё здоровье «чалки»⁴ пожрали... Пенсии за мои художества не положено, жизнь по водичке пустил...

Старик заплакал, слёзы потекли по морщинистому лицу. Молодой «замутил» ему чайку, «кайтарнул»⁵, протянул кружку... Старик громко отхлебнул и продолжал:

- А на зоне - что ж? И покормят, и оденут-обуют. Медчасть под боком, полечат, порошок дадут... Я уж не говорю насчёт телевизора, кино. А главное, Николаша, — тихо добавил старичок, — уважает меня здесь народ. Слушает, по отчеству называет, жизнь моя прошлая для арестантского люда интересная, я тут вроде академика, лекции читаю. А выйду на волю - из академиков сразу в бомжи, да по вокзалам, чтобы менты в зад пинали! Моя жизнь - здесь. Дожить бы в бараке спокойно, и людей попусту не тревожить, «голубей»⁶ с верёвок не срывать....

Долго ещё бубнил дед себе под нос лихие планы, как «раскрутиться» на новый срок: дать обрезком трубы по голове кому-нибудь из зэков-активистов, поджечь в зоне ларёк или учудить что «покруче»... Но в конце концов порешил освободиться, а там видно будет. Может, разобьёт витрину коммерческого ларька, может, «щипанёт» соседских кур — и вернётся в родные пенаты... Всё лучше, чем пьяная, грязная, беспросветная жизнь на свободе.

Завершилась эта история, впрочем, «счастливо». Оказывается, ошибочка вышла: Никитич никаким концом вовсе не подпадал под амнистию — с его-то «послужным списком» из трёх страниц с перечислением статей всех мыслимых УК... Непонятка получилась: не то в документах что-то пропустили, не то фамилии перепутали. Ну, да всё хорошо, что хорошо кончается.

¹ Бараком называют по старинке общежитие для осуждённых, хотя оно, конечно, давно не напоминает деревянных бараков времён ГУЛАГа.
² «Катушка» - срок наказания. «Намотать катушку» - дать (получить) срок. «Размотать катушку» - отсидеть срок.
³ «Командировка» - здесь: места лишения свободы.
⁴ «Чалка» - колония, лагерь, тюрьма; «чалиться» — отбывать срок наказания.
⁵ «Кайтарнуть» - взболтать залитый кипятком чай, чтобы лучше заварился (южн. жаргон).
⁶ «Голуби» - так по старинке называют бельё, вывешенное на просушку - объект краж для мелких воришек.

ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО - СВОБОДА

А ВОТ СЛУЧАЙ, доказывающий, что за «колючкой» нужно осторожно обращаться со словами, которые стали такими привычными на воле...

Было это в 1982 или 1983 году. Чуть ли не весь состав ростовского УИТУ¹ с утра подняли по тревоге и бросили в стены «Богатяновского кичмана» - следственного изолятора №1, расположенного на Богатяновском спуске, прославленном в известной блатной песне:

На Богатяновской открылася пивная,
Там собиралася компания блатная...

Что же послужило причиной страшного волнения? Оказывается... неожиданно исчезло несколько подследственных! Кто-то из спецотдела управления устроил сверку, и количество «сидельцев» не сошлось с количеством имевшихся сопроводительных документов. Пересчитывали несколько раз, и всё время - с разными результатами: то не хватало четырёх арестантов, то появлялась парочка лишних...

Вообще-то удивляться такому положению дел не приходилось. Страшный бардак царил в то время с документами подследственных и осуждённых. В местных судах «сопроводиловки» оформлялись более-менее сносно. Зато по этапу из других областей арестанты прибывали часто с какими-то тетрадными листочками, записями на клочках чуть ли не газетной или туалетной бумаги, с размытыми фотографиями каких-то перекошенных свинячьих рыл (не имевших ни малейшего сходства с оригиналом), а то и вовсе без «фоток»... Как говорится, с глаз долой — из сердца вон! Сотрудники изолятора с огромным трудом разбирались в этих шарадах и кроссвордах, заливая неразборчивые корявые строки скупыми мужскими и обильными женскими слезами работников спецчасти.

НО ФАКТ ОСТАЁТСЯ ФАКТОМ: пропали сидельцы, как их и не было! К тому же неизвестно сколько и неизвестно кто. Потому и нагнали в следственный изолятор управленцев. Личный состав изолятора собственными силами с решением сложной задачи справиться был не в состоянии. А предстояла работёнка не хилая: сверить поимённо обитателей каждой «хаты», найдя для каждого соответствующую сопроводиловку. А это ни много ни мало - свыше тысячи человек!

Суета и нервозность «начальничков» быстро передалась арестантам.

— Шо за шухер, братва? - спрашивали они друг у друга. — Чего менты носятся, как в попу трахнутые?

— Вот, помню, мне один старый вор рассказывал, — задумчиво затянул волынку древний каторжанин дед Артём, - то же самое было летом сорок перьвого, как фашист давить начал. Ну, зэчню решили поначалу вакуировать...

— Что значит - поначалу? A потом?

- Ну, кого успели, тех, конечно, вакуировали...

— A кого не успели?

- Ну, тем кому как повезло. Кого за городом расшлёпали, а некоторых в вагонах заперли да и подпалили. Иде-то под Таганрогом...

- Чтоб тебя, старый. хрен! - зло ругались арестанты. - Тут и без него тошно, а он душу драконит!

Но настроение, понятно, было напрочь испорчено. Фиг его знает: с этой блядской властью разве в чём можно быть уверенным? Некоторые даже заволновались, вспомнив, что с утра балабол² передавал что-то не по делу много классической музыки³...

A в это время управленцев и сотрудников СИЗО разбили на небольшие «зондеркоманды»⁴, каждой из которых был поручен свой участок — блок, где находится несколько камер. Возглавлял группу, естественно, офицер из УИТУ. Задача простая: выводят камеру на «продол» (в коридор), сажают вдоль стены на корточки - и дёргают арестантов по одному к столику, за которым расположился чиновник в зелёной военной форме и его помощники. Здесь зеку задают стандартные вопросы, на которые он за время следствия уже устал отвечать: имя-отчество-фамилия-год рождения-национальность-место рождения- семейное положение-статья-срок и т.д. Всё это сверяют с личным делом и - «следующий!».

Во главе одной из «зондеркоманд» начальство поставило старшего лейтенанта Гену Мокиенко. Гена был человек ответственный, в системе проработал уже больше года. Казалось бы, никаких «косяков» он не упорет⁵. Выводит Гена обитателей очередной «хаты», подзывает одного из них:

- Малюткин!

Подходит долговязый «сиделец» с синими от «перстней»⁶ пальцами. Старлей задаёт стандартные вопросы...

Гражданин начальник, разрешите- спросить...

- Слушаю!

— А чё это всё значит? Для чего такой кипиш?

Ну разве можно объяснять зэку, какой бардак творится «на киче»⁷? Не выставлять же на посмешище и себя, и всю советскую исправительно-трудовую систему.

— Меньше знаешь - крепче спишь! Вопросов больше нет? Тогда свободен. Следующего давайте!

— Не понял...

— Свободен, говорю! Не задерживай процесс.

Арестант отходит к шеренге сокамерников, рассевшихся у стены в позе орла, что-то бросает, пробираясь вдоль строя...

— Следующий!

— Смирнов Валентин Сергеевич, 1963 год рождения, русский, статья... срок...

- Так. Всё в порядке, свободен. Следующий!

Шепоток по шеренге. К столу подходит здоровый лоб — Гиви Чехнадзе из Тбилиси. Опять стандартные вопросы, стандартные ответы — и традиционная формулировка, которой Гена Мокиенко завершает унылый ритуал:

- Нормально, свободен. Следующий!

- Гражданин начальник, так я свободен? - переспрашивает Гиви.

- Свободен, свободен. Не задерживай!

Грузин радостно поворачивается к «сидельцам» и громко восклицает:

- Свободен! Братва – это в натуре амнистия!

¹ УИТУ - управление исправительно-трудовых учреждений; так в то время назывался нынешний УИН (управление исполнения наказаний).
² Балабол - радиоточка в камере.
³ Избыток классической музыки по телевидению и по радио в то время считался верным признаком смерти первого лица страны, а, стало быть, серьёзных перемен.
⁴ Зондеркоманда - команда особого назначения (немецк.).
⁵ Упороть косяк - совершить серьёзную ошибку, допустить промах.
⁶ Перстни - татуировки на пальцах; в основном наносятся ещё в колонии для несовершеннолетних.
⁷ Кича - тюрьма.

ЭХ, СУДЬБА ВОРОВСКАЯ...

ОЧЕНЬ ПОПУЛЯРНА В КРУГУ ЛЮДЕЙ, далёких от жизни «зоны», тема так называемых «прописок» — жестоких ритуалов посвящения в арестанты. Перечислять их — язык устанет. Начиная с полотенца у двери камеры, о которое новичок должен обязательно вытереть ноги, и кончая стоящими на полу шахматами, на которые испытуемый обязан с завязанными глазами упасть плашмя с верхних нар (экзаменаторы в это время ловят его в растянутое одеяло). «Бывалые люди» любят подчёркивать, что тот, кто не пройдёт такой «прописки», непременно будет либо «опущен» (сделан пассивным педерастом), либо крепко избит.

Однако эти «проверки на вшивость» давно уже «не канают» — то есть не практикуются, потеряли силу традиции. Разве что в редких случаях - где-нибудь в «хате» малолеток¹. И если дело доходит до крови, то за такие штучки могут серьёзно спросить люди, которые долго плавали по ту сторону шлюза².

Это не значит, что арестантский мир совсем отказался от проверок новичков (или, как их принято называть, «нулевых»). Но речь уже идёт не о традиционных ритуалах, а просто о злых шутках «сидельцев» над сокамерниками. Жертвами, как правило, становятся недалёкие, простодушные «пассажиры», которых «хата» определяет с первого взгляда. Честно сказать, многие из этих «лопухов», которых арестанты называют «вахлак», «валенок», «дядя сарай» и проч., сами напрашиваются. на то, что, чтобы стать объектами издевательств. Глуповатые простофили из сельских районов больше всего боятся выглядеть «лохами», стараются показать себя «бывалыми», «крутыми», «битыми» арестантами.

Очень точно отражает их психологию тюремный анекдот. Заходит в камеру «дядя сарай». Наслышан он на воле о жизни за решёткой: мол, как сразу себя покажешь, так и жить будешь. Ну, с самого порога «хаты» возьми и заори во всё горло:

— Встать всем!

Зэки с перепугу с нар повскакивали. А один продолжает лежать.

— Я же сказал — всем! Этот почему лежит?

— Да он же «петух»...

С сегодняшнего дня «петухом»³ здесь буду я!

ПРИМЕРНО ТАКОЙ «ПРИБЛАТНЁННЫЙ» СЕЛЯНИН «заплыл» как-то в камеру свердловского следственного изолятора. Здоровенный деревенский детина «чалился»⁴ впервые, «залетел» не то за кражу гуся, не то за мешок комбикорма. Приволок с собой громадный «сидор» с продуктами, который братва тут же технично раздербанила⁵: мол, ты же, зёма⁶, честный арестант, должен делиться с бродягами по-братски, хоть последнее с себя сними...

Парнище, наслушавшись о жизни за «колючкой» всяких страхов и экзотического бреда, глядел в рот «шпане»⁷ широко распахнутыми телячьими глазами, жадно ловил каждое слово, каждый жест, усиленно старался подражать босяцкому сословию — что называется, «жужжать». A те, одуревшие от камерной скуки и безделья, презирающие «сохатых»⁸, по тупости своей лезущих в компанию к «порядочным», решили порезвиться.

- A что, Ванюша, — подкатил вскоре к парню один из «блатных», который ошивался вокруг «смотрящего» камеры Валеры Длинного, — глядим мы, хороший ты пацан. Правильный. И понятия, в общем-то, просекаешь. Короче, мы тут прикинули хрен к носу и решили, что надо бы тебя в «воры» произвести.

— Как это — в «воры»? — удивился Ваня. — Вы же сами говорили: для того, чтобы в воровскую «масть» попасть, надо полжизни по тюрьмам кочевать, за «сидельцев» страдать...

— A ты думал! Конечно, надо. Но не сразу же. Каждый «вор» был когда-то зелёным пацаном. В том-то и задача «бродяг», чтобы подобрать достойную кандидатуру среди зэков. Вот мы тут сидим, присматриваемся, оцениваем каждого: кто чего стоит. Бывает, подберёшь нормального «пассажира» и проверяешь: а потянет ли? Выдюжит ли тяжёлую долю «честняка»? Иного приходится по несколько лет испытывать. А вот ты, Ванюша, сразу в цвет попал. Наш ты парень - хоть тресни! Короче, решай: хочешь быть «честным вором»?

У детины аж в зобу дыханье спёрло. Кто ж не хочет! Он столько наслушался историй о сытой жизни воровской, о власти «законников» на воле и на зоне, об их огромном авторитете...

— А ты серьёзно?

— Что за базар! Такими вещами не шутят... Только смотри: это тебе не в шныри⁹ наниматься: «машку»¹⁰ в лапы - и между шконок¹¹ на карачках! Чтобы «короноваться», придётся тебе, брат, пройти испытания...

— Какие ещё испытания?

— Ну! Тридцать шесть ступеней Шао-Линя! Смотри: тут либо пан, либо пропал. Если идёшь на абордаж, отступления не будет. Должен выдержать всё до конца. Или — «вор», или — «чушкарь» у Прасковьи¹² под боком.

Почесал Ванюша затылок, шмыгнул носом - и согласился. С одной стороны, заманчиво получить воровскую корону. С другой — не хочется показать перед «блатной» публикой, что сдрейфил, очканул¹³. В арестантской среде это не приветствуется.

На следующий день вся «хата» с нетерпением ожидала начала «коронации». Было, конечно, несколько человек, которые попытались помешать злой клоунаде. Но их по одному отвели в сторону:

- Слышь, кузьмич, чего ты в чужие дела пишешься? Я гляжу, ты не отседа пассажир, порядков не знаешь. Здесь каждый сам за себя. Хочешь прокатить за кайфолома? Рискни здоровьем. Ничего дурного этой дубине колхозной не будет, всё по понятиям: дурака уму-разуму поучат, заодно и для хаты развлечение. Пальцем этого дупеля¹⁴ никто не тронет, постановка техничная, без шума и пыли...

В назначенный час обитатели камеры образовали гудящий от нетерпения полукруг. В центре - несколько босяков, играющих роль «приёмной комиссии», и Ваня, важный от осознания выпавшей на его долю чести.

- Ну, братва, с чего начнём? - спросил «главный арбитр», востроносый Гена Шмель, у «боковых судей».

— Известно с чего, - в тон ему подхватил Кинг-Конг - низенький коренастый зэк с огромными ручищами. Мощный торс Кинг-Конга так густо зарос обезьяньей шерстью, что под ней даже не прочитывались многочисленные татуировки. - Пусть на трон лезет.

— На трон, на трон! - радостно подхватила толпа.

- На какой трон? — не понял Ванюша.

- Известно на какой, - объяснил Кинг-Конг. - Во!

Он ткнул пальцем-сосиской в огромный бак для питьевой воды.

- Это же «фаныч»! — растерянно возразил претендент на воровское звание.

- Ясное дело - «фан фаныч»¹⁵. A простые русские фан фанычи испокон веку подставляют благородному воровскому сословию свои крутые мужицкие плечи. Лезь!

Ваня, кряхтя и срываясь, под хихиканье зрителей с трудом забрался на бак.

— Молоток! — похвалил Шмель. — Ну, где корона? - грозно спросил он у второго своего подручного, Лёнзи Духа — тощего очкарика с перебитым носом и поломанным ухом. Лёнзя был заводным, вспыльчивым и драчливым арестантом, вечно «наезжавшим» на всех подряд. Это нередко сходило ему с рук благодаря близости к «правильным парням» — то есть к «головке» камеры. Но не всегда.

Лёнзе передали из задних рядов самодельную корону, вырезанную из старых газет и склеенную хлебным мякишем. Он торжественно подошёл к баку и попытался водрузить её на огромную башку Ванюши.

— Макитру ниже! — рявкнул Дух, так и не приловчившись дотянуться до головы деревенщины.

Тот попытался наклониться вперёд - и ухнул вниз с бака.

Зрители грохнули со смеху, а Лёнзя нахлобучил корону на «хлебного вора»¹⁶. Ваня с трудом вновь вскарабкался на железные плечи «фан фаныч».

- Полёт шмеля, — добродушно прокомментировал Гена случившееся (это была его любимая фраза: Гена по жизни был щипачом, и шмели¹⁷ роями летали к нему в руки из чужих карманов). - Ништяк, Ванюша, первую ступень ты успешно одолел. Как там, яйца не натёр?

— Нормально! — гордо отрапортовал деревенский «валенок».

- Тады продолжим. Чифирок готов? - бросил Шмель через плечо кому-то неведомому. Тотчас ему из-за спины протянули огромную жестяную кружку с дымящимся чифиром. - Держи зэчку¹⁸, Ваня. Не-не, левой рукой! В правой будет косячок... Где косячок, уроды?! - грозно вскричал Шмель, и тут же опять чья-то неведомая рука сунула ему чудовищных размеров самокрутку, смастыренную из пожелтевшей газеты.

- Теперь, братан, будешь говорить «блатную фенечку». Ша, захлопни клюв, я всё растолкую! Я тебе говорю «фенечку», а ты её должен повторить без ошибок. Да не бзди, Макар, никто тебя за косяк¹⁹ мочить²⁰ не будет! Не получится - глотнёшь чифирку и дёрнешь махорочки красноармейской. И так до тех пор, пока не повторишь «феньку»²¹ один в один или не допьёшь чифир до дна.

И Шмель, набрав побольше воздуха в лёгкие, затараторил со скоростью пулемётной очереди нечто вроде «ножприблудагадыкоцыденьгивоздухслониккранпайкаптюхастолобщак» .

На Ваниной физиономии, перекошенной от несвойственного ей интеллектуального напряжения, отразилось такое безнадёжное отчаяние, какое бывает только у крупного бобра²², обнаружившего пропажу поросёнка²³. Он тихо пискнул что-то типа «ножки блуда» и испуганно замолк.

— За эти «ножки» - два глотка и три затяжки, — сурово заявил Шмель.

— И «леща» для порядку, - от себя добавил Лёнзя.

— Я те дам «леща»! - оборвал Гена. — Никакого насилия. Не парафинь²⁴ святое дело. Всё строго по традиции. То, шо доктор прописал. Хлебай, создание!

Ванюша, кривясь и обжигаясь, через силу сделал несколько глотков лагерного чифира - горького, как полынь, и крепкого, как кумовской²⁵ кулак.

— Дёргай косячок!

Верзила сделал глубокую затяжку, поперхнулся, закашлялся... Неожиданно он оглушительно чихнул — да так, что из носа змеёй вылетела огромная сопля и шлёпнулась у ног Кинг-Конга.

Выскользнув из Ваниных рук, «зэчка» грохнулась об пол, расплескав во все стороны благородный лагерный напиток.

- Твою мать! — завопил Костя Партизан, выбивший на воле по пьяне глаз своему шурину. - Накрылась кружка медным тазом!

И это было горькой правдой, поскольку теперь никто бы не посмел использовать упавшую «зечку» по назначению: она считалась «запомоенной». Ну, разве что подарок пидору или совсем уж задроченному чухнарю²⁶.

— Умри, ты, боксёр кухонный! — цыкнул Шмель. — A с тебя, Вано, чифирбак причитается — для пострадавшего каторжанина.

— Интересно девки пляшут! — возмутился Кинг-Конг. - A мне он, значит, ничего не должен? Он меня чуть соплёй не пришиб!

- Чего ты орёшь, как потерпевший? - поморщился председатель благородного собрания. — Тут недолёты не канают.

— Не понял юмора: он что, ещё пристреливаться будет?!

Страсти, впрочем, быстро были погашены, кандидату сунули в лапу другую кружку с горячим чифиром, и Гена засадил следующую «фенечку»:

- Шкарыбрюкигрушафикускранхуёкверёвкаконьбабашмарабанвокзал!

На этот раз испытуемый честно добрался аж до «фикуса», но на большее его не хватило. Ване было назначено два глотка и две затяжки жгучего самосада из табака, «женатого»²⁷ с неведомой смесью диких трав. Весёлые «сидельцы» окрестили его «БЛД»: дёрнешь - сходу балда накроет...

Так продолжалось с четверть часа, пока сельский простофиля вконец не одурел. Внезапно его организм, вскормленный на парном молоке и деревенской сметанке, со страшным рёвом изрыгнул зловонный фонтан какой-то тёмной жидкости.

- Атас! — заорал бдительный Кинг-Конг и резко отскочил, опрокинув нескольких человек в задних рядах.

— Отставить бздо²⁸! — скомандовал Гена Шмель, героический, как капитан крейсера «Варяг». — Не надо бейцами²⁹ звенеть, это ж не кремлёвские куранты! Вам продемонстрировали увертюру с оперы «Рыголетто» и па-де-де из балета «Блевонтинное озеро». Кто недоволен - тому маэстро повторит на бис непосредственно за шиворот.

Народ зарыготал. Два «петуха» быстро устранили следы извержения, и блатной конферансье изрёк:

- Харэ! Считай, Ванюша, шо ты уже почти что вор. Корона у тебя есть, феню в целом усвоил. Что осталось?

Ошалевший паренёк молчал и хлопал зенками.

- Осталась, братэлла, козырная наколка! И воровская «погремуха». Тебя крестили в «законники»? Крестили. А крещёный человек получает новое имя. Ну, сымай «ветряк», распахни грудь молодецкую.

- A что колоть будем? — робко осведомился тряпочный законник.

— Псицу, Ваня, псицу!

— Какую птицу?

— Таким отчаянным парням, как ты, одна птица положена. Достойная...

Заранее введённый в курс дела кольщик Артюша Гвоздь быстро пустил в ход механическую бритву, ловко переделанную в аппарат для нанесения татуировок. И буквально через полчаса на левой стороне груди деревенского гусекрада красовалось изображение благородного санитара лесов с крепким клювом и задорным хохолком.

— Носи, Ванюша, и гордись! — похлопал парня по плечу Гена. - Кто ты был до этого дня в большой арестантской семье? Никто. И фамилия твоя была Никак. А теперь ты - стопроцентный Ваня Дятел³⁰!

- Или попросту — долбоёб, — тихо добавил Костя Партизан, печально глядя на свою запомоенную «зэчку»...

¹ В камере для несовершеннолетних арестантов.
² Шлюз - контрольно-пропускной пункт колонии или тюрьмы.
³ «Петух» - пассивный педераст, низшая каста в арестантском мире.
⁴ Чалиться — отбывать срок наказания (из морского сленга).
⁵ Раздербанить - растащить, поделить; технично раздербанить - поделить между собой чужое добро без насилия над владельцем, а методом убеждения и «промывки мозгов».
⁶ Зёма, земеля, земляк - типичное обращение арестантов друг к другу.
⁷ Шпана - «сидельцы» из числа профессиональных преступников; в местах лишения свободы слово «шпана» не имеет негативной окраски, свойственной ему в просторечии.
⁸ Сохатый - здесь: простоватый арестант из селян, оторванный на время «от сохи».
⁹ Шнырь - уборщик.
¹⁰ Машка - здесь: тряпка. А вообще так могут называть и матрац, и унитаз, и швабру...
¹¹ Шконка, шконарь - кровать.
¹² Прасковья - она же параша: отхожее место в камере.
¹³ Очкануть - испугаться.
¹⁴ Дупель — дурак.
¹⁵ Фан фаныч (он же иван иваныч) на босяцком жаргоне обозначает не только бак для воды, но и простодушного, не приспособленного к лагерной жизни осуждённого.
¹⁶ Хлебный вор - презрительная кличка деревенских воришек, случайно попавших в места лишения свободы.
¹⁷ Шмель - кошелёк.
¹⁸ Зэчка - большая кружка, которая выдаётся арестанту.
¹⁹ Косяк - в данном случае: ошибка, неточность.
²⁰ Мочить - убивать.
²¹ «Фенькой», или «феней» старые каторжане называют не столько жаргон уголовного мира, сколько особого рода скороговорку, которая для непосвящённых звучит как набор слов, а на самом деле является своеобразным минисловариком, в чём можно убедиться, внимательно вчитавшись в приведённую ниже «феньку».
²² Бобёр - состоятельная жертва.
²³ Поросёнок - толстый кошелёк.
²⁴ Парафинить — осквернять, позорить.
²⁵ Кумовской — принадлежащий «куму», т.е. начальнику режимно-оперативной части.
²⁶ Чухнарь, чушкарь, чушок - одна из низших мастей в лагерной иерархии: опустившийся зэк, который не следит за собой и выглядит, как свинья.
²⁷ Женатый - перемешанный с чем-то или разбавленный чем-либо.
²⁸ Бздо - страх, боязнь, нерешительность (от «бздеть» - трусить, бояться).
²⁹ Бейцы, бейцалы - мужские яички.
³⁰ Дятел - на уголовно-арестантском жаргоне так называют конченого дурака.

ТРУСЫ НЕПРИКАЯННЫЕ

ОДНАЖДЫ В ВОСКРЕСЕНЬЕ какой-то неизвестный хмырь выстирал трусы и повесил их сушиться в локалке¹ шестого отряда. Чёрные такие трусы, «семейные», трепещут на лёгком ветерке, как пиратский флаг.

Болтались себе спокойно трусы до вечера, и никто на них не обращал внимания. Пока не подошло время контрольной проверки осуждённых. Дело в том, что интимный предмет мужского туалета висел как раз посередине бельевой верёвки, протянутой через всю локалку. И когда арестанты медленно и нехотя стали выстраиваться в привычную линию, оказалось, что пиратские трусищи развеваются по центру строя и норовят братски похлопать стоящих зэков по щекам. «Избранники» тут же решили сдвинуть наглую чёрную тряпку в сторону.

— Что за херня? — недовольно подал голос долговязый Витя Сверчок, к которому трусы были настроены особенно нежно. — Какой мудак развесил здесь этот сраный мадепалам²?

— Витёк, ты осторожнее с метлой³,— посоветовал стоящий рядом Саня Ёж.— Ты же не знаешь, чьи это штанишки. Можно ненароком в блудную попасть.

Сверчок огляделся по сторонам — не слышал ли кто его реплики, - почесал затылок и культурно, но громко осведомился:

— Братва, чьи трусы? Народ безмолвствовал.

— Чего ты телишься? — буркнул старичок дядя Федя, мотавший срок за то, что спалил сарай у девки-разведёнки («Подмахнула⁴ бы, сука, мне разок по-соседски, уважила старого человека... A то пошла надсмешки по станице строить!»). — Сдвинь эти хреновы портки в сторону!

— Тут, батя, вопрос, в какую сторону, - пояснил Саня Ёж. — Одно дело — к мусорке, другое — вправо, к ограде. Конечно, если трусы какого-нибудь «чёрта»⁵ или, скажем, «козлячьи»⁶, тогда один расклад. А вдруг их правильный пацан носит? Не так поймёт. Тебе бы было приятно, чтоб твоё барахло над вонючей урной сушилось?

Федя согласился, что ему это было бы неприятно, и он даже обязательно раскроил бы макитру не в меру инициативному «передвижнику».

- Да чего вы тут трёте⁷? — вмешался Игорёк Земчеко, синий от наколок и сонный от жары. - Эти ланцы-дранцы⁸ примороженный⁹ наш вывесил, Профессор.

Профессором кликали в отряде тихого интеллигента, страдавшего на воле запоями и гонявшего тихую жену. Всё это вылилось в громкое дело, когда ужравшийся Профессор спустил супругу с лестницы. В отряде интеллигент был одним из самых забитых и безропотных «сидельцев».

Сверчок решительно сдвинул трусы в сторону урны.

- Гляди, мужики, как простой захар кузьмич¹⁰ повторяет подвиг Сани Матросова, - с интересом прокомментировал поступок Вити Михалыч — семидесятилетний лагерник с одиннадцатью сроками за спиной, высохший и шершавый, как балан¹¹ на лесоповале. - Сверчило, ты хоть знаешь, чьи это трусы?

— Профессора нашего.

— Совсем с головой не дружишь? Прикинь: Профессор в них утонет на хрен! Это ж председатель СДП вывесил — чувырло лохматое¹². Теперь он тебе точняк месяц БУРа сосватает.

- Ёпэрэсэтэ! - засуетился Сверчок и быстро потянул трусы в другую сторону.

Однако и здесь чёрная тряпица провисела недолго.

— Ну, вы гоните, — снисходительно заметил Костик Червонец, до сих пор со стороны слушавший обсуждение бельевого вопроса. — Станет вам председатель СДП этот бутор носить... У него импортные, такие, знаете, как плавки, чтоб яйца при ходьбе не звенели. A эти, по-моему, я на «чертиле» видел, на Мишане.

Пиратские трусы тут же перекочевали к «мусорке».

— Это вы загрубили, — задумчиво прокомментировал один из стоявших поодаль наблюдателей. — Шароварчики кто-то из «бугров»¹³ на просушку повесил.

Портки скользнули по канатной дороге в «авторитетную» сторону.

К Сверчку неслышно притёрся новый персонаж - Алексей Грушко, прозванный Алёшей Бесконвойным¹⁴.

— Витёк, братан, ты чего, офонарел?! — прошипел Алёша на ухо Сверчку. — Эти трусы позорные тут «обиженники»¹⁵ вывесили! Спецом, падлы, чтобы кого-нибудь из порядочных арестантов офоршмачить¹⁶! Чё ты их мацаешь?!

Витёк охнул. И как он сам не догадался! Кто же ещё, кроме этих животных, мог посреди локалки растянуть такую поганую рвань? И молчат же нарочно, твари ткнутые... Правильно говорят на зоне — «Нет наглее наглого педераста»! Сверчок отыскал глазами стоявшую у стены барака метлу и стал подталкивать древком ненавистные трусы в сторону урны.

— Что такое? — раздался голос за спиной. — Видать, кто-то из «блатных» усрался, а Сверчок боится испачкаться. Трусишки, по-моему, Зурабовы.

Зураб считался одним из пацанов, приближенных к «смотрящему» отряда. Тыкать палкой в его бельё было верхом неприличия: в ответ могли ткнуть «пёрышком» под рёбра.

Тьфу ты! — разозлился Сверчок и махнул рукой. — Пускай висят, где висели. С этими трусами накличешь на свою жопу приключений...

Так и получилось, что во время контрольной проверки перед нестройными рядами арестантского люда весело развевались на ветру безымянные трусы — как гордо реющее чёрное знамя, зовущее «сидельцев» к светлой жизни, исправлению, перевоспитанию и возвращению в ряды честных граждан.

¹ Локалка – локальный участок внутри колонии. Территория каждого отряда огорожена высокими заборами из металлических прутьев, чтобы ограничить перемещение арестантов по территории колонии и их общение между собой.
² Мадепалам — тряпьё, барахло (от названия индийского штата Мадаполам, где выпускается особый вид ткани).
³ Метла - здесь: язык.
⁴ Подмахнуть — (о женщине) вступить в половые отношения, отдаться сексуальному партнёру.
⁵ Чёрт - неряшливый осуждённый, который не следит за собой, является изгоем в арестантском мире.
⁶ Козлячий - относящийся к «козлу», т.е. к осуждённому, который сотрудничает с администрацией, является её помощником.
⁷ Тереть - обсуждать что-либо.
⁸ Ланцы-дранцы - носильные вещи, барахло, имеющее ценности.
⁹ Примороженный - человек с заторможенными реакциями, вялый, медлительный. Не путать с «отмороженным».
¹⁰ Захар кузьмич - так на жаргоне ГУЛАГа называли заключённых (от сокращения з/к).
¹¹ Балан - бревно под сплав.
¹² Чувырло - оскорбление; чувырло лохматое - презрительное определение активиста («лохмач», «лохматый» - арестант, помогающий администрации колонии).
¹³ Бугор - бригадир из числа зэков на производстве колонии; также - активист, главарь «козлов»; в некоторых районах Центральной России и Севера - авторитетный арестант из числа так называемой «братвы» (отрицательно настроенной части осуждённых).
¹⁴ Алёша Бесконвойный - так в просторечии зовут безнадёжно глупого человека, простофилю.
¹⁵ Обиженник - пассивный педераст из числа осуждённых - позорнейшая каста в местах лишения свободы.
¹⁶ Офоршмачить - унизить, перевести в позорную «масть». Тот, кто берёт вещь, принадлежащую «обиженному», автоматически переходит в касту пассивных педерастов.

ГОНКИ ТЫСЯЧИ И ОДНОЙ НОЧИ

ЕНОТУ БЫЛО СКУЧНО. В отрядной каптёрке, приспособленной под персональные апартаменты, Енот задумчиво лежал на аккуратно заправленной постели, жевал тульский пряник с повидлом и слушал трансляцию «Русского радио».

Мой знакомый маньяк
Принимает "Маяк"
И мешает принять мне мышьяк, —

тоскливым гнусным голоском сообщил по радио неведомый певец. Енот присел на постели, скрестил ноги в позе турецкого паши и произнёс:

— М-даа...

Гнусавый певец тут же заткнулся: Жора Лещ вырубил транзистор. Жора уже почти два года крутился с Енотом и улавливал его желания с полуслова.

— Вот откинусь на волю, разыщу этого додика, и никакой маньяк мне не помешает, — мечтательно протянул паша. — Хуль парнишка мучается? Да у него этот мышьяк полезет из ушей и из жопы...

Енот — человек серьёзный. Старый бродяга, пятый год держит "зону", и за это время к нему как к "положенцу" не было никаких вопросов ни от воров, ни от мусоров. Но вот взгрустнулось старому жигану. Башню налево повело. А тут ещё эти джуки-пуки¹.

- Чего мучаешься, Михал Палыч?— вопрошает Лещ, впервые не угадывая желаний хозяина. — Может, надо чего?

— Елду на меду! Гонка накатила, Жоржик. Грусть-тоска, печаль-кручина...

- По дому, что ли?

- По какому, на хрен, дому? У меня за всю жизнь два дома было — детский и казённый. Бродяга без никому. Даже фамилия соответственная — Бездомный.

— Да, Палыч, от фамилии, между прочим, иногда вся жизнь зависит, - подхватывает Лещ. — Вот у нас на зоне в Ленинск-Кузнецком азербайджанец один чалился, Шахер-заде. Вот и скажи: как его с такой фамилией можно было не отпедерастить?

- Шахер-заде, Шахер-заде... — задумчиво повторяет "положенец". Где-то я её уже слышал...

— Ну, мало ли где; может, и ты его когда ткнул на пересылке...

— Я свой хрен не на помойке подобрал, — недовольно отрезает Енот.

И вдруг хлопает себя по лбу:

- Молоток, Лещ! Песенку помнишь - "Ты моя Шахерезада, сказка тысячи ночей"?

— О, блядь, про этого педика уже и песню сочинили! А я чё-то не слыхал...

— Когда её пели, ты на горшке под стулом дулся. Короче, Жора, устроим и мы у себя сказку тысячи ночей. Как говорит урла², отвяжемся по-взрослому.

— Это как?

- Это так! Устроим олимпийские игры дурогонов!

В КАПТЁРКУ ЕНОТА СПОЛЗЛИСЬ ВСЕ "СМОТРЯЩИЕ" ОТРЯДОВ. Выдержав долгую театральную паузу и доведя нервное напряжение публики до предела, Михаил Павлович потеребил свой мясистый картофельный нос и толкнул такую речугу:

— Ну шо, господа босяки! Собрались мы здесь не балду гонять, а по серьёзному вопросу. Кацап, ты можешь минуту спокойно посидеть? То задницу чешет, то в зубах ковыряет, то в ухе дрочит... Ты б ещё бейцами³ об стол постучал! Короче, слушайте сюда. Сдаётся мне, наша зона малость начала скисать. Чтоб слегонца встряхнуться, мы тут решили захороводить одно полезное занятие. Чуток подсядем на хи-хи. Значит, в чём прикол? Это такое соревнование, на звание главного дупеля⁴ зоны. Победит тот, кто схлопотал срок за самое идиотское преступление. Сперва, конечно, прокрутите конкурсы у себя в отрядах, с жюри там, ну, приз зрительских симпатий... А потом уже финал проведём здесь. Это, блин... Песня года!

- Ну, Палыч, ты, в натуре, затележил! — хрюкнул Витя Малыш из шестого отряда. — Какой же дотман⁵ будет на себя парафин лить⁶? Чтоб потом, значит, весь срок ходить как обхезанному, а все будут пальцем тыкать...

— Не бзди, Макар, — фонари потушишь! "Пальцем тыкать"... Мы тоже не пальцем тыканные! Ваша задача: сшибить под эту замутку у "сидельцев" хороший призовой фонд. На святое ж дело, блин! И мы тут в "первой пятёрочке" посовещаемся да выделим кой-чего из "общака"... Короче, лучший дурогон получит три тонны⁷ наличманом, спортивный костюм и коцы⁸ чистый фаберже — "Адидас" какой-нибудь или там "Рибок". Ну, и остальные в обиде не останутся — кто на сколько потянет.

— A хлебало не треснет?! — Кацап даже на миг прекратил ковыряние в носу. — Пацаны, на хрен нам вальтов⁹ прикармливать? А самим - лапу сосать!

— Не хочешь лапу — соси что тебе больше нравится, — ласково предложил Жора Лещ. — A желаешь — прими участие в конкурсе. Я в тебя верю, у тебя как раз рыло два на два¹⁰...

— Ты за базар отвечаешь?! — взвился Кацап. — Енот, он за базар отвечает?!

— Да не верещи ты, — поморщился Палыч. — Всё, понятно или вопросы есть?

— Есть, — задумчиво протянул Лёха Буза. — Все пассажиры могут участвовать в этом безобразии? В смысле — и петухи с козлами?

— Лёха, считай, что ты попал в финал вне конкурса, — жалостливо покачал головой Енот. — Нам байки нужны, а не кудахтанье! Смотрите: чтоб ни бе, ни ме, ни кукареку! Это ж, ептыть, честный спорт, а не свадьба Дуньки Кулаковой¹¹...

РАССКАЗЫВАИТ ОБ ОТБОРОЧНЫХ КОНКУРСАХ — дело долгое и многотрудное. Так что замнём для ясности. Заметим лишь: как и ожидал Енот, в поединок за звание самого талантливого «лоха» включилось немало желающих: щекотал ноздри запах халявы... Но до финала добрались не все. Пред ясны очи Енота и компании предстали делегаты от пяти отрядов из восьми.

Отряд хозобслуги не был допущен к соревнованиям (а потому что козлы!). Четвёртый отряд неожиданно оказался без предводителя: Леху Бузу закрыли в БУР за грандиозную пьянку. Он замутил её со своей пристяжью по случаю великого праздника арестантского народа - Дня взятия Бастилии. Нажравшись, Лёха попёрся выяснять отношения со своим «отрядным», который дежурил в эту ночь по зоне. Но до офицера он так и не добрался. На выходе из «жилухи»¹² прапорщики перехватили «смотрящего», отметелили его дубиналом и сходу сволокли в «кадушку»¹³.

— Вот сучий потрох! — возмутился Енот, услышав о происшествии. - Вроде битый каторжанин, вся жопа в шрамах — а такие косяки мочит. Не "смотрящие" на зоне, а бандерлоги! Сорвут, падлюки, мероприятие...

Вскоре "положенца" ожидал новый удар. Победитель отборочного конкурса из девятого отряда, Саня Шароёб, неожиданно подхватил триппер от "обиженника"¹⁴ с нового этапа — молоденького смазливого парнишки со взором невинного младенца. Младенец сам влетел за растление малолетки, в тюремной хате был "оприходован" и с тайным подарком невесть от кого прикатил на "строгача". Саню и его полюбовника выломили на больничку, а отряд посадили на карантин, поскольку выяснилось, что, как говорится, не одна я в поле кувыркалась...

И всё же назло превратностям судьбы июльским субботним вечером в комнате отдыха второго отряда — вотчине Михаила Павловича Бездомного, он же Миша Енот, состоялся финальный конкурс соревнований под кодовым названием «Дятел-99». Конечно, в большинстве своём собрались аборигены, но подтянулось немало ловкачей и из других отрядов. Несмотря на систему локальных участков, раздеаяаших арестантские бараки, полной изоляции участков на зоне достичь почти невозможно. За пачку сигарет или чая, по знакомству, а то и просто за демонстрацию крепкого кулака вахтёр на калитке всегда пропустит пассажира куда тому надо. Главное — на прапора не нарваться...

Так что к началу чудесного действа помещение не вместило всех желающих. Наиболее дальновидные занимали места за два часа до премьеры. Жюри состояло из пяти авторитетных представителей «братвы». Сам Енот в него не вошёл принципиально — «чтоб никто не гавкал потом, что я за кого-то мазу тяну¹⁵!» Он вальяжно раскинул мослы¹⁶ в стороне у окна. Рядом, как фитиль, торчал долговязый Жора Лещ.

Претенденты расположились в первом ряду. Перед ними был расчищен пятачок свободного пространства, и каждый рассказчик должен был выходить в центр, чтобы предстать перед сотнями глаз и ушей.

— Ну что, не будем тянуть кота за яйца, — подал голос от окна Михаил Палыч и сделал отмашку своей короткопалой пятернёй. — Начнём, что ли...

— Стоп, машина! — неожиданно раздался из жюри возмущённый голос Вани-Ломщика. - Что за прокладки¹⁷? В натуре, Енот, ты ж сказал, что будет пять отрядов. А почему тогда шесть пассажиров?!

Енот внимательно пересчитал. Точно — шесть.

— Э, быки, кто тут косорезит? — недовольно обратился он к претендентам. — Вы чего, за Винни-Пуха меня держите? У меня чего, батон опилками набит? Я до шести считать умею!

— Народ, не надо гнать волну! — успокоил всех Витя Малыш, выскочив откуда-то внезапно, как чёрт из табакерки. - От моего отряда двое выступают.

— А ты чё, самый блатной? — возмутились задние ряды. — Юный молодогвардеец?! Может, ещё приволокёшь свою покойную прабабушку?

- Спокуха! — гаркнул Жора Лещ, поймав маяк от шефа. — Базар килма¹⁸! Витя, что за вольты¹⁹? На пса нам эти сиамские близнецы? "Мы с Тамарой ходим парой"... — Вот именно! — обрадовался Малыш. — Они на пару загремели! Подельники| По справедливости, значит, и выступают набздюм²⁰.

— Ну, лады, - милостиво позволил Енот. — Вот пусть первыми и гонят свою гонку.

¹ Джуки-пуки - так уркаганы определяют наслаждения, которые им чужды: рок, брейк-данс, попсу голимую и проч.
² Урла - молодёжь.
³ Бейцы - мужские яички (еврейск.).
⁴ Дупель - болван.
⁵ Дотман - то же, что дупель.
⁶ Парафин лить, парафинить - унижать, рассказывать что-либо позорное, компромат.
⁷ Тонна - тысяча рублей.
⁸ Коцы - ботинки (в данном случае — кроссовки).
⁹ Валет - ненормальный человек.
¹⁰ На арестантском жаргоне «два на два» означает — идиот.
¹¹ Дунька Кулакова - так уголовники и зэки образно определяют онанирование.
¹² Жилуха — жилая зона колонии, где находятся общежития осуждённых.
¹³ Кадушка - штрафной изолятор.
¹⁴ Обиженник - пассивный педераст.
¹⁵ Мазу тянуть - поддерживать кого-то.
¹⁶ Мослы - ноги.
¹⁷ Прокладка – хитрость, подлянка.
¹⁸ Базар килма — прекращайте кричать.
¹⁹ Вольт - хитрость, уловка (от карточного шулерского термина).
²⁰ Набздюм — вдвоём.

РАССКАЗ СИАМСКИХ БЛИЗНЕЦОВ

КОРОЧЕ, ЭТА ХОДКА У МЕНЯ ТРЕТЬЯ а у меня вторая.

Прежде я как мальчик из интеллигентной еврейской семьи судился за развратные действия, и незаконное пользование знаком Красного Креста. Последний раз откинулся в 94-м, три года в Ярославле кантовался, в фотоателье. Хорошее у нас ателье было, девочки—маргаритки, сосали с проглотом, как телок у мамки! А я тебе за что? Такое художественное фото делали — у жмурика художества под высь взлетят, как елда останкинская! Ксиву по пьяне посеял не то чтоб расстроился она всё равно липовая я уж полгода был в розыске но чё-то надо же на кармане таскать заваливаю алё-малё це ж Миня в натуре скока лет скока зим забацай по-братски ну гай-гуй соски-ёлочки интересно девки пляшут я ему и нарисовал картину. Грабанули они эту церковь где-то в глубокой Кацапетовке, а в Питере дали им пацаны набой²¹ на одного крестовика²², и тот забашлял за доски²³ конкретно, как Иисус блуднице. Он же и маякнул²⁴ на предмет деревни Хреново Пердиловского уезда. Там и нужно-то работнуть²⁵ одну иконку, церквушка на ладан дышит, клюковка²⁶ голимая... Навернёте²⁷, говорит, будете в капусте, как кролики. A эти два марушника²⁸ сраных вместо чтобы на верное дело идти, штопорнули²⁹ какого-то клиента в столице нашей Родины... A за Тель-Авив — попорчу хрюкало! Так штопорнули, что этот кузя ласты склеил³⁰. Кента Игорькова менты в тот же день на бану приняли³¹, а он сам успел сделать ноги.

Как, значит, Изя изложил мне это скорбное сказанье, я въехал, на что он мне намёкивает. Конечно, я с моими мокрощёлками³² имел тихий и верный бизнес — клиентура прибитая, коллектив высокой культуры облизывания... Но в последнее время предложение стало круто опережать спрос. Девки всё пребывают, откуда — хрен его знает; что ли, методом почкования размножаются. Создаётся нездоровая конкуренция - трахать их некому: ярославским труженикам регулярно задерживают зарплату, а у постоянного контингента любителей художественной фотографии потенция не выдерживает такой напряжённой половой палитры. Ну чего ж, говорю Изе, валяй. Поедем поклониться святым мощам. Мне, в принципе, по фигу, что мечеть, что синагога. Лишь бы люди были хорошие. А я в натуре православный атеист.

Мотанул в деревеньку, срисовал ситуяйцию. Полная ситуёвина. Церквушка в самом центре села, и что характерно - напротив отделения милиции. В довесок — сторож с винтарём, замок анбарный, а днём вечно кучкуются всякие старые курвы богомольной ориентации. Любой приезжий на виду, не успел по улице пройти, вся дерёвня в курсах. Вариант непроханжэ. Хотел я послать всё это дело к идише маме. Но обидно стало хорошие бабки терять: этот христопродавец питерский обещался зеленью отстегнуть. Вернулся в свой гарем, накатил коньячку для вдохновения... Думаю себе - и шо я минжуюсь? Церкви грабить — это ж не с медведём танцевать. Не побоялись Гитлера — не побоимся и Фантомаса.

Чё ты на жопу насморка шукаешь говорю давай по рабоче-крестьянски дубаку³³ по макитре ковырнем замок Мыколу под мышку и тикать какой с меня на хрен академик всех академий Кресты Усольск и Шахты зона номер девять. Я интересуюсь — ты на дело идёшь или в плен сдаваться, как почётный власовец? Там контора³⁴ в трёх шагах, а ты корчишь из себя Зою Космодемьянскую! Конечно, ты не живописец, ты живой писец³⁵. Ну, ништяк, отпустишь бороду, на нос очки, в зубы трубка — и глухой умняк. Только базло³⁶ не раскрывай. Даже пёрднуть не смей — мы ж, твою мать, в божьем храме, а не у Проньки за столом! Просто слушай и кивай.

Сам я для понту какую-то брошюрку листанул. А то как бы в блудную не попасть: из святых знаю одного Луку Мудищева...

Оказалось, не фиг было извилину морщить. В этой дыре вообще отродясь культурного человека не видали, мы с Изей проканали за первый сорт. Вышли сходу на одну бабёнку, заместительша приходского старосты - Валентина Григорьевна, фамилия какая-то водоплавающая, я уж не помню... Нет, не Трипера и не Леблядь. Короче, транда ивановна, лет под пятьдесят, румяная, как колобок а бухает, блядь, как узница Бухенвальда Миша попер по бездорожью за бережное отношение к духовному наследию мы гонит реставраторы я даже на характер хотел грудь свою героическую зарисовать где мама с младенцем выколота и "фортуна нон пенис". В общем, эта леблядь повелась с пол-оборота. Столик накрыли, коньячок-колбаска... Вот, говорю, собираем сокровища русской иконописи. А то при реставрации не догоняем иногда маленько, куда что подрисовать, и в оконцовке выходит, я извиняюсь, хер к носу, муде к бороде. Хотим с вашего Николы-Чудотворца сделать высокохудожественную копию. Не могли бы вы нам посодействовать в этом благородном начинании? Ну, Григорьевна уже порядком окосела, лапкой махнула — мол, какой базар, посодействуем! Доска вконец покоцанная³⁷,на ней доходяга бородатый и ещё какие-то глисты в перьях щас спроси меня не вспомню.

Валюха проявила бздительность и разрешила эту иконку сфотографировать у ней на глазах. Нема базара! Щёлкнул я Миколку, потом к себе в лабораторию... Вот тут по уму какого-нибудь мазилу надо было подключить, чтоб он копию грамотно замастырил. Но я прикинул — баксы не водяра, не хер их на троих дербанить. Подобрал в размер древесностружечную плиточку и перевёл на неё чудотворца. Я этих портретов со старых фоток людям столько налепил — не меряно! И все благодарили...

Поехали опять к заместительше: всё, Григорьевна, личное тебе благословение от патриарха Алексия. Прослезился, говорю, старичок. Так что по этому поводу грех не вмазать. А как разговелись, я себя по лбу: Валюха, совсем забыл, надо ж второй снимок сварганить! A то, понимаешь, ракурс не тот. Ясен перец, в тот же вечер мы ей Николу и подменили. В церкви темновато было, да и Валя дошла до кондиции... Короче, лобызнулись мы с этой водоплавающей на прощание и хотели по-шустрому лапти сплести³⁸. И не было бы ни черта если бы эта сука свою помидоровку из чулана не выудила с такой блядь только на слонов охотиться а очнулись в обезьяннике³⁹ и Миша тихо скулит матом. Такое дело просрали, такое дело! Главное, эта Валя триперная так и не проснулась, когда нас в гадиловку⁴⁰ волокли... Вырубил её самогон начисто. А заодно и нас с Изей. Пока мы кемарили, народ попёр с утреца в церковь. Оно бы и ништяк, батюшка чего надо пропел, чем надо помахал, всё чин-чинарём. И вдруг какая-то мандолина старая как завопит: "Батюшки-светы! Никола-то помолодел!" Чтоб ей, курве, на том свете чертям бублики печь... Ну, помолодел — тебе-то что за печаль? Он же, блин, чудотворец! Плесень глазастая, ведь даже поп внимания не обратил. Тут и про нас вспомнили. Вот народ: как что, так сразу реставраторы! Я им втолковываю, что мы чисто машинально доски перепутали, а они вешают нам с Изей ещё каких-то индюков и запасное колесо от мотоцикла "Урал"! Вы, говорю, уроды, — совсем берега попутали?! Вы нам чудотворца на индюков не разменивайте! Короче, от индюков мы отмахались, а колесо менты Изе паровозом прицепили. Тебе, говорят, всё равно, а нам - процент раскрываемости и валенком меня валенком а внутрях утюг да не у меня внутрях а в валенке!

* * * * * * * * * * * *

- Хорошая байка, — лениво протянул положенец, когда сиамские близнецы завершили своё повествование. — Может, кто из жюри вякнет словечко?

Словечко вякнул сухой, узловатый и угрюмый бродяга Иван Бурый, голос которого звучал глухо и мрачно, как послание из потустороннего мира:

— Ну и в чём тут хохма? Спалились на квасе⁴¹? Так у нас ползоны таких убогих пассажиров! Вон Ёжик Саня влез в лабаз, где бытовой техникой торгуют. Решил приглядеться, что к чему, слышит — один холодильник гудит, работает, падла. Распахнул - мама моя: ветчина, буженина, торты всякие, шпроты... Ну, и водяра, понятно. Гужанулся от пуза. Там и слёг: разморило. Оказалось, торгаши хотели назавтра чьи-то аманины отмечать. Заваливают утром, а тут - такой подарочек! Вот вам и роман про графа Монте-Криста! Так он же не полез со своей гонкой на сцену погорелого театра!

— И вообще вся эта сказка говнецом попахивает, - вставил старый зэк Михалыч, под шум волны протискиваясь в первые ряды. — У нас на лесосеке в сорок седьмом одного церковного вора под балиндру пустили...

— Под какую ещё балиндру? — не понял прыщавый парнишка в майке с блёклым олимпийским мишкой на груди.

— Под пилораму, чертяка немытая! Очень тогда этих клюкарей не уважали. В лучшем случае — пидарастили...

— Не, вы слышали этого Соломона Кааторжного? - возмутился рассказчик Миша Ашкенази. - Може, ты мне ещё споёшь поэму ребе⁴² Маяковича "Шо,такое нахес и шо такое цорес"⁴³? Как жидёнок хитрожопый: жрёт сало, а утирает рыбий жир! Мой покойный папа рассказывал байку про двух весёлых гоев⁴⁴, как те гопничали⁴⁵ в Муромском лесе. Пришили одного клиента, глянули к нему в мазёл⁴⁶ — а там шмат сала! Один другому и говорит: "Ну, Ваня, давай захаваем эту бациллу!"⁴⁷ А тот пузо крестит и отвечает: "Ты шо, Мыкола, грех какой! Нынче ж постный день!"

- Ты, пархатый, не тронь Христову веру! — подскочил на заднем ряду Егор Андронов, возглавлявший в колонии арестантов, прибившихся к православию. Недавно они с дозволения хозяина соорудили в зоне небольшую церквушку, прилепив её одним боком к школе. Приходящий с воли к осуждённым батюшка посетовал, что эдак не по уму — как же, мол, совершить крестный ход вокруг церкви? Но храмик всё же освятил и даже пустил по сему поводу обильную пастырскую слезу.

— Слышишь, ты, овца заблудшая!— огрызнулся Миня. - Кто бы гавкал!.. Егорий-Победоносец, ты бы лучше нам тиснул, кто спиздил со святой ударной стройки два ведра зелёной краски и сменял её в третьем отряде на баллон самогона? Причём, что характерно, — у пидоров!

— Самогон не ебётся! — парировал Егорий мощным и неопровержимым доводом. — Мне его петухи из баллона в баллон слили...

- Глохнуть всем! - сотряс помещение громоподобный рык Леща. - Кончайте этот кипиш! Мусоров, что ли, скликаете? Кто там следующий на подиум?

- А это куда?

— Сейчас покажу, дай только мотню расстегнуть!

Следующим оказался здоровенный бугай Валя Смирный (в миру Смирнов). Смирный был типичным "мужиком" из тех, кого называли "сохатыми": смирно пахал на промке, смирно отстёгивал на общак, смирно послал на хер начальника отряда, когда тот предложил Вале возглавить секцию профилактики правонарушений, то есть "лагерных полицаев". Так же смирно притопил слегонца двух бакланов на дальняке48, когда те решили показать "рогомёту" свою крутизну. Был Валя всегда печален и молчалив.

— Славны дела твои, Иегова! - прокомментировал неугомонный Миша Ашкенази. — Вот, наконец, и камни возопили...

Кто-то сзади хлопнул Мишу по башке брошюрой "Воспитание чести и достоинства у старшеклассниц", и очередной претендент завёл свою волынку.

²¹ Набой - подсказка, наводка.
²² Крестовик - подпольный торговец иконами.
²³ Доска - икона.
²⁴ Маякнуть - дать сигнал, намекнуть, подсказать и т.д.
²⁵ Работнуть - совершить преступление.
²⁶ Клюква - церковь; клюквенник - церковный вор.
²⁷ Навернуть - украсть.
²⁸ Марушник - церковный вор.
²⁹ Штопорнуть — ограбить.
³⁰ Ласты склеить - умереть.
³¹ Приняли на бану - арестовали на вокзале.
³² Мокрощёлка - девушка, женщина.
³³ Дубак - здесь: охранник.
³⁴ Контора - отделение милиции.
³⁵ Писец - то же, что "пиздец": всё кончено,полный крах.
³⁶ Базло - рот.
³⁷ Покоцанная — побитая, треснутая.
³⁸ Лапти сплести — сбежать.
³⁹ Обезьянник - комната для задержанных в отделении милиции.
⁴⁰ Гадиловка - отделение милиции.
⁴¹ Квас — спиртное; квасить — крепко выпивать.
⁴² Ребе - учитель (уважительное еврейское обращение).
⁴³ Нахес - хорошо, цорес - плохо (еврейск.).
⁴⁴ Гой - общее определение не-евреев (еврейск.).
⁴⁵ Гопничать - грабить на "гоп-стоп" (на испуг на улице).
⁴⁶ Мазёл - узел.
⁴⁷ Бацилла - пища, богатая витаминами.
⁴⁸ Дальняк - сортир.

РАССКАЗ СМИРНОГО РЫБОЛОВА

СЕЛО НАШЕ СТОИТ НА БЕРЕГУ РЕЧКИ. Битюг называется. Да не село называется, а речка. Это в Воронежской области. Места хорошие, грибные да рыбные. У нас испокон веку все рыбалят, и сроду на улов не жалились. Я с мальства удочку хвать — и на берег.

Как подрос, конечно, мы с парнями полегоньку на сети перешли. Мы ж не пацанята, чтобы день убить и на дондышке пару ершей притащить. Рыбнадзор? Дак свои ж, местные. Делись по-братски — и всех делов.

К хорошему быстро привыкаешь, вскорости и сетка надоела. Всё ж таки двадцатый век на дворе, а мы как обезьяны с палками-копалками. Потихоньку начали рыбёшку глушить. Тогда ещё взрывчатки этой сахарной не знали - гематоген не то как... Ну да, вот это самое слово. Мы по-крестьянски: толовую шашечку хлобысь в воду — и карасики кверху брюхом. Только сгребай их, болезных, косяками - да на сковородку.

A как я с зоны воротился... Не всё одно, за что сидел? По мелочи. Мы с Гришаней, соседом моим, два комбайна пропили. А чё такого? Их, этих «Нив», в колхозе в те поры было как мусору. Каждый год по несколько штук пригоняли. Мы ж их не сразу пропили, а с машинного, значит, двора по частям перетаскали. Кабы сразу, тогда конешно... Как воротился я с зоны, гляжу — маманя ты моя родная! В деревне как на передовой. Какие удочки, какие сетки? Только грохот стоит. Ты как дитя малое. Да этими шашками тебя в любой военной части загрузят, как баржу арбузами. А мы взамен - картошечку, молочко, сметанку. То есть обмен — по-городскому называется навроде как бампер, но не бампер ... О, вот это самое слово.

Я, решил безобразие прекратить. Если каждый будет природу глушить, это ж сколько рыбы надо? Ну, кому морду набил, кого постращал. Так что вскорости всё село знало, что с шашками можно рыбалить только мне да брательнику моему Коляне. И настала у нас тишь-гладь, божья благодать.

Сидим как-то с Коляней на бережку, никого не трогаем, наслаждаемся. Понятное дело, в «сидоре» пяток шашек лежит. Чё б мы иначе на бережку-то делали? Гляжу, старушонка семенит, Анисимовна. Она деда своего год как схоронила, живёт одна, а хозяйство не тянет: за восемьдесят годков перевалило. Подкатила к нам, говорит — мол, доброго здоровьица, ребятки... Ну, здорово, Анисимовна, чего тебя сюда занесло, старую? Чего на печи не лежится? Да вот, говорит, ребятки, пособили бы вы мне бычка забить. Умаялась я с им, окаянным, пущу его на мясо, меньше хлопот. Только как бы так его жизни лишить, чтоб не мучился? А то ить этот Яшка (бык это — Яшка) у меня на руках вырос, я его чуть не своей титькой прикармливала... Не снесу я его страданий.

Колян-то, брательник, парень у нас в семье башковитый. Он даже в ветеринарном техникуме полгода учился, после бросил и шоферить пошёл. Потом, как грузовик-то по пьяной лавочке в карьер перекинул, пересел на трактор. A с трактора согнали, опять его к животным потянуло — в скотники. Так что бабка знала, к кому обращаться. Вот Колян и говорит: ты, Анисимовна, не боись. Твой Яшка умрёт геройской смертью, даже и мявкнуть не успеет. В наш век, говорит, техничного прогресса это как два пальца обсосать. Ну, «сидор» за плечи — и потопали мы в бабкин двор.

Тупое животное этот бык, я вам доложу. Мы ему шашки на рога вяжем, а он стоит, как подстамент. Оно, конечно, мы для него вроде как свои, местные. Но вот Аньки Плотниковой бычара, тот хрен кого к себе подпустит, кромя самой Аньки. И то, падлюка, ноздрями пышет. Старушка присела в сторонке на завалинку, вздыхает: переживает... Прикрутили мы этот тол к Яшкиным рогам бечёвкой, подожгли запал, отошли подале и стали ждать.

Я ж ещё говорил Коляну, сомневался: Коляня, говорю, на кой же ляд ты столько шашек сюда крутишь? Одной хватит за глаза. A он мне: это ж бык-производитель, дурья башка, это ж не стерлядка или селёдка какая. Вдруг его только малость оглоушит, а потом оклемается и пойдёт нас по всему селу веником гонять? Видал ты его роги? Хотишь, чтоб он тебе их в задницу засадил? Кто ж хотит... Вяжи, говорю, сколько надо.

Но я всё ж таки прав оказался. Однако тож не ждал такого оборота. Я как очнулся-то, ничё понять не могу. Не слышу ничё, только звон какой-то в башке. A главное, не вижу. Дома бабкиного не вижу. Так, какая-то кучка дымится.

Ну, от дома-то хучь пепел остался. A от быка так ни пепла, ни рогов, ни копыт. Вот ведь загадка природы... Не могло ж его на атомы разнесть или выкинуть в безвоздушное пространство. В сракосферу или как там... Вот это самое слово. И главное — бабулька счезла. Как её и не было.

Это бы ещё что. После афганец местный, Родя Пряхин, рассказывал на суде, что этот взрыв, говорит, напомнил ему суровый бой под Кандагаром. Мне, говорит, даже отчётливо послышались вопли «Аллах амбар!» Ну всё одно, вот это слово. В соседней хате стену-то одну вынесло вчистую. В других, правда, только стёкла разлетелись. Но это благодаря что бабкина-то хата на отшибе стояла. И вот интересно: в половине дворов все коровы пали, как ящуром скосило! Тоже загадка природы... От инфаркта, что ль?

Не, бабку мы попозжей отыскали. Так, метрах в пятнадцати от бывшей завалинки. Ничё с ней не сталось. Как новенькая. Дажить помолодела мальца. Так на нас с брательником набросилась, так матюгала! Я за всю жизнь этаких слов и не слыхивал. Позжа ещё мужики с кольями поспели, Семён с дробовиком. Хорошо, менты вовремя прикатили, пока председатель этих иродов сдерживал. Однако ж пару раз мы с Коляней по кумполу схлопотали. Я говорю, что ж это за самосуд, как в Америке, прямо пукнусплан какой-то... Да ты меня уже заёб, как попа грамота!

* * * * * * * * * * * *

- НУ, ВАЛЯ, ТЫ ПОСТРАШНЕЙ ЧЕЧЕНСКИХ ТЕРРОРИСТОВ, — уважительно прогудел Бурый, подождав, пока сидельцы проглотят хохотунчика. — Чем даром такому таланту пропадать, ты бы здесь давно уж какому-нибудь быку или, скажем, морде козлячьей на роги шашку намотал. Кандидатов мы тебе подберём. Со взрывчаткой в стране пока напряга нет. Чего подогнать - динамита, аммонала?

— Пусть рвутся шашки,
Динамит и аммонал —
А на хрен сдался
Беломорский нам канал! —

весело запел юркий коротыш Шустрик Клякса и стебанул чечёточку, лихо выстукивая об пол дробь своими кривыми ножонками.

- Эй, народ, уру-ру⁴⁹! — хлопнул в ладоши Енот. - Кляксич, вяжи свои танцы-шманцы! Махмуд, блин, Эсамбаев... Кто там у нас следующий на горизонте?

— Кишеня вроде, — подсказал Жора Лещ.

— Какой Кишеня? Дядя Вася?

— Ну...

— Он-то зачем на эти мутки подписался? Вроде уважаемый бродяга... Василь Поликарпыч, и ты, что ль, в сказочники подался? Андерсен, япона мать!

Кишеня недовольно отмахнулся:

— A что я, хуже всех? Я по-быстрому, без всяких сисек-писек. Не за ради ваших бабок и барахла. Хочу поделиться горьким опытом. Как, значит, старый жулик может попасть в блудную...

- Лады, тискай, раз вожжа под хвост попала... Жертва блудная.

И Кишеня тиснул.

⁴⁹ Уру-ру - обращение с целью привлечь внимание (типа "алё-малё").

РАССКАЗ БЛУДНОЙ ЖЕРТВЫ

«КАРМАШ» — СПЕЦИЛАЬНОСТЬ БЛАГОРОДНАЯ, НО НЕРВНАЯ. Я говорю о старых щипачах, а не об нынешних бабуинах. Эти только и могут, что мойкой махать налево-направо, писаки⁵⁰ сраные. Народу только одёжу портят, а клиент нервничает, психует. Ты, урод, технично ему воткни в нутряк⁵¹, чтоб он даже не щекотнулся! Или попробуй дурочку разбить⁵², которую дамочка прижала к своим грудям, как младенчика, и глаз с неё не спускает. Вот это искусство, ради этого жить стоит!

Я, между прочим, с самим Трактором бегал⁵³, в Ростове-папе, ещё в лохматые годы... Чучело, Трактора он не знает! Ну, об чём с тобою базлать⁵⁴, володя⁵⁵ лоханутый. Ты ж лопатника⁵⁶ от лопаты не отличишь. A у меня - семейная династия. Жена моя, Валя Золотая Ручка (сколько карманниц знаю, почти все - Золотые Ручки), семь лет в киевском метро хохлов бомбила⁵⁷. Потом, как в Чернобыле мирный атом наебнулся, она, конечно, свалила в первопрестольную, где мы с ней и снюхались в районе ВДНХ. Москва, я вам доложу, — город хлебный. Но мусарня достаёт конкретно. Разные регистрации, прописки, расписки... День такой кантовки - теряешь год здоровья. A тут ещё Валя забрюхатела, ей уж тридцать пять годков было, последний шанс, значит. Ей нерьвничать врачи запретили. Я и решил податься куда потише. В любимый мой город Ростов-на-Дону.

Валюха сперва тоже держала стойку, щипала граждан по автобусам — резину гоняла. Несмотря что пузцо уже было пятимесячное. Даже надеялась, что беременность — это навроде как фортяк⁵⁸: кто ж на мамочку подумает нехорошее? Только на деле всё вышло как раз наоборот. То есть плохого, конечно, не думали, но для работы создавали невыносимые условия. Как только садка⁵⁹ нормальная или давка в салоне — сразу проходите, садитесь, да ещё норовят у окошка место уступить! И ведь не втолкуешь, не отмашешься. Да и ребятёнком рисковать в этой толчее опасно. Сплющит ему внутрях башку, и будет вроде как Витя Рыжий... Чё ты, Витя, в натуре, это ж так, к слову пришлось!

Остался я один за кормильца-поильца, как отважный челюскинец. Работали мы с местными пацанами грамотно, маршруты расписаны, никакого базара и разборок. Время от времени менялись, чтоб не примелькаться. Я втыкал обычно от центра к Северному, в час пик - утром и вечером. A так на тучах⁶⁰ тёрся: «Гулливер», Сяо-Ляо (рынок китайский на Темернике)...

Тихари⁶¹ в Ростове — народ гадский. Я тут первый свой срок заработал. Внагляк пришили, как Жеглов Кирпичу. Только мой мент мне не гаманец подсунул, а дежурный пакетик с наркотой. Вот, блядь, дожился: честного шпанюка в наркомы⁶² записали! Ну, это нынче все кругом нюхают да ширяются, а в те года ширмачи такого дела не признавали. Квалификация теряется, пальчики мандражат. А профессия тонкая, деликатная...

Короче, как приземлились мы с Валюхой на Тихом на Дону, я годков девять чистоделом⁶³ отбомбился. Валюха девку родила, Ксюшу, от делов босяцких отошла понемногу. Пристроил я жену к кентам своим в ларёк на базаре (у меня немало корешей в торгаши перекантовались). Деваха в школу пошла... И вот стал я соображать, что сел не в свой вагон. Правильно в старые времена запрещалось по воровским понятиям жулику семью заводить. Потому как не выходит совмещать приятное с полезным. Когда босяк ничем не связан, то и башка не болит, и проблем нет. А тут Валюха начинает зудеть: сколько можно по хаткам шляться, и сколько можно Ксюше про папаню брехать, и сколько можно по карманам бегать... Меня, конечно, псих кроет, начинаю на горло брать, хоть сам врубаюсь, что правильно баба рамсы раскидывает: тяжко сидеть на двух стульях одной жопой.

Вот в таких суровых настроях и попёр я однажды утром на свою карманную работу. Так где-то, к полвосьмому. Самый цвет! Ну, за своё маракую, а между делом садку давлю. И как-то машинально толпа меня подхватила да втиснула внутрь салона. Хорошо, тесно, народу набилось, как сельдей! A у меня всё Валька с Ксюхой из головы нейдут. Шо-то там на ремонт в школу надо сдавать, ещё какую-то херню сбаламутили на родительском комитете... Насчёт хаты решаю в уме, вроде наклюнулось двухкомнатную снять, дороговато, правда, придётся втыкать в две смены в ударном темпе. A сам автоматом пассажиров по верхам мацаю. Гоп-стоп, вот и кожа⁶⁴! Правый сбоку, щас аккуратно, двумя пальчиками...

И вдруг — хлоп! Сразу с двух сторон - ласты за спину, аж хрустнуло чего-то:

— С добрым утром, батяня!

Чую: в надёжные руки попал. Не рюхнешься. Лапы мне добры молодцы чуть не до ушей заломили.

— Пустите, быки! — кряхчу. — Произошла трагическая ошибка...

А весь салон хохочет до усрачки:

— Вот клоуна господь послал! Это ты верно, батя, врезал насчёт трагической ошибки! Разуй глаза, болезный...

Огляделся я... Мама родная! В автобусе половина пассажиров нормальная, люди как люди. A остальные — формовые! Причём кто-то- в «зелёнке»⁶⁵, а большинство — «цветные»⁶⁶. Рейд у них, что ли, по отлову ширмачей?

— Совсем ты, дядя, на старости лет обалдел, — говорит мне майор с брежневскими бровями. - Ты бы хоть глядел, куда щеманулся. Это же служебный автобус областного УВД!

— Вот же обнаглели эти жулики,— удивляется молоденькая такая дивчина, смазливая - видать, паспортистка или секретутка. - Им уже общественного транспорта мало, лезут прямо в объятия милиции. Что же дальше будет?

— Дальше к тебе в объятия полезу, - не выдержал я. — Искуплю вину честным трудом, настрогаю симпатичных ментяшек...

- Дайте ему по морде! — кричит эта машинисточка. - Нет, я сама ему дам по морде!

— Лучше, — говорю, — просто дай.

Народ хохочет, фифу не пускает.

А один литер⁶⁷ меня даже поддержал:

— Ирочка, последнее желание приговорённого положено исполнять!

В общем, весело докатили. Я даже в рыло не схлопотал. Зато срок схлопотал. И главное — быстро. Под следствием не мурыжили: ать-два - и в дамки! По блату, что ли?

* * * * * * * * * * * *

- ВОТ ВАМ НЛГЛЯДНЫЙ ПРИМЕР, что от добра добра не ищут, - многозначительно подытожил Ваня-Ломщик. — Спалился бродяга ни за грош, как влез в чужое стойло... Рассказ поучительный, но муторный. Подпортил ты мне настроение, Кишеня.

— Да, чего-то не смешно, — подтвердил и Енот. — С такими байками мы себе перегадим всю малину. Ты, что ли, на подходе? — обратился положенец к широкоскулому приземистому арестанту лет тридцати пяти. - Ну, валяй. Только не дави на жалость. Тут у каждого своих проблем — выше крыши. Про что гнать-то будешь?

— Про Алтай, — сообщил арестант.

- Бродяжил там, что ли?

- Ну, не то чтобы...

- Рассказывай про не то чтобы.

⁵⁰ Писака - карманник, который ворует, разрезая одежду жертвы ("писать" - резать).
⁵¹ Нутряк - внутренний карман.
⁵² Дурочку разбить - раскрыть сумочку.
⁵³ Бегать - совершать преступления.
⁵⁴ Базлать - разговаривать.
⁵⁵ Володя, володик - простак, жертва карманника.
⁵⁶ Лопатник - кошелёк, портмоне.
⁵⁷ Бомбить - совершать кражи.
⁵⁸ Фортяк - предмет для прикрытия "работающей" руки при совершении карманной кражи (газета, плащ и пр.).
⁵⁹ Садка — остановка общественного транспорта; давить садку — совершать кражу при входе в транспорт.
⁶⁰ Туча - базар, рынок.
⁶¹ Тихарь - сотрудник милицейского взвода по отлову карманников.
⁶² Нарком - наркоман.
⁶³ Чистодел — уголовник, совершающий "чистые" кражи, без насилия и убийств.
⁶⁴ Кожа - портмоне, кошелёк.
⁶⁵ Зелёнка - военная форма.
⁶⁶ Цветной - сотрудник милиции в форме.
⁶⁷ Литер - лейтенант.

РАССКАЗ АЛТАЙСКОГО СТРАННИКА

ДЕЛО, ЗА КОТОРОЕ Я РЕЧЬ ВЕДУ, было не по этому сроку, а в 92-м году. Размотал я свою положняковую пятилетку⁶⁸ за отличие на слесарном⁶⁹ фронте (я всё больше по хатам специализуюсь) и выкатился на волю, как колобок. То есть кругом голимый шаромыга. Из одёжи — гады⁷⁰ лагерные да роба с убогими шкирятами⁷¹; вольное-то барахлишко я ещё на киче вкатил⁷²... У тебя что, батон крошится⁷³? На хер бы мне упало к воле зэковский прикид готовить?! Вот когда я на зону заплывал, братва, конечно, сразу нулёвкой⁷⁴ подогрела, аж два чёрных костюмчика... A по концу срока я робу свою центровую⁷⁵ парням оставил. На фиг она мне, говорю, меня свободка оденет не хуже козырного фраера.

Уходил я с дальняка⁷⁶... Не из сортира, мудило ты тряпошное! Командировка⁷⁷ наша была вдали от городов, у бабая на хую. Так что красоваться не перед кем. Но и чмуриться тоже ни к чему, шлындать, как обмылок. Отъехал я подальше от родимых мест, выломился на сельской трассе, пора, мыслю, вбиться⁷⁸ во что-нибудь путное, фасон придавить.

Потопал по-над лесом, по-над полем, вольным духом раздышался. Лето, птички божии щебечут, ёжики шуршат и другая тварь... Короче, набрёл на один посёлок. Место симпатичное и, главное, тихое. Я днём туда не стал переть внагляк. Зачем народ тунгусский шебуршить. Да мне по фигу, какой они там нации, у меня по географии трояк! Косоглазые, короче. Я не чурка, я башкир! Потомок Салавата Юлаева, понял? А ты — потомок бабуина. Не, а чего он меня сбивает? Зарядите ему кто-нибудь в торец⁷⁹.

В общем, дождался ночи и вошёл, как Бонапарт в деревню Бородинку. Натихую порыскал, надыбал ихний местный лабаз. Слышь, сеанс! Ни тебе охраны, ни сигнализации... Шоколад! Замок — серьга гнилая. Я его даже ковырять не стал, через шнифт⁸⁰ с тылу занырнул. Спичку засветил — мама моя женщина! Гуляй, Вася, ешь опилки, я директор лесопилки... Не первый раз сельпо бомблю, но обычно совсем уж с голодухи. Чего там ловить — сплошная борода⁸¹, фазанья ферма⁸². А тут — Колорадо! Ну, Эльдорадо. Братва, кто сюда Профессора пустил?! Он Вальку слова не давал вякнуть, теперь ко мне вяжется! Сгинь, овца, пока при памяти!

Хавка вся забугорная, какие-то яркие пакетики, баночки, коробочки; выпивон - я-те-дам! Я не то чтоб в лагере последний хрен без соли доедал, но тут, в натуре, оторвался. Кишку набил, как ебемот. Потом стал барахло перебирать, искать шмутки, приличные моей культурной внешности. Особо не всматривался, полнющий сидор набил, там сумаь был импортный, в него полтонны войдёт. Потом пришлось весь бутор по двум баулам перекладывать: в окно не пролазило...

Выбрался — и дёру по полям, по лесосекам! А ну-ка попробуй винта нарезать с таким фаршем: дыхалка ни к чёрту, ночь-полночь, то коряга, то яма... Сколько раз кувырком летел, сколько башкой обо что-то хлопался — не упомню. Как светать стало, немного передохнул — и дальше потопал. Потом солнышко пригрело, залёг я у опушки - и прикемарил чуток.

Пробудился, наверно, после полудня. Травка мягкая, мураши по пузу бегают, один в ухо забрался — духовитый⁸³ пацан... Я его аккуратно вынул, сдул с ладони — не шали, братэлла. A сволочь пернатая такие кружева выводит — слезу прошибает! Встряхнулся я, потянулся — и потопал по лужку на бум-лазаря. Запах от травы необыкновенный — горьковатый с мёдом, пчёлы над цветами восьмерики крутят... Ну при чём тут юный натуралист? Природа ж, в рот кило печенья!

Вот так часа через полтора набрёл на какой-то колодец. Прикинь: торчит «журавель» посреди чиста поля, сруб колодезный - и ни души. То есть ни одной бляди по периметру! Во, думаю, чудеса. Ну, ничтенка, всё путём. Станция Хацапетовка, стоянка поезда десять минут. Здесь и устрою привал, сполоснусь, сменю бельишко. Короче, всё с себя сблочил⁸⁴, остался голенький, как покойничек, набрал ведро воды — и на себя! Кррысота! Смыл пыль лагерную — и решил глянуть, чем у тунгусов поживился.

Глянул — твою мать, какие шмутки! Три пары джинсов - голубые, как пидор Бабка с третьего отряда. Рубашки — страшно надевать... Ален Делон! Пара курток вельветовых, дымчатого цвета, примерно как котяра наш, что в хлеборезке отирается. Корочки⁸⁵ модельные - мне, правда, ни одна пара не подошла, взял которые побольше размером, в носки травы напихал. Короче, «костюмчик новенький, колёсики⁸⁶ со скрипом я на тюремную пижаму променял»! Котлов⁸⁷ ещё жменю на дне обнаружил, выбрал какие покруче. Бадью французского одеколона — может, и не французского, но не по-нашему написано... Прифраерился тут же (единственно трусы с майкой оставил свои, лагерные: как-то не дотумкал бельишко в лабазе насунуть⁸⁸). Лавэ⁸⁹? Не, лавешек я немного зацепил; была в кассе дневная выручка, и то не знаю, чего они её не оприходовали. Тундра...

Я с радости аж разволновался. Отошёл в сторонку, закурил (тарочками⁹⁰ я тоже в ларьке загрузился). Попёрла, думаю, фишка! Эх, деньги есть — Уфа гуляем! Схватил гнидник ф свой со шкарами — и бух их в колодец! Да не «бухих в колодец», откудам там бухие возьмутся, фанера⁹¹ ты бестолковая! Это я шмутки в колодец кинул, они и булькнули.

Короче, решил начать жизнь безнесчастную. И потопал в прекрасное далёко, к светлому будущему. Добреду до станции, там - на майдан⁹², и по жестянке⁹³ — до Москвы! Или лучше для начала в Чебоксары, к тётке. Она прописать обещала. Сменяю справку об освобождении на красножопую паспортину... Едрёна матрёна! С ужасом вспоминаю, что справила-то у меня в робе осталась! А роба плавает на дне...

Завернул я свои кеды и попёр с матюгами обратно до колодезя. Ну что делать? Надо лезть. Спустился намнутрь, до самого где вода плещется. Сыро, гадство, и темно. Начал заныривать, одёжу свою ловить. Чё-то никак выцепить не могу. Одной рукой за «журавля» держаться приходится, неудобно. Вот, значит, черпаю по воде своими грабками, а сам вдруг не ко времени вспоминаю, как где-то слышал: мол, со дна колодца даже днём можно на небе звёзды увидеть... Дай, думаю, проверю. Задрал башку, глянул - и в этот момент нога соскользнула, да как плюхнусь я в воду! Шест «журавля» с перепугу с рук выпустил — и остался на самом дне в гордом одиночестве, как последний фуцан⁹⁴!

Дальше лучше и не рассказывать. Как представил я колодец этот посреди поля, кругом ни души, хоть пой, хоть войдот⁹⁵ подымай - ни одна паскудина не услышит... Ну, начал карабкаться наружу. Стены с плесенью, скользкие, как в соплях; раз сорок срывался, пока из сил не выбился. Послал всё к херам собачьим и приготовился принять мученическую смерть. Ох, ребята, как же я тогда всё подряд ебистосил! И откуда слова взялись? И природу эту алтайскую, и тунгусов, и магазин, и себя, хрена моржового, и всё прогрессивное человечество - а отдельной строкой этот трижды долбанный колодец и ту падлу, которая его вырыла. До самой ночи крыл с передыхами, а потом - всю ночь кряду. Спать-то не заснёшь: вдруг захлебнёшься к ебеням!

А к утру чего-то меня проняло: молиться начал. Сперва — просто господу богу без имя-отчества, потом - конкретно Иисусу Христу, после - Аллаху с Магомедом... Других чё-то я не вспомнил, пошёл по-новой. И знаете, братва, - в цвет попал! Жалею только, не запомнил, на котором я из них остановился, когда слышу сверху:

— Э, кто там?

— Я, — кричу, — я это, люди добрые! Спасите, Христа ради!

Гляжу наверх, а там какая-то маленькая сморщенная головёнка вроде с седой бородкой (или я после уж бородку разглядел?) . Неужто, думаю, сам Господь на подмогу спорхнул?

— Мы, - говорит головёнка, — Христа не верим. Мы Будду верим.

Хрен с ним, - кричу, — пускай Будда! Только тяни до верху!

— Не, - говорит старичок, - я маленько слабый. Чичас сын придёт и другой сын. И ищё внуки позову.

Как сказал, старый пень, так и сделал. Привёл целую орду косоглазую. Сам-то мелкий, а нагнал таких бугаёв, не хуже Вали Смирного. За подвиги мои они уже были в курсах.

- Твоя засем, — говорят, — сюзую весси брала? Засем деньги сюзую брала?

— От ты чудило гороховое, папаша, — я отвечаю. - Чужие брал, потому шо своих нема!

Ну, повязали меня ласково и сдали на ихнюю чучмекскую⁹⁶ мелодию⁹⁷.

Только я всё одно без памяти рад был, что из этой кадушки выбрался! Какие звёзды? А, в смысле — звёзды... Так и не глянул я на эти звёзды. Это ж из-за них я в колодезе всю ночь куковал! И спроси ты меня: на хер бы мне всрался этот грёбанный планетарий?!

* * * * * * * * * * * *

- ВОТ ТЕБЕ И БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ! — набросился Егор Андронов на Мишу Ашкенази. — A не вспомнил бы Господа, так в колодце его бы трандец и накрыл. Усёк, ты, обрезок ерусалимский?

— Не лапай мой обрезок своими грязными губами, — огрызнулся Миша. — Тут дело мутное. Ты ж русским языком слышал: этот алтайский Чингисхан на Будду молился.

— Да знаем мы эту будду! — радостно подхватил Шурик Клякса. — Игра будда: всунул — и туда-сюда!

Андрон только рукой махнул: чего спорить с вами, с Богом убитыми...

- Костюмчик зэковский выловили? — поинтересовался Лещ.

Эти жк местные и выудили. И красовался я в нём на скамье подсудимой...

- Лады, господа арестанты! - похлопал в пухлые ладоши Енот. — Короче, дело к ночи. Кто у нас пятый?

— A пятый у нас - прапорщик Пилипко со своими бравыми казаками, сообщил Жора Лещ, задумчиво глядевший в окно. - И эта буцкоманда скачет сюда, как в жопу йодом мазанные. Кто не спрячется, я не виноват. Так что, братва, рассыпайся горохом!

С тем и завершилось лагерное шоу "Дятел-99". И кто из него вышел победителем, история умалчивает. Но кто-то вышел — это я могу зубом ответить! Короче: как встречу Енота, всё узнаю. Или Жору-Леща. Или Ваню-Ломщика. На крайняк вы и сами можете справиться у Кишени, Миши Ашкенази или Вали Смирного. Если что пробьёте - маякните и мне по старой дружбе. Интересно всё ж таки!

⁶⁸ Положняковая пятилетка - пять лет лишения свободы, положенные по сроку.
⁶⁹ Слесарь - специализация квартирного вора (во время совершения преступления выдаёт себя за слесаря).
⁷⁰ Гады - тяжёлые лагерные ботинки.
⁷¹ Шкирята, шкеры, шкары - брюки.
⁷² На киче вкатил - проиграл в тюрьме (СИЗО).
⁷³ Батон — голова; батон крошится - с головой не в порядке.
⁷⁴ Нулёвка, нулёвый — новый.
⁷⁵ Центровой - отличный.
⁷⁶ Дальняк - так называют не только туалет, но и колонию, которая находится в глуши, вдалеке от крупных населённых пунктов.
⁷⁷ Командировка - колония.
⁷⁸ Вбиться - одеться во что-то.
⁷⁹ Зарядить в торец - ударить в лицо.
⁸⁰ Шнифт - здесь: окно.
⁸¹ Борода - пустое дело, нет ничего.
⁸² Фазан - пустое, бесполезное дело; обман.
⁸³ Духовитый - смелый, отчаянный.
⁸⁴ Сблочить - снять.
⁸⁵ Корочки – туфли.
⁸⁶ Колёса - обувь.
⁸⁷ Котлы - часы.
⁸⁸ Насунуть - украсть
⁸⁹ Лавэ, лавешки — деньги (цыганск.).
⁹⁰ Тарочки - сигареты.
⁹¹ Фанера - болван.
⁹² Майдан - поезд.
⁹³ Жестянка - железная дорога.
⁹⁴ Фуцан — лопух, простофиля; то же, что "фраер" в гулаговском понимании.
⁹⁵ Войдот - вой, плач, крик.
⁹⁶ Чучмек - нерусский человек, азиат.
⁹⁷ Мелодия - отделение милиции.