В.Г. Зарубин, историк, магистр государственного управления
А.Г. Зарубин¹

ПЕРВОЕ КРАЕВОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО: ПОПЫТКА ГОСУДАРСТВЕННОСТИ (1918 год)

Журнал "Историческое наследие Крыма", №18, 2007


Вторжение германских войск на полуостров не могло не вызвать ответной реакции в Москве. 22 апреля от имени народного комиссариата иностранных дел Советской России Г. В. Чичерин направил германскому правительству специальную ноту протеста: «Продвижение в Крым является существенным нарушением Брестского мира, так как является вторжением в пределы Советской Республики. Вторжение угрожает нашему Черноморскому флоту, что может повести к столкновениям, вызываемым интересами самосохранения флота. Народный комиссар иностранных дел надеется, что дальнейшее продвижение войск в Крыму будет приостановлено, и просит германское правительство уведомить незамедлительно о последующем»². Однако это не возымело действия. 1 мая 1918 года германские войска завершили оккупацию Крыма.

В ответ на ноту протеста германский дипломатический представитель в Москве граф Вильгельм фон Мирбах-Харф цинично заявил: «...Императорское правительство считает себя вынужденным, ввиду нападения флота из Севастополя против Херсона и Николаева (вымысел: матросы принимали участие только в сухопутных боях с немцами. — Авт.), продвинуть туда войска и занять Севастополь. Что же касается до политической государственной организации, то императорское правительство дает полную силу праву на самоопределение, провозглашенному русским правительством, и предполагает, что вопрос относительно Крыма, который до сих пор принадлежал к Таврической губернии, будет предметом русско-украинского договора»³.

Кайзеровское правительство преследовало в Крыму имперские цели. Его привлекало уникальное геополитическое положение полуострова — своеобразного моста между Европой и Азией. Правящие круги Германии мечтали о захвате Кавказа, установлении своего влияния на Ближнем и Среднем Востоке. Для этого необходимо было крайне ослабить Россию. Статс-секретарь по иностранным делам (министр иностранных дел) Германии (с 5 августа 1917 года по 9 июля 1918 года) Рихард фон Кюльман в мае 1918 года писал: «Наши интересы требуют предпринять все для того, чтобы как можно дальше задержать воссоединение расчлененной России… и все мои устремления направлены будут к тому, чтобы избежать таких ошибок, которые могли бы привести к быстрому укреплению России»⁴. Однако в мировой войне поражение Германии обозначалось все явственнее, она слабела с каждым днем и потому не могла управлять Крымом сугубо диктаторскими методами. Еще одной задачей германского руководства, чья страна находилась в состоянии глубочайшего экономического кризиса, было максимально возможное изъятие в Крыму имущества и продовольствия. При этом единого плана в отношении полуострова у правящих кругов Германии не было. Практически на протяжении всего периода его оккупации сохранялись разногласия между военными кругами и дипломатами.

Объявив население Крыма «туземцами», командующий оккупационными войсками на полуострове генерал от инфантерии Роберт фон Кош⁵ ввел военное положение. Германское военное судопроизводство по законам германского полевого суда, говорилось в его приказе от 30 мая 1918 года, будет применяться к туземным жителям в следующих случаях: «1. Когда туземные жители обвиняются на основании законов Германского государства в преступных деяниях против германского войска и лиц, входящих в состав его. 2. При нарушении и неисполнении туземными жителями распоряжений и приказов, изданных военными начальниками, с предупреждением о привлечении к ответственности и в интересах безопасности, как войска, (так. — Авт.) и в интересах успокоения страны»⁶. В целях умиротворения Крыма населению под угрозой смертной казни было предписано сдать ко 2 мая имеющееся у них оружие. 2 июня германское командование издает новый приказ, согласно которому местные жители подлежат казни «при всяком деянии… против германских войск», «при неисполнении распоряжений и приказов», за хранение оружия и оказание содействия в хранении оружия, за умышленное повреждение сооружений, служащих для передачи известий, а также «за деяния, направленные на порчу запасов страны», путей сообщения, за распространение сведений о положении на фронте германских войск или их союзников, за препятствие «оказанию услуг германским войскам или лицам, принадлежащим к оным», за подстрекательство германских войск или отдельных лиц против германского командования «для подпольных агитационных целей и т. д.»⁷

Грозные приказы⁸ неукоснительно выполнялись. Несколько смертных приговоров было приведено в исполнение, подвергались репрессиям большевики.

Германское вторжение, несомненно, спасло жизнь членам царской семьи, пребывавшим в имении «Дюльбер» в Мисхоре под охраной отряда матросов во главе с комиссаром Севастопольского совета Задорожным. Не получив приказа о решении судьбы узников, он фактически охранял их и от решительно настроенных представителей Ялтинского совета. Некоторые из Романовых видели в этом проявление некого благородства и стремления сохранить им жизнь во что бы то ни стало⁹.

По воспоминаниям находившегося в числе узников князя Ф.Ф. Юсупова¹⁰, «немецкий офицер приказал повесить Задорожного и охрану. И ушам своим не поверил, когда великие князья заступились за них и даже просили оставить матросов у них в Дюльвере (так у мемуариста. — Авт.) и Ай-Тодоре еще на время. Немец офицер согласился, но сказал, что в таком случае умывает руки. По всему он решил, что от долгого плена их императорские высочества повредились в уме.

Несколько дней спустя узники и тюремщики распрощались. Расставались трогательно. Самые молодые плакали и целовали бывшим пленникам руки»¹¹.

Как рассказывал проживавший в то время в Крыму П.Н. Врангель¹², на следующий день после занятия Кореиза представители немецкого командования посетили великого князя Николая Николаевича¹³ в имении «Дюльбер». Тот через состоящего при нем генерала барона А.И. фон Сталя передал прибывшим, «что если они желают видеть его как военнопленного, то он, конечно, готов этому подчиниться; если же их приезд есть простой визит, то он не находит возможным их принять. Приехавшие держали себя чрезвычайно вежливо, заявили, что вполне понимают то чувство, которое руководит великим князем и просили указать им, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Они заявили, что великий князь будет в полной безопасности и что немецкое командование примет меры к надежной его охране. Барон Сталь, по поручению великого князя, передал, что Великий князь ни в чем не нуждается и просит немецкую охрану не ставить, предпочитал охрану русскую, которую немцы и разрешили сформировать»¹⁴.

В своих мемуарах Ф.Ф. Юсупов пишет: «В мае в Ялту прибыл адъютант императора Вильгельма. Привез от кайзера предложение: русский престол любому Романову в обмен на подпись его на брест-литовском договоре. Вся императорская семья отвергла сделку с негодованием. Кайзеров посланник просил у тестя моего переговорить со мной. Великий князь отказал, сказав, что в семье его не было, нет и не будет предателей»¹⁵.

При немцах Романовы стали совершенно свободными, расселились по имениям, совершали выезды, кроме Николая Николаевича, который, по свидетельству Врангеля, вел жизнь полного затворника, он нигде не бывал и никого не принимал¹⁶.

5 мая Р. Кош назначает губернатором Крыма генерал-майора барона Вильгельма фон унд цу Эглофштейна, командира 4-й Баварской кавалерийской дивизии. Германское командование в данный момент решает сделать ставку на местных немцев-колонистов. В Крым прибыл Фридрих фон Линдеквист, бывший германский министр колоний (1910–1911), развернувший вместе с протестантским пастором И. Винклером из Бессарабии среди них активную деятельность.

Еще до вторжения в Крым фон Линдеквист нарисовал первому генерал-квартирмейстеру Эриху Людендорфу, фактически военному руководителю Германии, радужную перспективу набора немецких колонистов «на службу Фатерланду». Винклер носился с концепцией немецкого колониального государства в Причерноморье, где, по его мнению, можно было сконцентрировать российских немцев¹⁷. Людендорфу идея сосредоточения колонистов на определенной оккупированной Германией территории была не чужда, однако в своих мемуарах он отмечал, что мысль об образовании немецкого колониального государства на берегу Черного моря им отбрасывалась как фантастическая¹⁸. Правда, примерно в середине апреля 1918 года сам же Людендорф охарактеризовал Крым как территорию, «пригодную лучше всего для создания оплота немецких колонистов на Востоке». Крымскую колонию следовало бы тесно связать с Украиной, а Севастополь сделать «немецким Гибралтаром» на Черном море. По плану Людендорфа немецкий Крым, Украину и Грузию следовало постепенно превратить в своего рода федерацию под эгидой Германии¹⁹.

7 мая в деревне Бютень (ныне село Ленинское Красногвардейского района) была созвана конференция немцев, на которую прибыло около 400 делегатов не только из Крыма, но из Мелитополя, Бердянска, Херсона, Одессы. Здесь же присутствовали члены Курултая (парламента) Ю.Б. Везиров и А.С-А. Озенбашлы²⁰. Председательствовал на конференции Винклер, с докладом выступил фон Линдеквист. Обсуждался вопрос о создании особой Черноморской области, включающей территорию, граничащую с северным побережьем Черного и Азовского морей, большинство которой должны составлять немцы. Было принято решение о создании в Крыму Союза немцев юга России, об установлении их контакта с Германией, о помощи ей продовольствием и подпиской на германский военный заем. В принятой резолюции подчеркивалось, что «немцы-колонисты приветствуют германскую армию, выражают благодарность за поддержку, что немецкие колонии просят распространить германскую власть на Крым, а если это окажется невозможным, то дать возможность переселиться [им] в Германию»²¹. Большинство колонистов, однако, вряд ли бы подписалось под этой резолюцией, ибо, приспособившись к крымским условиям, нажив здесь имущество, получив образование, вернув, наконец, ухоженные земли, отобранные царским правительством, они чувствовали себя гражданами России, а не Германии, которую когда-то из-за религиозных преследований покинули их предки. Германским командованием рассматривался и вопрос о выдвижении на пост генерал-губернатора крупного землевладельца Днепровского уезда барона В.Э. Фальц-Фейна, но тот отказался²².

Следует иметь в виду, что позиция германского Министерства иностранных дел в отношении Крыма, которую разделял и германский посол в Киеве барон Филипп Альфонс Мумм фон Шварценштайн, заметно отличалась от позиции военных, и Людендорфа в частности. МИД была абсолютна чужда идея немецкой колонии на Востоке. Мумма весьма беспокоила активность фон Линдеквиста и пастора Винклера, стимулирующих соответствующие иллюзии у колонистов. Он тревожился о последствиях, которые вызвали бы разочарования в этих иллюзиях, а также опасался осложнения украинско-германских отношений. В свою очередь неугомонный фон Линдеквист, видя бесперспективность плана реализации колониального немецкого государства, с благословения Людендорфа представил имперскому канцлеру графу Георгу фон Хертлингу новый проект: Крым со временем объединяется с Украиной, а украинские власти в качестве уступки разрешают поселение в Крыму и Тавриде немецких колонистов из различных регионов. Но МИД отверг и этот проект, получив поддержку кайзера Вильгельма II²³.

Лидеры крымскотатарского движения надеялись на поддержку Турции в создании на полуострове национальной государственности. Турецкие власти были готовы прислать дивизию для участия в оккупации Крыма. Это весьма не понравилось Германии, опасавшейся укрепления турецких позиций здесь и в Причерноморье. Германский посол в Стамбуле граф Йохан фон Берншторф возражал против посылки на полуостров даже турецкого полка и нескольких офицеров. По его мнению, турецкое присутствие вне зависимости от численности экспедиционных сил могло способствовать союзу Крыма и Оттоманской империи. Для германских дипломатов было предпочтительнее создание независимого или автономного Крыма в союзе с Украиной при германском протекторате. Они также опасались возможного украинско-турецкого конфликта из-за Крыма²⁴.

Для германских властей становилось все более очевидным, что управлять Крымом, с его многонациональным населением, беженцами всех политических оттенков и без оных, сравнительно высоким образовательным и культурным уровнем, как колонией невозможно. Нереальной была бы и опора только на немногочисленное немецкое население полуострова. Поэтому германские власти, стремясь удержаться в Крыму и обеспечить относительный порядок с целью достижения своих экономических, военных и геополитических целей, начинают разыгрывать многоходовые политические комбинации. Этому благоприятствовало и лояльное в целом отношение населения к немецкой армии. Оно не могло, конечно, не смотреть косо на вчерашних врагов, сегодняшних оккупантов, но приветствовало — после всех пережитых ужасов — установившееся спокойствие, тем более что в повседневную жизнь, исключая введенную цензуру, вывоз ценностей и т. п., власти почти не вмешивались.

Непосредственный участник событий тех лет князь В.А. Оболенский²⁵ констатировал: «…под властью железной немецкой руки жизнь, взбудораженная революцией, начинала приходить в норму, население принялось за работу, стало платить налоги. Торговля налаживалась, цены росли умеренно»²⁶. «Прошло всего два месяца со времени немецкой оккупации, — продолжает он, — а внешняя сторона жизни уже наладилась совершенно. Незаметно было никаких следов анархии»²⁷. Оболенскому вторит другой очевидец событий в Крыму, служащий Межевого управления Н.А. Епанчин: «Надо сказать, что после «товарищей» мы имели возможность жить в полной безопасности, не страшась обысков, арестов и пр.»²⁸. Видный кадет М.М. Винавер²⁹, которого трудно заподозрить в прогерманских симпатиях, отмечает, что вслед за германскими отрядами всюду появились почтовые отделения «и маленькие немецкие лавочки с немецкими книгами, немецкими газетами» — вестниками из зарубежного мира, «отгороженного от нас дотоле непроницаемой стеной». Здесь имелись и рекламные проспекты и «...солидные издания немецких классиков, можно было и просветиться относительно успехов техники за военное время. Завоевание было мирное. Массовый обыватель был этим оборотом дела доволен. Главным образом потому, что немцы одним продвижением своим теснили — по крайней мере, наружно большевиков, расположившихся было в крае…»³⁰.

Как вспоминал П.Н. Врангель: «Надо отдать справедливость немцам, они вели себя чрезвычайно корректно, стараясь, видимо, сделать присутствие свое для обывателя наименее ощутимым. С их приходом были отменены все стеснительные ограничения, введенные большевиками, — карточная система, закрытие текущих счетов и проч., но обязательное получение пропусков для выезда и въезда в Крым осталось в силе.

Немецкая комендатура оказывала всяческое содействие к восстановлению в правах тех владельцев имуществ или квартир, кои были захвачены большевиками. Некоторые из местных большевиков, не успевших эвакуироваться, были по жалобам потерпевших арестованы и заключены в тюрьму немецкими властями. С другой стороны, замешкавшимся в Крыму более видным большевистским деятелям немцы, несомненно, сами давали возможным беспрепятственно убраться восвояси»³¹.

Но тому же русскому патриоту Оболенскому «...и глубоко и оскорбительно было для национального чувства видеть на станциях фигуры немецких солдат и офицеров и осознавать, что восстановлением культуры и порядка мы обязаны им, что уйди они завтра, и мы снова погрузимся в бездну дикости и анархии». Он «...не мог примириться с мыслью об унизительном для России возрождении на острие победоносного немецкого штыка. Нет, в тысячу раз лучше пережить еще раз весь ужас анархии или большевистской государственности, чем так покорно расписаться в своем национальном бессилии»³². Н.А. Епанчин подчеркивает: «Полицейский порядок был полный, но нравственное настроение было, конечно, угнетенным: ведь мы оказались, как-никак, “подданными Вильгельма”». Он приводит слова одной своей знакомой: «Когда ее спрашивали, как она себя чувствует при немцах, она говорила: “Спится лучше, но чувствуется хуже”»³³.

К Крыму вполне применимы слова У. Черчилля, высказанные им в отношении Украины: «Достаточно угостить любое население дозой коммунизма, чтобы оно приветствовало любую форму цивилизованной власти, хотя бы и самую суровую. После прибытия германских «стальных шлемов» жизнь опять стала сносной. Надо было только подчиниться, жить спокойно и повиноваться: после этого все шло гладко и как следует. Население считало, что под железной пятой иностранных солдат живется лучше, чем при неустанных преследованиях, организуемых жрецами негодяев и фанатиков»³⁴.

И в завершение темы отношения к германской оккупации — весьма любопытное умозаключение очевидца и участника событий, поэта и художника М. А. Волошина³⁵ (май 1918 г.). По его словам, Крым самостоятельным «...быть не может, так как при наличии двенадцати с лишком народностей, его населяющих (на самом деле больше. — Авт.), и причем не гнездами, а в прослойку, он не в состоянии создать никакого государства. Ему необходим “завоеватель”»³⁶.

Свои виды на Крым имело и руководство Украинской Народной Республики. Еще 14 февраля 1918 года на заседании Совета Министров УНР была определена возможность согласиться на заключение мира с Советской Россией при условии, что «Крым останется под влиянием Украины» и «весь флот (также и торговый) на Черном море принадлежит только Украине»³⁷.

Во время наступления во второй половине апреля 1918 года на полуостров германской армии и Крымской группы войск УНР украинские политики открыто обосновывают необходимость присоединения Крыма к Украине: «Численность населения и простор татарской национальной территории такого рода, что крымско-татарская нация не может быть способной к созданию самостоятельной государственной организации и должна опереться на какое-нибудь сильнейшее государство, обеспечивши себе всю широту национальных прав и полноту национального развития.

Таким государством может быть только Украинское, с которым Крымский полуостров теснейше связан и территориально и географически. Крымские татары, которым Украина не может запретить права на национальное самоопределение, могут быть спокойны, что Украинское государство создаст из крымской национальной территории государственный организм, связанный с Украиной в тесную федерацию.

Для такой федерации имеются, кроме политических, чисто экономические условия. Украина — страна хлебная, с огромными промышленными возможностями в будущем, — крымский юг — это Ривьера, климатические станции, виноградные и фруктовые сады, которые, однако, без украинских промышленных изделий обойтись не смогут. Государственный симбиоз крымских татар и украинцев продиктован самой природой, и мы думаем, что эти резоны, как наиболее убедительные, примут во внимание татарские политики и создадут добро для родной страны — выгодное для украинцев и себя согласие»³⁸.

Правда, широко не афишируемые взгляды руководства УНР были несколько иными. Временный посол Украинской Народной Республики в Стамбуле Михаил Левицкий, у секретаря которого перебывали корреспонденты всех турецких газет, получившие информацию по «крымскому вопросу», то есть о претензиях УНР на полуостров, был крайне обеспокоен тем, что «ни один из них в своих статьях не сообщил, что Украина считает Крым своей составной частью, будто Украина совсем отдельно отстоит от Крыма и им не интересуется». Он доводил до сведения министра иностранных дел в Киеве свою озабоченность действиями в Стамбуле Дж. Сейдамета³⁹ — «хлопца 21 года» (на самом деле в 1918 году тому исполнилось 29 лет), вхожего к турецким министрам, великому визирю Талаату Мехмед-паше⁴⁰, и с коим больше всего «носилось здесь так называемое “крымское благотворительное общество”, которое благотворительность понимает в политическом смысле». Это общество организовывало рефераты по «крымскому вопросу», «устраивало “чашку чая” и вообще повсюду трещало про несчастных крымских братьев».

По словам посла, Сейдамет утверждал, что Центральная Рада дважды признавала независимость Крыма, а турецкие военные, по слухам, говорят об экспедиции в Крым, желая его занять «под видом помощи против большевиков, чтобы потом, оставшись, провести необходимую самоорганизацию мусульман».

Левицкий вынужден был на приеме у великого визиря заявить, «что наше Правительство смотрит на Крым как на часть Укр. Народ. Респ., в которой мусульманскому населению должны быть обеспечены все его национальные права», причем речь не идет о федерации, поскольку «мусульмане не проживают компактной массою и довольно перемешаны с нашим (украинским? — Авт.) населением, в большинстве уездов имеют значительное меньшинство… в связи с чем не могут быть выделены в отдельную территориальную единицу». Вопрос же о гарантиях национальным свободам «в ближайшее время будет решен в согласии с национальным крымским советом (Курултаем? — Авт.), который соберется после очищения Крыма от большевиков».

Как сообщал посол, великий визирь уверил его, что турки не собираются оказывать военную помощь в борьбе с большевиками, а ограничатся политической помощью. После этой беседы тон в газетных статьях несколько изменился, «там начинают упоминать о заинтересованности Украины и Германии в Крыме». Правда, под влиянием Сейдамета продолжают писать о признании Украиной независимости Крыма, «но больше не пишут о протекторате Турции, надежды на обеспечение свободной жизни в Крыму возлагают уже на немцев, которые как союзники должны помочь их единоверцам»⁴¹.

Представители украинского государства пытаются установить контроль и над флотом в Севастополе⁴².

Притязания Украины порождают обоснованное беспокойство в Крыму, в том числе и среди крымских татар. Шуро (Совет) представителей мусульманских общественных организаций по освобождению Крыма подчеркнул в своем заявлении, что «во имя священного права каждого народа России на самоопределение мы перед лицом всех народов протестуем против распространения власти Народной Украинской Республики (которая уже успела смениться гетманством. — Авт.) на территорию Крымской Республики (несуществующей. — Авт.), хотя бы в отдельных ее частях»⁴³. Среди многих подписавших находим имена члена Курултая Х.С. Чапчакчи⁴⁴ и командира 1-го Мусульманского корпуса генерал-лейтенанта Сулеймана (М. А. Сулькевича⁴⁵). Это заявление было вызвано апрельскими приказами № 1, 2 и 3 «вступившего в должность» командующего флотом некого атамана Мисникова, согласно которым, в частности, на всем флоте должны быть подняты украинские флаги, как и в севастопольской крепости, а «всякое вооруженное против Народной Украинской Республики, ее власти и имущества выступление отдельных лиц и организаций» именовалось «разбойничьим»⁴⁶.

Однако ни украинские военные, ни украинский флот здесь не нужны были и германскому командованию⁴⁷.

Тем временем на полуострове сразу же после изгнания большевиков просыпается общественно-политическая жизнь. 27 апреля в Симферополе совещание общественных деятелей восстанавливает Таврический губернский комиссариат (П.И. Бианки⁴⁸, В.П. Поливанов, А.С-А. Озенбашлы) и Совет представителей правительственных и общественных губернских учреждений и местных самоуправлений при нем. Совещание принимает воззвание к гражданам Таврической губернии, в котором на Совет возлагалось решение вопросов общего и делового характера. Совет объявлялся временным, «призванным действовать впредь до окончательного выяснения положения края и первой возможности созыва представителей всего населения»⁴⁹. 6 мая Совет решил созвать 20 мая Общекрымский съезд городов и земств. (Параллельно умеренная печать развертывает пропаганду повторного созыва Всероссийского учредительного собрания.)

Германские власти отрицательно отнеслись к этой инициативе местных либералов. Съезд городов и земств не состоялся⁵⁰. Однако в Симферополе открылось Губернское земское собрание. «Приблизительно половина собрания состояла из зажиточных крестьян, половина — из третьего элемента: земских врачей и учителей. {...} Преобладали эсеры, каковыми числились и все крестьяне, а затем, человек по пятнадцати меньшевиков и кадет»⁵¹. Собрание приняло решение о передаче пяти из девяти мест в будущем правительстве губернскому земскому собранию⁵² и председателем Губернской земской управы избрало кадета В.А. Оболенского.

В этот период кадеты сыграли немаловажную роль в истории Крыма. Дело в том, что весной 1918 года на полуострове оказалось значительное число видных деятелей партии, бежавших от большевиков и имевших здесь дачи и родственников. Разумеется, они не могли остаться в стороне от политической борьбы.

Выявились и расхождения в ориентации, особенно после Киевского съезда КД 11 мая, признавшего необходимость сотрудничества с правительством гетмана Украинской Державы П.П. Скоропадского и германской администрацией. Член ЦК партии В.Д. Набоков⁵³ склонялся к прогерманскому курсу, призывая считаться с фактом оккупации. Его, из местных, поддерживали Н.Н. Богданов⁵⁴ и редактор газеты «Таврический Голос» Д.С. Пасманик⁵⁵. Что касается таких крупных фигур, как М.М. Винавер, В.А. Оболенский, И.И. Петрункевич⁵⁶, то они оставались верны антантовской ориентации. К расколу это, впрочем, не привело.

11 мая на турецком военном корабле вернулся бежавший из Крыма в январе Дж. Сейдамет (имевший, кстати, аудиенцию у Энвер-паши⁵⁷). Вместе с другим видным курултаевцем Дж. Аблаевым⁵⁸ он явился на одно из ялтинских совещаний кадетов с предложением принять участие в организации правительства, ответственного перед Курултаем. «На недоуменный вопрос одного из присутствующих, почему татарские лидеры, все время в течение революции так враждебно относящиеся к кадетам, вдруг в такую ответственную минуту ищут их сотрудничества, он ответил, стараясь придать при этом глубокомыслие глазам и тонкость дипломатической улыбке: “Когда нужно было разрушать (с ударением на первом «а») — мы были с эсерами, когда надо созидать (с ударением на «о») — мы с кадетами”»⁵⁹.

Ни социалисты, ни кадеты в правительство не вошли, предпочтя оппозицию.

21 апреля, в день занятия немецкими войсками Симферополя, образовалось Временное бюро татарского парламента во главе с А.Х. Хильми, решившее взять на себя до созыва Курултая управление национальными делами. Начались переговоры Бюро с германским командованием, вызвавшие недовольство левых курултаевцев; впрочем, открывшийся 10 мая Курултай продолжил эти переговоры.

На первом заседании Курултая присутствовали генерал Р. Кош и впервые возникший на крымской политической сцене генерал-лейтенант М.А. Сулькевич, выступивший с небольшой бессодержательной речью. В докладе, сделанном А.С-А. Озенбашлы, говорилось «...о преобразовании нынешнего татарского парламента в общекраевое законодательное учреждение с включением в него представителей других национальностей, населяющих Крым»⁶⁰.

А 16 мая Курултай ознакомился с программным выступлением честолюбивого Дж. Сейдамета. После почти недельного пребывания в качестве «гостя» германского штаба в симферопольской гостинице «Европейская» без права выхода⁶¹, где ему, видимо, доходчиво объяснили, кто в доме хозяин, он в одночасье сменил протурецкую ориентацию на прогерманскую. По словам Сейдамета: «Есть одна великая личность, олицетворяющая собой Германию, великий гений германского народа... Этот гений, охвативший всю высокую германскую культуру, возвысивший ее в необычайную высь, есть не кто иной, как глава Великой Германии, Император Вильгельм, Творец величайшей силы и мощи. {...} Интересы Германии не только не противоречат, а, быть может, даже совпадают с интересами самостоятельного Крыма»⁶². Под «самостоятельностью» Сейдамет понимал возрожденное Крымское ханство, в чем, собственно, и состоял смысл его лакейских высказываний.

Такую же позицию заняли председатель Временного бюро татарского парламента А.Х. Хильми и его единомышленник А.С. Айвазов⁶³. Позднее в своей записке, отметив, что татары — «наиболее старинные господа Крыма» и посему следует восстановить их «владычество», эти деятели выдвинули следующие пункты: «1) преобразование Крыма в независимое нейтральное ханство, опираясь на германскую и турецкую политику; 2) достижение признания независимого крымского ханства у Германии, ее союзников и в нейтральных странах до заключения всеобщего мира; 3) образование татарского правительства в Крыму с целью совершенного освобождения Крыма от господства и политического влияния русских; 4) водворение татарских правительственных чиновников и офицеров, проживающих в Турции, Добрудже и Болгарии, обратно в Крым; 5) обеспечение образования татарского войска для хранения порядка в стране; 6) право на возвращение в Крым проживающих в Добрудже и Турции крымских эмигрантов и их материальное обеспечение». Далее сообщалось, что «турецкий и мусульманский мир готовится к политическому союзу с Великой Германской Империей, своей спасительницей, принеся в жертву сотни тысяч людей, и в дальнейшем готовы принести жертвы в еще большем масштабе, чтобы укрепить навсегда достигнутое могущественное положение. В то время как Россия, его великий исторический враг, погибла, и дорога в Индию, свободная для Германии, поколебала твердыню Англию, мусульманский мир находит силу в твердой решимости тех магометан, которые в Крыму и на Кавказе в течение столетий были лишены чести иметь право умереть за свои стремления и надежды»⁶⁴. В печати прогерманская ориентация обосновывалась более осторожно — необходимостью борьбы против большевиков и «английского империализма».

Эта записка, известная как «Отношение глав дирекции крымско-татарского национального совета» № 37 (38?) от 21 июля 1918 года⁶⁵, была тайно передана занявшим вскоре высокий официальный пост Дж. Сейдаметом в Берлин, но осталась безответной. Ее публикация⁶⁶ вызвала большой скандал и имела в конечном счете печальные последствия для самого татарского национального движения. Сейдамет «заявил, что это дело рук отдельных личностей и отрицал свое активное участие в этом политическом шаге», то есть пытался откреститься от собственных деяний и подставить сотоварищей. Записка «встретила резко-отрицательное отношение почти во всех слоях даже татарского населения», в том числе и Курултая. Последний «для расследования этого вопроса и источника происхождения докладной записки» создал комиссию из трех лиц — Кемала, Дегирменджиева и Абийбулаева⁶⁷. Результаты работы комиссии нам не известны.

Умеренное крыло Курултая сознавало, если судить по имеющимся в нашем распоряжении источникам, что откровенно шовинистическая линия вызовет отторжение и недоверие к крымским татарам самых разных политических сил. Сделав вывод: «В настоящий момент Крым должен стремиться к созданию независимого государства, к созданию независимой Крымской Республики (лозунг Учредительного собрания снимается. — Авт.)», газета “Крым” оговаривала: «Будущая Крымская Республика должна выражать волю и интересы большинства населения»⁶⁸. Были предложены общие основания формирования Крымского государства (ввиду невозможности вследствие прихода к власти большевиков, образования Российской федеративной республики): «1. Правительство создается на коалиционных началах с участием определенных (? — Авт.) народностей. 2. Татарский Парламент объявляет себя краевым парламентом и принимает меры к скорейшему пополнению своего состава представителями других народностей путем правильных законных выборов. {...} 4. До образования общего парламента правительство является ответственным перед татарским парламентом (пункт, особенно смущавший оппонентов. — Авт.). 5. Официальными языками новообразованного парламента являются языки русский и татарский. 6. Флагом правительства принимается голубой флаг»⁶⁹ («кок-байрак», знамя Чингисхана).

Проект левых⁷⁰ отличался от приведенного разве что требованием созыва крымского учредительного собрания (вместо загадочного «пополнения» состава парламента)⁷¹, но сохранял — до собрания — принцип ответственности краевой власти перед Курултаем.

На заседании Курултая 18 мая был утвержден итоговый документ. По сути он повторял проект умеренных. Курултай объявлял себя временным крымским парламентом с инициативой формирования правительства. Премьер-министром единогласно был избран Дж. Сейдамет, получив соответствующий ярлык⁷². Сформированному в будущем под его руководством правительству германское командование обещало финансовую и вооруженную поддержку, поставку необходимых материалов и машин из Германии⁷³.

Однако решения Курултая не устраивали другие влиятельные политические круги на полуострове. По воспоминаниям В.А. Оболенского, большинство крымских кадетов сошлось на следующей платформе: 1) Крым не является самостоятельным государством, это лишь часть России; 2) правительство (Крыма) должно отказаться от дипломатических сношений с иностранными государствами и собственных вооруженных сил; 3) во главе правительства может стоять лицо по взаимному соглашению (прежде всего с Курултаем), но только не Дж. Сейдамет. «Формируемое правительство должно считать себя властью лишь до свержения большевиков и образования всероссийского правительства. Все заботы его должны быть направлены на создание порядка и внутреннего благоустройства края»⁷⁴.

В то же время совещание земских и городских гласных, землевладельцев и торговцев Симферополя выдвинуло прагматичный меморандум: восстановление «твердой, спокойной, правосудной власти», «скорейшее восстановление нормального функционирования губернских и земских учреждений на точном основании действовавших до революции о них положений и законов», «свобода торговли и промыслов» (была действительно введена с середины мая), «незыблемость права собственности»⁷⁵, требование для своих представителей пяти из девяти мест в будущем правительстве. Планы Курултая «общество» отвергло.

В начале июня в Симферополе на квартире октябриста В.С. Налбандова состоялись переговоры между представителями Курултая и кадетами. Был намечен следующий состав правительства: от крымских татар — Дж. Аблаев (премьер-министр), Дж. Сейдамет, М.А. (Сулейман) Сулькевич; от немцев — В.С. Налбандов, Т.Г. Рапп или кадет Шредер, возможно, граф В.С. Татищев, от кадетов — С.С. Крым⁷⁶ , В.В. Келлер (немец), В.Д. Набоков или В.А. Оболенский.

Эта попытка оказалась мертворожденной. Кадеты не могли согласиться на самостоятельность Крыма, отделение его от России, ориентацию на Германию и Турцию. Сейдамету, на которого первоначально делала ставку и германская администрация⁷⁷, так и не удалось сформировать правительство. 5 июня Курултай ушел на каникулы.

Столь затянувшийся процесс политического «оформления» Крыма, в который ввязались все его активные слои, вызывал раздражение оккупационных властей «...и угрозы передать Крым Украине, уже воинствующей и не скрывающей своих стремлений не только к самостийности, но и к украинизации, рассылающей свои приказания и циркуляры школам и учреждениям» (В.С. Налбандов)⁷⁸.

После переворота П.П. Скоропадского (29 апреля), казавшегося оккупантам более подходящей для их планов фигурой, чем члены фрондирующей социалистической Рады, притязания Киева на Крым резко усиливаются. 7 мая на заседании Совета Министров Украинской Державы при рассмотрении вопроса о государственных границах обращалось особое внимание на необходимость присоединения Крыма. Заслушав текст заявления гетмана о его переговорах с германским послом в Киеве, заседание одобрило его намерение обратиться с письмом к последнему по поводу этого присоединения⁷⁹.

В своих мемуарах, написанных, кстати, на русском языке, Скоропадский вспоминал по поводу Крыма: «…планы немцев мне не известны, во всяком случае, при известной комбинации немцы не прочь там утвердиться. Турция с татарами тоже протягивает к Крыму руки. Украина же не может жить, не владея Крымом, это будет какое-то туловище без ног. Крым должен принадлежать Украине, на каких условиях, это безразлично, будет ли это полное слияние или широкая автономия, последнее будет зависеть от желания самих крымцев, но нам надо быть вполне обеспеченными от враждебных действий со стороны Крыма. В смысле же экономическом Крым фактически не может существовать без нас. Я решительно настаивал перед немцами о передаче Крыма на каких угодно условиях, конечно, принимая во внимание все экономические, национальные и религиозные интересы народонаселения. Немцы колебались, я настаивал самым решительным образом»⁸⁰.

В отличие от двусмысленной политики Центральной Рады, гетман не скрывал своих намерений. «Особое значение для возрождения Украины, — писал он Мумму 10 мая, — имеет установление ее границ, особенно южной, и, таким образом, овладение Крымом. Присоединение Крыма имело бы то значение для Украинской Державы, что она была бы обеспечена продуктами первой необходимости, как соль, табак, вино и фрукты. {...} Владение Крымом дало бы еще и возможность сберечь на Украине много средств, организуя новые и отстраивая старые курорты. Кроме того, владея южным берегом Крыма, Украина получила бы такие природные порты, как Севастополь и Феодосия. Без Крыма Украина была отрезана от Черного моря, ибо она могла бы распоряжаться только одним портом в Николаеве, так как Одесса давно сильно перегружена. Таким образом, Украина без Крыма стать сильной державой не могла бы, особенно с экономической стороны. Так неестественно отрезанная от моря Украина должна бы обязательно усиливать стремление к захвату этого морского побережья и, вместе с тем, обострились бы отношения с тем государством, которому было бы передано владение Крымом. Тем более что с этнографической стороны было бы неоправданным существование планируемого татарского государства, ибо татары составляют не более 14% крымского населения»⁸¹.

30 мая к Мумму с нотой обращается управляющий Министерством иностранных дел Украинской Державы Д.И. Дорошенко. Объясняя несоответствие нынешних требований Украины по «крымскому вопросу» решением III Универсала УНР, он отмечал, что в ноябре 1917 года устанавливались только главные части территории Украины, имея в виду, что «те земли, в которых украинское население не имеет абсолютного большинства, присоединятся позднее». Кроме того, тогда Украинская Республика рассматривалась как федеративная часть России. Учитывая, что Всероссийская Федерация не состоялась, Украина стала независимым государством, а «украинские войска с помощью дружеской нам германской армии захватили Крым в свои руки, встал вопрос о присоединении Крыма к Украинской Державе». «При этом, стоя на принципе самоопределения, не желая нарушить воли населения, в конце концов, понимая различные особенности жизни Крыма, Украинское правительство считает, что присоединение Крыма может состояться на автономных началах, в связи с чем будет разработан соответствующий проект; зная настроение значительного большинства населения Крыма (кто его опрашивал? — Авт.), имея в виду интересы этого населения и его давние связи с Украинским правительством (? — Авт.), не имеется сомнений, что воля населения Крыма может быть выражена (каким образом? — Авт.) только за соединение с Украиной»⁸².

Кроме того, претензии Украины на полуостров Дорошенко объяснял еще и нежеланием «иметь под рукой какой-нибудь Пьемонт для возрождения единой неделимой России» и невозможностью «оставить неизвестно в чьих руках Севастополь — эту базу для украинского флота и ключ для господства на Черном море»⁸³.

Тем временем германское руководство делает неожиданный зигзаг, останавливая 5 июня свой выбор на фигуре Сулькевича, который так извещает об этом: «С согласия Германского командования я принял на себя управление Крымом и сформирование правительства с целью довести страну до Краевого парламента. Первой задачей ставлю восстановление нормальной деятельности всех правительственных и общественных учреждений…»⁸⁴. На следующий день он приступает к формированию кабинета. К 15 июня коалиционное правительство было в целом подобрано. Тем самым делался выбор в пользу стабильности на полуострове при опоре на разнонациональные цензовые элементы. Преемник Сулькевича С.С. Крым отказался войти в правительство.

В результате в составе кабинета оказались: в качестве премьер-министра, министра внутренних, военных и морских дел М.А. Сулькевич (его товарищ — князь С.В. Горчаков, до Февральской революции — Таврический вице-губернатор); министра иностранных дел — Дж. Сейдамет; министра финансов, промышленности, торговли и труда и временно управляющего Министерством юстиции — граф В.С. Татищев, бывший банковский делец с не совсем чистым прошлым; министра земледелия, краевых имуществ и снабжений — немецкий колонист Т.Г. Рапп; министра путей сообщения, общественных работ, почт и телеграфов — инженер, генерал-майор Л.Л. Фриман; краевого контролера и секретаря, временно управляющего Министерством исповеданий и народного просвещения — землевладелец, лидер крымских аграриев, бывший цензовый гласный, полунемец-полуармянин В.С. Налбандов, кстати, один из деятельнейших членов правительства (с августа министром народного просвещения и исповеданий стал полковник П.Н. Соковнин).

Приведенный список стоит дополнительных комментариев. Ряд правительственных лиц занимал настолько несхожие позиции, что распад кабинета становился не более чем делом времени. Националист Сейдамет и прагматик, русофил Татищев (чьи взгляды разделял и Налбандов) были обречены оказаться по разные стороны баррикад. Позднее, 2 сентября, Татищев писал Налбандову: «Вступая в состав Крымского Правительства, я не скрывал от членов Кабинета, что иду на тяжелую созидательную работу исключительно как сын России, дабы своими посильными знаниями способствовать экономическому развитию Крыма на пользу всех без различия населяющих его народностей», что не понимает «часть населения», которая вознамерилась «построить здание государственного управления на фактическом и гнилом фундаменте»⁸⁵ (национализме. — Авт.).

Не стоит упускать из виду и позицию не возжелавших представительства в правительстве земских деятелей и членов кадетской партии, настроенных радикальнее кабинета и резко критиковавших его за антидемократические тенденции, бюрократический стиль руководства и упразднение самоуправления. Кадеты выжидали удобного момента. Они еще скажут, и довольно решительно — пользуясь благоприятной обстановкой и не страшась за свою безопасность, — свое слово.

По мнению О.С. Федюшина, тщательно изучившего германские архивные документы, Сулькевич «явился подходящей фигурой в управлении этой оккупированной территорией, пока не была выработана для нее конкретная программа действий»⁸⁶, но германское командование не учло (или недоучло) немаловажного, как оказалось, политического фактора — собственных устремлений Сулькевича и его серьезного намерения отстаивать везде и во всем интересы Крыма⁸⁷.

Однако правительство не смогло сразу приступить к работе. Германское командование предложило ему ничего не говорить в готовящейся Декларации о сроках, на которые создается, снять вопросы о созыве Краевого сейма, должном создать легитимную власть, о позиции Украины, стремившейся включить полуостров в свой состав, исключить пункт, запрещающий вывоз из Крыма хлеба.

15 июня проект Декларации был отправлен в главную ставку германских войск в Киев на изучение. Ответа не было. К 20 июня министры потеряли всякое терпение, вручив Сулькевичу меморандум, в котором посчитали в таких условиях «возможность создания краевой власти сомнительной и маловероятной»⁸⁸. Сулькевич по согласованию с германским штабом объявил о принятии на себя всей полноты власти в Крыму до окончания переговоров с германскими властями⁸⁹. Правда, через три дня ситуация изменилась. После переговоров министров с группой германских офицеров во главе с представителем штаба главнокомандующего в Киеве майором Фридрихом фон Брикманом и новым начальником штаба крымской группы германских войск фон Энгелином был согласован текст Декларации⁹⁰.

Германии на данном этапе было выгодно существование двух параллельных полумарионеточных режимов — Скоропадского и Сулькевича, — что обеспечивало беспрепятственную выкачку продовольствия и имущества как с Украины, так и из Крыма. Из Берлина в адрес Крыма, дабы держать его в уезде, постоянно доносились угрозы включения его в состав Украины. А кабинет Скоропадского до начала сентября не вступал ни в какие официальные контакты с Крымом, игнорируя его фактическую государственность и продолжая претендовать на его территорию.

«С 25 июня по 9 сентября, — пишет Налбандов, — мы не получили ни одного требования, предложения или запроса Украины — с нами просто не разговаривали и всеми мерами добивались лишь одного — покорения Крыма. {...} Требовалось одно — капитуляции без условий»⁹¹.

Еще 10 июня Сулькевич поручил штабс-капитану барону Шмидту фон дер Лауницу отправиться в Киев в качестве атташе вместе с полномочным представителем крымского правительства при правительстве Украинской Державы В.И. Коленским⁹². Эта миссия, несмотря на благожелательную реакцию некоторых киевских министров, оказалась абсолютно безрезультатной. Дело дошло до пограничных конфликтов, таможенной войны и разрыва почтово-телеграфной связи между двумя считавшими себя суверенными образованиями, оккупированными одной страной.

7 июля Сулькевич утвердил подробнейшую инструкцию председателю Комиссии по проведению государственной границы между Крымом и Украиной и наказ дипломатическому агенту в Киеве. «При проведении этой границы, — говорилось в инструкции, — надлежит неукоснительно стремиться к полному удовлетворению исторических, экономических и военных интересов Крыма», что расшифровывалось так: граница должна совпадать с южными границами материковых уездов Таврической губернии, но при обязательном сохранении за Крымом Чонгарского полуострова (с его соляными промыслами) и всей Арабатской стрелки⁹³.

Краевому правительству было пока неизвестно (сказался разрыв телеграфного сообщения), что в 20-х числах июня украинские военнослужащие захватили часть стрелки (на 40 верст к югу от Геническа) с девятью деревнями, двумя хуторами и четырьмя соляными промыслами⁹⁴. Украинская комендатура на перешейке издала приказ о прохождении границы южнее Перекопа и направила сюда части варты (пограничной стражи). В самом городе Перекопе возникло две городских управы, причем украинская распорядилась выращенное местными крестьянами зерно после обмолота продать на Украине, а не в Крыму⁹⁵. Эти события происходили в июле 1918 года. Начались перестрелки между пограничниками обеих сторон, причем и та и другая апеллировала к германскому командованию. Перекопский уездный начальник 9 августа обратился с рапортом в Министерство внутренних дел Крыма: «Украинский Комендант был мною поставлен в известность, что с 5 августа въезд и выезд из Крыма запрещается и что границу Крыма Германское Командование считает проходящей на 8 в. севернее Перекопа» ⁹⁶.

С другой стороны, правительство Скоропадского принимает все меры для установления экономической блокады Крыма. «Украина не признает самостоятельного Крыма, — констатирует газета, — и путем категорического воспрещения ввоза каких бы то ни было продуктов сюда заставит (как считают в Киеве. — Авт.) нашу власть капитулировать»⁹⁷. Губерниальный (губернский) староста Северной Таврии своим распоряжением от 21 июня запретил ввозить в Крым масло, яйца и другие продукты. 28 июня украинское правительство приказало реквизировать все товары, направляемые в Крым. В результате закрытия границ Крым лишился украинского хлеба, а Украина — крымских фруктов. Это заметно ухудшило продовольственную ситуацию в Крыму. С 29 июня Симферопольская городская управа ввела карточки на хлеб (1 фунт в день на человека). Еще более тяжелое положение сложилось в Севастополе, который временами оказывался на грани голода.

Создавшаяся ситуация вызвала оживленный обмен мнениями на тему: сможет ли Крым прокормить сам себя? «...Обмен пищевыми продуктами в вывозе и ввозе почти покрывается, — подсчитывал один из авторов. — Следовательно, при нормальном обмене (то есть со снятием блокады и прекращением военных действий. — Авт.) зависимость Крыма с севера не может быть признана сколько-нибудь значительной». Уязвимым местом Крыма оставалось промышленное производство⁹⁸.

Видимо, с целью обеспечить себе более широкую поддержку Сулькевич в июле обращается к бывшему предводителю дворянства с просьбой о созыве дворянского собрания для обсуждения проблем взаимоотношений с Украиной. Увы, его ждало разочарование. Предводитель, сославшись на уничтожение Временным правительством сословных привилегий и необходимость соблюдения законности, заявил, что собрания устраивать не будет. Для крымского дворянства Сулькевич, зависимый от германских штыков и обвиняемый в протатарских симпатиях, не был истинным патриотом России⁹⁹.

В свою очередь Министерство иностранных дел Украинской Державы начало идеологическую обработку крымского населения в соответствующем духе. Были выделены средства на поддержку трех газет на полуострове, которые пропагандировали идею инкорпорации Крыма в состав Украины. Одну из этих газет вел киевский журналист Е.А. Ганейзер, перевозивший в Крым деньги на подобные издания и пытавшийся по просьбе В.С. Налбандова выполнять посредническую миссию в Киеве, привезя оттуда в качестве «частного проекта» документ о соединении Крыма с Украиной под управлением наместника гетмана, каковым мог стать Сулькевич, преобразовавшем бы в этом случае свое правительство в Совет наместника, от чего Сулькевич отказался, хотя Краевое правительство было готово начать переговоры и пойти на ряд уступок¹⁰⁰.

Это же министерство субсидировало украинские громады в Крыму и специально основанный для ведения на полуострове проукраинской пропаганды «Комитет Степной Украины»¹⁰¹. Все это, разумеется, не могло понравиться правительству Сулькевича, которое начало преследования украинофильских газет и украинских громад, запрещало принимать телеграммы из Украины на украинском языке¹⁰².

Впрочем, П.П. Скоропадский весьма скептически оценивал деятельность подопечных Д.И. Дорошенко: «Министерство иностранных дел повело за свой риск и страх довольно наивную украинскую агитацию, какие-то молодые люди в украинских костюмах в Ялте и в окрестных городках убеждали публику сделаться украинцами. Это не имело, конечно, успеха, но и никому не вредило»¹⁰³.

Отметим официальные контакты крымских властей с представителем гетмана в Крыму контр-адмиралом В.Е. Клочковским¹⁰⁴, касавшиеся имущества флота и маяков, но они не привели к установлению официальных отношений между двумя правительствами¹⁰⁵.

Вернемся, однако, к Декларации. В ее черновом варианте (18 июня) конфликт с Украиной был отражен с максимальной наглядностью: «Ввиду настойчивых посягательств Украины поглотить Крым, ничем с ней органически и исторически не связанный, Крымское Краевое Правительство ставит своей первой задачей как сохранение самостоятельности полуострова до решения международного положения его на мирной конференции, так и восстановление нарушенных законности и порядка»¹⁰⁶. Провозглашался — несмотря на немецкую оккупацию — «строгий нейтралитет в отношении всех воюющих держав»¹⁰⁷.

Если положения о конференции и нейтралитете вошли в окончательный текст, то фраза об Украине, под нажимом оккупационных властей, не желавших излишнего обострения ситуации, была изъята. Но идея самостоятельности Крыма со всей ее атрибутикой (хотя и «с согласия германского военного командования, оккупирующего Крым для восстановления спокойствия и порядка...»¹⁰⁸) настойчиво проводилась от начала и до заключительных строк Декларации.

Только ночью 25 июня Декларация правительства, получившего название Крымского краевого, «К населению Крыма» наконец-то была утверждена. Ее «легитимность» заверялась генералом Кошем в следующем послании: «Ген.-Лейт. Сулькевичу. Имею честь подтвердить В. Пр[евосходительст]-ву получение Вашей декларации. Я приветствую образование Вами, на основах этой декларации, Правительства, которое начнет немедленно свою деятельность на благо страны. Окончательная судьба Крыма должна определиться позднее»¹⁰⁹.

В сфере политической Краевое правительство признавало целесообразность сохранения законоположений Российского государства, изданных до большевистского переворота, с оговоркой об их пересмотре в случае надобности. Предполагались выборы в органы местного самоуправления (но на цензовой и куриальной основе); выборы же демократического законодательного органа (Крымское учредительное собрание, Крымский сейм или Крымский парламент) и создание ответственного министерства пока откладывались на неопределенный срок.

Действующие земские собрания всех уровней и городские думы объявлялись распущенными¹¹⁰. Управы сохраняли свои полномочия до проведения новых выборов. Ограничивалась свобода печати и собраний, «временно» вводилась цензура (помимо оккупационной). Все общества, союзы, комитеты и партийные организации Крыма обязаны были в месячный срок представить свои уставы на утверждение в МВД. Таким образом, вся полнота власти, в какой мере о ней вообще можно было вести речь в условиях оккупации, сосредоточивалась Краевым правительством. Это могло привести и к введению прямой диктатуры.

Ставилась задача создания собственных вооруженных сил.

Вводилось гражданство Крыма, закрепленное специальными правилами от 11 сентября. Гражданином края, без различия национального и религиозного, мог стать любой рожденный на крымской земле, если он своим трудом содержал себя и свою семью. Приобрести же гражданство мог только приписанный к сословиям и обществам, служащий в государственном или общественном учреждении, проживающий в Крыму не менее трех лет и, наконец, обладающий судебной и нравственной непорочностью. Любой крымский мусульманин, где бы он ни проживал, при соответствующем ходатайстве имел право на гражданство Крыма. Предусматривалось и двойное гражданство¹¹¹.

Такие достаточно жесткие условия были, судя по количеству заявлений, хранящихся в ГААРК¹¹², притягательными для очень многих. Положительный ответ получили, однако, далеко не все. 11 сентября правительство также принимает постановление «О праве въезда и поселения в Крыму», регламентируя пребывание и права иностранцев на полуострове. При этом министр внутренних дел, то есть сам М.А. Сулькевич, мог своим распоряжением высылать за пределы полуострова тех лиц, «кто окажется опасным для общественного порядка и спокойствия»¹¹³. 4 октября постановлением правительства «Об установлении денежного сбора с лиц, принимаемых в Крымское гражданство» устанавливается такса в 25 рублей за эту услугу, также 2 рубля взималось в качестве гербового сбора при предоставлении ходатайства и еще 2 рубля для оформления ответа¹¹⁴.

Государственным гербом Крыма по Декларации становился герб Таврической губернии (византийский орел с золотым восьмиконечным крестом на щите), флагом — голубое полотнище с гербом в верхнем углу древка¹¹⁵ (что, кстати, для крымских татар выглядело противоестественным: национальное голубое знамя («кок-байрак») как фон ненавистного им двуглавого орла, символа угнетения). Столицей объявлялся Симферополь. В ранг государственного языка был возведен русский, но с правом пользования на официальном уровне татарским и немецким.

Экономический раздел Декларации был скуден. Правительство пыталось уйти от чрезвычайных мер в сфере народного хозяйства, свойственных и большевикам и белым режимам. Восстанавливалось право частной собственности с возвращением (или возмещением) конфискованного в дни большевистского правления. Вводилась свобода торговли (без права вывоза сельхозпродуктов, в первую очередь хлеба), но делался акцент на усиление борьбы со спекуляцией. В целях повышения результативности этой борьбы легализовалась торговля спиртным, запрещенная еще в марте 1917 года. Говорилось о развитии сети шоссейных и железных дорог, а также курортного дела, что в условиях военного времени было заведомо нереальным. Наконец, планировался выпуск собственных денежных знаков¹¹⁶.

Итак, Совет министров первого Крымского краевого правительства утвердил программу действий. На первый план в ней вышли интересы помещиков и иных крупных собственников. Ни крестьянский, ни рабочий (оговаривалась только охрана труда без нанесения «ущерба производству»), ни национальный вопросы не удостоились разделов. Согласно нынешней терминологии, в Крыму установился авторитарный политический режим при рыночной экономике и с узкой социальной базой. «Он не столько опирался на немецкие штыки, сколько находился от них в зависимости...»¹¹⁷ Это и было залогом его скорого падения.

Программа зеркально отразилась в составе правительства (как и наоборот).

Что касается Германии, то от официального признания созданного по ее же инициативе правительства она воздержалась. Германские дипломаты, и Мумм в их числе, были не против передачи полуострова в состав Украинской Державы без всяких условий. 2–3 июля в Спа состоялась имперская конференция под председательством кайзера, где среди прочего рассматривалась и проблема Крыма. Людендорф накануне вновь подтвердил свою позицию по поводу создания немецкого колониального государства, заявив, что Крым к Украине не относится и поэтому Украина не имеет оснований возражать против плана концентрации немецких колонистов на полуострове. На конференции Людендорф, констатируя, что жизнеспособность украинского государства находится под вопросом, отстаивал идею сохранения полуострова в виде отдельной территории под немецким контролем. Участники конференции признали: правительство Сулькевича наилучшим образом служит Германии, германскому командованию рекомендовалось считать его местной администрацией де-факто и стремиться к тому, чтобы крымскотатарское национальное движение не усиливалось сверх меры. По рекомендации Людендорфа было решено предпринять усилия по привлечению на военную службу добровольцев из числа колонистов¹¹⁸.

Итак, кабинет Сулькевича находился под полным германским контролем. Стоило правительству опубликовать «Временные Правила о производстве выборов краевых и уездных гласных» от 15 июля без предварительного ознакомления командования с его текстом, как последовал окрик фон Энгелина, распорядившегося «в будущем, перед изданием важных постановлений, таковые, в главных чертах, сообщать генеральному командованию» ¹¹⁹.

В первой половине июля полуостров посетили германский посол в Киеве Мумм и командующий группой армий «Киев» генерал-фельдмаршал Герман фон Эйхгорн, которые не соизволили встретиться с Сулькевичем и его министрами, ожидавшими высоких гостей. В полном составе министры отправились в германский штаб за объяснениями, вручив официальное письмо об отставке, написанное В. С. Налбандовым. Угроза отставки действия не возымела, министрам прямо заявили о возможности передачи Крыма под управление Украины. Пришлось собственное письмо отозвать и ограничиться устным заявлением¹²⁰. По поводу признания правительства Г. Кош ответил хладнокровно: «Министерство может быть уверено в покровительстве Германских властей. Это будет Правительству, как высшему местному органу Управления Крымом, на мой взгляд, гораздо важнее и для населения, чем формальное признание. Отставка Министерства, могущая состояться вследствие того, что вышеуказанные обстоятельства не будут приняты во внимание в полной мере, может создать лишь положение, из которого Германское Командование вынуждено будет искать выход, вероятно нежелательный для настоящего Правительства»¹²¹. Кош явно давал понять, на чьей стороне сила, но в то же время старался избегнуть прямого военного правления в Крыму, доверяя кабинету Сулькевича более или менее самостоятельно решать внутренние проблемы, но и возлагая на него ответственность за положение в Крыму.

При этом германское командование в Крыму, обеспокоенное возможностью падения Сулькевича, при поддержке Людендорфа позволило В.С. Татищеву и Дж. Сейдамету отбыть в Берлин в надежде добиться признания Краевого правительства со стороны Германии, получить заем в 50 млн марок и заключить торговое соглашение. МИД тут же рекомендовал послу Мумму постараться предотвратить эту поездку, но тот не имел возможности это реализовать без одобрения Верховного командования.

Гетман П.П. Скоропадский в связи с предстоящим визитом крымской делегации в Берлин срочно направил туда председателя Совета Министров Украинской Державы Ф.А. Лизогуба.

По пути Татищев попытался провести в Киеве неофициальные переговоры со Скоропадским. Встреча была организована при посредничестве германской стороны. Гетман принял крымского министра под чужой фамилией и в сопровождении немецкого офицера, явно стеснявшего главу Украинской Державы. По словам Скоропадского, Татищев попытался взять официальный тон и добавил, что «он человек русский». В своих мемуарах гетман сообщает: «Я его вежливо перебил и сказал ему, что в таком случае я не знаю, почему он хотел меня видеть, раз он знает, что я не могу его принять официально. Встал и с графом простился. Я никогда не мог понять, что хотел Татищев» ¹²².

Уже в Берлине 29 августа Татищев встретился с Лизогубом, сообщив ему, что готов к переговорам, но при условии признания Крыма автономным и немедленного прекращения экономической блокады. Лизогуб согласился передать данные предложения в Киев. Аналогичные предложения передавались Татищевым и германской стороне¹²³.

Протест Советской России в связи с визитом крымской делегации в столицу Германии, сохранявшиеся подозрения германских властей в отношении турецких намерений на полуострове привели к провалу этой миссии¹²⁴.

В своей внутренней политике Краевое правительство не отставало от положений Декларации.

В отношении должностных лиц, не выполняющих ее, возбуждалось уголовное преследование¹²⁵. Репрессивный акцент раздражал общественность. Но протесты или попытки протеста — Феодосийской и Симферопольской дум, Ялтинской городской управы — пресекались быстро и жестко. Члены Ялтинской управы С.Н. Веселов, К.Н. Перцев, В.А. Афанасьев, С.Л. Орловский и городской голова В.В. Нейкирх были преданы суду «за бездействие»¹²⁶.

Председатель Симферопольской городской думы П.И. Новицкий¹²⁷ по распоряжению министра В. С. Татищева был привлечен к суду за то, что посмел объявить об открытии думского заседания 29 июня, когда, согласно Декларации, все городские думы были распущены¹²⁸.

Губернский комиссариат был упразднен. Подверглись запрещению даже слова «губернский» и «таврический». (Это приводило к анекдотическим ситуациям. «В газетах стали появляться заметки в таком роде: “В... появился ящур на рогатом скоте... ветеринар выехал в северную часть... для организации борьбы» и т. д.”»¹²⁹.) Но Таврическая губернская земская управа продолжала действовать, не меняя названия, распространяя при этом свое влияние на материковые уезды, и даже сумела выбить у правительства субсидии. В Симферопольском, Евпаторийском и Перекопском уездах успели пройти выборы по Временным Правилам.

Для управления уездами на должности уездных комиссаров назначались наиболее доверенные офицеры, в том числе и из числа крымских татар¹³⁰. В Севастопольском и Керчь-Еникальском градоначальствах распоряжались правительственные комиссары.

28 июня Совет министров постановил возвратить землевладельцам землю, национализированную при власти большевиков¹³¹.

Согласно обязательному постановлению министра внутренних дел, то есть самого Сулькевича, от 5 июля все лица, имеющие «похищенное или отнятое имущество в период времени начиная с 9 января 1918 г. должны таковое предоставить в 3-дневный срок в уголовную милицию или заявить в течение этого времени о местонахождении его», а лица, «самовольно занявшие без согласия домовладельцев или квартировладельцев квартиры, комнаты и др. помещения, должны в 7-дневный срок освободить их и передать прежним хозяевам», домовладельцы же, квартировладельцы и все вообще лица, «...в помещениях которых или на хранении у которых оказались бы награбленные вещи, обязаны в 3-дневный срок заявить о том уголовной милиции. Виновные в нарушении сего подлежат судебному преследованию…»¹³².

Что касается большевиков, то они находились вне закона и действовали в глубоком подполье¹³³. 6 июля Сулькевич в качестве министра внутренних дел направил Севастопольскому и Керчь-Еникальскому правительственным комиссарам, уездным комиссарам циркуляр о необходимости «принять меры к нераспространению среди населения» московской газеты «Известия ВЦИК»¹³⁴.

В это же время внутри кабинета нарастала политическая конфронтация. 11 сентября разразился правительственный кризис. В отставку подают С.В. Горчаков и В.С. Налбандов, 12 сентября — Т.Г. Рапп и П.Н. Соковнин, а по возвращении из Берлина (2 октября) и В.С. Татищев. 16 сентября Сулькевич откровенно пишет Горчакову: «Принимая Вашу отставку, я, со своей стороны, нахожу, что дальнейшее участие Ваше в работах Правительства при обнаружившихся крупных расхождениях во взглядах становится невозможным. Наступающие серьезные события в жизни Крыма требуют от Правительства полной солидарности, а потому реорганизация Кабинета была неизбежна»¹³⁵.

Свою версию раскола изложил в письмах Налбандову Татищев. Его неудовольствие вызвала сумма обстоятельств: «издание законов, явно нарушающих интересы наименее обеспеченной части населения», «полное безразличие к действительным нуждам населения», учреждение Правительствующего Сената с назначением «в него лиц, не имеющих ничего общего с Крымом», наводнение администрации креатурами Сулькевича, «громадные» оклады содержания министров, наконец, отправка в Турцию, «без ведома и согласия» Совмина, дипломатического поверенного, аккредитованного при МИДе, члена Курултая А.С. Айвазова¹³⁶ (удостоенного за свою деятельность — правда, почему-то только в декабре 1918 года — турецкого ордена «Меджидие»)¹³⁷.

1 ноября Сулькевич на заседании Совета министров подверг резкой критике находящегося в отставке В.С. Татищева. Дело в том, что в Берлине бывший министр официально учредил Общество для товарообмена между Германией, а затем, покинув Краевое правительство, без его ведома самовольно приступил к ликвидации этого общества. В постановлении, принятом по данному поводу, действия Татищева были признаны превышением полномочий, содержащим признаки преступления¹³⁸.

По мнению К.К. Линёва и В.Ф. Шарапы, правительство Сулькевича «уже в сентябре 1918 г. находилось в состоянии летального исхода» и только «поддержка оккупационных германских властей продлила эту агонию до середины ноября 1918 г.»¹³⁹.

Воспоследовала министерская чехарда: министром юстиции стал А.М. Ахматович, литовский татарин, как и Сулькевич, министром снабжения — бывший уполномоченный по земледелию в Крыму Е. Молдавский, управляющим этого же министерства — член Феодосийской землеустроительной комиссии В.Л. Домброво, временно исполняющим обязанности министра земледелия и краевых имуществ — И.А. Богданович, управляющим Министерства финансов, торговли и промышленности — Д.И. Никифоров (по отъезду в Киев 2 октября его заменил управляющий казенной палатой А.П. Барт¹⁴⁰), краевым контролером — татарский общественный деятель М. М. Кипчакский, министром народного просвещения и исповеданий — Н.В. Чарыков¹⁴¹, управделами (вместо краевого секретаря) — Н.А. Воейков¹⁴².

Кабинет Сулькевича был вынужден постоянно держать в поле зрения национальные проблемы (будучи сам, по оригинальному выражению В.А. Оболенского, «анациональным»¹⁴³), тем более что на этом настаивали германские власти. Сулькевич в решении национальных проблем пошел, пожалуй, далее всех образований на территории полуострова в годы Гражданской войны. В этой связи крайне странным выглядит пассаж из откровенно тенденциозного сочинения В.Е. Возгрина о том, что власть занималась «чем угодно, кроме национальной проблемы» крымских татар¹⁴⁴.

30 июля Сулькевич уведомил Директорию о признании Краевым правительством культурно-национальной автономии крымских татар и заверил, что МВД не будет препятствовать утверждению уставов национально-общественных организаций¹⁴⁵. На следующий день уездным и окружным начальникам и начальникам городских полицейских отделений было приказано: «Ввиду происходивших случаев вмешательства чинов полиции в дела Крымско-татарской Национальной Директории, предписываю всем чинам полиции оказывать должностным лицам означенной Директории полное содействие по исполнению возложенных на них обязанностей»¹⁴⁶. Заметный контраст с отношением к крымскотатарскому узлу как большевиков в 1918 году, так и администраций А.И. Деникина и П.Н. Врангеля в дальнейшем.

В ноябре Д.И. Никифоров занимается составлением устава Татарского национального банка¹⁴⁷.

Немецким колонистам возвращались земли, конфискованные у них в Первую мировую войну. Их положение в период германской оккупации стало, естественно, вполне устойчивым.

Однако радикально-националистические элементы стремились к большему, что показывает хотя бы цитировавшаяся выше «записка» Хильми – Айвазова – Сейдамета. Выехавший в Германию Сейдамет в Крым более не возвращался¹⁴⁸. Как оказалось, он втайне от кабинета вез бумаги правой крымскотатарской группы и обращение за подписью трех лиц, именовавших себя Центральным управлением германской связи края. Последние, П. Штолль, А.Я. Нефф и Э. Штейнвальд, от имени «немецкого населения» высказывали солидарность «с татарами в отношении об отделении полуострова от Великороссии и Украины и образовании из него особой государственной единицы», прося у Берлина «защиты и помощи»¹⁴⁹.

Такие «дипломатические» маневры министра иностранных дел вызвали предельное возмущение пребывавшего там же, в Берлине, Татищева. Он пишет Налбандову, узнав о шагах Сейдамета, 2 сентября, что предъявление подобных бумаг «моим товарищем по кабинету, находящимся со мною в одной политической миссии, тайно от меня, создало здесь впечатление о полном отсутствии солидарности... членов Правительства и тем значительно подорвало авторитет его. {...} Такой образ действия Д. Сейдамета глубоко оскорбил меня, как русского человека, выставляя меня предателем своей родины; им я никогда не был и не буду». Подчеркнув постоянный «примирительный» характер своей позиции в правительстве, Татищев резюмировал несовместимость ее с «узкошовинистической политикой» Сулькевича и Сейдамета. Это послужило еще одной причиной его отставки¹⁵⁰.

Национальные трения, как и политические разногласия, все более ставили под сомнение перспективы первого Краевого правительства. Что касается обвинений в «шовинизме» Сулькевича (не знавшего даже татарского языка), то они представляются нам не слишком убедительными. Речь шла скорее о поисках точки опоры, вполне извинительных в запутанной ситуации 1918 года. А.И. Деникин подчеркивал, что в Крыму «правительственная политика не носила официальных признаков национального шовинизма»¹⁵¹.

В сентябре наметились позитивные — очень слабые — сдвиги в отношениях с Украиной. Прекратилось ожесточенное таможенное противостояние, действовала телеграфная связь, стали доходить письма. Правда, таможня под Мелитополем сохранилась.

Германская сторона, предпринявшая ряд усилий для прекращения экономической блокады полуострова со стороны Украины, теперь настоятельно требовала создание союза Крыма с Украинской Державой. В случае отказа Сулькевича от проведения этого курса рассматривался вопрос о назначении вместо него премьер-министром В.С. Налбандова¹⁵².

16 сентября Г. Кош в ультимативной форме передал Краевому правительству указания германского командования в Киеве. Они заключались в следующем: Крымское правительство не является государственным, а именно краевым, без собственного министра иностранных дел и без права политических отношений с другими государствами; «политическое соединение Крыма с Украиной» возможно «на основах автономного внутреннего управления» Крыма, причем «норма соединения должна быть разработана совместно с представителями Украинского Правительства»; Краевое правительство должно состоять «на равных началах из русских, татар, немцев», потребовав дать ответ до 17 часов. В 18 часов 15 минут того же дня на заседании Краевого правительства в присутствии представителя Германского имперского хозяйственного ведомства тайного советника Отто Видфельда, представителей Киевского военного округа германских войск майора фон Девица, капитана принца Рейса, капитана Зигмунта и лейтенанта Кумрова было решено поручить посредничество по организации переговоров с Украинской Державой Видфельду и Девицу, а также сформировать крымскую делегацию для участия в них.

17 сентября Совет министров уведомил Г. Коша о том, что, хотя правительство в своей Декларации «объявило себя Краевым, а не Государственным», оно «поставило своей задачей сохранение самостоятельности Края до выяснения международного его положения»; «политическое соединение Крыма с Украиной» может быть установлено на «этих лишь основаниях», однако «...такому соединению не противоречило бы общее Министерство Иностранных Дел с участием в нем Крыма и с представительством последнего в посольствах и консульствах Украины»; принцип пропорционального представительства русских, татар и немцев «всегда соблюдался и изменять его не предполагается Советом [министров] и ныне»¹⁵³.

26 сентября крымская делегация направилась в Киев. В нее вошли: А.М. Ахматович, председатель, далее — Н.В. Чарыков (12 октября сменил отбывшего в Крым Ахматовича на посту председателя), Л.Л. Фриман, В.Л. Домброво, позднее — Д.И. Никифоров; а также представители Курултая (Ю. Б. Везиров) и Центрального органа Союза крымских немцев¹⁵⁴ (Т.Г. Рапп, А.Я. Нефф). Линия поведения делегации была санкционирована Сулькевичем и Краевым правительством.

Представительную украинскую делегацию возглавил Ф.А. Лизогуб. В ее состав также входили: военный министр А.Ф. Рогоза, министр иностранных дел Д.И. Дорошенко, министр финансов А.К. Ржепецкий, министр торговли и промышленности С.М. Гутник, министр внутренних дел И.А. Кистяковский, товарищ министра иностранных дел А.А. Палтов и представитель Морского министерства контр-адмирал Н.И. Черниловский-Сокол. От германского командования присутствовал принц Генрих Рейс (убыл в отпуск после заседания 12 октября). Это свидетельствовало о высокой степени серьезности отношения сторон к переговорам, начавшимся 5 октября¹⁵⁵. Они шли с большим напряжением, демонстрируя два противостоящих направления. Если Симферополь предлагал начать работу с обсуждения экономических вопросов, то Киев настаивал на приоритете вопросов политических, подразумевая под последними присоединение Крыма к Украине с последствиями. Украинская делегация представила Главные основания соединения Крыма с Украиной из 19 пунктов. Суть их сводилась к следующему: «Крым соединяется с Украиной на правах автономного края под единой Верховной властью Его Светлости Пана Гетмана»; международные отношения, управление армией и флотом, законодательство, финансы находятся в ведении Украины (правда, Крым мог иметь собственные вооруженные силы); сферы местного самоуправления, торговли, промышленности и земледелия, народного просвещения, религиозная, национальная, здравоохранения, путей сообщения (кроме железных дорог), определение государственного языка подлежат ведению Крыма, и на них «не распространяются общие законы Украинской Державы»; при гетмане состоит статс-секретарь по крымским делам, который назначается гетманом из числа трех кандидатов, предложенных Крымским правительством¹⁵⁶.

Как видим, Киев предлагал Крыму весьма широкую автономию. Однако крымская делегация, исходя из того, что «по отношению к Украине Крым совершенно независим и самостоятелен», расценила Основания как не «проект соединения», а «проект порабощения». Принятие украинского проекта (особенно пунктов о признании верховной власти гетмана и передаче части крымской собственности Украине), подчеркнула делегация в своем отчете, повлекло бы «...за собой такое изменение в политическом положении Крыма и такой ущерб его материальным интересам, что осуществить подобное изменение без ясно выраженной воли Крымского народа Делегация не считала себя правомочной»¹⁵⁷.

Симферополь, отвергнув Основания, выдвинул Контрпредложение Крымской Делегации, предлагая «установить с Украинской Державой федеративный союз» и заключить двусторонний договор¹⁵⁸. Делегация Украины проигнорировала этот документ и 10 октября прервала переговоры. Последнее совещание представителей (без Лизогуба) состоялось 12 октября, затем был заключен ряд частных соглашений. Встреча 16 октября уже не могла иметь никаких последствий: зашатались оба правительства.

Переговоры, таким образом, не привели к компромиссу. Положительный эффект имел тем не менее сам факт дипломатического контакта. Крымская делегация зафиксировала, что она «...считает необходимым обратить внимание на то обстоятельство, что при переговорах ее с Делегацией Украинского Правительства с полной определенностью выяснилось... Украина отнюдь не рассматривает Крым как свою принадлежность, а, напротив, считается с фактически существующим положением, в силу которого Крым является отдельным, независимым от Украины самостоятельным краем»¹⁵⁹.

Любопытна платформа крымских земцев (за ними в первую голову стояла кадетская организация), которые, исходя как из экономических, так и из политических соображений, в письме премьеру Украины высказались за соединение Крыма с Украиной, поскольку «только объединенный с Украиной Крым может снова стать частью нашей возродившейся родины» (России). При этом подписавшие соответствующий меморандум оговаривали: «Простое включение Крыма наравне с другими частями Украины в Украинское государство не соответствовало бы желаниям большинства населения. {...} Такое присоединение принесло бы ущерб самому украинскому государству; в состав его вошло бы население явно ему враждебное, ибо ни русские, ни немцы, ни татары украинцами быть не желают. Напротив, автономия Крыма — это путь к умиротворению внутренней вражды. На этом пути примирятся как крымские сепаратисты, так и те, кто живет надеждой на воссоздание великой России»¹⁶⁰.

Однако появились другие обстоятельства — и кадеты кардинально меняют позицию. В. А. Оболенский пояснял на совещании земских деятелей в октябре: «Некоторое время тому назад, когда велись переговоры с Украиной, было созвано совещание земских управ и городских голов краевого земства, которое выработало докладную записку к украинскому правительству. По нашему мнению, объединение России должно было идти через Украину, поэтому мы тогда решились на присоединение Крыма к Украине при условии сохранения за Крымом автономии.

Но теперь политическая ситуация изменилась. Теперь, когда грядет всеобщий мир, нам нечего соединиться сепаратно с отдельной частью быв. России, в особенности с такой, которая стоит против объединения России»¹⁶¹.

Сулькевич неуклонно проводил политику суверенизации Крыма, чему служило формирование судебной системы и собственной армии. Постановлением Краевого правительства от 12 июля был создан Крымский краевой военно-окружной суд «для рассмотрения дел лиц, виновных в преступлениях против личности и собственности, совершенных за время с 25 октября 1917 года, и в попытках ниспровержения установленной Краевой власти»¹⁶²; учреждается Крымский Правительствующий Сенат (сентябрь), Крымская судебная палата, Верховный уголовный суд; вносятся дополнения и изменения в Устав уголовного судопроизводства¹⁶³, гражданского судопроизводства, Устав о наказаниях¹⁶⁴. 26 сентября правительство принимает постановление «Об учреждении управления Крымской краевой внутренней стражи, окружных, уездных, городских и судебно-уголовных отделов и отделений названной стражи»¹⁶⁵. 9 октября в составе правительства утверждается Министерство внутренних дел¹⁶⁶.

Военная деятельность кабинета генерал-лейтенанта Сулькевича, по понятным причинам, отличалась исключительным напором и многообразием. Благодаря сохранившимся в ГААРК приказам военного министра Крымского краевого правительства¹⁶⁷, она неплохо документирована. Быстро подбирается штат Военного министерства, вводятся должности уездных военных начальников, на которые назначается немало татар. 24 июля помощником военного министра (то есть Сулькевича) с возложением непосредственного руководства Военным министерством назначается генерал-майор, тоже литовский татарин, А.С. Мильковский¹⁶⁸, 21 июля временно исполняющим обязанности товарища военного министра становится генерал-майор С.Л. Николаев¹⁶⁹. Заместителем военного министра по морским делам назначен контр-адмирал С.И. Бурлей¹⁷⁰. Был сформирован Отдельный Крымский пограничный дивизион (командир которого, ротмистр Н.А. Арнольди, «за отличие по службе» постановлением Совмина от 15 июля получил звание подполковника¹⁷¹), 26 октября авансируется 400 тыс. рублей на приобретение обмундирования и обуви для его солдат¹⁷². Создана караульная команда при Военном министерстве. Согласно постановлению правительства от 30 октября при военном министре образован Военный совет в составе военного министра (председатель), товарища военного министра, начальника канцелярии, начальников отделов и юрисконсультанта, который должен был заниматься штатами, финансами, учреждением новых должностей или их замещениями и т. д. 4 ноября А.С. Мильковский утверждает положение об этом Совете¹⁷³.

Подчеркнуто особая политика проводится в отношении военнослужащих татар. В частности, к Военному министерству прикомандировываются мусульманские священнослужители, утверждается штат причта полковой мечети Крымского конного полка. Узакониваются офицерские звания, присвоенные его бойцам (эскадронцам) Дж. Сейдаметом еще в начале января 1918 года, когда он занимал пост директора военных дел.

С целью укрепления дисциплины была отменена Декларация прав военнослужащих и другие приказы Временного правительства (26 октября)¹⁷⁴ и введены Временные правила о судах чести для офицеров бывшей Русской армии, находящихся на территории Крыма (12 ноября)¹⁷⁵.

Учреждается даже специальная комиссия (председатель — начальник штаба подполковник В.И. Базаревич) для разработки формы крымских войск. Пока же разрешалось донашивать форму Русской армии, но с изменениями. По решению 16 октября, для генералов, офицеров, врачей сохранялась кокарда овальная, но «с заменой двух черных ободков в середине — голубыми», такая же, но круглая — для военных чиновников, для солдат — овальная, с «наружным ободком белым металлическим». Погоны, лишившись номеров и шифровки, приобрели отметку рода войск (у генералов и офицеров); для солдат вводились погоны алого цвета с синей выпушкой¹⁷⁶.

31 июля самим Сулькевичем был составлен текст присяги на верность Крымскому краевому правительству. Он гласил: «Честью моею клянусь и торжественно перед всеми согражданами обещаюсь всемерно в своих суждениях и деяниях блюсти благо Крымского Края и повиноваться Крымскому Краевому Правительству не токмо за страх, но и за совесть, памятуя, что в исполнении этого моего обета лежит ныне залог сохранения достоинства и благополучия Края и личного благополучия его гражданина»¹⁷⁷. Из Министерства юстиции поступили возражения: почему не упомянут Господь Бог? Сулькевич 14 августа поясняет: «Я находил необходимым не придавать как самому тексту присяги, так и акту привода к ней граждан, религиозного характера...»¹⁷⁸ , акцентируя тем самым светский характер создаваемой многоконфессиональной государственности.

Милитаризация и «авторитаризация» режима имели, очевидно, дальний прицел. Конечно же, это не могло устроить немцев, которые, по словам самого главы правительства, «категорически запрещали в Крыму» формировать вооруженные силы¹⁷⁹. Впрочем, амбициозным планам Сулькевича не суждено было осуществиться.

Экономика Крыма, несмотря на экстремальность ситуации, сохраняла жизнеспособность. Не питавший симпатий к Сулькевичу и его политике В.А. Оболенский писал: «Вспоминая теперь, как жилось в это время обывателям в Крыму, я должен признаться, что жилось сносно, лучше, чем в предыдущие и последующие периоды революции и гражданской войны в Крыму»¹⁸⁰.

Правительство активизировало свою вначале довольно беззубую экономическую политику. Централизовав заготовку хлеба в руках Крымской краевой продовольственной управы, оно ввело твердые закупочные цены. Большие запасы зерна с вакуфных земель собрала в свои амбары Директория, настаивая на исключительном праве оказывать помощь нуждающимся крымским татарам без посредничества властей¹⁸¹. Неплохим оказался урожай фруктов. Но таможенные свары на время существенно сбили цены: Крым затоварился.

В торгово-промышленной сфере правительство стало активно использовать политику налогов, акцизов, пошлин. К 9 августа был восстановлен Севастопольский торговый порт. 14 августа создается Керченское казенное рыболовство, «самостоятельное казенное коммерческое предприятие... на рациональных началах и урегулировании рыночных цен», причем со своим флагом¹⁸². Проблемы с топливом подтолкнули Совмин к организации инженерной разведки Бешуйских угольных копей. 11 октября было принято постановление об ассигновании 10 тыс. рублей на разведку залежей бешуйского бурого угля¹⁸³.

Выделялись средства на ремонт шоссе¹⁸⁴, на нужды портов Крыма¹⁸⁵.

Специальным правительственным постановлением регулировался порядок продажи казенных вин из подвалов краевых, бывших удельных (национальных), имений¹⁸⁶.

7 октября Совмин принимает постановление «О порядке отпуска за границу Крыма соли». Беспошлинно ее можно было вывозить только по соглашению с Краевым правительством¹⁸⁷.

Итак, кабинет Сулькевича, избегая крупных реформ, в самой широкой степени использовал методы государственного регулирования экономики. Это подтверждает и постановление «Об уголовной ответственности за нарушение предельных цен и спекуляцию» от 5 сентября, касающееся продуктов и товаров первой необходимости и грозившее его нарушителям большими денежными штрафами и (или) тюремным заключением¹⁸⁸. (Спекуляция была, однако, неистребима: аналогичные решения принимали все последующие правительства и администрации Крыма, но безрезультатно.)

Ощущая острую нехватку наличности, правительство 16 августа принимает решение о выпуске обязательств на сумму до 20 миллионов рублей купюрами в 500, 1000 и 5000 рублей, которыми продовольственная управа расплачивалась за сданный хлеб. Совмин обещал погасить суммы начиная с 1 января 1919 года. В обращении они находились только при первом Краевом правительстве. Имели в Крыму хождение и краткосрочные обязательства Государственного казначейства России (1000 и 5000 рублей), равно как и бумаги Займа Свободы 1917 года, проштемпелеванные Крымским краевым банком. Предприятия и конторы выпускали свои боны¹⁸⁹. А 9 сентября, подстегнутый отказом Берлина представить заем, Совмин поручил управляющему Минфином Д. И. Никифорову: «В спешном порядке и не позднее следующего заседания предоставить проект изготовления денежных знаков Крымского Краевого Правительства»¹⁹⁰.

Инфляция, хотя и не достигнув пока в Крыму галопирующего уровня, сильно сказывалась на благосостоянии. Свидетельство тому — забастовки на Севастопольском морском заводе, портовых рабочих Керчи (май–июнь), рабочих табачных фабрик Феодосии (июнь, август), железнодорожников (июль–август), аптечных работников Ялты и Севастополя (август), типографских рабочих Симферополя (сентябрь) и др.¹⁹¹ Это благоприятствовало деятельности большевиков¹⁹², но и их зимне-весенние «опыты» были еще свежи в памяти крымского населения и не вызывали особого расположения.

Германскому командованию — истинному хозяину положения в Крыму — забастовки, разумеется, не нравились, особенно если они непосредственно задевали его интересы. Так, командование расценило отказ от работы железнодорожников как выступление против германских войск и пригрозило суровыми карами. Не без основания оно опасалось агитации большевиков среди своих войск. 11 сентября 1918 года московская «Правда» сообщила о том, что 28 июля на известном крейсере «Гебен», находящемся в Севастополе на ремонте в сухом доке, собрался тайный матросский митинг, обнаруженный офицерами. 60 человек арестовано, часть из них расстреляна, остальные заключены в тюрьму. После этого команде запретили сходить на берег.

Но нельзя не отметить случаи вмешательства немецких военных в дела гражданских властей. Так, Симферопольская городская управа жаловалась командованию на комендатуру: «С момента появления в Симферополе германских войск городскому самоуправлению предъявляется ряд требований. Они делаются все разнообразнее и все растут. Растет и вмешательство во внутренние дела города. Необходимо принять меры к восстановлению известных границ обязательных и необязательных повинностей»¹⁹³.

Недовольство действиями германских военных выражают крымские социалисты. Таврический областной комитет РСДРП в своем письме от 18 октября 1918 года в адрес ЦК Независимой социал-демократической партии Германии с горечью констатировал: «Местной печати предъявлены германским командованием двадцать два пункта, обсуждение которых в печати не допускается. Эти двадцать два пункта, обнимая собой все стороны как внешней, так и внутренней политической жизни, низвели местную печать до положения безгласных органов, лишенных возможности освещать текущие события». Командование запретило перепечатывать материалы не только из газеты «Форвертс» — центрального органа Германской социал-демократической партии, но и из умеренно-либеральной «Фоссише Цейтунг», буржуазной «Берлинер Тагеблатт». «Не допускается не только критика Брест-Литовского договора, но и все, имеющее к нему отношение; запрещено касаться положения на Украине. Не допускаются не только для критики, но и для сухого изложения многие факты внутренней жизни, не имеющие никакого отношения ни к германскому командованию, ни к престижу Германии».

«Крымское командование запрещает местной печати пользоваться материалами, открыто печатаемыми в украинских газетах. Местные газеты принуждаются к печатанию заметок, а иногда статей, предлагаемых местными германскими властями (например, о вопросах, связанных с местными стачками на почве экономических требований); принудительно печатаются объявления, призывающие местное население к доносам за вознаграждение». Цензура свирепствует, приостанавливался выпуск социал-демократической газеты «Прибой» и эсеровской «Вольный Юг» (Севастополь), но «буржуазная пресса находится в привилегированном положении и ей часто разрешается печатание сведений и заметок, которые не допускаются в социалистической прессе», — жалуются далее меньшевики.

Кроме того, «за председательствование на собрании, созванном якобы без разрешения германских властей», но с согласия гражданской администрации, на 20-дневный срок подвергся заключению председатель Севастопольского комитета РСДРП Н. Л. Канторович¹⁹⁴.

Свое письмо крымские социал-демократы завершают такими словами: «Доводя об этом до вашего сведения, мы надеемся, что Центральный Комитет Независимой соц.-демократической партии примет меры для освещения происходящего здесь, в Крыму, положения и для смягчения существующего административного гнета»¹⁹⁵.

Жителей полуострова не могло также не раздражать стремление германского командования как можно больше вывезти из Крыма продовольствия и оборудования, необходимого Германии для продолжения военных действий.

Уже через неделю после занятия Севастополя германскими военными из кооперативных складов были увезены 500 000 банок консервов, четырехмесячные запасы сахара, 900 пудов чая. Из всех мельниц и складов изымались имевшиеся там запасы хлеба. Это не могло не вызвать ухудшение положения с продовольствием на полуострове. Ситуацию к тому же осложнял запрет украинского правительства на ввоз хлеба в Крым. В результате начался рост цен на продукты питания. Попытки правительства убедить командование поумерить аппетиты осаждались грубыми окриками.

Забиралось все, что можно было забрать. Только из Севастопольского военного порта вывезено различных запасов на 2 миллиарда 550 миллионов рублей. В Германию переправлялось оборудование Симферопольского аэропланного завода А.А. Анатра, Керченского металлургического завода, готовые аэропланы и запасные части к ним, радиостанции, автомобили, телеграфное оборудование¹⁹⁶. Отправлялось в Германию и имущество бывших дворцов императорской фамилии на Южном берегу Крыма. Так, 30 июня 1918 года вахмистр Водрих, явившийся с группой солдат в имение «Ливадия», приказал вывезти мебель из парадного кабинета Николая II и некоторые вещи, составляющие личную собственность императрицы Александры Федоровны. На протест заведующего дворцом Б.Б. Рудзинского вахмистр заявил, что ему поручено забрать обстановку, которую он сочтет подходящим. Среди изъятого оказались диван, кресло, стулья, столы, комод, вазы, персидские ковры, картины, в том числе две — кисти И.К. Айвазовского¹⁹⁷. С царской яхты «Алмаз» содрана вся обшивка, похищена мебель.

Ценности Бахчисарайского ханского дворца расхищались офицерами 7-го егерского полка. Проследовавшие через Бахчисарай немецкие воинские части похитили дворцового имущества на сумму 2785 рублей¹⁹⁸.

М.М. Винавер вспоминал: «…генерал Кош распоряжался отправкою в Берлин ежедневных поездов, нагруженных обстановкой императорских дворцов и яхт и многообразным крепостным и портовым имуществом Севастополя. Солдаты-немцы ежедневно отправляли родным маленькие посылочки с хлебом и другими продуктами края…»¹⁹⁹.

Мрачное зрелище представляла гостиница «Гранд-Отель» в Севастополе. В акте от 17 декабря 1918 года комиссии Севастопольской городской управы по установлению убытков, причиненных германцами, отмечалось: «Впечатление, которое производит гостиница, не поддается никакому описанию, настолько испорчены все помещения и инвентарь; трудно даже предположить, что в этих помещениях жили люди и только что его освободили»²⁰⁰.

Однако действия германских военных в те годы не идут ни в какое сравнение с жесточайшим оккупационным режимом, установленным немецким командованием в Крыму в 1941–1944 годах.

Вернемся, однако, к внутренней политике Краевого правительства. Оно пыталось вводить компенсации, например, служащим (которые тем не менее «буквально голодали»²⁰¹, причем при всех режимах), продовольственные пайки и другую помощь бедствующим категориям населения. 7 августа были введены карточки на печеный хлеб (из расчета 1 фунт на человека в день). Ввиду возрастающей дороговизны жизни постановлением от 19 октября служащим всех правительственных учреждений единовременно разрешается выдать пособие в размере месячного оклада²⁰². Постановлением от 11 октября назначались продовольственные пособия семьям солдат, находящихся в плену²⁰³. Открывается кредит в 75 тыс. рублей на содержание больных и выплату жалованья служащим Севастопольского морского госпиталя²⁰⁴, для него же из Краевой продовольственной управы отпускается 8 тыс. аршин бязи и 2400 аршин сукна для тысячи комплектов нательного белья и трехсот теплых халатов²⁰⁵, выделяется 35 тыс. рублей земству на противохолерные мероприятия²⁰⁶. 9 ноября по представлению министра внутренних дел утверждается расписание должностей и окладов содержания уездных, городовых, окружных врачей, уездных и окружных фельдшеров, выделяются средства на их содержание (с 1 октября), а также на единовременное «воспособление» в размере месячного жалованья. Средства в сумме 28 тыс. 350 рублей нашлись и для медработников Феодосийской морской врачебно-наблюдательной станции²⁰⁷.

2 августа в Симферополе открылась биржа труда. Парадоксально, но обращались туда немногие. Безработица в Крыму, несмотря на перенасыщенность беженцами, не достигла масштабности: часть населения с приходом немцев подалась в Россию, часть — принялась торговать чем попало, часть — была занята на полевых и садовых работах²⁰⁸. Немало трудоустроили профсоюзы, руководимые по-прежнему меньшевиками. Но с ноября безработица стала расти.

Учитывая многолетние ходатайства общественности и значительное количество оказавшихся на полуострове деятелей науки, 30 августа Крымское краевое правительство принимает постановление «Об учреждении Таврического университета»²⁰⁹, в создании которого немаловажную роль сыграл С.С. Крым, выделяет средства на его устройство и содержание. Университет в присутствии Сулькевича и Коша торжественно открыт в здании Дворянского театра в Симферополе 14 октября²¹⁰. Первым его ректором стал доктор медицины, профессор Р.И. Гельвиг²¹¹. Керченскому Кушниковскому девичьему институту Совет министров ассигнует 62 тысячи 500 рублей²¹². 11 ноября правительство принимает постановление об учреждении для детей убитых и увечных воинов 400 стипендий Военного министерства для обучения в учебных заведениях Крыма: по 178 для мальчиков и девочек в низших учебных заведениях, 10 — в мужских гимназиях, 6 — в реальных училищах, 4 — в коммерческих училищах, 16 — в коммерческих училищах, 4 — в женских коммерческих училищах, 4 — в Таврическом университете²¹³.

2 октября принимается постановление «О предоставлении Министерству народного просвещения права допускать к переизданию, без получения разрешения авторов и издателей, книги, признанные им необходимыми в качестве учебников и имеющими общеобразовательное значение»²¹⁴.

Выделяются средства на содержание музеев археологических раскопок в Херсонесе и Евпатории, музея обороны Севастополя²¹⁵, Карасубазарской мужской гимназии (за 1916–1917 годы)²¹⁶, на ремонт Симферопольской татарской учительской семинарии²¹⁷. Несмотря на цензурные ограничения, выходят разнообразные периодические издания²¹⁸. Действовала Таврическая ученая архивная комиссия (ТУАК)²¹⁹, членом которой с 1912 года являлся Сулькевич. 6 ноября управляющий канцелярией МВД Л.Е. Кричинский (член ТУАК с февраля 1919 года) дал распоряжение начальнику Евпаторийского уезда «принять… меры к охране развалин» древней городской стены с двумя башнями в Евпатории «возле Приморской санатории (на Дувановской ул.)» и «к недопущению их расхищения». Об этом уведомлялся и директор Херсонесского музея и раскопок Л.А. Моисеев, который в это же время адресовал на имя главы правительства «Положение о главной дирекции музеев, раскопок и охраны памятников искусства и старины в Тавриде», направленное на рассмотрение в Министерство народного просвещения²²⁰.

Тем временем Германия, Австро-Венгрия и Турция стремительно катились к военному поражению и общественным потрясениям. Экономические показатели поползли вниз. Под боком действовала Добровольческая армия. Все эти разнородные факторы сильнейшим образом резонировали в крымской общественно-политической среде.

Во-первых, падал авторитет — и так невысокий — правительства Сулькевича. «Все, кроме татар, — несколько утрируя, пишет В.А. Оболенский, — принимавших всерьез его лубочно-национальный фасад, относились к нему враждебно, одни за реакционность, другие за германофильство и сепаратизм, третьи за особые дефекты, связанные с личностью его главы, генерала Сулькевича. Говорили о неимоверно развившемся взяточничестве, с негодованием наблюдали за безнаказанным процветанием во всех городах Крыма игорных притонов, и «знающие» люди по секрету сообщали знакомым о том, что владельцы этих притонов связаны какими-то таинственными нитями с главой правительства. Возможно, что эти слухи были недостаточно проверены, но, во всяком случае, непопулярность правительства росла не по дням, а по часам»²²¹.

Журналисты не жалели самых темных красок, перечисляя грехи режима. «Все правление г. Сулькевича проникнуто антидемократическим духом, — настаивал один из них. — Первая конкретная ошибка заключается в роспуске городских дум и земских собраний, вторая — в полнейшей неорганизованности краевых финансов.

Если первая ошибка сразу поставила в оппозицию правительству широкие слои демократии, то вторая подорвала к нему доверие всего населения и, главным образом, буржуазии (на поддержку которой и рассчитывал Сулькевич! — Авт.).

Наконец, третья ошибка — неумение окружить себя подходящими помощниками. В каждом министерстве свили себе гнезда бывшие бюрократы, которые очень быстро “обюрократили» всю машину”»²²².

На тех же страницах ему вторил другой: «Старый, затхлый бюрократический режим наложил на миропонимание ген. Сулькевича отпечаток прочный, неистребимый. Его методы «управления», его орудия воздействия носят прежний полицейско-бюрократический характер... {...} Каким недомыслием, какою наивностью надо обладать, чтобы считать такое полицейско-благополучное житие возможным в настоящее время!»²²³

(Знали бы авторы, какое «житие» ждет их во время самое ближайшее...)

Сулькевич мог бы опираться на крымскотатарские структуры, что он отчасти и делал, но последние сами переживали не лучшие времена. Внутри их все более высвечивались различные социальные устремления, а программные обещания, прежде всего в аграрной сфере, оставались невыполненными. Это усиливало протест беднейшей части татарского крестьянства, несмотря на всю его забитость; подрывало изначально заданную «бесклассовость» движения. Напрасно взывала передовица газеты «Крым»: «Мы находим, что будущая Крымская республика должна выражать волю и интересы большинства населения. Уроки пережитого большевизма должны нас научить, что нельзя строить государство на диктатуре одной какой-либо группы населения. Государство должно защищать интересы всех классов, всех народов, населяющих Крым (выделено нами. — Авт.) Будущая наша Республика должна повести наш край к прогрессу как в культурном, так и в политическом и в социальном отношении, представлять из себя красивый оазис»²²⁴.

Классовые конфликты разрывали народ на враждующие группы. Газета «Миллет» сетовала: «Со дня прибытия германцев в Крым наши богачи, большей частью Феодосийского уезда, расхрабрившись, увеличили свое влияние... они, как и прежде, в течение многих лет, хотят заставить бедняков и безземельных крестьян, работающих на их земля, по-прежнему работать на них. Из-за личных счетов арестовывают людей, из-за неоплаченного долга говорят: «он, мол, большевик», отдают своих должников германцам для избиения шомполами... Газета «Миллет» в последний раз по-хорошему призывает богачей к хорошему»²²⁵.

Имеются данные о деятельности в июле Татарской рабочей партии во главе с С. Карыковым²²⁶.

Возобновивший после летнего перерыва заседания Курултай (1 сентября) погрузился в «вермишель» далеко не первостепенных вопросов: финансы, вакуфы и пр. Возмущенные левые — А.А. и У.А. Боданинские²²⁷, С.М. Меметов²²⁸, И.С. Идрисов²²⁹ и другие, — огласив красноречивую декларацию, выходят из Курултая. Осенью они вступили в РКП(б), образовав мусульманскую секцию и встав на путь подпольной борьбы против белых и интервентов (исключая комиссара Бахчисарайского ханского дворца художника У. Боданинского).

13 сентября, во время кризиса в Краевом правительстве, Курултай счел нужным себя распустить «по случаю праздника курбан-байрам». Еще один удар нанесла капитуляция Германии и Турции, на которые возлагались столь большие надежды. Так крымскотатарское движение, пережив свою золотую пору в 1917 году, сходит с авансцены.

Германская сторона была готова к результатам крымско-украинских переговоров в Киеве. Принц Рейс разработал на этот случай план действий, согласно которому Украиной началась бы экономическая блокада полуострова, устранялось правительство Сулькевича, вместо которого формировалось новое во главе с В.С. Налбандовым или С.С. Крымом, возобновляющее переговоры с Украинской Державой. К середине октября штаб германского командования в Крыму (52-го корпуса) был проинформирован об отказе в поддержке Сулькевича и необходимости формирования новой администрации под руководством фигуры, подобной С.С. Крыму²³⁰.

Опять начинается таможенная война с Украиной²³¹. «Раньше разрешали провоз, хотя для собственного употребления, а теперь отбирают все. {...} Особенно страдают от закрытия украинской границы некоторые наши кооперативы, котор. закупили на крупные суммы массу фуража и др. продуктов и теперь лишены возможности доставить их». И опять крайним оказывается правительство Сулькевича, которое не сумело воспользоваться передышкой во время переговоров и не сделало запасов. «В результате Крыму грозит голод»²³².

15 октября в Гаспре (имение графини С.В. Паниной) состоялось совещание кадетских лидеров совместно с представителями промышленников — П.П. Рябушинским²³³ и Д.В. Сироткиным, на котором набрасывается программа действий будущего правительства: возрождение единой России, которое должно идти только снизу, от самоуправлений; организация местной власти, но при опоре в военном отношении на Добровольческую армию. На платформе «единой России» сошлись с левыми (то есть умеренными социалистами), хотя сохранялись разногласия: не предрешать форму правления («демократическая», «республиканская» — пусть вопрос этот решает Учредительное собрание, но только новое, а не старое). Началась «тихая, полунемая осада властей предержащих», которая в виде митингов, собраний, деклараций и пр. «длилась более месяца...»²³⁴. На следующий день в Ялте на квартире Н.Н. Богданова кадетское руководство, предварительно заручившись согласием фон Энгелина, окончательно решило требовать отказа от власти Сулькевича поддержать кандидатуру С.С. Крыма на пост председателя нового правительства, куда должны также войти кадеты Н.Н. Богданов, В.Д. Набоков и М.М. Винавер. Оппозиция приступает к действиям.

17 октября собрание правления профсоюзов и организаций соцпартий Феодосии, констатируя в своей резолюции, что «политика Крымского Правительства, построенная исключительно на защите интересов имущих классов, полное игнорирование потребностей широких масс, разгон органов местного самоуправления, стремление к реставрации дореволюционных отношений усугубляют разруху краевого и местного хозяйства и вызывают сильное возмущение рабочего класса», призвало к воссозданию единой России при автономии Крыма²³⁵.

18 октября трехдневный съезд губернских гласных и городских голов, представителей земских управ принял развернутую резолюцию, основными моментами которой были: 1) «воссоздание единой России» и созыв Учредительного собрания; 2) восстановление гражданских свобод, распущенных городских и земских самоуправлений, всемерная демократизация; 3) созыв Краевого сейма на основании всеобщего прямого, равного и тайного избирательного права (до создания в Крыму народного представительства Временное правительство «обладает всей полнотой законодательной и исполнительной власти»); 4) ежемесячные отчеты правительства перед земско-городскими собраниями, но без политической ответственности перед последними; 5) выбор главы правительства по соглашению со всеми политическими партиями, представленными на съезде. «В председатели совета министров избирается С.С. Крым, которому поручается составление кабинета». Наконец, съезд потребовал «немедленного отказа от власти» (выделено нами. — Авт.) Сулькевича²³⁶.

Генерал еще пытается удержаться у власти, шарахаясь от кнута к прянику. Он вынашивает планы разгона земского съезда — но сил нет. Он опечатывает 19 октября типографии оппозиционных газет «Прибой» и «Крымский Вестник», но германские власти, отвернувшиеся от своего былого протеже, распоряжаются о снятии печатей и выпуске газет.

В тот же день правительство Сулькевича объявляет о созыве Краевого парламента на 7–10 декабря, создает комиссию во главе с М.М. Кипчакским по организации выборов; 22 октября заявляет о воссоздании волостных земств; 24-го — о восстановлении полномочий городских дум и земских собраний. Сулькевич согласился на «образование нового кабинета, опирающегося на все элементы населения», с обязательным представительством от национальных групп²³⁷. Провозглашается «полная свобода печати». Эсеровская организация заявляет, что, если к 29 октября не будет сформирован кабинет во главе с С.С. Крымом, она оставляет за собой полную свободу действий. За скорейшее вступление правительства С.С. Крыма в свои обязанности высказывается Симферопольская городская дума.

После июля 1918 года собрались только две куриальные думы, созданные на основании закона Краевого правительства от 15 июля (вводившего курии и цензы) — севастопольская и карасубазарская. Антидемократический закон не сработал.

31 октября комиссия по созыву краевого парламента, на заседание которой, однако, явились немногие (18–20 человек из 83-х), начала работу, решив созвать Сейм не позднее 1 января 1919 года. Но кабинет Сулькевича был обречен. 3 ноября генерал Кош заявил об отказе от его поддержки.

4 ноября Сулькевич телеграфирует в Екатеринодар (Краснодар) командующему Добровольческой армией А.И. Деникину: «Развал среди германских войск идет полным ходом… Нет никакой опоры для борьбы… Возможны вспышки и повторение неистовств большевиков… Обстановка ясно говорит за необходимость быстрой помощи союзного флота и добровольцев… Ввиду борьбы и сильной агитации левых партий, кабинет мой слагает свои полномочия, уступая место коалиционному министерству из кадетов, социалистов и татар…»²³⁸

Тем временем 7–10 ноября новый съезд земцев потребовал создания демократического правительства, которое немедленно предприняло бы шаги к «установлению связи и соглашению с образовавшимся в Уфе правительством²³⁹ в целях ускорения дела объединения всех возникших новых государственных образований и возрождения единой России на демократических началах». Съезд обвинил Сулькевича во всевозможных грехах: «полной несостоятельности во всех областях управления», «полном отрицании общественных интересов и демократических начал», неумении навести порядок и т. д. и т. п.²⁴⁰.

Единственными политическими образованиями, пытавшимися не допустить смещения Сулькевича, были крымскотатарские.

9 ноября собирается Общекрымский татарский съезд, принявший решение о немедленном созыве Общекрымского парламента с учредительными функциями. Выдвигается требование, чтобы представительство татар в краевом правительстве, возглавляемом обязательно татарином, должно быть пропорционально их удельному весу в общей массе крымского населения, а в случае игнорирования этого Курултай намеревался поддержать правительство Сулькевича. Но возможности национального движения теперь были мизерны²⁴¹.

12 ноября германское командование приказало начать вывод своих войск из Крыма, а 14 ноября официально уведомило губернскую земскую управу об устранении правительства генерала. В этот же день оглашается правительственное сообщение за подписью председателя Совета министров, в котором среди прочего извещалось: «Правительство объявляет, что оно передаст немедленно власть тому кабинету, который будет сформирован представителями общественных деятелей по соглашению с представителями национальных групп». 15 ноября до населения доведено правительственное сообщение Сулькевича о том, что «правительство, мною возглавляемое, передало управление Краем правительству, возглавляемому председателем Таврического земского собрания С.С. Крымом»²⁴².

Так безрезультатно закончилась первая и фактически единственная в ХХ столетии попытка создания в Крыму самостоятельного государства. Итог был предрешен — слишком мощные силы втягивали регион в поле своего воздействия, слишком шаткой была социальная и политическая база первого Краевого правительства. Однако настойчивые потуги его лидера — со столь трагической судьбой в огне Гражданской войны, в хитросплетении интересов и интриг добиться своих целей, создать маленький оазис стабильности и порядка, соединить национальные общности Крыма в совместной работе — не могут не вызвать уважения и заслуживают того, чтобы остаться в истории Крыма одной из самых примечательных страниц²⁴³.


1. Справку об А.Г. Зарубине см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года: Исторический очерк // Историческое наследие Крыма. — 2005. — № 11. — С. 141.
2. Борьба за Советскую власть в Крыму: Документы и материалы / Отв. ред. П.Н. Надинский. — Симферополь, 1957. — Т. I: Март 1917 г. — апрель 1918 г. — С. 268.
3. Известия ВЦИК (Москва). — 1918. — 8 мая. Командующий главной из четырех наступавших на Крым колонн германских войск Ашауэр откровенен в своих мемуарах, называя Крым «несравненной геополитической позицией». «Овладение этим плацдармом на северном побережье Черного моря, с его идеальными морскими гаванями и находящимися в них судами, — пишет он, — расширяло круг нашего влияния в таком размере, в каком мы и не предполагали» (ГААРК, ф. П-150, оп. 1, д. 67, л. 11; пер. С. Драбкиной). Между тем социалисты Ледебур, Гаазе и другие опротестовывают в рейхстаге оккупацию Крыма как противоречащую брест-литовским договоренностям.
4. Цит. по: Линёв К.К., Шарапа В.Ф. Крымское краевое правительство С. Сулькевича // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. — Симферополь, 1996. — Вып. V. — С. 226.
5. Кош Роберт фон (1866–1942). В 1914 г. назначен командиром 10-й пехотной дивизии, во главе которой вступил в Первую мировую войну. Командир I армейского корпуса (с 8 октября 1914 г.). Отличился в сражениях с российской армией в Восточной Пруссии. С 11 июня 1915 г. командир X резервного корпуса. 28 августа 1916 г. возглавил 52-е генеральное командование (подчиненные ему части до 19 января 1918 г. носили название Дунайской армии), и. о. командующего 9-й армией. Успешно руководил действиями против Румынской армии. Генерал от инфантерии (пехоты). Вышел в отставку в декабре 1918 г. («Изыскать пути к парализованию...»: Документы карательных органов Вооруженных сил Юга России и Крымской АССР о крымско-татарском движении (1920–1923) / Публ. и коммент. А.В. Ефимова и Р.Н. Белоглазова) // Москва – Крым: Ист.-публицист. альманах. — М., 2002. — Вып. № 4. — С. 163; Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне: Биограф. энцикл. словарь. — М., 2003. — С. 326).
6. Борьба за Советскую власть в Крыму: Документы и материалы / Отв. ред. М.М. Максименко. — Симферополь, 1961. — Т. II. (Май 1918 г. — ноябрь 1920 г.) — С. 44.
7. Цит. по: Вольфсон Б. Изгнание германских оккупантов из Крыма. — Симферополь, 1939. — С. 16–17.
8. Характерный пример: «От Коменданта гор. Феодосии. По приказу Генерал-Фельдмаршала фон Эйхгорн и на основании Императорского указа Вильгельма II от 28 декабря 1899 г. впредь до особого распоряжения будут судить полевым судом всех находящихся в Крыму лиц:
1) Если они обвиняются в действиях, караемых по Закону Германской империи и совершенных против германских войск или против граждан Крымского полуострова или против учреждения, назначенного Германским Императором.
2) Если они не исполнили или противодействовали приказу германского начальника и за такой проступок не полагается наказания согласно закону о маловажных проступках...» Дата: 7 мая (Бюллетень «Феодосийской Жизни». — 1918. — 9 мая).
9. Калинин Н.Н., Земляниченко М.А. Романовы и Крым. «У всех нас осталась тоска по Крыму...» — Симферополь, 2002. — С. 290.
10. Юсупов Феликс Феликсович (младший) (1887–1967). Князь, граф Сумароков-Эльстон; потомок древнего аристократического рода, одного из самых богатых людей России и Европы. Окончил частную гимназию в Санкт-Петербурге, некоторое время обучался в Санкт-Петербургском университете, в Оксфорде, на специальных курсах (пехотных) Пажеского корпуса. Генерал-майор свиты. В 1914 г. женился на племяннице Николая II княжне Ирине Александровне. За участие в убийстве Г.Е. Распутина в ночь с 16(29) на 17(30) декабря 1916 г. в его доме в Петрограде выслан в курское имение Ракитное, где под негласным надзором полиции пробыл до Февральской революции. В 1917 г. переехал с семьей в Кореизское имение, реконструкцию которого вместе с возведением нового дворца осуществил в целом к 1910 г. архитектор Н.П. Краснов (другое известное имение Юсуповых в Крыму — «Коккоз» (ныне село Соколиное Бахчисарайского района), где тем же Красновым возведен «Охотничий дом»). Эмигрировал в апреле 1919 г. вместе с членами семьи Романовых. Жил в основном во Франции. Автор мемуаров (Федорченко В.И. Императорский Дом. Выдающиеся сановники. Энциклопедия биографий: В 2 т. — Красноярск–М., 2003. — Т. 2. — С. 604; Калинин Н.А., Кадиевич А., Земляниченко М.А. Архитектор Высочайшего Двора. «Архитектор Краснов — удивительный молодец…». — Симферополь, 2003. — С. 95–102; Земляниченко М.А. «Old gentleman» Фредерикс и император Николай II. — Симферополь, 2007. — С. 174).
11. Юсупов Ф.Ф. Мемуары в двух книгах. До изгнания. 1887–1919. В изгнании. — М., 2003. — С. 242.
12. О П.Н. Врангеле см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 143–144.
13. О Николае Николаевиче Романове (младшем) см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 161–162).
14. Врангель П.Н. Воспоминания. Южный фронт (ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.). — М., 1992. — Ч. 1. — С. 95–96.
15. Юсупов Ф.Ф. Указ. соч. — С. 243.
16. Врангель П.Н. Указ. соч. — С. 96.
17. Федюшин О. Украинская революция. 1917–1918. — М., 2007. — С. 169–170.
18. Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. — М.–Минск, 2005. — С. 676.
19. Федюшин О. Указ. соч. — С. 234.
20. Об А.С.-А. Озенбашлы см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 154–155; Зарубин В.Г., Зарубина А.А. Джафер Сейдамет. Штрихи к портрету // Историческое наследие Крыма. — 2006. — № 12–13. — С. 46.
21. Крым (Симферополь). — 1918. — 10 мая.
22. Вольфсон Б. Указ. соч. — С. 15–16; Лаптев Ю.Н. Революция и гражданская война (1917–1920 гг.) в судьбе немецкого населения Крыма // Немцы в Крыму: Очерки истории и культуры. — Симферополь, 2000. — С. 77–78.
23. Федюшин О. Указ. соч. — С. 234–237.
24. Там же. — С. 226–228. Стоило турецкому министру военно-морского флота Джемаль-паше пожелать нанести в начале мая визит в Севастополь на турецком боевом корабле, как последовал приказ германского командования, опасавшегося, что крымские татары будут приветствовать его в качестве «победителя-освободителя», способствуя оживлению национального движения, принять высокопоставленное лицо, «как если бы он прибыл в германский порт», предупредив, таким образом, его вмешательство во внутрикрымские дела (там же. — С. 230).
25. О В.А. Оболенском см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 152–153.
26. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — Симферополь, 1994. — № 1. — С. 84.
27. Оболенский В.А. Указ. соч. // Там же. — 1996. — № 2. — С. 15.
28. Епанчин Н.А. Крым в 1917–1920-е годы. Воспоминания // Там же. — 2002. — № 8. — С. 158.
29. Винавер Максим Моисеевич (1863–1926). Родился в Варшаве. Там же окончил университет (1886). Присяжный поверенный в Санкт-Петербурге (1904). Юрист-государствовед с международной известностью. Выступал как адвокат. Редактировал (совместно с В. Д. Набоковым) журнал «Вестник Права». Стоял у истоков образования кадетской партии, член ее ЦК. Участвовал в деятельности еврейских общественных организаций. Депутат первой Госдумы, подписал Выборгское воззвание, за что предан суду, отбыл 3-месячное заключение в тюрьме (1908), лишен права участвовать в выборах. После Февральской революции — сенатор, член Временного Совета Российской Республики (Предпарламента). Член Учредительного собрания. Арестовывался, но отпущен после допроса. В 1918 г. жил с семьей в Алуште. Противник германской ориентации, отстаиваемой лидером кадетов П.Н. Милюковым. В 1918–1919 гг. — министр внешних сношений второго Крымского краевого правительства. После его падения в 1919 г. эмигрировал в Париж, где участвовал как публицист в различных изданиях (журнал «Еврейская Жизнь» («Еврейская Трибуна»), газета «Последние Новости»). В 1922 г. вместе с П.Н. Милюковым основал еженедельный журнал «Звено». Примыкал к левому крылу кадетской эмиграции. Автор работ по праву и воспоминаний. Умер в Ментон-Сюр-Бернаре (Франция). (Голостенов М.Е. Винавер Максим Моисеевич // Политические деятели России. 1917: Биограф. словарь. — С 65–66; Зарубин В.Г. М.М. Винавер и Крым // Историческое наследие Крыма. — 2004. — С. 14–20; Зарубин В. М.М. Винавер и Крым // Материалы Одиннадцатой Ежегодной Международной Междисциплинарной конференции по иудаике. — М., 2004. — Вып. 16. — Ч. 1. — С. 196–211).
30. Винавер М. Наше правительство. Крымские воспоминания 1918–1919 гг. — Париж, 1928. — С. 3.
31. Врангель П.Н. Указ. соч. — С. 95. Заявление насчет того, что немцы давали возможность большевицким деятелям беспрепятственно покидать Крым, оставим на совести мемуариста.
32. Оболенский В.А. Указ. соч. // Крымский архив. — 1996. — № 2. — С. 15.
33. Епанчин Н.А. Указ. соч. — С. 158.
34. Черчилль У. Мировой кризис // Мировой кризис. Автобиография. Речи. — М., 2003. — С. 159.
35. О Волошине М.А. см.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября // Историческое наследие Крыма. — 2006. — № 14. — С. 158.
36. Волошин М.А. Из неизданного. — СПб., 1999. — Вып. 2. — С. 203.
37. Цит. по: Сергійчук В. Кримська політика Павла Скоропадського // Гетьман Павло Скоропадський та Українська Держава 1918 року: Наук. зб., присвяч. 125-річчю від народження Гетьмана Павла Скоропадського та 80-річчю проголошення Української Держави 1918 р. — К., 1998. — С. 14.
38. Там же.
39. О Дж. Сейдамете см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 155; Зарубин В.Г., Зарубина А.А. Джафер Сейдамет. Штрихи к портрету. — С. 44–57.
40. О Талаате Мехмед-паше см.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Октябрьский переворот 1917 года — отзвуки в Крыму. Начало террора и первые вооруженные столкновения // Историческое наследие Крыма. — 2006. — № 15. — С. 144–145.
41. Центральный государственный архив высших органов Украины (ЦГАВО Украины), ф. 3766, оп. 1, д. 132, л. 21–23; авторы выражают признательность киевскому историку Т.Б. Быковой за предоставление копии этого документа.
42. Подробнее см.: Мамчак М.А. Флотоводці України. Історичні нариси, хронологія походів. — Снятин. — 2005. — С. 201–204, 211–214, 222–223.
43. Крым. — 1918. — 10 мая; Зарубин А. Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917–1921 гг. [Документы] // Вопросы развития Крыма: Науч.-практ. дискус.-аналит. сб. — Симферополь, 1996. — Вып. 3. — С. 33–36.
44. О Х. С. Чапчакчи см.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 176.
45. О М.А. Сулькевиче см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 147, а также наши публикации: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. К вопросу о Крымском краевом правительстве М.А. Сулькевича (1918 г.) // Крымский музей. — 1995. — № 1. — С. 46–56; Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крымское краевое правительство М.А. Сулькевича и его политика // Отечественная история (Москва). — 1995. — № 3. — С. 135–149; Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. От «форпоста мировой революции» до последнего плацдарма «белой» России // Там же. — 1999. — № 2. — С. 101–102.
46. Крым. — 1918. — 10 мая.
47. Интересно отметить, что после потопления части кораблей Черноморского флота в Новороссийске оставшиеся суда оказались германскому командованию не нужными. Как вспоминал 1-й генерал-квартирмейстер германской армии Эрих Люденфорф, «Советское правительство взяло с нас обязательство, что мы будем пользоваться этими судами только на войне, насколько этого потребует военное положение. Нужды в них у нас не оказалось» (Людендорф Э. Указ. соч. — С. 671).
48. О П.И. Бианки см.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 160.
49. ГААРК, Р-999, оп. 2, д. 94, л. 2, 5.
50. Южные Ведомости (Симферополь). — 1918. — 10 мая.
51. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1994. — № 1. — С. 78–79.
52. ГААРК, ф. Р-1000, оп. 4, д. 19, л. 6.
53. Набоков Владимир Дмитриевич (1869–1922). Родился в Санкт-Петербурге. Потомственный дворянин, сын сенатора и министра юстиции (1878–1885). Окончил юридический факультет Петербургского университета. В 1894–1899 гг. — на государственной службе, получил звание камер-юнкера. Преподавал в Императорском училище правоведения (с 1895 г. профессор уголовного права). Автор учебника, статей по уголовному праву. С 1901 г. редактор либеральной газеты «Право» и журнала «Вестник Права». Гласный Петербургской городской думы, член Союза освобождения, один из организаторов партии конституционных демократов (народной Свободы), член ЦК, товарищ председателя и редактор-издатель ее центрального органа «Вестник Партии Народной Свободы», соредактор газеты «Речь», сотрудничал в журнале «Освобождение». Участник земских съездов 1904–1905 гг. За свои политические убеждения лишен в 1904 г. звания камер-юнкера. Депутат первой Государственной думы, подписал антиправительственное Выборгское воззвание к гражданам России (1906), за что предан суду (1907), отбыл 3-месячное заключение в «Крестах», лишен права участвовать в выборах. В Первую мировую войну — офицер ополчения, делопроизводитель в Главном штабе. Участник составления Манифеста об отречении великого князя Михаила Александровича. После Февральской революции — управляющий делами Временного правительства, товарищ председателя Временного Совета Российской Республики (Предпарламента). После октябрьских событий входил в Комитет спасения Родины и Революции. Арестовывался. После запрещения партии кадетов выехал к семье в Крым. Член Учредительного собрания. Проживал в небольшом домике имения графини С.В. Паниной в Гаспре, предоставленном ее отчимом И.И. Петрункевичем, почетным председателем кадетской партии. Здесь написал воспоминания «Временное правительство». В 1918–1919 гг. — министр юстиции второго Крымского краевого правительства. Вместе с другими членами правительства и семьей, включая сына — В. В. Набокова, в будущем известного писателя — 15 ноября 1919 г. покинул Крым на греческом судне «Надежда», следовавшем из Севастополя в Пирей (Греция). В эмиграции — среди правых кадетов. Жил в Англии, Германии. Издавал вместе с П.Н. Милюковым в Лондоне журнал «New Russia», совместно с И.В. Гессеном в Берлине — газету «Руль». Убит белоэмигрантом при попытке покушения на П.Н. Милюкова в Берлине (Федоренко А.П. Набоков Владимир Дмитриевич // Политические деятели России 1917: Биограф. словарь. — М., 1993. — С. 226–227; Зарубин В.Г. В.Д. Набоков и Крым // Историческое наследие Крыма. — 2005. — № 11. — С. 98–101).
54. О Н.Н. Богданове см.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября // Историческое наследие Крыма. — С. 160.
55. О Д.С. Пасманике см.: Там же. — С. 172.
56. Петрункевич Иван Ильич (1843/1844–1928). Родился в имении Плиски Борзянского уезда Черниговской губернии. Крупный землевладелец, дворянин. Юрист. С конца 1870-х гг. участник земского движения в Черниговской губернии, в 1879 г. выслан в Галич Костромской губернии. Вернувшись в 1886 г., избран в гласные Черниговского земства. За антиправительственную деятельность вскоре опять выслан с запрещение проживать на Украине. Переселился в Тверскую губернию (1886–1904), избран губернским и уездным земским гласным. Один из организаторов и председатель общества «Освобождение России» (1903), организатор и председатель «Союза Освобождения» (1904). В январе 1904 г. вместе с другими земскими деятелями выслан из Твери. Один из создателей партии конституционных демократов, член ее ЦК (1905–1917), председатель партии (1909–1915), почетный председатель (с 1915 г.). Депутат первой Государственной думы, председатель кадетской фракции. Подписал антиправительственное Выборгское воззвание к гражданам России (1906), осужден на 3-месячное заключение, лишен права участвовать в выборах. Издатель газеты «Речь» (1908–1917). После Февральской революции на 8-м съезде партии по старости и болезни вышел из ЦК партии. Еще до октябрьских событий в Петрограде уехал в Гаспру. В феврале 1919 г. эмигрировал (Голостенов М.Е. Петрункевич Иван Ильич // Политические деятели России. — С. 249–250). Первая супруга И. И. Петрункевича — графиня А. С. Панина, падчерица — Софья Владимировна Панина (1871–1957), графиня, в 20 лет сочетавшаяся браком с офицером-аристократом А.А. Половцевым. Посаженым отцом на ее свадьбе был император Александр III. В качестве подарка получила купленное бабушкой имение в Гаспре. Однако вскоре развелась. Окончила Высшие женские курсы в Петербурге, придерживалась либеральных взглядов, получив в полицейских кругах прозвище «красная графиня». Посвятила свою жизнь благотворительности. По приглашению графини в сентябре 1901 – июне 1902 г. в Гаспринском имении поправлял здоровье Л.Н. Толстой. На ее средства построен Лиговский Народный дом в Петербурге (1902). В Кореизе ею же приобретен земельный участок для строительства больничного городка, за счет ее ежегодных взносов оплачивалось лечение нескольких больных и содержалась фельдшерица. Одна из пайщиц Московского Художественного театра (1915). Поддерживала материально Всероссийский земский союз. 27 февраля (12 марта) 1917 г. призвала депутатов Государственной думы возглавить солдат, чтобы не допустить бунта. Член ЦК партии кадетов. Товарищ министра государственного призрения Временного правительства, с августа — товарищ министра народного просвещения. Сторонница монархии и войны до победного конца. Депутат Петроградской городской думы. После октябрьских событий — член Комитета спасения Родины и Революции, участник подпольного Временного правительства из товарищей министров, собиравшегося на ее квартире. Арестована. Отказалась передать новой власти денежные средства Министерства народного просвещения. Ревтрибунал учел заслуги Паниной перед российским освободительным движением и ее человеческие достоинства, ограничившись вынесением общественного порицания и обязав внести в кассу народного комиссариата просвещения изъятые ею средства, после чего была освобождена. В октябре 1918 г. бежала из Москвы на Юг. Входила в «Национальный центр». До весны 1920 г. находилась на Дону, оказывая содействие «белому делу». Здесь стала гражданской женой Н.И. Астрова. С 1920 г. в эмиграции. В Праге создала общество «Русский очаг» для помощи русской студенческой молодежи. После захвата нацистами Чехословакии переехала в США, где участвовала в работе Комитета помощи русским эмигрантам — «Толстовского фонда» (Голостенов М.Е. Панина Софья Владимировна // Политические деятели России. — С. 246–247; Галиченко А.А. Гаспра. — 2005. — С. 14–46).
57. Встреча эта, описанная самим Сейдаметом, представляется нам довольно интересной и занимательной, и поэтому считаем необходимым привести здесь ее краткое содержание: «Наградив несколькими одобрительными фразами, Энвер-паша усадил меня напротив... Я поблагодарил его за то, что он, несмотря на свою занятость, смог меня так быстро принять, и тут же начал вкратце объяснять наше положение. Но, не успел я сказать и нескольких первых предложений, как он неожиданно перебил меня: «Как вы говорите? Вы — представитель Народной Республики? В таком случае, зачем вы ищете с нами связи? Мы аристократическое государство!». Эти неожиданные слова взволновали меня и полностью изменили мои представления насчет партии младотурок и, в особенности, насчет Энвер-паши. Забыв о том, с кем я говорю, я взволнованным голосом сказал: «Мой паша, мы считали вас героем нашего народа... Мы, народные служители, терпящие побои ради того, чтобы спасти наш народ, который стонет под тяжестью «русского сапога»... И нас не интересует проблема режима (примечательная фраза в устах «истинного демократа» — Авт.), самое главное — спасти наш народ. И только ради этого мы начали кровавую борьбу с большевиками». Мои слова произвели заметное воздействие на Энвер-пашу, и он был готов меня слушать. Я же объяснил ему все кратко и, повторив нашу просьбу, попросил уверения в его помощи. Первое возражение Энвер-паши касалось того, что мы хотели утвердить нашу власть только в Крыму. Он же мыслил о захвате всей Таврической губернии. Это было заманчиво с военной точки зрения, однако политически это было невозможно. На севере Крыма нельзя было найти даже 5% мусульман, поэтому я объяснил ему, что мы, являясь меньшинством, должны отказаться от верхней части... Энвер-паша также проявил большой интерес к Черноморскому флоту и задал немало вопросов в этом направлении. Он остался доволен, когда я сказал ему, что, после того как 90% офицеров флота было убито или просто сбежало, российский флот оказался парализованным...» (Seydahmet (Kirimer) Cafer. Bazi hatiralar [Из воспоминаний]. — Istanbul, 1993. — S. 310).
Об Энвер-паше см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 162–163.
58. Аблаев Джафер (1889–1920). Уроженец деревни Корбек (ныне село Изобильное Алуштинского горсовета). Татарский народный учитель, участник Первой мировой войны, поручик 169-го пехотного Миргородского пехотного полка. С 17 по 23 декабря 1917 г. (с 30 декабря 1917 г. по 5 января 1918 г.) командир 1-го Крымского мусульманского полка «Уриет» («Свобода»), затем помощник командира полка. 21 декабря 1920 г. приговорен в Ялте «тройкой» особого отдела ВЧК к расстрелу (Бобков А.А. К истории 1-го Крымского мусульманского полка «Уриет» (1917–1918) // Military Крым (Симферополь). — 2007. — № 5. — С. 49).
59. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1994. — № 1. — С. 77.
60. Южные Ведомости. — 1918. — 12 мая.
61. ГААРК, ф. Р-1000, п. 4, д. 19, 14.
62. Крым. — 1918. — 21 мая; Елагин В. Националистические иллюзии крымских татар в революционные годы // Забвению не подлежит. (Из истории крымскотатарской государственности и Крыма). — Казань, 1992. — С. 110. Известно, что Вильгельм II объявил себя покровителем ислама.
Речь Сейдамета вызвала резкую реакцию в кадетской среде. «Крым — слишком малая величина, чтобы иметь какое-либо решающее значение на весах гигантской международной борьбы. {...} Крым — не субъект, а объект не только в международной, но даже в чисто германской политике.
Поэтому мы считаем все споры о крымской ориентации (германской, турецкой. — Авт.) — чистейшей декорацией. {...} Крым... нуждается в организационной, а не в дипломатической работе. {...} Мы убеждены, что ближайшие дни покажут обоснованность наших сомнений, что вы (курултаевцы. — Авт.) не научились ценить действительную свободу, равную для всех, а под влиянием ваших неумных вожаков вы увлеклись жаждой власти, вас научили не нуждаться в братстве, а стремиться к господству, к диктатуре.
Отсюда все зло! Жизнь, построенная на ненависти и беспощадной борьбе, заканчивается неизбежно деспотизмом и реакцией, будь-то слева или справа». Как меняется тон Д. С. Пасманика, еще совсем недавно столь благожелательного к национальному движению татар! (Ялтинский Голос. — 1918. — 24(11) мая).
Так начинается охлаждение кадетов к Курултаю и сближение их с эсерами. Точки над і были поставлены в летней полемике между газетами «Крым» и «Ялтинский Голос». «Крым» (в ст.: Кизильташлы Г. Кадетская партия и политика. — 1918. — 24 июня) обвинил кадетов в политической беспринципности и проантантовской позиции. «Ялтинский Голос» (28(15) июля) ответил двумя программными материалами. «Вдохновители газеты «Крым» были не так давно горячими сторонниками российской социалистической федеративной республики, гордились своим французским воспитанием, короткое время вдохновлялись идеями константинопольского издания, а закончили германской ориентацией и поддержкой министерства ген. Сулькевича» (генерал публично подчеркивал, кстати, что «Крым» не отражает точки зрения правительства. — Авт.). А в ответе на статью «Историческая поездка» (Крым. — 28 июля) (Сейдамета в Германию. — Авт.) читаем: кадеты «прекрасно знали, куда клонит политика «национального героя» Сейдамета» (потому и были против создания МИДа); теперь официоз крымскотатарской молодежи «открыто признается, что все дело — в отделении Крыма от России, напоминая при этом, что в былые времена «крымские ханы... по первому зову Константинополя предоставляли свою армию в распоряжение Халифа» (Ялтинский Голос. — 1 авг. (19 июля).
«...Плелась около Крыма медленно и незаметно германо-турецкая паутина» (Винавер М. Указ. соч. — С. 4).
63. Об А.С. Айвазове см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В. Г. Указ. соч. — С. 156.
В интервью турецкой газете «Ихдам» Айвазов заявлял: «Наша же цель была, принимая все меры, утвердить самостоятельность Крыма и, таким образом, дать коренному населению господствующее положение» (ГААРК, ф. П-150, оп. 1, д. 67, л. 60; Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917–1921 гг. [Документы]. — С. 48).
64. ГААРК, ф. П-150, оп. 1, д. 67, л. 56–57; Протоколы заседаний Таврической ученой архивной комиссии за 1918–1919 гг. / Приложения к 57-му тому Известий Таврической ученой архивной комиссии. — Симферополь, [1920]. — С. 27–30; Зарубин А. Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917–1921 гг. [Документы]. — С. 43–47.
65. См.: Елагин В. Указ. соч. — С. 115.
66. Крымский Вестник (Севастополь). — 1918. — 17 нояб.
67. Там же.
68. Крым. — 1918. — 10 мая; Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917–1921 гг. [Документы]. — С. 37.
69. Там же. — 12 мая; Ялтинский Голос. — 1918. — 16(3) мая; Зарубин А.Г. Там же. — С. 37–38.
70. Крым. — 17 мая. Полностью приведен в статье В. Елагина «Националистические иллюзии крымских татар» (с. 109).
71. «Среди депутатов (Курултая. — Авт.) замечается расхождение по вопросу создания Краевой власти, — фиксирует газета, — значительно усилилась левая группа, к которой присоединились голоса части группы центра, разделяющей мнение о необходимости созыва Краевого Учредительного Собрания» (Симферопольский Городской Вестник. — 1918. — 25 мая).
72. Вот его текст:
«Уважаемый Джафер Эфенди!
В то время, когда страна в политическом, административном и экономическом отношениях переживает бурные потрясения, татарский парламент призвал вас на пост первого министра в Первом крымском правительстве.
Зная, что крымские народности, испытавшие год революции и трехмесячную большевистскую анархию, не колеблясь, окажут вам доверие, крымско-татарский парламент верит, что поддержанный всеми народностями Крыма, вы, благодаря своему политическому опыту, сумеете вывести страну из политического, экономического и административного кризиса.
Да поможет вам Великий Аллах.
Председатели парламента А. Хильми, А.С. Айвазов.
Секретари: С.У. Таракчиев, А. Боданинский.
Симферополь, 18 мая 1918 года»
(Прибой (Севастополь). — 1918. — 23(10) мая; Бунегин М.Ф. Революция и гражданская война в Крыму (1917–1920 гг.). — Симферополь, 1927. — С. 165).
73. ГААРК, ф. Р-1000, оп. 1, д. 19, л. 5.
74. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1994. — № 1. — С. 78.
75. Крымское краевое правительство в 1918/19 г. // Красный архив (Москва). — 1927. — Т. 3(22). — С. 112–113.
76. О С.С. Крыме см.: Зарубин В.Г. Соломон Крым и второе Крымское краевое правительство // Историческое наследие Крыма. — 2005. — № 10. — С. 97–108; Кизилов М.Б. Караим Соломон Крым: жизнь и судьба // Там же. — С. 86–96.
77. По мнению О.С. Федюшина, Германия не стремилась к полной поддержке крымскотатарского национального движения. Ее позиция сводилась к следующему: «Да, этому движению не следовало мешать, но окончательное решение крымского вопроса подлежало выработке в сотрудничестве с Россией и Украиной. Этой точки зрения придерживались как Людендорф, так и Кюльман» (Федюшин О. Указ. соч. — С. 229).
78. Крымское краевое правительство в 1918/19 г. — С. 101. А.В. Мальгин в своей статье «Внешняя политика крымского Краевого правительства генерала Сулькевича» (Крымский музей. — 1995. — № 1. — С. 56–66 (включая приложения), анализируя политику кайзеровской Германии в отношении Крыма, акцентирует внимание на таком факторе, как позиция Советской России, считавшей полуостров (по Брестскому миру) своей территорией. «Выход, — пишет Мальгин, — германское командование видело в поддержке формирования на полуострове самостоятельного правительства, которое, однако, не имело бы какого-либо международного статуса и не опиралось на официальное признание Германии, то есть являлось бы «краевым», временным, а не государственным» (там же. — С. 57). С этим можно согласиться, присовокупив особенности внутрикрымской ситуации.
Что касается перманентных «угроз передать Крым Украине» со стороны Германии, то они носили не более чем характер словесного давления, ибо подобный автоматический акт был бы невыгоден со всех точек зрения самой Германии. Один из руководящих деятелей добровольческого движения писал: «Украинское правительство неоднократно возбуждало вопрос о присоединении Крыма к Украине, но немцы определенно отвечали, что Крым должен оставаться самостоятельным» (Лукомский А.С. Противосоветские организации на Украине и начало гетманства // Революция на Украине: По мемуарам белых. М.–Л., 1930. — С. 201).
79. Сергійчук В. Кримська політика Павла Скоропадського. — С. 14.
80. Скоропадский П. Воспоминания: конец 1917 года по декабрь 1918 года // Скоропадський П. Спогади: кінець 1917 — грудень 1918. — К.–Філадельфія, 1995. — С. 262.
81. Дорошенко Д.І. Історія України 1917–1923 рр. — К., 2002. — Т. II. Українська Гетьманська Держава 1918 року. — С. 146.
82. Там же. — С. 147.
83. Там же. — С. 145.
84. ГААРК, ф. Р-999, оп. 2, д. 397, л. 2.
85. Там же, ф. Р-1000, оп. 4, д. 19, л. 77 об.
86. Федюшин О. Указ. соч. — С. 254.
87. О взаимоотношениях германского командования и М.А. Сулькевича см. также: Зарубин В.Г. Крым в 1918–1919 гг.: интервенты, местные власти и население // Историческое наследие Крыма. — 2004. — № 5. — С. 29–39.
Нам предоставляются чрезмерно субъективными оценки личности Сулькевича В.А. Оболенским: «несчастный добродушный авантюрист», тип «хлебосольного помещика доброго старого времени», готовый «беспрекословно выполнять волю немецкого штаба» и т. п. (Крым в 1917–1920-е годы. — С. 80, 81, 82). Все было сложнее.
88. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 169–170.
89. ГААРК, ф. 999, оп. 1, д. 40, л. 10–11.
90. Линёв К.К., Шарапа В.Ф. Указ. соч. — С. 228–229.
91. Крымское краевое правительство в 1918/19 г. — С. 109.
92. ГААРК, ф. Р-999, оп. 2, д. 397, л. 18.
93. Там же, д. 399, л. 1–5.
М.А. Сулькевич держал интересы Крыма — как он их понимал — на первом плане. На съезде земских гласных, открывшемся 9 августа, он подтвердил краеугольный камень политики кабинета: «Правительство стоит твердо... на точке зрения независимости Крыма впредь до решения этого вопроса на мирной конференции» (Ялтинский Голос. — 1918. — 11(28) авг.). А в своем интервью во время пребывания в Ялте даже сказал то, что ему — военному человеку с развитым чувством собственного достоинства — говорить, видимо, не особо хотелось:
«— На вопрос об украинско-крымских отношениях я могу ответить следующее.
Уже как командир мусульманского корпуса, с которым я спешил в Крым для борьбы с большевиками, я имел столкновение с бывшей украинской Радой. Меня с моими войсками задержали в Тирасполе, несмотря на то, что по Брестскому договору Крым оставался вне пределов новосозданной украинской республики. {...} Мое правительство не было ни за Украину, ни против нее, а стремилось лишь к установлению добрососедских отношений, одинаково полезных и нужных как для Украины, так и для Крыма. После того, как я сообщил в Киев о моем новом назначении, я неожиданно получил от украинского правительства телеграмму, адресованную мне как «губерниальному старосте», на украинском языке. Я ответил, что я не «староста», а глава правительства самостоятельного края, и что я прошу установить сношения между нами на общественном языке — на русском. Этот мой поступок объявили в Киеве «разрывом дипломатических отношений». Мы, т. е. крымское министерство, послало своего уполномоченного в Киев для установления экономического соглашения, но оно там натолкнулось на абсолютно закрытые двери» (там же. — 3 сент. (21 авг.).
По словам П.П. Скоропадского, в конце июня, «когда в один прекрасный день ко мне зашел Федор Андреевич Лизогуб (председатель Совета Министров Украинской Державы. — Авт.) и заявил, что он получил телеграмму от генерала Сулькевича, объявляющего, что он стоит во главе правительства, и вместе с указанием, в очень дерзкой форме, что он украинского языка не понимает и впредь настаивает на том, чтобы к его правительству обращались на русском языке. Начало было плохое. Вся переписка и вообще все официальные сношения как с немцами, австрийцами, так и со всеми другими государствами и обывателями, с которыми в то время имела сношения, происходили на украинском языке. Нам отвечали на своем языке, это было так принято. На Украине официальным языком был украинский, и не генералу Сулькевичу было менять заведенный порядок. Через некоторое время мы узнали, что новое Крымское правительство повело новую политику, далеко не дружественную Украине, и преследовало цель образования самостоятельного государства, причем все направление, как я только что сказал, явно дышало каким-то антагонизмом» (Скоропадский П. Указ. соч. — С. 262).
94. ГААРК, ф. Р-1694, оп. 1, д. 96, л. 62 —69; Ф. Р-999, оп. 2, д. 399, л. 18.
95. Там же, ф. Р-999, оп. 2, д. 399, л. 6–10, 17.
96. Там же, л. 14. Об этих событиях см. также: Зарубин В.Г. К вопросу о территориальном споре между Крымом и Украиной (1918 г.) // Проблемы политической истории Крыма: итоги и перспективы. Материалы науч.-практ. конф. 24–25 мая 1996 г. — Симферополь, 1996. — С. 42–44; Зарубин А.Г. К вопросу о крымско-украинских отношениях периода гражданской войны // Клио: Журнал для ученых (СПб.). — 1998. — № 2(5). — С. 212.
97. Крымский Вестник. — 1918. — 28 июня. Министр внутренних дел правительства Скоропадского И. А. Кистяковский рискнул заявить В.А. Оболенскому: «Мы заставим Крым присоединиться к Украине. Для этой цели и служит таможенная война. Мы примем еще целый ряд мер, чтобы сделать вас более покорными. А если вы потом будете агитировать в духе российской ориентации, то мы вас будем вешать» (Цит. по: Украина и Крым // Ялтинский Голос. — 1918. — 1 сент. (19 авг.).
98. Бененсон М. Возможна ли экономическая самостоятельность Крыма? // Южные Ведомости. — 1918. — 11 сент.
Находившийся в тот период в Киеве украинский кадет Н.М. Могилянский так смотрел на конфликт: «Немцы постоянно и намеренно путали карты при переговорах Украины с Крымом, чтобы и здесь как-нибудь невзначай не было достигнуто какого-нибудь соглашения. Divide et impera (разделяй и властвуй) было их лозунгом. А русские Украины и Крыма, серьезно вообразив себя двумя государствами, вели таможенную войну между собой, будто кому-то было полезно, чтобы в Крыму гнили продукты, когда в Киеве на них стояли безумные цены. Позорная страница!» (Могилянский Н.М. Трагедия Украины (Из пережитого в Киеве в 1918 г.) // Революция на Украине. — С. 132).
99. Бунегин М. Ф. Указ. соч. — С. 176–177.
100. ГААРК, ф. Р-1000, оп. 4, л. 19.
101. Следует иметь в виду, что 28–29 августа состоялся краевой съезд представителей всех украинских национальных организаций и партий. На нем была избрана Крымская краевая рада, вступившая, однако, в оппозиционный гетману П.П. Скоропадскому Украинский Национальный Союз (Іванець А.В. Нариси діяльності українських політичних партій в Криму (ХХ століття) // Ученые записки Симферопольского государственного университета. — Симферополь, 1998. — № 6(45). — С. 65).
102. Дорошенко Д.І. Історія України 1917–1923 рр. — С. 147–148.
103. Скоропадский П. Указ. соч. — С. 262.
104. Клочковский Вячеслав Евгеньевич (1873–1930). Родился в Санкт-Петербурге в польской дворянской семье. В 1893 г. окончил гимназию в Вильно (Вильнюсе) и поступил на юридический факультет Варшавского университета. На следующий год за участие в студенческой демонстрации, закончившейся столкновением с полицией, исключен из университета и выслан в Ярославль. Здесь в 1898 г. окончил Демидовский юридический лицей. В этом же году добровольно зачислен юнкером во флот. В 1899 г. присвоено звание мичман, назначен штурманским офицером на Балтийский флот. Участник Китайского похода (1900–1901), Цусимского сражения (1905). Раненым попал в японский плен, их которого вернулся в Россию в 1906 г. На следующий год направлен на Черное море командиром подводной лодки «Пескарь». Начальник отряда подводных кораблей (1909). Перед началом Первой мировой войны — начальник Подводной бригады Черного моря, в этом качестве участвовал в боевых действиях. Контр-адмирал (1917), избран в состав Центрального комитета Черноморского флота (Центрофлота), сторонник украинизации флота. 29 апреля 1918 г. во главе делегации Центрофлота и городской думы Севастополя вел переговоры с генералом Р. Кошем. 4 мая оставшиеся в Севастополе корабли под украинскими флагами были объявлены германским командованием временно пленными. 10 июня гетман П.П. Скоропадский назначил Клочковского временным командующим флота и своим представителем в Крыму, одновременно он оставался на должности начальника Подводной бригады. С согласия военно-морского атташе Германии в Украинской Державе А. Гопмана в ноябре 1918 г. пытался поднять украинские флаги на кораблях, но не получил разрешения на это гетмана. При появлении на внешнем рейде Севастополя кораблей Антанты отдал приказ о поднятии Андреевских флагов. Комендант Северного порта в Севастополе (1919), одновременно формально числился командующим флотом при Директории С.В. Петлюры до середины 1919 г. В марте 1919 г. уезжает в Польшу, где поступает на службу в польский флот, заместитель начальника департамента морских дел, представитель Польши на Парижской мирной конференции, конгрессе Морской лиги Европы в Париже. Полномочный военный атташе в посольстве Польши в Лондоне (1919–1922). Заместитель командующего военно-морского флота Польши (1922). В связи с так называемой «минной аферой» в 1925 г. увольняется в запас. Советник польского посла в Париже (1925). В 1927 г. возвращается в Войско Польское, командует дивизией в Торуне в чине бригадного генерала. На следующий год вышел в отставку. Скончался в Варшаве, похоронен в Повшзках (Мамчак М.А. Флотоводці України. — С. 218–226).
105. Мальгин А.В. Указ. соч. — С. 60.
106. ГААРК, ф. Р-1000, оп. 4, д. 19, л. 32.
107. Там же, л. 34.
108. Крымское краевое правительство в 1918/19 г. — С. 117. Это не совсем согласуется с утверждением А.В. Мальгина, о том, что «немецкие представители позаботились о том, чтобы исключить по возможности упоминания о какой-либо зависимости... правительства от оккупационного командования...» (указ. соч. — С. 57).
109. Крымское краевое правительство в 1918/19 г. — С. 105.
110. Любопытно, что еще 26 мая крымскотатарская газета «Крым» писала о том, что местные самоуправления не полномочны в решении крымских дел, так как избраны они не крымскими жителями, а курортниками, солдатами и проч. Против местных самоуправлений были и октябристы, требовавшие цензовых городских дум и земских собраний (Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 168).
111. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства (Симферополь). — 1918. — № 6. — Отдел первый. — С. 102–104 // Фонд КРКМ, КП11978/364.
112. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 56, 58; оп. 2, д. 110.
113. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 6. — Отдел первый. — С. 104–105.
114 Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 8. — Отдел первый. — С. 177.
115 Интересно отметить, что известный краевед А.И. Маркевич (см. о нем.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 146; Непомнящий А.А. Арсений Маркевич: страницы истории крымского краеведения. — Симферополь, 2005) в письме от 9 июня 1918 г. на имя М.А. Сулькевича предложил свой вариант государственной эмблемы Крыма (Андросов С.А. К вопросу о государственной символике Крыма в 1918 г. (комментарий одного автографа А.И. Маркевича) // Историческое наследие Крыма. — 2004. — № 8. — С. 63–66).
116. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 1. — Отдел первый. — С. 1–7; К населению Крыма // Крымско-украинские переговоры: Собрание документов, касающихся пребывания в Киеве Делегации крымского Правительства. 26 сент. — 16 окт. 1918 г. Симферополь, 1918. — С. 69–78; ГААРК, ф. Р.-1000, оп. 4, д. 19, л. 15.
117. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1994. — № 1. — С. 82. Мы позволили себе несколько видоизменить фразу автора (он говорит не о режиме, а о правительстве), не исказив, надо думать, ее смысла.
Кадетская сторона предприняла попытку провести достаточно осторожную юридическую экспертизу Декларации. Их крайнее недоумение вызвало то, что Крым ни разу не назван в документе «государством», а именуется «краем». Что же это такое? «...Государственный фрагмент, случайно оторвавшийся от своего целого... которому предстоит снова отойти к какому-то целому» (понятно, о чем идет речь. — Авт.). Но в то же время жители Крыма разделены на полноценных («граждан») и неполноценных («иностранцев») — явный признак государственности. Непонятно, считали эксперты (не забудем того, что среди кадетов, находящихся в Крыму, были блестящие юристы), взятие на себя правительством утверждение «уставов» — в контексте: программ — политических партий. «Можно карать за действия, даже преследовать за убеждения, но никому не приходило в голову утверждать партийные программы на манер утверждения устава акционерной компании» (Ялтинский Голос. — 1918. — 4(20) июля).
По одному пункту Сулькевич возразил: «Крым временно должен оставаться «краем» и не больше, судьба которого будет решена там и тогда, где и когда будут решаться судьбы всей Европы». По второму он тоже был убедителен: «Мы хотим освободить Крым от пришлых элементов, создавших у нас большевизм. Весь вопрос в крымском гражданстве, не исключающем российского гражданства, может быть разрешен каждым заинтересованным лицом в один час» (там же. — 3 сент. (21 авг.).
118. Федюшин О. Указ. соч. — С. 238–239. Винклер и после конференции продолжал отстаивать план создания особой территории немецких колонистов в Причерноморье под протекторатом Германии вне союза с Украиной. 22 августа германскому статс-секретарю по иностранным делам (министру иностранных дел) Паулю фон Гинце был представлен соответствующий меморандум. Однако МИД не торопился с ответом. Сторонники же этого плана для его реализации наметили на 5 ноября съезд колонистов Крыма и Юга Украины (там же. — С. 241–242). Но с приближением военной катастрофы Германии осуществление подобных идей окончательно становилось нереальным.
119. Борьба за Советскую власть в Крыму: Документы и материалы. — Т. II. — С. 50.
120. ГААРК, ф. Р-1000, оп. 4, д. 19, л. 25.
121. Там же, л. 47–47 об. Здесь снова «сработала» дипломатия Советской России, считает А.В. Мальгин, вглядываясь в августовские договоренности между нею и Четверным блоком (указ. соч. — С. 58).
122. Скоропадский П. Указ. соч. — С. 263.
123 Мальгин А.В. Указ. соч. — С. 60.
124. Федюшин О. Указ. соч. — С. 245–246. Людендорф настолько опасался турецкого влияния в Крыму, что приказал установить слежку за прибывшими в июле на полуостров двумя турецкими офицерами и был весьма разочарован, когда не нашлось оснований для их высылки. По той же причине крымской делегации запретили в Берлине контактировать с турецким послом и возвращаться в Крым через Стамбул (там же. — С. 246). Следует отметить, что опасения Людендорфа имели под собой определенную почву. Имеются данные о получении крымскотатарской Директорией (Национальным правительством) значительных сумм из Турции (Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 164–165).
125. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 192, л. 17; д. 163, л. 170.
126. Там же, д. 198, л. 13, 215; д. 195, л. 186 об.; Ялтинский Голос. — 1918. — 4 авг. (22 июля).
127. О П.И. Новицком см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 143.
128. Крымский Вестник. — 1918. — 28 июня.
129. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1994. — № 1. — С. 82.
130. Линёв К.К., Шарапа В.Ф. Указ. соч. — С. 232.
131. Борьба за Советскую власть в Крыму: Документы и материалы. — Т. II. — С. 48–49.
132. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 48, л. 7.
133. См.: Второй съезд Коммунистической партии (большевиков) Украины. 17–22 октября 1918 года. Протоколы. — К., 1991. — С. 31–32; Шамко Е.Н. Коммунистическая партия — организатор борьбы трудящихся против иностранных военных интервентов в Крыму (апрель 1918 г. — апрель 1919 г.) // Борьба большевиков за власть Советов в Крыму. — Симферополь, 1957. — С. 166–174; Загородских Ф.С. Борьба трудящихся против немецко-кайзеровских оккупантов в Крыму // Борьба большевиков за упрочение Советской власти, восстановление и развитие народного хозяйства Крыма. — Симферополь, 1958. — С. 5–41; Очерки истории Крымской областной партийной организации / Ред. колл.: Н.В. Багров (председатель), М.Р. Акулов, В.Д. Арбузов, Л.И. Волошинов и др. — Симферополь, 1981. — С. 63–68; и др.
134. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 669, л. 1.
135. Там же, оп. 2, д. 397, л. 53.
136. Там же, ф. Р-1000, оп. 4, д. 19, л. 48–48 об., 66.
137. С отъездом А.С. Айвазова прямые контакты с Турцией не прекратились. В Стамбул с целью выражения от имени Курултая соболезнований по случаю смерти султана Мехмеда V Решада, правившего с 27 апреля 1909 г. по 3 июля 1918 г., выехали Джафер Аблаев и Сеит-Джелиль Хаттатов (ГААРК, ф. Р- 999, оп. 1, д. 195, л. 237). О С-Дж. см. Хаттатове: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 176–177.
138. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 163, л. 1–1 об.
139. Линёв К.К., Шарапа В.Ф. Указ. соч. — С. 234.
140. Барт Александр Павлович (1868–1920). Родился в Смоленске в семье чиновника. Окончил Московский университет. Проживал в Ярославле, где состоял в должности управляющего казенной палатой. В 1916 г. переведен на ту же должность в Симферополе. Член Таврической ученой архивной комиссии (1916). Действительный статский советник. Женат, отец четверых детей. Беспартийный. В марте 1918 г. служащими Таврической казенной палаты избран делегатом Всероссийского съезда казенных палат. Полноправным членом в состав кабинета М.А. Сулькевича войти отказался (Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1996. — № 2 — С. 19). Министр финансов второго Крымского краевого правительства. 15 апреля 1919 г. вместе с коллегами по кабинету и семьями покинул Крым на греческом судне «Надежда», следующем из Севастополя в Пирей (Греция). Жил в Париже. Отклонил предложение работать в Русском международном банке. В сентябре 1919 г. вернулся в Крым. Вновь стал управляющим казенной палатой. 21 ноября 1920 г. арестован. Расстрелян. Реабилитирован в 1995 г. (Филимонов С.Б. Тайны крымских застенков. — Симферополь, 2003. — С. 7–12).
141. Чарыков Николай Валерианович — гофмейстер, тайный советник, сенатор. В 1890-х годах занимал должность советника посольства России в Берлине и временно управлял посольством, товарищ министра иностранных дел России (1907–1909), посол в Турции (1909–1912). Его отрицательная реакция на изданную в Константинополе (Стамбуле) брошюру Дж. Сейдамета «Угнетение татарского народа в ХХ в.» («Yirminci Asirda Tatar Milleti Mazlumesi») вынудила того покинуть в 1911 г. Турцию и перебраться в Париж. В феврале 1918 г. в Крыму чудом избежал расстрела матросами. По словам его племянника, Чарыкова «не расстреляли лишь потому, что один из главарей — матрос, бывавший в Константинополе, узнал его. Со словами: «Мы тебя милуем за то, что к нам, матросам, хорошо относился», он тут же объяснил своим товарищам, что, мол, «хороший посол был — матросские елки устраивал»… Эти матросские елки и спасли моего дядю, которого сопровождал его пятнадцатилетний сын, твердо уверенный, что отец не переживет эту ночь. Моя мать была изумлена до последней степени, когда брат вернулся домой невредимый» (Гарин-Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920: В 2 кн. — Кн. 2. Октябрь 1917 – ноябрь 1920 г. — Ч. 3. Дипломатическое ведомство и белое движение (октябрь 1917 – ноябрь 1920 г.). Дипломатическое ведомство при Деникине. В «Крымском государстве» // Крымский архив. — 2001. — № 7. — С. 233). Гарин-Михайловский в своих «Записках» сообщает, что Сулькевич лично предложил Чарыкову пост министра иностранных дел в крымском правительстве, объяснив ему, что считает себя лишь «старшим дворником России» и что «надо Крым удержать за Россией, а для этого образовать правительство из русских людей» (с трудом верится в подлинность этой фразы, либо Сулькевич откровенно лукавил. — Авт.), но Чарыков отказался, «заявив, что его прошлая славянофильская дипломатическая карьера не позволяет занимать такой пост в оккупированной немцами русской провинции», однако был не против фактически руководить внешней политикой (там же). На самом деле, как известно, наличие МИД в структуре Краевого правительства весьма не нравилось германскому командованию. Чтобы обойти этот запрет, уже после отъезда Дж. Сейдамета из Крыма с 20 октября постановлением Совета министров Крымского краевого правительства дела внешних сношений Крыма поручалось возглавить Чарыкову, для чего ему предоставлялось право образовать временную комиссию по внешним сношениям. Официально это объяснялось особым значением «для интересов и будущности Крыма, создавшегося международного положения, а равно и событий, совершающихся в различных бывших областях Российской Империи, а также осложнившихся отношений между Крымом и Украиной, имея в виду необходимость принять все зависящие меры к наилучшему использованию в интересах Крыма настоящей политической конъюнктуры и учитывая исключительное положение вопроса об управлении в Крыму иностранными делами» (Собрание узаконений и распоряжений Крымского краевого правительства. — № 9. — Отдел первый. — С. 215–216). Постановлением правительства от 22 октября председатель комиссии по внешним сношениям получал право присутствовать в Совете министров с правом решающего голоса (там же. — С. 224–225). Также постановлением Совета министров от 6 ноября Чарыков был назначен сенатором Крымского правительствующего Сената (ГААРК, ф. Р-999, оп. 999, оп. 1, д. 163, л. 13). Со слов племянника, Чарыков объяснял свое вхождение в правительство Сулькевича тем, «что какая-то русская власть должны была существовать при немецкой оккупации, и пусть лучше она находится в приличных руках, чем в руках явных агентов Германии» (там же. — С. 235). Однако Г.Н. Гарин-Михайловский явно идеализировал своего дядю и самого М.А. Сулькевича. Куда более сведущий в крымских реалиях В. А. Оболенский назвал Чарыкова «добродушным стариком, заблудившимся совершенно во всей политической путанице того времени» (Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1996. — № 2 — С. 19). (Зарубин В.Г., Зарубина А.А. Джафер Сейдамет. — С. 45, 54; Зарубин В.Г. Комментарии [к «Запискам» Г.Н. Гарина-Михайловского] // Крымский архив. — 2001. — № 7. — С. 249–250).
142. [Зарубин В.Г., Зарубин А.Г.] Состав правительств Крыма периода гражданской войны // Известия Крымского республиканского краеведческого музея (Симферополь). — 1995. — № 11. — С. 12–13.
143. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1994. — № 1. — С. 82.
144. Возгрин В.Е. Исторические судьбы крымских татар. — М., 1992. — С. 407.
145. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 180, л. 4.
146. Там же, л. 9.
147. ГААРК, ф. Р-999, оп. 2, д. 402, л. 33.
148. В архиве Дж. Сейдамета имеется текст его обращения к М.А. Сулькевичу, в котором выход из состава Крымского краевого правительства объясняется несогласием с политикой, ведущей к потере самостоятельности Крыма (Червонная С. Воскресший архив. Через 50 лет заговорили документы Военного министра крымскотатарского национального правительства Джафера Сейдамета // Голос Крыма (Симферополь). — 2003. — 28 марта).
149. ГААРК, ф. Р-1000, оп. 4, д. 19, л. 60 об.
150. Там же, л. 77 об. – 78. 4 сентября в Берлин прибыл П.П. Скоропадский, а 7 сентября — Талаат Мехмед-паша, оказавший поддержку Сейдамету. В переговорах с Паулем фон Гинце Талаату было заявлено, что германские интересы в Крыму носят в первую очередь военный характер, ему дали понять о предпочтении союза между Украиной и Крымом и о невозможности создания независимого крымскотатарского государства на полуострове. Правда, и гетман Украинской Державы не получил от германской стороны поддержки планов прямой аннексии Крыма (Федюшин О. — С. 248–250).
151. Деникин А.И. Очерки русской смуты: Белое движение и борьба добровольческой армии. Май-октябрь 1918. — Минск, 2002. — С. 70–71.
152. Федюшин О. Указ. соч. — С. 251
153. Крымско-украинские переговоры. — С. 62–65, 67–68. Совет министров в своем ответе несколько лукавил. В его составе уже отсутствовали представители крымских немцев, да и Г. Кош настаивал на равном, а не пропорциональном представительстве указанных национальностей. Функции же МИД в Краевом правительстве фактически возлагались на временную комиссию по внешним сношениям во главе с Н. В. Чарыковым. Из чего следует, что кабинет Сулькевича далеко не всегда выступал в той роли послушного исполнителя германских директив, какую изображают некоторые современники (В.А. Оболенский) и советские историки (П.Н. Надинский; справку о нем см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 143).
154. Союз крымских немцев — одна из оставшейся к концу 1918 г. из трех ранее существовавших немецких организаций на полуострове (Лаптев Ю.Н. Указ. соч. — С. 80).
155. О ходе переговоров, их результатах см. также: Мальгин А.В. Указ. соч. — С. 62.
156. Крымско-украинские переговоры. — С. 20–22.
157. Там же. — С. 4–5, 46.
158. Там же. — С. 41–43.
159. Там же. — С. 8. В изложении участника переговорного процесса министра иностранных дел Украинской Державы Д.И. Дорошенко события выглядят так: «…крымская делегация продемонстрировала весьма неустойчивый тон и всеми способами обходила просто поставленный ей вопрос о соединении с Украиной, говорила о правах народов на самоопределение, о воле крымского населения и т. п. Тогда с украинской стороны было заявлено, что мы не признаем эту делегацию компетентной в выражении воли и пожеланий крымского населения и ожидаем прибытия представителей от татар, украинцев и немцев-колонистов. Они стояли далеко не на такой непримиримой позиции, как их министры. После долгих и оживленных переговоров было достигнуто согласие и выработаны прелиминарные условия. Крым получал внутреннюю автономию в составе Украинской Державы, свой краевой сейм, территориальную армию, свою администрацию и статс-секретаря по делам Крыма в Совете министров Украинской Державы.
Делегация выговорила для себя, чтобы эти условия были отвезены в Крым для обсуждения и утверждения Курултаем и съездом национальных и общественных организаций Крыма. Представители от населения в делегации украдкой уверяли нас, что на этих съездах не будет серьезной оппозиции против соединения с Украиной. Тем временем немцы согласились передать Украине Черноморский флот: и в Севастополе на укреплениях и на нескольких торпедных и канонерских судах замаячил украинский морской кармазинный флаг. Это предвещало фактическую власть Украинской Державы над Крымом. Восстание против Гетмана и разорение Украины положили конец планам соединения Крыма с Украиной» (Дорошенко Д. І. Історія України 1917–1923 рр. — С. 148).
160. Крымско-украинские переговоры. — С. 57, 60.
161. Крымский Вестник. — 1918. — 22 окт.
162. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 1. — Отдел первый. — С. 15.
163. Среди них, например, и такое, утвержденное постановлением Совета министров от 18 сентября: в Крыму правом допроса в месте жительства пользуются — премьер-министр, министры, главный начальник Крымской армии (еще не существующей), епископы христианских церквей, мусульманский муфтий и караимский гахам (Там же. — № 7. — Отдел первый. — С. 152).
164. Там же. — С. 4; № 7. — Отдел первый. — С. 152–153, 158, 161–163.
165. Там же. — № 7. — Отдел первый. — С. 131–142.
166. Там же. — № 8. — Отдел первый. — С. 169.
167. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 135.
168. Мильковский Александр Степанович (1873–?). Сын коллежского асессора. Окончил Петрозаводскую гимназию (1891), военно-училищный курс Московского пехотного юнкерского училища (1893). Участник Китайского похода (1900–1901), русско-японской и Первой мировой войн. Командир 10-го отдельного тяжелого артиллерийского дивизиона. В качестве управляющего Военным министерством (до 17 ноября) перешел во второе Крымское краевое правительство С. С. Крыма. В дальнейшем в Вооруженных силах Юга России, Русской армии. Инспектор артиллерии Крымского корпуса Я. А. Слащева. В ноябре 1921 г. в составе группы генералов и офицеров, в числе которых был и Слащев, вернулся из эмиграции в Россию. Военспец Красной Армии, состоял для особых поручений 1-го разряда при инспекторе артиллерии и бронесил РККА (Слащев-Крымский Я. А. Белый Крым 1920 г.: Мемуары и документы. — М., 1990. — С. 252 (Примеч. А. Г. Кавтарадзе); Волков С. В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. — СПб.–М., 2003. — С. 339).
169. Николаев Степан Леонидович (1865–1958). Из дворян Таврической губернии. Окончил Симферопольскую гимназию (1886), Елисаветградское кавалерийское училище (1891). Командир Крымского конного полка, 2-й бригады 17-й кавалерийской дивизии. Затем в Вооруженных силах Юга России. С сентября 1919 г. в резерве войск Новороссийской области. В эмиграции в Греции, член Общества русских монархистов (Салоники), после 1934 г. во Франции состоял в объединении Крымского конного полка, к 1936 г. воспитатель детского приюта в Сен-Жермене (Волков С. В. Указ. соч. — С. 362)
170 Бурлей Сергей Иванович (1861–?). На военной службе с 1878 г. С 1912 г. контр-адмирал. В 1912–1917 гг. — севастопольский градоначальник. С 30 апреля 1918 г. член штаба украинского флота в Севастополе (Линёв К.К., Шарапа В.Ф. Указ. соч. — С. 229; Алтабаева Е.Б., Коваленко В.В. На рубеже эпох: Севастополь в 1905–1916 годах: Учеб. пособие. — Севастополь, 2002. — С. 206; Мамчак М.А. Флотоводці України. — С. 215).
171. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 135, л. 2.
172. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 9. — Отдел первый. — С. 223.
173. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 135, л. 8 об.
174. Там же, л. 7об. – 8.
175. Там же, л. 10 об.
176. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 135, л. 6. См. также: Зарубин В.Г., Надикта В.М. Под командой Сулькевича и Шнейдера // Историческое наследие Крыма. — 2005. — № 10. — С. 109–111.
177. ГААРК, ф. Р-999, оп. 2, д. 398, л. 12.
178. Там же, л. 5.
179. Деникин А.И. Очерки русской смуты: Белое движение и борьба добровольческой армии. Май–октябрь 1918. — С. 73.
180. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1994. — № 1. — С. 84. «Если год тому назад хватало на жизнь, зарабатывая 100 руб. в месяц, то теперь уже не хватает и 400 рублей» (Пасманик Д. Рабочий вопрос // Ялтинский Голос. — 1918. — 4 авг. (22 июля).
181. ГААРК, ф. Р-999, оп. 2, д. 403, л. 16–21.
182. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 4. — Отдел первый. — С. 86.
183. Там же. — № 8. — Отдел первый. — С. 190.
184. Там же. — С. 188.
185. Там же. — № 9. — Отдел первый. — С. 223.
186. Там же. — № 5. — Отдел первый. — С. 91.
187. Там же. — № 8. — Отдел первый. — С. 169.
188. Там же. — № 6. — Отдел первый. — С. 123–124.
189. Родионов А.М. От драхмы до рубля: Краткий очерк денежного обращения в Крыму. — Симферополь, 1994. — С. 21, 27; Зарубин В.Г. К вопросу о денежном обращении и денежных знаках в Крыму (1917–1920 гг.) // Крымский музей 1995–1996 гг. (Симферополь). — 1996. — С. 81–82; Родионов А.М. Деньги Таврики – Крыма. — Симферополь, 2006. — С. 53–54,93, 105–160.
190. ГААРК, ф. Р-1000, оп. 4, д. 19, л. 62.
191. См.: Загородских Ф.С. Указ. соч. — С. 22–24, 27–29; Хроника революционных событий в Крыму 1917–1920 гг. / Сост. И.П. Кондранов, В.А. Широков. — Симферополь, 1969. — С. 89–102; ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 195, л. 16, 61; д. 198, л. 79; и др.
192. См.: ГААРК, ф. 483, оп. 4, д. 1218 и др.
193. Цит. по: Вольфсон Б. Указ. соч. — С. 21.
194. О Л.Н. Канторовиче см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 157.
195. Меньшевики в большевистской России. 1918–1924: Меньшевики в 1918 г. / Отв. ред. З. Галили, А. Ненароков; отв. сост. Д. Павлов. — М., 1999. — С. 640–642.
196. Вольфсон Б. Указ. соч. — С. 27– 33.
197. Андросов С.А. Судьба культурного наследия Крыма на изломе исторической эпохи (1917–1920 гг.) // Историческое наследие Крыма. — 2004. — № 3–4. — С. 132.
198. ГААРК, ф. Р-2235, оп. 1, д. 26, л. 17 об.
199. Винавер М. Указ. соч. — С. 2.
200. Борьба за Советскую власть в Крыму: Документы и материалы. — Т. II. — С. 58.
201. ГААРК, ф. Р-999, оп. 2, д. 402, л. 70–71.
202. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 9. — Отдел первый. — С. 207.
203. Там же. — № 8. — Отдел первый. — С. 189–190.
204. Там же. — № 9. — Отдел первый. — С. 216.
205. Там же. — С. 219.
206. Там же. — С. 216.
207. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 163, л. 45–46, 48.
208. Краткий обзор деятельности первой демократической Думы. 1917–1918 гг. — Симферополь, 1919. — С. 61–63.
209. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 5. — Отдел первый. — С. 93–95.
210. Открытие Таврического университета // Крымский архив. — 2000. — № 6. — С. 162–170.
211. Гельвиг Роман Иванович (1873–1920). Родился в Липецке в семье инженера-механика. Первоначальное образование получил дома, затем поступил в Александровскую прогимназию в Борисоглебске Тамбовской губернии. Окончил Воронежскую гимназию (1892) и сразу поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. По завершению курса в 1897 г. поступил на медицинский факультет Киевского университета Св. Владимира, окончив его в 1902 г. с отличием. Оставлен при университете на должности помощника прозектора по кафедре нормальной анатомии. В 1907 г. перешел прозектором по кафедре нормальной анатомии человека в Киевский женский медицинский институт, где в 1906–1908 гг. читал лекции по анатомии человека. Преподавал анатомию с гистологией и в других учреждениях. В 1913 г. защитил диссертацию «О форме тазобедренного сустава человека» на степень доктора медицины. Допущен медицинским факультетом Киевского университета Св. Владимира к чтению лекций в качестве приват-доцента по анатомии человека (1914). В 1916 г. избран преподавателем по анатомии человека в Киевском женском медицинском институте. С 15 апреля 1918 г. приступил к формированию Института нормальной анатомии создаваемого Таврического университета. Профессор. С 10 мая начал чтение лекций, сначала в Киеве, затем в Ялте. С 30 июля — декан медицинского факультета, и. о. ректора формируемого Таврического университета. Затем ректор. В 1920 г. приглашался в состав Совета начальников управлений при Правителе Юга России П.Н. Врангеля в качестве заведующего народным образованием с сохранением должности ректора. Вначале ответил согласием, но в конце концов отказался. Автор ряда научных трудов. После его смерти по решению Симферопольской городской думы именем Р.И. Гельвига была названа площадь возле корпуса медицинского факультета на ул. Лазаретной (ныне ул. Студенческая) (Профессорско-преподавательский состав Таврического университета в 1920 году. По материалам Государственного архива Российской Федерации / Публ. В.В. Лаврова // Там же. — С. 73; Лысенко В.В., Козленко С.В. Р.И. Гельвиг — первый ректор Таврического университета // Там же. — С. 224–228).
212. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 7. — Отдел первый. — С. 163.
213. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 163, л. 60.
214. Собрание узаконений и распоряжений Крымского Краевого Правительства. — № 8. — Отдел первый. — С. 168.
215. Там же. — № 9. — Отдел первый. — С. 208.
216. Там же. — № 8. — Отдел первый. — С. 190.
217. Там же. — С. 224.
218. См.: Зарубин В.Г., Зарубин А.Г. Периодические издания Крыма (март 1917 — ноябрь 1920 г.) // Крымский архив. — 2001. — № 7. — С. 268–288. Авторы намеренно подробно не останавливаются на состоянии науки, культуры, образования в рассматриваемый период, считая, что эта проблематика специфична и выходит за рамки темы. Она, однако, затрагивалась в иных публикациях авторов (Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Культурная политика Крымских краевых правительств (М.А. Сулькевича и С.С. Крыма (Неймана) // Русская культура и Восток: Материалы III Крымских Пушкинских чтений. 13–19 сентября 1993 г. Бахчисарай. — Симферополь, 1993. — С. 76–77; Зарубин В.Г. Политика Крымских краевых правительств в отношении развития исторической науки, археологии, музейного дела и сферы охраны памятников // Тезисы международной конференции «Византия и народы Причерноморья и Средиземноморья в раннее средневековье (IV–IX вв.)». Секция охраны памятников археологии. — Симферополь, 1994. — С. 16–18; Зарубин В.Г. Гражданская война // Крым сквозь тысячелетия. — Симферополь, 2004. — С. 447 (и др.), а также в работах: Непомнящий А. Українські історики та вивчення Криму у 1918 р. // Гетьман Павло Скоропадський та Українська Держава 1918 року. — С. 165–166; Лавров В.В., Ишин А.В. Таврический университет в 1918–1921 годах // История Таврического университета (1918–2003). — К., 2003. — С. 18–27; и др.
219. См.: Приложения к 57-му тому Известий Таврической ученой архивной комиссии. — С. 59–65.
220. ГААРК, ф. Р-999, оп. 2, д. 402, л. 20–21, 29, 41.
221. Оболенский В.А. Крым в 1917–1920-е годы // Крымский архив. — 1994. — № 1. — С. 84.
222. Крымский Вестник. — 1918. — 22 окт.
223. Там же.
224. Крым. — 1918. — 10 мая.
225. Миллет. — 1918. — 22 авг. (с крымскотатарск.) // Бочагов А.К. Милли Фирка. Национальная контрреволюция в Крыму: Очерк. — Симферополь, 1930. — С. 54–55.
226. Громов С.Е. К вопросу о деятельности ряда национальных партий и организаций в Крыму в период гражданской войны // Ученые записки Симферопольского государственного университета. — Симферополь, 1998. — № 6(45). — С. 54.
227. О А.А. Боданинском см: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 174, 179–180.
228. О С.М. Меметове см.: Там же. — С. 174–175.
229. О С.И. Идрисове см.: Там же. — С. 175.
230. Федюшин О. Указ. соч. — С. 252–253.
231. А.В. Мальгин осторожен: «Несмотря на безрезультатность переговоров, Крым и Украина, по-видимому, уже не вернулись к состоянию «экономической борьбы» (Указ. соч. — С. 62). Поправляем: вернулись, хотя и ненадолго.
232. Крымский Вестник. — 1918. — 22 окт.
233. О Рябушинском П.П. см.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. 1918 год в Крыму: большевики приходят к власти // Историческое наследие Крыма. — 2006. — № 16. — С. 113–114.
234. Винавер М. Указ. соч. — С. 1, 5–15.
235. ГААРК, ф. Р-999, оп. 2, д. 402, л. 10–12.
236. Крымский Вестник. — 1918. — 22 окт.; ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 163, л. 89–89 об.
237. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 79, л. 1–3. «Очень интересует всех молниеносное превращение Крымского Президента Сулькевича, — заносит в дневник современник. — Все общественные учреждения выносят ему резолюции «вон!». По поводу его реакционности, а он нуль внимания, и все сидит и только все более демократизуется. В какие-нибудь две недели отменил незадолго до этого им же изданный квартирный закон, затем ввел свободу печати, отменил предварительную цензуру и разогнал правые цензовые Думы, на их место посадил опять же «демократические» (4 ноября): А. В. Дневник обывателя (26 июля 1918 г. — 4 апреля 1919 г.) // Архив русской революции. — М., 1991. — Т. IV. — С. 257 (Репр. Берлин, 1922).
238. Деникин А.И. Указ. соч. — С. 73.
239. 23 сентября в Уфе создается коалиционное правительство под председательством правого эсера Н.Д. Авксентьева — Директория (Временное Всероссийское правительство).
240. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 163, л. 90; Ялтинский Голос. — 1918. — 14 нояб.; Винавер М. Указ. соч. — С. 225–226.
241. Линёв К.К., Шарапа В.Ф. Указ. соч. — С. 231–232.
242. ГААРК, ф. Р-999, оп. 1, д. 163, л. 85–86.
243. 18 декабря 2002 г. по случаю 85-летия начала Гражданской войны в Крыму на фасаде бывшего дома Таврических губернаторов в Симферополе (ныне ул. Ленина, 15) по инициативе Республиканского комитета по охране культурного наследия Автономной Республики Крым установлена мемориальная доска с текстом, извещающим о размещении здесь Крымских краевых правительств М.А. Сулькевича и С.С. Крыма.