П. Н. Стрелянов (Калабухов) - Лабинцы. 1920-й. (2005)

П.Н. Стрелянов (Калабухов)

Альманах «Белая гвардия», №8. Казачество России в Белом движении. М., «Посев», 2005, стр. 97-96.

Равное по территории одной российской губернии, Кубанское казачье Войско (ККВ) с его казачьим населением в полтора миллиона человек — выставило в Гражданскую войну 1918-1920 гг. четыре корпуса: 38 конных полков, 3 пластунские бригады, 24 батареи. Кроме того, некоторые части Добровольческой армии иногда состояли наполовину из кубанских казаков. И выставлены они были в полном обмундировании, с холодным оружием и лошадьми на деньги своих семейств. Тем не менее, войско на протяжении всей войны не имело своей армии.

Только к концу декабря 1919 года, когда все армии — Добровольческая, Донская и Кавказская, с тяжелыми боями по оставлению Ростова отошли за Дон - Главнокомандующий Вооруженными Силами на Юге России (ВСЮР) дал согласие на организацию Кубанской армии.

История Белого движения на Юге России в течение зимы-весны 1920 г. изобилует в мемуарах его высших руководителей по отнош ению к казачеству целым рядом следующих утверждений: «рассчитывать на продолжение казаками борьбы нельзя», «дезертирство Кубанцев приняло массовый характер», «пафос Белой идеи казакам малопонятен» и т.п.

«Эти слова были оскорбительны для всего Казачества», — отмечал военный историк русского зарубежья Ф.И. Елисеев. В последние месяцы борьбы казаков на Кубани, отступления с боями на Черноморское побережье, 27-летний полковник Елисеев командовал полком, бригадой и дивизией. Все полки Кубанского войска одинаковы. Некоторую разность, скорее психологическую, можно провести только между полками бывшего Черноморского казачьего войска и бывшего Кавказского Линейного казачьего войска. В ККВ в мирное время состояло 11 конных полков, в военное — 33 полка. По комплектованию в отделах и полковых округах, к бывшему Черноморскому войску относились — Таманские, Полтавские, Запорожские, Уманские, Екатеринодарские и Черноморские полки, к бывшему Кавказскому линейному войску — Хоперские, Кубанские, Кавказские, Лабинские и Линейные полки.

Во время Первой мировой войны, в 1915 г., были сформированы еще четыре конных полка, по Высочайшему соизволению от 3 декабря 1916 г. получившие свои старые исторические наименования. По комплектованию в полковых округах они относились: Адагумо-Азовский (в основном) и Ейский полки — к Черноморцам, Екатеринославский и Ставропольский — к Линейцам.

1-й Лабинский генерала Засса полк ККВ Ф.И. Елисеев хорошо знал по боевой работе на Кавказском фронте. Эта часть в Гражданскую войну дала четырех генералов: П.С. Абашкина, В.К. Венкова, Н.Г. Бабиева и М.А. Фостикова. Лабинцы этим гордились.

Молодые офицеры, «за единичными исключениями, были кровными Лабинцами, почему, вне своего полка — они не мыслили жить, служить, воевать. Это был совершенно однородный элемент, молодой возрастом, в полном расцвете своих физических сил, совершенно не потерявший сердце» (Здесь и далее приведены отрывки из готовящейся к печати книги о Лабинцах, составленной из брошюр Ф.И. Елисеева.). В полку до половины личного состава некоторых сотен составляли однофамильцы, все родстенники.

Стойкость Лабинцев была вызвана тем, что летом 1918 г., после восстания против красных - их станицы подверглись жестоким репрессиям, погибли многие сотни казаков. «Террор красных был необыкновенный. Согнав на площадь станицы арестованных- их рубили шашками... И ни в одном отделе Кубанского Войска не было такого массового восстания против красных, как и террора над казаками, как в Лабинском полковом округе. Таковы были казаки-Лабинцы в самом начале борьбы против красных, таковыми и оставались до конца, до самой гибели Кубанской армии на Черноморском побережье в апреле 1920 года».

Последнему командиру 1-го Лабинского полка на родной земле, командующему дивизией (Улагаевской), полковнику Елисееву были лично известны старшие военачальники Белого движения: С.Г. Улагай, А.Г. Шкуро, Н.Г. Бабиев, В.Г. Науменко, А.М. Шифнер-Маркевич, А.В. Голубинцев, М.А. Фостиков и другие. Приведенные Елисеевым, находившимся в самой гуще зимне-весенних боев 1920 г. на Кубани, боевые расписания дают основание не согласиться с утверждением мемуаристов о «дезертирстве казаков». А описание им походов и конных атак заставляет серьезно усомниться в том, что «рассчитывать на продолжение казаками борьбы было нельзя»: «...Три полка красной конницы прорвались и обходят нас слева. Мысль работает молниеносно.

- По переднему уступу!.. карьером! — бросаю штаб-трубачу.

И запела труба в пространство снежной степи: «Стремглав, друзья, постройтеся, чтоб фронтом идти на врага-а!»

Повернув головную сотню фронтом против красных — остановил ее. Остальные сотни, несясь с быстротой молнии — пристраивались левее головной, образуя густую резервную колонну полка. Пулеметная команда, взяв лошадей в кнуты — неслась вслед.

- Взять позицию правее полка! — кричу я.

В большой белой косматой папахе — крупный телом есаул С., пригнувшись к луке с хищным видом, доскакал до бурьянов, круто остановился, повернул свою лошадь кругом и, став лицом к своим пулеметам, — сложенной вдвое плетью бросил руку направо и налево, чем указал развернутый строй своим 22 пулеметам.

Пулеметные линейки веером бросились вправо таким аллюром — как скачет во все лошадиные силы пожарная команда.

Красные, увидев образовавшийся строй казаков фронтом против них — блеснули шашками и густой ватагой, без строя, перешли в атаку. Их было гораздо больше, чем нас. Мне стало страшно. Своей численностью они могут смять полк.

Полк стоял молча. Командиры сотен бросали иногда взгляды на меня и на несущуюся на нас конницу красных, как бы спрашивая: «Чего же мы стоим?»

Молча проехав перед строем — остановился на правом фланге полка. И когда красные передними всадниками приблизились шагов на 500-600 — я взмахом руки открыл по ним огонь. И застрекотали, заклокотали, зашипели все 22 полковых пулемета и легким сизым дымком заиндивелась линия огня. Есаул С. скачет вдоль линии своих линеек, что-то кричит и от его крика — пулеметы еще более слились в сплошную бурю развернувшейся грозы огня.

А полк стоит и смотрит — как смешались первые ряды красных, как свалилось несколько коней, и как они, повернув своих лошадей кругом — потоком хлынули назад. Широким наметом, с места, полк бросился вперед, в преследование...».

В последнем походе Елисеев, только волею обстоятельств не ставший генералом, командует дивизией. Казачьи полки атакуют красную конницу под бравурные марши хора трубачей 1-го Лабинского полка: головокружительная скачка удирающих и преследующих, распластавшихся в карьере красноармейцев и казаков, захваченные пулеметные тачанки красных строчат по своим — возле каждой по нескольку урядников с револьверами в руках, требуют от пленных пулеметчиков «лучше целиться»...

В середине марта 1920 г. три Кубанских и IV Донской конные корпуса отходили к Черноморскому побережью. Связи между корпусами и с Новороссийском (где погрузились на пароходы лишь подоспевшие туда кадры двух полков ККВ) не было. Единственная дорога на Туапсе. Впереди Гойтхский перевал. Вся Черноморская губерния занята «красно-зелеными». И передовые отряды генерала Шкуро разметали противника, взяли перевал, потом Туапсе, двинулись на Сочи и заняли город.

Капитуляция почти 40-тысячной (60 тысяч вместе с Донцами и беженцами) Кубанской армии в апреле 1920 г. под Адлером-Сочи... Никому не известны затаенные мысли Кубанского атамана Букретова и генерала Врангеля. Особенно первого. Офицер Генерального штаба и боевой генерал, герой Сарыкамыша, Георгиевский кавалер — принимает командование Кубанской армией, отослав в Крым «неугодных ему» старших казачьих генералов: Улагая, Шкуро, Науменко, Бабиева и Муравьева. Видимо, понимая при отступлении казачьих корпусов к Черному морю, что ничего сделать уже не сможет, возможно, желая «спасти армию» — Букретов договаривается с красными об условиях ее сдачи.

Но остается также фактом, что о Кубанской армии в трагические дни ее гибели словно забыли — рука помощи из Ставки не была протянута. Наверное, генерал Врангель думал об эвакуации Крыма, как о неизбежности, и не было необходимости усиливать армию на полуострове еще многими десятками тысяч казаков и беженцами, брать нравственную за них ответственность и потом эвакуировать в общем исходе. Так погибли сила и цвет Кубанского войска. Уже после писали и говорили, что «Кубанские казаки не поехали бы в Крым». Это заблуждение. При отступлении с Кубани, не только рядовой казак, но и офицер мог остаться в любой станице и не уходить к Туапсе. Ни контроля, ни принуждения не было. Казаки просто не выезжали в строй, полки продолжали отступать на юг. Следовательно, к Черному морю ушли непримиримые враги красных, добровольно.

В полках никто не думал о возможной капитуляции, когда до них дошел слух о начавшихся переговорах с красными. В естественном порядке воинской дисциплины все ждали приказа, чтобы оставить позиции и идти грузиться на корабли. Но приказа не последовало, как и не прибыли корабли. Их бросили (единственный генерал Шкуро, сумел прибыть на судах к хутору Веселому и подобрать своих соратников, около полутора тысяч человек). Получив уведомление о капитуляции, офицерам и казакам, желающим выехать одиночно, препятствий не чинили.

Офицеры остались в полках: первопоходники, старейшие Корниловцы и Лабинцы, командиры сотен во 2-м Кубанском походе и младшие офицеры-пластуны. Остался последний командир Корниловского конного полка войсковой старшина В. Безладнов. И был расстрелян красными в Екатеринодаре во время десанта из Крыма на Кубань. За верность воинской чести — он погиб, до конца оставаясь со своими казаками.

Если в армии будут знать, что в самые трагические моменты начальники могут бросить своих подчиненных и спасаться в одиночку — эта армия будет неустойчивой в боях и морально больной.

И началась красная вакханалия. «Военком 34-й красной дивизии Рабинович, словно обрадовавшись своей очереди, как застоявшийся конь — он быстро стал впереди говорившего, окинул казаков торжествующе-победным взглядом и тонким фальцетом запищал, защебетал, заговорил... «Проп-пали, проп-пали мы, — думал я тогда. — Революция, советская республика, красная власть — навалились опять на нас всем своим отвратительным существом!» В Туапсе, красные в который раз обыскивали казаков и забирали у них последнее. Уже сданы лошади и седла. У многие казаков были Георгиевские кресты и медали. «Серебро нам нужно для государства... У нас все народное», — говорили красноармейцы, собираясь их отобрать, Навсегда запомнил Елисеев под хорунжего Н., награжденного s Великой войне тремя Георгиевскими крестами: «Я то знаю, как он их заслужил! При мне все это было! На южных склонах Большого Арарата, были убиты командир и вахмистр сотни. Я остался за командира сотни, а он, взводный урядник — стал вахмистром сотни. Ранено было десять казаков и все тяжело, свинцовыми курдинскими пулями. Выбрались мы тогда благополучно. Прибытия в полк 1911 года, десять лет в строю и на войне без перерыва - что он переживал, умняга?! А сколько здесь было других, подобных Н.?!.. Нужно полагать — м н о г о!

И теперь, эти царские Георгиевские кресты, заслуженные кровью и невзгодами голодного Турецкого фронта, красные хотят отобрать «для народа, для народного государства»... И вот он, вынул их из сум и показывает этим хамам. Как бывало в трудные и ответственные минуты — он сощурил глаза и смотрит на меня. И я не знаю, что он думал, испытывал н эти минуты? Ненависть к красным? Или к тем старшим генералам, в Крыму, что оставили их здесь, непримиримых к большевикам? А может быть, удивлялся, что «и я здесь?»...

Дальше был плен. Начинался он для казаков с лагерей, этапов в Москву и на Урал, первых унижений и оскорблений. К старым полковникам злобно цеплялись конвоиры: «А ты не есть ли сам Деникин, йо — твою мать?.. Смотри, как бы я вам бороды не выщипал, белые бля-и!» — и говоривший начинал изощряться, что бы он сделал с генералом Деникиным, если бы тот живьем попался ему в руки, подчеркивая, что его «надо было бы вначале пытать, а потом — по кусочкам раздергивать». «И откуда появились на Руси Святой такие дикари, варвары?! — задавался вопросом, прошедший две войны Елисеев. — При желании - он мог любого из нас пристрелить. Я понял, что мы попали в лапы не одного зверя, а в лапы сонмища зверей».

Лабинцы и Корниловцы держались вместе. Большевицкие лагеря ничего не смогли изменить в воинских взаимоотношениях казачьих офицеров. Все оставались очень почтительными к старшим, помогали физически слабым. «Друзья познаются только в несчастье» — был их девиз.

В Москве, командиры эскадронов Конной армии Буденного, направленные на командные курсы, подошли к Елисееву с воровским вопросом — спекульнуть на черном рынке белой мукой, которую они привезли, конечно же, не из своего амбара. «Герои красной конницы, против которых мы дрались в течение двух лет!.. командиры, которые, порой, очень смело ходили против нас в атаки! Их лица, глаза, манеры людей, видавших виды — и грабеж, и насилия, и кровь и животные удовольствия, людей, привыкших к своеобразной власти». И выдали свои спекулятивные тайны — полковнику Белой армии, врагу.

Судьба русского офицерства, уцелевшего в двух войнах, была предопределена большевиками. Летом-осенью 1920 года в Москве красное командование устроило «военно-политические курсы» для пленных офицеров Кубанской, Донской и колчаковской армий, отправляемых на Польский фронт. Глядя в глаза Елисееву, моему прадеду генералу Абашкину и другим старшим офицерам, комиссар курсов выразился вполне ясно: «Мы вас, кадровых офицеров, держим потому, что вы нам нужны для построения нашей красной армии, — после этого лицо его стало жестким, и он добавил. — А потом мы всех вас сошлем на север и сгноим в мурманских лесах и болотах»...

Нынешние «объективные» историки определяют Гражданскую войну прежней меркой, штампом — как «братоубийственную», ставят на одну доску вместе с красным и «белый террор». Но припомнится ли со стороны белых хотя бы один случай, подобный тому, о котором впервые поведал Ф.И. Елисеев? Это — случай поголовного уничтожения всего офицерского и военно-чиновничьего сословия целого казачьего края в конце войны.

Кровавую дань понесло Кубанское войско после неудачного десанта из Крыма в августе 1920 г. «Никто не описал — какова была расправа красных по станицам, по уходе десанта? Но 6 тысяч офицеров и военных чиновников Кубанского Войска, с которыми мы встретились в Москве — являлись первыми жертвами».

Эшелоны с офицерами большевики гнали через Москву в Архангельскую губернию, эшелоны с урядниками — за Урал. Судьба казаков была ужасна. Прибывших в Архангельск в августе-сентябре 1920 г. пачками грузили в закрытые баржи, вывозили вверх по Северной Двине и расстреливали на пустырях из пулеметов. Затем баржи возвращались, в них грузили следующих и так, пока не уничтожили все шесть тысяч... «Кубань, наше Кубанское казачье Войско, захлестнулось и еще слезами шести тысяч вдов!.. а, сколько после них осталось сирот — мы теперь и НЕ УЗНАЕМ».

Скитаясь по лагерям и тюрьмам, казаки получали вести из станиц. Еще в 1920-1921 гг., красные власти жестоко мстили казачьим семьям: расстреливали видных стариков, «за невыполнение продразверстки» сажали в подвалы ЧК, насильничали, брали «на учет» с запретом выезда из станиц...

Елисеев свидетельствует: на Урале и на северо-западе, в местах ссылки казаков, население ненавидело советскую власть, белых офицеров — принимало как героев. Услышав, что они «издалека, с юга России», крестьяне заключали: «Есть адна Расея... а иде юх, а иде север — ета усе равно. Адна страна».

Разоренный красными в своем свободном труде — «все дай, да дай!», встречая пленных офицеров, хозяин дома радостно переспросил: «Бел-лые? .. значить колчаковцы?.. Я сам у Колчака служил и вот, вернулся зря в село... но Колчак придет иш-шо!» Он, как и соседи-мужики, ждал возвращения Верховного Правителя: «Все пойдем к нему! И уж не сдадимся...».

«Я ему не сказал, — пишет полковник Елисеев, — что адмирала Колчака давно нет в живых...».

Сосланный за Урал, Елисеев решает: «Бежать!.. Бежать из этой красной России, бежать, куда глаза глядят, но только не быть здесь и переживать беспомощно все преступления и варварство красной власти, с которой надо бороться. Эта борьба возможна лишь тогда, когда я буду свободен». Ему это удалось — он стал свободен. Началась новая жизнь и была еще одна война...