Зарубин А.Г., кандидат исторических наук, член Союза русских, украинских и белорусских писателей Автономной Республики Крым
Зарубин В.Г., заместитель председателя Республиканского комитета по охране культурного наследия Автономной Республики Крым

МУСУЛЬМАНСКОЕ БЮРО И ЕГО СУДЬБА

Журнал "Историческое наследие Крыма", №1, 2003


Крымскотатарское национальное движение, вышедшее на арену политической и идейной борьбы после Февральской революции, к 1920 г. проделало известную эволюцию[1], повернув в лице Милли Фирка (Национальной партии) в сторону Советской России.

С начала 1920 г. в крымских лесах-горах резко усиливается красно-зеленое движение, нацеленное на восстание и сформировавшее в июне партизанскую Повстанческую (Советскую) армию. Милли Фирка, не видевшая от белых властей ничего, кроме преследований и пустых обещаний, обращает свои взоры к красно-зеленым. Коммунисты, в свою очередь, сочли полезным привлечь к себе эту партию, учитывая ее реальное влияние на крымскотатарское население. Для успеха готовившегося восстания им крайне нужны были любые союзники. О необходимости сплочения всех антиврангелевских сил, включая Национальную партию, шла речь на т. н. Коктебельском съезде крымских организаций РКП (б) – 3-й партконференции. Выдача провокатором А. Ахтырским места проведения съезда, после чего его делегатам пришлось срочно спасаться, не завершив работы, не позволило опредметить проектируемый блок.

Следует отметить, что еще в ноябре 1918 г. после раскола Курултая и прекращения его функционирования в качестве национального парламента среди крымских татар была создана немногочисленная коммунистическая ячейка, в которую вошли А.А. Боданинский, С.И. Идрисов и др. Определился как коммунист и авторитетный М. Рефатов (работал в газетах “Терджиман” (Бахчисарай), “Шелале” (Баку) – 1915 г., коммунистической “Ени-Дунья” (Симферополь) – 1919 г., по словам С.Я. (Николая) Бабахана (Бабаханяна) “... т. Мидхат Рефатов... был крупным литературным работником, со знанием многих европейских языков, перу которого принадлежит единственный перевод на турецкий язык романа Л.Н. Толстого “Война и мир”, который в период ареста заканчивал работу над составлением трехтомного русско-турецкого словаря; работа – результат нескольких лет упорного труда была почти закончена, а затем оказалась варварски разбросанной в уборной Кутеповской контр-разведки” [2]), в будущем лидер Мусульманского бюро.

Это Бюро – иначе Татарская секция при Крымском областном комитете (ОК) РКП(б) – сконструировалось в январе 1920 г. Костяк его составили: М. Рефатов (Амет Мамут-оглу), секретарь, Мухаметджан Урманов (Урманер), Асан Имет-оглу, Амет Батталов, Казамзы Сакаев, Асан Сакаев, Мурад Рашид Асанов, Сеит Ислям Аппаз-оглу (Аппазов), Ислям Умеров, стражник, Е.Я.(Л.) Жигалина, связанная с ОК и его представитель в Мусбюро. Если на плечи Рефатова легло общее и идейно-литературное руководство, то “тов. Урманер, рабочий, менее заметный внешне, но являлся крупным организатором и фактически руководил всей практической работой секции”[3].

На Коктебельском съезде в докладе секретаря ОК С.Я. Бабахана прозвучала весьма лестная характеристика деятельности Мусбюро-Татсекции: “Татсекция была организована лишь в январе месяце 1920 г. и, несмотря на отсутствие опытных работников, она сумела связаться и наладить работу местных организаций под общим руководством Пар[т]комов.

Была организована и довольно интенсивно работала секция в Севастополе; усилиями Татсекции была налажена работа в Бахчисарае, а также в районе Кучу-Кузеньской [Кучук-Узеньской; Кучук-Узень – ныне Малореченское Алуштинского горсовета. – Авт.] волости.

Они выпустили на татарском языке несколько летучек [листовок. – Авт.], частью составленных ими самими, частью переводы летучек выпускаемых ОК. на русском языке.

В самое последнее время ими было добыто довольно значительное количество оружия и создан свой отряд на случай восстания. Они имели большие связи с частями как Симферопольского гарнизона, так и других, и, если принять во внимание, что у Слащева было довольно значительное количество, как отдельных отрядов, так и целых полков, состоящих из мусульман, то надо признать работу, проделанную товарищами Рифатовым [так в тексте – Авт.], Урманером, Абаз-Эфенди [Сеит Ислям Аппаз-оглу. – Авт.] и др. товарищами Татарской секции, довольно внушительной.

Секция находилась в самой тесной связи с ОК. И своевременно получала директивы, указания и материальную помощь”[4].

Бывший красноармеец И. Умеров, скрывавшийся после ухода в конце июня 1919 г. большевиков из Крыма в горах и сумевший устроиться в резерв государственной стражи, набиравшихся из крестьян, совсем не стремящихся служить “белому делу”, руководимую откровенными казнокрадами, через Рефатова вышел на Жигалину, с появлением которой, по его мнению, работа Татсекции стала осмысленной и целенаправленной. Он смог умыкать из арсенала винтовки, а заведующий оружейной мастерской стражи Михайлов, надо полагать – за мзду, переделывал их в короткие карабины. Умеров вспоминал: “Начали вести пропаганду среди населения, в особенности среди татар, а также разлагательную работу среди мобилизованных стражников и войск. Снабжали дезертиров подложными воинскими документами, которые доставали через делопроизводителя воинского начальника – Чумака. Сильно разложило тыл белых выступление Орлова. Стражников резерва хотели послать против Орлова, но благодаря нашей пропаганде они разбежались”[5]. Удалось завербовать около 20 казанских татар, имевших в распоряжении орудия (!). Так пополнялись ряды красно-зеленых и сочувствующих им.

С Мусбюро установили контакт и покинувшие воинство Орлова вольноопределяющийся Н.М. Ярко-Аптекман, юнкер Абдулла Баличев (Балич, Болиджиев), прихватившие два пулемета, впоследствии их спрятав. За ними увязался некто поручик Клермович (Касперович), вызывавший подозрения и застреленный Баличевым.

Ярко, освобожденный из Ялтинской тюрьмы благодаря рейду Орлова, имея мандат от Ялтинской организации РКП(б), и Баличев с риском пробрались в Симферополь, где смогли связаться с Рефатовым. Вслед за ними на Мусбюро вышли еще пять “орловцев”, среди которых был поручик Суринов (Вишневский), рекомендованный Рефатову Баличевым как свой старый знакомый. Это был страшный просчет.

Получив в свое распоряжение людей, сведущих в военном деле, Мусбюро (насчитывало к этому времени 13 человек: названные ранее, а также Баличев, Ярко-Аптекман, Якуб Текланов) на заседании 25 марта [ст. стиль. – Авт.], по настоянию ОК и Жигалиной, решает устроить налет на типографию татарской газеты “Миллет”, в то время уже послушной белым властям, с целью изъятия шрифта.

В ночь с 27-го на 28 марта группа во главе с Баличевым вышла к типографии на улице Кантарной в Симферополе [Чехова. – Авт.]. Но в это время здесь происходила охота на дезертиров. Акцию пришлось отложить.

Вечером 28-го, за час до вторично намеченной операции, члены Мусбюро собрались в Татарском клубе на улице Дворянской [Горького. – Авт.]. Сюда явился и Вишневский с обещанным оружием. А через полчаса в здание клуба ворвались контрразведчики, арестовав девятерых подпольщиков и Вишневского. Около четырех утра взяли Умерова. Он, неся три револьвера и бомбу в клуб, увидел вооруженных людей и отправился восвояси. Но это его не спасло. Утром выпустили Вишневского, вновь щеголявшего в форме поручика с маузером. Роль его прояснилось. В 1925 г. на процессе “шнейдеровцев” выяснилось, что еще одним из агентов, работавшим по Мусбюро, был некто Халил Али Бешули[6].

Арестованных разместили в гостинице Ялта на Севастопольской улице, где размещалась контрразведка. Под утро начались настоящие допросы. Баличев был избит, не выдержал и дал показания: о побеге из отряда Орлова, спрятанных пулеметах, убийстве Клермовича. Это и решило его участь. С особенной жестокостью издевались над Жигалиной: “...у нее были выбиты зубы, в кровоподтеках лицо. (...) Вид ее был ужасен. Она потеряла голос и говорила шепотом”[7]. Параллельно шли аресты других подпольщиков.

Ярко-Аптекман свидетельствует: “Уже к этому времени всех арестованных поражала осведомленность членов контрразведки во всех деталях жизни подпольной парторганизации. Так, Рефатову следователь сразу рассказал структуру татсекции и организационные взаимоотношения между секцией и ОК. При допросе Моисея [Б. Горелик, Кацман – член Симферопольской организации РКП (б) и ОК. – Авт.] ему сразу же следователь назвал всех членов ОК, всех членов Ревкома, правильно изложил распределение обязанностей между членами ОК и т. д. Было совершенно очевидно, что контрразведка осведомляется кем-то из членов руководящего центра подпольной партийной организации”[8]. В 20-х числах апреля арестованных членов Мусбюро перевели из контрразведки в тюрьму. Близилась развязка.

Военно-полевой суд проходил (разночтения в источниках) 21 апреля (по газетам) в здании Петроградской гостиницы на Пушкинской улице. Из арестованных к нему не был привлечен лишь Текланов, несколько случайно задержанных лиц отпустили. Приговор был предрешен приказом (с массой ошибок) по Добровольческому корпусу, подписанному генерал-лейтенантом А.П. Кутеповым (№140 от 13 апреля): названных подпольщиков “...предаю военно-полевому суду при штабе вверенного мне корпуса по обвинению в том, что они с начала 1920 г. в г. Симферополе составили между собой сообщество, носившее название “Мусульманское бюро при Крымском областном комитете российской коммунистической партии (большевиков)”, имевшее своей целью путем вооруженного восстания против властей и войск вооруженных сил Юга России изменение установленного на территории Крымского полуострова государственного строя и способствование советским войскам в их военных против вооруженных сил Юга России действиях, для чего имели в своем распоряжении пулеметы, другое оружие и вооруженные отряды [,] юнкера Баличева, кроме того, в том, что он в состоянии запальчивости и раздражения, но, однако же, умышленно лишил жизни поручика Касперовича т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 102,108 Угол. Улож. а108/1 по редакции приказа Добрармии 1919 г., и в отношении Баличева, вольноопределяющегося Ярко-Аптекмана и стражника Умерова статьей 273/3 воинск. Устава о наказ. (св.В.П.1869 к.н. ХХII изд.4), для юнкера Баличева, кроме того, статьей 279 того же устава”[9].

Арестованных вывели из тюрьмы. Ярко-Аптекман: “Власти боялись выступления подпольной организации и особенно боялись выступления татарского населения. Поэтому конвоировали нас... необычайно сильные отряды – кавалерия оцепила все улицы по пути следования нашего кортежа, войска конвойной команды окружали нас шеренгами”[10]. В Петроградской гостинице уже находилась Жигалина, изуродованная до неузнаваемости. Обвиняемые предстали перед судилищем, он имели возможность лицезреть не только своих судий, но и будущих палачей – головорезов из отряда немецкого колониста П.Н. Шнейдера.

Потом обвиняемых вывели из зала заседаний и вводили в него поодиночке. Каждого спрашивали: признаете ли себя виновным и что можете сказать в оправдание. Это занявшее полчаса действо носило не более чем ритуальный характер. Все отмалчивались, только Жигалина “называла судей пьяными рожами, кровопийцами и заявила, что никакой пощады она не просит и что не ее месте встанет много таких же, как она, которые будут продолжать дело рабочего класса. Суд лишил ее слова, но она продолжала говорить”[11].

Приговор суда – слепок с приказа Кутепова. Но добавлена “резолютирующая” часть: Рефатов, М.Р. Асанов, Асан Имет-оглу, А. У. Сакаев, Жигалина и Баличев приговорены к лишению всех прав состояния смертной казни через расстрел, И. Умеров – к лишению всех прав состояния и ссылке на бессрочные каторжные работы, Батталов, Аппазов, Ярко-Аптекман – к лишению всех прав состояния и ссылке на восьмилетние каторжные работы. Урманова и К. У. Сакаева суд, за недостатком доказательств, признал невиновными[12] (есть данные, что Урманов был казнен[13]). Однако власти не спешили с приведением приговора в исполнение. Слишком сильным был общественный резонанс: ведь большинство арестованных были совсем юными.

Еще 1 апреля Кутепова посетила крымскотатарская делегация во главе с председателем уездной земской управы М.М. Кипчакским и лидером Милли Фирка С.Дж. Хаттатовым. Она “ходатайствовала о смягчении участи арестованных. Делегация указывала на то, что татарское общество настроено противобольшевистски и не может быть ответственным за деяния нескольких лиц татарской молодежи [явно заметен страх перед возможными репрессиями. – Авт.]. Генерал Кутепов внимательно выслушал делегацию, указал на имеющиеся на лицо факты обвинения и просил передать татарскому обществу, чтобы оно не волновалось по поводу произведенных арестов, так как власть будет карать лишь преступников, но не перенося вины на целую национальность”[14].

22 апреля, после вынесения приговора, к Кутепову вновь обратился Кипчакский, а также Совет профсоюзов и Симферопольский союз татарских учителей. На сей раз речь уже не шла обо всех крымских татарах, а именно об осужденных, которые непосредственно не нанесли вреда Добрармии, а лишь готовились его нанести и хранили оружие. Указывалось, что Баличев “совершил убийство в запальчивости”. Просьба: “заменить смертную казнь приговоренным иным наказанием”[15].

Откликнулось и другие. Газета “Южные ведомости” в статье “Око за око” призвала к милосердию. За это и другие “прегрешения” ее соредактор народный социалист А.П. Лурье(я) угодил в кутузку.

О смягчении участи осужденных к смертной казни просил по телефону Кутепова и председатель губернской земской управы кадет князь В.А. Оболенский, получив ответ: “Удивляюсь, что за большевиков все представители земства и города так усиленно ходатайствуют. (...) Я не нахожу возможным щадить тех, кто уже убил и подготовлял в будущем убийство многих доблестных офицеров и их начальников и во имя спасения многих честных жизней утвердил приговор военно-полевого суда. Вероятно, приговор уже приведен в исполнение”[16].

Симферопольский городской голова С.А. Усов прорвался к Врангелю, получив жесткую отповедь: “...я поступаю так, как понимаю свой долг. Для выполнения этого долга я не остановлюсь ни перед чем и без колебания устраню всякое лицо, которое мне в выполнении этого долга будет мешать. Вы протестуете против того, что генерал Кутепов повесил несколько десятков вредных армии и нашему делу лиц. Предупреждаю вас, что я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались вы”. Врангель вспоминал: “Господин Усов вышел из кабинета, как в воду опущенный. Через день газеты сообщили, что “вернувшийся из Севастополя симферопольский городской голов отказался сообщить подробности своего разговора с Главнокомандующим”. Еще через несколько дней те же газеты сообщили, что господин Усов тяжело заболел и подал в отставку”[17].

Спасти жизни осужденных не удалось. Газета “Таврический голос” сообщала: “22-го вечером был приведен в исполнение смертный приговор над шестью осужденными военно-полевым судом по делу “О Мусульманском бюро коммунистической партии”. Все шесть осужденных были расстреляны”[18].

В 1925 г. на процессе “шнейдеровцев” (уголовное дело №835 НКВД СССР) вскрылась подлинная картина расправы: “Осужденных на расстрел татар-подпольщиков привезли на двух линейках на местность за еврейским кладбищем в Симферополе. Оно было оцеплено карателями из отряда Шнейдера, количеством примерно в 30-40 человек. 10 человек из них находились в 100 шагах от места расстрела на расстоянии 30 шагов друг от друга. Сзади оцепления были выставлены пулеметы. По команде ротмистра Шлее каратели Браксмейер, В. Шнейдер, Кузьминский, М. Шнейдер и др., в присутствии членов военно-полевого суда отряда – поручиков Трофименко и Левицкого, стоя в шеренге, расстреляли сначала 3-х, затем еще 2-х приговоренных к смертной казни”[19]. Жигалину вместе с подпольщицей Ф.Б. Шполянской убили позднее.

Когда через три дня могилу раскрыли, чтобы похоронить казненных по-человечески, свидетели ужаснулись: у Мурата Асанова был разбит череп и разрублена рука; “у Рефатова совершенно отсутствовала тыльная часть головы, была прорублена рука в двух местах”; у Жигалиной “совершенно отсутствовала передняя часть головы и все тело было в синяках”; все были лишь в нижнем белье, а Баличев совершенно раздет[20]. (После прихода красных 5 декабря 1920 г. останки 66 участников большевистского подполья, в том числе членов Мусульманского бюро, и красноармейцев, погибших в годы Гражданской войны, были перезахоронены в Семинарском сквере, где в 1930 был установлен памятник, замененный в 1957 г. на диоритовый обелиск[21]).



Прошло совсем немного времени, и Крым оказался в руках большевиков. Начался кровавый “пир победителей”, унесший тысячи жизней. Ураган насилия продолжался.


1. См.: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917-1920 гг. // Новый Град. – Симферополь, 1995, с. 50-59; их же. Без победителей. Из истории гражданской войны в Крыму. – Симферополь, 1997; их же. От форпоста “мировой революции” до последнего плацдарма “белой” России // Отечественная история. 1999. №2, с. 99-106; Зарубин В. Г. Межнациональные отношения и национальная политика государственных образований в Крыму (конец 1917-1920 г.) // Исторический опыт межнационального и межконфессионального согласия в Крыму. – Симферополь, 199, с.61-72.
2. Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917-1921 гг. [Документы] // Вопросы развития Крыма/Научно-практический дискуссионно-аналитический сборник/ Вып.3. – Симферополь, 1996, с.70 (Бабахан С.Я. Большевистское подполье в Крыму).
3. Там же.
4. Государственный архив Автономной Республики Крым (ГААРК), Ф.П.-150, оп.1, д.53, л.148.
5. Умеров И. Работа татсекции при ОК РКП (б) (1919-1920 годы) // Революция в Крыму. Сборник материалов к десятой годовщине советизации Крыма. – [Симферополь], 1930. № , с.140-141.
6. Дело шнейдеровцев // Красный Крым (Симферополь). 1925, 7 ноября.
7. Ярко Н. Тюрьма, суд и казнь // Революция в Крыму с.114, 117.
8. Там же, с.114.
9. Таврический голос (Симферополь). 1920, 21 апреля (4 мая).
10. Ярко Н. Указ. соч., с.117.
11. Умеров И. Указ соч., с.143.
12. Революция в Крым, с.170-171.
13. Ярко Н. Указ. соч., с.118; Революция в Крыму, с.169.
14. Аресты среди татар // Южные ведомости (Симферополь). 1920, 3 апреля.
15. Ходатайства о смягчении участи осужденных // Таврический голос. 1920, 23 апреля (6 мая).
16. К казни татар большевиков. (Разговор генерала Кутепова с князем Оболенским) // Таврический голос. 1920, 24 апреля (7 мая).
17. Врангель П.Н. Воспоминания. Южный фронт (ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г.). Ч.II. – М. 1992, с.65.
18. Казнь татар коммунистов // Таврический голос. 1920, 24 апреля (7 мая).
19. Цит. по: Брошеван В. “Отряд, несущий людям смерть” (К истории вопроса о политическом терроре белогвардейцев в Крыму в 1920 году) // Известия Крымского республиканского краеведческого музея. 1995, №11, с.63.
20. Красный Крым. 1925, 27 ноября; Ярко Н. Указ. соч., с.119.
21. Вьюницкая Л.Н. Сенная площадь//Известия Крымского республиканского краеведческого музея.