 |
А.Г. Зарубин[1], В.Г. Зарубин, историк, магистр государственного управления
КРЫМ В 1917 ГОДУ: ОТ ЭЙФОРИИ МАРТА К КОНФРОНТАЦИИ ОКТЯБРЯ
Журнал "Историческое наследие Крыма", №14, 2006
Февральско-мартовская революция, которая первоначально именовалась в Крыму «событиями в Петрограде», смена власти и формы правления были встречены большинством крымчан, скорее, с безразличием, нежели с восторгом или неприятием. Начальственные опасения возможных волнений оказались излишними. Дело ограничилось, по газетным сообщениям, разгромом некоторых участков при разоружении полиции. Вероятно, как и в столице, это было осуществлённое желание отвести душу, которое сопровождалось прагматичным намерением уничтожить, пользуясь случаем, бумажный компромат. Из заключения, между тем, выходили не только политические осужденные, но и уголовные — сразу поползло вверх число сообщений о преступлениях.
Обыватели, погружённые в повседневные заботы, не понимали, да и не хотели понимать смысла случившегося, считая, что хуже не будет, а мир теперь приблизится. Царская власть не пользовалась и тенью авторитета, и появление Временного правительства было воспринято как нечто естественное. «Телеграмма образовании нового правительства объявлена населению путём расклейки видных местах точка городе (Симферополе. — Авт.) спокойно»[2], — докладывал в столицу исправник Никифоров 6 марта. Таврический губернский комиссар Я.Т. Харченко, назначенный 6 марта[3] Временным правительством вместо вице-губернатора С.В. Горчакова, подтверждал 16 марта: «Петроград МВД Докладываю в губернии спокойно приступлено к организации волостных и сельских общественных комитетов учреждение которых населением встречается сочувственно»[4].
Исключительную роль играло положение на флоте, ибо он был организацией общероссийской.
Командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак[5] получил первое известие о событиях в столице на эскадренном миноносце 25 февраля в Батуме, где он находился по приглашению Верховного главнокомандующего — великого князя Николая Николаевича. Шифрованная телеграмма за подписью начальника Генштаба Ставки капитана I ранга А.П. Капниста гласила: «В Петрограде произошли крупные беспорядки, город в руках мятежников, гарнизон перешёл на их сторону»[6]. Учитывая то определяющее обстоятельство, что Россия пребывала в состоянии войны, адмирал направил секретное приказание коменданту Севастопольской крепости перекрыть почтовое и телеграфное сообщение Крыма с прочей Россией, а телеграммы и почту передавать только в штаб командующего флотом. Вскоре, по мере получения очередной информации, связь полуострова с центром была восстановлена.
Фактический начальник штаба Черноморского флота капитан I ранга М.И. Смирнов[7] вспоминал: «Опубликование первых известий не произвело заметного влияния на команды и на рабочих. Служба шла нормальным порядком, нигде никаких нарушений не происходило. Это явилось новым доказательством того, что революционной подготовки в районе Чёрного моря не было»[8]. Колчак распорядился об освобождении из тюрем политзаключённых, роспуске полиции, жандармского корпуса и формировании городской милиции. Был опубликован приказ Петроградского совета №1 и дублирующий его приказ военного и морского министра А.И. Гучкова, которые отменили звание «нижние чины», ограничения гражданских прав солдат и матросов (например, запрет ездить внутри трамвая, а также в 1-м и 2-м классах поездов, курить на улицах, посещать буфеты), титулование офицеров. Смягчалась кара за дисциплинарные проступки. «Революция пришла в армию и флот по «приказу» высших начальников»[9].
Вскоре, однако, ситуация несколько изменилась. «...Пришли первые газеты из Петрограда и Москвы. Появилось много новых газет социалистического направления, призывавших к низвержению государственного строя и разложению дисциплины в армии и на флоте. Во мгновение ока настроение команд изменилось. Начались митинги. Из щелей выползли преступные агитаторы»[10].
Именно офицеры военного времени, чуждые войне и казарменному образу жизни, прапорщики, вольноопределяющиеся из «интеллектуалов» (вспомним Марека из «Похождений бравого солдата Швейка» Я. Гашека), во множестве возглавившие армейские и флотские комитеты, столь же во множестве возникавшие весной 1917 года, стали проводниками «преступных» идей. Впрочем, дело не только и не столько в газетах и агитаторах. Один из серьёзных знатоков истории Революции констатирует с упором на повседневную её сторону: «По-настоящему солдаты доверялись пропагандистам, лишь почувствовав себя обманутыми командованием и властью. В принципе, послефевральскую Россию можно представить как гигантское открытое информационное пространство, которое требовало адекватного — в смысле соответствующего «языка», своевременности и содержательности — наполнения. Поскольку информация, которая требовалась для эволюционной трансформации социумов, не поступала, развитием ситуации стали слухи, наветы, демагогическая ложь. Информационное пространство превращалось в настоящий кипящий котёл всеобщей подозрительности (курсив наш. — Авт.)»[11].
Отречение Николая II от престола поставило перед военнослужащими острую проблему присяги. Но, поскольку присяга приносилась «царю и отечеству», а война продолжалась, рассудок подсказывал: служить отечеству, которое олицетворялось теперь Временным правительством. 12 марта флот был приведён к присяге новой власти. Русские генералы и офицеры сделали свой выбор. Свой выбор сделал и А.В. Колчак. Он телеграфировал «морскому министру» А.И. Гучкову: «Черноморский флот просит вас принять выражения глубокого к вам уважения и уверения в твёрдом решении его приложить все силы для доведения войны до победного конца»[12]. Однако ненависть к офицерам, всяческому начальству и «буржуям», что, подобно семенам, была посеяна в матросской массе условиями ей службы, помноженная на жажду «воли» и развал государства, очень скоро даст в Крыму ужасающие всходы[13].
Перелом солдатской массы в отношении к войне фиксируется ещё в начале 1916 года. Верхи себя дискредитировали. Фронт, а затем и тыл стали желать мира и только мира. В 1917 году количество дезертиров вышло, по всей видимости (с допусками), на уровень до 2 млн. человек. Мотивация была разнообразнейшей — от желания «погулять» до желания поглядеть, как там дела дома или принять участие в дележе земли. «Кем же был по психологии «человек с ружьём»? Новоявленным «пролетарием»? Бывшим крестьянином? Деклассированным элементом? В психологии солдат и матросов сочеталось и то, и другое, и третье. Но в целом они вели себя как масса ожесточённых маргиналов, по-своему воспринявшая обещания всеобщего «земного рая» и уверовавшая в социальное чудо за счёт избавления от «дурного» начальства, — итожит В.П. Булдаков анализ ударной силы событий 1917 года и продолжает:
— В целом можно констатировать, что в основе революционаризма солдатской массы лежало архаичное неполитическое бунтарство (курсив наш. — Авт.). {... } Российская революция оказалась чрезвычайно примитивна по своей «человеческой» природе. {...}... Уместно признать, что наиболее характерны для общероссийского революционного хаоса оказались именно солдаты и матросы, типичные носители «коллективного бессознательного», в котором сочетались элементы традиционного крестьянского бунтарства и разнузданности вынужденного маргинала»[14]. Чего мы не видим в этом эффектном резюме — так это материальной основы «бунтарства» и «разнузданности», которую (основу) Булдаков сам фиксировал в той же работе. Психология всё-таки если и витает в облаках или коренится в глубинах подсознания, то не вся же и не у всех, — её сопряжённость с «землёй» постоянна, а в «период политических потрясений и революций»[15] она резко обостряется. И в то же время «солдаты представляли собой... очень большую часть политических активистов — в тот момент они составляли более половины партии эсеров, треть партии большевиков и около одной пятой меньшевиков»[16].
Ситуация в Крыму вполне соответствует приведённым заключениям. Ещё до революции «наиболее активной военной группой, — констатирует исследователь, — в которой были брожения, нужно признать запасных различных полков. Их настроения перед февралём начинают беспокоить местную власть»[17]. Эти запасные и станут ферментом послефевральских перипетий.
Первые «инициативы» снизу в армейских частях на территории Крыма отмечены М.Ф. Бунегиным.
Отказ крепостной артиллерии в Севастополе принять присягу Временному правительству. Мотивировался наличием в крепости жандармов. Только после того, как командование заверило, что жандармы будут привлечены к отбыванию воинской повинности, артиллеристы приняли присягу.
Конфликт нижних чинов Симферопольского гарнизона с офицерством. Здесь созрел целый букет проблем. Недовольство строгой дисциплиной. Желание разобраться с освобождёнными от призыва — правильно ли они освобождены, что привело к стрельбе и жертвам. Политика нового начальника гарнизона капитана Замятина, солидаризовавшегося с солдатами. Наконец, разъяснительная работа делегации Севастопольского исполкома, которая доказывала необходимость единения солдат и офицеров, замена некоторых офицеров и ряд других мер внесли временное успокоение в гарнизон.
Отказ 52-го Виленского полка, расположенного в Феодосии, отправиться на фронт. Всё же он был отправлен.
Резкий рост числа дезертиров в апреле — мае (в Крыму скапливались дезертиры и из других губерний). Дезертиров вылавливали особые вооруженные отряды, отчасти население. «Ловили дезертиров крестьяне не потому, что были за продолжение войны, а «коли мой сын служит, зачем же ты убежал»»[18]. «Тогда же революция произвела совершенно новый вид дезертира — специально для обработки полей. Они получили название «обсеменителей» (курсив наш. — Авт.) и толпами путешествовали... с котомками, с мешками, унылые, печальные... »[19].
Из весенних впечатлений прибывшего в Севастополь офицера:
«Как всегда, везде встречались матросы, но большинство, однако, не отдавало честь, и только одиночные иногда подымали руку к фуражке. {...} На улицах не было городовых — старых знакомых, которых так привык видеть на этой дороге и часто любоваться их выправкой. Вместо них ходили с винтовками какие-то оборванцы и зелёная молодёжь — гимназисты лет пятнадцати, реалисты и вообще очень молодые люди. {...} Словом, Севастопольская милиция первых дней революции производила комичное и несерьёзное впечатление.
Скоро я вошёл в подъезд штаба... Уже в вестибюле я был поражён той картиной, которую увидел: масса солдат 5-го полка в расстёгнутых шинелях и мундирах ходила, сидела и лежала на каменном полу. Никто не встал при моём приходе, везде была грязь, кожура семечек, какие-то объедки, окурки... Все эти люди громко говорили, спорили, горланили, были растрёпаны и грязны. {...}
Было пусто и больно на душе, чувствовалось, что хотя и нет в Севастополе убийств, подобных кронштадтским, но есть что-то липкое, цепкое, ползучее, что-то нездоровое, не революционный подъём и красота, а страх и заискивание перед загадочной матросской и солдатской массой»[20].
Так начиналась новая эпоха21. («Февраль 1917 г. был продолжением революции 1905 — 1907 гг., а в нём уже был скрыт Октябрь»[22]). Наиболее прозорливые умы предвидели, что это будет эра катастроф. На фоне всеобщего восторга их голоса звучали здравыми предостережениями. Очень выпукло — у поэта и мыслителя М.А. Волошина[23]. Цитируем:
«6 марта, пн.
Р. Гольдовская в дневнике. “Забегал Бальмонт. Он в экстазе... Не человек, а пламень. Говорит: — Россия показала миру пример бескровной революции. Мрачный (Макс) на это возразил: — Подождите! Революции, начинающиеся бескровно, обыкновенно оказываются самыми кровавыми”»[24].
Летом 1919 года Волошин как бы замыкает круг своих рассуждений о природе происшедшего в феврале: «Революция наша оказалась не переворотом, а распадом, она открыла период нового Смутного времени»[25].
Весьма быстро городское население полуострова, включая все социальные слои, пробуждается к политической жизни.
Настроения момента чутко уловили некоторые чиновники, приступившие к сочинению доносов на своих начальников (кое-что подобное сохранилось в ГААРК), где обвиняли их в монархических пристрастиях, реакционности, с вполне понятной целью обеспечить себе прогрессивную репутацию и занять, если получится, освободившиеся места. Как при любых политических потрясениях, появилась благоприятная возможность для карьерного взлёта. Споро росла новая, «демократическая», бюрократия и, рука об руку с ней — степень коррумпированности.
Верховная власть в губернии принадлежала теперь губкомиссару, первоначально в лице бывшего председателя Губернской земской управы Я.Т. Харченко. С мотивацией — правые взгляды и казнокрадство[26] (Харченко с его 25-летним земским опытом не спешил менять опытных сотрудников на новых) — он замещается распоряжением правительства от 27 марта членом конституционно-демократической партии ялтинцем Н.Н. Богдановым[27] (председатель Губерн¬ской земской управы, Исполкома общественных организаций, лидер крымского отделения кадетской партии) с помощниками П.И. Бианки[28] (социал-демократ) и П.С. Бобровским[29] (социал-демократ). На местах организуется институт уездных комиссаров.
Опорой комиссара были комитеты общественной безопасности (общественные комитеты), возглавляемые в основном деятелями либерального толка. Самостоятельной властной роли комитеты не играли. Сохранились как органы управления городские думы и управы, губернское и уездные земства (решение Временного правительства о создании волостных земств фактически не было реализовано). В июне – июле, сентябре – октябре в них состоялись перевыборы.
«С первых же дней революции начали возникать самые разнообразные по названию, но весьма тождественные по внутреннему существу организации. Организовались все с домовладельцев, торговцев до групп «активных деятелей февральской революции», союза имени Минина и внепартийных групп республиканской демократии»[30].
Началось оформление профессиональных союзов. Они были весьма разнообразны. Так, первый профсоюз мусульман Симферопольского района, образованный в апреле 1917 года, объединял 63 музыканта[31].
Профсоюзное движение уже имело в Крыму свою историю. В начале 1906 года было создано Центральное Бюро профсоюзов Таврической губернии, с исключительно меньшевистским составом. В марте 1917 года временные центральные бюро, затем — советы профсоюзов возникают в Симферополе и Севастополе. 29 марта Симферопольский совет заключают с представителями фабрично-заводских комитетов (фабзавкомы) и профсоюзов соглашение об установлении 8-часового рабочего дня.
Возродившиеся в 1917 году фабзавкомы (или, как они официально определялись, низовые профсоюзные ячейки на предприятиях), своеобразные внутрифабричные общины, как и везде по стране, были более радикальными, чем собственно профсоюзы. На съезде фабзавкомов 12 октября было представлено 21145 рабочих. Сфера их деятельности определялась съездом следующим образом: «1) Представительства через администрацию предприятий по вопросам, касающимся взаимоотношений между предпринимателями и рабочими, как-то: о заработной плате; рабочем времени; правилах внутреннего распорядка; 2) разрешение вопросов, касающихся внутренних взаимоотношений между рабочими предприятия; 3) культурно-просветительной деятельности среди рабочих предприятия и принятия мер, направленных к улучшению быта их; 4) принятие мер, направленных к обеспечению нормального хода работ, введению контроля над производством»[32].
Профсоюзы же создавались и возглавлялись меньшевиками и предпочитали заниматься сугубо материальными проблемами. Советский исследователь комментирует сие живописной фразой: «На фоне грандиозных событий это профсоюзное крохоборство отдавало особенной меньшевистской глухослепотой»[33].
За четыре месяца после Февраля было создано 255 профсоюзов, объединяемых по городам Центральными бюро, с численностью более 65 тысяч человек. В контакте с советами и соцпартиями профсоюзы добиваются весной сокращения рабочего дня до 8 часов для примерно 30 тысяч рабочих и служащих (данные по всей губернии)[34].
Как и по всей стране, органы Временного правительства в губернии вынуждены были сосуществовать с иными властными структурами. Первую скрипку среди них играло возрождённое детище 1905 года — советы и их исполнительные комитеты, которые оформились раньше партийных комитетов.
«Крымские советы не были созданы в борьбе и пылу классовых схваток». Советы были нужны буржуазии для укрепления своего положения. «В Севастополе совет был создан приказом Колчака» (!)[35], — пишет весьма дотошный исследователь начала 30-х годов, кстати. В работе, появившейся после XX съезда КПСС, читаем: решение о создании совета рабочих депутатов принято в Севастополе 3 марта Временным бюро объединённой социал-демократической организации. Рабочий совет объединяется с Военным, и в конце марта возникает Совет депутатов Армии, Флота и Рабочих[36].
6 марта состоялись выборы в Севастопольский совет. 8 марта на заседании объединённого комитета депутатов от офицеров армии и флота, солдат и матросов, ратников морского ополчения было решено создать Севастопольский военно-исполнительный комитет. Аналогичные комитеты создавались на кораблях, в каждой береговой части и в полку. Их задачами было: «1) поддержание дисциплины в частях; 2) заботы о продовольствии и обмундировании; 3) заботы о просвещении людей. Никакими оперативными и боевыми вопросами комитеты не имели права заниматься»[37]. Колчак утвердил принятое решение.
Весной советы формируются во всех городах Крыма, причём советы рабочих и советы солдатских депутатов сливаются. Полоса организации советов крестьянских депутатов, волостных и уездных, оказалась более растянутой: лето — осень 1917 года. Рядом с ними функционируют правительственные временные земельные комитеты. Повсеместного объединения городских и сельских советов в Крыму в течение 1917 года так и не произошло. Севастопольский, Симферопольский, Керченский, Феодосийский, Евпаторийский, затем Ялтинский советы приступают к изданию своих печатных органов — «Известий».
Нелишне отметить, что советы Таврической губернии входили с мая в состав Совета Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области (Румчерод), однако связь их с ЦИК Румчерода, где сравнительно быстрыми темпами шла большевизация, не носила жёсткого характера. Представители таврических советов регулярно участвовали в работе съездов Румчерода, оставаясь при этом достаточно автономными.
О начальном периоде советского движения в Крыму после Февральской революции сохранились свидетельства участника событий И.Ф. Федосеева[38][:
«... Первый Симферопольский Совет был организован по инициативе Симферопольской группы соц.-дем. Никакие другие политические партии в организации его участия не принимали»[39]. Выборы проходили по производственному принципу: один делегат от предприятий с количеством рабочих от 20 до 50 человек, по одному от 50 человек на более крупных предприятиях. Делегатами могли быть только работающие по найму, с 18 лет. Партийная комиссия по выборам, сетует Федосеев, не наметила кандидатов заранее, что при слабой сознательности и информированности рабочих было просчётом. Поэтому в число делегатов попали мастера, административный персонал и даже совладелец завода[40].
Первый пленум Симферопольского совета состоялся 9 марта. В исполком были избраны 15 человек: 11 социал-демократов (двое из них назвались большевиками, ничем в дальнейшем себя в этом качестве не проявив), 3 эсера, 1 беспартийный. При исполкоме были созданы комиссии: секретариат, продовольственная, лекционно-агитационная, информационная, юридическая, военная, организационная, обследовательская. Возглавил исполком социал-демократ П.И. Новицкий[41], впоследствии — также председатель Таврического губисполкома. Эта процедура была характерна для всей Таврической губернии. Лидерство в советском движении на первых порах принадлежало меньшевикам. В крестьянских советах сильные позиции занимали эсеры.
Сфера деятельности советов предполагалась весьма широкой. Об этом свидетельствует, к примеру, резолюция Симферопольского совета от 12 марта:
«В целях достижения полного народовластия: 1. Развитие среди широких слоёв рабочих и солдат сознания исторической необходимости происшедшей революции, как единственного выхода из прежней полной разрухи в стране. 2. Организацию а) рабочих в целях сплочения их в планомерной классовой борьбе и б) солдат в видах демократизации армии и сплочения их в дисциплинированную силу политической свободы. 3. Полную реорганизацию продовольствия городского населения и снабжения армии путём участия во всех общественных организациях... 4. Доведение до конца преобразования всех органов общественных и государственных организаций и учреждений на началах демократизации и 5. Образование заводских и профессиональных организаций и рабочих кооперативов»[42].
Сочинителям подобных резолюций виделись организованные отряды трудящихся, строящие новую жизнь на самых справедливых началах. Им было невдомёк, что страна вошла в колею, где разрушительные инстинкты уже взяли верх над созидательными, в период, когда социальные страты, как высшие, так и низшие, были уже основательно подточены червем деградации, и впереди Россию закономерно ждало не царство справедливости, а именно «полная разруха» во всех её смыслах и проявлениях.
10 мая съезд советов Таврической губернии окончательно определил советскую тактику на период до Учредительного собрания. Одна из его резолюций, написанная целиком в духе позиции соглашательства, принятая ЦК РСДРП, гласила: «Считая, что интересы революции в России диктуют в некоторых случаях, в целях установления и закрепления демократического строя, согласованности действий пролетариата, крестьянства и демократически настроенной буржуазии, съезд признаёт, что тактика Советов раб[очих] и солд[атских] депутатов должна вести не к возбуждению классового антагонизма, а к выяснению классового самосознания пролетариата»[43]. Ведомые меньшевиками советы встали на путь пресечения классовой розни, пытаясь закрепить мирный путь развития революции. Однако в сложившихся условиях «выяснение классового самосознания пролетариата» было уже идентично «возбуждению классового антагонизма», а февральско-мартовский перелом успел ознаменоваться истреблением офицеров на Балтийском флоте (Кронштадт, Петроград, Гельсингфорс), актами насилия и вандализма по всей стране, чинимыми в первую очередь тыловыми частями, хлынувшей с фронта дезертирской массой и пробуждёнными к активности «гулящими людьми» — люмпенами. Февральские события как таковые, продолжающаяся война, развязанные инстинкты, поголовное отсутствие ответственности за происходящее — «такой страны не жалко», что выразилось, в частности, в пресловутом Приказе № 1 (логичным «закруглении» как стихийных процессов, так и действий Временного правительства: только за март было уволено до 60% высших офицеров), довершившим развал армии, личные, партийные, социальные и национальные вожделения — перечёркивали всякие надежды на мирную трансформацию страны[44].
Другой историк рассуждает: «Известно, что «классическая» гражданская война может возникнуть в двух случаях: или когда раскалывается примерно пополам армия и на одной территории возникают две разных враждебных государственности, или когда возникает неформальная вооружённая сила, по мощи сравнимая с армией. Первый случай был в Испании в 1936 г. Если армия переходит на сторону мятежников как целое, происходит не война, а переворот, как в Чили в 1973 г.
В России после распада армии в 1917 г., когда солдаты вернулись по домам с оружием (приплюсуем к двум миллионам дезертиров разложившиеся тыловые части. — Авт.), возникла комбинация обоих типов ситуации, чреватой гражданской войной. {...}
... Начиная с Февраля, политиками... создавался весь механизм гражданской войны. Она просто находилась в латентном, «инкубационном» периоде (курсив наш. — Авт.)»[45]. 27 февраля, по А.И. Солженицыну, — «День, когда началась гражданская война... (курсив наш. — Авт.)». Кадеты «прозрели» — после Октябрьского переворота: «... В области идей должно быть твёрдо установлено, что между большевизмом и всеми леворадикальными и социалистическими течениями русской мысли существует тесная, неразрывная связь. {...} Русские социалисты, очутясь у власти, или должны были оставаться простыми, ничего не делающими для осуществления своих идей болтунами, или проделать от а до ижицы всё, что проделали большевики. {...} Это оказалось истиной в 1917 – 1918 гг.»46. Допустим. Правда, большевики, анархисты и левые эсеры жаждали «всего и сразу», тогда как социалисты поправее отводили на реализацию аналогичных программных установок (а в 1917 – 1918 годах у большевиков и меньшевиков программа была одна!) длительный исторический период. Взбудораженная же Россия превратилась в коллективного, разинско-пугачёвского замеса большевика, и меньшевикам в такой атмосфере только и оставалось пребывать в амплуа именно меньшевиков. Дикие методы реализации идей, о которых (идеях) массы на местах имели весьма туманное представление, — да и «унесённые ветром» столичные вожди бросились вдогонку за массами (согласно Ленину: в идеале мы против насилия, но сейчас надо бить по головам — во имя, значит, идеала) — по принципу неопределённости, искажали донельзя сами идеи. Но не меньшей истиной, о чём воздерживался писать (не говоря уже о раскаянии) Изгоев, подобно и прочим кадетам, было то, что они в меру своих — немалых — возможностей делали всё, чтобы в России разразилась Революция, и впрямую взяли на себя ответственность за Февраль и его последствия, создав Временное правительство.
Современный историк отмечает: «... Революция и гражданская война неотделимы. {...}... Февраль, обнажив и обострив классовые противоречия, развязав насилие, пролив первую и немалую — кровь [петроградская «Рабочая Газета», 23 марта 1917 года: в столице убито 169, ранено около 1000 человек], положил начало гражданской войне в России»[47].
Задолго до приведённых обобщений (кроме Изгоева) М.А. Волошин суммировал:
«Эпоха Временного правительства психологически была самым тяжёлым временем Революции. Февральский переворот фактически был не революцией, а солдатским бунтом, за которым последовало быстрое разложение государства. Между тем, обречённая на гибель русская интеллигенция торжествовала Революцию, как свершение всех своих исторических чаяний. Происходило трагическое недоразумение: вестника гибели встречали цветами и плясками, принимая его за избавителя. Русское общество, уже много десятилетий жившее ожиданием революции, приняло внешние признаки (падение династии, отречение, провозглашение республики) за сущность события и радовалось симптомам гангрены, считая их предвестниками исцеления. Эти месяцы были вопиющим и трагическим противоречием между всеобщим ликованием и реальной действительностью. Все дифирамбы в честь свободы и демократии, все митинговые речи и газетные статьи того времени — были нестерпимою ложью. Правда — страшная, но зато подлинная, обнаружилась только во время октябрьского переворота. Русская Революция выявила свой настоящий лик, давно назревавший с первого дня её, но для всех неожиданный»[48].
Именно интеллигенция — «малый народ», по Огюсту Кошену/Игорю Шафаревичу, — наряду с многомиллионной массой дезертиров, запасных, забывших о сражениях с внешним врагом моряков, люмпенов всех мастей, безземельных крестьян — на фоне разложившейся и беспомощной монархии — стала ферментом Революции. «Русское интеллигентское миросозерцание есть доведённое до конца отвлечённое построение жизни. В основах русского социализма и в значительной мере либерализма лежит отрицание истории, полное отрицание и отвержение действительности совершающегося. Интеллигентская мысль есть мысль о человеке, о мире, о государстве вообще, а не об этом человеке, об этом мире, об этом государстве»[49]. Допустим. Но то же «интеллигентское миросозерцание» в 1917 году столь точно вписалось в «коллективное бессознательное», что очень скоро породило чудовищные, порой, увы, закономерные, порой — противоестественные во всех смыслах плоды.
По сути сжимая взгляды русских «веховцев» (Струве[50], Бердяева, Изгоева, Муравьёва и др.: «Вехи», 1909 и «Из глубины», 1918) до уровня катехизиса, наш современник итожит:
Интеллигенция — дитя распада традиционно-сословного общества, начавшегося в 60-х годах XIX столетия. Её органические признаки: 1) полуобразованность; 2) бессословность («Отделяясь от всех сословий, интеллигенция получает не жизненный, а теоретический, книжный ум»); 3) «своеобразный космополитизм» («Россия... возбуждает в нём [подобном интеллигенте] тоскливое чувство, он способен любить только Россию будущего, где от русского не осталось бы и следа»); 4) религиозность без Бога[51].
Вернёмся к таврическим пертурбациям.
Крымские советы заняли платформу полной поддержки Временного правительства, что продемонстрировали съезды 24 марта и 10 мая. Последний подчеркнул: «Съезд Советов Раб[очих] и Солд[атских] деп[утатов]. Таврической губ[ернии] признаёт: 1) Что новое революционное правительство, ясно и определённо поставившее своей целью борьбу за международный мир и решительные меры экономического и политического порядка, стоит на почве требований революционной демократии как во внешней, так и во внутренней политике... Поэтому съезд считает своим долгом политической необходимости активно и определённо поддержать всеми способами революционное Правительство в его творческой революционной работе и сказать его деятелям, что поддержка революционной демократии в их борьбе с опасностями, угрожающими революции, им обеспечена»[52].
Довольно странно, что специфика многонационального Крыма никак не отразилась в деятельности местных советов. Национальный вопрос за весь 1917 год ни разу съездами советов не обсуждался и, таким образом, был отдан на полный откуп самим националам. Возможно, здесь сказалась и непредрешенческая установка Временного правительства: оставить решения по основные государственные вопросы — о конституционном, социальном и национальном строе России — Учредительному собранию. 30 марта исполком Симферопольского совета отклонил просьбу татар о предоставлении им мест в совете. По свидетельству И.Ф. Федосеева, Симферопольский совет «среди нацменьшинств определённой работы не вёл. В своём составе представителей от нацменьшинств не имел. По существу, Совет был противником национальной автономии»[53]. На экстренном заседании Таврического совета 24 мая, посвящённом решениям Всероссийского съезда советов, была принята следующая резолюция по национальному вопросу: «Признавая право каждой нации на самоопределение, Совет считает недопустимыми до созыва Учредительного собрания попытки отдельных национальностей разрешить самочинно национальный вопрос»[54]. «Отдельные национальности», однако, ждать Учредительного собрания не желали, полагая, что, покуда оно будет созвано, может произойти ещё многое, что Временное правительство реальной властью не обладает и что, в конечном итоге, надо ковать железо, пока оно горячо.
Февральская революция ознаменовала запрещение черносотенных организаций. Монархисты всех мастей мгновенно исчезли из поля зрения. В Крыму попытки их консолидации случались, но серьёзного характера не носили. В марте 1917 года в Ялте, на даче вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, образовалась «партия 33-х» (число участников?). Об этой группе можно найти упоминания у разных исследователей, правда, и с разной хронологией. «Ещё в апреле 1917 года здесь (в Крыму. — Авт.) образовалась монархическая организация «Партия тридцати трёх» во главе с генерал-лейтенантом Ностицем, тесно связанная с жившими в окрестностях Ялты представителями царской династии, матерью Николая II, великой княгиней Марией Фёдоровной и его дядей, великим князем Николаем Николаевичем»[55]. Специальная комиссия Временного правительства ликвидировала этот кружок. Летом в ряде районов Крыма, пишет В.И. Королёв, появились листовки и воззвания монархической организации, выступавшей под лозунгом «Вперёд за царя и святую Русь!». Возможно, это были осколки «партии 33-х».
В архивах нами были обнаружены следы существования монархической группы под романтическим названием Лига Красной Перчатки (1 июня 1917 года), в отношении которой было даже возбуждено обвинение[56]. Некое «Тайное общество спасения» машинописно выпустило обращение, которое относится, судя по всему, к началу 1918 года. Несмотря на хронологический разрыв, мы всё-таки считаем небесполезным не только упомянуть об этом «Обществе», но и привести в аутентичном виде его весьма колоритную листовку[57].
О том, что подобные взгляды или сочинения, изготавливаемые, возможно, и в провокационных целях, были не единичны, свидетельствует параграф резолюции майского съезда таврических СРиСД: вести борьбу с «определённо антисемитскими настроениями в некоторых пунктах губернии»[58]. Или воззвание Симферопольского комитета ПСР: «Если вы попробуете допытаться, кто тот человек, который подбивает вас против евреев, то непременно окажется, что это черносотенец. (Любой факт бытового антисемитизма подпадал, таким образом, под пресловутое «черносотенство». — Авт.). {... } Помните, что черносотенцы не только евреям враги, но враги всему трудовому народу, и главная тайная цель их — не дать народу ни земли ни воли»[59].
Допускаем, что эти параграфы и разъяснения были не более чем перестраховкой. Сколько-нибудь значимого распространения антисемитизма за весь период Революции и Гражданской войны в Крыму не наблюдалось — ни единого крупного эксцесса (стоит сравнить хотя бы с диким погромным разгулом в соседней Украине), а среди интеллигенции полуострова, в том числе политиков, издателей, редакторов, публицистов доля евреев была очень весомой. Информационный климат в городах Крыма не подходил для антисемитской пропаганды. Поэтому она перебивалась в основном редкими устными призывами и примитивными листовками. Население к подобным эскападам относилось индифферентно или испытывало аллергию. Так, на митинге в Феодосии 18 июня «... после речи сионистского оратора гимназист Ермаков крикнул «жидовская морда», после чего стоявшие вокруг русские солдаты (курсив наш. — Авт.) набросились на него, и он с трудом был спасён от расправы подоспевшим Сам. Феркером (то же. — Авт.)»[60].
С другой стороны, антиеврейская пропаганда находила известную почву в деревне, которая в целом заняла после Февраля выжидательную позицию, памятуя, считает М.Ф. Бунегин, о расправах 1905 года. Священники, земские начальники, волостные писари, грамотные зажиточные крестьяне, пользуясь информационной «монополией», стремились сохранить прежнее влияние на сельское население, и первоначально им это удавалось. Однако эсеровские по составу советы солдатских депутатов и крестьянские союзы к осени сводят на нет или загоняют в тень это влияние.
В июле от Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства по расследованию противозаконных по должности действий бывших министров и прочих должностных лиц губкомиссариату Таврической губернии была направлена телеграмма, в которой шла речь о том, что, судя по архивам Департамента полиции, МВД «широко субсидировались... редакторы и издатели периодических изданий правого направления как «проводников русской государственности»». Причём в числе подобных изданий оказалась газета «Южное Слово», получившая в 1914 — 1916 годах соответственно 31 600,31 200 и 31 000 рублей. Прокурор Симферопольского окружного суда в ответе губкомиссариату был предельно краток: «... В канцелярии б[ывшего]. Тавр[ического]. губернатора никаких подобных документов не обнаружено»[61].
По Таврической губернии прокатилась волна арестов бывших агентов охранного отделения, провокаторов, а также черносотенцев и пр. Первоначально, во внесудебном порядке, этим занимались советы. После постановления Временного правительства от 16 июля 1917 года о неприкосновенности личности внесудебные аресты сменяет правовой подход. Порой он носил весьма своеобразный характер. Так, бывший околоточный надзиратель Симферополя С.Д. Цигуляр «вёл определённую агитацию против нового строя, терроризировал жителей Шестериковской слободки, в районе которой жил, грозя разделаться с ними, как в 1905 году». До революции, по материалам следствия, он избивал заключённых, организовывал квазиэкспроприации, а затем арестовывал тех, кто в них участвовал. 29 мая по решению исполкома Симферопольского совета он был изолирован. Затем, уже после выхода правительственного постановления, Тавриче¬ская губернская комиссия в составе председателя, члена окружного суда Э.А. Роля, члена Губернской земской управы П.С. Бобровского и члена Симферопольской городской управы Б.Я. Лейбмана (тройка!), рассмотрев дело Цигуляра, пришла к выводу, что его деятельность «угрожает государственному строю и общественной безопасности гор. Симферополя», после чего продлила его содержание в тюрьме до... 20 октября 1917 года[62].
Не вызвало никакого неудовольствия, напротив, источники отмечают сочувствие, прибытие в Крым с конца марта, по распоряжению Временного правительства, группы повергнутых Романовых. В имении «Ай-Тодор» расположились: вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, великий князь Александр Михайлович, контр-адмирал, организатор военной авиации России, великая княгиня Ольга Александровна и их родственники; в имении «Дюльбер» — великий князь Пётр Николаевич с женой и детьми; в имении «Кореиз» — Юсуповы; в имении «Чаир» — бывший Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич с женой и детьми[63]. «По полученным нами сведениям, — комментировал корреспондент, — все эти лица пользуются полной свободой, причём в случае отъезда из Крыма должны уведомить об этом временное правительство»[64].
«Сведения» оказались, однако, не близки к истине. Выезды Романовым были запрещены, телефонная связь отсутствовала; они находились под постоянной охраной. 26 апреля, с распространением слухов о готовящемся заговоре монархистов, Севастопольский совет направил в Ялту специальную комиссию во главе с подполковником А.И. Верховским[65]. В результате ссыльные подверглись бесцеремонному обыску, угрозам и тривиальному ограблению, что было покрыто Временным правительством. В декабре, в период первой вспышки матросского террора, над Романовыми повис дамоклов меч расстрела, на чём настаивал Ялтинский совет и чему, не без труда, воспрепятствовал комиссар Севастопольского совета Задорожный[66]. Только в мае 1918 года, после германской оккупации, Романовы смогли вздохнуть свободно. 1 (13) апреля (или 30 марта (11 апреля)?) следующего года последние Романовы покинули Крым, избежав тем самым участи родственников на Урале и в Петрограде.
Меньше повезло памятникам. Разрушение монументов — отличительная черта времён революций и распада империй. Схема вандальских акций начиная с марта 1917 года «была очень проста». Сначала в каком-нибудь либеральном листке появлялась подстрекательская статья. А затем толпа «возмущённых граждан», отнюдь не люмпенов, в каком-нибудь городе шла громить очередной монумент. Так, «Московский Листок» наставлял: «Каждый царский памятник по существу своему контрреволюционен. Для упрочения нового строя их необходимо снести до основания»[67].
19 апреля толпа взяла в осаду памятник Александру III в Феодосии. Он был обклеен полотнищами с надписями «Позор Феодосии». 21 июня у памятника «снова собралась громадная толпа матросов и преображенцев и потребовала снять памятник». Местный совет согласился, прося, однако, подождать конца «подготовительных работ». «Но матросы и солдаты... сами взялись за работу и сняли фигуру»[68]. Это произошло 21–22 июня.
Более драматично события развивались в Бахчисарае. 3 июня сюда для поимки дезертиров были отправлены севастопольские матросы, 16-го — солдаты симферопольского гарнизона. Разбредясь по окрестностям, военные в ходе облав творили всевозможные бесчинства, учинили дебош в Бахчисарайском дворце, разрушив памятник 300-летию Дома Романовых, убили белобилетника Э. Бели. Председатель Бахчисарайского мусульманского бюро Б. Муртазаев с горечью констатировал: «Когда народ увидел, что солдаты, борющиеся за свободу, сами нарушают её, то начали появляться возгласы: «Что дала нам свобода, братство и равенство; со стороны грубых полицейских и жандармских чиновников при старом режиме не встречали таких обращений». Невольно появилось сомнение, что в России существует свобода... В городе и окрестностях начались грабежи. Воры являются в военной форме, как бы посланные комитетом для обыска и, расхитив всё драгоценное, исчезают бесследно»[69]. Газеты, остерегаясь дискредитации «революционного народа», предпочитали не афишировать подобные факты. А они, кстати, свидетельствовали о том, что солдатско-матросская масса, быстро разлагаясь в тыловых условиях и уверовав в полную свою безнаказанность, выходит из-под всякого контроля, даже собственных советов.
Впрочем, и крымскотатарские активисты приложили руки к уничтожению памятников. Ими был разрушен монумент Николаю II, снят орёл с памятника в честь 300-летия Дома Романовых и срублены три каштановых дерева, посаженные в 1886 году императором Александром III, Марией Фёдоровной и наследником Николаем (Бахчисарай). Орёл был снят под предлогом: «В восточной стороне не должно быть памяти о Европейском могуществе»[70]. К слову, по инициативе смотрителя Бахчисарайского дворца-музея статского советника С.А. Плаксина в октябре 1920 года началось восстановление памятника 300-летию Дома Романовых.
Вторая половина марта – апрель 1917 года прошли в Крыму под знаком воодушевления и надежд на скорое светлое будущее. Развернулась усиленная обработка мозгов либеральными властями и журналистами. На страницах газет, да отчасти и в реальной жизни, торжествовала краснобантовая эйфория. Предписанное сверху и находящее пока ещё почву настроение выразили, если подбирать знаменатель, такие бесхитростные вирши неведомого Сергея Недолина:
ВЕСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Рухнул старый строй негодный,
Стала Руссия свободной.
На дворе весна смеётся,
Сердце часто-часто бьётся.
Отлетели годы гнёта,
Порвала душа тенёта.
Как просторно, как привольно,
От восторга просто больно.
{...}
Русь родная, Русь святая,
Я всю жизнь провёл, мечтая
Созерцать тебя влюблённо
Солнцем воли озарённой.
{...}
Ах, скорей бы мир изведал
Путь твой радостный к победам!..
Лишь вперёд идут народы
Под знамёнами свободы[71].
По крымским городам прошумели Праздники Свободы, демонстрирующее трогательное согласие всех и вся, во время которых «восторженные клики «ура» лились из многотысячных уст и потрясали воздух»[72]. 10 марта, день похорон в Петрограде героев (жертв?) революции, был объявлен днём «всенародного почитания». Даже в те экзотические уголки, где царствовали многовековые традиции, места, ранее предельно далёкие от всякой политики, кроме местных интриг, проникала эта официализированная атмосфера «свободы». Вот корреспонденция из Бахчисарая:
«Город постепенно, но вполне определённо меняет свою физиономию: прежняя апатия к общественным делам, которую так ярко проявляли граждане этого во многих отношениях своеобразного города, заменяется несомненным общественным подъёмом. Охотно посещаются лекции и митинги, с жадностью прочитываются газеты, организуются политические партии и проч. Одним словом, Бахчисарай приобщается к общей работе и за короткое время достиг заметных результатов: прочитано около десяти лекций, организованы союзы учителей, рабочих, приказчиков, бюро мусульман, грандиозно прошёл праздник 1 мая (18 апреля) и, наконец, 25 апреля образована здесь партия социалистов-революционеров... »[73].
(И — как истинный символ Февраля-Марта — над всей Россией, о чём пишут и вспоминают все поголовно, — витала шелуха от семечек. «Везде валялась кожура, везде она летела чуть ли не в лицо, везде бессмысленные физиономии, на — губах прилипла эта противная кожура, везде жующие рты... Семечки были какой-то болезнью, — отвратительной и прилипчивой, созданной революцией... И самые обеспеченные базарные торговцы и торговки были те, кто продавал семечки»[74]. Однако настанет Октябрь — и семечки вмиг исчезнут).
Но не проходит и двух месяцев, как те же «Южные Ведомости» в весьма эмоциональном стиле (перепады настроения свойственны времени) формулируют нечто противоположное:
«Наблюдавшийся недавно общественный подъём и оживление сменились упадком энергии, самодеятельности, общим равнодушием, доходящим местами до размеров самой безнадёжной апатии.
Дух революционный испарился. Мы вступили в полосу мёртвого штиля, несущего гражданское небытие»[75].
Что же произошло за столь краткий срок? «Дух революционный» отнюдь не «испарился». Он всего лишь начал перетекать в иные сферы, не контролируемые и не манипулируемые сверху. Обыватели быстро устали от революционной горячки, предпочитая вернуться к привычным делам[76]. С другой стороны, консолидируются пассионарии. А верхи стали сначала едва заметно, а затем сокрушительно терять своё общественное реноме. Одновременно приступили к попыткам консолидации антиреволюционные силы. «Инкубационный» период Гражданской войны всё более обнаруживал тенденцию (если не закономерность) перерастания в открытый вооружённый конфликт или, скорее, совокупность конфликтов.
После Февральско-мартовской революции и буржуазные, и социалистические, и национальные организации всячески подчёркивали своё единство и лояльность Временному правительству. 17 марта под председательством А.Я. Хаджи в Симферополе состоялось общее собрание партии кадетов. Оно высказалось за установление демократической республики и единодушие советов с Временным правительством до конца войны. Недвусмысленно о поддержке Временного правительства и его действий заявляли умеренные социалисты — эсеры и меньшевики (большевики в Крыму ещё окончательно не отпочковались от единой РСДРП). Такую же линию проводили многочисленные национально-общественные и культурные организации: мусульманские исполкомы, еврейские и армянский в г. Ялте общинные комитеты, украинские громады и украинское культурно-просветительное общество «Просвита», эллинское и греческое, великоросское, немецкое, караимское, болгарское, польское, литовское, эстонское, молдавское общества (и комитеты).
Задолго до Февраля в православной среде обсуждался вопрос о восстановлении патриаршества. «По мнению реформаторов, православие, получив независимость от светской власти, должно было оставаться в обществе господствующей государственной религией, пользующейся всеми привилегиями и льготами»[77].
Февральская революция, «освободив» «первенствующую и господствующую в Российской империи» (Свод законов) православную церковь от прежней государственной опеки, в том числе — и от покровительства, включая финансовое, не преминуло, однако, поставить её под контроль обер-прокурора Святейшего Синода В.Н. Львова (не путать с главой Временного правительства князем Г.Е. Львовым), сомнительной во всех отношениях фигуры. Постановления Временного правительства от 20 июня и 14 июля передавали православные (только) церковно-приходские школы и семинарии в ведение Министерства народного просвещения, провозглашали свободу совести с 14-летнего возраста. Так что отнюдь не большевики были инициаторами антиправославной политики. Церковь же проявила податливость, во многом объяснявшуюся названной выше причиной. 5 марта устами архиепископа Таврического Дмитрия Таврическая епархия поспешила заявить о полной лояльности новой власти, сменившей богопомазанного Государя:
«Всё для спасения Отечества
Послание пастве Таврической
Свершилось. Тот, без воли которого и волос не падёт с головы нашей, положил предел царствования бывшего государя. Бесчисленные губительные беспорядки, допущенные бывшим правительством, крайне недобросовестно совершавшим своё служение, злоупотреблявшим властью, постоянно и искусно вводившим всех в заблуждение, повлекли за собой государственную разруху, расстройство во всех наших делах.
Нынешняя кровопролитная великая отечественная война ясно, до очевидности для всех, обнаружила, что страна наша и Русский народ стоят на краю пропасти, жадно раскрывшей пасть свою для поглощения нашего Отечества. Создалась эта ужасная бездна, и верховная власть вернулась к русскому народу, великому и пространством земли своей, численностью и духом, устраивать на новых началах свою государственную жизнь. Совершилась воля Божия о новых судьбах Отечества нашего. Кто противостанет воле Его (Римл. 9, 19). (Логика вполне подводит к мысли, что нельзя сопротивляться любой власти, сколь бы неправедной она ни была. — Авт.). {... } Ныне сам Царь Небесный занял Престол Русского Царства, дабы Он Единый Всесильный был верным помощником нашим в постигшей нас великой скорби, в бедствиях, нагнанных на нас бывшими руководителями государственной жизни нашей»[78].
Консистория конкретизировала: «После обнародования манифестов (видимо, об отречении Государя и создании Временного правительства. — Авт.) совершить молебствие об утолении страстей с возглашением многолетия Богохранимой Державе Российской Благоверному Временному Правительству ея. Такое же поминовение в Богослужениях. Мы с народом и Новым Правительством»[79].
Тем временем Крым удостоили чести посещения большие демократические особы. В мае в Ливадийском дворце начинает свой отдых прибывшая императорским поездом «бабушка русской революции» Е.К. Брешко-Брешковская[80], ставшая, по воле пропагандистов, символом февральских перемен. 16 мая в Севастополе объявился А.Ф. Керенский. «Через сто лет после великой французской революции, — вещал военный и морской министр, — Россия пережила такую же великую революцию, и мы теперь так же говорим: «свобода, братство и равенство», и равенство не только правовое, но и социальное (рукоплескания), мы объединимся в железные батальоны труда и пойдём завоёвывать мир всему миру и все права человеку, которые ему принадлежат» (Продолжительные аплодисменты)»[81]. Керенский побывал и на кораблях, где призывал моряков к продолжению войны и сохранению дисциплины во имя революции. О его речах перед военными М.И. Смирнов отозвался следующим образом: «Надо отдать справедливость, что его речи производили действие на матросов и вообще на людей малоразвитых и неспособных к самостоятельному и логическому мышлению. Но это действие через короткое время исчезало, так как слушатель забывал (курсив наш. — Авт.) содержание речи, потому что смысла в ней было мало, — был лишь фонтан трескучих фраз»[82]. Адмирал Колчак, составивший своё нелицеприятное мнение о Временном правительстве в целом и о Керенском в частности ранее, отзывался о последнем: «болтливый гимназист»[83].
Как раз во время визита Керенского возник инцидент вокруг помощника по хозяйственной части капитана над Севастопольским портом, генерал-майора Н.П. (А.Б.? в разных источниках фигурируют разные инициалы) Петрова, который якобы спекулировал казённым имуществом[84]. Центрисполком, вопреки решительному противодействию командующего Колчака, вынес решение об аресте Петрова, что и было сделано. Это был прецедент — первый случай ареста офицера матросами. Колчак тут же послал телеграммы на имя князя Львова и Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева, в которых заявил, что вследствие самочинных действий комитета, а также совета он не может нести ответственность за Черноморский флот и просит отставки[85]. Керенский первоначально занял сторону исполкома, провозглашая: «... В деле генерала Петрова ц. и. к. поднял свой престиж на новую, ещё небывалую высоту. Я буду телеграфировать... Временному Правительству, что ц. и. к. достиг великого государственного понимания задач. Я приказал отстранить генерала Петрова от служебных обязанностей и назначить следствие над ним»[86]. Однако правительство предпочло занять нейтральную позицию, результаты работы двух комиссий по этому делу обнародованы не были, Петрова освободили (и он продолжал службу до февраля 1918 года, что, по мнению В.В. Крестьянникова, доказывает его невиновность), Колчак остался на своём посту, а Керенский мгновенно изменил своё мнение. Фигура Керенского не могла не оставить всем своим поведением впечатления эфемерности, сиюминутности происходящего.
В конце мая прошли перевыборы Севастопольского совета. Новый состав отличался широким представительством солдат. Совет вёл политику автономной, независимой от командующего флотом деятельности. Офицеры, в свою очередь, ввели практику закрытых собраний. Разлад и взаимное озлобление нарастали.
В начале июня в Севастополь прибыла делегация от Центрального комитета Балтийского флота (до этого на север была отправлена умеренно-оборонческая «Черноморская делегация» во главе с подполковником А.И. Верховским и восторженным эсером, студентом — в неловко сидящей на нём матросской форме, очень популярным некоторое время Фёдором Баткиным[87]). Балтийцы вели радикальные речи, электризуя обстановку. Они выступали против т.н. займа свободы и за опубликование тайных договоров прежнего правительства.
5 июня командование фактически утратило свои функции. Начались аресты офицеров[88]. 6 июня делегатское собрание армии, флота и рабочих вынесло резолюцию об отстранении от должности Колчака и Смирнова. Последняя попытка вице-адмирала Колчака, обвинённого в «возбуждении матросских масс» своими действиями, повлиять на команды провалилась: на делегатском собрании 7 июня ему просто не дали слова. Началось разоружение офицеров. Иные из них, не желая разоружаться, застрелились. Далее, повествует Смирнов, вице-адмирал призвал офицеров не сопротивляться. «Затем адмирал приказал поставить команду «Георгия Победоносца» во фронт и сказал ей вдохновенную, патриотическую речь, в которой указал гибельные для родины последствия поступков команд, разъяснил оскорбительность для офицеров отобрания от них оружия, сказал, что даже японцы не отобрали от него георгиевское оружие после сдачи Порт-Артура, а они, русские люди, с которыми он делил тягости и опасности войны, наносят ему такое оскорбление. Но он своего оружия им не отдаст»[89]. После этого адмирал выбросил свою Георгиевскую саблю в море. Однако ни речь Колчака, ни его поступок впечатления на матросов не произвели.
Тем временем правительство отбило Колчаку телеграмму, в которой ему предписывалось сдать командование контр-адмиралу В.К. Лукину[90] и выехать в Петроград.
Колчак сдал дела Лукину, а его начальник штаба М.И. Смирнов — капитану I ранга Зарину. Ночью 9 июня они покинули Севастополь.
Отставка Колчака совпала с визитом в Севастополь американской военно-морской миссии во главе с контр-адмиралом Дж. Г. Гленноном. Его речь на делегатском собрании, в которой американец призвал к продолжению совместной борьбы с Германией, встретила полное одобрение, после чего делегаты резолютировали: вернуть часть оружия офицерам, прекратить обыски и аресты и выполнять все распоряжения нового командующего Лукина[91]. Это, однако, никак не означало приостановки дальнейшего разложения флота, уже утерявшего свою боеспособность.
Временное правительство, пытаясь хоть как-то повлиять на события в Севастополе, выслало телеграмму с требованиями прекратить «анархию» и вернуть оружие офицерам. Судовые комитеты и команды, обсудив телеграмму, выразили лояльность Временному правительству, освободили арестованных офицеров, но сочли нужным выдавать оружие офицерам только одновременно с солдатами. На флот отправилась официальная комиссия под председательством товарища министра юстиции А.С. Зарудного[92] и эсера И.И. Бунакова (Фондаминского)[93], будущего комиссара флота. Комиссия сочла возможным возвращение Колчака на пост командующего флотом (другое дело, что флот и сам Колчак по разным мотивам придерживались противоположной точки зрения), чем её функции и были исчерпаны.
М.Ф. Бунегин совершенно справедливо характеризует как несостоятельные попытки тогдашних власть имущих намерение приписать решающую роль в севастопольских событиях «немецкой агентуре», «ленинцам». Влияние большевиков как таковых во флоте при мизерном их количестве, в несколько десятков человек, и было мизерным. «Трещина» росла не под влиянием агитации, а согласно логике саморазвития революции.
Февральская революция легализовала политиче¬скую деятельность. Граждане «свободной России» окунулись в партийную суету, уже не опасаясь преследований. Крым после революции 1905—1907 годов не знал сколько-нибудь значимых парторганизаций, а с 1914 года здесь остались лишь считанные единицы партийцев, в значительной части — приезжих. Мартовские свободы, наложившись на социально-национальную специфику Крыма, породили многоцветный ландшафт политических партий и течений: от кадетов и сионистов до анархистов и большевиков[94].
Крупнейшей по численности и влиянию в Крыму, как и России в целом, в 1917 году была партия социалистов-революционеров. В мае только севастопольская её организация насчитывала 13 тысяч человек[95], а в октябре общая численность вышла на уровень 35 тысяч[96] (по губернии; до 30 тысяч — в Севастополе[97]). Состав партии: городские средние слои, моряки Черноморского флота, солдаты (работе в судовых, гарнизонных и прочих комитетах ПСР уделяла особое внимание), частично — рабочие и крестьяне. «Учитель был идейной силой с.-р. в деревне... »[98]. Партия занимала умеренные позиции, поддерживая Временное правительство, отстаивая коалицию с буржуазией и обязательность продолжения войны. Центральными задачами она считала создание системы самоуправления, подготовку населения к выборам в Учредительное собрание и проведение самого собрания. Областной комитет партии, воссозданный в апреле, возглавил И.П. Попов[99]. Из партийных лидеров выделим А.С. Никонова[100], авторитетного члена ЦК ПСР И.И. Бунакова (Фондаминского), в 1917 году — генерального комиссара Временного правительства на Черноморском флоте И.Ю. Баккала[101] (Севастополь, впоследствии левый эсер), П.И. Бондаря (Днепровский уезд), В.Д. Жирова, А.В. Фосса (оба — Симферополь). «Национальными отпочкованиями ПСР являлись организации украинских с.-р. в Симферополе, Феодосии и др. местах. По политическим убеждениям к партии социалистов-революционеров примыкали организации еврейской социалистической партии (СЕРП. — Авт.) в Севастополе, Керчи, Феодосии, армянской партии Дашнакцютун (Симферополь, Керчь, Феодосия, Ялта), крымскотатарской объединённой соцпартии»[102]. С августа партия начинает терять свой прежний, «народный» ореол, её ряды редеют (тем более что приём был беспорядочный, а организация — рыхлой), однако до конца года эсеры продолжают лидировать среди крымских политических объединений, благодаря если не активности, то численности. Осенью (а в Севастополе — в июне – августе) выделяется радикальное крыло, оформляясь (ноябрь – декабрь) в самостоятельную партию левых эсеров. Печатные органы (в рассматриваемый период): «Революционный Севастополь», «Вольный Юг» (Севастополь), «Земля и Воля» (Симферополь), впоследствии «Путь Борьбы» (Севастополь, 1918) левых эсеров[103].
В неонародническом спектре правее ПСР располагались либералы: народные социалисты и трудовики (700—900 человек). Среди лидеров — С.Я. Елпатьевский[104] (Ялта), член ЦК партии НС, известный татарский общественный деятель К. Крымтаев, литератор К.А. Тренёв[105], И.К. Кондорский[106]. Народные социалисты играли видную роль в крымских кооперативах. Близка к народным социалистам была ежедневная газета, одно из ведущих печатных изданий Крыма, орган Таврической губернской земской управы «Южные Ведомости» и, в частности, ответственные её редакторы А.Б. Дерман[107] и А.П. Лурье (Лурия). Левонароднический фланг представляли максималисты, группа экстремистского толка, имевшая в Крыму свои традиции, чьё присутствие на полуострове фиксируется прессой, однако не отмечено в богатых фактами работах В.И. Королёва.
Большим авторитетом ещё с дореволюционных времён пользовалась на полуострове РСДРП. Сразу после Февраля в городах Крыма возрождаются социал-демократические организации. 9–10 апреля на конференции в Ялте был реанимирован Крымский союз РСДРП. В организационный комитет Союза вошли Н.Л. Канторович, В.И. Бианки[108], А.А. Иоффе[109], И.Ф. Федосеев, Г.Е. Бережиани (член Симферопольского совета; в октябре вышел из организации «объединенцев» и вступил в «Единство»).
Крымских социал-демократов/меньшевиков возглавляли крупные политические фигуры — организаторы, ораторы, публицисты. Помимо популярного П.И. Новицкого и названных выше, это были: В.А. Могилевский[110] (председатель губкома РСДРП, Керченский, затем Севастопольский городской голова), профсоюзный деятель Е.И. Либин, присланные центром партийцы со стажем А.Г. Галлоп[111] и Н.А. Борисов[112], советский работник Е.И. Рабинович, Б.Я. Лейбман (присяжный поверенный). Костяк партии составляли квалифицированные рабочие, ремесленники[113]. В армии и на флоте позиции меньшевиков были слабыми. Численность Союза к осени достигла 4500 человек[114] (другие данные — более 5000[115]).
Стратегия и тактика РСДРП была апробирована всем её дореволюционным существованием: организация рабочих для «планомерной классовой борьбы» и развитие их сознательности (упор на профсоюзы и кооперативы). Обогащена она была разве что установкой на демократизацию всех общественных и государственных организаций и учреждений с целью достижения «полного народовластия».
Крымский союз был объединённой организацией (меньшевики, бундовцы — на правах автономии, большевики или, скорее, «ленинцы», под которыми неопределённо понимались противники войны и интернационалисты). В апреле начинают обособляться большевики. С сентября Союз разваливается. Размежёвываются интернационалисты и оборонцы. Свои группы обозначают: РСДРП (объединённая) — «объединенцы», социал-демократы (интернационалисты) и социал-демократы (интернационалисты) - организация С.А. Лозовского (Дридзо). Формируется крымский «филиал» плехановцев «Единство», партия, стоявшая на крайне правом фланге социал-демократии. Группа, во главе с П.С. Бобровским оформилась ещё в апреле, а в последних числах сентября обнародовала примечательное заявление в симферопольскую организацию РСДРП за 11 подписями. «Близок час, — говорилось в нём, — когда Российский пролетариат, увлечённый дикими лозунгами большевизма, беспомощный и бессильный, останется одинок. В такой момент мы, считающие грядущую изоляцию пролетариата гибельной для родины, революции и прежде всего для самого пролетариата... мы не считаем для себя возможным оставаться в рядах тех, кто всю свою энергию, сознательно или бессознательно, направлял на эту изоляцию.{. ..}... Разногласия по основным тактиче¬ским вопросам момента делают для нас совершенно немыслимой дальнейшую совместную работу и вынуждают нас заявить о нашем выходе из симферопольской организации р. с.-д. р. п.»[116]. Газета «Прибой» (Севастополь) выражала позиции более или менее ортодоксального меньшевизма.
«Съёживается» защищавший специфически еврейские интересы Бунд. К концу 1917 года в губернской организации меньшевиков, считает В.И. Королёв, осталось около тысячи членов[117].
Среди левых к концу года бесспорно доминировали большевики. Весной их насчитывалось не более нескольких десятков человек. Первая самостоятельная большевистская группа, в виде фракции Севастопольского совета, сложилась в мае (руководитель — матрос С.Г. Сапронов[118], затем — И.А. Назукин[119], А.И. Калич[120], И.К. Ржанников[121], И.Н. Клепиков). Однако положение большевиков в общественно-политической и «народной» среде было незавидным. Их листовки и литературу союз печатников выпускать отказался. Флот их не признавал: дело доходило до разгрома клуба, избиений и сброса с кораблей, как это было с И. Финогеновым на эсминце «Гневный»[122]. Связь с центром была чисто условной. И хотя в июле возник Юго-Западный областной комитет РСДРП (б), куда наряду с Киевской, Одесской, Черниговской, Полтавской, Херсонской организациями входила и Таврическая, как таковой её не существовало. Да и уровень образованности, подготовленности крымских большевиков оставлял желать лучшего. Один из них вспоминал: «В своём большинстве мы тогда ещё были в политическом отношении малограмотны. Самое большое образование у большинства из нас было 4 класса начальной школы. Учащихся средних школ среди нас не было»[123].
В конце июня – июле, отражая растущее недовольство рабочих, создаются первые самостоятельные большевистские группы. С августа появляются большевистские фракции в советах. Так, в Севастопольском совете фракция насчитывала в это время 25 человек, сама же партия — 150[124].
Размежевание с меньшевиками завершилось в октябре/ноябре, когда были избраны губернский комитет (2 октября) и парторганизатор (Ж.А. Миллер). Ряды большевиков укрепляются прибывшими в Крым представителями ЦК. Это: И.Н. Островская[125], Ю.П. Гавен[126] (вошли в Севастопольский совет), Н.А. Пожаров[127], Я.Ю. Тарвацкий[128], С.П. Новосельский[129]. К моменту Октябрьского переворота численность таврических большевиков достигла 1871 человека[130] и продолжала, в отличие от прочих партий, расти. 19 декабря стали выходить «Известия Севастопольского Военно-Революционного Комитета» (с конца декабря — «Известия Севастопольского Совета Рабочих и Военных Депутатов»), «первая в Крыму газета, ставшая на платформу Октябрьского переворота»[131] (редакция: Гавен, Яковенко, Александрова, чуть позже Гальперин). Основной печатный орган — «Таврическая Правда». Решение о её издании было принято II конференцией РСДРП (б) в ноябре 1917 года; выходила с января по апрель 1918 года. Редактировали газету вначале Гавен и Островская, потом — известный в социалистическом движении В.А. Кобылянский[132], затем — В.А. Басенко. «...Обстановка, конечно, не могла не наложить своей печати на содержание «Таврической правды». Вся она дышит атмосферой кипящей гражданской войны. Кроме боевых передовиц её страницы перегружены громадным количеством резолюций в духе воззваний, призывов к борьбе и обращений от судовых команд, частей революционных отрядов, заводских цехов и пр. и пр. Все эти резолюции, воззвания и письма, иногда очень громоздкие, — пылают огнём революционной ненависти к белому офицерству, капиталистам и помещикам, восставшим против рабоче-крестьянской власти»[133].
В это же время видную роль на арене политической борьбы начинают играть анархисты, партией себя, как известно, не считавшие. Группы анархистов действовали в Севастополе, Симферополе, Феодосии, Ялте и др. городах. Наиболее известная фигура среди них — севастопольский матрос А.В. Мокроусов[134]. Галопирующее «полевение» масс осенью 1917 года обусловило резкое усиление влияния анархистов в Черноморском флоте. Достаточно сказать, что созданный 30 августа Центральный комитет Черноморского флота (Центрофлот) возглавил председатель судового комитета линкора «Воля» анархист Е.Н. Шелестун, вполне лояльный, надо сказать, большевикам. 30 сентября Н.И. Островская с тревогой сообщала в ЦК РСДРП (б): «... За последнее время анархисты развелись, и за отсутствием наших выступлений их принимают за нас. Наши не отходят, но масса «левеет» по-анархистски, при южном темпераменте и политической невоспитанности это может привести к хлопотам немалым и не вовремя, главное»[135]. «Немалые хлопоты» выльются вскоре в жуткие эксцессы массового террора, первые, если не считать балтийских событий начала марта, всполохи Гражданской войны.
Крымские конституционные демократы — партия народной свободы (сколько-нибудь заметные группировки правее их не прослеживаются) сорганизовались, видимо, раньше всех. Организации КД возникают в Севастополе, Симферополе, Керчи, Ялте, Феодосии, Евпатории и др. городах. Это была партия либерально настроенной, государственного мышления интеллигенции, считавшей императивом упрочение, но не видоизменение завоеваний Февральской революции. Активисты КД: Д.С. Пасманик[136], Н.Н. Богданов, С.С. Крым[137], В.К. Винберг[138]. Социальный состав: в основном интеллигенция, были представлены и рабочие. Численность — до 2 тыс. (в России в целом — 70 тыс.)[139]. Печать: «Таврический Голос», «Ялтинский Голос»; в какой-то степени позиции КД отражал беспартийный либерально-социалистический «Крымский Вестник».
Февральская революция, устранив империю, породила мощные центробежные импульсы. М.А. Волошин фиксирует в своих записках:
«5 мая, пт.
{...} Кому достанется Крым — «самостийной Украине или же возрождённым татарам?» ;
«2 июня, пт.
{...} Вся наша история Петербургского периода заключалась в принесении духовного развития народа в пользу чудовищному территориальному расширению {... }, теперь начинается обратный процесс» [140].
А местная печать констатировала: «Ко всем страшным вопросам, раздирающим сейчас Россию, присоединился и национальный вопрос»[141].
На многонациональном полуострове в 1917 году действует около 30 национальных партий, движений и обществ[142] (собственно партийных организаций и движений осенью — 23; из них 16 — социалистические, 13 — национальные; объединяли 55 — 60 тыс. человек, 4,5% трудоспособного населения[143]).
На полуострове создаётся Русская община (организатор и руководитель — П.И. Квит). Впоследствии она послала первых бойцов в формирующуюся Добровольческую армию[144]. Некоторое время просуществовало также полуподпольное правое Великорусское вече.
В марте появляется первая украинская организация в Крыму — украинские эсеры (Севастополь, лидер — К.П. Величко[145], костяк — матросы ЧФ). В апреле подобная организация возникла в Феодосии. Летом в Севастополе была создана организация УСДРП. Центральная Рада инициирует формирование весной-летом в Таврической губернии местных Рад (Севастополь, Симферополь, Евпатория), украинских войсковых комитетов (Севастополь, Симферополь), громад (Севастополь, Симферополь, Евпатория, Ялта). В 1917 году все эти группы придерживались умеренно-социалистической ориентации. Их целью (промежуточной?) была автономия Украины в составе демократической федеративной России[146].
С 1903 года (Симферополь, Севастополь, Феодосия, Ялта) в Крыму заметна деятельность армянской партии Гнчак («Колокол»). Летом 1904 года от Гнчак отделилась партия Дашнакцютун («Союз»); гнчаковцы влились в ряды социал-демократии. И дашнаки, и гнчаковцы придерживались тактики индивидуального террора, занимались экспроприациями. Первые не смогли воссоздать самостоятельные организации в Крыму после Февраля, вторые — сформировали подотделы в Симферополе, Керчи, Феодосии, Ялте, объединившиеся осенью в Таврический союз, а также — губернский комитет партии[147].
На выражение интересов еврейского населения полуострова претендовали: сионисты (Альгемайн-Цион, входили в Сионистскую организацию России — СОР) (с национальной целью и программой воссоздания еврейского государства на территории Палестины, в связи с чем постулировалось неучастие во внутриполитических российских коллизиях как чуждых евреям); Циери-Цион (Сионистская народная фракция, близкая по своим взглядам к кадетам, входила в СОР); Бунд (социал-демократы); Поалей-Цион (сионисты-социалисты); СЕРП (Социалистическая еврейская рабочая партия, неонародники); Мизрахи (федерация иудейского духовенства и близких к нему кругов, входила в СОР); впоследствии сионистское студенческое объединение Ферейн (входило в СОР).
Совершенно особо, по нашему мнению, стоит вопрос о крымскотатарском национальном движении[148]. «Татарские националисты перестали быть гонимыми революционерами, — писал хронологически первый исследователь национального движения крымских татар, участник революционных событий в Крыму, коммунист В.А. Елагин, — они превратились в национальных общественных деятелей, и перед ними встала гораздо более благодарная и многообещающая задача, чем организация движения в пользу Турции, связавшей свою судьбу с судьбой императорской Германии: задача мирного устроения самостоятельности Крыма в федеративной связи с революционной Россией»[149].
Другой советский автор, А.К. Бочагов, составлял свой «очерк» уже не по следам Революции и Гражданской войны, а в годы «великого перелома», после процессов «велиибраимовцев» и «миллифирковцев», скорее всего — по заказу. Потому акценты и тональность у него иные. «Крым относится к числу таких национальных окраин, где политика царизма взрастила в широких массах татарского населения особенно острую ненависть к русским и стремление к национальной независимости.
Это обуславливалось —
1. Военно-колониальным захватом Крыма.
2. Экономическим разорением основных масс населения.
3. Установлением полной их социальной бесправности.
{...}
Вся совокупность условий — тяжёлое экономическое положение основных трудовых масс татар¬ского населения, их политическое бесправие, беззастенчивое, грубое администрирование всей царской системы, русификаторская политика, с одной стороны, агитация турецких агентов, агитация учителей и просто отдельных лиц в пользу панисламизма и пантюркизма, агитация националистической татарской буржуазии, с другой, — всё это подготовило бурный взмах национального движения в 1917 году»[150].
После Февральской революции была воссоздана группа социалистов-федералистов. Летом она образовала объединённую социалистическую татарскую партию, включившую в свою программу постулаты социалистов-революционеров вкупе с сугубо национальными требованиями. Один из её вариантов звучал так:
«1. В единении со всеми политическими группами татарская демократия считает своей обязанностью: подготовить татарский народ к тому моменту, когда соберётся Хозяин Земли Русской — Учредительное Собрание.
2. В Учредительном Собрании татарский народ будет добиваться установления Федеративной Демократической Республики.
3. Татарский народ в единении с другими народностями, населяющими Крым, не требует для себя политической автономии, но не позволит установления в Крыму политической гегемонии какого-нибудь народа, не имеющего ни культурных, ни исторических, ни этнографических прав на таковую.
4. В Учредительном Собрании татарская демократия будет требовать передачи всей земли трудовому народу.
5. Татарский народ требует возвращения Вакуфному фонду всех расхищенных земель и присвоенных старым режимом Вакуфных капиталов.
6.Татарский народ требует для себя национально-культурную автономию как необходимый фактор свободного развития национального самосознания.
7. Трудовой татарский народ требует отмены сословных привилегий, существующих для некоторых татар (мурзаков), в сущности бывших до сих пор страшными паразитами на его теле...
8. Татарская демократия ставит себе задачей — стоять на страже общегосударственных интересов, а потому она всецело поддерживает созидательную работу Временного Правительства, поскольку она не идёт вразрез с идеологией революционной демократии.
9. Татарский народ требует выделения тыловых солдат-татар в особые воинские части для несения службы на фронте в деле защиты государства от жестокого врага»[151].
В конце 1917 года объединённая крымскотатарская соцпартия насчитывала, якобы, 60 тыс. (записанных?) человек[152].
15 марта в Симферополе на собрании крымскотатарских активистов был выдвинут вопрос о ликвидации Мусульманского (Магометанского) Духовного правления и Вакуфной комиссии (создана ещё в 1885 году) как органов, носящих «полицейско-охранительный характер». Было решено прекратить практику назначения муфтия, духовного главы крымских мусульман, сверху. 17 марта, после торжественного богослужения во всех мечетях, тысячи татар Симферополя собрались на новом кладбище, где принесли присягу Временному правительству.
25 марта в Симферополе открылось общее собрание мусульман Крыма (от 1,5 тыс. до 2 тыс. делегатов, представлявших 12 организаций), родившее (Крымский) Временный Крымско-мусульманский исполнительный комитет (Мусисполком) из 48 человек (был утверждён Временным правительством) под председательством Ч. Челебиева (Челеби Челебиева, Нумана (Номана) Челебиджихана)[153].
Усилия Мусисполкома, как понимал их Ч. Челебиев с соратниками, должны были быть направлены на: «1) объединение крымскотатарского народа, организацию местных комитетов и подготовку татар к учредительному собранию (Всероссийскому? Местному? Курултаю? — Авт.), 2) реорганизацию духовного правления и управления вакуфами, 3) коренную реформу школьно-воспитательного дела крымских татар»[154]. Квинтэссенцией работы съезда стала именно проблема Духовного правления и Вакуфной комиссии. Была принята резолюция о переходе вакуфных имуществ и доходов с них в национальное достояние. Приводя этот документ, современный автор подчёркивает: «Необходимость получить в своё распоряжение вакуфы диктовалась некоторыми (мягко сказано. — Авт.) соображениями. Это лишало материальной базы реакционное, верноподданническое духовенство, помогало изжить острый земельный голод... и подводило экономический фундамент под национальное движение»[155]. Временное правительство, однако, не торопилось с передачей вакуфных имуществ Мусисполкому, цепляясь за сохранение контроля над ними. Между прочим, вакуфные земли составляли 87 614 десятин и 286 саженей, на счетах Духовного правления и Вакуфной комиссии числилось 800 тыс. рублей (в ценах 1914 года), а на балансе — 500 домов и лавок[156] (по другим данным, в распоряжение Мусисполкома перешло 1,5 тыс. таковых[157]). Была послана приветственная телеграмма Временному правительству с выражением полной лояльности. Забавно, что (как писал в терминологическом антураже 20-х годов исследователь-коммунист) «в заключение был произведён сбор пожертвований «в фонд победы» — победы буржуазно-империалистической России над уже раздавленной Гогенцоллернами Турцией — иными словами, над самими собой, над идеей самоопределения и независимости народов...»[158].
Весной — летом возникло 124 региональных исполнительных комитета (городских, уездных, волостных). «...Налицо была довольно стройная организация от центра — Симферополя — до глухой татар-ской деревни»[159]. 80% членов Мусисполкома были «объединёнными социалистами»[160]. С 5 апреля фактически все дела крымских татар, культурные, религиозные, экономические, а затем и политические, — переходят в ведение Мусисполкома[161]. «Одновременно почти (в источнике неясности с хронологией и топологией: создание исполкома относится к маю 1917 года (Бахчисарай). — Авт.) в Симферополе, с разрешения начальника гарнизона, образовался «Военно-революционный комитет» под председательством полковника Енилеева, имевший официальной задачей — заботы о материальном устройстве солдат-мусульман в Симферополе»[162]. В конце концов, МВД Временного правительства санкционировало передачу вакуфных земель в распоряжение Мусисполкома[163].
Интеллектуальная крымскотатарская верхушка позаботилась об информационной основе движения и его, говоря нынешним языком, пиаре. С июня выходят татарские газеты: «Миллет» («Нация», редактор А.С. Айвазов[164]; на крымскотатарском языке); независимая «Къырым Аджагы» («Крымский Очаг», редактор А. Ариф; на крымскотатарском языке; по сей день не обнаружено ни одного экземпляра газеты, так что о её «физиономии» судить затруднительно), с июля — «Голос Татар» (орган левого крыла Мусисполкома, редакторы А.А. Боданинский[165] и Селямет-оглу (Х.С. Чапчакчи[166]); на русском языке). Продолжает издаваться газета «Ени Терджиман», основанная И. Гаспринским.
По поводу Мусисполкома и его места в общественно-политической жизни Крыма среди татарских публицистов возникла полемика. Постоянный автор «Южных Ведомостей», скрывавшийся под псевдонимом, считал, что «отсутствует связь между центральным мусульманским комитетом, с одной стороны, и татарским населением — с другой». Беда, пояснял он, «... в теоретичности главных деятелей, в пренебрежении их «мелкими» делами текущего момента и в переоценке наших культурных сил», опасался, что «решающий момент в истории народов России застанет нас, татар, распыленной и дезорганизованной массой, без определённого национального лица»[167]. На пессимистический вызов земляка откликнулся секретарь Мусисполкома: «Я позволю себе спросить г. — ского, можно ли так назвать неуклонное стремление комитета к организации демократических татарских масс, стремление к внедрению среди них сознательного и преданного отношения к идеям общероссийской, и в частности крымскотатарской, революции, стремление комитета стать во всех проявлениях татарской жизни центром, не повелевающим, не распоряжающимся, а регулирующим и контролирующим»[168]. Иными словами, критик педалировал «малые дела», функционер — всеобъемлющие. Правда, Боданинский перечислил достижения Мусисполкома: модификация муфтиа (я)та в «демократически-республиканское учреждение» (иными словами, его обмирщение и политизация), процесс создания местных комитетов, основание газеты «Миллет», образование вакуфных комитетов и регистрация вакуфов. Известно: кто оправдывается — тот повинен. Но в этом споре каждая сторона была права по-своему. Другое дело, что более мощные силы в скором времени развеют все надежды и сомнут далеко идущие планы татарских националов.
Лидерами Мусиполкома стали: Дж. Сейдамет[169], председатель Вакуфной комиссии; А.С. Айвазов; М.М. Ки(ы)пчакский, С.Дж. Хаттат(ов)[170], А.А. Боданинский и др. Бесспорным авторитетом для всех татар, вне различия взглядов, был Ч. Челебиев. Он становится во главе Духовного управления и — впервые в истории народа — избирается муфтием.
В Челебиеве теперь органично — для нового, вкусившего европейского духа Востока — сочетаются два лика: религиозный лидер, высшая фигура в мусульманской иерархии, и реформатор, принципиальный противник архаичного духовенства, помещичьих привилегий, национальной «перекошенности», всего, что связано с т.н. восточным деспотизмом, ревнитель федеративного устройства Российского государства, демократических свобод, женского равноправия, общинности и правового государства, не говоря уже о культурной революции. Недаром он был и богослов, и юрист. Впереди Челебиев и его соратники видели созыв съезда крымскотатарского народа — Курултая и далее — Всекрымского учредительного собрания. Не замыкаясь в сепаратных проблемах, они принимают посильное участие в работе общетюркского Шуро — Совета, Центрального военного мусульманского комитета, трёх съездов мусульман России, выборах во Всероссийское учредительное собрание.
Неясен вопрос о степени воздействия в 1917 году на крымскотатарскую интеллектуально-политическую верхушку пантуранских построений с их политическими выводами (отпадение Крыма от России и вхождение его в состав т.н. Великого Турана с центром в Стамбуле). Не забудем, кстати, что шла война, в которой Турция, участник Четверного союза, была соперником России, а значит, рассуждения на подобные темы, не говоря уже о контактах с турецкими деятелями, могли быть правомерно расценены как подрывная деятельность в пользу врага. Сведения о тайных вояжах турецких офицеров в Крым, их финансовых вливаниях в соответствующие крымскотатарские круги появятся позднее, в пору деятельности белой контрразведки[171]; большевики же, заключившие в 1919 году союз с кемалистской Турцией, в обнародовании подобной информации (насколько она соответствовала реальности — судить затруднительно) заинтересованы не были.
Пантуранист А. Исхаков, из казанских татар, писал в 1926 году: «Среди зарубежных тюрков (понимай — «нетурецких». — Авт.) никогда не было движения, стремившегося к отдельному от Турции объединению. Никогда не стремились «свить своё гнездо»: Север — вокруг Казани, Туркестан — вокруг Бухары, Крым — вокруг Бахчисарая, Азербайджан — вокруг Баку. Эти центры в своей деятельности всегда исходили из сознания, что являются лишь ветвями великого тюркского древа, что тот воздух, которым они дышат, есть турецкий воздух»[172]. А крымскотатарская пресса 1917 года настойчиво внушала: «Османские турки дороги русским татарам лишь в духовном отношении: единая вера и единое происхождение... То государственное и социальное устройство, которое существует у турок, для татар никоим образом не приемлемо. Младо-турки — те же кадеты и ярые националисты, захватившие весь трудовой народ в свои руки. Настоящая новая Россия фактически вполне демократическая страна, и крепка наша вера, что, несмотря на все потрясения... наша общая родина оправится и займёт то же почётное положение среди мировых держав, как и прежде»[173] (ностальгия по империи!? — Авт.).
Взгляды Челебиева, если судить по его публичным высказываниям, ограничивались (пока?) реализацией крымскотатарской культурно-национальной автономии в составе федеративной России. Но его сподвижники — Сейдамет, Айвазов — склонялись к турецкому патронажу. Вообще, зигзагообразность политического поведения «курултаевцев», как окрестили их крымские газеты, относительно внешних, явных и возможных, покровителей стала их видовой чертой. В 1917-м — это рвущаяся к независимости в лице Центральной рады Украина, параллельно — Турция, в 1918-м — Германия и опять же Турция. Экивоки в сторону добровольцев, которые, однако, с «курултаевцами» не церемонились. А с торжеством большевизма — Советская Россия. Так что процитированный выше пункт 3 «Политической программы» о недопущении татарами установления в Крыму гегемонии какого-либо «внешнего» народа, не имеющего здесь корней, выглядит попыткой укусить близкий, но недостигаемый локоть.
Есть неясности и в выявлении политико-организационной физиономии «курултаевцев». Несомненно отсечение консерваторов, стоявших до Февраля во главе Таврического магометанского духовного управления. Мурзачество и архаичное духовенство, потерпев неудачу на собрании 25 марта, где один из их лидеров, С. Крымтаев, подвергся обструкции и вынужден был покинуть аудиторию, на какое-то время сумело консолидироваться и развернуть кампанию против демократов — «безбожников» и ревнителей женского равноправия[174]. Но 24 июля их вождь, Ибраим-эфенди Тарпи, был исключён из Мусисполкома за интриги против Челебиева и попытки занять там главенствующее положение. Провалилась и его акция по созданию конкурентного татарского центра — Союза мусульман-учёных (улемов) — в начале сентября[175].
Несомненна социалистическая ориентация большинства «просветителей». Однако тёмен, да ещё и запутан в советское время вопрос о возникновении и деятельности т.н. Национальной партии — Милли-фирка[176].
А.К. Бочагов считал, что Милли-фирка сложилась в июле 1917 года и её руководящее ядро составили: Ч. Челебиев, Дж. Сейдамет, С.-Дж. Хаттатов, А. Хильми, А.С-А. Озенбашлы, А.С. Айвазов, Дж.У. Аблаев[177]. Он же приводит текст второй редакции программы партии (1918? 1919?)[178]. В архиве нами обнаружена машинописная копия первой редакции программы, выпущенной в виде листовки типографией газеты «Миллет» в 1917 году[179], что и дало повод согласиться с хронологией Бочагова. Есть и другая, убедительно фундированная точка зрения. Так, современный исследователь С.Е. Громов пишет: «Во-первых, и по архивным и по газетным материалам, активизация политической деятельности Милли-фирка приходится как раз на период начала 1919 года. Именно тогда появляются первые, документально зафиксированные упоминания о партии, как о реальной политической силе. Наиболее значимым в этой связи является первый установленный факт участия партии в предвыборной кампании... в Крымский краевой сейм... {...} Вторым фактом, на наш взгляд, подтверждающим высказанную позицию, являются воспоминания одного из лидеров Милли-фирка Джафера Сейдамета, изданные в Турции в 1993 году, относящиеся к периоду 1917–1918 годов. И здесь нет ни одного упоминания о партии...»[180]. Полагаем, можно сойтись на том, что Милли-фирка с 1917 по 1919 год существовала в эмбриональном состоянии (как союз единомышленников), и составление программы опередило собственно партийную деятельность.
Своеобычность Милли-фирка фиксируется по воспоминаниям её участников и её современников. А. С-А. Озенбашлы показывал на допросах в 1928 году: «... Сколоченная в 1919 г., в дни подготовки к выборам в краевой сейм, по решению кадетского правительства (второго Крымского краевого; апрель 1919 года. — Авт.), организация Милли-фирка не была партией в прямом смысле этого слова, не была идейно спаянной компактной единицей, а была своего рода винегретом в смысле социальном и формой, или внешней оболочкой, в смысле тактическом, чтобы доказать кадетам, что крымские татары уже не те «бараньи головы», что они могут организованно, как нация, добиваться своих прав»[181].
В справке, подготовленной для ГПУ, видимо, в 1922 (1923) г., находим любопытный пассаж: «Политическое направление всех этих людей (называются Сейдамет, Айвазов, Хаттатов, Чобан-Заде[182], Челебиев, Тимурджан-Одобаш[183], Боданинский (У.)[184], Чапчакчи. — Авт.) совершенно одинаковое. В то же время эту группу нельзя назвать партией (перекличка с Озенбашлы. — Авт.). У неё нет настоящей, явной партийной организации. Какая-то организация, по-видимому, есть, но не партийная, а кружковая (хотя в широком национальном масштабе). У неё нет явной, точно установленной программы и тактики... У неё, в отличие от русской интеллигенции, действительно больше склонности к реальной политике, чем к принципиальным выкладкам (эволюция национального движения с марта 1917 года. — Авт.).
Направление этой группы (можно назвать её миллифирковцами, курулта(ев)йцами, народно-национальной партией), несомненно, демократическое... В виде идеала представляет себе федеративную связь свободного демократического Крыма с такой же Россией, в качестве задачи ближайшего периода ставит себе благополучное проведение национального корабля своего среди всех подводных камней исторического момента.
Спасти и укрепить национальную культуру, в смысле народного сознания благосостояния, образования и спасти татарскую национальную идеологию от коммунистического влияния»[185].
Таким образом, Милли-фирка представляла собой своего рода штаб и мозговой центр крымскотатарского национального движения. Партия не афишировала (исключая полусостоявшуюся выборную кампанию весны 1919 года) своей деятельности. К ней примыкали сходные по направленности социалистические организации.
Первый вариант программы Милли-фирка был выдержан в общедемократическом духе с народническим замесом. Провозглашался суверенитет народа, отстаивались равенство всех перед законом, политические свободы, демократические выборы, отмена сословных различий, паспортов, неприкосновенность личности, жилища, писем, декларировались социализация фабрик и заводов, ликвидация вакуфного землевладения и имущества в прежней, религиозной форме. Был выдвинут лозунг: «Вся земля принадлежит общинам» по принципу: каждому земледельцу столько земли, сколько он может обработать без применения наёмного труда. Оговаривались культурно-просветительские задачи (создание национальных форм на основе обязательного, всеобщего и бесплатного обучения, введение делопроизводства на родном языке). Выделим идею равноправия женщин и активного вовлечения их в общественно-политическую жизнь. В вопросе национально-государственного устройства Милли-фирка выступала за федеративную Россию, в которой «все языки должны быть равны», а Крыму отводилось место её субъекта.
Второй вариант программы был гораздо более детализирован и не столь прямолинеен, как первый. В целом же подытоживал ведущий в 1919 году печатный орган крымских татар — «мы не являемся ни большевиками, ни монархистами, ни кадетами, ни октябристами, а являемся лишь народниками. Мы стараемся завоевать наши национальные права и осуществлять наши национальные чаяния»[186].
Имелась у Милли-фирка, при всей её условности как партии, и организационная конструкция, весьма жёсткая, вступающая в откровенное противоречие с демократическими программными установками.
Обратимся к «Партийной инструкции» (Уставу) Милли-фирка[187]. Бросается в глаза проводимый в ней строжайший, кастовый централизм. Согласно инструкции, членом партии мог стать «каждый мусульманин Крыма, достигший 18 лет, если он не судился и не порочен». Проголосовавшие «против выставленных партией кандидатов», «искажающие линию партии», замеченные в аморальных поступках подлежали исключению. «Партия управляется одним общим председателем Всеобщего центра». ВЦ включает 15 членов, избираемых на Всеобщем съезде. Съезд собирается в день основания партии (такового не было, следовательно, партия ещё не была основана?), его делегаты — члены ВЦ (уже существующего?), Всеобщего собрания (ВЦ плюс парламентарии), представители от уездных и волостных отделений, редакторы печатных изданий. Уездные и волостные председатели назначаются ВЦ. Круг, таким образом, замыкается. Перед нами — сооружение, которое через одно-три десятилетия назовут «тоталитарным», один из вариантов «партии нового типа» с полным отсутствием в ней демократизма.
Перенесённая на государственную почву, эта схема даёт освящённую фигурой «общего председателя» строго пирамидальную конфигурацию господства (контроль, репрессии) — подчинения, характерную, к примеру, для нынешних среднеазиатских формаций. Причём не голого подчинения власти лишь потому, что она власть, в духе восточных деспотий, а и — примета времени — восторженного и искреннего приятия, массовой поддержки с императивом: выполнять указания свыше с энтузиазмом, не рассуждая, на уровне инстинкта. Так восточный менталитет, образ правления парадоксально (закономерно?) трансформируется в разновидность «революции масс» — феномена XX столетия, «бурных и продолжительных аплодисментов», переходящих в насильственные действия, отторжение и изъятие инаковых. Уже в 1917 году проявилась способность крымскотатарских активистов, опираясь на воспитанные многими веками стереотипы поведения, почти мгновенно мобилизовывать (пользуясь слабостью или попустительством, сопряжённым со слабостью, властей) тысячные единочувствующие и единодействующие людские потоки при беспрекословном, не подлежащем сомнению и критике авторитете вождя[188]. Видимо, недаром в цитированной справке ГПУ Челебиев был назван «хитрым и ловким публицистом»[189] (точнее было бы: «политиком»).
Таким образом, народническая, социалистическая основа и вместе с тем — беспрекословное подчинение центру; стремление к автономии (что, впрочем, на публике пока лицемерно отрицалось[190]; но разве федеративность государственного устройства России изначально не предполагала создания автономий?), прорастающее в сферу политической и межнациональной борьбы, но пока ещё не дошедшее до стадии государственного обособления; «непрестанные колебания... между Сциллой демократии и Харибдой большевизма»[191] — парадигмальные особенности национального движения крымских татар после Февральской революции.
Summa summarum. С февраля по июнь в Крыму было создано 255 профсоюзов (объединявших 65 тысяч человек), действовали 23 политические партии и организации, большинство из которых (13) были социалистическими. Партии охватывали около 60 тысяч человек[192].
Первым «смотром» национальных сил и возможностей, поводом для которого послужил конфликт Мусисполкома с органами Временного правительства, стали события июня-июля 1917 года. Их стержнем явилась проблема (не)создания чисто этнических (равно — одноконфессиональных) военных соединений, убеждённейшим сторонником чего выступал Челебиев. С такой просьбой муфтий обратился к военному министру ещё 17 мая, предложив перевести в Крым запасные тыловые части Крымского конного полка. В июне крымскотатарская делегация предприняла «разведывательную» миссию в Петроград, столкнувшись в столице с полным безразличием к своим нуждам. После этого, 18 июня, началось сведение всех солдат-татар Крыма в единый комплекс. (Напомним, что положение о выделении мусульманских частей пунктом 10 вошло в «Политическую программу татарской демократии», причём там речь шла о «несении службы на фронте»; а также укажем — в первую программу Милли-фирка: пункт 16, — но здесь слово «фронт» уже отсутствовало, а формулировка была следующей: «Татарские добровольческие (так! — Авт.) войсковые части остаются на одной территории и составляют отдельную воинскую единицу»[193]).
Формирование сугубо национальных по составу военных единиц мотивировалось такими обстоятельствами, как:
— соблюдение мусульманских обрядов и обычаев, жизненно важных для крымского татарина (намаз, праздники, запрет на свинину и пр.), невозможно в смешанных частях, где к тому же присутствуют моменты унижения «чужих», обусловленные непростой историей взаимоотношений (например, русские солдатские песни, прославляющие победы над «бусурманами»);
— рост всевозможной уголовщины как следствие «революционного» расшатывания сложившихся социальных скреп при недееспособности правоохранительных органов, падении армейской дисциплины, всяческих бесчинств и безнаказанности «человека с ружьём» (которые, заметим, были свойственны всем национальностям, о чём говорилось выше);
— неафишируемое, но проявляемое во всём поведении, или открытое нежелание воевать, тыловые настроения, свойственные в 1917 году всей армии;
— пример украинцев (ещё в апреле 1917 года 3 тыс. запасных солдат-украинцев сформировали «Перший (український) полк імені Богдана Хмельницького»[194]).
Установка будущих «курултаевцев» на разделение войск по национальному принципу закономерно привела к рождению, вслед за украинскими и татарскими частями, греческого батальона, еврейского отряда, армянской и польской рот, вооружению немецких колонистов — по принципу: им можно, а нам? В условиях Крыма это резко усиливало воздействие на события этнического фактора, противостояние греков и татар, татар и русских. (Сваливать при этом ответственность за все драмы и трагедии, разыгравшиеся на полуострове, на «мракобесов»-большевиков и «великорусских шовинистов» вместо ответственного, трудоёмкого и нелицеприятного анализа событий, что вошло в привычку у некоторых крымскотатарских литераторов, считающих себя историками, конечно, проще всего. Только следовало бы в таком случае, выполняя заказ, оставить в покое историю как науку и открыто провозгласить себя пропагандистами единственной эгоистической «правды». Избави нас от «дури односторонности», говоря словами историка и социолога Теодора Шанина!). Членение войск по национальному признаку послужило ещё одной спичкой для разжигания на полуострове гражданской войны.
Генеральный секретарь Украинской Народной Республики по военным делам С.В. Петлюра знал, что делал, когда 17 ноября отдал распоряжение о пропуске в Крым мусульманского полка. Как в своё время заметил погибший 6 ноября 1993 года при довольно странных обстоятельствах лидер Национального движения крымских татар (НДКТ) Ю.Б. Османов: «В качестве примера решающих тактических просчётов (просчётов или расчётов? — Авт.), совершённых этой блестящей плеядой интеллектуалов, можно было бы указать на их решение формировать национальные крымско-татарские части. Это был роковой шаг, не только поставивший под нож их самих, но и позволивший залить кровью широкие массы крымско-татарского народа»[195].
Обратимся непосредственно к июльскому инциденту. Он отражён в архивных материалах, широко освещался в публикациях периодики как 1917 года, так и нынешней. Одна из них, вышедшая из-под пера редактора крымскотатарской газеты[196], сконструирована точно по рецепту М.Н. Покровского: «История... не есть самодовлеющая задача, история — величайшее орудие политической борьбы; другого смысла история не имеет»[197], а посему, производя внешнее впечатление обстоятельностью, тщательно обходит или вуалирует «неудобные» моменты, дабы подвести читателя к заданным выводам:
1) «Благодаря активности, решительности представителей крымско-татарского народа расправа над муфтием в этот раз была предотвращена»;
2) «Инцидент с Таврическим Муфтием оттолкнул крымских татар от «русской демократии», послужил разрывом во взаимоотношениях между той и другой стороной».
Надо сказать, что как раз перед июльскими событиями в Крыму до полуострова докатилось эхо июльских событий в Петрограде, первого в 1917 году вооружённого столкновения на улицах столицы. Таврический губкомиссариат отреагировал объёмной телеграммой на имя министра-председателя Временного правительства А.Ф. Керенского (копии: редакциям «Известий Петроградского совета», «Речи», «Новой Жизни», «Русских Ведомостей», «Известий Московского совета») за подписью губкомиссара Н.Н. Богданова. Седьмого июля, сообщал Богданов, согласно предложению министра-председателя, состоялось объединённое заседание представителей исполкомов советов и губкомиссара с двумя помощниками. «Совещание пришло к заключению что пока нет данных ожидать возникновения подобных событий в Таврической губернии точка Повсюду в губернии накопилось правда много недовольства в городах преимущественно на продовольственной почве а в деревнях на почве недостатка и дороговизны предметов первой необходимости (курсив наш. — Авт.). Недовольство это проявляется в городах глухим ропотом запятая в деревне же целиком занятой в настоящее время уборкой хлебов пока оно и вовсе незаметно точка Но если бы и возникли на этой почве какие либо эксцессы то вряд ли бы они носили политический характер и прикрывались бы большевистскими лозунгами (курсив наш. — Авт.) точка Вместе с тем совещание признало нужным в спешном порядке просить все советы рабочих солдатских и крестьянских депутатов губернии выносить и широко распространять среди самых широких масс населения резолюции клеймящие Петроградское вооружённое восстание меньшинства против большинства как акт контр революционный и выражающие доверие органам революционной демократии в лице Центральных комитетов советов рабочих солдатских и крестьянских депутатов и действующему в тесном согласии с ними Временному правительству точка»[198]. Левое крыло Мусисполкома, группировавшееся вокруг газеты «Голос Татар», отказалось, однако, «клеймить» вооружённое выступление, ссылаясь на нехватку достоверной информации, зато предупредило об опасности реальной контрреволюции. Как бы там ни было, столичные события не способствовали благодушию.
Итак, хроника инцидента и связанных с ним событий.
4 июля. В связи с намерением властей включить 1-й крымскотатарский батальон в состав 32-го пехотного полка Мусисполком, ряд других организаций, солдаты-татары выражают ответное намерение оставить его в Крыму для защиты населения от произвола асоциальных элементов. (Последний аргумент был весум, другое дело — собирались ли заняться этим всерьёз? В любом случае вставал вопрос о принятой присяге и уголовной ответственности за неподчинение приказу).
13 июля. Симферопольский СРиСД, в лице помощника губкомиссара Временного правительства П.С. Бобровского, предлагает прокурору Симферопольского окружного суда возбудить уголовное дело против муфтия Челебиева, подстрекающего солдат-татар не отправляться на фронт. Челебиев отрицает обвинение.
«23 июля в 5 часов утра, — пишет Э. Сеитбекиров, — у себя на квартире чинами севастопольской контрразведки муфтий крымских, польских и литовских татар Н. Челеби-джихан подвергся аресту и был увезён в Севастополь вместе с командиром татарского батальона прапорщиком Шабаровым». Но почему, на каких основаниях, — из статьи не ясно.
Мотивы действий контрразведки нам тоже не до конца понятны. Но известно: 1) Челебиев действительно агитировал солдат расходиться по домам в связи с мусульманскими праздниками; 2) это вызвало неудовольствие Исполнительного бюро общественного губернского комитета при губкомиссаре и самого губкомиссара, кадета Н.Н. Богданова, настаивавшего на привлечении Челебиева к ответственности; но к аресту, уверял позже Богданов, он никакого отношения не имел; и, самое интересное, 3) заявление (донос) в контрразведку с обвинениями Челебиева в сношениях с враждебным тогда России государством — Турцией направила группа крымских татар-традиционалистов. Именно это обстоятельство, с максимальной вероятностью, и послужило причиной ареста.
Известие о случившемся вызвало массовый (срежиссированный?) взрыв возмущения крымских татар. На имя властей с мест сыплются телеграммы, пестрящие фразами: «первый народный Муфтий», «наш обожаемый Таврический Муфтий» (!) и т.п. Страсти разгораются нешуточные. На улицах Симферополя — у здания губернского правления, где идут бурные заседания всевозможных организаций, у тюрьмы, где по слухам содержится муфтий, — группируются возбуждённые солдаты-татары, съезжающиеся со всех концов Крыма представители. Тем временем от Челебиева получена телеграмма: «Передайте комитету (Мусисполкому. — Авт.), чтобы не волновались, сообщите всем, что муфтий просит соблюдать полный порядок и спокойствие. Всё обстоит благополучно. Я вскоре вернусь»[199]. Что стояло за этим туманным посланием?
24 июля. С утра этого дня (и до 8 августа) в Таврической губернии были запрещены «всякого рода митинги, собрания, шествия и скопления народа»[200]. Губкомиссар Богданов разъяснял необходимость введения чрезвычайного положения (Исполкому СРиСД Симферополя): «Обязательное постановление о запрещении митингов и проч. было издано утром 24 июля, в тот момент, когда в городе ожидались крупные беспорядки в связи с арестом муфтия, и тогда надо было предпринимать экстренные и самые решительные меры к предотвращению таковых. Некогда было предварительно совещаться с кем бы то ни было... ни одна организация, стоящая на стороне свободы и порядка, ничего не возразила [бы] против этой меры»[201]. «Крупных беспорядков», к счастью, не произошло.
Днём контрразведка освобождает Челебиева и Шабарова. В Симферополе муфтия ожидала восторженная встреча. Бобровский и председатель Таврического совета П.И. Новицкий съездили в Севастополь, где контрразведчики признали, что арест не имел оснований.
Таким путём Челебиев приобрёл ореол страдальца за народное дело, а кадеты в лице Н.Н. Богданова — статус врагов крымскотатарского народа. Мусисполком потребовал отставки губкомиссара, которая произошла, однако, только в ноябре.
29 июля. Газета «Голос Крыма» публикует протест Мусисполкома по поводу ареста Челебиева.
31 июля. Перипетии событий (учитывая дальнейшее, пожалуй, именно событий, а не спектакля, как может показаться, хотя элементов последнего хватало), едва не приведших к первым послефевральским жертвам, обсуждались на губернском совещании уездных комиссаров, советов и прочих властных органов. Присутствовали губкомиссар и его помощники. Совещание затянулось до двух часов ночи.
Информация участников.
Н.Н. Богданов. «Министр (военный. — Авт.) Керенский приказал двум расквартированным в Симферополе полкам выступить на фронт. Солдаты мусульмане захотели выделиться, и ходатайство их было удовлетворено. Затем выделившаяся часть должна была присоединиться к N-скому запасному полку, чтобы отправиться на фронт, но вмешательство муфтия привело к тому, что солдаты заявили желание присоединиться к части крымско-конного полка, стоявшего в тылу (г. Новогеоргиевск Херсонской губернии. — Авт.) и прибытие которого ожидалось в Симферополе. Затем, в праздники солдаты-татары были отпущены домой. В беседе с муфтием губкомиссар указал на неправильность его выступления и просил, в интересах обороны, обратиться к солдатам с воззванием о возвращении в часть. Далее последовало постановление исполн[ительного] бюро губ[ернского] обществ[енного] комитета о предложении привлечь муфтия к ответственности за его выступление, а спустя некоторое время арест муфтия севастопольской контрразведкой и освобождение его. О предстоящем аресте муфтия комиссариат не знал». (Как и не принимал решения о его освобождении. Есть резон с этим согласиться: в разгуле насилия никакого позитива для властей не было.)
Дж. Сейдамет, А.А. Боданинский, С.Дж. Хаттатов, Х. Тынчеров (от Мусисполкома). «...Говорили, что всё дело возникло из-за враждебного отношения татарских помещиков и мулл к деятельности комитета, проводящего в татарской среде демократические идеи, отстаивающие переход всей земли к трудящимся, освобождение закрепощённой татарской женщины. Муфтий в военные дела не вмешивался, а лишь добивался морального надзора за татарским полком, дабы он не попал в руки черносотенцев (каких!? — Авт.), как это было в 1905 г.».
И. Кравченко (председатель гарнизонного комитета), П.И. Новицкий, Е.И. Рабинович (советский деятель, меньшевик) «...привели факты, опровергающие утверждение членов мусульманского комитета, будто последний не вмешивается в военные дела... ».
В резолюции совещания было отмечено, что «исполнительное бюро губ[ернского] комитета и комиссариат в своём постановлении о привлечении муфтия к уголовной ответственности руководствовались исключительно интересами государственной обороны и не посягали и не могли посягать, как состоящие исключительно из представителей партий, целиком признающих принцип национального самоопределения, на врем[енный] мусульманский комитет, как национальную организацию», а также выражено доверие губкомиссару[202].
В тот же день. Комиссариат воспретил «в пределах Тавр[ической] губернии без разрешения комиссара или лица, им уполномоченного, распространение всякого рода воззваний, объявлений, афиш, плакатов и проч.»[203].
Линия противостояния пролегла и в сфере, весьма как будто далёкой от политики (хотя с марта 1917 года политизировалось всё). В первых числах мая на свой съезд собрались крымскотатарские учителя. Съезд постановил реорганизовать Симферопольскую татарскую учительскую школу и назначить её директором крымского татарина, понятно, демократа. Губернские власти воспротивились. Ученики объявили забастовку. Только после этого решения съезда были проведены в жизнь. В конце августа губернское земское собрание по докладу народного учителя Х. Тынчерова и после дискуссий приняло резолюцию, нацеленную на качественное преобразование культурно-просветительной помощи татарам (учреждение при губерн¬ской управе крымскотатарского отдела по образованию, временных педагогических курсов, стипендий для девочек и пр.)[204].
Тем временем (крымские перипетии были одним, хотя и весьма примечательным, ручейком процесса) демократическое Российское государство — сомнительный преемник Российской империи, уже не монархия, но ещё не республика, — неотвратимо расползается по швам, что дальновидные умы предсказывали ещё в марте. Для того чтобы удержать его в прежних (пусть за исключением Польши и Финляндии) границах да ещё и трансформировать в нечто жизнеспособное при этом, нужны были воля, деятельный, не зашоренный европейскими стереотипами интеллект, авторитет и признанная населением твёрдая легитимность. Ничем из перечисленного Временное правительство не обладало.
С другой стороны, амбиции и вожделения новоявленных национальных «элит», имевших в значительной своей доле мало общего с народами, от имени которых они вещали, и уже почуявших сладкий запах власти, росли не по дням, а по часам[205]. Да и сами народы утрачивали чувство почвы, перегреваясь разбухающими социальными, экономическими и пр. — вплоть до физиологических — проблемами, реальными и мнимыми, тем, что именуют revolution of rising expectations — «революцией растущих ожиданий». Трижды прав участник “круглого стола” по вопросам истории 1917 года: «Революция с её пароксизмами грубой политической демагогии, воинствующей ксенофобии и группового эгоцентризма не способна создать предпосылки для полюбовного разрешения такого иррационально-взрывоопасного вопроса, как национальный»[206].
Одним из определяющих ситуацию и в то же время чрезвычайно болезненных для Крыма оказался вопрос о его взаимоотношениях с Украиной.
Центральная рада, всё более дистанцируясь от центра, проявляла в то же время и всё большее желание втянуть в орбиту своей «самостийности» Крымский полуостров. Рада, конечно же, декларировала демократические и социалистические принципы — кто тогда их не декларировал? — равноправие всех народов; она образовала Секретариат по национальным делам, родив из него в январе 1918 года три министерства: великорусских, польских и еврейских дел; наконец, включила в Конституцию Украинской Народной Республики Закон о национально-территориальной автономии. И в то же время — постоянно демонстрировала по отношению к Крыму аннексионистские замашки. Это вызывало у крымчан вполне объяснимую настороженность, тем паче, что тяготения к Украине (исключая несколько судовых команд Черноморского флота; о позиции «курултаевцев» скажем отдельно) в Крыму первоначально не наблюдалось, несмотря на значительный процент (в сельской местности) украинского населения.
Общественный комитет (с представительством от КД, ПСР, РСДРП), чьи решения являлись пожеланиями для губернского комиссара, учитывая активизацию Рады и гипотетическую вероятность отрыва от центральных районов, счёл нужным постановить:
«Признав невозможным включение той или иной местности в состав какой-либо автономной территориальной единицы без ясно выраженного желания населения данной местности, обратить внимание временного правительства на то, что вопрос о включении Таврической губернии в состав автономной Украины не разрешён ни одной из общественных организаций губернии и что поэтому и разрешение его временным правительством преждевременно»[207].
Но украинский вопрос стал одним из тех многих вопросов, где Временное правительство продемонстрировало всё своё бессилие.
Однако рядовое население, с ухудшением своего положения, ростом неуверенности в наступающем и тревоги, стало в значительной своей части благоволить Украине, которая, казалось, несёт спокойствие и сытость. «...Крым... был лакомым куском, и все тянули его к себе — и Россия, и Украина, пожалуй бы — и Дон, и Кубань...
Поэтому в Крыму велась усиленная украинская пропаганда, а так как и действительно большинство нетатарского населения было по происхождению — украинцами, то пропаганда нашла благоприятную почву и постепенно украинизировалось много частей...»[208].
Рада между тем действовала с откровенной бесцеремонностью. В июле губкомиссар Богданов получил телеграмму за подписью генерального секретаря Рады по внутренним делам (!) В.К. Винниченко с приглашением (требованием?) прибыть на «предварительное краевое Совещание» 25-го числа. В Крыму это было справедливо расценено как вмешательство в его внутренние дела. 14 июля бюро губернского комитета, «обсудив вопрос и принимая во внимание, что Губернский Комиссар не получал от Временного Правительства никаких указаний на включение Таврической губ[ернии]. в состав будущей Украины, что и по существу вопроса включение Таврической губернии, весьма пёстрой по национальному составу, с меньшинством украинского населения, является нежелательным, что даже в северных уездах, где можно предполагать численное превосходство украинцев[209], вопрос этот не возникал или был решён отрицательно, постановило: представителей на краевое совещание от Таврической губернии не посылать»[210].
Тогда же, летом 1917 года, за демократическим флёром Рады, выпячиванием добрых чувств и требованиями автономии (ещё не самостийности) в составе свободной федеративной России крымская пресса увидела мрачноватые ростки грядущих конфликтов. «Под украинством, — писала влиятельная кадетская газета, — скрывается огромная доза шовинизма и даже черносотенства. Здесь крайне важен вопрос о гарантии национальных меньшинств, т.е. чтобы украинцы не начали угнетать народности, обитающие украинскую землю (курсив наш. — Авт.)»[211].
Политика Рады провоцирует ответную реакцию определённых кругов в Крыму. С августа всё чаще звучат требования украинизации ЧФ. Делегация мусульман (Дж. Сейдамет и А. С-А. Озенбашлы) «прощупывает» в июле Раду. Орган Мусисполкома сообщал: «Украинскую раду посетила депутация мусульман, обратившаяся с просьбой поддержать их (кого конкретно? — Авт.) стремление к установлению автономии Крыма. Мусульмане выражают пожелание о территориальном присоединении Крыма к Украине.
Мусульмане представили раде докладную записку, основные пункты которой: сконцентрирование всех мусульман-солдат, находящихся в Крыму и вне Крыма, в Симферополе, образование из них отдельного войска; при штабе округа должен быть мусульманский комиссариат; командный состав должен состоять из мусульман, точно [так же] врачебный персонал в лечебных учреждениях; командир полка должен избираться мусульманским исполнительным комитетом (курсив наш. — Авт.)»[212].
Генеральный секретариат (правительство Украины), «обсудив домогательства мусульман... не согласился с некоторыми из них (любопытно, с какими согласился? — Авт.), признав вообще преждевременным предпринимать шаги перед центральным правительством до разрешения вопроса о территории Украины»[213]. Что касается Мусисполкома, то он дезавуировал «депутацию», анонимность которой так и осталась официально нераскрытой[214].
15 апреля Временным правительством было издано постановление о выборах в городские думы. Гласных предназначалось избрать в 18 городах Таврической губернии. Это были первые в истории России массовые демократические выборы. Проблему досконально изучил В.И. Королёв[215], так что нам нет надобности повторяться. Остановимся только на некоторых особенностях избирательной кампании конца мая — июля.
Известный абсентеизм населения (особенно в ходе земских выборов). О спаде общественной активности и его причинах речь шла выше. Демагогия216. Навешивание ярлыков хотя и не приняло массовый характер, но место, как говорится, имело. Так, Королёв упоминает об устойчивом обвинении «буржуи» в адрес кадетов и считает это «свидетельством низкой политической культуры»[217]. Силовые методы, которые были присущи «либеральным» и крымскотатарским землевладельцам, а также большевикам. Как муниципальные, так и земские выборы дали значительный перевес социалистам, а среди них — эсерам.
Экономика страны продолжала катиться в пропасть. В Крыму её спад летом — осенью 1917 года принимает характер полного развала. Промышленное производство свёртывается. Летом закрывается Керченский завод. Резко сокращает выпуск продукции Севастопольский морской завод. Рабочие, во имя которых будто бы совершалась революция, оказываются ненужными. Дороговизна, писали газеты, создавала «безотрадную картину нужды». Рука об руку с ней шёл дефицит. «Самые насущные предметы первой необходимости, предметы массового потребления, — сообщала симферопольская продовольственная управа, — либо исчезают с рынка, либо достигают таких цен, что делаются доступными только для имущих классов»[218].
Хроника (июнь — октябрь):
Симферополь. Принимая меры к заготовке и обеспечению населения Симферополя и его окрестностей резиновыми галошами, продовольственная управа постановила воспретить до августа продажу и вывоз из Симферополя резиновых галош.
Симферополь. С 26 июня начался отпуск подсолнечного масла по сахарным талонам по норме полтора фунта на душу.
Феодосия. Тайный завод для выделки спирта, 5-й по счёту, обнаружен милицией на Католической ул.
Симферополь. Исполнительным комитетом рабочих и солдатских депутатов постановлено прекратить гулянья и празднества в городском саду. Непрерывные увеселения увеличивают тяжесть переживаемого момента и являются поистине «пиром во время чумы».
Феодосия. Вывоз всяких продуктов без разрешения продовольственной комиссии воспрещён.
Симферополь. Истребление бродячих собак. Ввиду развития бешенства среди собак и участившихся случаев укушения ими людей, на заседании городского ветеринарного совета постановлено принять энергичные меры для уничтожения бродячих собак. При обсуждении вопроса между прочим указывалось, что солдаты гарнизона препятствуют борьбе с бешенством собак, не позволяя ловить их и принуждая ловцов выпускать уже пойманных собак.
Губернский съезд торговцев и промышленников обратился к губернскому комиссару с ходатайством о воспрещении продажи пива. По данным союза, в городе ежедневно выпивается около 3.000 бутылок пива. Кроме того, очень много пива отправляется на Южный берег. Пиво доставляется в Симферополь из Харькова. Промышленники мотивируют своё ходатайство интересами общественной безопасности.
Евпатория. Принято предложение о закрытии магазина Кеслера до конца войны ввиду упорно продолжавшихся спекуляций со стороны владельца магазина.
С. Большой Токмак Евпаторийского уезда. Совет крестьянских депутатов принял решение: «За драку на драчунов надевать на шею ярмо и держать его так до тех пор пока токмакские граждане не разрешат отпустить драчуна. За воровство со взломом наказывать розгами от 25 до 150 ударов. И, наконец, за убийство и взлом окна и дверей — казнить виновных».
Симферополь. В ночь с 9 на 10-е октября украдены электрические лампочки на улицах Султанской, Дворянской и Бетлинговской.
Симферополь. Дворянский театр. Сегодня — вечер фарса.
Армянский Базар (Армянск). Если присмотреться, кто покупает сейчас недвижимость, то окажется, что это всё те, кто капиталы свои нажил во время войны.
Симферополь. Ученики не могут посещать школы, поскольку не имеют галош.
Армянский Базар. Вот уже месяца два, как во всём городе не имеется ни одной катушки обыкновенных швейных ниток.
Феодосия. Забастовали ученики городского училища. Причина — недопущение их в очередь по выдаче мануфактуры.
Зуя. Толпа крестьян напала на волостную продовольственную управу и арестовала всех членов управы. Председатель бежал в Симферополь. На место происшествия отправлен отряд солдат.
Итак, осенью уже начинало править бал насилие.
К октябрю рыночные цены достигли пяти рублей за фунт масла, двух — за десяток яиц, четырёх-пяти — за курицу или утку, шести — за фунт картофеля. (Что рождало психологический шок: довоенный заработок трудового населения составлял рубль-два в день, цены же были гораздо ниже). «Но и по таким ценам очень трудно что-либо достать»[219], — грустно заключала газета.
Зарплата росла (например, у учителей на протяжении всего года — от 100 до 200 рублей в месяц, у рабочих — на 50-150%), однако никак не поспевала за ценами. Вместе с зарплатой, как водится, росла инфляция. В октябре она стала галопирующей. «Цены скачут уже не по дням, а по часам и минутам. Один и тот же кусок масла, доставленный на базар, в течение часа повышается в цене на 1 рубль за фунт»[220].
Если в довоенное время Таврическая губерния вывозила до 80 миллионов пудов хлеба в год, то в 1917-м имела для вывоза не более 20-25 миллионов (сказался и неурожай 1916 года)[221].
Правда, хлеб для обеспечения минимальных потребностей ещё был. На конец августа было собрано 7,5 миллиона пудов, из них предназначалось к вывозу (фронт, центральные губернии) 3,2222. Однако двукратное повышение цен на хлеб и хлебопродукты в начале сентября (с провозглашением России республикой, строго говоря, незаконным), усилило напряжённость. Обостряла положение с хлебом не только спекуляция.
Чрезвычайно раздражала население неразбериха в деятельности самых разных лиц и организаций, заготавливающих хлеб. Торговцы противодействовали снижению цен, ссылаясь на всяческие трудности; деревне нужны были промышленные товары, а их катастрофически не хватало; хлебные северные уезды губернии тянулись к Украине.
Результаты не замедлили. 3 – 4 сентября «мучные беспорядки» охватили Керчь. Погромы базаров и лавок в августе — октябре прокатились чуть ли не по всем городам Крыма. В Бахчисарае население захватило продовольственную базу и поделило запасы. В 18 — 20 сентября, телеграфирует комиссару Евпатория, рабочие обыскивали дома торговцев и частновладельцев «целью обнаружения скрытых предметов первой необходимости точка Население города сильно раздражено эксцессов не было точка»[223].
21 сентября аналогичные обходы начались в Евпатории. Солдаты не только не стали разгонять самоуправщиков, но сами приняли участие в обысках. Из Севастополя был вызван крейсер! Власти впервые решились на применение к недовольным серьёзной военной силы. Военный отряд был послан и в Геническ. Телеграммы комиссара в Петроград, лихорадочная деятельность его и его аппарата свидетельствуют о состоянии, близком к панике.
Чрезвычайную остроту по всей стране в революционные дни принял вопрос о спиртном. Как известно, ещё с начала Мировой войны правительство приняло решение (воздержимся от суждений, насколько оно было оправданным: прочие воюющие государства по этому пути не пошли) о введении в стране сухого закона. После Февраля оно было подтверждено, в том числе и в Крыму[224]:
«Продажа вина из складов, подвалов, магазинов и других мест безусловно воспрещается.
Вина для лечебных целей отпускаются из аптек по рецептам врачей, причём владелец аптеки берёт в свою пользу не более 10% продажной стоимости вина.
Отпуск вина посетителям гостиниц, ресторанов, клубов, народных и военных домов воспрещается.
Комиссар Богданов»[225].
Все просьбы населения, прежде всего крымских татар — традиционных производителей вина, о введении хотя бы ограниченной его продажи оставались безответными, хотя и подпольное производство спиртовых суррогатов, и чёрный рынок действовали вовсю. Винных же складов наличествовало немало, что рождало и немалые соблазны. Последние, как и следовало ожидать, выплеснулись наружу. Произошло это в Феодосии 12 октября.
Солдаты толпой ринулись к винным складам. Начался пьяный дебош, стрельба, грабежи. Город захлестнула вакханалия безвластия, длившаяся до 16 октября[226].
Об этих днях оставили свидетельства два поэта, ставшие свидетелями «праздника плоти», — М.И. Цветаева и (почти свидетель, Коктебель) М.А. Волошин.
Волошин (письмо Ю.Л. Оболенской 20 октября): «В Феодосии погромы, пьянство, разбивают погреба... До нас ещё пока не дошло, хотя, рано или поздно, конечно, дойдёт»[227].
Цветаева (письмо 19 октября С.Я. Эфрону): «Все дни выпускают вино. Город насквозь пропах. {...} У одного старика выпустили единственную бочку, к[отор]ую берёг уже 30 лет и хотел доберечь до совершеннолетия внука. Он плакал... »[228].
Её же два стихотворения о тех «незабываемых» днях:
* * *
Ночь. — Норд-ост. — Рёв солдат. —
Рёв волн.
Разгромили винный склад. — Вдоль стен
По канавам — драгоценный поток,
И кровавая в нём пляшет луна.
Город пьёт, казармы пьют. Мир — наш!
Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча, как бык,
К мутной луже припадая — пьёт.
Феодосия, последние дни Октября. NB! (Птицы были — пьяные).
* * *
Плохо сильным и богатым,
Тяжко барскому плечу.
А вот я перед солдатом
Светлых глаз не опущу.
Город буйствует и стонет,
В винном облаке — луна.
А меня никто не тронет:
Я надменна и бедна.
Феодосия, конец Октября.
Власти поначалу были бессильны: часть военнослужащих никаких приказов не признавала. Войска были вызваны из Симферополя. Из Севастополя пришёл крейсер. Наконец, беспорядки были прекращены[229]. Пресса сообщила: «Феодосия. Спокойствие в городе — полное. По настоянию украинцев, вынесших всю тяжесть охраны города, всё вино, находящееся в городе, уничтожено совершенно. Вылито до 75 тыс. вёдер на сумму до 1 1/2 миллиона р.»]230].
В Евпаторийском уезде с очень высоким процентом безземельных началась самовольная запашка земли. Интересно, что к ней приступили скопщики-немцы, известные законопослушностью[231]. Ну а дальше покатилось: май — июль, имение графа Мордвинова — Улу-Сала (ныне с. Синапное Бахчисарайского района), Фоти-Сала (с. Голубинка Бахчисарайского района), Османская (Османчик? ныне с. Холодовка Судакского горсовета), Сейтлер (ныне п. Нижнегорский), Кикенеиз (ныне с. Оползневое Ялтинского горсовета) и т.д. Крестьяне прибирают пахотную землю, сенокосы, требуют прекратить помещичье расхищение лесов и сами начинают их расхищать[232]. Привычным становится отказ от платы за аренду. Крестьяне вспоминают своё исконное средство борьбы — поджоги. В апреле подобные явления фиксируются в 4 уездах, в октябре — в 7 (из 8 в губернии); всего по Крыму с апреля по октябрь — 57 острых конфликтов[233]. Но — главное — кривая роста этих конфликтов непрерывно ползла вверх. (Нелишне напомнить, что до этого «крым¬ская деревня вообще не знала крупных аграрных движений»[234]). В тогу классового противостояния рядилась заурядная уголовщина. «Группы лиц, одетые в солдатскую форму, являлись в имения землевладельцев, помещиков, в дома крупной и средней буржуазии и под видом обыска отбирали ценности»[235].
Однако революция принесла в деревню не только бациллы разрушения, грабежа и сведения счётов. Любопытную информацию об иных тенденциях мы можем почерпнуть из мемуаров А.В. Давыдова[236], помещика, члена губернского комитета кадетской партии.
Давыдовым принадлежало имение Саблы. Рядом располагалась одноимённая деревня (ныне с. Партизанское Симферопольского района). Александр Васильевич прибыл сюда осенью 1916 года. За короткий срок он, руководствуясь здравым смыслом, сумел наладить хозяйство и установить добрые отношения с крестьянами, имевшими, кстати сказать, дурную репутацию у окрестных землевладельцев. «В середине декабря, — вспоминает Давыдов, — для меня стало ясно, что крестьяне деревни Саблы, кроме особо состоятельных, стали большевиками»[237], хотя к каким-либо эксцессам это обстоятельство не привело. 1 января 1918 года состоялся сельский сход, на который был приглашён и Давыдов. На сходе выяснилось, что крестьяне не стремятся поделить имение, а предпочитают сохранить его в целости и социализировать, т.е. устроить нечто вроде сельскохозяйственной коммуны. Крестьяне, с одной стороны, побуждались к этому городскими большевиками, замыслившими создание совхоза на базе имения, с другой — сознавали, что разделить культурное хозяйство на мелкие участки — значит погубить его. Давыдову было предложено войти в совет коммуны, мало того — стать его председателем! Присутствовал здесь и заезжий большевистский агитатор. Шокированный происходящим, «он с пеной у рта стал кричать, что то, что происходит, есть насмешка над революцией и что никакой сговор с помещиком, кровопийцей и эксплуататором, недопустим... ...Из толпы послышались крики, что Давыдчук никогда ничьей крови не пил и что он нужен им, как хороший и честный, известный им человек. {...} Нечего и говорить, что желание крестьян привлечь меня — помещика и барина — к сотрудничеству с ними в обстановке восторжествовавшей революции не могло не поразить меня глубоко»[238]. Давыдов не только ответил согласием на предложение крестьян, но и засел за составление устава «Саблынской Сельскохозяйственной Коммуны» (!). Тем временем развернулось наступление севастопольских матросов, не щадивших помещиков, и Давыдову пришлось покинуть имение и скрываться. Вместо коммуны на месте имения был создан госхоз (совхоз), «в котором крестьяне никакого участия не имеют»[239]. Так закончилась эта невероятная история с кадетом-землевладельцем Давыдовым, который чуть было не стал председателем большевистской коммуны.
Население тем временем перебивалось, как могло. Попытки властей смягчить ситуацию — введением норм отпуска товаров, твёрдых цен и карточек, борьбой со спекуляцией (с ней не справилась, несмотря на периодически объявляемые походы, ни одна из администраций Крыма времён Гражданской войны), созданием продовольственных комитетов, хозяйственной автаркией районов, их обособлением, сравнимым с введением таможен, — ничего не помогало. Рушилась система жизнеобеспечения — этот процесс со всеми его многообразными негативными последствиями — ещё одна органическая особенность гражданских войн.
Экономическая замкнутость населённых пунктов, деградация транспорта и связи, сумасшедшие цены, наконец, облавы, заставы, патрули, «военный» и обыкновенный бандитизм вели к тому, что рвались элементарные человеческие, даже родственные связи. Власти имели всё менее информации о том, что происходит на местах, откуда добирались только отрывочные сведения, жители горных районов — что делалось в Севастополе и Симферополе, население в целом — о событиях в Петрограде и Москве, где обстановка менялась стремительно. Всё большее место в жизни крымского обывателя начинают занимать всевозможные слухи. Расползалась возникшая после реформ Александра II социальная и ментальная ткань общества.
Появляются первые признаки скорого наплыва беженцев. Они несли с собой желание любым путём продержаться, растерянность, фобии и комплексы, внося в крымскую жизнь добавочные элементы неустроенности, политического и психологического разброда, сокращая на душу населения и так не слишком богатые местные ресурсы. Первыми забили тревогу власти Симферополя, которые, ссылаясь на нехватку квартир, пытались хоть как-то контролировать потоки приезжих. Севастополь, постоянно страдавший от недостатка воды и продовольствия, но, как портовый город, наиболее привлекавший люд из центральных губерний, переживал эту проблему наиболее остро и неоднократно предпринимал акции по «разгрузке». Ничего не помогало и помочь не могло. Да и не привыкли ещё отказывать попавшим в беду в крыше над головой: милосердие ещё «стучалось в сердца».
На полуостров надвигался Великий Страх[240] «Страх — это скачок в бессознательное. {...}
Центр Франции (в 1789-м, перед самой революцией. — Авт.) был потрясён эпидемией, которой дали имя «Великого Страха» [Ипполит Тэн]. В каждом городе она начинала c одинаковым образом. Вечером начинали циркулировать слухи: говорилось о приближении нескольких тысяч разбойников, вооружённых с ног до головы, которые истребляли всё на своём пути, оставляя за собой только пожары и развалины. Слухи росли, подобно грозовому облаку; самые храбрые бывали захвачены. Прибегал в город человек и рассказывал, что он видел собственными глазами облако пыли, поднятое наступающим войском. Другой слышал, как били в набат в соседнем селении. Сомнений больше не оставалось. Через какой-нибудь час или меньше город будет разграблен. {...}.
Ярким симптомом шизофренизации общества стала подлинная паника, охватившая Крым в мае в связи с якобы предполагавшимся приездом сюда... В.И. Ленина, фигуры для обывателя таинственной и демонической, овеянной флёром россказней о «пломбированном вагоне» и прочем. Целью Ленина было якобы встретиться с проживавшим в Евпатории братом и провести загадочные манипуляции в главных городах губернии. Почва этих слухов, видимо, — сконденсированная и персонифицированная тревога. С конца апреля «приезда» Ленина ожидает Евпатория. «По полученным железнодорожной администрацией сведениям (! — Авт.), Ленин направился в Таврическую губернию, — сообщили газеты. — Он намерен посетить Симферополь, Евпаторию и Севастополь. В ожидании Ленина многие любопытные выезжают на вокзал ко всем прибывающим поездам.
Евпаторийский Совет рабочих и солдатских депутатов, заслушав доклад о предполагаемом прибытии Ленина, признал приезд его нежелательным.
Совет обратился к начальнику гарнизона с просьбой выделить караул для ежедневной поездки на станцию «Саки» с целью недопущения проезда Ленина в Евпаторию. Если бы Ленину удалось другим путём проскользнуть в Евпаторию (прямо-таки центр мировой революции. — Авт.), решено немедленно арестовать его и выслать из города»[241].
Аналогичное решение, в опасении раскола демократии, принимается делегатским собранием Севастополя. «Керчане оказались более любезными. Они не возражают против приезда Ленина, но при условии не выступать, а если выступит — арестовать»[242].
На советском съезде 9 – 10 мая вопрос о приезде Ленина занял едва ли не центральное место. Социал-демократические лидеры П.И. Новицкий, Б.Я. Лейбман и другие, обязательно оговариваясь, «что они — не сторонники Ленина и его тактики», «доказывали, что вокруг Ленина создалась масса легенд, сплетен и басен, распространённых буржуазной прессой в контрреволюционных целях, и что против идей Ленина нужно поставить другие идеи, а не бороться с ним средствами былого самодержавия... » В результате 14 голосами против 5 при 2 воздержавшихся была принята резолюция «О Ленине», выражавшая «глубокое сожаление по поводу принятых в некоторых местах антиреволюционных резолюций о недопустимости приезда Ленина в Таврическую губернию» и протестовавшая «против совершенно недопустимых мер борьбы с свободной революционной мыслью... »[243].
«Ленинобоязнь», как определила сей феномен пресса, получила неожиданную анекдотическую развязку. В одной из феодосийских гостиниц остановился некий прибывший из Петрограда Ленин. Туда немедленно направился патруль, надо полагать — для ареста нежеланного гостя. Был сделан даже запрос в столицу, откуда пришло сообщение, что Н.А. Ленин «действительно состоит главным инженером почтово-телеграфного округа»[244].
На этом удручающем фоне особенно раздражали население принявшая повсеместный характер скупка недвижимости теми, кто нажил капитал в годы войны и теперь отнюдь не бедствовал, всяческие махинации с продовольствием и мануфактурой. А нищета рядом с неправедным процветанием — прекрасный горючий материал для эскалации насилия. Уже начинает вызревать излюбленный клич босячества времён Гражданской войны: «Грабь награбленное!»[245].
Воспользуемся обобщением В.П. Булдакова: любое масштабное событие прошлого и, конечно же, — русская Революция, — «всего лишь естественная малая часть продолжающейся истории человека. Понять глубинную природу последнего через временной катаклизм — это и будет приближением к пониманию истории, как нескончаемого культурогенеза. Но в этом плане история русской революции — это прежде всего история резко изменившихся отношений человека к власти, себе подобным, окружению, т.е. история насилия снизу»[246].
На политической арене полуострова всё более отчётливо просматриваются, как бы выплывая из послефевральского тумана, фигуранты разворачивающихся событий.
Ни коллективные договоры, ни примирительные камеры, ни установки профсоюзных руководителей не могли сбить волну растущего забастовочного движения. В сентябре – октябре бастовали железнодорожники, рабочие завода А. Анатра, портов, табачных фабрик, мельниц, портные и др. Число стачек с июля по октябрь возросло в 1,5 раза (с 35 до 50), количество бастующих — в 2 раза (до 25 тысяч человек). Относительно численности трудоспособных это было немного, что объясняется не только позицией умеренных лидеров профсоюзов, как справедливо полагает В.И. Королёв, сделавший приведённые подсчёты[247], но и, по нашему мнению, самим характером экономики губернии — абсолютным преобладанием мелких предприятий.
Суммируем выдержками из записей М.А. Волошина:
17 июля (письмо А.В. Гольштейн). «Всероссийский развал сразу кинул нас в эпоху переселения народов и монгольских нашествий. {...} Наступили времена, когда живые могут завидовать тем, кто уже умер»;
4 сентября. «Какое страшное время и какое счастье, что мы до него дожили!» (явный парафраз Ф.И. Тютчева. — Авт.)[248].
Через два года Волошин оценивает 1917-й словами не поэта, но исследователя: «В России произошёл типичный солдатский переворот (курсив наш. — Авт.) — со всеми его неизбежными последствиями. Началось общее разложение России, которое должно было привести к её окончательному распаду... Но всё это началось с падения династии и императорского строя. А русское общество и большинство политических партий, уже несколько десятилетий ожидавших этих событий, приняли внешние признаки за сущность события, радовались симптомам гангрены, считая их предвестниками исцеления... (курсив наш. — Авт.) Весь первый период революции был вопиющим противоречием между прекрасными словами о революции и реальной действительностью её, нашедшей своё полное выражение в большевизме»[249]. При этом большевизм, считает Волошин, «вовсе не партия, а особое психологическое состояние всей страны». Или: «Большевизм — это ведь вовсе не то, что человек исповедует, а то, какими средствами и в каких пределах он считает возможным осуществить свою веру»[250].
Не мог не получить своего отзвука в Крыму вооружённый конфликт части петроградских большевиков и анархистов с властями в начале июля. Губкомиссар Н.Н. Богданов телеграфировал министру-председателю А.Ф. Керенскому, что хотя «в губернии накопилось... много недовольства в городах преимущественно на продовольственной почве а в деревнях на почве недостатка и дороговизны предметов первой необходимости», проявляясь «глухим ропотом», «если бы и возникли на этой почве какие-нибудь эксцессы то вряд ли бы они носили политический характер и прикрывались бы большевистскими лозунгами»[251].
Путчистов осудили практически все демократические организации полуострова. Один (одни) из авторов левосоциалистической крымскотатарской газеты выразил доминировавшее мнение: «В дни 3—5 июля безумные люди, упоённые внешним блеском трескучих и пустых лозунгов, вышли на улицы Петрограда, чтобы начать гражданскую войну, чтобы свергнуть правительство свободной России, вызвать анархию и в море крови потопить завоёванную свободу. Истинно-революционная демократия всецело поддержала верховную власть, созданную революционным народом...»[252]. Правда, редакция придерживалась иной позиции и встала на защиту большевиков, дезавуируя мнение, высказанное неделю назад на страницах той же газеты: «Редакция никоим образом не может присоединиться к такому голословному осуждению целой социалистической партии, считая тем более недопустимым называть лозунги этой партии «трескучими» и «пустыми». Истинных виновников событий 3—5 июля выяснит, по мнению редакции, лишь беспристрастный суд»[253]. (С другой стороны, обратим внимание, когда было сделано данное заключение). После июльского кризиса, наследующего апрельский и июньский, В.И. Ленин, как хорошо известно, постулировал невозможность мирного развития революции (с коротким отступлением после корниловских событий).
Ряд инцидентов (насилия над некоторыми большевиками, в том числе — будущим членом ЦИК Республики Тавриды И. Финогеновым; разгром Севастопольского комитета РСДРП (б)) не привёл, однако, к изгнанию большевиков из советов. Да и они сами, вопреки установкам В.И. Ленина и VI съезда, не сняли лозунга «Вся власть Советам!»[254]. Именно с августа этот призыв становится всё более популярным. «Пора брать власть»: всё чаще и чаще звучит на всевозможных съездах, причём не только из уст большевиков. 11 сентября Центрофлот принимает резолюцию: «Центральный комитет Черноморского флота, выразитель воли команд флота и портов, обсудив вопрос о кризисе власти и опираясь на решение масс в лице Советов и комитетов Черноморского флота, представивших резолюцию команд по этому вопросу, находит, что выходом из создавшегося гибельного для России и революции положения является немедленная передача власти в руки Всероссийского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»[255]. Переход власти от Временного правительства и его производных типа Предпарламента к советам означал переход от демократии парламентской к демократии прямой.
Большевистская верхушка, под сильнейшим воздействием В.И. Ленина загоняя вглубь свои сомнения, готовилась «сделать Россию базой мировой социалистической революции, используя растущее стихийное ожесточение масс. Они уверовали, что события в стране развиваются на пересечении ведущих тенденций мирового и внутринационального развития: общего кризиса капиталистической системы, проявившего себя в мировой войне, неспособности обычным [т.е. парламентским] демократическим путём разрешить комплекс экономических и социальных проблем, вставших перед страной. Предполагалось, что в России произойдёт поворот массового сознания к социализму и утверждение народовластия снизу. {...}
В сущности, впервые в истории в основание власти легла интернациональная идея, а не национальные государственные институты (курсив наш. — Авт.)»[256].
Объективно большевизм (теперь мы имеем в виду не сугубо партийный, формируемый директивами свыше, демократическим централизмом и строгой дисциплиной, а, условно говоря, «низовой», мало чем отличимый от анархизма[257]) стал естественной реакцией на продолжавшуюся деградацию страны и атрофию официальной власти. С точки зрения практической, с видимой стороны, он привлекал радикализмом и определённостью в стремлении решить первостепенные проблемы, измучившие население, преимущественно насильственным, хирургическим путём; понятностью лозунгов и их толкования; социальной близостью массе населения; наконец, активностью и решительностью, выпукло выделявшим его на фоне бесконечной и безрезультатной говорильни, которая давно приелась. «Долой!» — «Да здравствует!» — такова была парадигма этого охлократического большевизма/анархизма, втягивавшего в свою орбиту и некоторых партийных работников, во всяком случае — диктуя им неизбежную, зачастую вопреки собственному «я» или усвоенному некогда на поверхностном уровне «Капиталу» линию поведения. Показательны панегирики большевистской газеты — в апреле (н. ст.), после трёх пароксизмов террора!:
«Когда рубится лес — летят щепки...
Когда строится новая жизнь, рушися старое и вредное, тут же уничтожается и мелкое, мало значащее. {...}
Вы же, сторонники осторожной политики, вы думаете, что нужно бесконечно сидеть и медлить, медлить без конца...
Пусть, как у всякой человеческой организации, у большевиков есть ошибки, может быть чувствительные для многих, но их деятельность велика: они создали в полгода то, чего умеренные сторонники тянули бы до бесконечности.
Большевики уравняли людей — честь им и слава! Уже то, что цена человека сейчас не по деньгам, — это такой величайший в мире плюс, перед которым ошибки меркнут, и грандиозность работы большевиков встаёт перед человечеством, как бессметный памятник, приближающий человечество к идеалу полного, абсолютного равенства, и потому не плачьте, дорогие граждане, право, печаль о трёх кусках ситца... так ничтожна перед созданием нового строя жизни»[258].
А за этой просвещённой разве что на уровне лозунгов взвесью вырисовывалась уже варварская толща со всеми её разбуженными беспросветностью существования, войной и февральскими свободами[259] инстинктами и импульсами. «...Стихия, самое неизученное в истории»[260], нечто, лежащее «по ту сторону добра и зла» в их житейском понимании.
А стихия была помножена на оголтелый, разнузданный индивидуализм. Эту органическую черту революций, которые принято именовать «буржуазными», великолепно выразил несколькими десятилетиями ранее такой внимательный наблюдатель и «делатель» общественных процессов, как Ф.И. Тютчев: «Согласимся же, что Революция, разнообразная до бесконечности в своих степенях и проявлениях, едина и тождественна в своём принципе... {...}... Это апофеоз человеческого я в самом буквальном смысле слова»[261].
«Перерастание буржуазной революции в социалистическую» ничуть не изменило названной особенности, разве что обогатило её дополнительными измерениями. Приведём как иллюстрацию к заключениям Тютчева следующую басню крымского автора Владимира Курсакова:
ОРЁЛ И САМОЛЁТ
В эфире голубом Орёл, паря, кружится.
Навстречу, ускоряя ход,
Громадный мчится Самолёт
И над Орлом глумится:
— Царил ты здесь когда-то встарь,
Теперь — я царь!
Людей мои полёты восхищают,
Твои же их не привлекают.
Велик и мощен я, ты — крошка,
Ничтожнейшая мошка!»
— Сравнительно с тобой бессилен я и мал, —
Орёл ему сказал, —
Зато лечу,
Куда хочу,
А ты чужой послушен воле.
Завидовать твоей, бахвал, не стану доле:
Неволя ведь не клад.
Весь жизни полон я, а ты лишь автомат! [262].
Однако новые силы, уверенно располагавшиеся на исторической арене, действовали решительнее и целеустремлённее тех, кто расчищал им дорогу, суммируя энергию раскрепощённых индивидуумов, «форматируя» её, подчиняя строгой дисциплине.
Это — одна сторона большевизма. Другая же, столь «ярко» проявившая себя на первых этапах Революции, — развязывание стихии, порой бессознательное, совершенно безответственное, — объективно её перечёркивала: разжигая «мировой пожар в крови» — как бы не сгубить в его огне всё и не сгореть самим. «...Народные комиссары, — писал А.М. Горький в январе 1918 года, — вообще плохо знающие «русскую стихию», совершенно не принимают в расчёт ту страшную психическую атмосферу, которая создана бесплодными мучениями почти четырёхлетней войны и благодаря которой «русская стихия» — психология русской массы — сделалась ещё более тёмной, хлёсткой и озлобленной.
Гг. народные комиссары совершенно не понимают того факта, что когда они возглашают лозунги «социальной» революции, духовно и физически измученный народ переводит эти лозунги на свой язык несколькими краткими словами:
«Громи, грабь, разрушай...» (курсив наш. — Авт.). {... }
Окружённые взволнованной русской стихией, они ослепли интеллектуально и морально и уже теперь являются бессильной жертвой в лапах измученного прошлым и возбуждённого ими зверя»[263].
Впрочем, «зверя» удалось прикормить, не забывая о хлысте, и загнать в клетку.
Полезно прислушаться и к Н.А. Бердяеву: многие его рефлексии имеют профетический смысл. Рассуждая о феномене революции как таковой и Революции как факте русской истории, Бердяев суммирует: с одной стороны, «революция ужасна и жутка, она уродлива и насильственна, как уродливо и насильственно рождение ребёнка... {...} Смешны и жалки суждения о ней с точки зрения нормативной, с точки зрения нормативной религии и морали, нормативного понимания права и хозяйства (курсив наш. — Авт.). {...} Революция иррациональна, она свидетельствует о господстве иррациональных сил в истории». Она «осуществляется через расковывание иррациональной народной стихии»[264]. Но с другой (Бердяев обращается к построениям венгерского творческого марксиста Д. Лукача): «Революционность определяется совсем не радикализмом целей и даже не характером средств, Революционность есть тотальность, целостность в отношении ко всякому акту жизни. Революционер тот, кто в каждом совершаемом им акте относит его к целому, ко всему обществу, подчиняет его центральной и целостной идее. Для революционера нет раздельных сфер, он не допускает дробления, не допускает автономии мысли по отношению к действию и автономии действия по отношению к мысли. Революционер имеет интегральное миросозерцание, в котором теория и практика органически слиты»[265]. Поэтому в русской Революции/Гражданской войне анархизм и этатизм — неразрывны. Первый преобладает в начале Смуты, второй выходит на передний план, ломая хаос и безграничный разгул инстинктов, — в конце. Отсюда: «либеральные идеи, идеи права [кадетизм], как и идеи социального реформизма [меньшевизм], оказались в России утопическими. Большевизм же оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным русским традициям, и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления... (курсив наш. — Авт.)»[266]. Без этих глубоких мыслей Бердяева мы мало что поймём, сооружая субъективные и примитивные карточные домики, и в русской Гражданской войне в целом, и в крымской гражданской войне в частности.
Речи о том, что большевики не имеют за собой «никакой силы, никакого влияния», что они — «калифы на час»[267], — звучали явно не в такт переживаемому историческому завихрению. Отчётливее в намерениях был П.Н. Милюков, приехавший в Крым сделать смотр местных кадетских сил, а заодно и просветить публику. В одной из лекций он поставил вопрос ребром: «... В тех случаях, когда слова не действуют, следует прибегать к более решительным средствам, так как большевики преследуют заведомо преступные цели»[268]. Подобные заявления только резче обозначали уже оформившееся противостояние.
Народ чутко уловил в Гражданской войне перелив стадии разрушения, стадии сокрушения «устоев» в стадию созидания, насильственного обуздания стихийности дисциплиной, порядком, авторитарностью, сильным, целостным и централизованным государством. Отсюда — антиномия: большевизм (советская власть, близкая и понятная) — коммунизм (нечто чуждое и навязываемое сверху; «за что боролись?!»). «Для народного сознания большевизм был русской народной революцией, разливом буйной, народной стихии, коммунизм же пришёл от инородцев, он западный, не русский и он наложил на революционную народную стихию гнёт деспотической организации, выражаясь по учёному, он рационализировал иррациональное»[269]. Разумеется, большевизм как психологическое состояние, метод, способ действий и коммунизм как идея, миросозерцание, идеал, в конце концов — это грани одного, причём сугубо отечественного по происхождению явления. Марксизм здесь играл роль учёного довеска, своеобразной легитимации. «...Большевизм... оказался единственной силой, которая с одной стороны могла докончить разложение старого и с другой стороны организовать новое. Только большевизм оказался способным овладеть положением, только он соответствовал массовым инстинктам и реальным соотношениям. {...} Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа»[270]. Принеся ему при этом неисчислимые беды и страдания.
Коммунизм в его практическом, русском варианте обнаружил такую черту, как тяготение к абсолютной, тотальной власти и полную нетерпимость к мыслящим, а тем паче действующим инако. В одном из первых декретов новой власти, «О печати» (27 октября 1917 года), ставилось целью прикрыть всю «контрреволюционную» прессу, что и делалось с невероятной настойчивостью на протяжении всей Гражданской войны — «от Москвы до самых до окраин», включая Крым. Партия кадетов была объявлена вне закона как партия «врагов народа». С зимы 1917/1918 годов начались и аресты социалистов.
Исходя из тонкого, сродни сложной хирургической операции, исторического и логического анализа смыслов русского общества начала ХХ века, круто замешанного на интуиции, на который оказалось неспособно абсолютное большинство тогдашних «властителей дум», Бердяев ещё в 1907 году делает вывод, оставшийся гласом вопиющего в пустыне: если в России случится «большая революция», то в ней непременно победят большевики. И, продолжая свою линию рассуждений: «Возможно даже, что буржуазность [несвойственная русскому народу; синоним: «шкурничество»] в России появится именно после коммунистической революции»[271]. Коммунизм — как база капитализма, капитализм — как высшая стадия коммунизма! Впрочем, это ещё далеко в будущем, хотя бердяевский парадокс (внешне) и здесь обернулся реальностью.
Большевики и близкие к ним, пусть не идейно, а на словах (тип нового карьериста), меж тем не только разрушали тогдашние, проседавшие на глазах и сами собой административные скрепы, но и по возможности создавали замену им. Они внедрялись в сильные и авторитетные общественные структуры: флотское самоуправление, советы, профсоюзы, фабзавкомы. Начали создавать свои боевые отряды (к концу сентября появляются сведения о формировании Красной гвардии, основой которой служили, как известно, тыловые части и дезертиры). Разорвав с меньшевиками, подыскивали союзников (временных): а к осени, как символ радикализации настроений, подоспели новые политические игроки — левые эсеры. Налаживали контакт с центром, откуда вскоре начинают, по заданиям ЦК, «поступать» эмиссары. Почти не имея доступа к газетам (где их взгляды зачастую подавались ёрнически или карикатурно[272]), крымские большевики брали своё листовками и устной агитацией.
12 октября в Симферополе прошла первая конференция большевиков. Она выдвинула кандидатом в Учредительное собрание Г.Я. Сокольникова, будущего наркома финансов СССР.
М.А. Волошин отмечал в дневнике:
«9 мая, вт.
Совершающееся волнует и тревожит. Но я ещё не могу всего осознать, связать с мировым. Доброго во внешнем мире я не жду ничего: теперь победа за эгоизмом и жадностью. {...} Социализм, который, конечно, восторжествует, принесёт с собой лишь более крепкие узлы [узы] ещё более жестокой государственности»[273].
Всё сильнее расходящиеся в разные стороны векторы деятельности крымских политических кругов на очень короткий срок сблизил «корниловский мятеж» конца августа. 30 августа для борьбы с правой опасностью был создан Объединённый комитет революционных организаций (просуществовал до 6 сентября). Властные структуры Крыма, включая губкомиссара и губисполком, земскую управу, советы, Мусисполком и др., продекларировали своё единство. 29 августа ими было принято воззвание, гласившее: «Граждане Государства Российского! Грозный час настал. Ещё минута — и брат кинется на брата. Соберите всё мужество, весь разум, напрягите всю совесть, всю любовь к Родине и Свободе и скажите себе твёрдо: У России нет и до Учредительного Собрания не может быть иной власти кроме Временного правительства, созданного Революцией для проведения в жизнь воли революционного народа! Свержение Временного правительства повлечёт за собою гражданскую войну, гибель Родины и Свободы. Довольно крови! {...}»[274].
Мусисполком счёл нужным принять и собственное воззвание, которое, однако, запоздало[275] «{...}. Братья, крымские татары! Революция и её завоевания также [так же] дороги нам, как и всей русской революционной демократии и всякий старающийся вырвать их из наших рук, встретит в нашем лице самого неумолимого противника и врага. Мы все до последнего погибнем, но не дадим врагам народа и революции восторжествовать и осуществить свои реакционные замыслы...
А 31 августа Петроградский СРиСД одобрил политическую резолюцию «О власти», внесённую большевиками и нацеливающую на переход власти в руки советов.
Зуд власти становится нестерпимым и у «вершителей судеб» отдельных народов России. 8–15 сентября в Киеве, который, хитроумно совмещая методы ультиматумов и «капля камень точит» (при отсутствии «камня»), уже заметно дистанцировался от Петрограда, проходит т.н. Съезд народов, где за потоками высокопарной и пока ещё общеобязательной словесной шелухи выпирает упомянутый выше зуд. Приглашение на съезд получили и крымские татары. К тому времени теневой кабинет — Милли-Фирка, чутко улавливая флюиды стремительно меняющихся событий, вносит серьёзные коррективы в траекторию своей деятельности.
На съезде от Мусисполкома присутствовали: Ч. Челебиев, Дж. Сейдамет, А.С-А. Озенбашлы, С.И. Идрисов, Э. Шабарова и А. Исхакова. Будущий коммунист Идрисов тешил себя утопиями: «Россия может стать могущественной только тогда, когда все её народы добровольно заключат союз»[276]. Озенбашлы отдал должное конкретике: «Пусть знают все, что крымские татары не позволят никому установить какую бы то ни было гегемонию на Крымском полуострове. И на этот раз крымские татары уже не покинут своего края без упорной защиты своих прав и добытой свободы»[277].
В резолюциях съезда были зафиксированы положения о федеративном устройстве России, национально-персональной автономии (более широкое, чем национально-территориальная автономия, понятие, предполагавшее общественно-правовой статус представителей любого народа на всей территории страны), равноправии языков.
Не менее, если не более важные вопросы обсуждались в кулуарах съезда. Об этом поведал на делегат¬ском собрании (съезде) крымских татар (1–2 октября) Ч. Челебиев. «...Пункт о форме правления в нашей стране... требует такой формы правления, при которой была бы гарантирована наша самостоятельность как нации, конечно за исключением вопросов внешней политики и военного. {...} Комитет наш нашёл такое устройство [«автономное управление»] в Украине вполне отвечающим нашим интересам.
Но перед нами встаёт новый вопрос: о границах. Мы нашли необходимым спросить у Рады: «входит ли Крымский полуостров в пределы вашей территориальной автономии». {...} После десятидневного обсуждения на этом съезде народов, между прочим, была вынесена резолюция о том, что Крым принадлежит крымцам. На это я смотрю как на наш тактический успех, с чем они нас и поздравили, заявив: «можете управлять Крымом так, как вам заблагорассудится»»[278].
Разумеется — и последующие события подтвердили это с максимальной наглядностью — в подобных, ни к чему не обязывающих декларациях не было ни на грош искренности. «Щедрость» Рады объясняется просто: Крым никуда не денется, а союзник в борьбе с центральным правительством, в данном случае крымские татары, никогда лишним не будет. Значит, раздражать их в ответственный момент есть политическая недальновидность, а посулить пряник — полезно.
Делегатский съезд принял решение созвать в ноябре Курултай (сейм, национальное учредительное собрание), который должен был решить вопрос о территориальной автономии Крыма и принять основные законы. Для подготовки Курултая была создана комиссия в составе Ч. Челебиева, Дж. Сейдамета, А. Боданинского, С.Дж. Хаттата, А.С-А. Озенбашлы.
Небольшое отступление. Вопрос о Курултае был поднят ещё в конце августа. Получив приглашение на созываемый в Киеве т.н. Съезд народов, Мусисполком ответил согласием, причём позиционировал себя, для придания большей авторитетности, как заместителя крымскотатарского Курултая. «Право на существование национального парламента татарские национал-демократы обосновывали, с одной стороны, давностью этого общественного установления, игравшего известную роль в общественно-политической жизни монголо-татар, а с другой стороны, зрелостью самосознания татарского народа»[279]. Вспомнили и о «государственной мудрости монголо-татар», и о том, что у них «было немыслимо государство без Курултая и Курултай без государства» и даже о том, что в 1205 году Чингис-хан испросил у Курултая согласия на своё верховное правление[280].
Кроме того, съезд занялся выборами кандидатов в Учредительное собрание. Сразу выявился целый букет критериев. Для одного приемлем был только социалист-революционер. Для другого — «крымец-патриот». Третий вёл речи о «цвете нашей многострадальной нации», о «голубом знамени Чингиса», эмблеме татар, кою надо нести с честью. Четвёртый прагматично рассуждал о культурности и знании русского языка. Избрали Дж. Сейдамета, посчитав, видимо, что он воплощает в себе все перечисленные выше достоинства. Кандидатура Сейдамета рассматривалась в рамках т.н. татарской партии. М.Ф. Бунегин, анализируя программу этой партии, где традиция и современность сплелись в клубок, фиксирует её фантастическую противоречивость[281], призванную, видимо, учесть все точки зрения и объединить как можно большее количество населения вне зависимости от его пристрастий.
Мусисполком, получив политический карт-бланш, всё настойчивее стремится к стягиванию в один кулак всех имевшихся в наличии крымскотатарских вооружённых сил, а именно — эскадронов Крым¬ского конного полка. Для изучения вопроса в Симферополь прибыл начальник штаба Одесского военного округа генерал-лейтенант Н.А. Маркс[282]. Он, увидев удручающее состояние крымскотатарского батальона, приказал снабдить его всем необходимым, пополнить офицерами-мусульманами из других частей и пообещал перевести в Крым конный полк. Эти эскадроны Маркс характеризовал как «вышедшие из татарской гущи и, следовательно, прекрасно знакомые с условиями не только татарской жизни, но и с жизнью и бытом русских и других национальностей, населяющих Крым, [они представляют] единственную силу, способную успешно и в большинстве случаев без применения оружия, бороться со всеми проявлениями анархии в Крыму»[283].
Главной же силой на полуострове, несмотря на своё разложение и даже — парадоксально! — благодаря ему, был Черноморский флот[284]. Благодаря — потому что с лета флот практически прекратил боевые действия и поле его влияния всё шире и глубже захватывало Крым.
Визуально — состояние флота было ужасающим. «Демократизация» перехлестнула все мыслимые границы. Новый командующий флотом контр-адмирал А.В. Немитц[285] не контролировал подчинённых. Офицеры третировались, отстранялись от должностей, изгонялись, их помещения на судах захватывались матросами. «Корниловский мятеж», несмотря на то, что командующий подтвердил в приказе от 27 августа верность флота Временному правительству, усилил недоверие рядовой массы к офицерам. В октябре фиксируются первые случаи их избиения. Назревает волна мщения «за всё». «Матросы, съезжавшие на берег, ходили грязными, не соблю[да]ли формы одежды (смесь форменной одежды и штатской), многие матросы и солдаты под видом покупки товаров для своих частей занимались спекуляцией, несмотря на сухой закон, процветало пьянство. {...}... Стали нормой погромы садов, огородов и виноградников, которые не могли предотвратить и усиленные патрули, а внешний вид матросов не поддавался никакому описанию»[286]. Но реально — силовой потенциал флота был по крымским масштабам огромен. В Севастополе, на собственно флоте и в крепости, насчитывалось около 40 тысяч моряков[287].
Сухопутные части разложились ещё раньше. Ещё весной, после появления приказа № 1, «никто не служил, никто абсолютно ничего не делал... Даже караульная служба почти не исполнялась и бывали случаи, что роты постановляли не выходить в караул и не выходили — ввиду праздников, вовсе не считаясь с тем, что старый караул оставался несменённым и никакие уговоры не помогали, а других средств заставить повиноваться — не было. Часовые от прежнего сохранили только название: как только солдат приходил на пост, то тотчас же расстилал шинель и покоился мирным сном, часто поставив винтовку к стенке...
Так было в войсках в Севастополе, Евпатории, Феодосии, Симферополе и Керчи (курсив наш. — Авт.) и только артиллеристы, как более развитые, ещё держались и кое-как несли службу»[288].
Совершенно прав В.В. Крестьянников: «хотя влияние большевиков (а также анархистов, левых эсеров. — Авт.) бесспорно усилилось, однако причина была не в них (курсив наш. — Авт.)»[289]. (Воздержимся, кстати, от именования левых радикалов «экстремистами», как это делает в своих работах В.И. Королёв. Экстремизм, становящийся нормой, — уже не экстремизм, а, скорее, мэйнстрим). Временное правительство теряет в армии и на флоте остатки авторитета. Это рикошетом ударяет по партиям, его поддерживающим. Октябрьские выборы в Севастопольский совет лишили эсеров 63 мандатов; количество членов партии к этому времени сократилось вдвое[290]. Резкое неприятие вызвало учреждение на флоте военно-революционных судов и введение смертной казни в конце июля, каковую меру, однако, никто не осмелился бы применить. Разворачивается украинизация флота, которой, ввиду своего бессилия, вынуждено потворствовать Временное правительство. 1 ноября в Киеве создаётся Морская генеральная рада. В октябре, вопреки запрету Всероссийского Центрофлота, украинские флаги взвиваются над миноносцами «Завидный» и «Гаджибей» («Хаджи-бей»). Готовится украинизация крейсера «Память Меркурия»[291]. А над иными судами с середины сентября реют красные флаги. Лозунг «Вся власть Советам!» становится всеопределяющим. Большевик Миллер пишет в ЦК РСДРП[(б) (начало ноября): «Оборонческие Советы совершенно растерялись и продолжают болтать о министерстве всех социалистических партий. Между тем, широкие массы рабочих, солдат и крестьян решительно отхлынули от них к нам. Идёт всюду лихорадочная работа перевыборов в Советы, проходят наши и сочувствующие. Однако наши силы ещё недостаточно крепки, чтобы диктовать, нет крепких организаций»[292]. В самый разгар Гражданской войны кадетский автор, по сути самокритично, проведёт чёткую связующую линию от Февраля к Октябрю: «Революция создала Временное Правительство. Для поддержки его «постольку-поскольку» и для углубления революции были созданы советы депутатов, возглавлявшиеся бесшабашным тов. Чхеидзе, «благородным» Церетели и прочими деятелями, ныне благополучно проводящими национальные вожделения грузин. Советы приуготовили прямой путь для большевизма»[293].
Итак, к октябрю действующие лица занимают исходные позиции. «В Крыму, как и в других регионах бывшей Российской империи, этот... разлом совершался в своём, неповторимом, но пролагавшем русла новым историческим течениям варианте»[294]. Органы Временного правительства, беспомощные, не оправдавшие надежд, теряют остатки власти. Оружием располагают крымские татары, Рада, большевики, левые эсеры, анархисты, кто угодно. «Контрреволюционеры» в тени. Флот в целом, выйдя из-под командования и обзаведясь собственными властными органами (Центрофлот, судовые комитеты, Севастопольский совет, вскоре — Военно-революционный комитет), готов к решительным действиям, которые грозят вылиться в стихийные погромы вне всякого руководства.
Альтернативные пространства свёртываются, и свёртываются предельно.
1. См. биографическую справку: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк // Историческое наследие Крыма (Симферополь). — 2005. — №11. — С. 141.
2. Государственный архив в Автономной Республике Крым (ГААРК). — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 31. — Л. 3. Член Государственного совета от Таврической губернии С.С. Крым телеграфировал в Симферополь: «В переживаемую нашей родиной страшную минуту прежде всего надо служить сохранению внутреннего мира и порядка ради обеспечения армии всем ей нужным для победы. Первый долг каждого безусловно подчиниться образованному... правительству и поддержать его» (Южные Ведомости (Симферополь). — 1917. — 8 марта).
3. Даты до 1 февраля 1918 года указаны по старому стилю.
4. ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 31. — Л. 128. Премьер, он же министр внутренних дел кн. Г.Е. Львов 5 (6) марта «разослал по телеграфу циркулярное распоряжение Временного правительства: «Устранить губернаторов и вице-губернаторов от исполнения обязанностей», передав временно управление губерниями председателям губернских земских управ, в качестве правительственных комиссаров. Пришлось сразу же признать, — комментирует П.Н. Милюков, — что мера эта была крайне необдуманна и легкомысленна — даже с политической точки зрения. Председатели управ были часто реакционерами, а иные губернаторы — либералами. Кроме того, отмена на местах законной власти вызывала путаницу во всех низших органах управления» (Милюков П.Н. Воспоминания. (1859—1917). — М., 1990. — Т. 2. — С. 277—278). В.В. Федунов и В.И. Жуков, рассуждая о создании послефевральского управленческого аппарата на местах, резюмируют: «... Весной 1917 г. в Крыму сложилась исполнительная власть в лице губернского и уездного комиссаров. Хозяйственной работой занимались самоуправления, находившиеся под полным контролем исполнительной власти и выполнявшие только её распоряжения. Кадеты, эсеры, меньшевики видели в земствах и городских думах универсальный и наиболее совершенный вид самоуправления, а остальные общественно-политические учреждения рассматривали как неизбежное, но временное явление» (Становление органов власти и управления Временного правительства в Крыму (март — апрель 1917 г.) //Революция и Гражданская война 1917—1920 годов: новое осмысление. Материалы. Крым. Ялта. 10—18 ноября 1995. — Симферополь, 1995. — С. 99). История, однако, распорядилась таким образом, что именно земствам и думам/управам выпала временная роль, а «остальные», т.е. советы, пришли всерьёз и надолго. Система же управления Временного правительства осталась «недостроенным зданием» (Милюков П.Н. Указ. соч. — С. 289).
5. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк //Историческое наследие Крыма. — С. 163—164.
6. Цит. по: Смирнов М.И. Адмирал А.В. Колчак во время революции в Черноморском флоте // Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 года. — М., 1991. — С. 78.
7. Михаил Иванович Смирнов (1880—1937, 1939 (?), 1940 (?), 1943 (?). В 1899 году закончил Морской корпус, в 1914 году — Морскую академию. Младший офицер штаба начальника эскадры Тихоокеанского флота (1900-1902). На крейсере «Светлана» находился в заграничном плавании (1903). Старший офицер штаба командующего флотом на Тихом океане (1904), младший флаг-офицер при командующем отрядом крейсеров (1905), обер-офицер Морского генерального штаба (1906—1909), исполняющий дела штаб-офицера высшего оклада Морского генерального штаба (1909—1910), старшего офицера линейных кораблей «Слава» (1910—1911), «Пантелеймон» (1911—1912) на Балтийском море. Командир эскадренного миноносца «Выносливый» (1914). Исполняющий дела начальника штаба Черноморского флота с 8 апреля по 21 июля 1917 года. Начальник морского отдела Русского заготовительного комитета в Америке. Вернулся в Россию. Находился в белых войсках Восточного фронта: с августа 1918 года командующий Волжской флотилией, с апреля 1919 года — Камской флотилией (в августе 1919 года — Речной боевой флотилией). Контр-адмирал (1918). В эмиграции в Германии, председатель правления и председатель взаимопомощи служивших в российском флоте в Берлине, затем в США, Франции, Великобритании. Автор воспоминаний. Скончался в Лондоне (Штаб Российского Черноморского флота (1831—2001 гг.) / Под общей ред. командующего Черноморским флотом Российской Федерации адмирала В. П. Комоедова. — Симферополь, 2002. — С. 175—176; Волков С. В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. — СПб.-М., 2003. — С. 528).
8. Смирнов М.И. Указ. соч. — С. 79. 2 марта был издан приказ Колчака о событиях в Петрограде, 4-го — об отречении Николая II от престола. Насилия и смертоубийств, подобных тем, что случились в эти дни на Балтике, на Черноморском флоте не произошло, что во многом — здесь мы полностью согласны с мнением директора Севастопольского госархива В.В. Крестьянникова — заслуга командующего флотом. В телеграмме на имя начальника штаба Верховного главнокомандующего адмирал сообщал, что на кораблях и в частях пока «... не было никаких внешних проявлений, только на некоторых кораблях существует движение против офицеров, носящих немецкие фамилии. Команда и население просили меня послать от лица Черноморского флота приветствие новому правительству, что мною и исполнено» (Цит. по: Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе // Крымский архив (Симферополь). — 2001. — № 7. — С. 299).
9. Бунегин М.Ф. Революция и гражданская война в Крыму (1917—1920 гг.). — Симферополь, 1927. — С. 62.
10. Смирнов М.И. Указ. соч. — С. 78. В.В. Крестьянников на основе фондов музея КЧФ детальнейшим образом прослеживает нарастание «революционной» обстановки на флоте, начиная от необоснованного обвинения мичмана С. Мертваго в контрреволюционных высказываниях 5 марта, первого случая отказа выполнить приказ командира (на эскадренном миноносце «Гневный» в том же марте) и серии освобождений от должности старших офицеров по настояниям снизу до требования матросов офицерам снять погоны во время праздничных митингов 1 мая и «дела» генерала Петрова (Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе. — С. 300—301).
11. Булдаков В.П. От войны к революции: рождение «человека с ружьём» // Революция и человек. Быт, нравы, поведение, мораль. — М., 1997. — С. 66.
12. Русская Ривьера (Ялта). — 1917. — 8 марта.
13. Психология, а следовательно, и поведение служивших на суше и на море существенно разнились. «Грань, разделяющая обитателей кают и трюмов, в узком, замкнутом пространстве корабля (совершенно непривычном для людей, привыкшим к русским просторам) была болезненно ощутимой. Всякий перебой с питанием воспринимался матросами как акт изуверства. Морская военная служба требовала своеобразной притирки командиров и матросов, точности, чёткости и слаженности действий всех при весьма узкой специализации. Бывшие крестьяне, как правило, к этому были не готовы. Морское ведомство ещё в XIX в. смекнуло, что на ряд флотских специальностей следует набирать мастеровых. В результате удельный вес «пролетариев» на кораблях оказывался весьма высок. Создавалась социально взрывоопасная смесь из бывших рабочих и крестьян — для последних само по себе длительное пребывание в железных коробках создавало стрессовое состояние». Результат: «Матросы... не сомневались в своей революционной миссии» (Булдаков В.П. Указ. соч. — С. 58—59, 69—70).
14. Там же. — С. 74—75.
15. Ленин В.И. Две тактики социал-демократии в демократической революции // Полн. собр. соч. — М., 1972. — Т. 11. — С. 18.
16. Кара-Мурза С.Г. Гражданская война (1918—21) — урок для XXI века. — М., 2002. — С. 194—195.
17. Бунегин М.Ф. Указ. Соч. — С. 24. «...Российский Пограничный корпус, в тех частях, где не было запасных, держался дольше всех других войск, сохраняя порядок и дисциплину, не проявляя вражды или ненависти к своим офицерам, не зная никаких эксцессов, и только большевики его расформировали» (Кришевский Н. В Крыму (1916—1918 г.) // Архив русской революции, издаваемый Г.В. Гессеном. — М., 1992. — Т. 13—14. — С. 99 [Репр]), — констатирует офицер, побывавший в 1917—1918 годах во всех концах полуострова, вдумчивый мемуарист, хорошо представляющий то, о чём пишет.
18. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 64, 62—64.
19. Кришевский Н. Указ. соч. — С. 87.
20. Там же. — С. 83, 85.
21. Французские философы рассуждают: «В таких исторических феноменах, как Великая Французская революция, Коммуна или революция 1917-го, всегда присутствует элемент случайности, не сводимой к общему социальному детерминизму или некоей серии причин. Историкам такие отклонения обычно не по душе, и они задним числом восстанавливают причинно-следственный ряд. Однако сам факт свершения обрывает все связи с какими бы то ни было причинами: это абсолютное расхождение с привычными правилами, отступление от любого закона, неопределённость, открывающая дорогу новым возможностям... Незначительные отличия, вместо того чтобы наложиться друг на друга и исчезнуть, начинают разрастаться и множиться... автономные явления обретают вдруг новое созвучие, складываются в невиданные сочетания» (Делёз Жиль, Гваттари Феликс. Май 68-го так и не случился // Книжное обозрение «Ex libris НГ» [«Независимой газеты»] (Москва). — 1998. — 9 августа). Примерно о том писал столетие с лишним до 1968 года, правда, с морализаторским привкусом, Томас Карлейль: «Если все войны, гражданские или другие, суть плоды недоразумений, то где же скрывается разумение?» Описанный Делёзом и Гваттари (а, скажем, в начале века — Марком Твеном в философском романе «Таинственный незнакомец») феномен в различных его проявлениях — обычная вещь периода российской Революции / Гражданской войны. Но мы, подобно упомянутым «историкам», всё-таки видим здесь и «некую серию причин».
22. Кара-Мурза С.Г. Указ, соч. — С. 194.
23. Максимилиан Александрович (Кириенко-)Волошин (1877—1932). Родился в Киеве, в семье юриста. По отцовской линии — от запорожских казаков, по материнской — от обрусевших немцев. Из дворян. В Крыму (Феодосия) впервые — в 1895 году. Учась в здешней гимназии, впитывал дух Киммерии и начал писать стихи. В 1897 году поступил на юридический факультет Московского университета, из которого, год спустя, был исключён за участие в студенческих беспорядках. Далее наступает период странствий (Германия, Франция, Италия, Испания, Греция; в 1900 году — ссылка в Ташкент) и настойчивого самообразования. С 1900 года выступает как литературный и художественный критик, к 1910-му (первая книга стихов) — как сложившийся поэт-символист. «Февраль 1917 г(ода) застаёт меня в Москве и большого энтузиазма во мне не порождает, т.к. я всё время чувствую интеллигентскую ложь, прикрывающую подлинную реальность революции» (Волошин М. Автобиография // Волошин М. Коктебельские берега. Поэзия, рисунки, акварели, статьи / Составитель, автор вступительной статьи и комментариев З.Д. Давыдов. — Симферополь, 1990. — С. 224), — пишет Волошин в 1925 году. С весны 1917-го года и до самой смерти проживает в Коктебеле, превратив свой дом в «приют для писателей и художников». «Ни война, ни революция не испугали меня: я их ожидал давно и в формах ещё более жестоких» (Там же). Талант Волошина многогранен: поэт, художник, литературный и художественный критик, публицист, по сути — историк. В своих сочинениях периода Гражданской войны и 20-х годов сумел чрезвычайно глубоко проникнуть в суть прошлых и современных ему событий. «...Во всём, что он ни делает, сказывается разнообразная и изысканная эрудиция, направленная на всё редкое и странное, строгая сдержанность формы и всегда неожиданная, очень личная точка зрения, придающая характер парадоксальности всем его утверждениям. Подробности его биографии так же прихотливы и разнообразны: в своё время он был сослан в Среднюю Азию, был погонщиком караванов, сидел в константинопольской тюрьме, как армянский революционер, исходил пешком Испанию, Италию и Грецию, пил абсент с президентом Андоррской республики и по личному поручению Далай-Ламы покупал для него автомобильные очки в магазине «Au Bon Marchй». Последняя неожиданность, которой он изумляет нас, это книга его стихов о революции — «Демоны глухонемые», проникнутая подлинным чувством родины, написанная тем русским языком, которого никак нельзя было ожидать от парижанина и галломана Максимилиана Волошина» (Маковский С. Максимилиан Волошин // Ялтинский Голос. — 1918. — 15 ноября). Скончался М.А. Волошин в Коктебеле. Похоронен на горе Кучук-Енишары. 1 августа 1984 г. в Планерском (Коктебеле) для посещения открыт Дом-музей М.А. Волошина. (Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. — М., 1991; Его же. Коктебельские берега. Поэзия, рисунки, акварели, статьи; Образ поэта. Максимилиан Волошин в стихах и портретах современников. Феодосия — М., 1997; Купченко В.П. Странствие Максимилиана Волошина. Документальное повествование. — СПб, 1997; Образ поэта. Максимилиан Волошин в стихах и портретах современников / Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания В.П. Купченко. Послесловие и подбор портретов Д.А. Лосева. Феодосия — Москва, 1997; Купченко В.П. Киммерий¬ские этюды: События. Люди. Памятники / Составление и вступительное слово Дмитрия Лосева. — Феодосия, 1998. — С. 72—104; Его же. Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. 1877—1916. — СПб, 2002; Его же. Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. Ч. 2. 1917—1932 гг. (Рукопись); Волошина М. С. О Максе, о Коктебеле, о себе: Воспоминания. Письма. / Сост., предисл., подгот. текстов и примеч. В. Купченко. — Феодосия. — М., 2003; Пинаев С.М. Максимилиан Волошин, или Себя забывший бог. — М., 2005 и др.).
Купченко Владимир Петрович (1938—2004). Родился 12 июня в Свердловске (Екатеринбург) в семье инженеров. Закончил среднюю школу с серебряной медалью (1955). Поступил на факультет журналистики Уральского государственного университета им. М. Горького, но из-за кровоизлияния в глаз вынужден был взять академический отпуск, завершив обучение в 1961 году. Отказался работать по распределению. С уральскими друзьями по университету в основном пешком, иногда на попутных автомобилях из Ленинграда отправился на юг. За полгода добрались до Крыма. Прибыв 25 декабря 1961 года в Планерское (Коктебель), познакомились с вдовой М.А. Волошина М.С. Волошиной, которая дала для чтения машинописное собрание его стихотворений и поэм. В.П. Купченко предложил вдове поэта услуги в качестве помощника по домашнему хозяйству с правом чтения книг в библиотеке. В феврале 1962 года он устроился в парковую бригаду Дома творчества писателей в Планерском. В августе того же года вернулся в Свердловск, работал на радио Уральского машиностроительного завода, писал роман о пережитом. Затем работал слесарем на газопроводе в Подмосковье и Белоруссии (об этом периоде его поветь «Страна междометий», опубликованная в журнале «Наша улица». — 2000. — №7). Весной 1964 года снова в Планерском, куда прибыл для встреч с Е.А. Сапрыкиной, ставшей в августе его женой. С этого времени — постоянный житель Планерского. После окончания курсов экскурсоводов водил экскурсии по Карадагу, Судаку, Новому Свету, Старому Крыму, Бахчисараю, Южному берегу Крыма, Севастополю. Увлекался крымской топонимикой. Продолжал встречи и общение с М.С. Волошиной (о взаимоотношениях с ней см.: Купченко В.П. Вспоминая М.С. Волошину 1960-е-1970-е годы // Киммерийские этюды: События. Люди. Памятники. — С. 110—126). В 1968 году решил посвятить себя изучению жизни и творчеству поэта, пропагандируя его имя, как в местной печати (феодосийская газета «Победа», «Советский Крым», «Крымская правда»), так и в столичных изданиях. После развода с Сапрыкиной в 1971 году остался без жилья и стал работать ночным сторожем Дома творчества писателей «Коктебель». В ноябре того же года получил комнатку непосредственно в доме М.А. Волошина. В марте 1973 года женился на сотруднице Института русской литературы (Пушкинский Дом) в Ленинграде Розе Павловне Хрулёвой, ставшей В.П. Купченко верным другом и помощником до конца его жизни. С 1 декабря 1974 года по рекомендации М.С. Волошиной назначен старшим научным сотрудником Дома-музея М.А. Волошина, весной 1975 года из Ленинграда в Планерское для работы в Доме-музее переехала и Р.П. Хрулёва. После смерти М.С. Волошиной (17 декабря 1975 года) началась инвентаризация её имущества, включая творческое наследие М.А. Волошина, параллельно осуществлялся капитальный ремонт Дома-музея (об этом периоде см.: Полун С. Дом поэта. Как это было // Победа (Феодосия). — 1994. — 9 августа). При разделе имущества М.С. Волошиной художница М.Я. Шагинян высказала претензии на ряд вещей поэта, имеющих мемориальный характер и завещанных Дому-музею. Конфликт с ней привёл к появлению в музее сотрудников журнала «Крокодил». Личностью Купченко заинтересовался Судакский районный отдел Управления КГБ по Крымской области, конфисковавший рукопись книги о М.А. Волошине, которая, к счастью, сохранилась и была возвращена в 1988. После резко критической статьи в «Крокодиле» Купченко в октябре 1983 года был уволен с работы (см. Купченко В.П. Обыск в Доме поэта. Штрихи недавнего // Киммерийские этюды: События. Люди. Памятники. — С. 127—134). Пришлось опять работать ночным сторожем. Разменяв свою квартиру в Щебетовке с матерью Р.П. Хрулёвой, вместе с женой в 1986 году переехал в г. Ломоносов Ленинградской области, продолжив там свою научную работу. Впоследствии жил в Санкт-Петербурге. Автор более 400 публикаций. Член Союза писателей СССР (1990). Дважды выезжал для исследовательской работы в США. В 1990 году после обширного кровоизлияния в глаз резко ухудшилось зрение. С 1992 года инвалид II группы по зрению. Безвременно ушёл из жизни в Санкт-Петербурге 2 июня 2004 г. В последние годы вёл переписку с В.Г. Зарубиным, оказывая содействие в подготовке ряда материалов по истории Гражданской войны в Крыму, за что ему огромная признательность (Автобиография Владимира Купченко [Рукопись 6 февраля 2002 года]; Лосев Д. Подвижник. Об авторе и книге // Киммерийские этюды: События. Люди. Памятники. — С. 5—7).
24. Купченко В.П. 1917 // Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. Ч. 2. 1917—1932 гг. (Рукопись). Показателен и следующий эпизод:
«12 марта, вс.
Был вместе с А. Толстым на параде в честь торжества Революции... » (также — «День Свободы», день «Единения Армии с Народом»). «Две вещи обратили внимание: плакаты с лозунгом «Без аннексий и контрибуций — иност{ранные} слова, впервые появившиеся в этот день, и слепцы, пришедшие в этот день в Москву (раньше их не пускала полиция)». {...} От их «заунывного пения разверзались незапамятные горизонты души, проваливался революционный парад, и оставались только красные лоскуты знамён и кокард, точно пятна крови, проступившей из-под исторических камней {...}, да глухой шорох надвигающихся толп, шлёпающих по грязи, смешанной со снегом. {...} В этот день революция впервые осозналась роковой и кровавой» (Там же).
(Позднее Волошин возвращается к тому ощущению Смуты, что посетило его в начале марта — и посетило не случайно, а в силу глубокого проникновения в смыслы русской истории, её закономерности, особенности и парадоксы: «И тут внезапно и до ужаса отчётливо стало понятно, что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой Великой Разрухи Русской земли, нового Смутного времени» (Волошин М.А. Россия распятая // Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. — С. 314)).
Умиляет на столь трезвомыслящем фоне прекраснодушие спутника Волошина. А.Н. Толстой писал 17 марта в «Русских Ведомостях» (статья «Двенадцатое марта»): «Этот народ сегодня в первый раз вышел из подвалов. И вот — величайшее чудо: он принёс из подвалов не злобу, не ненависть, не месть, а жадное своё умное сердце, горящее такой любовью» (там же). Воистину — слепцы!
Выделенное курсивом из поденных записок принадлежит перу Волошина или его адресатов.
25. Цит. по: Давыдов З., Купченко В. Совесть народа — поэт... Максимилиан Волошин: жизнь, творчество, контакты // Волошин М. Избранное: Стихотворения. Воспоминания. Переписка. — Минск, 1993. — С. 11.
26. См.: Бунегин М.Ф. Указ соч. — С. 35. Пресса писала о Харченко: «Вышедший из народа, бывший некогда народным учителем, Я.Т. Харченко являлся одним из светлых земских деятелей в последние мрачные годы реакции; но свет его погас самым жалким образом. В годы войны он, председатель Таврической губернской земской управы, был назначен уполномоченным «Хлебармии» по Таврической губернии («Хлебармия» занималась поставками хлеба и фуража для войск). В качестве губернского комиссара после Февраля оказался замешанным в нечистоплотных хлебных операциях (Крым¬ский Вестник (Севастополь). — 1918. — 28 (15) ноября). Правда, эмиссары Временного правительства в Таврической губернии С.С. Крым, курирующий продовольственное дело, и князь В.А. Оболенский (см. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е. Н., Зарубин В. Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк // Историческое наследие Крыма. — С. 152—153) на заседании Таврического губернского съезда представителей общественных комитетов (12—13 апреля 1917 года), избравшем исполком Таврического губернского комитета (П.И. Бианки (социал-демократ), В.Д. Жиров (социал-демократ), М.Д. Казанжи, И.П. Попов (эсер), К.К. Ворошилов (социал-демократ), И.Ф. Федосеев (большевик)), отмечали, что «ознакомившись с деятельностью Я.Т. Харченко по продовольствию, не нашли ничего компрометирующего, и в этом смысле сделаем доклад министру…». Однако, «принимая во внимание, что деятельность Я.Т. Харченко как комиссара с точки зрения общественно-политической не объединяла общественные слои населения, губернский комитет выражает ему недоверие и просит об утверждении комиссаром временно избранного совещанием Николая Николаевича Богданова, впредь до созыва губерн¬ского комитета на правильном представительстве» (ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 13. — Л. 14).
27. Николай Николаевич Богданов (1875—1930). Из обедневших дворян Рязанской губернии, помещик. С юношеских лет включился в политическую борьбу. В 1892 году Тамбовским губернским жандармским управлением привлекался к дознанию и тюремному заключению на один месяц за хранение нелегальной литературы. Подвергнут гласному надзору на два года. В 1899 году вновь подвергнут гласному надзору (на год) в связи с участием в нелегальной организации во время учёбы в Рижском университете. Кадет, депутат II Государственной думы от Рязанской губернии (состоял в комиссии по народному образованию). Входил в состав Раненбурской уездной земской управы, член губернской земской управы (с 1905 г.), почётный мировой судья. Упомянут В.И. Лениным в работе «Аграрный вопрос и силы революции» (Полн. собр. соч. — М., 1972. — Т. 15. — С. 207). До переезда в Крым на жительство служил инспектором в Русском страховом обществе при правлении в Санкт-Петербурге. Семья с 1907 года жила в Алупке. В сентябре 1909 года Н.Н. Богданов проживал на даче военного инженера генерал-майора Я.П. Семёнова в Новом Симеизе, напротив которой в 1910 году купил два участка земли, где построил собственные дачи «Малый Богдан» и «Большой Богдан» (архитектор Я.П. Семёнов, ныне корпус санатория «Юность», памятник архитектуры местного значения с 1990 года). С 1910 года — председатель общества дачевладельцев Симеиза. В 1913 году избран гласным, а затем председателем Ялтинской земской управы. Председатель Таврической губерн¬ской земской управы. Член Таврической учёной архивной комиссии (ТУАК) с 1916. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода Добровольческой армии, заведовал финансовой частью. Министр внутренних дел, а также первоначально военный и морской министр Крымского краевого правительства С.С. Крыма (1918—1919 гг.). После падения Краевого правительства выехал с семьёй в Новороссийск и вновь вступил в Добровольческую армию, затем в армии А.В. Колчака. Через Владивосток перебрался в Европу. Жил в Чехословакии. Являлся хранителем Русского заграничного исторического архива. Затем вместе с семьёй переселился во Францию (Париж, курортное местечко Ла Фавьер). В 1947 г. его супруга Софья Павловна и дочь Софья Николаевна вернулись на Родину. Посетив рязанскую землю, переехали в Крым и поселились в Симферополе у родственников по линии сводного брата Анатолия Петровича Шишкина. (Шишкин Д. Молчание старых дач // Республика Крым (Симферополь). — 2001. — 17 августа. — №29. Ленин В.И. Указатель имён. Полн. собр. соч. — М., 1972. — Т. 15. — С. 519, Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк // Историческое наследие Крыма. — С. 153; Петрова М.М. Симеиз: путешествие по старым дачам. Путеводитель. — Симферополь. 2006. — С. 96—101 и др.).
28. Павел Иванович Бианки (1877—?). Сын чиновника, феодосийский гимназист. В 1898 году поступил на юридический факультет Киевского университета. С 6 ноября 1917 года — Таврический губернский комиссар. С января 1918 года совместно с В.П. Поливановым и А.С.-А. Озенбашлы член губернского комиссариата. Кандидат в члены Учредительного собрания от Таврической губернии (от симферопольской организации группы «Единство»). В середине января 1918 года в связи с победой большевиков, губернский комиссариат прекращает существование, но 27 апреля 1918 года, в условиях германской оккупации, совещание общественных деятелей восстанавливает его в прежнем составе, однако, согласно Декларации Крымского краевого правительства М. А. Сулькевича от 25 июня 1918 года все общественные организации, включая губернский комиссариат, распускались. Дальнейшая судьба неизвестна. (А.З. (Зарубин А.Г.) Бианки Павел Иванович // Греки в истории Крыма. Краткий биографический справочник. — Симферополь, 2000. — С. 131 (по другим данным феодосийская семья Бианки (Bianchi) итальянского происхождения). Купченко В.П. Кто был кто в Феодосии и Феодосийском уезде, включая гостей полуострова. 1783 — 1-я треть XX в. Опыт биографического справочника. (Рукопись)).
29. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк // Историческое наследие Крыма. — С. 161.
30. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 29.
31. Абдуллаев С.А. (М.) О рабочем движении татар в Крыму, в частности в гор. Симферополе (1917—1919). Очерки // ГААРК. — Ф.П-150. — Оп. 1. — Д. 117. — Л. 30.
32. Штейнбах Е.М. Профессиональное движение в Крыму: 1917—1927 гг. — Симферополь, 1927. — С. 15—16.
33. Там же. — С. 17.
34. Королёв В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). — Симферополь, 1993. — С. 23.
35. Атлас М.Л. Борьба за Советы. Очерки по истории Советов в Крыму. 1917—1918 гг. — Симферополь, 1933. — С. 27.
36. Зенченко К.Я., Нехамкина Т.И. Победа Великого Октября в Крыму. — Симферополь, 1957. — С. 6.
37. Смирнов М.И. Указ. соч. — С. 84.
38. Иван Фёдорович Федосеев (1874—?). Рабочий-столяр. Член РСДРП (большевик) с 1903 года. Участник Декабрьского вооружённого восстания 1905 года в Донской области. Приговорён к одному году восьми месяцам тюрьмы. Затем последовала ссылка в Якутский край и Вологодскую губернию. После ссылки механически выбыл из партии. В 1917 году — участник группы РСДРП (интернационалисты) под председательством С.А. Лозовского (Дридзо). Член Таврической губернской продовольственной управы. В мае 1919 года вступил в РКП (б). В 1919 году — замнаркопрод Крымской Социалистической Советской Республики (КССР), в 1920-м — председатель Алуштинского ревкома, в 1921-м — член коллегии Наркомпрода Крымской АССР. С 1922 года — зампредседателя Крымсельсоюза (ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 163. — Л. 199 — 200 об. и др.).
39. Там же. — Д. 107. — Л. 1.
40. Подобные попытки цензовых элементов обеспечить своё влияние в советах, изначально конструировавшихся на базе сугубо классового подхода, предпринимались и в других городах. Это свидетельствовало о том, что к ним относились всерьёз.
41. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк // Историческое наследие Крыма. — С. 143.
42. Южные Ведомости. — 1917. — 15 марта. Всю эту революционную вакхананалию бесчисленных учреждений, организаций и циркуляров/манифестов прекрасно суммировал Иван Бунин: «Как они одинаковы, все эти революции! Во время французской революции тоже сразу была создана целая бездна новых административных учреждений, хлынул целый потоп декретов, циркуляров, число комиссаров, — непременно почему-то комиссаров, — и вообще всяческих властей стало несметно, комитеты, союзы, партии росли как грибы, и все «пожирали друг друга», образовался совсем новый, особый язык, «сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемежку с самой площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании... ». Всё это повторяется потому, прежде всего, что одна из самых отличительных черт революций — бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана (курсив наш. — Авт.). В человеке просыпается обезьяна» (Бунин И.А. Окаянные дни. — М., 1990. — С. 35). Цитируя Бунина, не будем забывать о том обстоятельстве, что его дневники периода Гражданской войны начинены яростной, воистину расовой ненавистью барина к простолюдью. Любопытно, что при всём чуть ли не зоологическом антисоветизме Бунина, пожалуй, наиболее ненавистен ему из русских/советских литераторов был отнюдь не пребывавший в полюбовных отношениях с совет¬ской властью С. Есенин («мужик»!), зато конформисту и сибариту, «красному графу» А. Толстому Иван Алексеевич вполне благоволил («барин»!).
43. Южные Ведомости. — 1917. — 13 мая. Аналогичные речи шли и с «несоветской» стороны. Член комитета общественной безопасности эсер И.А. Селиванов: «Совет рабочих и солдатских депутатов и социалистические партии постановили поддерживать временное правительство. То же должны (курсив наш. — Авт.) сделать и ялтинские рабочие и ремесленники. До тех пор, пока новый порядок не окреп, пока не созвано учредительное собрание, мы должны забыть взаимную рознь и распри. Мы сейчас должны вести не социальную борьбу, а организоваться политически для поддержания комитета общественной безопасности и правительственных комиссаров» (Русская Ривьера (Ялта). — 1917. — 9 марта). Однако «общенациональное согласие» изначально было чистейшей воды симулякром, и по мере ухудшения ситуации его призрачность становилась всё более очевидной.
44. «Утратив веру в «свою» власть, «униженные и оскорблённые» остались наедине со своим историческим опытом, в котором не было места ни парламентаризму, ни правам личности. Поэтому центр тяжести в анализе революции следовало бы перенести на психоментальность масс (курсив наш. — Авт.) — именно она давала незримый шанс удержаться или упасть той или иной властной верхушке», — считает исследователь, чьи работы по проблемам Революции и Гражданской войны — одни из наиболее цитируемых и дискутируемых. — {...} После Февраля «мы имеем дело с выплеском девиантно-эпатирующего поведения, заставляющего вспомнить об известных оргиастических компонентах жизнедеятельности архаичных социумов... Крушение власти было воспринято низами как отмена не только административных стеснений, но и норм поведения» (Булдаков В.П. Имперство и российская революционность. (Критические заметки) // Отечественная история (Москва). — 1997. — №1. — С. 45, 46).
Историкам вторит литературовед. Анализируя ткань чеховского «Дяди Вани» под углом зрения проблемы «как возникают гражданские войны», он приходит к двум выводам: «Первый. Общества, подобные тому, что мы наблюдаем в «Дяде Ване», беременны гражданской войной. {...} Эти войны всегда рождаются из атмосферы всеобщей ненависти и разобщённости. По справедливому замечанию Елены Андреевны, «мир погибает не от разбойников, не от пожаров, а от ненависти, вражды, от всех этих мелких дрязг»». Второй. «В «Дяде Ване» все говорят, что хуже той жизни, которая им досталась, тех условий, в которых они живут, не может быть ничего. {...} И потому все они готовы сказать: хуже жить уже нельзя, так давайте же всё пустим на слом. А это и есть пробудившийся ген гражданской войны... » (Казарин В. Диалог с Чеховым о гражданской войне // Литературная газета (Москва). — 2002. — 10—16 апреля).
45. Кара-Мурза С.Г. Указ. соч. — С. 18, 19.
46. Изгоев А.С. Социализм, культура и большевизм // Из глубины. Сборник статей о русской революции. — М., 1990. — С. 153.
47. Поляков Ю.А. Гражданская война в России: Возникновение и эскалация // Отечественная история (Москва). — 1992. — №6. — С. 33, 41.
48. Волошин М.А. Россия распятая // Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. — С. 315.
49. Муравьёв Р. Рёв пламени // Из глубины. Сборник статей о русской революции. — С. 195.
50. Пётр Бернгардович Струве (1870—1944). Из семьи эмигрировавшего в Россию из Германии профессора В.Я. Струве, академика, основателя школы российских астрономов, создателя Пулковской обсерватории. Окончил юридический факультет Петербургского университета (1895). Лидер «легальных марксистов. Автор «Манифеста РСДРП» (1898). С 1898 года — либерал. Некоторое время — в эмиграции. Редактор журнала «Освобождение» (с 1902 года) и один из руководителей «Союза освобождения». Член ЦК кадетской партии со дня её основания (октябрь 1905 года, депутат II Государственной думы. Издавал журналы, занимая позицию на правом фланге кадетского движения: «Полярная Звезда», «Свобода и Культура», «Русская Мысль», «Русская Свобода» (1905 — 1917), участвовал в нашумевшем сборнике «Вехи» (1909). В 10-х годах — державник и националист, лидер движения «Великая Россия» (с 1911 года). В 1906—1907 годах преподавал политэкономию в Петербургском политехническом институте; с 1917 года — академик (лишён звания в 1928 году). Инициатор издания сборника «Из глубины» — продолжения «Вех» (1918). Участник Белого движения, член Особого совещания при А.И. Деникине. Министр иностранных дел в правительстве П.Н. Врангеля (1920). В эмиграции — редактор журналов «Русская Мысль» (Прага), «Возрождение» (Париж) и др. Преподавал в Пражском и Белградском университетах. Занимался историей русской общественной мысли. Библиография его печатных трудов насчитывает 660 наименований (Советская историческая энциклопедия. — М., 1971. — Т. 13. — С. 874—875; Боечин В.П. Струве Пётр Бернгардович // Политические деятели России 1917: Биографический словарь / Гл. ред. П.В. Волобуев. — М., 1993. — С. 307—310. [C библиографией] и др.).
51. Степанов А. Дитя кризиса // Советская Россия (Москва). — 1996. — 10 октября.
52. Известия Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. — 1917. — 3 июня.
53. ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 107. — Л. 29, 33.
54. Единение (Симферополь). — 1917. — 27 мая.
55. Гражданов Ю.Д., Зимина В.Д. Союз орлов. Белое дело России и германская интервенция в 1917 — 1920 гг. — Волгоград, 1997. — С. 155. Авторы опираются на работу Б. Вольфсона (Подрывная деятельность монархистов в годы гражданской войны в Крыму // Исторический журнал (Москва). — 1938. — №10. — С. 42—50).
56. ГААРК. — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1193. — Л. 35.
57. «1. РАСОВАЯ СОЛИДАРНОСТЬ ЕВРЕЕВ, И ИХ КОСМОПОЛИТИЗМ.
2. ЕВРЕЙСКИЕ СТРЕМЛЕНИЯ К МИРОВОМУ ГОСПОДСТВУ.
Славяне: как мы одурачены?
Славяне: кем мы порабощены?
Славяне: для того чтобы поработить нас у нас отняли разум, убили наше расовое стремление в просторы полей —
Славяне: нас превратили в стадо холопов.
И кто же? может быть какие либо витязи богатыри или другие какие либо атаманы разбойники?
Может быть нас победили в открытом бою на поле чести и брани.
Нет: нас только продали вернее нас начали продавать с шестидесятых годов прошлого столетия продали за чечевичную как говорят похлёбку продали те кто был против всякой продажи продали те кто были уже сами проданы — проданы предательски, теми в защиту которых возвысили свой голос, разуму во преки и на перекор стихиям когда мы славяне впервые стали кричать что травить еврея не надо, что они также люди и т.п. было это всего 50–60 лет тому назад, то мы совершили роковую ошибку и прегрели змею на своей широкой груди; эта ехидна бичует весь земной шар — бичует Свободную Республику Америку имея своим президентом ЕВРЕЯ-ВИЛЬСОНА этому многоглавому змию удалось обвить все союзы Английских профессиональных корпораций посадив в громадном большинстве на кресла секретарей евреев: и под опытной опекой которых рабочий класс Англии оказался в проклятом кругу и бьётся в нём целые столетия искусно управляемый секретарями племя Иуда — евреи владычествуют в Германии соперничая в лице социалиста ШЕЙДЕМАНА с самим Вильгельмом евреи распоряжаются судьбою Франции опутав её золотыми сетями своих РОТШИЛЬДОВ-МЕНДЕЛЬСОНОВ и прочих наследников Иуды — евреи стали правителями России — вот они — в одном только Севастополе
ПРЕДАТЕЛИ НЕ УЛИЧЁННЫЕ
СПИРО и предатели пойманные с
ПЕСКИН поличным
СОБОЛЕВ КОНТОРОВИЧ
освободивший ЧУХНИНА
в 906 году и тем остановивший
освободительное движение
на 11 1/2 лет. —
РАСОВАЯ ИДЕЙНОСТЬ
ДАЛЬНОВИДНОГО ИУДЫ»
(ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 41. — Л. 1).
Конторович (Н.Л. Канторович). См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 157.
Г.П. Чухнин. См. там же. — С. 158.
Вильям (Виллиам) Бернгардович Спиро (1883—1939). Родился в купеческой семье. До 1917 года жил в Копенгагене, где сделал крупное состояние, играя на бирже. Одновременно поддерживал связи с политэмигрантами из России — эсерами и социал-демократами. Участвовал в работе Русского общественного комитета помощи военнопленным (вице-председатель) и Комитета помощи политическим эмигрантам в Копенгагене (казначей). В июне 1917 года вернулся в Россию. Левый эсер. В.И. Ленин называл Спиро среди «трёх виднейших членов партии левых эсеров»: «Камков, Спиро, Карелин» (Ленин В.И. От Центрального комитета Российской социал-демократиче¬ской рабочей партии (большевиков). Ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России // Полн. собр. соч. — М., 1974. — Т. 35. — С. 72). Работал на Украине. В 1917—1918 годах — чрезвычайный комиссар Румынского фронта. Делегат II Всероссийского Съезда советов (25—26 октября 1917 года). Член ВЦИК, заведующий (вместе с И.С. Уншлихтом) его финансовым отделом. С конца года — комиссар-организатор по русско-румынским делам на Юге России, старший комиссар Румынского фронта, член Верховной коллегии по румынским делам. В январе 1918 года прибыл в Севастополь. Главный комиссар Черноморского фронта (с марта), в апреле — член военно-морского комиссариата и глава Крымского штаба обороны, а также инициатор создания Комитета защиты социалистической революции (в Республике Таврида). «Спиро в Севастополе вместе с Военным Комиссариатом провёл такую работу, что фактически военные силы оказались не в наших руках, а в руках эсеров. {...} Со Спиро мы никак справиться не могли. {...}... Чтобы убрать Спиро отсюда, решили отправить делегацию в Москву» (Миллер Ж.А. [Воспоминания] // ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 551. — Л. 60). Спиро выступал против заключения Брестского мира с Германией и Австро-Венгрией, что усугубляло его «вину». Ему инкриминировалось то, что на заседании Центрофлота 23 марта он настоял на принятии резолюции, признающей Черноморский флот достоянием не только Великороссии, но и Украины, Тавриды и Кавказа, а также публичное выступление с призывом отвернуться от «гнилого Севера» (Архив русской революции. — Т. 13—14. — С. 200). Кроме того, Спиро являлся убеждённым сторонником обороны Крыма от германских агрессоров, вполне разделяя точку зрения В.И. Ленина, с которым он встречался и беседовал, о «едином фронте обороны», в то время как руководство Республики Тавриды склонялось к нейтралитету. «Понимая опасность ситуации и раздражённый инертностью наркомов, комиссар флота бросил неосторожную фразу: «Вас просто придётся арестовать!» Эта фраза и выписка из протокола заседания Центрофлота были доложены Ж. Миллером Ленину. Они и сыграли роковую роль в судьбе Спиро. {...} Ленину некогда было разбираться, он и не стал разбираться» (Дубко Ю.В. Советская Республика Тавриды: авантюра большевистского государственного строительства. — Симферополь, 1999. — С. 144, 167). Под предлогом получения денег поезд со Спиро был отправлен в Москву, где по личному распоряжению Ленина и ордеру, выписанному Ф.Э. Дзержинским, был арестован и обвинён в «преступлении по должности». Парадокс! — Спиро был арестован по «манию» Ленина фактически за то, что рьяно проводил в жизнь ленин¬скую идею обороны Крыма. Дело в Верховном трибунале при ВЦИК не было доведено до конца. Спиро сумел бежать за границу (версия о его «расстреле» (Дубко Ю.В. Указ. соч. — С. 59) продиктована недостатком информации). Снова поселился в Дании. Продолжил занятия коммерцией (владел фабриками по производству сухого молока), но связей с левыми эсерами не порывал. В декабре 1924 года принимал участие в работе Заграничной делегации ПЛСР на международной конференции левых социалистов в Берлине. Скончался на о. Мэн (Великобритания). Его потомки ныне живут в Дании (Картотека ГААРК; Ленин В.И. От Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков) ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России; Указатель имён // Полн. собр. соч. — М., 1974. — Т. 35. — С. 72, 539; Миллер Ж.А. [Воспоминания] // ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 551. — Л. 60; Информация Я.В. Леонтьева; А.З. (Зарубин А.Г.) Спиро В.Б. // Греки в истории Крыма. Краткий биографический справочник. — С. 243).
М.А. Пескин. Меньшевик, общественный деятель.
Соболев. Сведений нет.
Жан Августович Миллер (Шепте) (1880—1939). Родился в Ренненской волости Голдингенского (Кулдигского) уезда Курляндской губернии. Из крестьян. Социал-демократ с 1905 года. Во время революции 1905—1907 годов — на военно-боевой работе: участник Кулдигского вооружённого восстания, затем в «лесных братьях». Делегат Первой (Таммерфорской) конференции боевых и военных организаций РСДРП (декабрь 1905 года). С 1907-го по 1917 год — в эмиграции (Англия, затем С.-А.С.Ш., где окончил коммерческие курсы). В 1917 году по решению ЦК РСДРП(б) послан в Крым: губпарторганизатор, председатель Евпаторийского комитета РСДРП, затем — председатель Симферопольского ревкома, ЦИК Республики Тавриды. После падения ССРТ — председатель Тамбовского губкома партии, член ВЦИК РСФСР. Сторонник самых жёстких мер по отношению к «классовым врагам». С 1919-го по 1931 год — в США на различных должностях, в начале тридцатых — на хозяйственной работе. В 1933 году — внештатный партследователь. Персональный пенсионер. Именем Миллера названы улицы в Симферополе и Евпатории (ГААРК. — П. — Справка № 9Б-677. — 12 сентября 1990 года; Баранченко В.Е. Гавен. — М., 1967. — С. 152; и др.).
58. Южные Ведомости. — 1917. — 13 мая.
59. О черносотенной агитации // Там же. — 16 июля.
60. Там же. — 20 июня.
61. ГААРК. — Ф.Р-1694. — Оп. 1. — Д. 6. — Л. 456—457.
62. Там же. — Ф.483. — Оп. 4. — Д. 1193. — Л. 108.
63. Земляниченко М., Калинин Н. Прощание Романовых с Россией // Новый Град. — Симферополь, 1995. С. 12—13. Здесь же (с. 5—27) — подробные сведения о пребывании Романовых в Крыму в 1917—1919 годах. Информация о «партии 33-х» отсутствует. См. также: Калинин Н.Н., Земляниченко М.А. Романовы и Крым. «У всех нас осталась тоска по Крыму... » — Симферополь, 2002. — С. 267—296.
64. Романовы в Крыму // Ялтинская Новая Жизнь. — 1917. — 28 марта.
65. Александр Иванович Верховский (1886—1938). Из семьи потомственных дворян. В 1905 году за либерально-конституционные взгляды исключён из Пажеского корпуса и отправлен солдатом в Маньчжурию, где, будучи наводчиком в полевом артдивизионе, награждён солдатским Георгиевским крестом и произведён в офицеры. В 1905—1908 годах служил в Гельсинфорсе (Хельсинки). В 1911 году окончил Академию Генерального штаба. С начала Первой мировой войны на фронте в Восточной Пруссии. Затем начальник оперативной части штаба 22-го корпуса на Юго-Западном фронте, в штабе 9-й армии, 7-й армии. С марта 1916 года подполковник, начальник штаба группы войск, предназначенной для высадки в Трапезунде (Трабзоне). В сентябре-декабре 1916 года — помощник по оперативной части российского представителя при Румынской главной квартире. В начале 1917 года назначен начальником штаба формируемой в Севастополе Отдельной Черноморской дивизии, предназначенной для десанта на турецком побережье. После Февральско-мартовской революции выступил на собрании офицеров гарнизона с призывом поддержать Временное правительство. Избран товарищем (заместителем) председателя Севастопольского совета. Разработал «Положение об организации чинов флота, Севастопольского гарнизона и работающих на государственную оборону рабочих» — одного из первых местных положений о солдатских комитетах, которое было утверждено вице-адмиралом А.В. Колчаком. В Петрограде выступил с идеей срочного создания в войсках комитетов, аналогичных севастопольскому, с целью предотвращения антиофицерских выступлений и сохранения армии для продолжения войны. Исполком Петроградского совета одобрил соответствующее «Положение» и поручил Верховскому доложить его Верховному главнокомандующему М.В. Алексееву. С этим согласился и военный министр А.И. Гучков. Несмотря на возражения А.И. Деникина, «Положение» было в основном одобрено в Ставке. М.В. Алексеев своим приказом 30 марта объявил «Временное положение об организации чинов действующей армии и флота». С апреля Верховский участвует в работе Севастопольского совета. С 31 мая — полковник и командующий Московским военным округом. В июле под его руководством подавлены солдатские выступления в гарнизонах Нижнего Новгорода, Твери, Владимира, Липецка, Ельца и других городов. Противник выступления Л.Г. Корнилова. 30 августа назначен А.Ф. Керенским военным министром, 1 сентября введён в состав Директории в звании генерал-майора. 17 октября на заседании Временного правительства, обсуждавшего меры против готовящегося выступления большевиков, поставил вопрос об отставке. 22 октября выехал на остров Валаам. 3 ноября вернулся в Петроград и вместе с членами ЦК ПСР направился в Ставку, где была предпринята попытка образовать «общесоциалистическое правительство». После провала этого плана отошёл от политической деятельности. Летом 1918 года по обвинению в подготовке выступления эсеров был арестован, но вскоре освобождён. С 1919 года в Красной Армии на Восточном фронте. С 1921 года в Академии РККА. В 1922 году — военный эксперт советской делегации на Генуэзской мирной конференции. Начальник штаба Северо-Кавказского военного округа. Автор ряда трудов по военной истории и книг «Россия на голгофе. Из походного дневника 1914—18» (1918), «На трудном перевале» (1959). 18 июля 1931 года приговорён коллегией ОГПУ к расстрелу по обвинению в антисоветской деятельности. Приговор заменён на 10 лет лагерей. Досрочно освобождён в 1934 году. 19 августа 1938 года приговорён военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания, расстрелян в тот же день. Реабилитирован 28 ноября 1956 года (Кузьмина Т.Ф., Миллер В.И. Верховский Александр Иванович // Политические деятели России 1917: Биографический словарь. — С. 63—65; и др.)
66. Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая II, вспоминала, диктуя канадскому журналисту, что Задорожный, «верзила в матросской форме», представитель Севастопольского совета, появился в «Ай-Тодоре» за три — четыре недели до Рождества 1917 года (Воррис Йен. Последняя великая княгиня // Звезда (СПб). — 1998. — №9. — С. 111).
67. См. Климаков Ю. Февральский вандализм // Независимая газета (Москва). — 2003. — 19 марта.
68. Южные Ведомости. — 1917. — 23 июня. Задним числом стихийный «порыв» масс был оправдан. «По заявлениям специалистов, памятник не представляет абсолютно никакой ценности ни в художественном, ни в историческом отношении». Среди «специалистов» фигурировал председатель Феодосий¬ского совета В.П. Бианки. Позже поэт М.А. Волошин писал: «Единственная реальная услуга, оказанная большевиками городу, — удаление безобразного памятника Александру III — была ими совершена отнюдь не из эстетических соображений и не из уважения к личности покойного императора, а из дурацких политических антипатий», хотя большевики вряд ли возглавляли эту акцию (Волошин М.А. Искусство в Феодосии // Волошин М.А. Путник по вселенным / Сост., вступ. ст., коммент. В.П. Купченко и З.Д. Давыдова. — М., 1990. — С. 154). Памятник Александру III был установлен в 1896 году по модели скульптора Р.Р. Баха по инициативе И.К. Айвазовского в память решения императора учредить коммерческий порт не в Севастополе, а в Феодосии.
69. ГААРК. — Ф.Р-1694. — Оп. 1. — Д. 31. — Л. 397—398. 419—419 об.; Ф. Р-2235. — Оп. 1. — Д. 26. — Л. 16. Этот «сдвиг» революции в сторону, непредвиденную её восторженными и упивающимися «свободой» вождями, чутко зафиксировал в апреле 1917 года Бунин. «...Брошена была на полный произвол судьбы — и не когда-нибудь, а во время величайшей мировой войны — величайшая на земле страна. Ещё на три тысячи вёрст тянулись на западе окопы, но они уже стали простыми ямами: дело было кончено, и кончено такой чепухой, которой ещё не бывало, ибо власть над этими тремя тысячами вёрст, над вооружённой ордой, в которую превращалась многомиллионная армия, уже переходила в руки «комиссаров» из журналистов вроде Соболя, Иорданского. Но не менее страшно было и на всём прочем пространстве России, где вдруг оборвалась громадная, веками налаженная жизнь и воцарилось какое-то недоумённое существование, беспричинная праздность и противоестественная свобода (курсив наш. — Авт.) от всего, чем живо человеческое общество» (Бунин И.А. Указ. соч. — С. 54). (Соболь Андрей (Юлий Михайлович). Журналист и беллетрист. В описываемое время — комиссар Временного правительства на Северном фронте). О Н.И. Иорданском (Негореве) см: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 148.
70. ГААРК. — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1295. — Л. 74 об.
71. Ялтинская Новая Жизнь. — 1917. — 9 апреля.
72. Южные Ведомости. — 1917. — 15 марта.
73. Там же. — 2 мая.
74. Кришевский Н. Указ. соч. — С. 99.
75 -ский. Из дневника татарина // Южные Ведомости. — 1917. — 28 июня.
76. Прибывший в Крым в начале октября Ю.П. Гавен увидел здесь, по его словам, «мещанское болото» (Завоевания большевистской печати в Крыму. (Воспоминания) // Красный Крым (Симферополь). — 1924. — 10 апреля).
77. Катунин Ю.А. Православие Крыма в 1917—1939 годах: проблема взаимоотношений с государством. — К., 2002. — С. 12.
78. ГААРК. — Ф.Р-1694. — Оп. 1. — Д. 31. — Л. 142—142 об.
79. Там же. — Л. 146.
80. Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская (Вериго) (1844—1934). Из помещичьей семьи. Революционную деятельность начала после 1861 года. Десять лет проработала в крестьянской школе, которую сама и создала. Участница «хождения в народ», создания разнообразных форм местного самоуправления. С 1873 года — член кружка «чайковцев». Имела близкие отношения с известным анархистом, князем П.А. Кропоткиным. Первый арест — в 1874 году. Далее — отсидка в Петропавловской крепости, «процесс 193-х». Первая женщина-политкаторжанка. Отбыв срок, снова отправилась в ссылку. Бежала, была приговорена к каторге. В 1885—1893 годах пребывала на поселении. С 1898 года — снова на нелегальном положении. Член Боевой организации ПСР и руководства партии (с 1901 года). В 1903 году эмигрировала в Швейцарию. В годы революции 1905-1907 годов — в России. Выдана Е.Ф. Азефом. Снова — Петропавловская крепость, ссылка, поселение. После Февральской революции возвращается в Европейскую Россию. Издаёт автобиографию, ряд брошюр, провозглашая идеал «Свободной России» и Учредительного собрания, долженствовавшего разрешить все социальные и национальные проблемы страны. Сторонница «войны до победного конца». С июня — почётный председатель ПСР. В июне — июле — в Крыму. Принципиальный противник большевиков. После Октябрьского переворота отказалась от почётного председательствования и перешла на нелегальное положение. Участвовала в деятельности Комитета членов Учредительного собрания (Комуча) (Самара, 1918), Уфимского государственного совещания (1919). Эмигрировала. (Федоренко А.П. Брешко-Брешковская // Политические деятели России 1917: Биографический словарь. — С. 40—12; Шохина В. Мятежный князь и революционная богородица // Независимая газета (Москва). — 2002. — 5 декабря; и др.).
81. Южные Ведомости. — 1917. — 20 мая.
82. Смирнов М.И. Указ. соч. — С. 89.
83. Там же. — С. 86. Уже известный нам офицер, служивший в это время в Севастополе, вспоминал: «Был обыкновенный человек с обывательской внешностью, одетый в англий¬ский френч и смешную фуражку, было нездоровой бледностью покрытое лицо... старый актёр, с которого сеяли грим... Был обман его горячих и страстных речей, которые били по нервам на страницах газет, обман, потому что так хотелось верить и надеяться, верить даже в мираж... Но подошли ближе и не осталось миража, а лишь слабый, видимо болезненный и сильно уставший человек» (Кришевский Н. Указ. соч. — С. 96). См. также высказывания солдат о Керенском: Булдаков В.П. От войны к революции: рождение «человека с ружьём». — С. 66 (по: Солдатские письма 1917 года. — М.-Л., 1927)). «Свидетельства о том, что солдаты не понимали, почему пылкие речи и доверительные беседы столичных политиков не подкрепляются выдачей им новых сапог и хороших харчей, дают для постижения природы их растущей «иррациональной» ненависти к новым правителям больше, чем любые социологические теории» (Булдаков В.П. Там же. — С. 64).
84. «Инцидент с Петровым заключался в том, что генерал занялся спекуляцией с кожами поставляемого для флота скота. Кожи, оцененные в 80 рублей, генерал отдавал одному из поставщиков по 200-240 рублей. Он же выдавал документы на вывоз кож под видом использования их на нужды обороны. В самом же деле они поступали на рынок, откуда часто поступали опять во флот уже по значительно более высокой цене» (Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 65—66).
85. Временному правительству Колчак телеграфировал 12 мая: «... Прошу заменить меня другим лицом для командования флотом. Считаю долгом донести, что никакой командующий флотом не будет в состоянии исполнить свои обязанности, если деятельность комитета не будет ограничена распоряжениями Временного правительства в пределах установленных для комитетов правил» (Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. — Симферополь, 1957. — Т. I. — С. 32.
86. Южные Ведомости. — 1917. — 20 мая.
87. Фёдор Исаакович (Эфроим Ицкович) Баткин (1892—1922). Родился в Феодосии в семье еврейского коммерсанта. Позже семья переехала в Севастополь. Вступил в ПСР. Вынужден был уехать из Севастополя, несколько лет жил в эмиграции в Бельгии. После Февральско-мартовской революции поступил добровольцем на Черноморский флот. Матрос 2-й статьи. Талантливый агитатор, оборонец. В составе руководства Черноморской делегации 3 мая принят председателем Временного правительства Г.Е. Львовым на его квартире. Выступал на многочисленных митингах и собраниях, пользуясь огромным успехом, сравним по популярности с А.Ф. Керенским. Тем временем в Севастополе была создана комиссия, рассматривающая обвинения Баткина в неправильном ведении финансовых дел, отсутствии связи с Петроградским советом и др. 22 июня вопрос обсуждался в делегатском собрании, где принято решение о невиновности Баткина. 12 августа он прибыл в Москву для участия в Государственном совещании в качестве представителя Черноморского флота, но в Севастополе к тому времени решили свою делегацию отозвать. После октябрьских событий 1917 года Баткин оказался на Дону. Однако ни у казаков, ни в Добровольческой армии его речи популярностью не пользовались. Баткина спасало покровительство самого Л.Г. Корнилова. После гибели командующего агитатор вернулся в Крым, где жил до конца 1918 года. В начале 1919 года он вновь в Добровольческой армии, возглавляемой А.И. Деникиным. Баткину поручено заниматься пропагандой, он работает в Осведомительном агентстве (ОСВАГ). После Новороссийской катастрофы Добровольческой армии Баткин опять в Крыму, живёт в Севастополе. В начале 1920 года близко сходится с Я.А. Слащёвым. В 1922 году арестован украинским ГПУ и расстрелян по одним данным в Севастополе, по другим — в Харькове (Алтабаева Е.Б. Смутное время: Севастополь в 1917—1920 гг. Учебное пособие. — Севастополь, 2004. — С. 14—19).
88. «... Полное безделие и вечное ожидание ареста и позорной смерти гнало офицеров в рестораны, в кабинеты, в гостиницы, и поднялось пьянство, скрытое, но упорное и постоянное. Везде сотнями вёдер выписывался спирт, «для мытья хвостов» несуществующих лошадей, для «компрессов» сразу на тысячи больных и для всяких артиллерийских, автомобильных, технических и научных целей. Всё это получалось бесконтрольно из местного склада, разбавлялось, и в этом пьяном угаре потонули офицеры, чувствующие что-то неизбежное и страшное, что медленно наступало со стороны загадочной матросской массы, надвигалось резолюциями из Аполлоновой балки (где шли бесконечные митинги и принимались «кровожадные» резолюции. — Авт.), нависало чёрной тучей ненависти, зависти и недоверия...
Жить в этих условиях полного тунеядства, когда никто не мог работать даже и при полном желании, жить, ожидая каждый день бессмысленного взрыва ненависти, под вечным страхом обысков, издевательства и смерти, видеть беспробудное пьянство и самому участвовать в нём, создавая себе миражи, заменяющие жизнь — было уже вне сил... » (Кришевский Н. Указ. соч. — С. 96—97). Ненависти — к чужим, зависти — к образу жизни, недоверия — обманут и предадут. Смертоносный коктейль.
89. Смирнов М.И. Указ. соч. — С. 91.
90. Вениамин Константинович Лукин (1866—1928). Родился в семье отставного майора. Окончил Морское училище в Петербурге (1887), получил назначение на Балтийский флот. Завершив обучение в Минном офицерском классе (дополнительный курс), получил квалификацию минного офицера 1-го разряда. В 1903 году командующий миноносцем «Беспощадный» на Тихом океане, на котором встретил начало русско-японской войны. Участник обороны Порт-Артура (командир миноносцев «Грозовой» и «Сторожевой», десантной роты из матросов Квантунского флотского экипажа). Пленён. В конце марта 1905 года вернулся из японского плена в Россию, в мае назначен старшим офицером минного крейсера «Лейтенант Ильин» Балтийского флота. В апреле 1906 года получил назначение старшим офицером эскадренного броненосца «Двенадцать Апостолов» Черноморского флота. С ноября 1906 года — старший офицер мореходной канонерской лодки «Черноморец». В сентябре 1907 года командир вооруженного парохода «Колхида», несшего службу стационара при российской дипломатической миссии в Константинополе. Командир мореходной канонерской лодки «Запорожец» (1908—1910). В декабре 1910 года назначен начальником оперативного отделения штаба Черноморского флота (штаб начальника Действующего флота Чёрного моря), с 1911 года — начальник оперативного отделения штаба командующего Морскими силами Чёрного моря. С октября 1913 года — командир линейного корабля «Три Святителя», одновременно исполняет обязанности флаг-капитана 2-й бригады линкоров Чёрного моря. С занятием русскими войсками Трапезунда (Трабзон) руководит здесь портом и базой Кавказской армии. Начальник 2-й бригады линкоров Черноморского флота, контр-адмирал (1916). До 28 июля 1917 года временно исполнял обязанности командующего Черноморским флотом. Переведён на Балтику, признал Октябрьский переворот. Председатель Комиссии Морского комиссариата по эвакуации Петроградского района, член военно-исторической комиссии по описанию и исследованию Первой мировой и Граждан¬ской войны на море. Автор многочисленных научных военно-исторических работ (Макареев М.В., Рыжонок Г.Н. Черноморский флот в биографиях командующих. 1783-2004: В 2-х томах. — Т. 2. 1917—2004. — М., 2004. — С. 8—13).
91. Дроков С.В. Военно-морская миссия контр-адмирала Дж. Г. Гленнона в июньский Севастополь 1917 г. (По русским и американским источникам) // Революция и Гражданская война 1917—1920 годов: новое осмысление. — С. 32—34. См. также: Отечественные архивы (Москва). — 1993. — № 4. — С. 54.
92. Александр Сергеевич Зарудный (1863—1934). Сын С.И. Зарудного, видного деятеля судебной реформы 1864 года, переводчика произведений А. Данте. Окончил Училище правоведения, служил по судебному ведомству. С 1901 года — адвокат, выступал в крупных политических процессах: дела «ЦК Крестьянского союза», «лейтенанта Шмидта», «1-го совета рабочих депутатов», Бейлиса. В 1905 году судим по делу о забастовках. После Февральско-мартовской революции примкнул к партии народных социалистов и вошёл во Временное правительство в качестве товарища министра юстиции. С 24 июля министр юстиции. Непримиримо относился к большевикам, поддерживал дружеские отношения со многими кадетами. Во время выступления Л.Г. Корнилова предлагал вступить с ним в переговоры. 1 сентября вышел из Временного правительства. После Октября 1917 года отошёл от партии народных социалистов, работал в советских организациях (Голостенов М.Е., Сачков В.Н. Зарудный Александр Сергеевич // Политические деятели России 1917: Биографический словарь. — С. 116—117).
93. Илья Исидорович Фондаминский (Фундаминский) (Бунаков) (1880, 1879, 1881(?) — 1942). Родился в Москве. Из семьи московских еврейских торговцев, купцов I гильдии. Обучался в частной гимназии Креймана в Москве. Из-за процентной нормы не смог поступить в Лазаревский институт. В 1900 — 1902 годах изучал философию в Берлине и Гейдельберге, ездил в Ниццу. Вместе с В.М. Зензиновым, Н. Д. Авксеньтьевым и др. входил в кружок молодых социалистов-революционеров в Галле-Гейдельберге. В марте 1902 года арестован на границе России за помощь в провозе революционной литературы. После двухмесячного заключения в Петербурге уехал в Европу, путешествовал по Италии, где изучал искусство. Один из лидеров партии социалистов-революционеров, преследовался властями. С 1905 года — член Московского областного комитета ПСР. Участник Декабрьского вооружённого восстания в Москве, революционного движения на Балтий¬ском флоте в 1906 — 1907 годах (восстание на крейсере «Память Азова»). Один из лучших ораторов партии, читал лекции по земельному вопросу в Туле, Калуге, Орле, Рязани, Смоленске, Самаре, Саратове, других городах. За ораторский талант получил партийные клички Непобедимый, Лассаль. С мая по июль 1906 года — член фракции трудовиков в I Государственной думе. После её роспуска работал в Ревеле. Скрылся от военно-полевого суда, вынесшего ему смертный приговор. До мая 1916 года жил в Швейцарии, работал в заграничных организациях эсеров. В феврале 1917 года вернулся в Петроград, готовил Всероссийский съезд крестьянских депутатов, на котором был избран товарищем председателя исполкома крестьянского совета. Работал в Ревеле и Гельсингфорсе. Оборонец. В июне 1917 года избран членом Всероссийского совета рабочих и солдатских депутатов. В составе комиссии А.С. Зарудного приезжал в Севастополь для расследования июньских событий на Черноморском флоте. Был назначен Генеральным комиссаром Временного правительства на ЧФ (август). В ноябре избран членом Учредительного собрания. 18 ноября решением I Общечерноморского съезда смещён с должности Генерального комиссара. В 1918 году представлял ПСР в Союзе возрождения России; участвовал в Ясском совещании с союзниками (ноябрь 1918-го и январь 1919 года). В 1918 году через Одессу и Константинополь выехал во Францию. С 1919 года постоянно жил в Париже. Печатался в эмигрантской периодике. Один из редакторов журнала «Современные записки» и создателей «Пражского архива». Участник русского масонского движения. Под влиянием митрополита Евлогия принял православие. В 1930 году стал одним из основателей Лиги православной культуры, в 1935 году — объединения «Православное дело», где был близким соратником и помощником монахини Марии (Скобцовой). Один из руководителей «Нового града». Член правления Союза русских литераторов и журналистов (1937). С 1938 года занимал просоветские позиции. Во время нацистской оккупации Франции арестован германскими властями и заключён в концентрационный лагерь в Компьене (1941). Принял крещение. Погиб в Аушвице (Освенциме) в газовой камере. 16 января 2004 года Священный Синод Вселенского Патриархата в Константинополе принял решение о его канонизации. (Серков А.И. Фондаминский (Фундаминский) (псевдоним — Бунаков) Илья Исидорович // Русское масонство. 1731—2000 гг. Энциклопедический словарь. — М., 2001. — С. 839—840; Крестьянников В.В. Бунаков-Фундаминский (Фондаминский) Илья Исидорович // Севастополь. Энциклопедический справочник / Редактор-составитель: М.П. Апошанская. — Севастополь, 2002. — С. 100; Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — Симферополь, 2001. — С. 78. [Есть неточности]; Кривошеина К. Святые эмигранты. Константинопольский Патриархат канонизировал монахиню Марию (Скобцову) и её сподвижников // НГ Религии [«Независимой газеты»] (Москва). — 2003. 3 15 марта и др.).
94. «... Политическая свобода всегда возмещается ущербом личной свободы — связанностью партийной и общественной» (курсив наш. — Авт.; Волошин М.А. Россия распятая // Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. — С. 324—325). И вскоре «личная свобода», воплощенная в Крыму скопищем матросов и люмпенов, похерив всякие, в том числе и политические, ограничители, обернётся буйством примитивных инстинктов, вакханалией разрушений и повальных смертоубийств.
95. Крымский Вестник (Севастополь). — 1917. — 14 мая. М.Ф. Бунегин даёт цифру: до 27 тысяч в июне (Указ. соч. — С. 54). Известно, что после Февраля доступ в ПСР был чрезвычайно прост, и численность «мартовских эсеров», как их называли, была достаточно условной величиной. «Критерии членства были настолько размытыми, что принадлежность к эсерам практически ни к чему не обязывала» (Булдаков В.П. На повороте. 1917 год: революции, партии, власть // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории Советского государства. Сост. В.А. Козлов. — М., 1991. — С. 19).
96. Королёв В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). — С. 7, 9; и др.
97. Баранченко В.Е. Гавен. — С. 71; Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе. — С. 302.
98. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 54.
99. Иван Петрович Попов (?). Крестьянин Бердянского уезда. За участие в революционных событиях 1905—1907 годов был выслан в Архангельскую губернию, эмигрировал. По возвращении — мобилизован. В 1917 году — председатель Таврической губернской земской управы, товарищ председателя Таврического губернского совета крестьянских депутатов. В мае представлял Таврический губернский комитет на III Всероссийском съезде ПСР в Москве. Депутат Всероссийского Учредительного собрания (Королёв В.И. Политиче¬ские партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 83—84 и др.).
100. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 150.
101. Илья Юрьевич (Иудович) Баккал (1893—?). Родился в Севастополе. Караим. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Член ПСР с 1917 (по другим данным — 1913-го) года. В 1917 году председатель Севастопольского совета. Делегат II съезда Советов. Член ВЦИК, в котором возглавил левоэсеровскую фракцию. В 1920 году — член Центрального бюро партии левых эсеров. В сентябре 1922 года арестован, выслан за границу за «антисоветскую деятельность». Работал в издательстве «Скифы» (Берлин). Вновь арестован в 1949 году в советском секторе Берлина, будучи директором немецкого театра комической оперы. В апреле 1950 года Особым совещанием при МГБ СССР приговорён к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в октябре 1957 года, рассмотрев протест заместителя генерального прокурора СССР, вынесла определение, согласно которому, «проживая с 1923 г. в Германии, Баккал никакой связи с эсерами не имел и антисоветской работы не проводил... За прошлую эсеровскую деятельность он был осуждён в 1922 г. и вторичное осуждение в 1950 году по этим же мотивом является нарушением ст. 3 УПК РСФСР» (Левые эсеры и ВЧК. Сборник документов / Составитель А.Л. Литвин. — Казань, 1996. — C. 388). Постановление по делу Баккала от 1950 года было отменено за отсутствием состава преступления (Левые эсеры и ВЧК. Сборник документов. — С. 384—388 (Центральный архив ФСБ. — Д. Н-1559. — Л. 33, 27, 29, 45, 41; Д. Р-10554. — Л. 203—204)).
102. Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 67.
103. Подробнее о крымских повременных изданиях периода Гражданской войны см.: Зарубин В.Г., Зарубин А.Г. Периодические издания Крыма (март 1917 — ноябрь 1920) // Клио. Журнал для учёных (СПб). — 2000. — № 1(10). — С. 54—64; Их же [более полное]. Периодические издания Крыма (март 1917 — ноябрь 1920 г.) // Крымский архив (Симферополь). — 2001. — №7. — С. 267—288.
104. Сергей Яковлевич Елпатьевский (1854—1933). Беллетрист и публицист, критик, мемуарист, видный общественный деятель, по профессии — врач (земский). Родился в с. Новосёловка-Кудрино Владимирской губернии. Из семьи священника. Обучался в духовной семинарии, но оставил её, поступив на медицинский факультет Московского университета. Здесь влился в народническое движение. По окончании университета работал земским врачом в Скопинском уезде Рязанской губернии, где создал больницу для крестьян. В начале 80-х годов XIX века за принадлежность к «Народной Воле» дважды (1880, 1884) ссылался, первый раз — в Уфу (затем работал в г. Благовещенске Уфимской губернии в амбулатории чугунолитейного и медеплавильного завода, был одним из организаторов съезда врачей Уфимской губернии (1883)), второй — на три года в Восточную Сибирь с запретом проживать в городах, где имелись средние учебные заведения. После ссылки жил и работал в Нижнем Новгороде, где свёл знакомство с В.М. Гаршиным, В.Г. Короленко, А.М. Горьким. С 1897 года — в Москве. Был одним из руководителей народнического журнала «Русское Богатство», сотрудничал в газете «Русские Ведомости». С 1897-го по 1922 год по состоянию здоровья проживал в Ялте. Поддерживал отношения со многими выдающимися современниками, лечил Л.Н. Толстого и А.П. Чехова; один из организаторов санатория «Яузлар» для малоимущих туберкулёзников, где развернул буквально фантастическую врачебно-организаторскую деятельность. Личный недруг главноначальствующего Ялты и уезда генерала И.А. Думбадзе (см. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 160): «Пусть Елпатьевский не думает приезжать сюда, мы его выдворим отсюда живого или мёртвого» (Навроцкий В.В. Малоизвестный Елпатьевский (С.Я. Елпатьевский, А.П. Чехов, баронесса Врангель, В.И. Ленин, сёстры Цветаевы и... М.А. Булгаков) // Крымский музей. 1995—1996 (Симферополь). — 1996. — С. 67). Выселенный, после разгрома полицией своего дома, из Ялты, вынужден был скитаться по Крыму (Балаклава, Севастополь, Симферополь, Феодосия, Коктебель, Отузы (ныне с. Щебетовка)). «По этому поводу «Врачебная Газета» № 37 за 1908 год писала: «При единодушном действии администрации Елпатьевскому скоро придётся подумать о воздушном шаре»» (Цит. по: Печаткина Г.А. Автор «Крымских очерков» // Лики Тавриды. Очерки, воспоминания, эссе. — Симферополь, — 2003. — С. 108). В 1906 году — один из организаторов Трудовой народно-социалистической партии (энесы). Тогда же за публикацию статьи «Земля и свобода» был на год заключён в Петропавловскую крепость. После революции 1905—1907 годов — «ликвидатор». В годы Первой мировой войны выступил на страницах печати в защиту крымских немцев от притеснений (Немцы в Крыму // Южные Ведомости. — 1914. — 6, 7, 8 ноября. (Лаптев Ю.Н. К вопросу о положении немцев Крыма в годы первой мировой войны // Бахчисарайский историко-археологический сборник. — Симферополь, 1997. — Выпуск I. — С. 431—432). В.И. Ленин посвятил статье Елпатьевского «Жизнь идёт» (в январском 1914 года номере «Русского Богатства») статью «Радикальный буржуа о русских рабочих» (Полн. собр. соч. — М., 1973. — Т. 25. — С. 9—13). Ленинские характеристики личности Елпатьевского: «радикальный буржуа или буржуазный демократ», «внимательный наблюдатель русской обывательской жизни, настроениям которой он «чутко поддаётся», «один из самых передовых русских ликвидаторов» (Там же. — С. 9). Своё кредо Елпатьевский изложил в статье «Как это случилось?» (сборник «Отчизна», 1919): «... Перед развёртывавшейся революцией Россия встала с малой гражданственностью, без планомерной государственной мысли... с великой неправдой русской жизни... с произволом и насилием»; «Главная причина случившегося лежит не в кадетах, не в социалистических партиях и даже не в большевиках, верящих, что настало время социального переустройства всего мира, а в «народной психологии», ибо «нигде в Западной Европе, нигде запломбированные люди без чувства родины, без национальной чести не принимались бы народом как вожди» (цит. по: Навроцкий В.В. Указ. соч. — С. 69). В последние годы жизни — врач-консультант в Кремлёвской поликлинике, личный врач В.И. Ленина. Политические разногласия не мешали Елпатьевскому выполнять свой долг врача. Младший современник вспоминал о разговоре с «кремлёвским лекарем»: «Но ведь, я доктор, лекарь, и наше разногласие не мешает мне следить за здоровьем Ильича... политика и медицина не совпадают: политика часто требует угнетения и даже смерти. Медицина, напротив, требует хорошего здоровья даже для приговорённого к казни преступника» (Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. — М., 1991. — Т. 2. — С. 275) (Елпатьевский С.Я. Воспоминания за пятьдесят лет. — Уфа, 1984. — С. 5—20; Ленин В.И. Указатель имён // Полн. собр. соч. — М., 1972. — Т. 14. — С. 9—13, 525; Ленин В.И. Указатель имён // Полн. собр. соч. — М., 1973. — Т. 25. — С. 586; Анненков Ю. Дневник моих встреч. — Т. 2. — С. 273—275; Навроцкий В.В. Малоизвестный Елпатьевский (С.Я. Елпатьевский, А.П. Чехов, баронесса Врангель, В.И. Ленин, сёстры Цветаевы и... М.А. Булгаков). — С. 63—69; Его же. С.Я. Елпатьевский: известный и неизвестный. Вместо послесловия // С.Я. Елпатьевский. Крым¬ские очерки. Год 1913-й. (Библиотека альманаха «Крымский альбом». Выпуск четвёртый). — Феодосия, 1998. — С. 116—135; Печаткина Г.А. Автор «Крымских очерков». — С. 103—116).
105. Константин Андреевич Тренёв (1876—1945). Публицист, писатель и драматург. Родился на хуторе Ромашово (с. Бакшеевка) (ныне Волчанского района Харьковской области). В 1903 году окончил Петербургский археологический институт и Духовную академию, в 1921 — агрономический факультет Таврического университета. Печатался с 1898 года. В 1909 году вынужден покинуть Волчанск, поскольку жандармы раскрыли революционный кружок семинаристов, с которыми Тренёв был близок, преподавая в семинарии, и прибыл в Симферополь, где преподавал русский язык, литературу, педагогику, начальный курс философии в женской гимназии В.А. Станишевской, женской гимназии Е.И. Оливер, затем в мужской гимназии М.А. Волошенко. В симферопольской печати публиковались его статьи по вопросам образования. Газета «Южные Ведомости» в 1910 — 1914 годах печатает фельетоны К.А. Тренёва. В Симферополе он закончил пьесу «Отчего порвались струны», опубликованную в Москве в 1910 году, но прошедшую незамеченной. В годы Гражданской войны публиковался в симферопольских газетах: «Крест и Лира» (1918), «Vivat Academia!» (1919), «Южные Ведомости», журнале «Крымский Кооператор» (1920). В период Крымской ССР (1919) руководит школьным отделом наркомпроса. При белых участвует на процессах в защиту коммунистов. Первым крупным его произведением, в котором угадывается крымская действительность, стала повесть «Владыка» (1912). На местном материале написана и пьеса о событиях Гражданской войны «Любовь Яровая» (1926 г.), получившая широкую известность в СССР. Автор трагедии «Пугачёвщина» (1924). В 1932 г. Тренёв переехал в Москву. Сыграл крайне неблаговидную роль в судьбе поэтессы М.И. Цветаевой. Когда в период Великой Отечественной войны та обратилась с просьбой направить её после эвакуации из Москвы не в Елабугу, а в находившийся поблизости Чистополь, где находилась группа поэтов и писателей, Тренёв цинично заявил: «Муж — белогвардеец, сама — белоэмигрантка, а Чистополь и без того переполнен…». Это могло стать последней каплей, подтолкнувшей измученную поэтессу к самоубийству 31 августа 1941 г. Проживая обласканный властью до самой смерти в Москве, Тренёв связей с Крымом не порывал. В 1938—1941 гг. он подолгу жил и работал в Ялте — в Доме Литфонда и СССР и в своем доме, построенном по проекту и под наблюдением его сына В.К. Тренёва, архитектора и писателя. В этом же доме в 1945—1951 гг. жил зять К.А. Тренёва — писатель П.А. Павленко, идеализировавший советскую действительность и воспевающий И.В. Сталина. 15 ноября 1958 г. в здании открыт литературно-мемориальный музей, закрытый в 1989 г., фонды вывезены в 1992 г. в Ялтинский историко-литературный музей. В 1960 году в Симферополе установлен памятник К.А. Тренёву (сквер им. К.А. Тренёва), одна из улиц города с 1955 года носит его имя (Вуль Р.М. Автор «Любови Яровой» // Дегтярёв П.А., Вуль Р.М. У литературной карты Крыма. Литературно-краеведческие очерки. — Симферополь, 1965. — С. 236—243; Ткачёва О.В. История дома-музея К.А. Тренёва и П.А. Павленко и перспективы его существования // VII Дмитриевские чтения. История Южного берега Крыма: факты, документы, коллекции, литературоведение, мемуары. Сборник научных трудов. — Симферополь, 2004. — С. 70—76; Киселёва Н. И снова суд // Крымское время (Симферополь). — 2005. — 12 апреля; Поляков В.Е. Улицами Симферополя. — Симферополь, 2005. — С. 217, 303 и др.).
106. Королёв В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). — С. 14; Его же. Возникновение политических партий в Таврической губернии. — Симферополь, 1993. — С. 25—26.
107. Абрам Борисович Дерман (1880—1952(1953?). Родился в с. Лисичанск Бахмутского уезда Екатеринославской губернии (ныне г. Лисичанск Луганской области), в семье торговца. Учился в горном училище, работал штейгером (горным мастером) на донецких угольных шахтах. В 1904—1905 годах лечился от туберкулёза в Швейцарии, слушал в Париже лекции историка и социолога М.М. Ковалевского. По возвращении жил в Полтаве, сотрудничал в местной газете. В 1914 году поступил в Московский коммерческий институт, в 1916-м — закончил экстерном юридический факультет Московского университета. Писательская карьера Дермана началась публикацией одобренного и отредактированного В.Г. Короленко рассказа «Странный вопрос» в журнале «Русское Богатство» (1903). До революции, помимо рассказов, опубликовал роман «Комета Галлея» и множество литературно-критических статей о творчестве современных ему русских писателей. Был близок к И.А. Бунину, упоминается в его «Окаянных днях». В годы Гражданской войны жил в Симферополе / Балаклаве. Член Совета народных представителей от городских дум (1917—1918), секретарь редакции журнала «Крымский кооператор» (1919—1920). Подвергался преследованиям при П.Н. Врангеле. 1921—1922 годы провёл в Полтаве, в семье Короленко, готовя к изданию собрание его сочинений, затем окончательно обосновался в Москве. В 1941 году вышел роман Дермана «Дело об игумене Парфении», основанный на крымском материале. Основные работы Дермана посвящены творчеству В.Г. Короленко, А.П. Чехова, М.С. Щепкина (Аспиз М. Балаклавский альбом. — М., 2000. — С. 26—30; Её же. Воспоминания уроженки Балаклавы // Москва — Крым. Историко-публицистический альманах. — М., 2002. — Вып. №4. — С. 229—230).
108. Виктор Иванович Бианки (1879—1921). Родился в Феодосии. Брат П.И. Бианки. Окончил математический факультет Киевского университета. Затем — помощник присяжного поверенного, с 1915-го года — присяжный поверенный. Редактор газеты «Народная Воля», меньшевик. Участник революции 1905—1907 годов, высылался. В 1917 году: комиссар Феодосии, председатель Феодосийского совета, феодосийский городской голова (декабрь 1917 года, май — июль 1918 года), руководитель феодосийского комитета РСДРП, редактор «Народной Газеты» (Феодосия). Член Совета народных представителей от городских дум (1917—1918). Придерживался резко антибольшевистских позиций. Арестован, скончался в тюрьме от голода (Картотека ГААРК; Купченко В.П. Кто был кто в Феодосии и Феодосийском уезде, включая гостей полуострова. 1783 — 1-я треть XX в. Опыт биографического справочника (Рукопись); А.З. (Зарубин А.Г. ) Бианки Виктор Иванович //Греки в истории Крыма. — С. 131; и др.).
109. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 149.
110. Владимир Андреевич Могилевский (1879—?). Уроженец Бердянского уезда Таврической губернии. Член РСДРП. По образованию агроном. До Февральской революции находился в эмиграции (Швейцария). Вернулся в Россию в июле 1917 года. В августе избран Керченским городским головой, а также членом Крымского союза РСДРП. Председатель губернского комитета РСДРП. В 1918 году избран Севастопольским городским головой. С мая 1919 года член Севастопольского совета и член Коллегии для управления отделом торговли и промышленности Совета народного хозяйства города. В сентябре 1919 года арестован деникинской контрразведкой за сотрудничество с органами советской власти, осуждён. В 1920 году выехал за границу. Эмигрант. Работал секретарём газеты «Последние Новости» в Париже (Королёв В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть); Именной указатель // Крымский архив (Симферополь). — 2000. — № 6. — С. 401; Алтабаева Е.Б. Смутное время: Севастополь в 1917—1920 гг. Учебное пособие. — С. 239 и др.).
111. Абрам Григорьевич Галлоп (?). Член РСДРП с 1902 года. Меньшевик. Проживал в Германии; с 1904 года вёл партийную работу в России. Участник июньского, 1905 года, восстания в Одессе. Арестован и сослан в Вологодскую губернию. Отбыв ссылку, вошёл в Петербургский городской комитет РСДРП. С 1912 года лечил туберкулёз в Симферополе, где создал профсоюз банковских служащих. «Оборонец». С 1915 года — в Московском военно-промышленном комитете, председатель Всероссийского союза рабочих и служащих. В дни Февральской революции — член Московского совета. В том же, 1917-м, году переехал в Крым, где избирается товарищем головы Симферопольской думы. Кандидат в члены Учредительного собрания по списку РСДРП (об). Член Совета народных представителей от городских дум (1917—1918) (Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 80 и др.).
112. Николай Александрович Борисов (?). В революции — с 1905 года, будучи учащимся Воронежской гимназии. Студентом Московского университета продолжал революционную деятельность (1911—1912), был близок к большевикам. В годы Первой мировой войны служил в армии, где и встретил Февральскую революцию. Избирался товарищем председателя Ревельского совета, членом исполкома Петроградского совета. В 1917 году — товарищ (исполняющий обязанности) комиссара Черноморского флота, сторонник объединённой РСДРП. Кандидат в члены Учредительного собрания по списку РСДРП (об). Член Совета народных представителей от городских дум (1917—1918) (Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 78 и др.).
113. Ещё 26 сентября 1905 года Н.К. Крупская писала в Красноярский комитет РСДРП: «Прочные связи у меньшевиков, главным образом, в еврейской ремесленной среде (Одесса, Крым, Киев, Зап. Край)... ». (РГАСПИ (б. ЦПА ИМЛ). — Ф. 17. — Оп. 1. — Д. 563. — Л. 1 об.).
114. Королёв В.И. Возникновение политических партий в Таврической губернии. — С. 28.
115. Баранченко В.Е. Указ. соч. — С. 71.
116. Южные Ведомости. — 1917. — 29 сентября.
117. Королёв В.И. Возникновение политических партий в Таврической губернии. — С. 29.
118. Савелий Гаврилович Сапронов (1889—1952). Родился в крестьянской семье в Орловской губернии, батрачил, работал на заводах и шахтах Донбасса. В 1905 году призван на Балтийский флот. За революционную деятельность выслан из Петербурга. Работал на Ленских приисках и в Екатеринославе (ныне Днепропетровск). В период Первой мировой войны призван на Черноморский флот, принимал участие в боевых действиях на эсминце «Капитан Сакен». Член РСДРП(б) с 1917 года. Один из организаторов и первый председатель (апрель 1917 года) большевистской организации в Севастополе, член Севастопольского совета, председатель судового комитета эскадренного миноносца, с 16 декабря 1917 года член Военно-революционного комитета. В начале 1918 года командовал отрядами красногвардейцев в Крыму и на Дону. В 1919—1922 годах на партийной работе в Красной Армии и Черноморском флоте. С 1922 по 1942 год на советской и хозяйственной работе. Скончался в Москве (Крестьянников В.В. Сапронов Савелий Гаврилович // Севастополь. Энциклопедический справочник. — С. 442.)
119. Иван Андреевич Назукин (1892—1920). Уроженец с. Титково Соликамского уезда Пермской области. С юных лет работал кузнецом на казённом заводе в Перми. В 1913 году призван на военную службу на Балтийский флот. В годы Первой мировой войны служил на Черноморском флоте. Окончил школу рулевых подводного плавания, служил помощником штурмана подлодки. В марте 1917 года создал в Феодосии группу РСДРП (количеством 6 — 7 человек). В мае того же года вступил в РСДРП(б). Член Севастопольского (культурно-просветительная секция) и председатель Балаклавского совета (декабрь 1917-го — апрель 1918 года), получил известность коммунистическими экспериментами. «Любимец братвы и буйной галёрки» (Воспоминания Суслова. 15 февраля 1930 года // ГААРК. — Ф.П-150. — Оп. 1. — Д. 573. — Л. 11). В 1918 году был арестован германскими оккупантами, отпущен на поруки. На Украине — председатель волостного комитета партии, затем в Москве, откуда направлен на Урал для выздоровления и работы председателем Усольского уездного исполкома. Делегат V съезда советов, вошёл в состав ВЦИКа. В конце 1918 года направлен на подпольную работу в Севастополь. При КССР — председатель Балаклавского РВК, нарком просвещения. После падения КССР через Никополь перебирается в Киев, однако возвращается в Крым. В ноябре 1919 года — секретарь союза металлистов Феодосии. Участвовал в разработке плана вооружённого восстания. Арестован и расстрелян белыми. «Последние его слова перед расстрелом... были: «Не дрейфь, братва, Вас остаются ещё тысячи, и вы докончите начатое нами дело» (там же. — Л. 13). Именем Назукина названы улица в Феодосии и набережная в Балаклаве (Удальцов О.А. Иван Назукин. — М., 1953; Когоношвили К.К. Краткий словарь истории Крыма. — Симферополь, 1995. — С. 192—193; Негодова Е.М. // Севастополь. Энциклопедический справочник. — С. 338—339; и др.).
120. Андрей Иосифович Калич (1892—1946). Родился в Херсонской губернии в крестьянской семье. Работал на Николаевском судостроительном заводе. В годы Первой мировой войны служил в электротехнической роте Севастопольской крепостной артиллерии. Член РСДРП(б) с 1917 года, член Севастопольского городского комитета партии, председатель большевистской фракции в Севастопольском совете. Делегат II Всероссийского съезда советов, участник захвата Зимнего дворца. В годы Гражданской войны воевал в партизанских отрядах на Украине. После окончания военных действий сотрудник народного комиссариата юстиции Украины, генеральной прокуратуры. Умер и похоронен в Киеве (Крестьянников В.В. Калич Андрей Иосифович // Севастополь. Энциклопедический справочник. — С. 130).
121. Иван Калистратович Ржанников (1857—?). Член РСДРП с 1903 года. Рабочий Путиловского завода. В 1914 году переведён в оптико-механическую мастерскую Севастопольского военного порта. Один из создателей в 1917 году большевистской организации в Севастополе, член городского комитета РСДРП(б) (Алтабаева Е.Б. Смутное время: Севастополь в 1917—1920 гг. Учебное пособие. — С. 49).
122. Гавен Ю. Возникновение Крымской организации РСДРП(б) // Революция в Крыму. — Симферополь, 1923. — №2. — С. 8; и др.
123. Цит. по: Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе. — С. 303.
124. Письмо Симферопольской инициативной группы большевиков в ЦК РСДРП(б). 6 августа 1917 года // Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. — Т. I. — С. 39.
125. О нёй см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 160.
126. Юрий Петрович Гавен (Ян Эрнестович Дауман) (1884—1936). Родился в окрестностях Риги, в крестьян¬ской семье. Окончил церковноприходское училище. Поступил в Прибалтийскую учительскую семинарию, из которой в 1902 году был исключён за революционную деятельность. Учитель. Социал-демократ (член Латышской СДРП) с 1902 года. Профессиональный революционер. Активный участник революции 1905—1907 годов (отряды «лесных братьев»). На I (1906) и II (1907) съездах Социал-демократии Латышского края избирался членом ЦК. Делегат V (Лондонского) съезда РСДРП (1907) (под псевдонимом Доннер), где практически по всем вопросам голосовал вместе с большевиками. В 1907 году арестован, с 1909 года — на каторге в Вологодской губернии, с 1914-го — на поселении в Енисейском уезде. Освобождён Февральской революцией. В марте 1917 года избран председателем Минского совета. В сентябре — делегат Всероссийского Демократического совещания. С начала октября 1917 года — в Крыму (направлен ЦК РСДРП(б)). «...Предательская деятельность в Крыму с 1917 по 1924 год»; Антибрестовская оппозиция, опека царской семьи, игнорирование национального вопроса, а затем — блок с националистами, троцкизм; «Пользуясь своими полномочиями, вместе с Островской в 1917 г. в Севастополе проводил линию на мирное взятие власти, через соглашение с эсерами и меньшевиками»; «Во всей своей работе проводил последовательно линию на соглашение и сотрудничество с меньшевиками и эсерами и другими мелкобуржуазными партиями» (ГААРК. — Ф.П-150. — Оп. 1. — Д. 112. — Л. 99—100. Биограф В.Е. Баранченко отмечает «чуткость и тактичность Гавена» в отношениях с левыми социалистами не-большевиками: меньшевиками-интернационалистами и максималистами (Баранченко В.Е. Гавен. — С. 85). Член бюро Таврического губкома РСДРП (б), председатель Севастопольского ревкома (конец 1917-го — начало 1918 года), председатель Крымского ВРК (январь 1918 года), заместитель председателя Таврического ЦИК советов (весна 1918 года), нарком по военно-морским делам Республики Тавриды и др. После её падения — в революционном штабе Кубано-Черноморской республики, затем в Москве. Один из организаторов крымского подполья. В период КССР — председатель Областкома РКП (б), нарком внутренних дел, председатель Совета обороны. Затем — снова в Москве. В 1920-1921 годах — член Крымревкома, в 1921—1923-м — председатель КрымЦИКа, в начале 20-х — председатель комиссии по борьбе с бандитизмом, Крымского ЦК по борьбе с голодом. Отозван из Крыма в 1924 году как сочувствующий троцкистской оппозиции. Серьёзно болел, постоянно лечился. До 1933 года — периодами на госслужбе, хозяйственной работе, затем — на пенсии. Автор мемуаров и исторических трудов. Арестован и расстрелян по обвинению в контрреволюционной троцкистской деятельности и терроризме. Именем Гавена названы улица и переулок в Симферополе и улица в Севастополе (Баранченко В.Е. Указ. соч.; ГААРК. — Ф.Р-633. — Оп. 1. — Д. 7. — Л. 1; Баранченко В.Є. Юрій Петрович Гавен. — Сімферополь, 1972; Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 79. [Есть неточности. — Авт.] и др.).
127. Николай Арсеньевич Пожаров (1895—1925). Родился в с. Золотковое (дер. Золотковая?) Марьинской волости Мологского уезда Ярославской губернии, в крестьянской семье. В 1915 году призван на военную службу. Матрос Балтийского флота. Член РСДРП(б) с 1916 года. Был арестован за антивоенную пропаганду, сидел в тюрьме. Освобождён Февральской революцией. Член исполкома Кронштадтского совета и Центробалта (1917). Участвовал в ликвидации корнилов¬ского движения. В сентябре 1917 года ЦК РСДРП(б) направляет Пожарова в Севастополь. Был избран секретарём Севастопольского комитета РСДРП(б). Председатель исполкома Севастопольского совета, член Военно-революционного комитета и комиссар по охране крепости и города. Член Таврического ЦИК, Военно-морского комиссариата Республики Тавриды, Южного комитета защиты социалистической революции («Совета пяти»). После падения Республики Тавриды перебирается в Москву. Направлен в Ярославль. Председатель губернской ЧК, Ярославского совета, участник подавления эсеровского мятежа (1918). Делегат VI Всероссийского съезда советов. С декабря 1918 года — в Красной Армии. Комиссар оперативного управления штаба Северного, затем — Западного фронта. Председатель Ревтрибунала 16-й армии Западного фронта, начальник морского отдела регистрационного управления полевого штаба Реввоенсовета республики (1919). В качестве политинструктора и агитатора Крымревкома (Мелитополь) ведёт пропагандистскую работу в войсках и среди населения Северной Таврии (1920). С июня 1920-го по май 1921 года — исполняющий обязанности председателя Ревтрибунала 6-й армии. После демобилизации в 1922 году служил в органах ЧК (ГПУ) Москвы и Петрограда, затем — на партийной работе. Скончался от туберкулёза. Похоронен на Александро-Невском кладбище. Именем Пожарова названа улица в Севастополе (Баранченко В.Е. Указ. соч. — С. 154; Максименко М.М., Попов А.Г. Микола Арсенiйович Пожаров. — Сiмферополь, 1974; Сёмин Г.И., Никитина А.С. Посланцы Ленина. Очерки. — Симферополь, 1977. — С. 93—109; Негодова Е.М. Пожаров Николай Арсеньевич // Севастополь. Энциклопедический справочник. — С. 93—109; и др.).
128. Ян Юлианович Тарвацкий (1879—1918). Родился в рабочей семье, в Варшаве. Слесарь-инструментальщик. Социал-демократ с 1898 года. Неоднократно подвергался репрессиям. После 1907 года примыкал к большевикам. С 1915-го по март 1917 года — в сибирской ссылке. По болезни направлен в Крым. Председатель Таврического губернского комитета РСДРП(б) (по март 1918 года), председатель Симферополь¬ского совета, член ЦИК Республики Тавриды (весна 1918 года)). Расстрелян татарскими эскадронцами в числе других руководителей республики. Именем Тарвацкого названа одна из улиц Симферополя (Баранченко В.Е. Ян Тарвацкий // Вопросы истории (Москва). — 1988. — № 12. — С. 99—105 и др.).
129. Станислав Петрович Новосельский (1879—1918). По профессии — столяр, один из зачинателей польского социал-демократического движения. Член Социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы с 1905 года. До октября 1917 года — политэмигрант. В ноябре по решению ВЦИК направлен в Крым. Работал в профсоюзах, парторганах, член ЦИК Республики Тавриды, комиссар внутренних дел. Расстрелян эскадронцами (ГААРК. — П. Справка № 9Б-185 — 2 апреля 1976 года; и др.).
130. «К 23 ноября в губернии было не меньше 1871 члена партии» (Аникеев В.В. Деятельность ЦК РСДРП(б) — РКП(б) в 1917—1918 годах (хроника событий). [Октябрь 1917 — октябрь 1918]. — М., 1974. — С. 521).
131. Гавен Ю. Из истории пролетарской печати в Крыму // Красный Крым (Симферополь). — 1924. — 6 мая.
132. В.А. Кобылянский (1876—1919). Член Польской социалистической партии. После Февральской революции обосновался в Крыму, вступил в партию большевиков. Член редакционной коллегии «Таврической Правды», однако, приняв сторону оппозиции — «левых коммунистов», покинул редакцию. Стал редактором «Ялтинской Коммуны» (Известия ВЦИК (Москва). — 1919. — 26 марта; ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 66. — Л. 105—106; Зарубин В.Г., Зарубин А.Г. Периодические издания Крыма (март 1917 — ноябрь 1920 г.) // Крымский архив (Симферополь). — 2001. — №7. — С. 282—283).
133. Гавен Ю. Из истории пролетарской печати в Крыму.
134. Алексей Васильевич (Фома Матвеевич) Мокроусов (Савин) (1887—1959). Родился в с. Поныри Курской губернии, в крестьянской семье. Батрак, чернорабочий. В 17 лет отправился на заработки в Донбасс. Вспоминал: «Был я тогда тёмный и глупый. Верил в доброго царя и поповские сказки. Пил горькую и любил драться с кем ни попадя, чем заслужил в Макеевке славу первого кулачного бойца и хулигана». Как командир боевой дружины шахтёров Донбасса участвовал в революционных событиях 1905 года. В 1908 году был призван на военную службу. Матрос Балтийского флота. В 1912 году арестован за революционную пропаганду, бежал из-под следствия. География его зарубежных скитаний: Швеция, Дания, Англия, Австралия, Аргентина, Чили, Япония, Китай. С августа 1917 года — матрос Черноморского флота. Анархо-синдикалист. Участник Октябрьского восстания в Петрограде. Делегат II Всероссийского съезда советов. В конце 1917 года формирует Первый черноморский революционный отряд. Активный участник Гражданской войны на территории Крыма и Юга (Дон и др.) страны, командующий 58-й дивизией, организатор «красно-зелёного» движения (Крымская повстанческая армия). Создал в 1921 году первую сельхозкоммуну в Крыму (с. Кара-Кият, ныне п. Битумное Симферопольского горсовета). В числе группы единомышленников обращался в Крымревком (ноябрь 1920 года) с просьбой о легализации анархо-синдикалистов, но получил отказ. Член ВКП (б) с 1928 года. Заведовал Крымским заповедником. Участник испанской войны 1936—1939 годов, советник командующего Арагонским фронтом. Великую Отечественную войну начал рядовым 3-й Крымской дивизии. В 1941—1942 годах возглавлял крымский штаб партизанского движения. В результате внутренних конфликтов был отозван из Крыма, направлен на передовую. С августа 1943 года — в распоряжении командующего Северо-Кавказского фронта, участвовал в Керченской операции. Заканчивает войну в Восточной Европе в звании полковника и в должности замкомандира 32-го стрелкового полка. С 1948 года — директор Крымской ТЭЦ. Организатор экскурсионной работы на полуострове. Именем Мокроусова названы улицы в Симферополе и Севастополе. Ряд правительственных наград. Автор воспоминаний «В горах Крыма. Записки о краснопартизанском движении в врангелевском тылу» (Симферополь, 1940). Похоронен на воинском кладбище в Симферополе (Любчиков М., Болгари П. Моряки-черноморцы в борьбе за Советскую власть на юге страны (1917—1920 гг.) // Борьба большевиков за власть Советов в Крыму. — Симферополь, 1957. — С. 119; Баранченко В.Е. Гавен. — С. 152—153; П`ятков Г.І. Олексій Васильович Мокроусов. — Сімферополь, 1971; Широков В.А., Широков О.В. Симферополь: Улицы рассказывают. — Симферополь, 1983. — С. 117—118; Великий Октябрь и гражданская война на Украине. Энциклопедический словарь. — К., 1987. — С. 344; Поляков В. Мокроусов: правда и вымысел // Республика Крым (Симферополь). — 1997. — 18 июля; и др.).
135. Цит. по: Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе. — С. 311.
136. Даниил Самойлович Даниэль (Бен-Самуэли) Пасманик (1869—1930). Родился в г. Гадяч Полтавской губернии. Сын меламеда (учителя в хедере). С конца 80-х годов XIX века — в эмиграции, приват-доцент Женевского университета. В 1892 году в Берне получил диплом врача, семь лет проработал в Болгарии, публиковал работы, посвящённые медицинским проблемам. С 1906 года — в Петербурге, занимался научно-публицистической деятельностью, затем — снова в Женеве. Литератор, издатель, член ЦК Всероссийского сионистского союза, член кадетской партии (с марта 1917 года). Основатель и активный сотрудник журнала ВСО «Еврейская Жизнь» (новое название: «Рассвет»). С августа 1914 года на фронте (в связи с началом войны не без трудностей добрался из Женевы в Россию, куда его звал ясно осознаваемый патриотический долг), служил в полевых госпиталях. В феврале 1917 года его, серьёзно больного, отправляют на лечение в Ялту. После курса лечения — врач при Ялтинском санатории земского союза. Своё пребывание на полуострове Пасманик отразил в мемуарах «Революционные годы в Крыму» (Париж, 1926). С конца июня 1917 года — редактор партийной газеты «Ялтинский Голос», с конца октября — органа губернской организации КД, «Таврический Голос». Кандидат в депутаты Учредительного собрания по списку КД. С января 1918 года скрывается в глухой татарской деревушке. Организаторы массовых убийств начала года числят его среди первостепенных противников. После падения Республики Тавриды Пасманик возобновляет свою журналистскую и редакторскую деятельность. В июне 1918 года участвует в работе кадетского съезда в Киеве. Бескомпромиссный противник любого национализма, сторонник единой демократической России, где «все народы получат возможность свободно развивать своё национальное творчество, в которой всякий сможет верить согласно своей совести, говорить и мыслить на своём языке, жить согласно своему национальному укладу». Такая новая Россия нужна «не только русскому народу, не только всем народностям, населяющим её, но и человечеству... » (Единая Россия // Ялтинский Голос. — 1918. — 17 ноября). Активист Белого движения. Занимался вербовкой офицеров в Добровольческую армию и всецело её поддерживал. С 3 апреля 1919-го года — эмигрант. Обосновался в Париже, где стал одним из учредителей Союза русских писателей и журналистов. Был избран почётным членом Общества русских врачей им. Мечникова. Принимал деятельное участие в редактировании газеты В.Л. Бурцева «Общее Дело», где почти в каждом номере в рубрике «Из редакционного блокнота» появляются его статьи; редактор журнала «Дневник контрреволюционера» (вышло два номера). Автор многих книг и статей. Выпустил на русском языке книги: «Странствующий Израиль. Психология еврейства в рассеянии» (1910), «Судьбы еврейского народа. Проблемы еврейской общественности» (1917), «Русская революция и еврейство» (Большевизм и иудаизм)» (1923), на французском — «Что такое иудаизм?» (1930). Написал разделы в «Еврейском мире» и «Еврейской энциклопедии». В 1923 году совместно с И.М. Бикерманом, Г.А. Ландау, И.О. Левиным, Д.О. Линским, В.С. Менделем Пасманик создаёт «Отечественное объединение русских евреев за границей», опубликовавшее обращение «К евреям всех стран!» и выпустившее сборник «Россия и евреи» (Берлин, 1924), где помещена его статья «Чего же мы добиваемся?». А.И. Солженицын писал об этом издании: «В истории русско-еврейских отношений я не знаю ничего подобного... сборнику «Россия и евреи». Он оказался разителен в своё время для евреев в эмиграции (и был ими не принят. — Авт.)» (Солженицын А.И. Двести лет вместе. — М., 2002. — Часть II. Исследования новейшей русской истории — С. 186). Пасманик писал в своей статье: «Судьбы русского еврейства неразрывно связаны с судьбой России; надо спасать Россию, если мы хотим спасти еврейство... евреи должны бороться с растлителями великой страны плечо о плечо со всеми антибольшевиками; совместная дружная борьба с общим врагом оздоровит атмосферу и значительно ослабит разлившийся широкой волной антисемитизм; только спасая Россию, можно будет предотвратить еврейскую катастрофу» (цит. по: Там же.). Подорванное здоровье вынуждает Пасманика переехать в Ниццу. Скончался от туберкулёза в Париже, похоронен на кладбище Пантэн. Из некролога, написанного коллегой Пасманика по «Общему Делу» журналистом А. Яблоновским: «Россию он любил, как мечту, как любит еврей обетованную землю. И безмерное несчастье нашей родины, как тёмным, отравленным вином, наполняло эту светлую душу. Бескорыстный, до невменяемости, до нелепости добрый и честный, как Дон Кихот, Пасманик мог думать, мог говорить и писать только о России и только для России» (цит. по: Васильев К.К. Доктор Даниил Самойлович Пасманик и его воспоминания «Революционные годы в Крыму» // И.С. Шмелёв в контексте славянской культуры. VIII Крымские Международные Шмелёвские чтения. Сборник материалов научной конференции. — Алушта, 2000. — С. 199) (Пасманик Д.С. Революционные годы в Крыму. — Париж, 1926; Васильев К.К. Доктор Даниил Самойлович Пасманик и его воспоминания «Революционные годы в Крыму». — С. 197—202; Солженицын А.И. Двести лет вместе. Часть II. — С. 173, 180—189; Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 83 и др.).
137. См.: Винавер М. Наше правительство. (Крымские воспоминания 1918—1919 гг.). — Париж, 1928. — С. 65—66; Серков А.И. Крым (Нейман) Соломон Самойлович (Самуилович) (так в тексте. — Авт.) // Русское масонство. 1731—2000 гг. Энциклопедический словарь. — С. 439, 1190, 1212 [имеются неточности]; Зарубин В.Г. Соломон Крым и второе Крымское краевое правительство // Историческое наследие Крыма (Симферополь). — 2005. — №10. — С. 97—108; Кизилов М.Б. Караим Соломон Крым: жизнь и судьба // Там же. 2005. — №10. — С. 86—96.
138. Владимир Карлович Винберг (1839—1922). Шлиссельбургский дворянин. Из финляндских шведов, мать — балтийская немка. Лютеранин. Окончил Петербургский кадетский корпус и Корпус лесничих (впоследствии Лесной институт). Назначен лесничим в Ялту, где после женитьбы на местной помещице вышел в отставку. Мировой судья в Ялте, гласный ялтинского земства, четыре трёхлетних срока председатель Таврической земской управы. После выступления в Таврическом земском собрании в 1887 году с проектом обращения к Александру III по поводу необходимости введения в России конституционного правления арестован и выслан из Крыма под гласный надзор полиции. В 1893 году вернулся на полуостров, занимается виноградарством в своём имении «Саяни» в районе Биюк-Ламбата (ныне с. Малый Маяк Алуштинского горсовета), пишет фундаментальное руководство по виноградарству и виноделию. В 1903 году избран председателем Ялтинской земской управы. Прогрессист. Депутат IV Государственной думы. Скончался в своём имении (Попова Л.Н. Старый альбом. К 100-летию преобразования Алушты в город. — Симферополь, 2002. — Часть первая. — С. 125—129 и др.).
139. Королёв В.И. Возникновение политических партий в Таврической губернии. — С. 21; Его же. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 64.
140. Купченко В.П. 1917 // Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. Ч. 2. 1917—1932 гг. (Рукопись).
141. П.Б. Печальное недоразумение //Южные Ведомости. — 1917. — 17 ноября.
142. Зарубин В.Г. Межнациональные отношения, национальные партии и организации в Крыму (начало XX в. — 1921 г.) // Историческое наследие Крыма (Симферополь). — 2003. — № 1. — С. 56.
143. Королёв В.И. Возникновение политических партий в Таврической губернии. — С. 33.
144. Громов С.Е. К вопросу о деятельности ряда национальных партий и организаций в Крыму в период гражданской войны // Учёные записки Симферопольского государственного университета. — Симферополь, 1998. — № 6 (45). — С. 61.
145. Константин Павлович Величко (1895(4)—?). Родился в дер. Малковка Прилукского уезда Полтавской губернии. Из крестьян. Работал в потребительском обществе. Образование получил «собственным трудом, уже будучи взрослым». С 1916 года — в армии. Начинал рядовым, окончил юнкерское пехотное училище. Февральскую революцию встретил в Саратове (прапорщик запасного полка). Избран членом полкового комитета и Саратовского совета солдатских и офицерских депутатов. В конце мая 1917 года — делегат Всеукраинского войскового съезда, где был избран членом Всеукраинского Совета военных депутатов и кооптирован в Украинскую Центральную раду как украинский эсер. Присутствовал на Демократическом совещании в Москве. С августа 1917 года — в Севастополе, глава Украинского войскового союза, член городского комитета партии украинских эсеров, глава партийной фракции в Севастопольском совете. Выдвигался кандидатом в члены Учредительного собрания. С конца 1917 года — комиссар Центральной рады при штабе Кавказского фронта. В чине подпоручика воевал в Добровольческой армии. Дальнейшая судьба Величко авторам неизвестна (Королёв В.И. Политиче¬ские партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 78—79; Крестьянников В.В. Величко Константин Павлович // Севастополь. Энциклопедический справочник. — С. 108).
146. Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 72—73.
147. Там же. — С. 73—74.
148. Авторами по данной проблематике опубликованы, в частности, следующие работы: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917 — начале 1918 г. // История и археология Юго-Западного Крыма. — Симферополь, 1993. — С. 202—212; Их же. Крымскотатарское на¬циональное движение в 1917 — 1920 гг. // Новый Град. — Симферополь, 1993. — С. 202—212; Их же. Крымскотатарское национальное движение в 1917 — 1920 гг. // Крымский контекст (Симферополь) // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. — Симферополь, 1996. — Вып. V. — С. 235—241; Их же. Крымскотатарское национальное движение (июнь 1918 — ноябрь 1920) // Проблемы межнациональных отношений в Крыму в XX столетии (Материалы республиканской научно-практической конференции). — Симферополь, 26 мая 1995 г. — №2. — С. 64—76; Зарубин В.Г., Зарубин А.Г. Из истории крымскотатарского национального движения Симферополь, 1996. — Выпуск первый. — С. 20—22; Зарубин В.Г. Межнациональные отношения и национальная политика государственных образований в Крыму // Исторический опыт межнационального и межконфессионального согласия в Крыму. Сборник научных трудов. — Симферополь, 1999. — С. 61—72; Зарубин В.Г. Межнациональные отношения, национальные партии и организации в Крыму (начало XX в. — 1921 г.) // Историческое наследие Крыма (Симферополь). — 2003. — №1. — C. 53—83 [Один из сюжетов]); и др.
149. Елагин В. Националистические иллюзии крымских татар в революционные годы // Забвению не подлежит (Из истории крымскотатарской государственности и Крыма). — Казань, 1992. — С. 75.
150. Бочагов А.К. Милли Фирка. Национальная контрреволюция в Крыму. Очерк. — Симферополь, 1930. — С. 13, 28—29.
151. Цит. по: Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. [Документы] // Вопросы развития Крыма (научно-практический дискуссионно-аналитический сборник). — Симферополь, 1996. — Выпуск 3. — С. 2 (Политическая программа татарской демократии // Голос Татар (Симферополь). — 1917. — 22 июля).
152. См.: Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 71.
153. См. о нём: Гарчев П.И., Зарубин А.Г., Коваль В.Ю. Челебиев Челеби // Политические деятели России. 1917. Биографический словарь. — С. 345—346; Зарубин А.Г. «... Курултай имеет в виду не одних лишь татар... » К биографии Ч. Челебиева // Клио. Журнал для учёных (СПб). — 1999. — № 1(7). — С. 293—301; Къандым Юнус. Куреш мейданыны от басмаз… [Не зарастёт травою поле боя…]. Биринджи китап [Книга первая]. — Симферополь, 2002; Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 155—156).
154. Бочагов А.К. Указ. соч. — С. 38.
155. Сеитбекиров Э. Священная борьба крымских татар (к 80-летию I Курултая). IV. Да здравствует федеративная демократическая республика! // Голос Крыма (Симферополь). — 1997. — 21 ноября.
156. Там же. Данные взяты у М.Ф. Бунегина (Указ. соч.— С. 46). «Основные разногласия между миллифирковцами (о Милли-фирка см. ниже. — Авт.) и наиболее контрреволюционной частью духовенства и буржуазии возникали как раз по вопросу о доходах от вакуфов. Молодое национальное правительство нуждалось в средствах. Вакуфы были единственным серьёзным источником этих средств, по крайней мере, на первое время». Полученная Муисполкомом вакуфная земля не была безвозмездно передана неимущим крестьянам, а сдавалась в аренду. Так у него в руках оказались 800 тыс. рублей (Бочагов А.К. Указ. соч. — С. 93, 38).
157. Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 4.
158. Елагин В. Указ. Соч. — С. 77.
159. Бунегин М.Ф. Указ. Соч. — С. 46.
160. По данным В.И. Королёва (Политические партии Украины и Крыма. История и современность). — С. 71.
161. «Комитет этот быстро захватил руководство всей жизнью местных татар» (Обзор мусульманского движения по 1-е октября 1920 года // «Изыскать пути к парализованию... ». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымско-татарском движении (1920 — 1923) (публикация и комментарии А.В. Ефимова и Р.Н. Белоглазова) // Москва — Крым. Историко-публицистический альманах. — М., 2002. — Вып. № 4. — С. 14).
162. Там же.
163. ГААРК. — Ф.П-150. — Оп. 1. — Д. 67. — Л. 116—117. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 3—4).
164. О нём см.: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 156.
165. Бо(а)данинский Али Абдирафимович (1866 (65?)—1920). Родился в дер. Бо(а)даны(а) Симферопольского уезда (ныне с. Перово Симферопольского района), в многодетной семье. Из крестьян-ногайцев. Отец — известный народный учитель, один из первых популяризаторов и преподавателей русского языка, составитель первого русско-татарского букваря (1860); работал в разных городах и местностях Крыма. Начальное образование Боданинский получил у отца; закончил Симферопольское народное татарское училище (1877—1884); с 1885-го (1886?) года работал учителем в Армянском Базаре, где приобщился к антиправительственной деятельности. По окончании семинарии устроился конторщиком в редакции газеты «Терджиман», возглавив кружок радикально настроенной татарской молодёжи «Уриет Северлер» («Вольнодумцы»); в конце концов, после поступивших в полицию от старшего поколения доносов и жалоб, был изгнан из Бахчисарая. С 1891-го года — конторщик в имении крупного помещика графа Мордвинова. За пропагандистскую работу среди местного населения Мордвинов увольняет Боданинского. С 1893 года Боданинский проживает в Симферополе. Служил писцом в Управлении государственных имуществ Таврической и Екатеринославской губерний, управляющим делами отделения «Лесничество». Активно помогал крестьянам в составлении и подаче жалоб и прошений. Перевёл на крымскотатарский язык «Тараса Бульбу» Н.В. Гоголя, а также несколько брошюр по медицине, подготовил к изданию русско-татарский словарь, приобрёл богатую библиотеку. Участник российской революции 1905 — 1907 годов. «В 1905 году в Симферополе на Феодосийском мосту во время октябрьских черносотенных манифестаций бросил в черносотенцев бомбу, которая взорвалась и ранила многих из них», после чего, вместе с соратником С. М. Меметовым скрылся в толпе (ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 157. — Л. 46). В 1906 году Боданинский сблизился с кругом Ширинского-Медиева. В 1917-м: секретарь Мусисполкома, редактор газеты «Голос Татар»; в 1917 — 1918-м — член Курултая, на его левом фланге. Был арестован немецкими оккупантами, освобождён после предъявленного ему требования не вести революционную деятельность; ушёл в подполье. С ноября 1918 года — один из организаторов (совместно с С.М. Меметовым, И. Арабским, С.И. Идрисовым) первой коммунистической ячейки. Далее (1919—1920): управделами Крымской ССР, один из редакторов газеты «Енъи-Дунья» («Новый Мир»), секретарь татарской секции, после падения КССР организовывал в Одессе красные отряды для наступления на Перекоп, при Я.А. Слащёве организовал подпольную типографию, доставлял оружие рабочим симферопольского завода А. Анатра; работал в ЧК, ревтрибунале, армейском штабе. В начале июня 1920 года, как боец Коммунистического отряда (в возрасте 57 лет), принимал участие в сражениях под Мелитополем, где был высажен десант слащёвского корпуса. В одном из боёв (под хутором Горелое), был зарублен белоказаками (ГААРК. — Ф.П-150. — Оп. 1. — Д. 148. — Л. 29; Д. 157. — Л. 46—46 об., 109—110; Революция в Крыму. — Симферополь, 1928. — № 8. — С. 100—103; Рамазано в У. Просветитель, демократ, коммунист // Памяти павших за Советский Крым. 1918—1920. Сборник статей и воспоминаний. [Симферополь], 1940. — С. 179—185; Черкезова Э. О славном роде Боданинских // Голос Крыма (Симферополь). — 2003. — 9 мая).
Селим Мемет Меметов (1887—?). Из семьи учителя. Был мелким торговцем фруктами. Окончил 9-летнюю татарскую духовную семинарию. Участник российской революции 1905-1907 годов; член РСДРП в 1905—1907 годах, октябре 1917-го — январе 1918 года. В ноябре 1917-го вошёл в общегубернский орган — Совет народных представителей. Один из инициаторов неудавшейся попытки создать в начале 1918 года Крымскотатарскую социалистическую партию трудящихся. Член РКП (б) с ноября 1918 года. При добровольцах — в подполье, член мусульманского бюро Областкома. В правительстве КССР (1919) — нарком иностранных дел. Первая половина 20-х годов: член Крымревкома; полномочный представитель РСФСР в Турции; член правления, заместитель председателя правления и председатель Крымсоюза; работал во Внешторге и Крымсельсоюзе. «...Отличается хитростью коммерческой и политической, недостатком политической честности... не очень образован, примитивен. Татары не доверяют ему совершенно» (О происхождении и развитии национально-освободительного движения татар в Крыму. [1922 — 1923] //«Изыскать пути к парализованию... ». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымскотатарском движении (1920—1923). — С. 158) (Эта справка была подготовлена сотрудниками ГПУ как «Исторический доклад о происхождении и развитии национально-освободительного движения татар в Крыму». Заверена подписями (машинопись) председателя Крымского политического управления [С.Ф.] Реденса, начальника СОЧ Кореженко, начальника СО Розенфельда, делопроизводителей. Хранилась в виде машинописного текста в архивах КГБ (СБУ) и была снабжена грифом «Копия с копии (сов. секретно)»). Совершенно иное мнение высказывал Ю.П. Гавен, который, несмотря на свою первоначальную чуждость Крыму, стал его патриотом и весьма доброжелательно относился к татарскому населению; «... Тов. Меметов является одним из самых сильных татарских работников. Его знают не только в Крыму, но и в Турции, где он на Съезде турецкой коммунистической партии был избран в центральный комитет» (VI Крымская партконференция, март 1922 года) (ГААРК. — Ф. П-1. — Оп. 1. — Д. 115. — С. 213). «...Местная татарская пресса, руководимая лицами, близко стоящими к курултайскому движению и к кружкам панисламистов, усиленно вела пропаганду. Характерной в этом отношении является статья, помещённая в № 29 от 9 сего мая (1920 года. — Авт.) издающейся в Симферополе газеты «Крым Мусульманлары» под заголовком «Мусульманский мир», автор которой (он же и редактор газеты) Сеит (так в тексте. — Авт.) Мемет Меметов проводил мысль о необходимости объединения мусульман, указывая на то, что случившийся в России государственный переворот даёт возможность 35-и миллионам мусульман, живущим в России, выйти на арену политической жизни с своим правительством и войском, рекомендуя приложить все усилия к объединению вокруг Турции для образования великого и сильного ислама» (Обзор мусульманского движения по 1-е октября 1920 года. С. 143—144). Во времена борьбы в крымской парторганизации «левых» и «правых» был то на одной, то на другой стороне. На пленуме ОК в апреле 1925 года Меметов выступил с резким заявлением: «Областной Комитет перманентно в своей работе «вёл борьбу» за линию, а на практическую работу обращал очень мало внимания. Где бы ни были собрания, конференции и проч., везде ОК искал какое-то искривление линии, вытаскивал наличие оппозиционных настроений и проч. Надо эту ошибку осознать сейчас и в дальнейшем исправить» (ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 112. — Л. 112). С 1928 года подвергается репрессиям. Вы¬слан из Крыма (ГААРК. — Ф.П-1. — Оп. 2. — Д. 2663; В ЦКК ВКП (б). Заявление от члена ВКП (б) Османа Дерен-Айерлы. — Л. 125, 126, 127; и др.).
Сулейман Измайлович Идрисов (1878—?). Родился в дер. Мамак (ныне с. Строгоновка) Симферопольского уезда. Из семьи батрака. «Крым знаю, как господь Бог». В 1900 году закончил учительскую семинарию, по 1906-й преподавал. В революционном движении (агитация среди крестьян) — с 1904 года. В 1905-м — эсер, в 1906—1907-м — максималист, вёл агитационную деятельность среди крестьян. Привлекался к суду за участие в аграрных беспорядках (сентябрь 1906-го), бежал. С 1906 года — вольнослушатель Петербург¬ского университета, затем — на педагогических курсах П.Ф. Лесгафта («Как раз в это время читал молодой талантливый профессор Е. Тарле о французской революции. Аудитория не вмещала в себя слушателей, входили туда с бою» (ГААРК. — Ф. П-1. — Оп. 2. — Д. 1624. — Л. 12); закончил три курса Петербургского психоневрологического института. С начала мировой войны — на фронте, рядовой. За антивоенную пропаганду Идрисову грозил суд, поэтому в апреле 1916 года он дезертировал, скрывался. Член Курултая. В середине января 1918 года вместе с М. Ареланом, С.М. Меметовым и др. создал полуэфемерную Крымскую социалистическую партию трудящихся, с весьма пёстрым составом, без программы, устава и плана работы, но со своей газетой — «Ишчи Хали» (Абдуллаев С.А. (М.) О рабочем движении татар в Крыму, в частности в гор. Симферополе. 1917—1919. Очерки. — Л. 55—56). В правительстве Республики Тавриды — товарищ комиссара по внешним и национальным делам. С октября 1918 года — на подпольной работе. Член РКП (б) с октября 1918 года. Наркомзем в Совете народных комиссаров КССР (1919). Бывал в Турции, устанавливая контакты с младотурецким движением. В 1920 году — управделами отдела народов Востока при ЦК РКП (б), в 1920—1921-м — член Крымревкома, заведующий Крымземотделом. В последующем — на хозяйственной работе (управляющий госконзаводом Карасубазарского района, 1924; заведующий госконзаводами Крымской АССР, с 1925 года). Заключение парткомиссии, 1931: «От парт[ийной] жизни оторван. К рабочим проявляет грубость, невнимательность. За грубость к рабочим, отрыв от парт[ийной] жизни и сочувствие Вели Ибраимову Проверочная Комиссия вынесла строгий приговор с предупреждением. Необходимо с работы снять» (Там же. — Л. 15). Исключён из ВКП (б) во время чистки 1934 года. Репрессирован (ГААРК. — Ф. П-1. — Оп. 2. — Д. 1624; и др.).
Яков Александрович Слащёв (Слащов) (Крымский) (1885—1929). Родился в Петербурге, в семье военного. Закончил реальное училище, Павловское военное училище (1905; выпущен подпоручиком лейб-гвардии), Императорскую Николаевскую военную академию (1911). С 1912 года преподавал тактику в Пажеском корпусе. Участник Первой мировой войны (с 1915 года), удостоен всех боевых наград. В декабре 1917-го ушёл с военной службы («по ранениям» и собственному желанию) в чине полковника. С апреля 1919 года — генерал-майор. Активный участник Белого движения с его начальной стадии (в январе 1918 года вступил в Добровольческую армию), действовал против красных, петлюровцев, махновцев. Командуя 3-м армейским (Крымским) корпусом и войсками Таврии и Крыма сумел с конца декабря 1919-го — по март 1920 года отстоять полуостров от вторжения численно превосходящих сил красных. «Успех действий Слащёва в этот период в значительной степени определялся его полной независимостью от какой-либо высшей инстанции и самостоятельностью в принятии решений... » (Кручинин А.С. Генерал Я.А. Слащёв-Крымский — герой белого движения. (К 110-летию со дня рождения) // Революция и Гражданская война 1917—1920 годов: новое осмысление. — С. 65). «Моя мечта, — говаривал Слащёв, — стать вторым Махно» (цит. по: Кавтарадзе А.Г. Предисловие // Слащов-Крымский Я.А. Белый Крым. 1920 г. Мемуары и документы. — М., 1990. — С. 30). Главнокомандующий ВСЮР испытывал к Слащёву двойственные чувства, сменивший его П.Н. Врангель — антипатию. В мае — июне 1920 года Слащёв провел удачную десантную операцию у с. Кирилловки (побережье Азовского моря) и развернул наступление в Северной Таврии, однако в июле под Каховкой белые были разбиты. Отличался чрезвычайной жёсткостью тыловой политики. Кумир определённых кругов крымской общественности, почётный гражданин (наряду с великим князем Николаем Николаевичем) г. Ялта. С августа 1920 года — генерал-лейтенант в отставке; в этом же месяце удостоен Главнокомандующим П.Н. Врангелем почётного титула «Слащёв-Крым¬ский». Автор мемуаров «Крым в 1920 г. Отрывки из воспоминаний» (1924), военных трудов. Лишён мундира за резкую критику Врангеля и его действий в книге «Требую суда общества и гласности. (Оборона и сдача Крыма). Мемуары и документы» (1921). Эмигрант. В 1921 году амнистирован, вернулся из Константинополя в Россию. Преподаватель Высшей тактической стрелковой школы командного состава Красной Армии. Убит 11 января 1929 года неким Колленбергом, заявившим, что это — месть за казнённого в Крыму брата. Для некоторых историков (А.Г. Кавтарадзе) версия личной мести «не представляется достоверной». Храбрец и честолюбец с авантюрными задатками. Прототип Хлудова в пьесе М.А. Булгакова «Бег». «Из всех странных фигур, которые привела на поверхность травма гражданской войны, ни одна не была страннее генерала Слащёва» (американский историк П. Кинез (цит. по: Росс Н.Г. Врангель в Крыму. — Франкфурт-на-Майне, 1982. — С. 38). «Это был ещё совсем молодой генерал, человек позы, неглубокий, с большим честолюбием и густым налётом авантюризма, Но за всем тем он обладал несомненными военными способностями, порывом, инициативой и решимостью» (Деникин А.И. Поход на Москву. (Очерки русской смуты). — К., 1990. — С. 236). (Слащов-Крымский Я.А. Белый Крым. 1920 г. Мемуары и документы. — М., 1990; Кавтарадзе А.Г. Предисловие; Кручинин А.С. Генерал А.Я. Слащёв — герой белого движения. (К 110-летию со дня рождения)).
166. Халил Селямет Чапчакчи (Селямет-оглу) (1889—?). Родился в дер. Аутка Ялтинского уезда (ныне в черте Ялты). После окончания симферопольской гимназии М.А. Волошенко (1912) поступил на медицинский факультет Новороссийского университета. В 1917 году: член Мусисполкома и Курултая. Активист Милли-Фирка. Преследовался белыми. В 1919-м и с конца 1920 года сотрудничал с коммунистической властью. Член КрымЦИКа, нарком здравоохранения Крымской АССР (с 1921 года). В 1928 году арестован, обвинялся по делу «Контрреволюционной националистической партии Милли-Фирка». Приговорён к расстрелу. В январе 1931 года смертная казнь была заменена десятью годами лагерей. Дальнейшая судьба авторам неизвестна (Сеитбекиров Э. Чапчакчи Халил Селяметович // Деятели крымскотатарской культуры (1921—1944 гг.). Биобиблиографический словарь. — Симферополь, 1999. — С. 197—198; «Изыскать пути к парализованию... ». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымскотатар¬ском движении (1920—1923). — С. 163 и др.).
167. -ский. Из дневника татарина. В том же ключе звучит «Письмо в редакцию» под рубрикой «Среди татар»: «... Так называемая «программа татарской партии», составленная из клочков социалистических программ, представляет общую социалистическую платформу, общие положения, общие принципы и в ней столько же татарского, сколько и китайского.
Надо стать на реальную почву современной крымскотатарской действительности» (Южные Ведомости (Симферополь). — 1917. — 6 июля).
Собственно, в аналогичных прегрешениях можно было обвинить и Временное правительство, ведя речь о российской действительности.
168. Боданинский А. Ответ г. — скому. (Письмо в редакцию) // Южные Ведомости (Симферополь). — 1917. — 15 июля (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 15—16).
169. См. о нём: Гарчев П.И., Зарубин А.Г., Коваль В.Ю. Сейдамет Джафер // Политические деятели России. 1917. Биографический словарь. — С. 288—289; Червонная С. Когда эшелоны с депортированными народами шли на восток... // Ас-Алан (Москва). — 2003. — №1(10). — С. 542—582; Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 155; Зарубин В.Г., Зарубина А.А. Джафер Сейдамет. Штрихи к портрету // Историческое наследие Крыма (Симферополь). — 2006. — №12—13. — С. 44—57).
170. Сеит-Джелиль Усеин-оглу Хаттат (ов) (1873(1874?)—1938). Родился в Бахчисарае. В 1894 году окончил учительскую семинарию в Симферополе. С 1905 года — в национальном движении, примыкал к радикальной группе Ширинского-Медиева и ПСР. Выдвигал свою кандидатуру на должность городского головы Бахчисарая, но проиграл И. Гаспринскому. В 1906—1914 годах — секретарь Бахчисарайской городской управы; с 1910-го — управляющий Бахчисарайского общества взаимного кредита. Председатель съезда мусульман Крыма (25 мая 1917 года), член Мусисполкома. Был в числе 25 крымских делегатов на Всероссийском мусульманском съезде в начале мая. До лета 1920 года возглавлял Милли-Фирка. С 20 сентября по конец ноября — городской голова Бахчисарая. Член Курултая, в Национальном правительстве — «директор» финансов и вакуфов (с декабря). После падения Республики Тавриды вошёл в Татарский парламент (апрель 1918 года). При первом Крымском краевом правительстве вместе с Дж. Аблаевым посещал Турцию, имел аудиенцию с султаном, высказал ряд пожеланий парламента (включая возможную отправку турецких специалистов в Крым для работы на ответственных должностях в парламенте) (июль). При втором Краевом правительстве — сторонник бойкота мобилизации татар в Добровольческую армию. В феврале 1919 года был арестован, но под давлением национальной общественности вскоре освобождён. При КССР служил в советских учреждениях. В августе 1919 года Национальное правительство, в котором С.-Дж. Хаттат занимал должность «директора» общих дел и внешних сношений, было разогнано белой администрацией. После установления коммунистической власти избирался кандидатом в члены КрымЦИКа (на Всекрымском учредительном съезде советов в ноябре 1921 года), один из руководителей кооператива «Ширкет». Во время борьбы молодых «левых», склонных к демагогии и вечному поиску «врагов», и более умудрённых жизнью, деловых «правых», близких национализму, которая раздирала крымскую организацию РКП(б)/ВКП(б) в середине 20-х годов, занял сторону последних. После процесса братьев Муслюмовых и В. Ибраимова, принадлежавшего к «правым» (1926, 1928), дошла очередь и до «миллифирковцев». В 1928 году Хаттат был арестован, затем приговорён к расстрелу и два года ждал исполнения приговора. В январе 1931 года Коллегия ОГПУ заменила ему высшую меру десятью годами заключения. Первый срок отбывал в Соловках. В июле 1936 года был освобождён, проживал на ст. Сокологорная близ Мелитополя, где устроился буфетчиком. В июле 1937 года арестован вновь. В апреле 1938 года Хаттату было предъявлено обвинительное заключение. Он признал себя виновным. Приговор закрытого судебного заседания выездной коллегии Верховного суда СССР 17 апреля гласил: «Предварительным и судебным следствием установлено, что подсудимый Хаттат являлся активным участником антисоветской националистической пантюркистской шпионско-террористической организации, ставившей своей целью насильственное свержение Советской власти, отторжение Крыма от СССР и установление буржуазно-националистического фашистского строя. {…} По прибытии из Турции (в 1918 году. — Авт.) обратно в Крым Хаттат по заданию турецкой разведки развернул широкую контрреволюционную пропаганду среди татарского населения... {…} После освобождения из лагерей Хаттат развернул в г. Мелитополе контрреволюционную националистическую работу, куда стянул своих единомышленников миллифирковцев, через которых поддерживал связь с контрреволюционными организациями в Крыму. {...}... Военная Коллегия Верховного суда СССР приговорила Хаттата С.-Д. к высшей мере уголовного наказания — расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества» (Сеитбекиров Э. Трагическая судьба ученика и последователя Исмаила Гаспринского — Сеит-Джелиля Хаттата // Голос Крыма. — 2002. — 21 июня). Казнён в Симферополе. (Урсу Д. Хаттатов Сеит-Джелиль // Деятели крымскотатарской культуры (1921—1944 гг.). Биобиблиографический словарь. — С. 21—24; Сеитбекиров Э. Трагическая судьба ученика и последователя Исмаила Гаспринского — Сеит-Джелиля Хаттата; «Изыскать пути к парализованию... ». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымскотатарском движении (1920—1923). — С. 163; и др.).
Вели Ибраимов (1888—1928). Родился в Бахчисарайском уезде. Из крестьян. Систематического образования не получил. Работал грузчиком, кофейщиком, типографским рабочим, в 1917 году — владелец небольшой типографии. Сотрудничал в газетах «Терджиман» и «Ватан Хадими». В национальном движении (левое крыло) — с 1917 года. Член Курултая. В 30-х годах имя В. Ибраимова связывали с участием в крымскотатарском восстании и расстреле группы руководителей Республики Тавриды (апрель 1918 года). Член РКП(б) с осени 1918 года. Дважды выезжал в Турцию (1918, 1921); участник Гражданской войны — начальник разведки Кавказского фронта (подавление антибольшевистских выступлений чеченцев и ингушей). С ноября 1921 года — член Крымского областкома РКП(б) (татарская секция). В 1921—1922 годах — председатель тройки по борьбе с бандитизмом. Отвергая брутальные методы центра, использовал для стабилизации обстановки знание крымских условий и менталитета населения. («...Вся тактика местной власти в Крыму (имеются в виду направленные, не крымчане. — Авт.) опиралась на ЧК и Красную Армию, чем окончательно терроризировало рабочее и татарское население» (Из выступления В. Ибраимова на пленуме Областкома 22 августа 1921 года; ГААРК. — Ф. П-1. — Оп. 1. — Д. 56. — Л. 4). «... Его (В. Ибраимова. — Авт.) работа и образцовый отряд показали, что при правильном подходе к татарской деревне, даже при теперешних условиях (голод и разруха. — Авт.) можно добиться хороших результатов. {...} Что касается политического бандитизма, то он был ликвидирован т. Ибраимовым», — говорил секретарь ОК А.И. Израилович в отчётном докладе ОК на VI партконференции (март 1922 года) (там же. — Д. 115. — Л. 18). В 20-х годах: нарком рабоче-крестьянской инспекции в СНК Крым¬ской АССР (1921—1923); особоуполномоченный Советского правительства по Чечено-Ингушетии (1922); временно в коллегии КрымЧК; член КрымЦИКа, его председатель (1924—1928); с апреля 1927 года — кандидат в Совет Национальностей Верховного Совета СССР. Противник массового переселения евреев в Крым. В борьбе «левых» и «правых», развернувшейся в Крыму к середине 20-х, — в числе «правых», которым инкриминировались антисемитизм, «кулацкий уклон», «связь с буржуазно-националистической интеллигенцией», «давление на партию через мужика». Из доноса заведующего орготделом ОК Я. Мусанифа ответственному секретарю ОК Д. Живову, 13 октября 1927 года: «После октября... в партию вошли первыми... активные деятели Крымского февраля и октября, т.е.... верхушечные элементы, которые, стараясь сохранить свою линию, тактику и точки опоры, стремились использовать партию, как трибуну. {...}Я бы лично не хотел верить и не верил, что эти люди, войдя в нашу партию, не порывают связи с той средой, откуда выдвинулись, но, к сожалению, должен констатировать и утверждать, что они, часть т.н. «правых», ещё с ними («курултаевцами», А.С.-А. Озенбашлы и др. — Авт.) свои связи не прервали, а наоборот, сохраняя с ними историческую связь в разрешении многих политических вопросов, с ними организационно сливаются и иногда эти вопросы проходят под непосредственным их руководством» (там же. — Д. 629. — Л. 17). В. Ибраимов, закрытое заседание бюро ОК 23 января 1926 года: «... Если вы хотите применять репрессивные меры, то я заявляю, вы такими методами трений никогда не изживёте. У нас левых и правых нет — есть обиженные. Не надо грозить нам исключением из партии, я хоть сейчас мог [бы] отдать вам партийный билет, ибо партийный билет — это бумажка (! — Авт.), возьмите его. Но я был ленинцем и без билета им останусь (курсив наш. — Авт.). Никаких националистов с нами нет. {...} Мы сейчас поставлены в такие условия, что я, например, даже в район не выезжаю, ни с кем не разговариваю из-за боязни иметь пришитым ярлык» (там же. — Д. 628. — Л. 19). «Разработка» В. Ибраимова велась с 1924 года. Ему инкриминировалось: поведение в 1918 году; враждебность к евреям; заинтересованность в деле «идеологов татарского кулачества» братьев Муслюмовых; террор в отношении деревенской бедноты; прикрытие спекулятивных операций ответработников, покровительство преступникам; растрата; организация убийства бывшего партизана Чолака и попытки его сокрытия. На комиссии 15 января 1928 года В. Ибраимов не признал обвинений. В тот же день арестован и исключён из партии. В январе же снят с должности председателя КрымЦИКа. Из внутренней тюрьмы ОГПУ писал письма И.В. Сталину. Одно из них: «Признаю себя виновным. Товарищ Сталин, умоляю Вас амнистировать меня, действительно после этого урока буду примерным работником. Товарищ Сталин, прошу Вас хоть на 10 минут вызвать меня» (цит. по: Брошеван В. Дело Вели Ибраимова // Голос Крыма. — 1998. — 12 июня). С 23-го по 28 апреля 1928 года в Симферополе состоялся судебный процесс над В. Ибраимовым и ещё пятнадцатью обвиняемыми. Выездная сессия Верховного Суда РСФСР в составе: Председательствующего — А. Сольца, заседателей — О. Измайлова, Д. Кудрявцева, секретаря — Примакова признала В. Ибраимова виновным по ст. 58 — 8, 59-3, 2-й части ст. 116 УК и приговорила к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение 9 мая 1928 года. Комментарий секретаря ЦК ВКП (б) В.М. Молотова на заседании ОК 1 августа 1928 года: «... Дело сводится к тому, что советские органы в Крыму, а следовательно, и руководившие ими партийные органы плохо проводили классовую пролетарскую линию, особенно в деревне... За спиной Ибраимова, несомненно, стояли люди более культурные, чем Ибраимов, но зато и более опытные политические враги Советской власти. {…} За спиной Ибраимова сидела буржуазно-националистическая группа, сделавшая Ибраимова своим орудием» (ГААРК. — Ф. П-1. — Оп. 1. — Д. 713. — Л. 6 об.7). 20 июня 1990 года Президиум Верховного Суда РСФСР отменил приговор и прекратил дело за недоказанностью обвинения. Процесс В. Ибраимова послужил первым звеном в цепи репрессий крымскотатарской интеллигенции и служащих, как административных и партийных работников, так и бывших «курултаевцев» (ГААРК. — Ф. Р-633. — Оп. 1. — Д. 1436а; Ф. П-1. — Оп. 1. — Д. 56, 115, 713, 770; Красный Крым (Симферополь). — 1928. — 22, 24, 25—27 апреля, 1, 4-5 мая; Дело Вели Ибраимова и других. — Симферополь, 1928; Щепин С. Кто убил председателя? // Авдет. — 1991. — 1 февраля [Перепечатка из газеты «Новороссийский рабочий». — 1990. — 20 сентября]; Урсу Д. Ибраимов Вели // Деятели крымскотатарской культуры. (1921—1944 гг.). Биобиблиографический словарь. — С. 96—97; Брошеван В. Указ. соч.; Гарчев П.И. Вели Ибраимов — жертва сталинских репрессий // Репрессированное поколение крымскотатарских общественно-политических деятелей, подвижников науки и культуры. — Симферополь, 2001. — С. 131—140; Зарубин В. По всей строгости советского закона... // Крымское время (Симферополь). — 2003. — 24 апреля).
171. Осенью 1919 года контрразведка Добровольческой армии установит, что в течение 1917—1918 годов «курултаевцы» регулярно получали из Константинополя денежные субсидии, а офицеры турецкого Генштаба были прикомандированы в качестве инструкторов к Директории (Национальному правительству) (ГААРК. — Ф. 483. — Оп. 4. — Д. 1295. — Л. 74—94).
172. Цит. по: Зареванд. Турция и пантуранизм. — Париж, 1930. — С. 161.
173. Цит. по: Королёв В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). — С. 19 (Голос Татар. — 1917. — 2 сентября). Мы не рискуем, подобно автору, констатировать: «Среди крымских татар была незначительной та часть, которая не хотела связывать судьбу с Россией» (Там же). Нет данных. Да и сам Королёв в другой работе приводит факты противоположного характера (Королёв В.И. Крым и Северная Таврия в 1907—1917 гг. Страницы политической истории. — Симферополь, 1995. — С. 40 — 44).
174. Борьба против многовекового затворничества восточных женщин, включение их в «нормальную», естественную жизнь, в частности — общественную, уравнение в правах с мужчинами была одной из самых сильных сторон крымскотатарского национального движения, поставив его в этом вопросе в авангарде демократизации Востока. С апреля в Крыму формируется структура женских мусульманских комитетов. Курс на эмансипацию женщин (одной из первых крымскотатарских женщин-учительниц, оджапче, стала сестра А.С.-А. Озенбашлы Наджие-ханум) был утверждён I Всероссийским мусульманским съездом в начале мая, на котором, кстати, присутствовало 25 делегатов от Крыма, в том числе: А.С. Айвазов, М. Кипчакский, И.Н. Лёманов, А. С.-А. Озенбашлы, И. Тарпи, С-Дж.У. Хаттат, Х.С. Чапчакчи (Елагин В. Указ. соч. — С. 79—80; Сеитбекиров Э. // Священная борьба крымских татар. (К 80-летию I Курултая). IV. Да здравствует федеративная демократическая республика // Голос Крыма (Симферополь). — 1997. — 21 ноября). 23 апреля был образован Временный исполнительный мусульманский женский комитет под председательством М.Б. Абдурашанчиковой (ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 6. — Л. 1).
Исмаил Номанович Лёманов (1871—1942). Родился в Симферополе. Образование получил в Константинополе (Стамбуле) и Каире. Секретарь мусульманской фракции I и II Государственных дум. Делегат Курултая. В наркомате народного образования (просветительская работа среди татар) в Республике Тавриды (1918) и КССР (1919). В Гражданскую войну — заведующий мусульманским отделом народного образования губернской управы. В 20-е годы — преподаватель Крымского университета/педагогического института, сотрудник Института востоковедения АН СССР. 18 ноября 1938 г. был арестован, освобождён в июне 1939 г. Скончался во время Ленин¬градской блокады (Урсу Д. Леманов Исмаил Номанович // Деятели крымскотатарской культуры. (1921—1944 гг.). Биобиблиографический словарь. С. 125—126; «Изыскать пути к парализованию...». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымскотатарском движении (1920—1923). — С. 145, 163; и др.).
175. А. Боданинский писал о Тарпи: «Получив богословско-схоластическое образование в крымских медресе, где в сущности никаких наук не существует и не преподаётся, Тарпи Ибраим Эфенди затем докончил своё образование в Константинополе. Человек с узким мировоззрением, лишённый самого элементарного общего развития, он пользовался среди татар некоторым успехом и известностью, как богослов, стоящий несколько выше общего уровня, а также благодаря своему дешёвому краснобайству, умению пересыпбть свою речь арабизмами и стихами из Корана.
Обскурант по своей духовной природе, он отличается крайним самомнением и большой долей того качества, которое вообще принято называть в общежитии развязностью, граничащей с нахальством. С противниками своими, большей частью интеллигентными татарами, он борется единственным орудием — обвинением перед толпой в безверии и немусульманизме» (Цит. по: Зарубин А.Г. «... Курултай имеет в виду не одних лишь татар...». К биографии Ч. Челебиева // Клио. Журнал для учёных. — С. 300-301 (Боданинский А. Шарлатаны и обскуранты // Голос Татар (Симферополь). — 1917. — 30 сентября). (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 18).
176 См.: Докладная записка о Крымской национальной партии «Милли-фирка» // ГААРК. — Ф. П-150. — Оп. 1. — Д. 167. — Л. 1—21. [В документе масса ошибок, сомнительностей и передержек]; Бочагов А.К. Указ. соч.; Зарубин А.Г. К истории Милли-Фирка // Проблемы истории Крыма. Тезисы докладов научной конференции (23–28 сентября). — Симферополь, 1991. — Выпуск второй. — С. 73—76; Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Милли-Фирка — национальная партия крымских татар (1917—1920) // Известия Крымского республиканского краеведческого музея (Симферополь). — 1994. — №7. — С. 67—72; Зарубин А.Г. К истории Милли-Фирка (Национальной партии) // Крымский музей. 1994 (Симферополь). — 1995. — №1. — С. 39—46; Громов С.Е. К вопросу о деятельности крымскотатарской национальной партии Милли-Фирка (1917—1920 гг.) // Культура народов Причерноморья. Научный журнал (Симферополь). — 1997. — №1. — С. 109—110).
177. Бочагов А.К. Указ. соч. — С.34.
178. Там же. С.24-25. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское нацио¬нальное движение в 1917—1921 гг. — С . 6—10).
179. Опубликована: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Милли-Фирка — национальная партия крымских татар (1917—1920). — С. 68—71 (ГААРК. — Ф. П-1. — Оп. 1. — Д. 770. — Л. 112—114; Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 4—6).
180. Громов С.Е. К вопросу о деятельности крымскотатарской национальной партии Милли-Фирка (1917—1920 гг.). — С. 109.
181. Цит. по: Брошеван В.М. Амет Озенбашлы: трагическая судьба и восстановленное имя // Проблемы политической истории Крыма. — Симферополь, 1990. — Выпуск первый. — С. 47—48.
182. Бекир Вагап-оглу Чобан-заде (Бекир Сидки) (1893—1937). Родился в Карасубазаре (Белогорске) в семье пастуха. Начальное образование получил в новометодной прогимназии-рушдие. В 1909—1914 годах учился в Константинополе (лицей «Султани»). В 1913 г. в сборнике «Яш татар язылары» («Молодые татарские писатели») публикует поэму «Ананъ кайда» («Где твоя мать»). Летом 1914 года возвращается в Крым, но вскоре уезжает в Одессу. Осенью 1914 года нелегально выезжает в Турцию, посещает Стамбульский университет на правах вольного слушателя, знакомится с венгерским профессором Д. Масарошом. В январе 1916 года отъезжает в Венгрию. В 1919-м окончил Будапештский университет. Доктор философии. Поэт. Преподаватель турецкого языка в Восточной академии. В 1920 году в Швейцарии встречался с Дж. Сейдаметом. Летом 1920 года вернулся в Крым. Профессор Крымского (с 1922-го) и Азербайджанского (с 1924-го) университетов, действительный член Азербайджанского отделения Закавказского филиала АН СССР (с 1932 года), с 1935 года — Азербайджанского филиала АН СССР. Участвовал в создании тюркского алфавита на базе латиницы. Автор многих трудов, языковедческих, литературоведческих («Новейший этап крымскотатарской литературы»), стихотворного сборника «Боран» (1928). Член КрымЦИКа (1921—1925). В справке ГПУ характеристика Чобан-заде заметно отличается от иных: «... Молодой человек... с глубоким и широким европейским образованием, крупным политическим темпераментом, властный и неустрашимый, способный публицист и поэт; пользуется среди татар неограниченным влиянием» (О происхождении и развитии национально-освободительного движения татар в Крыму. [1922—1923] // «Изыскать пути к парализованию... ». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымско-татарском движении (1920—1923). — С. 158). На допросах в НКВД (1937) показал, что с 1920-го по 1924 год был членом Милли-фирка и её секретарём. С 1929 года (после процесса В. Ибраимова и др., ареста многих «миллфирковцев») начинается травля Чобан-заде в печати. Из покаянного письма, опубликованного в газете «Бакинский рабочий» за 13 сентября 1929 года: До 1924 года находился под влиянием буржуазного национализма, однако «на первом тюркологическом съезде в начале 1926 г. в Баку я окончательно перешёл на сторону культурной революции на Востоке и порвал всякие связи с буржуазией и её приказчиками. С лета 1926 года начал ожесточённую борьбу с миллифирковцами... С тех пор мною написан ряд статей и поэм, недвусмысленно направленных против националистов и буржуазных интеллигентов. В настоящее время работаю над статьёй «Курултайщина и национализм в крымскотатарской литературе», где указываю и на свои ошибки (подверглась разносу в прессе. — Авт.)» (цит. по: Урсу Д. Охота на человека // Голос Крыма. — 2003. — 14 марта). Тем временем арестованные дают в показаниях немало компрометирующего материала на Чобан-заде. Так, О. Дерен-Айерлы раскрывает мировоззренческие установки профессора. Из трёх основ — «особый исторический путь Востока и Крыма как его составной части, патриотизма и героизма» — следует: ««У татарского народа нет классов, классовая борьба есть выражение заката западной культуры, она появляется (у нас) вследствие искусственного разжигания, а Крым является частью Востока. {...} Все народы в своей истории совершают круговорот движения из своего развития к расцвету, с расцвета к закату и опять начинают с весны (античность, Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер. — Авт.). {...} Татарский (т.е. тюркский. — Авт.) народ является героическим народом, он в прошлом создавал великие государства и владел высокой культурой»». Чобан-заде восхищался Чингизом, Тамерланом и Атиллой. Для того, чтобы ускорить процесс возрождения тюрков, продолжает Дерен-Айерлы, нужно выработать у них, по мнению Чобан-заде, превосходящее иные народы качество, называемое джигитизмом — тюркским героизмом. ««Он предлагает ко всем вопросам подходить по-джигитски, не по-мещански, что надо иметь джигитскую способность и умелость при подходе ко всяким вопросам... Чобан-заде и другие националисты эту идею широко агитировали как в печати, так и в устных докладах... »» (цит. по: Там же). Таким образом, Чобан-заде ушёл от одной контаминации — европейского социализма с российским народничеством, свойственной части мусисполкомовцев и курултаевцев 1917—1918 годов, к другой, не менее наивной, но мрачноватой, — прокламации особого пути Востока вкупе с евроазиатскими концепциями циклизма цивилизаций. К середине 30-х годов кампания против Чобан-заде утихла, поскольку НКВД к нему претензий не имел. Роковую роль сыграло покровительство Р.А. Ахундова, одного из старейших азербайджанских коммунистов (политического антипода первого секретаря ЦК компартии Азербайджана М.Дж. А. Багирова), попавшего в опалу и репрессированного. В январе 1937 года Чобан-заде был арестован. На допросах с пристрастием показал, что руководил контрреволюционной организацией, в которую входило пять групп, и назвал 332 фамилии. Расстрелян в Баку 13 октября 1937 года. Военная коллегия Верховного Суда СССР 6 июня 1957 года приговор в отношении Чобан-заде отменила и дело за отсутствием состава преступления прекратила (Урсу Д. Охота на человека; «Птицы смерти в зените стоят» // Голос Крыма. — 2003. — 14, 21 марта; 18, 25 июля; Урсу Д.П. Бекир Чобан-заде. Жизнь. Судьба. Эпоха. — Симферополь, 2004).
183. Абибулла Абурешид О (А)дабаш (Тимурджан, Чатыр-Тавлы) (1891—1938?). Уроженец с. Корбек (лы) Ялтинского уезда (ныне с. Изобильное Алуштинского горсовета). Первоначальное образование получил в Крыму. Окончил юридический факультет «Хукук» Константинопольского университета. Здесь вошёл в турецко-татарский панисламистский комитет. В 1911 году публикует поэму «Алтын ярыкъ» («Золотой блеск») под псевдонимом Тимурджан. В 1913 году в сборнике «Яш татар язарлары» («Молодые татарские писатели») выходят его стихотворения. В 1917 году возвращается в Крым. Член Курултая, инспектор народного образования (с декабря 1917 года). Журналист (публицистика и фельетоны — в понимании своего времени), литературный псевдоним — Чатыр-Тавлы. При П.Н. Врангеле (1920) — издатель ежемесячного литературного журнала на крымскотатарском языке «Ешиль ада» («Зелёный остров»). «...Человек без большого политического размаха и кругозора... » (О происхождении и развитии национально-освободительного движения татар в Крыму. [1922—1923] // «Изыскать пути к парализованию... ». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымско-татарском движении (1920—1923). C. 58). С 1921 года сотрудник Наркомпроса Крымской АССР. Преподаватель Тотакойского педагогического техникума, Крымского педагогического института. 26 октября 1928 года арестован по делу Милли-фирка. Приговорён к смертной казни. 13 января 1931 года смертная казнь заменена 10 годами заключения в лагере. Содержался на Соловках, участвовал в строительстве Беломоро-Балтийского канала. Реабилитирован 17 апреля 1991 года (Урсу Д. Одабаш Абибулла Абдурешидович // Деятели крымскотатарской культуры. (1921—1944 гг.). Биобиблиографический словарь. — С. 148—151; и др.).
184. Усеин Абдурефиевич Боданинский (1877—1938). Родился в Крыму в с. Боданы Симферопольского уезда (ныне с. Перово Симферопольского района). Брат А.А. Боданинского. Обучался в Симферопольской татарской учительской школе и Московском Строгановском художественно-промышленном училище (художественное образование). Преподавал графическое искусство в Симферопольском коммерческом училище (1905—1907). В 1907 году переезжает в Москву, где руководит художественно-промышленной школой филиала Строгановского училища, затем преподаёт там же рисование и заведует учебной мастерской. В 1909 году на Всероссийском конкурсе его эскизам мебели присуждена 1-я премия. В 1911 году уезжает в Петербург, где работает художником-декоратором. Тесть, архитектор И.А. Фомин, делал росписи по его проектам. В 1917 году возвращается в Крым, директор созданного Бахчисарайского ханского дворца и музея (Приказ Таврического губернского комиссара от 4 октября 1917 года: «Назначаю художника Усеина Абдурефиевича Боданинского комиссаром Бахчисарайского б. ханского дворца». Подпись: Богданов (Н.Н.) (ГААРК. — Ф. Р-2235. — Оп.1. — Д. 26. — Л. 3). В сентябре – октябре 1919 года деникинские власти пытались сместить с этого поста Боданинского, известного своими левыми взглядами, и заменить его неким статским советником С.А. Плаксиным, однако натолкнулись на сопротивление общественности; для наблюдения над состоянием дворца была создана особая комиссия, а Боданинский остался на своём месте со штатом в пять человек. В 20-е годы: член КрымЦИКа и Бахчисарайского исполкома, заведующий отделом народного образования в Бахчисарае. Энтузиаст охраны исторических памятников. Организатор этнографических и археологических (раскопки в Бахчисарае, Старом Крыму) экспедиций. Художник-консультант первых игровых и документальных фильмов из жизни крымских татар «Алим», «Ешиль Ада». «...Талантливый художник и архитектор, чуткий и живой политик. Пользуется неограниченным влиянием в Бахчисарае». (О происхождении и развитии национально-освободительного движения татар в Крыму. [1922—1923] // «Изыскать пути к парализованию... ». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымско-татарском движении (1920—1923). — С.158). В 1934 году отстранён от заведывания Бахчисарайским музеем. В 1935—1937 года выполняет разные декоративные работы в Москве и Тбилиси. Арестован по обвинению в национализме. Расстрелян в Симферополе. (ГААРК. — Ф.Р-2235. — Оп. 1. — Д. 26. — Л. 1—17 об.); Зарубин А.Г. Из истории Бахчисарайского дворца-музея // Проблемы истории и археологии Крыма. Сборник научных трудов. — Симферополь, 1994. — С. 210—213; Ефимов А.В. Малоизвестные материалы по истории Бахчисарайского музея // Там же. — С. 213—225. [Включая «Доклад, прочитанный У.А. Боданинским на заседании Врем. Кр. — Мус. исп. комит. 26 сент. 1917 г. о мерах по защите и сохранению памятников татарского искусства в Крыму» и др. материалы газеты «Голос Татар»]; Черкезова Э. О славном роде Боданинских; Козлов В. Боданинский Усеин Абдрефиевич // Деятели крымскотатарской культуры. (1921—1944 гг.). Биобиблиографический словарь. — С. 59—61).
185. О происхождении и развитии национально-освободительного движения татар в Крыму. [1922—1923] // «Изыскать пути к парализованию...». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымскотатарском движении (1920—1923). — С. 158—159.
186. Миллет (Симферополь). — 1919. — 4 августа.
187. Бочагов А.К. Указ. соч. — С. 108—113. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское движение в 1917—1921 гг. — С. 10—13).
188. Как утверждал А.С.-А. Озенбашлы, «со спокойным сердцем можно сказать, что в настоящее время крымские татары вполне организованы и целою сетью волостных, уездных и земельных комитетов неразрывно связаны с Центральным Комитетом (Мусисполкомом. — Авт.) и по мановению руки последнего всё татарское население Крыма не замедлит выступить как один человек в течение какого-нибудь часа...» (Доклад, прочитанный на Съезде народов в Киеве делегатом Крыма А. Озенбашлы // Озенбашлы А.С. Къырым фаджиасы. Сайлама эсерлер. (Трагедия Крыма. Избранные произведения). Из истории трагической судьбы крымскотатарского народа / Сост.: Керим Исмаил Асан-оглу, Озенбашлы Мерьем Амет-кызы. — Симферополь, 1997. — С. 61).
189. О происхождении и развитии национально-освободительного движения татар в Крыму. [1922—1923] // «Изыскать пути к парализованию... ». Документы карательных органов Вооружённых сил Юга России и Крымской АССР о крымско-татарском движении (1920—1923). — С. 158.
190. Елагин В. Указ. соч. — С. 80—81. В дальнейшем обострении отношений Мусисполкома с официальными властями автор видит исключительно вину последних. Нам эта точка зрения представляется односторонней. Буквально все разногласия, будь-то социальные, будь-то национальные, идеологические и прочие, обнаруживали между Февралём и Октябрём неудержимое и убыстряющееся движение к прямым столкновениям, иными словами — Гражданской войне. В этом был «дух» времени, в этом была стрела истории, пущенная многоликим комплексом всех предшествовавших явлений, событий и состояний. Идеал И. Гаспринского («Наблюдения и путешествия убедили меня, что ни один народ так гуманно и чистосердечно не относится к покорённому, вообще чуждому племени, чем наши старшие братья, русские. Русский человек и простого, и интеллигентного класса смотрит на всех, живущих с ним под одним законом, как на своих, не выказывая, не имея узкого племенного себялюбия» (Цит. по: Хриенко П. Татары Крыма: три проблемы парадигмы репатриации // Голос Крыма. — 2000. — 7 октября) — «наиболее комфортный союз»: симбиоз православной и исламской цивилизаций — теперь казался многим анахроничным или утопическим. Начинали править бал отчуждённость и ксенофобия, переходящие в открытую враждебность.
191. Елагин В. Указ. соч. — С. 89.
192. Королёв В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 г. (Политические партии и власть). — С. 33; Его же. Возникновение политических партий в Таврической губернии. — С. 7—9.
193. Цит. по: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Милли-фирка — национальная партия крымских татар (1917—1920) — С. 70. (Зарубин А.Г. Первая программа Милли-фирка // Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 годах. — С. 5).
194. Винниченко В. Вiдродження нацiї. — К. — Вiдень [Репр.], 1920. — Частина I. — С. 133.
195. Османов Ю.Б. Чего стуят новые мифы. Заметки с заседания Ассоциации свободных историков // Арекет (Симферополь). — 1994. — 29 ноября.
196. Сеитбекиров Э. Священная борьба крымских татар (к 80-летию Курултая). V. Арест муфтия // Голос Крыма. — 1997. — 27 ноября. — С. 132.
197. Цит. по: Артизов А.Н. М.Н. Покровский: финал карьеры — успех или поражение? // Отечественная история (Москва). — 1998. — № 2. — С. 132.
198. ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 61. — Л. 8—11.
199. Цит. по: Сеитбекиров Э. Указ. соч.
200. ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 2. — Л. 5—8, 12—13; и др.
201. Там же. — Л. 12.
202. Там же.
203. Там же. — Л. 13; Ялтинский Голос. — 1917. — 4 августа. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 16—18).
204. Сеитбекиров Э. Священная борьба крымских татар (к 80-летию I Курултая). IV. Да здравствует федеративная демократическая республика! // Голос Крыма. — 1997. — 21 ноября.
205. «Не народные массы, а именно люди, вынесенные волною революции на мутную поверхность вскипевшей до дна народной жизни, принесли с собою... ненависть к России. Искажая перспективу и причинную связь исторических событий, порывая родственные связи, игнорируя тесные экономические взаимоотношения, мешая прошлое с настоящим и отождествляя русскую власть с русским народом, они приняли на себя роль суровых и пристрастных судей России, её истории и народа. Их голоса раздавались громко в парламентах, радах, кругах, меджилисах, сфатул-цериях, курултаях, в приёмных иностранных политических деятелей всех стран, в отечественной и мировой печати.
Они с большим упорством и старанием углубляли могилу, вырытую советской властью для погребения русской государственности — могилу, в которой часто хоронились и их непрочные новообразования» (курсив наш. — Авт.) (Деникин А.И. Очерки русской смуты. Белое движение и борьба Добровольческой армии. Май — октябрь 1918. — Минск, 2002. — С. 72). Хотя и заметил весьма остроумно Марк Твен: «События истории не повторяются — они рифмуются», приведённый пассаж из Деникина настолько современен, что поневоле закрадывается мысль: а ведь события истории иногда способны и повторяться.
206. Коцюбинский Д.А. // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. — СПб, 1994. — С. 347.
207. Цит. по: Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 41.
208. Кришевский Н. Указ. соч. — С. 99.
209. «Северные уезды» Таврической губернии — заперекопские Днепровский, Мелитопольский и Бердянский. Здесь доля украинцев составляла 60,6% (И.Я. Язык цифр // Южные Ведомости. — 1917. — 17 ноября).
210. ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 72. — Л. 6-6 об.
211. Ялтинский Голос. — 1917. — 29 июня.
212. Голос Татар. — 1917. — 29 июля. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С.16).
213. Там же.
214. Некоторую ясность вносит публикация С.М. Червонной и др. (данные заимствованы из: Kirimal Egdige. Der nationale Kampf der Kriműrken, mit besonderer Berűńksichtigung der Jahre 1917-1918. — Emsdetten, 1952): «В этот период наметился военно-политический союз и тесное, равноправное сотрудничество между Крымом (татарским. — Авт.) и Украиной. Уже в июле 1917 года делегированные Мусульманским Исполнительным комитетом Джафер Сейдамет и Амет Озенбашлы предприняли поездку в Киев, чтобы завязать с Центральной Радой Украины более тесные связи и изучить положение дел в украинском национальном движении. В Киеве они проводили официальные (? — Авт.) встречи и переговоры с председателем Центральной Рады профессором Хрущевским (Грушев¬ским. — Авт.) и его ближайшими сотрудниками — председателем генерального секретариата (кабинета министров) Винниченко и руководителем департамента внешних сношений Шульгой. Обе стороны признали необходимость совместной борьбы против российского «централизма». Делегаты Крыма на правах гостей приняли участие в заседании Центральной Рады, имели многочисленные встречи с представителями украинской интеллигенции и при возвращении в Крым привезли с собой изданную в Киеве и Львове литературу, касающуюся Украины и её национальных проблем. Представители Мусульманского исполнительного комитета Украинской Центральной Рады обещали друг другу взаимопомощь и обоюдостороннее уважение национальных прав и стремлений» (Червонная С.М., Гилязов И.А., Горошков Н.П. Тюркизм и пантюркизм в оригинальных источниках и мировой историографии: исходные смыслы и цели, парадоксы интерпретаций, тенденции развития // Ас-Алан (Москва). — 2003. — №1(10). — С. 159—160). Если пребывание Дж. Сейдамета и А.С-А. Озенбашлы в Киеве носило столь всеобъемлющий характер, то тем более показательно намеренное замалчивание и дезавуирование его в Крыму.
215. Королёв В.И. Политические партии Украины и Крыма. История и современность. — С. 111—117; Его же. Избирательные кампании 1917 года в Таврической губернии // Крымский музей. 1995—1996 гг. (Симферополь). — 1996. — С. 69—71 (исследуется и вопрос о земских, т.е. в сельской местности, выборах).
216. «... Движущей силой любых революций и национальных движений выступает демагогия, причём самая наглая, грубая, беззастенчивая и нелепая» (Булдаков В. Семнадцатый век и семнадцатый год // Родина (Москва). — 1999. — №8. — С.106; курсив наш. — Авт.).
217. Королёв В.И. Избирательные кампании 1917 года в Таврической губернии. — С. 69. Однако с пресловутыми «буржуями», навсегда вошедшими в летопись Революции и Гражданской войны, дело обстоит сложнее. Сие меткое словечко было «введёно в оборот» уже 1 марта 1917 года и адекватно отражало «уровень» межнационального согласия сразу же после Февраля. Спектр его значений, свидетельствуют источники, был необычайно широк, и пользовались им в своих интересах самые разные круги. «Буржуй» — тупой эгоцентрик, жаждущий только своего куска хлеба с маслом, а значит, таковым мог быть и собственно капиталист (капиталисты предпочли перейти на самоидентификацию: «торгово-промышленные круги»), и кулак-крестьянин, и работяга-мастеровой. «Буржуй» — любой собственник. «Буржуй» — лжец или дурак. «Буржуй» — антипатриот (т.е. большевик). «Буржуй» — патриот, он же виновник войны. «Баржуй» — владелец барж. «Биржуй» — биржевик. «Буржуй» — любой, живущий хорошо, в отличие от меня, живущего плохо: для солдата — офицер, для офицера (третируемого) — матрос, для фронтовика — тыловик., для пехотинца — артиллерист, для рабочего — нерабочий, для крестьянина — городской, для плохо одетого — одетый хорошо (если штатское платье — «приличное, то получался — «буржуй», а следовательно, ненависть и издевательство толпы» (Кришевский Н. Указ. соч. — С. 96), для сермяжного — западник, который в шляпе, манжетах и при крахмальном воротничке. «Буржуй» в массовом сознании 1017 г., — резюмирует автор этого неожиданного и чрезвычайного важного для понимания «духа времени» исследования, — это не только и не столько экономическая, социальная или политическая категория — это инфернальная коварная и могущественная сила, стоящая на пути великого святого Воскрешения, обещанного Революцией (великолепный пример «конспирализированного» сознания. — Авт.). Образ «буржуя» — дьяволизируется». А посему любой «буржуй» достоин только репрессий (Колоницкий Б.И. // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. — С. 195—202). Налицо магма Гражданской войны, готовая вот-вот стать лавой.
218. Южные Ведомости. — 1917. — 16 июля.
219. Там же. — 25 октября.
220. Там же. — 24 октября.
221. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 36.
222. Южные Ведомости. — 1917. — 25 августа.
223. Цит. по: Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 72.
224. «Не раз замечено, что всякого рода общественные катаклизмы нередко сопровождаемы усиленным потреблением горячительных напитков. {...}... Мы должны решительно отказаться от... приниженного толкования отношений алкоголя и революционного общества. Функция первого в последнем более всеобъемлюща и, можно сказать, социальна. {...} Заслуживает порицания... близорукость Временного правительства. После февральских событий 1917 г. общественные лидеры словно всерьёз надеялись, что раскрепощённый дух революционных масс ограничится употреблением безмерного количества подсолнечного семени. {...} Но либеральные надежды были напрасны, семечки не могли быть надёжным и полноценным средством самовыражения масс» (Павлюченков С.А. Веселие Руси: революция и самогон // Революция и человек. Быт, нравы, поведение, мораль. — С. 124—125).
225. Ялтинская Новая Жизнь. — 1917. — 31 марта.
226. Подобные явления не были специфически крымскими — они охватили всю Россию. «Вот уже почти две недели, — пишет 7 декабря 1917 года в «Новой Жизни» М. Горький, — каждую ночь толпы людей грабят винные погреба, напиваются, бьют друг друга бутылками по башкам, режут руки осколками стекла и, точно свиньи, валяются в грязи, в крови. За эти дни истреблено вина на несколько десятков миллионов рублей и, конечно, будет истреблено на сотни миллионов» (Горький М. Несвоевременные мысли. «Новая Жизнь» №195, 7 (20) декабря 1917 г. // Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре (1917—1918 гг.) — М., 1990. — С. 93.).
227. Цит. по: Купченко В.П. Странствие Максимилиана Волошина. Документальное повествование. — С. 241.
228. Цит. по: Марина Цветаева. Неизданное. Семья — история в лицах. Сост. Е.Б. Коркина. — М., 1999. — С. 251—252.
229. Зарубин В.Г., Зарубин А.Г. Прелюдия усобицы (Феодосия, октябрь 1917 г.) // И. С. Шмелев в контексте славянской культуры. VIII Крымские Международные Шмелевские чтения. Сборник материалов международной научной конференции. — С. 194—195.
230. Южные Ведомости. — 1917. — 20 октября.
Помощник губернского комиссара описывает феодосийский бунт следующим образом: «12-го октября в Феодосии группа солдат 10 роты местного пехотного полка, неизвестно где напившись, приступила к разгрому погребов виноградных вин в местах расположения казарм, вблизи вокзала в стороне от города. К 10 роте присоединились солдаты других рот, и начался пьяный разгул, разгромив два погреба и пять частных квартир смежных дач. Принятыми мерами удалось не допустить буйствовавших солдат к разгрому остальных складов, где виноградное вино милицией было выпущено. Весь привокзальный район был оцеплен казаками, украинскими ротами, учебной командой, чем предотвращён неизбежный погром города. Комитетом по охране в целях предупреждения было уничтожено вино во всех крупных городских складах. На другой день разгул продолжался. Получив эти сведения в Байдарах, я оттуда немедленно поехал в Феодосию, вызвав крейсер из Севастополя и две пехотных роты из Симферополя. Мною было предложено начальнику гарнизона Феодосии произвести обыски в казармах буйствовавших солдат 10 роты, отобрать расхищенное ими вино и арестовать пьяных. Учебной командой поручение это выполнено, предварительно ротными комитетами солдаты были обезоружены. Остальные роты протрезвились и участие в дальнейшем пьянстве не принимают. В опасном положении лишь один батальон, часть солдат которого пьяна до сего времени. Батальон окружён прибывшими из Симферополя войсками. Крейсер в лице своих представителей заявил, что матросы участия в подавлении беспорядков не примут, так как приехали оказать моральное воздействие на пьяную массу (курсив наш. — Авт.). В городе порядок не нарушался. Население успокоилось» (Цит. по: Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С.74 — 75). (См. также: Беспорядки в Феодосии // Известия Феодосийского Совета Солдатских и Рабочих депутатов. — 1917. — 19 октября).
231. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 70.
232. См. там же. — С. 70—72.
233. Волошинов Л.И. Октябрь в Крыму и Северной Таврии. — Симферополь, 1960. — С. 33, 50.
234. Атлас М.Л. Указ. соч. — С. 65.
235. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 75. Вот одна из картин времени. Имение Мамак (русский) (ныне с. Строгановка Симферопольского района). Экономия и деревня с 10 дворами. 34 жителя. Вся земля — у помещика Ф.Ф. Лашкова, видного архивиста и историка. «После февральских событий 1917 года крестьяне, работавшие в имении Ак-Мечеть, отказались подписывать договоры на аренду земли и вносить плату за наделы и приусадебные участки. Бедняки окрестных сёл захватили посевы пшеницы, принадлежавшие помещику Попову. Солдат, посланных для «восстановления порядка», крестьяне встретили вилами и топорами». Однако Лашков, несмотря на все уговоры, не пожелал покинуть имение. 9 декабря он был убит на своём рабочем месте. Убита была и его жена (Шубина Т. Убийство в Мамаке // Известия Крымского республиканского краеведческого музея (Симферополь). — 1996. — №13. — С. 45, 38).
236. Александр Васильевич Давыдов (1881—1955). Родился в Тамбове в семье кавалергарда, чиновника особых поручений при губернаторе и светлейшей княжны Ливен. Правнук декабристов В.Л. Давыдова и С.П. Трубецкого. В 1884 году переехал с матерью и братьями в Москву. Закончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Рядовой и вольноопределяющийся в русско-японской войне. За храбрость награждён Георгиевским крестом. По 1912 год служил в Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов. Командирован в Германию для изучения банковского дела. Камер-юнкер Придворного штата Его Императорского Величества (1912), коллежский канцелярист. В 1915 году служил в Красном Кресте, числясь в кредитной канцелярии. Земский деятель Таврической губернии. Член партии конституционных демократов. В 1918 — 1920 годах жил в Крыму в своём имении Саблы. Издатель газет «Таврический голос» (1917—1919), «Ялтинский курьер» (1919—1920), «Крым¬ская мысль» (1920). В 1920 году эмигрировал. С 1922 года член правления Крымского землячества в Париже. В 1927 году вошёл в комитет «Лиги борьбы с антисемитизмом». Журналист. Участник русского масонского движения во Франции. Секретарь русских владельцев ресторанов (около 1933 года). Со времени Второй мировой войны переехал в США. С 1953 года до своей смерти жил в Нью-Йорке. Член правления Русского литературного кружка. В качестве журналиста сотрудничал в «Возрождении», «Новом журнале», «Новом русском слове». Председатель масонской группы «Россия» в Нью-Йорке. Мемуарист (Давыдов А.. Воспоминания. 1881 — 1955. Изд. 2-е, испр. — Париж, 1983; Серков А. И. Давыдов Александр Васильевич // Русское масонство. 1731—2000 гг. Энциклопедический словарь. — С. 288—289 и др. [Есть неточности]).
237. Давыдов А. Указ. соч. — С. 170.
238. Там же. — С. 172, 173.
239. Там же. — С. 174.
240. «Страх — это скачок в бессознательное. {...}
Центр Франции (в 1789-м, перед самой революцией. — Авт.) был потрясён эпидемией, которой дали имя «Великого Страха» [Ипполит Тэн]. В каждом городе она начиналаcь одинаковым образом. Вечером начинали циркулировать слухи: говорилось о приближении нескольких тысяч разбойников, вооружённых с ног до головы, которые истребляли всё на своём пути, оставляя за собой только пожары и развалины. Слухи росли, подобно грозовому облаку; самые храбрые бывали захвачены. Прибегал в город человек и рассказывал, что он видел собственными глазами облако пыли, поднятое наступающим войском. Другой слышал, как били в набат в соседнем селении. Сомнений больше не оставалось. Через какой-нибудь час или меньше город будет разграблен. {...}
Но вот возвращаются разведчики. Они не нашли ни одного разбойника» (Волошин М.А. Пророки и мстители. Предвестия Великой революции // Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. — С. 279).
Историк объясняет: «Огромная восприимчивость, легковерие, которое пышно расцвело в условиях нищеты и тревоги, длительного недоедания, смутного, но глубокого волнения, — всё это разрушило у людей, не имеющих культуры мышления, последние остатки способности рассуждать критически... Скрытое брожение умов, подспудная работа воображения, сосредоточенного на нескольких простых темах, — темах развивавшихся и передававшихся изустно... Эти исконные условия для расцвета слухов и легенд сыграли присущую им в истории роль... » (Что можно, на наш взгляд, понимать и так: слухи, утверждаясь в многочисленных головах, стали обнаруживать тенденцию материализоваться). (Гигантский лживый слух. Великий Страх июля 1789 года. 1933 // Фавр Люсьен. Бои за историю. — М., 1991. — С. 420). Прямая параллель, делая поправки на специфику стран, регионов и времени, уровень образованности, с обывательским Крымом 1917 года. Роль распространителей сомнительных, но щекочущих нервы и отвечающих внутреннему состоянию населения слухов в новые времена берут на себя газеты.
241. В ожидании Ленина // Ялтинская Новая Жизнь. — 1917. — 6 мая.
242. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 34.
243. Южные Ведомости (Симферополь). — 1917. — 13 мая.
244. Там же. — 14, 17 мая. Баранченко В.Е. Гавен. — С. 72; Мальгин А. Арест Ленина в Феодосии // Известия Крымского республиканского краеведческого музея (Симферополь). — 1996. — №13. — С. 59—60. Фамилия «Ленин», к слову, была в Петрограде достаточно распространённой.
245. Вопрос о собственности сложнее, чем обычно представляется. «В качестве главной причины гражданской войны часто выдвигается экспроприация частной собственности у помещиков и буржуазии (земли, предприятий, финансов). Это — взгляд «от истмата». На деле никто и никогда не идёт на смерть ради собственности (курсив наш: совершенно верно. — Авт.). Причины гражданских войн лежат в сфере ценностей (идеалов): изъятие собственности важно не тем, что наносит экономический ущерб, а тем, что воспринимается как нестерпимое посягательство на порядок (курсив наш. — Авт.), признаваемый законным и справедливым. То есть к войне побуждает не рациональный интерес, а ненависть — категория духовная» (Кара-Мурза С.Г. Указ. соч. — С. 74). Ненависть, замешанная на «расизме» (ксенофобии), — развивает свою мысль автор. На ум приходят булгаковские персонажи Преображенский, Шариков и Швондер («Собачье сердце») и взаимоотношения между ними, с одной стороны. И упоминавшийся выше профессор Ф.Ф. Лашков, с другой: имение его осталось нетронутым, но бумаги, с которыми он работал — оказались изорваны.
246. Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. — М., 1997. — С. 7—8.
247. Королёв В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). — С. 23.
248. Купченко В.П. 1917 // Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. Ч. 2. 1917—1932 гг. (Рукопись).
249. Купченко В. П. Странствие Максимилиана Волошина. Документальное повествование. С. 232—233.
250. Там же. — С. 251, 284.
251. ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 61. — Л. 8.
252. Воззвание // Голос Татар. — 1917. — 2 сентября.
253. От редакции // Там же. — 9 сентября.
254. «Хотя лозунг «Вся власть Советам!» был официально снят VI съездом в конце июля, в деятельности на местах, эта перемена не отразилась», — подметил американский исследователь (Рабинович А. Большевики приходят к власти. Революция 1917 года в Петрограде. — М., 1989. — С. 332).
255. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т.I. — С. 57.
256. Булдаков В.П. На повороте. 1917 год: революции, партии, власть. — С. 28 — 29, 48.
257. «О многих матросах трудно было сказать: больше ли в них большевизма или анархизма, поскольку все они склонялись к поддержке большевистских лозунгов о мире, земле и за власть Советов» (Баранченко В. Е. Гавен. — С. 73).
258. Иозефович Р. Ясно, как день... // Советская Газета (Феодосия). — 1918. — 12 апреля.
259. Об этом — блестяще у А.И. Солженицына: «На то и слобуда: куды хочу, туды стреляю».
260. Там же. — С.165.
261. Цит. по: Кожинов В. Тютчев. — М., 1988. — С. 289, 288.
262. Советская Газета. — 1918. — 13 апреля.
263. Горький М. Несвоевременные мысли. «Новая Жизнь» № 13 (227), 19 января (1 февраля) 1918 г. // Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре (1917—1918 гг.). — С. 116, 117.
264. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. — Париж, 1955. — С. 108—109, 106 [Репр.]
265. Там же. — С. 87.
266. Там же. — С. 93. Об этом же — у М.А. Волошина: «Русская жизнь и государственность сплавлены из непримиримых противоречий: с одной стороны, безграничная, анархическая свобода личности и духа, выражающаяся во всём строе её совести, мысли и жизни; с другой же - необходимость в крепком железном обруче, который мог бы сдержать весь сложный конгломерат земель, племён, царств, захваченных географическим распространением Империи» (Россия распятая // Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. — С. 324).
267. Ильин А.К. К Учредительному собранию // Южные Ведомости. — 1917. — 3 ноября, и др. «Лидеры меньшевиков и эсеров — местные уроженцы и старожилы, учителя, врачи, адвокаты, литераторы — пользовались значительной популярностью в народе. Деятели большевиков — все почти пришлые люди, не имели прочных связей с местным населением. Ян Булевский, Ян Тарвацкий, Алексей Познанский, Оскар Лиепинь и другие попали в Крым после амнистии прямо с каторги и ссылки. Станислав Новосельский, Жан Миллер, вернувшись из эмиграции, были в мае 1917 года направлены центральным Комитетом партии в Евпаторию, а Надежда Ильинична Островская прибыла в Севастополь в начале августа (Ю.П. Гавен и Н.А. Пожаров — в начале октября. — Авт.). Среди видных большевиков старожилом был лишь Дмитрий Ильич Ульянов, служивший в Таврическом земстве с дореволюционного времени» (Баранченко В.Е. Гавен. — С. 71; Гавен Ю.П. Борьба большевистского подполья за Советский Крым // Революция в Крыму. — [Симферополь], 1930. — №9. Сборник материалов к десятой годовщине советизации Крыма. — С. 9. ).
268. Лекция П. Милюкова // Южные Ведомости. — 1917. — 5 октября. В 1927 году он более спокойно и адекватно попытается вычленить суть большевизма: «самобытный анархизм масс»; «специфически русский продукт, выросший на национальной почве и невозможный в этом виде нигде, кроме России» (Цит. по: Бордюгов Г.А., Ушаков А.И., Чураков В.Ю. Белое дело: идеология, основы, режимы власти. Историографические очерки. — М., 1998. — С. 76).
269. Бердяев Н.А. Указ. соч. — С. 109.
270. Там же. — С. 114—115, 93.
271. Там же. — С. 93, 94.
272. Негласная предварительная цензура (сведений о том, кто и в каких формах её осуществлял, у нас нет), действовала, видимо, и при Временном правительстве (ах) (мы не имеем в виду военную), во всяком случае, в Крыму. Против неё, в частности, протестовал В.Г. Короленко (Южные Ведомости. — 1917. — 15 ноября).
273. Купченко В. П. 1917 // Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. Ч. 2. 1917—1932 гг. (Рукопись).
274. ГААРК. — Ф. Р-1694. — Оп. 1. — Д. 73. — Л. 8.
275. «{...}. Братья, крымские татары! Революция и её завоевания также [так же] дороги нам, как и всей русской революционной демократии и всякий старающийся вырвать их из наших рук, встретит в нашем лице самого неумолимого противника и врага. Мы все до последнего погибнем, но не дадим врагам народа и революции восторжествовать и осуществить свои реакционные замыслы.
Братья — татары! Наша первая обязанность в эти опасные и тревожные дни сохранять полный порядок и спокойствие и не поддаваться внушениям и попыткам врагов народа (курсив наш. — Авт.), которые могут, воспользовавшись этим временем, внести смуту и анархию среди вас.
В эти тревожные дни все революционные организации: Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, губернский комитет и губернский исполнительный комитет, временный крымско-мусульманский исполнительный комитет, военные комитеты и др. стоят на страже интересов всего революционного народа, поэтому братья-татары должны слушаться лишь распоряжений, исходящих от этих и через эти организации» (Воззвание // Голос Татар. — 1917. — 2 сентября. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 18—19)).
Примечателен анонимный «довесок» к «Воззванию»: «Отныне придётся весьма осторожно решать вопросы о блоках с буржуазией, а в особенности с наиболее коварной её частью — с кадетами... ...Монархисты, сделавшиеся в одну ночь сомнительной чистоплотности республиканцами, остались теми же «волками, но только в овечьей шкуре»».
276. Цит. по: Рєєнт О.П., Андрусишин Б.І. З`їзд поневолених народів (8—15 вересня 1917 р.) (21—28 вересня н.ст.) — К., 1994. — С. 24.
277. Цит. по: Губогло М.Н., Червонная С.М. Крымско-татарское национальное движение. — М., 1993. — Т. 2. Документы. Материалы. Хроника. — С. 174. Издание буквально изобилует неточностями, грубыми ошибками и передержками.
278. Голос Татар. — 1917. — 14 октября. В ноябре Рада ещё раз довела до сведения Мусисполкома, что Украина не имеет территориальных претензий к Крыму (но претендует на Черноморский флот) и поддерживает национальные устремления крымских татар (Крым (Симферополь). — 1918. — 10 мая). На трёх общемусульманских съездах 1917 г. (Петро¬град, Москва, Казань) по нарастающей звучали пантюркист¬ские мотивы. Выдвигались требования самоопределения мусульманских народов и формирования собственных вооружённых сил, вплоть до неподчинения, в случае противодействия, центральному российскому правительству.
279. Елагин В. Указ. соч. — С. 92.
280. Цит. по: там же (Голос Татар. — 1917. — 11, 14 октября).
281. См. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 91—92.
282. Никандр Александрович Маркс (1861—1921). Родился в семье военного лекаря, в Минской губернии. Вырос в д. Отузы (ныне п. Щебетовка Феодосийского горсовета). Окончил Михайловскую военную гимназию (Воронеж) и Александровское военное училище (Москва). Дослужился до генерал-лейтенанта (1913), выйдя в 1914 году в отставку. Отличался многообразием интересов: история, археология, география, палеография, этнография. Окончил с золотой медалью Московский археологический институт (1910), где два года вёл курс древних рукописей. Действительный член Московского археологического общества. Опубликовал ряд научных трудов, а также три выпуска «Легенд Крыма» (1913, 1914, 1917), подготовил к печати четвёртый. Отличался врождённым демократизмом и интересом к радикальным воззрениям. В Первую мировую войну Маркса мобилизуют — сначала на ополченскую службу, с 1916 года — на действительную (начальник штаба Одесского военного округа). Февральскую революцию встретил восторженно. Отклонил предложение А.Ф. Керен¬ского возглавить Московский военный округ. С конца сентября — начальник Одесского округа. В декабре оставил службу и вернулся в Отузы, уйдя в частную жизнь. В период КССР (с апреля по июнь 1919 года) несколько дней — комиссар по охране г. Феодосия, затем — комиссар народного просвещения. После падения КССР — арестован. В июле приговорён к лишению всех прав состояния и 4 годам каторжных работ. Очень мягкий по тем временам приговор был во многом заслугой М.А. Волошина, который приложил в «столице» Добровольческой армии — Екатеринодаре — максимум усилий для спасения Маркса. Мало того, Волошин добился приказа А.И. Деникина об освобождении Маркса «за старостью лет». В сентябре приказом главноначальствующего Таврической губернии Н.Н. Шиллинга разжалованный генерал был выслан из Крыма в станицу Таманскую. После установления советской власти — преподаватель рабфака, профессор социально-исторического факультета Кубанского политехнического института. Попытка вернуться в Крым не удалась. Скончался и похоронен в Екатеринодаре (Краснодаре) (Купченко В.П.. Эпопея генерала Маркса. Драма революционного бытия // Купченко В.П. Киммерийские этюды: События. Люди. Памятники. — С. 42—59).
283. Цит. по: Сеитбекиров Э. Священная борьба крымских татар (к 80-летию I Курултая). VI. Крым принадлежит крымцам // Голос Крыма. — 1997. — 5 декабря.
284. Численность флота в 1917 году: 40 тысяч моряков, до 3 тысяч командного состава // Кнорус Сергей Сергеевич. — Картотека ГААРК.
285. Александр Васильевич Немитц (1879—1976). Родился в с. Котюжаны Хотинского уезда Бессарабской губернии в имении отца — мирового судьи и надворного советника. Потомок древнего рода германских рыцарей фон Биберштейнов. Закончил Морской кадетский корпус (1900), мичманом получил назначение на Черноморский флот. После обучения в Артиллерийском офицерском классе Учебно-артиллерийского отряда Балтийского флота получил квалификацию артиллерийского офицера 2-го разряда (1903). Преподаватель артиллерийского класса Черноморского флота. В составе офицерского добровольческого экипажа на контрминоносце «Стремительный» преследовал мятежный броненосец «Потёмкин», участвовал в операции по его возвращению из Констанцы. Отказался приводить в исполнение смертный приговор четырём матросам с минного транспорта «Прут», осуждённым за восстание, выступал адвокатом группы матросов, обвиняемым за участие в Ноябрьском 1905 года восстании в Севастополе. Привлекался к дисциплинарному наказанию за участие в компании по дискредитации командира мореходной канонерской лодки «Терец», организованной старшим офицером корабля М.М. Ставраки, исключённого со службы с трёхлетнем заточением в крепости (см. о нём также: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Крым: начало ХХ века — февраль 1917 года. Исторический очерк. — С. 159). В 1907 году прикомандирован к Морскому генеральному штабу для занятий, где исполнял должность офицера военно-исторической части. Осенью 1909 года поступил в Николаевскую Морскую академию. После окончания 1-го курса назначен штатным преподавателем Морской академии (1910), которую закончил в 1912 году. Ещё во время учёбы прикомандирован к Морскому генеральному штабу. В апреле 1913 года с производством в капитаны 2 ранга назначен заведовать в нём Черноморским отделом. В канун Первой мировой войны А.В. Немитц становится командиром канонерской лодки «Ардаган» Каспийской флотилии, но с началом боевых действий назначается штаб-офицером Военно-морского управления Ставки Верховного Главнокомандующего. В 1915 году по собственной инициативе получает назначение командиром канонерской лодки «Донец» Черноморского флота. Начальник 5-го дивизиона миноносцев, начальник 1-го дивизиона эсминцев типа «Новик». Капитан 1 ранга (1916). В апреле 1917 года — командующий Минной бригады Чёрного моря. После Февральско-мартовской революции возглавил в Севастополе «Союз офицеров-республиканцев». 21 июля 1917 года произведён Временным правительством в контр-адмиралы с назначением командующим Черноморским флотом. Участник последнего похода флота дооктябрьского периода (19—24 октября). 13 декабря 1917 года оповестил флот об отбытии в Петроград, куда так и не прибыл, проживая весь 1918 год частным лицом в Киеве, затем в Одессе. В марте 1919 года вступает в ряды Красной Армии и назначается начальником военно-морской части Одесского военного округа. В августе — начальник штаба Южной группы войск 12-й армии. Организатор плана её прорыва из окружения. 29 октября 1919 года удостоен ордена Красного Знамени. В феврале 1920 года вступил в должность командующего Морскими силами Республики и управлял делами Наркомата по морским вопросам. В декабре 1921 года в связи с ухудшением состояния здоровья по личной просьбе освобождён от должности. Состоял при председателе Реввоенсовета СССР для особо важных поручений, заместителем инспектора ВМС РККА (с 1930 года), работал в Военмориздате. С 1924 года на преподавательской работе в Военно-морской, в 1926—1928 годах и в Военно-воздушной академиях. В 1940—1947 годах — профессор кафедр стратегии и тактики этих академий. Автор научных трудов. Вице-адмирал (1941). В марте 1947 года уволен в отставку. Работал в музее, затем гидрографии Черноморского флота в Севастополе. Последние годы жил в Ялте, где скончался 1 октября 1967 года. Похоронен в Севастополе на кладбище Коммунаров (Негодова Е.М. Немитц Александр Васильевич // Севастополь. Энциклопедический справочник. — С. 347—348; Макареев М.В., Рыжонок Г.Н. Черноморский флот в биографиях командующих. 1783—2004. В двух томах. — Т. 2. 1917—2004. — С. 14—21).
286. Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе. — С. 305—306.
287. Баранченко В.Е. Гавен. — С. 74.
288. Кришевский Н. Указ. соч. — С. 88.
289. Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе. — С. 306.
290. Там же. — С. 308.
291. Украинские экспансионисты издавна мечтали о влиянии на Чёрном море. Так, в работе «На пороге новой Украины» М.С. Грушевский писал: «... Когда обстоятельства тому благоприятствовали, Украина шла к тому, чтобы широко завладеть черноморским побережьем и стать тут твёрдою ногою. Этому препятствовало соперничество с другими государствами... Когда в XVIII в. ослабла последняя из здешних орд — Крымская, Украина могла бы развернуть свою колонизацию, культурную энергию... Однако вскоре выяснилось, что политическая и экономическая энергия Украины уже парализована московской политикой, которая перекрыла все пути» (с укр.) (цит. по: Копиленко О.Л. Автономна Республiка Крим: проблеми правового статусу. — К., 2002. — С. 8—9).
292. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. — Т. 1. — С. 100. Большевистская листовка с требованием перевыборов Симферопольского совета (ноябрь) мотивирует это требование следующим образом: «Вместо того, чтобы взять власть в свои руки, он [cовет] совершенно растерялся и пытался создать власть из кадетско-оборонческого лагеря земств и городских самоуправлений, с одной стороны, и представителей революционной демократии Советов рабочих и солдатских депутатов и партией большевиков, с другой — в конце концов фактически распался» (там же. — С. 126—127). На октябрьско-ноябрьских перевыборах большинство получили небольшевистские силы. 2 ноября состоялись перевыборы Севастопольского совета. Из 444 мест большевикам досталось 54, эсерам — 232, меньшевикам — 40, украинским социалистам — 50, прочие — беспартийным. В Симферопольском совете большевики получили 5 мест (Атлас М.Л. Указ. соч. — С. 56).
293. Вологдин Б. Политические письма // Таврический Голос. — 1919. — 28 февраля. О подобных вещах писалось задолго до 1919-го года. В России всегда хватало пророков, однако их и не было «в своём отечестве», ибо на пророчества никто из тех, от кого что-либо зависело, не обращал ни малейшего внимания. Консервативный мыслитель К.Н. Леонтьев (1831—1891) писал в своё время: «Либерализм, простёртый... немного дальше, довёл бы нас до взрыва, и так называемая конституция была бы самым верным средством произведения насильственного социалистического переворота, для возбуждения бедного класса населения противу богатых, противу землевладельцев, банкиров и купцов для новой, ужасной может быть, пугачёвщины. Нужно удивляться только, как это могли некоторые даже и благонамеренные люди желать ограничения царской власти в надежде на лучшее умиротворение России! Русский простолюдин сдерживается гораздо более своим духовным чувством к особе Богопомазанного Государя и давней привычкой повиноваться Его слугам, чем каким-нибудь естественным свойствам своим и вовсе не воспитанным в ней историей уважением к отвлечённостям закона. Известно, что русский человек вовсе не умерен, а расположен, напротив того, доходить в увлечениях своих до крайности. Ели бы монархическая власть утратила бы своё безусловное значение и если бы народ понял, что теперь уже правит им не сам Государь, а какими-то неизвестными путями набранные и для него ничего не значащие депутаты, то, может быть, скорее простолюдина всякой другой национальности русский рабочий человек дошёл бы до мысли о том, что нет больше никаких поводов повиноваться... Он... потребовал бы для себя побольше земли и вообще собственности и как можно меньше податей... За свободу же печати и парламентских партий он не станет драться» (Цит. по: Бердяев Н.А. Константин Леонтьев. (Очерк из истории русской религиозной мысли) // К.Н. Леонтьев: pro et contra. Антология. Кн. 2. Личность и творчество Константина Леонтьева в оценке русских мыслителей и исследователей после 1917 г. — СПб, 1995. — С. 149—150).
294. Зарубин А.Г. Октябрьский переворот и провинция (на примере Крыма) // Октябрь 1917 года: уроки истории и современность. Материалы научной конференции, 30 октября 1977 г. — Кемерово, 1997. — С. 28.