 |
А.Г. Зарубин, В.Г. Зарубин
ОКТЯБРЬСКИЙ ПЕРЕВОРОТ 1917 ГОДА – ОТЗВУКИ В КРЫМУ. НАЧАЛО ТЕРРОРА И ПЕРВЫЕ ВООРУЖЁННЫЕ СТОЛКНОВЕНИЯ
Журнал "Историческое наследие Крыма", №15, 2006
Известия об Октябрьском перевороте достигли Крыма на следующий день. Утром 26 октября[1] в Севастополе было созвано расширенное заседание исполкома совета при участии представителей профсоюзов, завкомов, корабельных и солдатских комитетов и городской думы. Тем временем Центральный комитет Черноморского флота (ЦК ЧФ, Центрофлот) организовал демонстрацию в поддержку свершившейся революции. Прервав заседание, эсеро-меньшевистский исполком принял весьма неожиданное решение о взятии власти в свои руки. В центр была послана телеграмма: «Петроград. Петроградскому Совету, Всероссийскому съезду Советов (проходившему в столице 25—26 октября. — Авт.). Приветствуем победную революцию. Власть Советом взята. Ждём дальнейших распоряжений. Севастополь»[2].
На следующий день пленум совета подтвердил содержание приветственной телеграммы. Дебаты носили хаотический характер. Так, меньшевик М.А. Пескин говорил: «Надо помнить, что наша страна — страна не рабочих, а крестьянства, которое может своим сапогом раздавить революцию». Меньшевик Н.А. Борисов[3], будучи помощником комиссара Черноморского флота и хорошо знавший настроения моряков, рассуждал о том, что власть можно брать, если, первое, будет гарантия созыва Учредительного собрания в срок и, второе, продовольственный вопрос будет стоять на первом плане[4]. У большевиков к тому времени было два сильнейших козыря. Позаимствованный у эсеров «Декрет о земле», снимавший на время крестьянский вопрос, и — «Декрет о мире». «Этот вопрос доминировал над революцией, — писал очень пристрастный к большевикам мемуарист, — над её стремлениями и завоеваниями, доминировал даже над тяготением к земле и был он — мир, мир немедленный, во что бы то ни стало... Это слово не сходило с уст, об нём говорили и на базарах, и на улицах, в казарме и кафе, в лавках, на бульваре и в купальнях... {...}... Казалось ясным, что тот, кто даст этот мир, тот будет кумиром толпы и получит над ней беспредельную власть...»[5].
Командующий флотом контр-адмирал А.В. Немитц[6], опасаясь осложнений, приказал поддержать власть советов. (Он же отдал 30 октября приказ о сдаче всего огнестрельного оружия, которому матросы, естественно, не подчинились.) ЦК ЧФ обратился с приветствием к Петроградскому военно-революционному комитету.
Чем же объяснить такой зигзаг Севастопольского совета, сделанный вразрез с тактическими установками ПСР и РСДРП(оборонцы)? Настроением рабочих и флота, бурными митингами и демонстрациями, общим полевением партийных организаций Крыма, а также, вероятно, расчётом, что II Всероссийский съезд советов пойдёт на компромисс — создание однородного социалистического правительства. Когда же ситуация в столице и губернии прояснилась, исполком совета заявил о неприемлемости в переживаемый момент социалистической революции, непризнании, в принципе, советской власти как отражающей интересы только части населения, поставил под сомнение легитимность нового правительства — Совета народных комиссаров (СНК), — избранного на II съезде. Свою резолюцию 26 октября совет характеризует теперь как имевшую «временный» характер и избирает тактику лавирования между противоборствующими сторонами.
Прочие советы, а также партии и общественные движения встретили октябрьские события в Петрограде крайне отрицательно. Они учитывали состояние умов крымского населения (исключая весомую часть флота, рабочих завода А.А. Анатра в Симферополе и Севастопольского морского завода), как огня, страшившегося междоусобицы. Вот перед нами один подобный документ (их было много, и они, по сути, дублировали друг друга) — воззвание Ялтинского совета «К рабочим, солдатам и всему населению Крыма»: «Кучка анархистов-коммунистов во главе с Лениным, Зиновьевым и другими, движимыми непомерным честолюбием и жаждой власти, поддержанная явными и тайными агентами германского штаба и черносотенными организациями Петрограда, посредством обмана, лжи и предательства увлекла часть петроградского гарнизона и рабочих на путь вооружённого восстания против революционного правительства и Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов»[7]. Это не отличающееся адекватностью обращение, тем не менее, ярко отображает атмосферу времени.
Более вразумительно выглядела резолюция о текущем моменте Первого Таврического губернского съезда профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов Крыма (1 ноября):
«{...} Правительство большевиков, созданное путём братоубийства и гражданской войны (термин уже входит в повседневный обиход. — Авт.), перед самыми выборами в Учредительное собрание... неспособно разрешить основные задачи революции, ибо основано на вражде и разногласии внутри самой демократии, не пользуется признанием всей революционной демократии, является правительством одной политической партии и может держаться только террором и насилием. Власть должна перейти к однородному демократическому правительству, основанному на соглашении всех социалистических партий; гражданская война и кровопролитие должны быть немедленно прекращены, проклятая вражда внутри демократии должны быть окончена. {...}»[8].
Сочинители приведённой резолюции не сознавали того, что большевики своим переворотом поставили себя вне «демократии», избрав собственный курс — на немедленный переход к созданию социалистического (в их понимании) общества.
Крымскотатарское руководство дополнило оценку событий практическими выводами: «... Разыгравшиеся в Петрограде кровавые события, парализовав силу существующей власти, открывают путь для анархии и гражданской войны, размер и гибельные последствия которой теперь трудно представить. Искры петроградского пожара летят по всей стране и кое-где они попали на горючий материал». Чрезвычайное собрание представителей мусульманских революционно-демократических и военных организаций (числом 12) сочло необходимым:
«1) Создать исключительно из представителей революционно-демократических и социалистических организаций органа для поддержания порядка в крае и защиты революции от посягательств на неё.
В эту организацию кадеты как элемент антиреволюционный не должны входить».
2) Сформировать вооружённые отряды для защиты Симферополя (надо полагать, от черноморцев) и координирующий их деятельность Крымский революционный штаб (каковой и приступил к работе 31 октября).
О кадетах в документе сказано особо: «... Вплелись в демократию... и стараются не выпускать из своих рук руководительство местной политической и общественной жизнью, давая проявлению последней желательное им направление и освещение. Взять для примера хотя бы кадета комиссара Богданова[9], который, игнорируя недоверие к нему населения и революционных организаций, продолжает творить на посту комиссара своё кадетское дело»[10]. (Принято 28 октября).
Итак, крымскотатарские активисты «объявили войну» на два фронта — против большевиков слева и против кадетов справа[11]. Последние устранялись событиями на обочину, где вынуждены были спасать свои жизни и выжидать своего часа.
25 октября было созвано собрание представителей общественных и революционных организаций по поводу петроградских событий. Оно единогласно приняло резолюцию: «Собрание осуждает попытку насильственного захвата власти со стороны большевиков Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Попытка эта является преступной авантюрой, могущей затормозить своевременный созыв Учредительного собрания»[12]. Собрание избрало Губернский революционный комитет (после чего начинается чехарда неспособных функционировать ревкомов «второго призыва»; «первого» — создавались в дни корниловского мятежа). 28 октября он был переименован в Губернский комитет спасения родины и революции.
Тем временем татары объявили войну ненавистному им, ввиду «неумения ориентироваться в событиях» и «нетактичности по отношению к татарам в прошлом и настоящем», Таврическому губернскому комиссару Н.Н. Богданову. Поскольку Комитет спасения не спешил удовлетворять требования татар о дезавуировании Богданова, они, вкупе с украинцами и севастополь¬скими матросами, покинули 29 октября заседание комитета, после чего тот благополучно самоупразднился (6 ноября), уступив гегемонию Крымскому штабу. 4 ноября Богданов всё-таки ушёл в отставку, уступив место своему помощнику — правому социал-демократу П.И. Бианки[13]. В губкомиссариат вошли также А.С-А. Озенбашлы[14] от татар и Близнюк от украинцев, последнего сменил В.И. Поливанов от земств.
В целом же октябрьские события в Петрограде сколько-нибудь заметной реакции в Крыму не вызвали. Губкомиссар 24 ноября телеграфировал в адрес министра внутренних дел: «Губернии порядок не нарушался. Законные власти на местах. Выборы Учредительное Собрание состоялись»[15].
Умеренные социалисты, не ограничиваясь эмоциональными выплесками, постарались обставить свою позицию теоретическими выкладками. Об этом свидетельствуют материалы заседания Крымского союза РСДРП(об) в ноябре-декабре 1917-го и его конференция в январе 1918 года.
Политика меньшевиков вращалась вокруг осевого тезиса, сформулированного П.И. Новицким[16] следующим образом:
«... В то время, как наша страна доросла только до демократического строя, делается попытка устроить у нас социализм.
При этом попытка к социализму делается не только фанатиками-вождями, но и пролетариатом. {...} Борьба с большевизмом является борьбой против ошибок пролетариата, против самого пролетариата. {...} Если бы мы приняли участие в этой борьбе на стороне буржуазной демократии, то взяли бы этим на себя наибольшую ответственность, так как являемся наиболее сознательными там работниками. Меньшевизм — самый талантливый элемент в демократии, и если меньшевики остаются в лагере противобольшевистском, то берут на себя наибольшую ответственность, так как будут возглавлять там всё — и чёрные, и демократические силы. Большевизм — ошибка пролетариата... Мы должны заново повести свою соц[иал]-демократическую работу в массах, и нам нельзя возглавлять учреждения демократические, которые ведут вооружённую борьбу с большевиками. Однако мы должны в то же время разоблачать большевизм и его авантюристскую и гибельную для пролетариата тактику. Одним словом, мы должны создать третью позицию: против той и другой стороны».
Но поиски «третьей позиции» во все времена были чреваты гибелью. Отсюда — мрачный пессимизм.
Реалистическая платформа меньшевиков, как признают они сами, находит слабый отклик в пролетарской среде. Трагические ноты звучат в выступлении делегата конференции меньшевика Б.Я. Лейбмана:
«... Мы ничтожны и распылены в демократических учреждениях, ни на кого там не опираемся... Наше положение безвыходное... Мы... не можем идти работать в массы, которые нас не слушают... Мы будем растёрты жерновами двух враждующих лагерей (курсив наш. — Авт.)».
Теперь единственная возможность, резюмируют делегаты, — оппозиция в советах или, на чём настаивают другие, — выход из них, издание газеты, непременное сохранение партии. Делегаты отдают себе отчёт и в том, что «всякая победившая большевиков сила уничтожит с корнем советы и все рабочие организации». В результате январская конференция высказалась против вооружённой борьбы с большевиками[17].
Воплем прозвучала статья П.И. Новицкого в «Прибое». В Москве истребляют друг друга большевики и эсеры. Украинская Рада и казачество собирают силы друг против друга. Каледин движется на север. Из Севастополя отправляются украинцы-матросы на помощь Раде. «Ожесточение и озлобление растут и ширятся. {...} В такой момент их [противоборствующих сторон] разум и воля скованы идеологическим упрямством, страстью отмщения и кары.
Прекратите пальбу и расстрел, прекратите военные действия и передвижения войск, не обманывайтесь в тех силах, которые идут за вами, не преувеличивайте качества представляемых вами масс. Прекратите в такой предсмертный час призывы к отмщению, панихидные вопли, кликушеские воздыхания! {... }
... Не видно сознания трагической ответственности за поступки.
Различные центробежные силы уже делят достояние народа; отдельные области и народы уже откладываются, объявляют свою независимость, образуют свои государства...
... С звериным ожесточением обезумевшие толпы людей уничтожают друг друга и народное достояние. {...}
Конца не видно гражданской войне, самой нелепой и самой гнусной из гражданских войн, так как питает её разъярённая стихия анархии и темноты...
Должны ли мы принять в ней деятельное участие, чтобы ускорить её завершение?
Нет, в братоубийственной бойне, в войне внутри революционной демократии, в момент смертельной опасности для страны мы не можем, не должны участвовать!
Мы должны объявить войну гражданской войне»[18].
Таким образом, констатируя разгар гражданской войны уже в начале ноября, лидер социал-демократов фактически вычленяет три её характернейшие, по его мнению, черты: 1) это война всех против всех (речь уже не о «двух лагерях»), поддерживаемая идеологическим тупоумием, исчезновением чувства ответственности за страну и всевозможными негативными комплексами и инстинктами; 2) это совокупность центробежных сил, стремящихся поделить «достояние народа» России; 3) это развязывание вождями, пусть и бессознательно, самых зверских побуждений черни. Есть ли нужда говорить о непреходящей актуальности рефлексий автора?
«Еретически» прозвучало постановление Евпаторийского комитета большевиков (В.А. Елагин и другие): «Считать Октябрьский переворот в Петрограде несвоевременным, так как большевики, не имея большинства в рабочем классе, едва ли сумеют удержать власть в своих руках»[19]. Под давлением руководителей крымских большевиков Ж.А. Миллера[20] и Ю.П. Гавена[21] это постановление было отменено, а 5 ноября — избран новый комитет.
Тем временем губисполком созывает Губернский съезд советов (Симферополь, 16—17 ноября), на котором из большевиков присутствовал только Миллер[22]. (Большевики всё более отстранялись от лагеря, считавшего себя демократическим). Съезд 9 голосами против 7 объявил Октябрьский переворот «преступной авантюрой», признал решения II съезда советов неправомочными и констатировал необходимость передачи власти «Таврическому съезду представителей городских дум, земств, демократических и национальных организаций» — «демократическому совещанию Тавриды»[23]. Таким образом, съезд призвал все небольшевистские силы к консолидации.
Приготовления к решительным действиям развернулись и в противоположном лагере. 6—10 ноября в крайне наэлектризованной атмосфере проходил 1-й Общечерноморский (Черноморский флотский) съезд, где большевики вместе с левыми и украинскими эсерами могли диктовать свои условия. Квинтэссенцией съезда, на наш взгляд, стала полемика о гражданской войне. Если большевик Н.А. Пожаров[24] и лидер украинских эсеров К.П. Величко[25] доказывали наличие органической связи между революциями и гражданскими войнами, то правый эсер С. Риш резонно заметил, что от последних революции и погибали[26]. Меньшевики и правые эсеры, в конце концов, съезд покинули. По просьбе представителя рабочих Ростова-на-Дону съезд постановил отправить им на помощь в борьбе с белоказаками А.М. Каледина отряд матросов. Вооружённые отряды было решено послать также в Киев и на Кубань. Для большевиков в этом решении имелся большой резон: они получали в своё распоряжение «легитимные» вооружённые силы и возможность проверить их в практических действиях, дабы потом использовать в Крыму. Съезд одобрил украинизацию флота (при санкции на то Всероссийского Учредительного собрания; впрочем, она шла спонтанно и без всяких санкций), направил приветствия всем флотам и армиям революционной России, В.И. Ленину и СНК с обещанием поддержки Черноморским флотом, а также принял резолюцию «О текущем моменте», предложенную Ю.П. Гавеном:
« {... } Черноморский флот считает вновь избранный съездом Советов ЦИК единственным источником власти... Съезд призывает всех матросов, солдат, рабочих и крестьян сплотиться вокруг своих Советов и поддерживать их в борьбе с контрреволюцией»[27].
Сместив на посту комиссара Черноморского флота эсера И.И. Бунакова-Фондаминского[28], съезд назначил на это место большевика В.В. Роменца[29].
Командование Черноморского флота было против решения съезда о посылке отрядов, однако его мнение игнорировалось. А Севастопольский совет только после ожесточённой полемики и благодаря альянсу большевиков и украинских эсеров (последние стремились поддержать Центральную Раду) 182 голосами «за» (89 — «против» и 28 «воздержалось») поддержал необходимость направления отрядов на Дон и в Киев.
На помощь ростовцам из Севастополя отплыла флотилия и выехал эшелон с матросами в количестве 2500 человек во главе с анархистом А.В. Мокроусовым. В конце ноября десант, отступив под натиском офицерских и казачьих частей, но обогатившись боевым опытом, возвратился, став мощным фактором «углубления революции». Отряд численностью до 700 человек направился в Киев.
Позиция руководства и офицеров флота по поводу посылки отрядов была расценена как поддержка Каледина. С 15 ноября в Севастополе начались самочинные аресты офицеров матросами[30].
Большевики провели смотр своих сил на II Таврической губернской конференции 23—24 ноября. К тому времени их число достигло 1800 человек. Конференция приняла решения: 1) признать правильной политику ЦК РСДРП(б); 2) организовать отряды Красной гвардии; 3) поручить «тройке» (Ю.П. Гавен, Н.И. Островская[31], С.В. Констансов) подготовить издание партийного органа — «Таврической правды». «Разрабатывать план захвата власти участники съезда считали несвоевременным», что М.Ф. Бунегин именует «огромнейшей ошибкой», которая «оставила значительный след на всей истории дальнейшей борьбы за советскую власть в Крыму»[32]. Возможно, и так. А возможно, и нет. Ведь ни город (см. результаты выборов в учредительное собрание), ни деревня (эсеры), ни профсоюзы (меньшевики), ни советы и другие властные органы (кроме Центрофлота и Севастопольского ВРК, созданного 27 октября), ни значительная часть флота и армейских частей не были на стороне большевиков, которые оказались зажаты между февральскими образованиями справа и, условно говоря, анархистско-бунтарской бесконтрольной стихией слева.
20 ноября делегаты от земств, городов, советов и профсоюзов собрались на Губернский съезд представителей городских и земских самоуправлений. Большевики и кадеты отсутствовали. После весьма дружелюбных дебатов делегаты вынесли основную резолюцию: «До выяснения воли населения Крыма крымским учредительным собранием, которое должно быть созвано в ближайшем будущем, и воли населения трёх северных уездов — путём ли опроса или путём особого учредительного собрания, — в Таврической губернии учреждается орган управления губернией Таврический губернский совет народных представителей (СНП. — Авт.), как временный высший орган губернской власти, ответственный перед органом, его создавшим, и будущей центральной законной властью»[33].
Избрав СНП в составе 48 членов (включая, помимо городов, земств, советов, профсоюзов, фабзавкомов, Крымского революционного штаба, — национальные представительства в лице татар и украинцев — по три человека, великороссов — два, евреев и крымчаков — два, немцев — два, греков, армян, эстонцев — по одному[34]) и президиум во главе с крестьянским делегатом И.И. Штваном, съезд под аплодисменты, здравицы и поцелуи 23 ноября завершился. «Создание СНП было первой попыткой в истории Крыма XX века образовать представительный многонациональный орган власти, пользующийся доверием населения... »[35].
СНП формально имел свои вооружённые силы в виде частей, подчинявшихся Крымскому революционному штабу — он же объединённый, или краевой, или Штаб крымских войск. Штаб подразделялся на отделы: политический, снабжения и интендантский, юридический, санитарно-ветеринарный, канцелярию военного директора — Дж. Сейдамета[36]. Помощником Сейдамета, начальником политотдела, стал полковник А.Г. Макухин (Макуха) (расстрелян в январе 1918 года большевиками). Интересно, что должность командующего войсками предлагалась генералу П.Н. Врангелю[37], пребывавшему тогда в Крыму.
Врангель вспоминал: «Начальник штаба полковник Макуха произвёл на меня впечатление скромного и дельного офицера. Поглощённый всецело технической работой, он видимо был далёк от политики. Последняя оказалась окрашенной типичной керенщиной: предполагая опереться на армию, штатский крымский главковерх (Сейдамет. — Авт.), так же как и коллега его в Петербурге (Н.Н. Крыленко. — Авт.), мыслил иметь армию демократизированную с соответствующими комитетами и комиссарами. С первых же слов моего свидания с Сайдаметом, я убедился, что нам не по пути, о чём откровенно ему и сказал, заявив, что при этих условиях, я принять предлагаемую мне должность не могу»[38].
Костяк частей Штаба крымских войск составили 1-й и 2-й крымскотатарские полки (эскадронцы) и 1-й крымскотатарский полк свободы («Уриет»)[39]. Были здесь и русские офицеры, и даже французы, включая лётчиков под командой полковника Монтеро.
Несмотря на пессимистические свидетельства Врангеля, Крымский штаб представлял, по тому времени, сравнительно боеспособные части из тех, что прошли Первую мировую войну, насчитывавшие от 2 до 5 тысяч человек.
Многим казалось, что создание временного крымского правительства — СНП утихомирит радикалов, обеспечит единство и авторитет демократических сил, союз националов и умеренных русских социалистов. Большевики и другие левые, чего и следовало ожидать, СНП не признали, немедленно окрестив его «Советом народных предателей».
Деятельность Совета оказалась, вопреки ожиданиям, вялой и бесцветной, никак не соответствующей переживаемому моменту. Он ограничился разработкой избирательного закона в связи с предполагаемым крымским учредительным собранием, которое так и не было созвано, финансовыми вопросами. Участники СНП, отражая интересы стоявших за ним политических и национальных кругов, тянули одеяло каждый на себя и занялись собственными проектами. Всё это было только на руку большевикам. Публицист комментировал происходящее:
«Борьба за власть в России принимает всё более отталкивающие формы.
Одна партия кричит: ты у меня нашёл провокатора, а я у тебя двух найду. Немедленно добываются документики. Дело сделано. Является третья партия и заявляет: все вы провокаторы, я вас знаю. {...}
Поэтому, когда являются с предложением организовать совершенно новый тип власти, основой которой служат представители: от — национальных до прокуратуры включительно, невольно является вопрос: кому это ещё захотелось власти спросонья, от недоедания или с перепугу?»[40].
Последним препятствием на пути к полной Смуте могло бы стать Всероссийское Учредительное собрание. Публицист, выражая последнюю надежду тех, кто уже никому не верит, от всего утомился и жаждет только одного — спокойной жизни, восклицал:
«Страна устала. Устала и измучилась до такой степени, что перестала ждать определённого разрешения огромных государственных вопросов, перестала разбираться в формах правления, в политических и экономических вопросах, охладела к потерям и завоеваниям. Ей нужно только одно — конец. Какой-нибудь конец дикой бойне, войне, партийным распрям, погромам.
До отчаяния надоели охрипшие голоса хитроумных ораторов, бесшабашных краснобаев, малограмотных агитаторов, предлагающих каждый своё патентованное средство от всех бед и зол. {...}
Перед глазами ошеломлённого обывателя мелькают окровавленные руки, озлобленные лица, штыки, кулаки, листовки, афиши, брошюры. {...}
Россия устала и хочет конца. Этот желанный, долгожданный конец — Учредительное собрание. {...}»[41].
Выборы проходили 12—14 ноября. Заключения В.И. Королёва, дополненные нами:
— «За конституционных демократов голосовала главным образом интеллигенция». Кадеты и деревня оказались вещами несовместимыми. Их известный прорыв объясняется, видимо, усталостью от революции имущих слоёв;
— эсеры, благодаря старинному народническому лозунгу «Земля и воля», естественно, завоевали деревню, тем паче, что крестьянами ПСР «расценивалась... как государственная, правящая» (партия власти). В городах их сторонников было меньше, однако они всё равно преобладали. На выборы эсеры шли единым списком, хотя раскол среди них фактически уже произошёл. Успех эсеров был предрешён, но проходят они по дальнейшей истории Крыма бледной тенью;
— меньшевики, раздробленные и обуянные интеллигентским пессимизмом, с вечным перевесом рассуждений над действиями, были обречены на провал (вполне оправдывая своё название). К тому же их «считали... виновниками в сложившейся политической и экономической ситуации...», ибо именно они, добавим, были с Февраля ведущими «обоснователями» провалившегося курса на постепенство и парламентскую демократию;
— большевики не имели успеха в деревне — их аудиторией были матросы, солдаты и часть промышленных рабочих;
— крымские татары, немцы, евреи выставили самостоятельные списки. Первые являлись на избирательные участки «от мала до велика».
«...Абсентеизм в Таврической губернии был меньшим, чем в среднем по стране, что свидетельствует об определённой общественно-политической активности граждан региона»[42].
Выборы показали, что популярность большевиков растёт как на дрожжах. «При выборах в городские думы по всему Крыму был избран один большевик, получивший 703 голоса в Севастополе. Совсем иная картина наблюдалась при выборах в учредительное собрание. Симферополь дал большевикам 2998 голосов, что составляло 30% голосов, данных с.-р.... Ялта, которая в думу не дала ни одного голоса большевикам... в учредилку дала 525 голосов, а объединённой социал-демократии только 406 голосов, в Феодосии большевики имели 1937 голосов, объединённая социал-демократическая группа всего 907 голосов, с-р. 3310. Даже такие пункты, как Судак, Коктебель, Отузы[43] имели в составе избирателей, голосующих за большевиков»[44].
Степень политизированности и уровень надежд на Учредительное собрание в Таврической губернии будем считать средними: на участки явилось 54% электората. Результаты выборов: из 555 851 (без Перекопского уезда и некоторых участков) ПСР получила 291 549 голосов, мусульмане — 64 880, украинские эсеры — 61 177, кадеты — 38 108, большевики — 31 154, русские немцы — 23 590, меньшевики — 14 693, евреи — 13 145, земельные собственники — 8 022, народные социалисты — 4 544, «Единство» — 2 182, Поалей-Цион — 1 712, бердянские крестьяне — 82545.
Согласно подсчётам В.И. Королёва, среди политических партий эсеры уверенно заняли первое место (67,9% голосов, в том числе украинские эсеры — 10,7%), второе — кадеты (6,8%), третье — большевики (5,5%), четвёртое — меньшевики (3,3%), пятое — народные социалисты (0,8%). По национальным спискам: крымскотатарский (11,9%), немецкий (4,8%), еврейский (2,4%). 77,5% голосов получили социалистические партии. «...Таврическая губерния (как и вся страна в целом) в роковом 1917 г. серьёзно «заболела» социализмом и другого пути развития Российского государства не видела»[46].
Членами Учредительного собрания были избраны: С.А. Никонов[47], В.Т. Бакута, И.П. Попов[48], Н.И. Алясов, Р.Н. Толстов, С.С. Зак, Д.Г. Головко (ПСР), В.Н. Салтан (украинский эсер), Дж. Сейдамет (крымские татары).
Флот дал эсерам 22 200 голосов, большевикам — 10 800, украинским эсерам и другим — 19 500. Членами Учредительного собрания избираются эсер И.И. Бунаков (Фондаминский) (принял активное участие в работе собрания[49]) и большевичка Н.И. Островская.
Парадоксы революционного времени: несмотря на столь убедительное преимущество ПСР, в главных событиях она сколько-нибудь существенной роли не сыграла. Та самая расплывчатость, неопределённость и всеядность, которые обеспечили эсерам массовую обывательскую базу в марте, по мере ужесточения ситуации в стране всё более становились ахиллесовой пятой партии. Правые эсеры элементарно не поспевали за событиями, а опаздывающие всегда оказываются на обочине. Большевики могли быть довольны выборами, особенно на решающих участках — в Севастополе и на флоте. Союз с левыми эсерами и анархистами, исключительная энергия и отсутствие каких-либо парламентских «предрассудков» давали им в сложившейся ситуации, когда в повестку дня встало насилие, неплохие шансы на успех. Другой вопрос — как справиться с накатывающейся снизу стихией, подчинить её себе? «Взаимодействие двух главных агентов исторического развития — человеческой массы и власти — осуществляется через изменение, трансформацию и правовое упорядочение насилия, а вовсе не через упразднение его как такового»[50]. С «упорядочением» у крымских большевиков не получилось: стихия оказалась сильнее.
5 января в Петрограде Учредительное собрание было разогнано большевиками. Большой реакции в стране, включая Крым, это не вызвало. На полуострове уже полыхала «своя» гражданская война.
В ноябре масла в огонь подливает целенаправленное обострение межнациональных отношений[51].
7 ноября Центральная Рада приняла III Универсал, в котором провозглашалась Украинская Народная Республика (УНР), но — в составе демократической Российской Федерации, которую ещё только предстояло создать. В состав УНР были включены три северных уезда Таврической губернии «без Крыма»[52] (так губерния разрывалась на две части). Вместе с тем Рада выражала притязания на Черноморский флот.
В том же месяце Центральная Рада довела до сведения Мусисполкома, что Украина не имеет территориальных претензий к Крыму и поддерживает национальное движение крымских татар[53]. Это усилило наметившееся с лета взаимопритяжение украинского и татарского национального движений. За Радой же высилась тень пошатнувшейся, но ещё не сломленной Германии — радетельницы всяческой «самостийности»: украинской, казацкой, грузинской, крымскотатарской и пр. — с целью максимально ослабить военного противника — Россию.
В данной связи весьма любопытным будет достаточно циничное мнение Дж. Сейдамета по поводу Центральной Рады и её политики: «Без сомнения, — писал он в своих мемуарах, — даже украинцам, с которыми мы поддерживали более или менее дружественные связи, полностью доверять было бы глупо. Вполне возможно, что они стремились ослабить нас, воспользовавшись нашим противостоянием с русскими, так как и от них, естественно, можно было ожидать появления желания взять власть в Крыму в свои руки. А поэтому идею независимости Крыма мы оберегали как от русских, так и от украинцев, одновременно надеясь и рассчитывая на покровительство Турции»[54].
Что касается крымских большевиков, то они в 1917—1918 годах не выработали более или менее логичной и привлекательной линии в национальном вопросе. Это отчасти понятно. Во-первых, легко было провозглашать право на самоопределение с учётом целесообразности отделения в центре, однако невероятно трудно строить на этом двусмысленном тезисе практическую политику в окраинных, национальных и многонациональных регионах страны. Во-вторых, непросто было найти и равнодействующую таких трудносопоставимых установок, как мировая революция и право на самоопределение, диктатура пролетариата и освобождение народов Востока, где этого пролетариата практически не существовало. В-третьих, обратимся к заключениям Ю.П. Гавена, сделанным тринадцать лет спустя.
«Надо прямо сказать, что в период советской власти в Крыму в 1917 году мы не сумели правильно поставить и разрешить национальный вопрос.
Наши организации до захвата власти в городах были очень слабы; революционная деятельность и их влияние ограничивались почти исключительно узкой сферой городского пролетариата и, главным образом, флота. Горную, т.е. татарскую деревню мы тогда почти совсем не знали. Работников, более или менее видных большевиков, выросших в крымских условиях, у нас не было, за исключением Островской, выросшей в Крыму. Руководителями революционного движения были товарищи, приехавшие из других районов России... Руководители крымской большевистской организации серьёзно обратили внимание на национальный вопрос только тогда, когда татарский Курултай уже двинул против советов вооружённые эскадроны»[55].
Выше уже говорилось, что на ноябрьском Общечерноморском съезде большевики выступили единым альянсом с украинскими эсерами, признав необходимость украинизации флота. Далее. На объединённом заседании Крымского революционного штаба с общественными организациями 15 ноября большевик Ж.А. Миллер «приветствует при рукоплесканиях украинцев и татар украинство, решившее национальный вопрос в духе революционного пролетариата, и призывает мусульман последовать этому примеру, объявив крымскую республику»[56]. Правда, такие речи, мягко говоря, вряд ли соответствовали позиции, занятой II конференцией большевиков Таврической губернии, которая 24 ноября приняла резолюцию: «Констатируя, что население Крыма состоит из различных национальностей, из которых татары не являются численно преобладающим элементом... съезд (т.е. конференция. — Авт.) считает в силу местных особенностей единственно правильным решением вопроса об автономии Крыма референдум (народное голосование) среди всего населения Крыма»[57]. Идея референдума, однако, промелькнув, исчезла.
1917-й год обозначил ещё одну тенденцию, перераставшую в закономерность: всё более дешёвой становится человеческая жизнь, всё более частыми — самосуды. Если в центре страны таковые уже становились привычным зрелищем в городах[58], то в Крыму, до поры до времени, фигурантами подобных зрелищ были крестьяне. По крайней мере, до декабря.
10 декабря в Севастополь были доставлены тела 18 матросов, павших в сражениях под Белгородом, через день возвратились остатки первого Черноморского революционного отряда, разгромленного на Дону. Вина за неудачи была возложена на лейтенанта А.М. Скаловского, одного из четырёх офицеров, бывших в отряде. Под Тихорецкой он был расстрелян матросами. «Похороны матросов были колоссальной демонстрацией: убитых уложили в открытые гробы, не обмытых, в крови, с зияющими ранами. Процессию сопровождали все матросы, весь гарнизон, все оркестры и громадная толпа простонародия, всего тысяч сорок. Вся эта масса обошла город, часто останавливаясь при произнесении самых кровожадных речей, направленных против офицеров и интеллигенции. Толпа ревела, требовала немедленного избиения офицеров...»[59]. После похорон мичман эскадренного миноносца «Фидониси» Н. Скородинский, только в июле 1917 года окончивший училище и направленный на Черноморский флот, лояльно относившийся к новой власти и пользовавшийся авторитетом своей команды, позволил себе публично усомниться в деятельности председателя Севастопольского комитета большевиков И.Н. Островской, после чего был тут же смертельно ранен матросом[60] и скончался, не приходя в сознание, на следующий день в госпитале. Гроб мичмана сопровождали на кладбище «более тысячи морских и сухопутных офицеров, печальных и мрачных, с опущенными головами», они «медленно двигались за гробом, без музыки, без певчих и без почётной полуроты...»[61]. Никакого сочувствия «улицы» похороны мичмана не вызвали. Напротив, они сопровождались зловещими сентенциями: «Собаке собачья смерть», «Скоро всем конец». Эти мрачные кладбищенские действа стали прелюдией кровавых событий.
Представители прибывшего из-под Белгорода матросского отряда на заседании Севастопольского совета 12 декабря заявляют, что отряд не признаёт его авторитета и распоряжений, требуя в 24 часа очистить помещение исполкома, угрожая в противном случае разогнать совет силой.
В этот же день на созванном большевиками митинге принимается резолюция о немедленном переизбрании совета. Матросы-украинцы эсминцев «Жаркий» и «Зоркий» на своём митинге заявляют о непризнании Центральной Рады и поддержке советской власти на Украине, провозглашённой 12 декабря в Харькове на I Всеукраинском съезде советов, и требуют отозвать своего представителя из Генеральной Морской Рады[62].
Фракция большевиков выходит из состава исполкома Севастопольского совета[63]. Судовые команды выносят грозные резолюции: «Сметём всех явных и тайных контрреволюционеров, старающихся препятствовать на пути к завоеванию революции»; «Ни одного револьвера, ни одной сабли у офицеров быть не должно. Все виды оружия должны быть у них отобраны»[64]. Масла в огонь подливали находившиеся в Севастополе кронштадцы.
Резня, каковую одни ждали с трепетом, другие накликивали, произошла 15—17 декабря, когда Крым потрясли «ужасы, которые пережило население Севастополя»[65]. Внешним поводом послужили воспоминания о Морском суде 1905-го и 1912-го годов, где матросов, замешанных в восстаниях, приговаривали к расстрелу и каторге. Решено было убивать только участников этих судилищ. Однако террор обрушился на всех морских и некоторых сухопутных офицеров[66]. Матросы миноносцев «Гаджибей» и «Фидониси» расстреляли своих офицеров на Малаховом кургане. По имеющимся сведениям их было 32[67]. Вакханалия убийств прокатилась по всему Севастополю.
Аресты офицеров происходили не только в Севастополе. По требованию команды подводной лодки «Тюлень» выдан ордер на арест в Сулине (Румыния) капитана 2-го ранга П.С. Бачманова, в Симферополе — капитана 2-го ранга В.Д. Брода. 21 декабря были арестованы в Новороссийске и доставлены в Севастополь начальник 7-го отряда транспортов Транспортной флотилии контр-адмирал М.Г. Львов, флаг-офицер того же отряда старший лейтенант Б.Н. Чёрный и командир временного военного Новороссийского порта капитан 1-го ранга П.В. Верховский, в Трапезунде (Турция) по подозрению в погроме арестован прапорщик Л.С. Волосевич и т.д.[68].
Тем временем СНК телеграфировал комиссару Черноморского флота В.В. Роменцу: «Действуйте со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху. {...} Переговоры вождями контрреволюционного восстания безусловно воспрещены»[69]. Очевидец свидетельствует:
«В комнату совершенно явственно ворвались звуки частой ружейной стрельбы и крики. Мы бросились на балкон и совершенно определённо убедились, что стрельба идёт во всех частях города... {...}
Вся небольшая вокзальная площадь была сплошь усеяна толпой матросов, которые особенно сгрудились правее входа. Там слышались беспрерывные выстрелы, дикая ругань потрясала воздух, мелькали кулаки, штыки, приклады... Кто-то кричал: «пощадите, братцы, голубчики»... кто-то хрипел, кого-то били, по сторонам валялись трупы — словом, картина, освещённая вокзальными фонарями, была ужасна. {...}
... Я увидел очередь, стоявшую у кассы, и стал в конец. Весь хвост был густо оцеплен матросами, стоявшими друг около друга, а около кассы какой-то матрос с деловым видом просматривал документы. Впереди меня стояло двое, очевидно, судя по пальто, хотя и без погон и пуговиц, — морские офицеры.
Вдруг среди беспрерывных выстрелов и ругани раздался дикий, какой-то заячий крик, и человек в чёрном громадным прыжком очутился в коридоре и упал около нас. За ним неслось несколько матросов — миг и штыки воткнулись в спину лежащего, послышался хруст, какое-то звериное рычанье матросов... Стало страшно...
Наконец, я уже стал близко от кассы. Суровый матрос вертел в руках документы стоявшего через одного впереди меня.
— Берите его, проговорил он, обращаясь к матросам.
— Ишь ты — втикать думал...
— Берите и этого, указал он на стоявшего впереди меня.
Человек десять матросов окружили их... На мгновенья я увидел бледные, помертвелые лица, ещё момент и в коридоре или на лестнице затрещали выстрелы... {...}
Севастопольский Совет раб[очих] деп[утатов] умышленно бездействовал. Туда бежали люди, бежали известные революционеры, молили, просили, требовали помощи, прекращения убийств, одним словом Совета, но Совет безмолвствовал: им теперь фактически руководила некая Островская, вдохновительница убийств, да чувствовалась паника перед матросской вольницей.
И лишь на другой день, когда замученные офицеры были на дне Южной бухты, Совет выразил «порицание» убийцам...
Всего погибло 128 отличных офицеров»[70].
И это была только репетиция.
Именно в те дни в Севастополе родилось выражение «Варфоломеевские ночи», вскоре «принятое» всем Крымом. «Чудом уцелевший от расправы... лейтенант А.Ф. Ульянов писал в 1922 г., уже находясь за границей: «Никто не думал, что, живя в Севастополе, мы находимся в клетке с кровожадными зверями. Мы не могли себе представить того кошмара, какой был в Севастополе» (газета «Дворянский вестник» №5—6 (72—73), 2000, с. 5)»[71].
Так в ночь на 16 декабря в Севастополе победила «советская» власть.
«...Когда народные комиссары слишком красноречиво и панически кричат о борьбе с «буржуем», тёмная масса понимает это как прямой призыв к убийствам, что она доказала» (курсив наш. — Авт.)[72].
Вполне вписываясь в тот контекст, в который была вброшена Россия Февральской революцией и воспоследовавшими событиями, Мусисполком выдвигает 3/4 ноября лозунг «Крым для крымцев», причём как стратегический. Опубликованное им «Воззвание» гласило:
«Крымско-Мусульманский Исполнительный Комитет как выразитель воли крымских татар, не желая допустить в Крыму гегемонии какой-либо народности над другой. А также не допуская мысли о распространении власти какого-либо государства над Крымом, признаёт
«КРЫМ ДЛЯ КРЫМЦЕВ»
и находит, что чрезвычайные обстоятельства повелевают народам Крыма взять на себя заботу об устроении судьбы своего Крыма и объединиться для общей дружной работы на благо всех народов, населяющих Крым.
Как и в какой форме может быть разрешена поставленная ныне перед Крымом эта задача, может разрешить только коллективное мнение и воля живущих в Крыму всех народностей»[73].
3 ноября торжественно открылся Национальный татарский музей в Ханском дворце (Бахчисарай). Позднее, в сентябре 1919 года, при белых, «зав. кадром Д.С. Иваненко» в докладной записке начальнику крымского отдела пропаганды заметит, что «курултайцы... дали дворцу нежелательное назначение политического центра...»[74]. Действительно, Национальный музей стал не только собственно национальной, религиозной святыней татар, но и, теперь, политической базой Мусисполкома-Курултая. В получившей широкую известность речи муфтия Ч. Челебиева[75] на открытии музея проводилась та же идея единения всех крымчан для блага Крыма:
«На Крымском полуострове имеются разных цветов и оттенков много прекрасных роз и цветов. Каждый из этих роз и цветов имеет особую свою красоту и свойственный ему приятный аромат. Задача Курултая собрать все эти дивные цветы в один букет. Татарский Курултай имеет в виду не одних лишь татар (курсив наш. — Авт.), его взоры обращены и к другим народностям, в течение веков живущим с татарами дружной братской жизнью. {...}
Татарский народ признавал, признаёт и всегда будет признавать права каждой национальности. Татарский Курултай наравне с чаяниями и идеями татар будет чтить также идеи и чаяния живущих с ними в Крыму и других народностей. Курултай будет приглашать эти народности к совместной работе и усилиям для достижения общих для всех благ»[76].
Итак, программа действий «курултаевцев» обогащается в ноябре новыми штрихами. Появляется знаменитый лозунг «Крым для крымцев». Причём «крымцы», вопреки традиции, фигурируют здесь как все крымчане, независимо от национальности. Но это понятие повисает в воздухе, поскольку ни этнически, ни юридически не определено. Будем считать, что подразумеваются потомственные жители Крыма. Рада даёт словесные заверения того, что на территорию Крыма (видимо, и в случае достижения полной независимости Украины) она претендовать не будет. (На деле произошло обратное: словесные «гарантии» отступили перед аннексионистскими устремлениями и Рады и, особенно, правительства гетмана П.П. Скоропадского в 1918 году.) Право управления полуостровом предоставлялось Киевом крымским татарам. Однако в случае формирования аппарата этого управления из его компетенции исключались дела внешние и военные, остававшиеся в ведении федеральных органов. Что касается большевиков, то курултаевцы придерживались тактики муфтия Челебиева: не смешивать петроградских и крымских большевиков. Резко осудив Октябрьский переворот, курултаевцы предпочитали в отношении местных большевиков придерживаться политики нейтралитета. Правда, политика эта дала трещину в декабре и ушла в небытие в январе.
Отклики на сепаратистский жест «курултаевцев» не заставили себя ждать. «Разве Крым не есть, прежде всего, часть великой России и не остаётся таковой и после выделения Украины? — вопрошала ведущая крымская газета. — И разве без России он может определить свою судьбу? {...}
В недоумение приводит... лозунг «Крым для крымцев». До сих пор мы знали, что крымским хлебом, крымскими фруктами питается вся Россия, что всю Россию Крым снабжает вином и табаком, что вся Россия лечится на крымских курортах. В то же время мы знаем, что уголь, мануфактуру и другие предметы Крым получал и получает от России. Крым и остальная Россия были для нас связаны неразрывными узами, и вряд ли мы могли ответить раньше на вопрос: Крым для России или Россия для Крыма?
Но теперь, в годину страшной беды, стрясшейся над нашей родиной, мы, чувствуя, как никогда раньше, любовь к родине, любовь сына к матери, имеем ответ на этот вопрос. И ответ этот: Крым для России!»[77].
Понятны и патриотизм, и патетика, и здравый рассудок автора приведённых строк. Но ведь в «Крыме для крымцев» можно увидеть и проявление элементарного инстинкта самосохранения, реакцию на беспомощность Временного правительства, непрестанные потрясения в столице, распространявшие хаос по всей стране, охлократические судороги, Октябрьский переворот, в конце концов. Можно — и воплощение очередной утопии, поскольку потенциалы «крымцев» и их завидущих соседей были несопоставимы. Да и знаковое слово «Россия» осенью 1917-го всё более расплывалось, становясь многовекторным: какая Россия — монархическая, «временная», «учредительная», большевистская, никакая; вообще — существует ли она?
26 ноября в зале Баб-и-Диван / Диван-и-Али (Зал суда) дворца-музея в Бахчисарае открылся Курултай, начавший работу как учредительное собрание крымскотатарского народа и продолживший её как постоянно действующий орган, мусульманский парламент. Присутствовали эскадронцы, представители иных народов, прессы, жители Бахчисарая. Делегаты прослушали богослужение и провели общую молитву в ханской мечети. Было решено, что «во дворце состоятся только первое и по¬следнее заседания Курултая, чтобы избежать лишнего ущерба памятнику архитектуры. Над местом, предназначенном для Президиума курултая, были повешены три знамени: светлоголубое, зелёное и красное. Они последовательно символизировали нацию, религию и революцию. Под ними располагалась золотая тамга Гиреев — символ крымской независимости»[78].
Кстати, создание Курултая объяснялось давностью традиций, политической зрелостью татар Крыма. При этом вспоминался Курултай 1206 года, провозгласивший Темучина великим ханом с титулом Чингисхан, указывалось на «государственную мудрость монголо-татар, которая красной нитью проходит через всю их историю»[79]. Действительно, курултаи (курилтаи), своеобразные съезды правящего рода, были характерны для периода Чингисхана, «но с окончательным разделением империи монголов на самостоятельные во всех отношениях государства сведения о курилтаях встречаются все реже и реже и наконец совсем исчезают из источников. Необходимость в этом институте, носившем в значительной степени догосударственный военно-демократический характер, отпадает с появлением наследственной монархии. В Монголии, где были более сильные кочевнические традиции, курилтаи собирались вплоть до воцарения Хубилая... », однако в имеющихся источниках нет конкретных сведений об их проведении в Золотой Орде[80] и в Крымском ханстве (XV—XVIII вв.), в котором существовал Диван (перс.) — государственный совет, орган исполнительной власти, включавший высших должностных лиц, представителей мусульман¬ского духовенства и т.д. В случае чрезвычайных событий собирался великий кенгеш — общий совет ханства, куда входила высшая знать, постоянное войско и проч.[81]. Знаменем национального движения (с тех пор и до наших дней) стало «голубое знамя Чингиса» (кок-байрак).
В выборах делегатов Курултая приняло участие более 70% татарского населения Крыма (по закону о выборах, разработанному Мусисполкомом, они проводились как всеобщие, прямые, равные при тайном голосовании и возрастном цензе в 20 лет). Избрано 76 делегатов (из них четыре женщины): от Симферополя — 19, Ялты — 24, Феодосии — 16, Евпатории — 11, Перекопа — 6. Буржуазия и рабочие представляли среди делегатов ничтожное меньшинство, подавляющее же большинство составляла молодая интеллигенция — джадиды. Одним из главных действующих лиц Курултая стал Челебиев, выступивший с речью в день открытия.
«Сегодня возрождается наша политическая жизнь, которая была прервана полтора века тому назад, — заявил муфтий. — Собравшийся в зале Верховного суда Курултай восстанавливает уничтоженную русским абсолютизмом татарскую национальную государственность. Татарская нация сегодня заново рождается. Раны, нанесённые гнётом и тиранией русского деспотизма, и по сей день кровоточат в нашей общественной жизни. {...}
Татарский народ, признавая равенство всех людей, в то же время рядом со знамёнами других наций поднял на Курултае свой собственный национальный флаг и будет отныне строить свою жизнь на основе собственной конституции по законам братства»[82].
Курултай приветствовали: от православного населения Крыма, русских и греков — член городской управы Бахчисарая Хаджеватов; от иудеев — Амалинский; представитель крымского кавалерийского полка; три члена Украинской Центральной Рады; персонально — Симон Петлюра; делегация матросов Черноморского флота; телеграммой — Украинский комитет в Севастополе. И в то же время — ни единой телеграммы из Турции, Казани, Уфы, Баку, Казахстана и Туркестана[83].
План работы Курултая был следующим: «1. Государственный строй Крыма, форма и содержание правительства. 2. Будущие взаимоотношения крымских татар с представителями других национальностей, населяющих Крым. {...} 4. Выработка законов, определяющих национальную, религиозную, социальную, официальную, культурную и политическую жизни крымскотатарского народа. Создание органов национальной законодательной и исполнительной власти (национальный парламент и правительство»[84].
Курултай заседал, с перерывами, 18 дней. «Бурность и страстность иного заседания курултая доходили до того, что казалось вот вот разойдутся все по домам, оставив без определённого решения дальнейшую судьбу пославшего их в Курултай народа»[85]. Что неудивительно, ибо в национальном движении к этому времени выделяются три крыла: левое, включая секретаря Курултая А. Боданинского[86], а также С. Идрисова[87], С. Меметова[88], М. Курти и др., считавшее необходимым создание властного органа из трёх элементов: татарского парламента, СНП и большевиков; центр, представленный, не без оговорок, прежде всего муфтием Ч. Челебиевым, порой готовым идти на компромиссы с большевиками; праворадикалы во главе с Дж. Сейдаметом, непримиримым противником большевизма, получившим среди левых прозвище «второго Наполеона» и, как выяснится позже, вынашивавшим планы воссоздания Крымского ханства[89].
В последний день работы, 13 декабря, Курултай провозгласил Крымскую Демократическую Республику, утвердил её Конституцию (Крымскотатарские основные законы), избрал руководство Курултая (председатель — А.С. Айвазов[90], члены президиума — Дж. Аблаев и А.Х. Хильми, секретари — С. Таракчи и А. Боданинский) и, сорока голосами против двадцати, Совет директоров (Директорию) — Национальное правительство (председатель и директор юстиции — Ч. Челебиев; директор внешних и военных дел — прежний постулат об исключении внешнеполитических и военных функций из компетенции крымского управленческого аппарата был отброшен — Дж. Сейдамет, директор финансов и вакуфов — С.Дж. Хаттатов[91]; директор по делам религии — А. Шукри; директор народного просвещения — И. Озенбашлы), а также обратился к населению Крыма с «Объявлением Крымскотатарского национального правительства». Его основное содержание:
«Крымскотатарское национальное правительство заботится о счастии и спасении не одного только татарского народа; оно считает священной своей обязанностью защиту личной, имущественной безопасности и чести всех своих крымских соотечественников и защиту высоких лозунгов великой революции. {...}
... Отныне, воодушевляемые высокими и святыми чувствами братства и гражданства, не останавливаясь ни перед какими жертвами, крымские татары совместно с революционной демократией будут стремиться к недопущению всеразрушающего действия анархии, уже надвигающейся и на Крым и не щадящей на своём пути ни памятников старины, ни памятников искусства, ни храмов науки и культуры.
Крымскотатарское национальное правительство категорически и неуклонно решило поддерживать порядок и спокойствие на полуострове; оно решило положить предел царящим в крае голоду, финансовой разрухе, всевозможным захватам и уже показывающей свою голову анархии»[92].
Парламент уполномочил правительство, которое с 14 декабря обосновалось в Симферополе, созвать Всекрымское Учредительное собрание в феврале 1918 года. Разгоревшаяся гражданская война не позволила это сделать ни в феврале, ни когда бы то ни было.
Дж. Сейдамет особо остановился на задачах Штаба крымских войск (куда, кстати, ещё от Мусисполкома вошли И. Озенбашлы, А. Боданинский, А. Тален (или Толев?)). Они ему виделись так: «Штаб крымских войск, являясь высшим краевым военным органом, ставит своей ближайшей задачей: путём организации военной силы края — организации национальных частей народов Крыма[93] — установить правопорядок в крае, обеспечить спокойствие населения и довести его до Крымского Учредительного собрания»[94].
Утверждённая Курултаем конституция — Крымскотатарские основные законы[95] — декретировала создание Крымской Народной (Демократической) Республики, загнав, однако, это провозглашение в самый конец текста и сделав его как бы между прочим (статья 16). Здесь мы сталкиваемся с малопонятным противоречием. С одной стороны, конституция фактически декретировала создание нового государства. С другой, статья 12 заявляла, что «форма правления Крымом может быть определена Крымским Учредительным собранием». Последнее упоминалось также в статьях 13 и 14. Это подметили современники, но вразумительного разъяснения Курултай так и не дал. Об автономии в составе Российской федерации конституция не упоминала.
В статье 1 говорилось, что Курултай признаёт «за всеми народностями право на полное самоопределение» и в статье 15: «судьба того или иного края может быть решена только голосом самого народа, населяющего этот край, но ни в коем случае не дипломатами».
Статья 2 постановила учредить постоянный парламент (Меджлис-и-Мебусан — Собрание депутатов), избираемый всем татарским населением на основе свободных, равных и прямых выборов при тайном голосовании. Статья 17 отменяла титулы и сословные звания, а 18-я — узаконивала равенство мужчины и женщины[96].
Анализ Основных законов предпринял А.Л. Копыленко[97]. Рассмотрев ряд основополагающих статей, он пришёл к обоснованному выводу: «...Противоречие между внутренне-татарским назначением Конституции и её претензией на то, чтобы стать нормативной основой для жизни всего полуострова, содержит основную проблему этого документа»[98]. Действительно, как совместить, к примеру, требование решать спорные вопросы между татарами на основе «шариата, национальных обычаев, традиций общественной жизни и морали татар» с действующим законодательством?
При всей неполноте и противоречиях конституция, выработанная Курултаем, носила определённо демократический характер. Другой вопрос — что было подпочвой конституции? Результат движения по инерции — замах на государственность с этнической доминантой и благостными обещаниями-перспективами (а пути и средства?). Как откровенно заявит в интервью константинопольской газете «Ихдам» А.С. Айвазов в следующем году: «Наша... цель была, принимая все меры, утвердить самостоятельность Крыма и, таким образом, дать коренному населению господствующее положение»[99]. Такие фигуры, как Сейдамет, Айвазов и порой сам Челебиев, видели в Основных законах одну из «станций» на пути к татарской этнократии в Крыму[100].
Этой подпочвы не заметили крымские демократы, благожелательно оценившие курултаевскую конституцию. На заседании Крымского комитета РСДРП (меньшевики) 19 декабря звучали такие речи: «Становиться в воинственную позу нам, с[оциал].-демократам не к лицу. Большинство народностей стремятся к децентрализации. Это всё мелкобуржуазные по составу народности, и самоё движение, конечно, не пролетарское, а мелкобуржуазное; но оно имеет здоровые корни... Татары стали на здоровую, общедемократическую точку зрения, они не стремятся к преобладанию татарской народности (курсив наш; ср. с высказыванием Айвазова. — Авт.). Конечно, объявление автономного национального правительства, обнародованное на днях, — политическая нелепость. Не нужно забывать, что татар всколыхнула анархия большевистская. Местный патриотизм толкает татар оберечь Крым от анархии, — отсюда стремление захватить военную силу... Сейдаметов... настроен идеалистически, он искренний человек. Необходимо соглашение с татарами». И в постановлении: «Соглашение с татарской народностью необходимо, и если явится необходимость противодействия захватным стремлениям, то только идейные парламентские формы противодействия допустимы»[101]. Наивность поистине безграничная. Соглашения, разумеется, необходимы всегда — без этого нет политики, но на принципиальной основе, на понимании истинной сути партнёра, а не на прекраснодушных фантазиях.
Упоение фасадом при неумении заглянуть внутрь здания обнаружил и казалось бы такой опытный политик, как лидер крымских кадетов, антагонистов национального движения, Д.С. Пасманик[102] (впрочем, лучше говорить не о неумении, а о сознательном нежелании перед лицом грозной опасности — большевизма):
«Как это случилось, что веками угнетённые татары дали чудный урок государственной мудрости русским гражданам, бывшим до революции единственными носителями русской государственности, это... вопрос, который заинтересует социологов и психологов. Но факт остаётся фактом.
И все нетатарские жители Крыма, которым дороги порядок и законность, равная для всех свобода и социальная справедливость, спокойное развитие экономических и духовных сил края, должны всеми силами поддержать стремление татар к государственному строительству. Поддерживая его, мы спасём Крым, а косвенно и всю Россию, от анархии и разложения. {...}
... Не задумывают ли татары отложение Крыма? Все официальные заявления (как можно политику безоговорочно верить словам других политиков, тем паче иного вероисповедания? — Авт.) авторитетнейших представителей крымско-татарского населения, все его официальные документы и объявленные крымско-татарские основные законы свидетельствуют о том, что имеется в виду только одно: оздоровление Крыма на благо всего крымского населения. Мы должны отнестись с полным и нераздельным доверием к татарам. Мы должны помнить: теперь перед нами только задача борьбы с анархией.
Мы поэтому думаем, что все действительно государственные элементы крымского населения поддержат всеми своими материальными и духовными силами мусульманскую организацию, содействующую устроению Крыма: этого требуют жизненные интересы Крыма и России. Только созидательной работой можно бороться с разрушительной анархией и губительной демагогией»[103].
16 декабря об образовании «в Крыму... независимой татарской республики» информировало Европу телеграфное агентство в Женеве. Одновременно это сообщение было передано агентством Рейтер. 20 декабря о провозглашении независимости крымских татар сообщила константинопольская газета «Тюрк Юрду». Что касается большевистского правительства, то оно обошло Курултай молчанием[104].
Дж. Сейдамет так оценивал происходящее: «...Мы стремились к достижению самоуправления Крыма (речь идет о создании Крымской Народной (Демократической) Республики. — Авт.), но, к сожалению, собственническая националистическая психология русских, а также политические взгляды других крымских народностей, которые в таких вопросах всегда осторожно и с поиском выгоды предпочитали следовать за русскими, мешали воплощению в жизнь наших идеалов. Консерваторы, либералы, социал-демократы — меньшевики, социалисты-революционеры, несмотря на опасность распространения большевизма, продолжали разрозненно преследовать свои политические цели, и никто из них не собирался поддерживать с нами сотрудничество. Только большевики, определив, что нашей опорой является народ и армия, придавали нам более или менее какое-либо значение, выделяя среди других. Однако было понятно, что их действия по отношению к нам неискренни и несерьезны. Партия большевиков, захватившая власть в Петрограде с лозунгом «Вся власть советам!», могла признать только волю советов. И, чтобы не позволить окрепнуть каким-либо силам, большевики, как в центре, так и в губерниях, продолжали разжигать мятежи и бесчинства. То же самое они делали и в Крыму. Их целью было взять власть в свои руки. А поэтому принять программу большевиков, войти с ними в соглашение значило унизительно и беспрекословно гнуть шею на их власть...»[105].
Итак, в зависимости от подхода к вопросу о власти в Крыму концентрируются три социальные группы. «...Земцы и остальные русские (и не только. — Авт.) общественные и политические деятели стояли на почве признания правительства Керенского»; татарская группа, которая придерживалась платформы: «Об ушедшем правительстве Керенского не жалеем, установившуюся советскую власть не приветствуем, самостоятельности Крыма добиваемся»; большевики[106]. Соответственно возникает сначала двое-, а затем и троевластие: СНП, Курултай — параллельные, парадоксально пересекавшиеся институты: члены Курултая входили в состав Совета — и леворадикальные Севастопольские совет и ревком. Приплюсуем продолжавшую действовать администрацию Временного правительства, прежде всего городские думы — реальную местную власть, и перед нами возникнет картина управленческого хаоса. 14 января 1918 года Севастопольский совет объявил о роспуске Совета народных представителей, из которого уже успели выйти социал-демократы во главе с П.И. Новицким.
Тем временем серьёзные сдвиги происходят в политике соседней, чрезвычайно значимой в тот период для Крыма Украине. Действия Центральной Рады очень скоро начинают выходить за рамки двусмысленного III Универсала, давая веский повод усомниться в искренности официально заявленной линии Киева относительно Крыма. В ноябре В.К. Винниченко в качестве генерального комиссара Украинской Народной Республики по внутренним делам объявил телеграммой бывшие органы Временного правительства в губернии, в том числе и губкомиссариат, подчинёнными украинскому правительству (Генеральному секретариату)[107], за чем последовали многочисленные циркуляры Киева аналогичного характера, которые, впрочем, в Крыму игнорировались. Однако особенно привлекал Раду Черноморский флот.
Ещё в октябре по поручению Центральной Рады Д.В. Антонович[108] вёл переговоры с командованием Черноморского флота и уже 24 октября, по согласованию с Украинским Генеральным комитетом Рады, при штабе флота официально аккредитован и поставлен на довольствие в качестве комиссара Центральной Рады капитан II ранга Е.Н. Акимов. 1 ноября в Киеве учреждена Морская Генеральная Рада, а 16 ноября приказом командующего флота создана комиссия по передаче комиссару Центральной Рады крейсера «Память Меркурия»[109].
Хотя Севастопольский совет, сглаживая страсти, признал украинизацию флота на заседании 14 ноября, тогда же была вынесена симптоматичная резолюция: «Вражда между нами (русскими и украинцами. — Авт.) растёт и грозит залить нас потоками братской крови... Наша дружба свята, вечно нерушима, мы братья по духу и крови». Подобные призывы, однако, тонули во взаимном недоверии. Трудно не согласиться с историком, резюмирующим: «...В условиях усиления политической конфронтации флот одновременно дал трещину и по национальной линии»[110].
Решение Рады об аннексии северных уездов Таврической губернии вызвало в Крыму всеобщее возмущение (исключая татар и большевиков). Кадеты, эсеры, меньшевики, еврейские партии, даже большинство делегатов от Северной Таврии на губернском съезде 20—23 ноября, протестуя против односторонней акции, ставили закономерный вопрос: а как же быть с волей народа, с правом на самоопределение, которым воспользовалась сама Рада, провозгласив независимость Украины? На упоминавшемся заседании 15 ноября эсер А.В. Либеров рассуждал: «...Во¬прос об отношении к украинской республике нужно было направить... к тем жителям северных уездов Таврии, которые в один день оказались «аннексированными» украинской республикой. Между тем, днепровский уездный съезд крестьянских депутатов отрицательно отнёсся к центральной раде, мелитополь¬ский — отказался обсудить этот вопрос, и только одна из 29 волостей мелитопольского уезда (Покровская) высказалась за признание центральной рады... Кто же имел право решить вопрос помимо самого населения?»[111]. Резонно.
Член СЕРП И.Б. Яхинсон сумел заглянуть в будущее. В своей незаурядной статье «Украинская Республика и Учредительное Собрание» он писал: «Положим, что каждая часть России может самостоятельно, не спрося других частей, соседних с ней, самоопределиться, т.е. установить свои географические, этнографические или исторические границы... Допустим. Но ведь это самоопределение должно быть актом народной воли, а не большей или меньшей, пусть и организованной, но всё же группы, какой является малая рада. {...} Универсал об украинской республике, провозглашённый без ведома национальных меньшинств Украины, не может не вызвать среди них недовольства. {...} И ведь ещё только начнутся разногласия по вопросу о границах Украины в тех губерниях, где украинцы не составляют абсолютного большинства. И кто будет разрешать эти споры о 3-х северных уездах Таврической губернии... и т.д.»[112].
Губернский съезд советов в середине ноября высказался за проведение в северных уездах референдума по вопросу о присоединении к Украине[113]. Время, однако, никак не благоприятствовало референдумам.
Итак, по мере разрастания и обострения событий всё более иллюзорными становятся «мартовские» свободы, вытесняемые правом сильного, всё более сомнительными — уверения в собственной демократичности и в то же время, невзирая на все движения, партии, съезды, воззвания и провозглашения, всё более призрачным — право народов самим решать свою судьбу. Вслед за большевиками Рада также сделала шаг в направлении гражданской войны.
Наметившийся было союз большевиков и украинских эсеров был перечёркнут ультиматумом Совета народных комиссаров Центральной раде 4 декабря, которой предъявлялось требование признания большевистской власти, начавшейся войной на территории Украины и провозглашением 12 декабря Украинской Советской Республики. В этом конфликте СНП занял нейтральную позицию, исключая большинство «курултаевцев», склонявшихся к совместной с Радой вооружённой борьбе с большевиками.
В час ночи 16 декабря в Севастополе на заседании, созванном Черноморским Центрофлотом, создаётся чрезвычайный орган — временный Военно-революционный комитет под председательством большевика И.Л. Сюсюкалова. Временный ВРК заявляет о роспуске Севастопольского совета. Днём на объединённом заседании представителей судовых и береговых частей, президиума исполкома совета рабочих и военных депутатов, ЦК ЧФ, представителей социалистических партий и штаба революционного отряда избран Военно-Революционный комитет третьего, большевистско-левоэсеровского призыва: 18 плюс 2. Его возглавил Ю.П. Гавен, заявивший, что он берёт всю полноту власти в городе.
18 декабря был переизбран Севастопольский совет. Большевики получили 87 мест из 235, их союзники, левые эсеры, — 86, меньшевики и эсеры — 94 (1 января вышли из состава исполкома)[114]. Большинство из 50 беспартийных шли с большевиками. Председателем нового исполкома стал Н.А. Пожаров. Одновременные выборы в ЦК ЧФ тоже дали преимущество большевикам и левым эсерам.
3 января 1918 года «... Исполнительный комитет обращается ко всем Советам Крымского полуострова с предложением немедленно приступить к образованию Красной гвардии для защиты завоеваний революции от посягательства контрреволюционеров, под каким бы флагом они не выступали»[115]. Флот и город-крепость переходят в руки большевиков. «Севастополь стал Кронштадтом Юга»[116]. Это был третий (см. выше) и, как показало самое ближайшее будущее, сильнейший и активнейший центр власти в Крыму. А ревкомы (ВРК), подменяя собою советы, распространяются по всему Крыму[117]. Наконец, 12 января создаётся Военно-революционный штаб, куда делегировали своих представителей ЦК ЧФ, Севастопольский ВРК, исполком Севастопольского совета и главный заводской комитет. Штаб претендовал на ведущую роль в военных вопросах, но, ввиду разнобоя мнений и позиций и отсутствия своего технического аппарата, реально таковую осуществлять не мог. Это обилие руководящих инстанций с неопределёнными и пересекающимися функциями и полями деятельности никак не способствовало чёткому управлению матросско-солдатской массой в чрезвычайной и предельно запутанной ситуации и не могло надёжно противостоять идущим снизу стихийным, разрушительным импульсам.
Из конгломерата инстанций закономерно выдвинулся на первый план Черноморский Центрофлот, который более или менее реально и руководил боевыми действиями. Это был весьма оригинальный властный орган. Он «являл собой сочетание политического органа, построенного по образцу Советов (пленарные заседания, исполнительный комитет, действовавший в период между этими заседаниями, подотчётность Всечерноморским съездам), и одновременно органом руководства флотом (наличие собственного аппарата управления, включающего военно-морской или оперативный отдел). Кроме того, к услугам Центрофлота всегда был штаб флота и все его технические средства связи»[118].
Большевики пытались ввести разбушевавшийся поток ненависти и насилия хоть в какие-то рамки. Севастопольский ВРК постановил: обыски и аресты могут производиться только по ордерам, им выданным, а все задержанные будут находиться в его ведении; дела разбираются следственными комиссиями и решаются на открытых заседаниях ревтрибунала; самочинные отряды подчиняются распоряжениям ревкома, не желающие подчиняться — разоружаются; на всех судах и во всех воинских частях избираются корабельные и ротные комиссары. Матросам воспрещалось сходить на берег без ведома судовых комитетов. ВРК включил в свою компетенцию борьбу с контрреволюцией и контроль над командным составом флота, крепости, гарнизона, дальнейшее формирование Красной гвардии. Севастопольский комитет РСДРП(б) выпустил 17 декабря воззвание «Против самосудов!». В нём говорилось: «Гнев народный начинает выходить из своих берегов... Партия большевиков решительно и резко осуждает самочинные расправы... Товарищи матросы! Вы знаете, что не у большевиков искать контрреволюционерам пощады и защиты. Но пусть их виновность будет доказана народным гласным судом... и тогда голос народа станет законом для всех»[119].
Тем не менее, в ночь с 19 по 20 декабря было убито ещё 7 человек. Среди них — о. Афанасий (Чефранов), обвинённый в нарушении тайны исповеди арестованных матросов «Очакова»[120].
В третьей декаде декабря 1917 года вновь обострился вопрос об украинизации флота: на линкоре «Воля» был поднят украинский флаг, но в знак протеста против этого матросы — 300 русских и 400 украинцев — пригрозили покинуть корабль, команда которого состояла из 1220 человек. 23 декабря на заседании ЦК ЧФ решили созвать по данному поводу судовые и береговые комитеты. На следующий день собрание комитетов решает спустить с «Воли» украинский флаг и поднять красный.
Вскоре Центральная Рада через штаб Одесского военного округа объявила демобилизацию всех неукраинских войсковых частей на Украине и немусульманских в Крыму[121]. Последнее явно противоречило III Универсалу.
Декабрь приносит первые факты столкновений между татарами и русскими в деревнях. В городах же вызывающе ведут себя татарские эскадронцы, начинающие представлять элементарную житейскую опасность для обывателя. Первое вооружённое столкновение между матросами и татарскими частями происходит в Александровске (ныне Запорожье). Здесь 22 декабря развернулись бои между вторым маршевым эскадроном крымского резервного кавалерийского полка и отрядом матросов, которые пытались захватить город.
Ранее, 17 декабря, части Крымского штаба принесли присягу Национальному правительству. Церемония состоялась в Симферополе. Среди прочих крымскотатарских лидеров присутствовали Дж. Сейдамет и А.С. Айвазов. Сейдамет обратился к присутствующим с примечательной речью:
«Впервые воины Крыма дают торжественный обет верности собственному народу, собственной родине и собственной Конституции.
Все прежние присяги вплоть до сегодняшнего дня приносились чужим властям, ибо Крым после потери им независимости должен был служить русскому царскому правительству, приносить ему присягу и нести жертвы, нужные тиранам и империалистам. Впервые клянёмся мы сегодня служить мусульманскому Крыму, собственному народу и защищать свою отчизну, клянёмся в верности её Конституции и в готовности пожертвовать собой во имя собственной нации. {...} В то время как Россия горит в огне анархии, крымские мусульмане сохраняют в Крыму покой и порядок и не забывают о своих обязанностях перед населением. {...} Татарский народ уже спасён, и он никогда не отдаст то, чего он достиг. {...} Какие бы изменения ни произошли в России, Крым и крым¬ские мусульмане никогда не отступят с избранного и определённого их волей пути. Пусть услышит об этом весь Крым, вся Россия и даже весь мир. {...} Крымские татары не эгоистичны. Наши славные предки, не задумываясь, жертвовали собой в битвах за счастье других. Так и сегодня крымские татары будут стоять на страже безопасности не только собственного счастья и собственных интересов. Они защищают всё население Крыма. Они думают о колыбели тюрко-татарского мира, о великом Туркестане, о Поволжье и мечтают принести и туда новую жизнь и воодушевление. {...} Никому не удастся перечеркнуть путь, предначертанный нашему народу его Конституцией. Пусть будет отсечена рука, которая на это поднимется»[122].
20 декабря Национальное правительство обратилось к войскам Крымского штаба с воззванием «К оружию!»[123].
Что же представляли собой силы противников в декабре/январе 1917—1918 годов?
Крымский штаб. Кавалерийская бригада из двух полков, две полевые батареи, мусульманский батальон, реорганизованный в полк пехоты. Последний стоял в Симферополе, включал четыре роты — около 700 солдат, а также, в качестве добровольцев, учащихся татарской гимназии. Здесь же располагалась воинская часть из 2 тысяч (весьма условная цифра) русских офицеров. Однако после очередного конфликта «курултаевцев» с русской общественностью в начале января офицеры большей частью предпочли остаться в стороне. В Крым проникли также два куреня украинских гайдамаков.
Курултай мог располагать 6 тысячами «национальных» штыков и сабель. На местах имелись вооружённые отряды национальной милиции.
Севастопольский ВРК. Большая часть военных судов ЧФ с экипажами, крепостная артиллерия Севастополя, направленные в пехотную службу матросы и сама пехота, рабочие отряды — Красная гвардия. Превосходство над противником — в 7—8 раз.
Попытки «курултаевцев» найти союзников среди единоверцев оказались практически безрезультатными, что продемонстрировало уже отношение последних к Курултаю. Так, во второй половине декабря 1917 года через турецкого посла в Москве Галиба Кемаля Бея Ч. Челебиев и Дж. Сейдамет передают одному из руководителей Турции Талаат Мехмеду-паше[124] меморандум, в котором информируют турецкое правительство о национальном движении крымских татар, связях с Украиной, и предлагают Турции свою помощь. Однако Талаат Мехмед-паша, не имея адекватного представления о ситуации в Крыму, крымскотатарский фактор не использовал, в том числе и на переговорах в Брест-Литовске. Только спустя три месяца он с горечью признал свою ошибку, которая заключалась в том, что он считал крымскотатарское движение не более чем «маленькой группой воодушевлённых молодых татарских идеалистов»[125]. Что касается тюрков других регионов России, то они поддержали (письменно) крымских татар во время июльского кризиса и ареста Ч. Челебиева (Военный совет мусульман всей России — Харби Шуро, Казань); лозунг «Крым для крымцев!» (Национальный комитет магометан Дагестана, тюркские федералисты в Киеве); готовящийся Курултай (волжско-уральские татары). В свою очередь крымские татары, дабы смягчить тяжёлое материальное положение Национального правительства — Милли-Идаре «Идель-Урала» (т.е. волжско-уральского региона) — перевели ему собранные 200 тысяч рублей. Группа крымскотатарской молодёжи посетила Туркестан, желая помочь местному национальному движению. Но всё это было лишь тенью общемусульманской солидарности[126].
Крымский штаб издаёт один за другим приказы: об отправке частей в приморские города (что вы¬звало кровавое столкновение эскадронцев с рабочими на симферопольском вокзале), о разоружении Евпаторийского гарнизона (что резко усилило напряжённость и в этом городе, и в Севастополе) и солдат не-крымчан, отправляемых домой; о всеобщей мобилизации (которая никак не могла быть «всеобщей» из-за установки на национальный состав воинских частей). 26 декабря напряжённость между Крымским штабом и Севастопольским ВРК усилилась ещё более. ВРК потребовал разоружить служивших в штабе русских офицеров, на что глава правительства Ч. Челебиев ответил категорическим отказом.
Штаб в лице полковника Е.И. Достовалова[127] разрабатывает план захвата Севастопольской крепости. П.Н. Врангель вспоминает: «Хотя предложенный и разработанный полковником Достоваловым план и был всеми присутствующими на совещании (видимо, 6 или 7 января 1918 года. — Авт.) военными лицами, в том числе и мною, и начальником штаба Макухой, признан совершенно неосуществимым, тем не менее «военный министр» (Дж. Сейдамет. — Авт.), выслушав присутствующих, заявил, что соглашается с полковником Достоваловым, и предложил начальнику штаба отдать немедленно распоряжение для проведения предложенного полковником Достоваловым плана в исполнение»[128].
План, как и предполагал Врангель, оказался нереальным. Но в знак протеста против этих замыслов из СНП вышли меньшевики. Эсеры, напротив, намерения одобрили. Кстати, на своём партийном съезде 5—6 января они высказались за вооружённую борьбу с большевиками.
Итак, примерно с середины декабря волна насилия разливается по городам Крыма. Только две партии не принимают участия в этой вакханалии. Это народные социалисты, партия ненасильственных действий. И это меньшевики — об их установках говорилось выше. Все остальные политические круги, в первую очередь большевики, левые эсеры и анархисты, а также доминирующая часть «татарской партии» и эсеры, стояли за вооружённые действия.
В Крыму заполыхала гражданская война.
Подводя итог уходящему 1917-му году, публицист А. Ильин писал:
«Разрушены железные дороги, приостановлена почти работа телеграфа. Жизнь как бы замерла, здоровое биение пульса страны остановилось. {...} Вместо творческой созидательной работы у нас растёт и множится анархия, всюду дикий разгул разъярённой толпы, разбои, грабежи, самосуды, расстрелы, всюду хаос и разрушение, идёт братоубийственная война, улицы городов залиты кровью уничтожающих друг друга людей, всюду безумие и ужас.
И кто знает, когда кончится эта сатанинская пляска. Дошли ли мы до той последней черты, переход которой знаменует собой перелом в сторону отрезвления и сознательного отношения масс к судьбам страны? Или нам суждено пережить ещё большее развитие ужасов анархии?»[129].
«Сатанинская пляска» только начиналась.
1. Даты до 1 февраля 1918 года указаны по старому стилю.
2. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. — Симферополь, 1957. — Т. I. — С. 97.
3. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября // Историческое наследие Крыма. — 2006. — №14. — С. 169.
4. Атлас М.Л. Борьба за Советы. Очерки по истории Советов в Крыму. 1917—1918 гг. — Симферополь, 1933. — С. 57—58.
5. Кришевский Н. В Крыму (1916—1918 г.) // Архив русской революции, издаваемый Г.В. Гессеном. — М., 1992. — Т. 13—14. — С. 99—100. [Репр].
6. См о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 185—186.
7. ГААРК (Государственный архив в Автономной Республике Крым). — Ф.П-150. — Оп. 1. — Д. 40. — Л. 4. Другие. Постановление Феодосийской городской думы 30 октября: «Феодосийская городская дума решительно протестует против захвата власти вооружённой силой в стране, где существует полная политическая свобода слова, отказывается признавать и поддерживать эту власть, насильственно навязанную огромному большинству населения страны, и призывает население не выполнять распоряжений этой власти, сохранять спокойствие и выдержку, не поддаваться влиянию вздорных слухов и спасти город от таких погромных эксцессов, которые уже имели место во многих местах России» (Южные Ведомости (Симферополь). — 1917. — 4 ноября). Постановление земского собрания г. Ялты 30 октября: «...Признало необходимым определённо и ясно заявить, что оно решительно осуждает восстание большевиков, как попытку силой навязать большинству страны волю меньшинства, и считает необходимым поддерживать временное правительство, дабы довести страну до Учредительного Собрания, которому и должна принадлежать вся полнота власти, как истинному хозяину и устроителю страны. Лозунг большевиков — «вся власть советам» — неприемлем, так как, кроме советов, в настоящее время имеются в России земские и городские самоуправления, избранные всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием, выражающие подлинную волю народа. В Ялтинском уезде этот лозунг имеет ещё меньшие основания, так как большая половина населения — татары, имеющие свою особую организацию, единственно авторитетную для татарского населения» (Южные Ведомости. — 1917. — 3 ноября). И так далее.
8. Цит. по: Бунегин М.Ф. Революция и гражданская война в Крыму (1917—1920 гг.). — [Симферополь], 1927. — С. 85. (Крымский Вестник (Севастополь). — 1917. — 5 ноября).
9. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С.160; Бородкина Е. Две крымские эпохи Николая Богданова // События (Симферополь). — 2006. — 30 июня. — №24.
10. Задача момента в интересах охраны порядка и защиты революции // Голос Татар (Симферополь). — 1917. — 1 ноября. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. [Документы] // Вопросы развития Крыма (научно-практический дискуссионно-аналитический сборник). — Симферополь, 1996. — Выпуск 3. — С. 20). «...До войны десятки миллионов мусульман шли в России за «кадетами», — разъяснял А. Боданинский позицию Мусисполкома относительно партии народной свободы, — но когда началась война и Милюков заговорил о проливах и Константинополе, татары поняли, что кадеты преследуют завоевательные цели и ушли влево. {...} Россию к гибели привела империалистическая политика кадетов». (Южные Ведомости. — 1917. — 4 ноября).
11. С. Дж. Хаттатов: «Татары будут бороться против анархии всеми силами, откуда бы анархия не исходила — со стороны ли «большевиков» или правых групп» (Южные Ведомости. — 1917. — 4 ноября).
12. Цит. по: Елагин В. Националистические иллюзии крым¬ских татар в революционные годы // Забвению не подлежит. (Из истории крымскотатарской государственности и Крыма). — Казань, 1992. — С. 94. (Южные Ведомости. — 1917. — 27 октября).
13. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 160.
14. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 154; Зарубин В.Г., Зарубина А.А. Джафер Сейдамет. Штрихи к портрету // Историческое наследие Крыма (Симферополь). — 2006. — №12—13. — С. 46.
15. Цит. по: Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 84.
16. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 143.
17. ГААРК. — Ф.П-150. — Оп. 1. — Д. 36. — Л. 35—36 об.
18. Новицкий П. Война гражданской войне // Прибой (Севастополь). — 1917. — 9 ноября.
19. Цит. по: Баранченко В.Е. Гавен. — М., 1967. — С. 76. См. также: Елагин В. Евпаторийский Октябрь и начало Сов¬власти // Революция в Крыму. — Симферополь, 1922. — №1. — С. 46.
20. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 163.
21. См. о нём: там же. — С. 170.
22. В связи с частыми выступлениями Ж.А. Миллера на различных форумах появилось следующее, весьма забавное обращение в газету: «Товарищи рабочие, солдаты, крестьяне и вы, граждане Симферополя, знающие меня. {...} Я социалист-революционер... не могу, да и не посмею продавать идею народоправства. Могу ли я, рабочий, исповедующий идею социализма много лет, прикрываться завесой большевизма и, создавая погромы, сатанински улыбаться? Нет, нет и тысячу раз — нет! {...} Убедительно прошу не смешивать — электротехника депо «Симферополь» Ивана Миллера с большевиком Жаном Миллером» (Иван Миллер. Товарищи, не смешивайте! // Южные Ведомости. — 1917. — 17 ноября). В то же время примечательно, что в эти ноябрьские дни Миллер получает письмо от Секретариата ЦК, в котором было отмечено: «И честь и слава не только передовым застрельщикам, а всем тем товарищам, которые сумели расшевелить стоячее болото многих забытых углов России [курсив наш. — Авт.] и тем самым дадут возможность, вероятно, обойтись без мелких или крупных Вандей» (13 ноября) (Аникеев В.В. Деятельность ЦК РСДРП (б) — РКП(б) в 1917—1918 годах (хроника событий). [Октябрь 1917 — октябрь 1918]. — М., 1974. — С. 64).
23. Гавен Ю. Октябрь в Крыму // Революция в Крыму. — Симферополь, 1922. — №1. — С. 19.
24. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 170—171.
25. См. о нём: там же. — С. 173.
26. Королёв В.И. Черноморская трагедия. (Черноморский флот в политическом водовороте 1917—1918 гг.). — Симферополь, 1994. — С. 18.
27. Цит. по: Баранченко В.Е. Гавен. — С. 77.
28. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 165.
29. Василий Власьевич Роменец (1889—1957). Родился в г. Кролевец (ныне Сумская обл.). Служил матросом на Балтике (1910—1912), затем до 1916 года на Черноморском флоте. Член партии большевиков с 1917 года. В августе 1917 году направлен в Севастополь. Председатель Севастопольского полуэкипажа и член исполкома Севастопольского совета, член Центрального комитета Черноморского флота (ЦК ЧФ, Центрофлота). С ноября 1917 по февраль 1918 года главный комиссар Черноморского флота. После потопления флота в Новороссийске — военный комиссар Кубано-Черноморской республики. В 1918 году арестован петлюровцами и приговорён к смертной казни, однако сумел бежать. В 1919—1920 годах воевал с белыми на юге. В 1921 году — комиссар штаба артиллерийской обороны Кавказского побережья. В дальнейшем на партийной и советской работе (Негодова Е.М. Роменец Василий Власьевич // Севастополь. Энциклопедический справочник / Редактор-составитель: М.П. Апошанская. — Севастополь, 2002. — С. 436).
30. Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе //Крымский архив (Симферополь). — 2002. — № 8. — С. 247 [Окончание].
31. См. о ней: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ соч. — С. 133.
32. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 82.
33. Южные Ведомости. 1917. 25 ноября. Подробнее о съезде см.: Королёв В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). — Симферополь, 1993. — С. 34—38.
34. Южные Ведомости. — 1917. — 25 ноября.
35. Зарубин В.Г. Межнациональные отношения, национальные партии и организации в Крыму (начало XX в.—1921 г.) // Историческое наследие Крыма (Симферополь). — 2003. — №1. — С. 60.
36. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 155; Зарубин В.Г., Зарубина А.А. Джафер Сейдамет. Штрихи к портрету. — С. 44—57.
37. См. о нём: Зарубин А. Г., Шуранова Е. Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 143.
38. Врангель П.Н. Воспоминания. Южный фронт (ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.). — М., 1992. — Ч. I — С. 82—83.
39. Голос Татар. — 1917. — 20 декабря. Врангель рисует несколько иную картину: «В распоряжении правительства имелась и горсточка вооружённой силы: занимавший гарнизоны Симферополя, Бахчисарая и Ялты Крымский драгунский полк, укомплектованный крымскими татарами, несколько офицерских рот и, кажется, две полевые батареи» (Врангель П.Н. Указ. соч. — С. 82). Штаб испытывал большие трудности с обмундированием и вооружением, поэтому был создан комитет по сбору пожертвований на нужды краевых войск. Только сельское население Южного берега Крыма собрало к началу января 400 тысяч рублей (Ялтинский Голос (Ялта). — 1918. — 5 января).
40. Соколов. Новая власть в г. Симферополе // Известия Феодосийского Совета Солдатских и Рабочих Депутатов (Феодосия). — 1917. — 1 декабря.
41. Е.В. Учредит[ельное] cобр[ание] власть народа! // Южные Ведомости. — 1917. — 12 ноября.
42. Королёв В.И. Избирательные кампании 1917 года в Таврической губернии // Крымский музей 1995—1996 гг. (Симферополь). — 1996. — С. 73—74.
Мнения о роли Учредительного собрания принимали порой весьма причудливые формы. Один пример. 22 ноября в Севастополе проходил митинг, устроенный делегацией от Балтийского флота. «...Один из присутствующих внёс предложение снести стоящий на бульваре памятник «принцессы», т.е. Екатерины II.
... Представитель Балтийского флота запротестовал и указал, что такой факт может вызвать «дезорганизацию во всём гарнизоне». Тогда другой балтиец внёс компромиссное предложение надеть на голову статуи мешок. Но и тут он натолкнулся на протест первого балтийца, который заявил, что памятник нужно сохранить, потому что неизвестно ещё, как разрешит этот вопрос Учредительное Собрание. И потому он предложил оставить этот вопрос открытым до разрешения его Учредительным Собранием (!! — Авт.). И когда присутствующие деловито одобрили это решение, мне показалось, что Её Величество футуристическая неожиданность [на одном из своих вечеров Игорь Северянин провозгласил: «Неожиданность — вот наш девиз»] выпрямилась во весь рост и, торжествуя и ликуя, грянула в тысячи барабанов и флейт победный гимн в честь одоления ошарашенной логики. И мне уже представилось, как полное кипучей энергии новорождённое Учредительное Собрание, «приняв к сведению» разрешённые декретом (декретами II Всероссийского съезда Советов. — Авт.) вопросы о мире, земле и пр., и пр., и пр., приступит к тщательному разрешению вопроса о дальнейшей судьбе памятника Екатерины на Симферополь¬ском бульваре и постановит надеть на голову Екатерины мешок от... реквизированного большевиками хлеба. Потому что если устроение России будет идти с такой неослабной и буйно скачущей энергией, с какой это проводится теперь, то перед взором грядущего хозяина земли русской — Учредительного Собрания — останутся только памятники бывших Российских самодержцев и пустые мешки из-под реквизированного хлеба» (Nune. О политическом футуризме // Прибой. — 1917. — 24 ноября).
43. Отузы — ныне п. Щебетовка Феодосийского городского совета.
44. Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 76.
45. Южные Ведомости. — 1917. — 2 декабря.
46. Королёв В.И. Избирательные кампании 1917 года в Таврической губернии. — С. 79—80.
47. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 150.
48. См о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 167.
49. И.И. Бунаков предложил отложить на время поимённое голосование по вопросу о мире и «принять в первом чтении не декрет, не маленькую декларацию, а настоящий, строго проработанный и выкованный всей русской жизнью, всем крестьянством основной закон о земле» (Всероссийское Учредительное Собрание. Первый и единственный день его занятий (5–6 января 1919 года). (Перепечатка стенографического отчёта, изданного по распоряжению Председателя Учредительного Собрания). Одесса, 1918. — С. 94 [Репр.]).
50 Булдаков В.П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. — М., 1997. — С. 5.
51. «Старая Россия не признавала юридического существования национальностей. После революции 1917 г. Временное правительство готово было «признать за всеми народностями право на самоуправление» и готовило закон «об употреблении местных языков». Велись и переговоры об автономии с отдельными национальностями. Но события опередили эти благие намерения (курсив наш. — Авт.). Требования народностей быстро возрастали, соответственно ускорявшемуся темпу событий, и большевики, как и в других жгучих вопросах, на этом развили свою демагогию» (Милюков П.Н. Неопубликованный конспект лекции П.Н. Милюкова «Национальность и интернационализм», прочитанной в 1925 г. в Париже / Подготовлено к печати В.А. Кувшиновым // Клио. Журнал для учёных (СПб). — 1998. — №2 (5). — С. 229).
52. Чотири Універсали. — К., 1990. — С. 10.
53. Крым (Симферополь). — 1918. — 10 мая.
54. Seydahmet (Kirimer) Cafer. Bazi hatiralar [Из воспоминаний]. — Istanbul, 1993. — S. 207.
55. Гавен Ю.П. Борьба большевистского подполья за Советский Крым // Революция в Крыму. — [Симферополь], 1930. — №9. Сборник материалов к десятой годовщине советизации Крыма. — С. 9.
56. Южные Ведомости. — 1917. — 16 ноября.
57. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. — Т. 1. — С. 118—119. Почему-то М.Ф. Бунегин упорно настаивает, что национальный вопрос на ноябрьской конференции не обсуждался (Указ. соч. — С.78, 82). Возможно, он знал нечто такое, чего не знаем мы; возможно, просто не ведал о соответствующей резолюции. Во всяком случае, если такая резолюция и была принята конференцией, то местные большевики не приложили ни малейших усилий к её популяризации, не говоря уже о реализации. С другой стороны, Бунегин абсолютно прав, отмечая: «татарский сектор в организации совершенно отсутствовал, и связи не только с татарской деревней, но и с деревней вообще не было». (Там же. — С. 83). Это обстоятельство впоследствии сыграет для большевиков буквально убийственную роль.
58. «Солдаты ведут топить к Мойке до полусмерти избитого вора, он весь облит кровью, его лицо совершенно разбито, один глаз вытек. Его сопровождает толпа детей; потом некоторые из них возвращаются с Мойки и, подпрыгивая на одной ноге, весело кричат:
— Потопили, утопили!
Это наши дети, будущие строители жизни!» (Горький М. Несвоевременные мысли. «Новая Жизнь» №195, 7 (20) декабря 1917 г. // Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре (1917—1918 гг.). — М., 1990. — С. 92).
59. Кришевский Н. Указ. соч. — С. 102.
60. Согласно Владимиру Лобыцыну и Владимиру Дедичеву, «севастопольские события начались с того, что 13 декабря 1917 года на миноносце «Фидониси», находившемся в море, выстрелом из машинного люка был убит гулявший по палубе мичман Николай Скородинский, общий любимец команды, воображавший себя её руководитетелем» (Еремеевские ночи // Родина (Москва). — 1997. — № 11. — С. 28). У Н. Кришевского, воспоминания которого, судя по тексту, оказались вне внимания авторов, всё-таки есть мотивация убийства. Здесь же она начисто отсутствует. К сожалению, Лобыцын и Дедичев не знали и того, что первая статья о севастопольском терроре 1917—1918 годов, принадлежащая перу одного из авторов настоящей работы, была опубликована за два года до их собственной (Зарубин А. Севастопольская трагедия. К событиям 22—24 февраля 1918 года) // Известия Крымского республиканского краеведческого музея (Симферополь). — 1995. — № 11. — С. 52—59; до этого материалы о севастопольских казнях А.Г. Зарубин поместил на страницах газет «Таврические ведомости» (1995. — 25 июня) и «Крымские известия» (1995. — 25 ноября) (Симферополь). Ценность же статьи мы видим в привлечении опубликованных за рубежом записок современников и невольных участников событий: Я. Шрамченко, Н. Монастырёва, Н. Гутана, а также материалов архива ВМФ и публикации в журнале «Возрождение». В.В. Крестьянников сообщает, что Н. Скородинский 12 декабря на «Фидониси» был смертельно ранен кочегаром Коваленко за то, что тот сделал ему замечание за нерадивую службу (Крестьянников В.В. Указ. соч. — С. 248).
61 Кришевский Н. Указ. соч. — С. 103.
62 Крестьянников В.В. Указ. соч. — С. 248.
63 Из резолюции общего собрания Черноморского флот¬ского экипажа 23 ноября: «Совет бездействует, не проводит в жизнь декретов СНК, не переизбрал гор[одскую] думу, не ввёл раб[очий] контроль над производством, не ликвидировал сословных учреждений, платит жалованье старым чиновникам» (Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. — Т.1. — С. 115). «Известия Севастопольского Совета рабочих и военных депутатов тогда же (13 декабря) писали: «В момент Октябрьской революции Совет объявил, что берёт власть в свои руки. Однако Совет вёл политику выжидательную, совершенно не проводя в жизнь принятого решения... Буржуазия... начала решительный натиск на революцию... Ни одна практическая мера Исполнительным комитетом не была принята, несмотря на неоднократные энергичные требования фракции большевиков. Не cчитая возможным ни в какой мере нести ответственность за такую гибельную для дела революции тактику Исполнительного комитета, фракция видит себя вынужденной отозвать из Исполнительного своих представителей» (цит. по: Зенченко К.Я., Нехамкина Т.И. Победа Великого Октября в Крыму. — Симферополь, 1957. — С. 23—24).
64. Цит. по: Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 105, 107.
65. Крымский Вестник. — 1918. — 30 января.
66. См. подробнее: Крестьянников В.В. Указ. соч. — С. 249—250.
67. Гавен Ю. Октябрь в Крыму. — С. 17; Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 107.
68. Крестьянников В.В. Указ. соч. — С. 250.
69. Цит. по: XV лет советизации Крыма. — [Симферополь], 1935. — С. 15.
70. Кришевский Н. Указ. соч. — С. 103—104, 105, 107. В упоминавшейся статье В. Лобыцына и В. Дедичева нет ссылок также на Ю.П. Гавена и М.Ф. Бунегина. Здесь вообще рисуется несколько иная картина происшедшего, нежели в наших источниках. Убийство Н. Скородинского предшествует похоронам матросов, погибших на Дону (14 декабря). Упоминается первая заметка об убийствах, появившаяся в севастопольском «Вольном Юге» (17 декабря; около 30 офицеров). Первыми вечером 15 декабря было расстреляно 6 офицеров Минной бригады, пишут Лобыцын и Дедичев, причём в их числе называли мичмана Виктора Горенко, младшего брата Анны Ахматовой, чему последняя посвятила стихотворение (цитируется). Впоследствии выяснилось, что в действительности был расстрелян другой мичман — Виктор Краузе. 29 декабря был опубликован список расстрелянных из 23 человек. Тогда же (конец декабря — начало января) ревтрибунал приговаривает ряд офицеров к различным срокам (среди них — контр-адмирал М.Л. Львов, бывший в 1912 году командиром крейсера «Память Меркурия» (к 10 годам лишения свободы); Ф.Ф. Карказ, капитан I ранга, участник суда над П.П. Шмидтом (по требованию сына Шмидта. Приговорён к 10 годам тюрьмы); И.Г. Цвингман, капитан II ранга, в 1912 году — офицер линкора «Евстафий» (к 3 годам) (Лобыцын В., Дедичев В. Указ. соч. — С. 28—30).
71. Сапожников А.Л. Крым в 1917—1920 годах. По воспоминаниям отрока из семьи последних крымских помещиков. 1. Евпаторийские варфоломеевские ночи. Как это было: на самом деле — и по Сельвинскому // Крымский архив (Симферополь). — 2001. — №7. — С. 230.
72. Горький М. Несвоевременные мысли. «Новая Жизнь» №13 (227), 19 января (1 февраля) 1918 г. // Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре (1917—1918 гг.). — С. 117.
73 Голос Татар. — 1917. — 11 ноября. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 20—21).
74. ГААРК. — Ф.Р-2235. — Оп. 1. — Д. 16. — Л. 10 об.
75. См. о нём: Гарчев П.И., Зарубин А.Г., Коваль В.Ю. Челебиев Челеби // Политические деятели России. 1917. Биографический словарь / Гл. ред. П.В. Волобуев. — М., 1993. — С. 345—346; Зарубин А.Г. «...Курултай имеет в виду не одних лишь татар... ». К биографии Ч. Челебиева // Клио. Журнал для учёных (СПб). — 1999. — №1 (7). — С. 293—301; Къандым Юнус. Куреш мейданыны от басмаз… [Не зарастёт травою поле боя…]. Биринджи китап [Книга первая]. — Симферополь, 2002; Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 155—156.
76. Голос Татар. — 1917. — 11 ноября. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 21). Дж. Сейдамет, скрывая свои истинные планы, пытался развеять обоснованные опасения нетатарского населения относительно того, что «курултаевцы» ведут дело к установлению татарской гегемонии в Крыму: «Мы против татаризации Крыма, но мы против суверенной власти какой бы то ни было другой национальности над Крымом. Если мы созываем татарское национальное учредительное собрание «Курултай», то только для того, чтобы выяснить для себя и выявить перед другими волю татарской национальности, но и голос татар ещё не есть голос всего Крыма. Для этого необходимо общекрымское учредительное собрание, в котором должны принять участие все народности, населяющие Крым» (Южные Ведомости. — 1917. — 18 ноября).
77. П.Б. «Крым для крымцев» // Южные Ведомости. 1917. — 6 ноября.
78. Червонная С.М., Гилязов И.А., Горошков Н.П. Тюркизм и пантюркизм в оригинальных источниках и мировой историографии: исходные смыслы и цели, парадоксы интерпретаций, тенденции развития // Ас-Алан (Москва). — 2003. — № 1 (10). — С. 152.
79. Голос Татар. — 1917. — 11 октября.
80. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. — М., 1985. — С. 172.
81. Книга путешествия. Турецкий автор Эвлия Челеби о Крыме (1666–1667 гг.). — Симферополь, 1999. — С. 44, 102.
82. Цит. по: Губогло М.Н., Червонная С.М. Крымскотатар¬ское национальное движение. — М., 1993. — Т. 2. Документы. Материалы. Хроника. — С. 174.
83. Червонная С.М., Гилязов И.А., Горошков Н.П. Указ. соч. — С.153.
84. Сеитбекиров Э. Священная борьба крымских татар (к 80-летию I Курултая). VII. Большевизм есть сила разрушительная // Голос Крыма (Симферополь). — 1997. — 19 декабря.
85. Голос Татар. — 1917. — 20 декабря.
86. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 174.
87. См. о нём: там же. — С. 175.
88. См. о нём: там же. — С. 174—175.
89. Сам Дж. Сейдамет даёт несколько иную классификацию: правые — 8—9 депутатов из среды традиционалистского духовенства, левые (социалисты) — 11—13, прочие, огромное большинство, — центр. «Центр Курултая, — пишет Сейдамет в своих мемуарах, — был глубоко национальным; он базировался на историческом прошлом крымских тюрок и их национальной трагедии. Этот центр был инициатором созыва самого Курултая. Его стремлением было по возможности скорейшим образом превратить Крым в народную республику и образовать национальный парламент. Противовес этому составляла левая группа Курултая, образованная из духовных наследников крымскотюркской молодёжи периода революции 1905 года; она находилась под сильным влиянием русской революционной партии (? — Авт.) и ставила на первый план дело защиты революции и решение социальных проблем. Левая группа, которая была против отделения Крыма от остальной революционной России, возлагала свои надежды на Всероссийское Учредительное собрание, которое должно было конституционным путём создать федеративное демократическое государство; поэтому она занимала негативную позицию по вопросу о созыве Учредительного собрания в Крыму. Центр же был того мнения, что большевики не допустят созыва Всероссийского Учредительного собрания, и выдвигал требования созыва Учредительного собрания в Крыму, которое он считал нужным провести даже в случае созыва Всероссийского Учредительного собрания, чтобы осуществить право крымского населения на самоопределение. При этом стремления центра были связаны с задачей отделения Крыма от России. Наконец, центр считал необходимым действовать заодно со всем мусульманско-тюркским населением России и выполнить решения Первого Всероссийского мусульманского съезда о территориальной автономии. Это также противоречило позиции левого крыла. Однако по вопросу о социальных и общественных реформах центр и левое крыло были совершенно едины и согласны друг с другом, даже центр проявлял бульшую радикальность, чем левое крыло... » (Kirimal Edige. Der nationale Kampf der Krimturken, mit besonderer Berucksichtigung der Jahre 1917—1918. — Emsdetten, 1952. — S. 104—105 / Цит. по: Червонная С.М., Гилязов И.А., Горошков Н.П. Указ. соч. — С. 154—155).
Опубликованный газетой «Голос Крыма» от 3 июня 1994 года список делегатов I Курултая дает много материала для размышлений. Как далеко разойдутся их пути! С.И. Идрисов (вместе с С.М. Меметовым) предпримет в январе попытку создать Крымскую социалистическую партию трудящихся, а затем станет заметным советским деятелем Крыма. Братья Боданинские осенью 1918 года вступят в РКП(б), как и В. Ибраимов, председатель КрымЦИКа с 1923 по 1928 год. А Дж. Сейдамет предпочтёт правый фланг, резкое неприятие советского строя и эмиграцию.
90. См. о нём: Зарубин А.Г., Шуранова Е.Н., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 156.
91. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 176—177.
92. Голос Татар. — 1917. — 20 декабря.
93. Верный путь к гражданскому противостоянию.
94. Голос Татар. — 1917. — 20 декабря.
95. Там же. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 24—27).
96. См. Зарубин В.Г. К вопросу о первом опыте конституционного строительства в Крыму // Державно-правові проблеми Пiвнiчного Причорномор’я: Iсторiя та сучасність / Вісник Уні¬верситету внутрiшнiх справ. — Харків, 1999. — Вип.7. — Частина 1. — С. 48—53.
97. Копиленко О.Л. Автономна Республiка Крим: проблеми правового статусу. — К., 2002. — С. 11—14.
98. Там же. — С. 12.
99. ГААРК. — Ф.П-150. — Оп.1. — Д. 67. — Л. 60. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 48).
100. Позднее, в эмиграции, Дж. Сейдамет оценит курултаевскую конституцию следующим образом: «...При изучении конституции крымских тюрков можно заметить, что в ней преобладает идея тюркской государственности, а не идея французской независимости или русского размаха. В нашей конституции идея истинной демократии (что следует понимать под «истинной демократией»? — Авт.) прослеживается гораздо больше, чем идея социальной революции и свободы. В этом историческом документе в довольно ясной форме проявилась способность всех тюрков к истинной государственности...» (Seydahmet (Kirimer) Cafer. Bazi hatiralar. — S. 247).
101. Цит. по: Бунегин М.Ф. Указ. соч. — С. 102—103.
102. См. о нём: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Крым в 1917 году: от эйфории Марта к конфронтации Октября. — С. 172.
103. Ялтинский Голос. — 1918. — 4 января. (Зарубин А.Г. Крымскотатарское национальное движение в 1917—1921 гг. — С. 27—28).
104. Цит. по: Червонная С.М., Гилязов И.А., Горошков Н.П. Указ. соч. — С. 159.
105. Seydahmet (Kirimer) Cafer. Bazi hatiralar. — S. 236.
106. Джан-Кая. Из записной книжки // Крым (Симферополь). — 1918. — 16 июля.
107. Южные Ведомости. — 1917. — 17 ноября. Дословно: «Губернским комиссаром получена телеграмма от генерального комиссара по внутренним делам Винниченко о том, что губернские и уездные комиссары и их помощники в Таврической губернии отныне представляют собой органы власти генерального секретариата и обязаны остаться на своих местах. Никто, кроме генер[ального] Секретариата, увольнять и назначать комиссаров и их помощников не имеет права.
Губернский комиссар получил предложение украинской рады именоваться народным комиссаром Украины по Таврической губернии».
108. Дмитрий Владимирович Антонович (Муха, Войналович, Шельменко) (1877—1945). Родился в Киеве в семье известного украинского историка, археолога и этнографа, профессора Киевского университета В.Б. Антоновича. Учился на историко-филологических факультетах Киевского и Харьковского университетов. Со студенческих лет активно включился в политическую жизнь. 11 февраля 1900 года в Харькове выступил одним из организаторов Революционной украинской партии (РУП). Организатор и главный редактор партийного органа «Гасло» («Лозунг»). В декабре 1902 года вошёл в ЦК РУП. Вместе с В.К. Винниченко входит в заграничный комитет партии. В декабре 1904 года принял участие во II съезде РУП, на котором произошёл раскол партии. Антонович поддержал большинство и вошёл в число основателей и лидеров Украинской социал-демократической рабочей партии (УСДРП). Публицист. В 1906 году оставил революционную деятельность и выехал за границу, где изучал историю искусства во Франции, Германии, Италии. С 1912 года преподавал историю украинского искусства в Киевской школе искусства, частных драматических студиях. Редактор органа УСДРП «Дзін» («Звон»), сотрудничал с искусствоведческим изданием «Сяйво» («Сияние»). В годы Первой мировой войны уполномоченный Всероссийского земского союза, сотрудник Киевского отделения Красного Креста, занимался эвакуацией раненых с Юго-Западного фронта. После Февральской революции стал одним из основателей Центральной Рады. 17 марта 1917 года избран товарищем (заместителем) председателя Рады, 19 марта избирается председателем Украинского вече в Киеве. Однако затем не попал в состав нового состава Центральной Рады. Летом 1917 года от блока украинских партий избран гласным Киевской городской думы, в октябре — товарищ председателя Киевской городской думы. 22 декабря назначен генеральным секретарём по морским делам УНР, с 9 января 1918 года — министр морских дел. Малая Рада утвердила предложенный Антоновичем проект украинского морского флага, разработанный Морской Радой. Подал в отставку с поста министра 14 марта 1918 года. В июле 1918 года назначен генеральным консулом Украинской Державы П.П. Скоропадского в Швеции. В ноябре вошёл в состав Украинского национального союза на переговорах со странами Антанты (Яссы, 17—23 ноября 1918 года). В конце декабря — министр искусства в Директории УНР. В 1919 году — дипломатический представитель УНР в Риме. Один из основателей (1921), затем ректор (1928—1930, 1937—1938) Украинского свободного университета в Вене и Праге, в 1925—1945 годах — председатель Украинского историко-филологического товарищества и директор Музея освободительной борьбы Украины в Праге. Скончался и похоронен в Праге. Автор многих работ по проблемам искусствоведения и истории искусств. (Верстюк В., Осташко Т. Діячі Української Центральної Ради. — К., 1998. — С. 63—65; Мамчак М.А. Флотоводці України. Історичні нариси, хронологія походів. — Снятин. — 2005. — С. 190—195).
109. Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе //Крымский архив (Симферополь). — 2001. — №7. — С. 308. [Часть 1].
110. Королёв В.И. Черноморская трагедия (Черноморский флот в политическом водовороте 1917—1918 гг.). — Симферополь, 1994. — С. 18.
111. Южные Ведомости. — 1917. — 16 ноября.
112. Там же. — 1917. — 15 ноября.
113. Там же. — 1917. — 19 ноября.
114. В.В. Крестьянников называет несколько иные цифры: среди депутатов Севастопольского совета было 89 эсеров, 35 большевиков и им сочувствующих, 6 меньшевиков, 6 польских социалистов, 50 беспартийных. В исполком совета избрано 11 большевиков, 3 левых эсера и 5 беспартийных (Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 году и события 23 февраля 1918 года в Севастополе // Крымский архив (Симферополь). — 2002. — №8. — С. 249 [Окончание]).
115. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. — Т. 1. — С. 148—149.
116. Гавен Ю. Октябрь в Крыму. — С. 18.
117. Что было общероссийской тенденцией, просто началось раньше (и кончилось позже) именно в Крыму. «Власть из их [советов] рук перешла к «ревкомам» и прочим чисто большевиcтским по составу [неточно: первоначально в их составах фигурировали и левые эсеры, и анархисты] и никем никогда не избиравшимся «комитетам»...» (Павлов Д.Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917—середина 1950-х годов. — М., 1999. — С. 30).
118. Дубко Ю.В. Советская Республика Тавриды: авантюра большевистского государственного строительства. — Симферополь, 1999. — С. 58.
119. Цит. по: Баранченко В.Е. Гавен. — С. 81.
120. Лобыцын В., Дедичев В. Указ. соч. — С. 29.
121. Крестьянников В.В. Указ. соч. — С. 251.
122. Червонная С.М., Гилязов И.А., Горошков Н.П. Указ. соч. — С. 164.
123. Голос Крыма. — 1917. — 20 декабря.
124. Мехмед-паша Талаат (Талеат) (1874—1921). Активист младотурецкой партии «Единение и прогресс». Арестовывался султанскими властями, выслан в Салоники, где возглавил местное отделение младотурецкой партии. После младотурецкого переворота 1908 года избран депутатом меджлиса (парламента). В дальнейшем занимал посты министра внутренних дел, министра почт и телеграфа. Во время Балканских войн (1912—1913) служил в армии. Один из главных организаторов государственного переворота 23 января 1913 года, в результате которого к власти пришёл комитет «Единение и прогресс». Вновь стал министром внутренних дел. Одновременно являлся председателем ЦК младотурецкой партии. Один из главных вдохновителей политики османизации — насильственного отуречивания нетурецких народов Османской империи, ярый сторонник панисламизма. Вместе с Энвер-пашой и Джемалем-пашой вошёл в состав правящего страной триумвирата, ответственного за депортацию и геноцид армянского населения. 7 октября 1918 года признал крах политики младотурок и отказался от власти. Переехал в Германию. Чрезвычайный полевой трибунал (Константинополь (Стамбул), 1919—1920 годы) заочно приговорил его к смертной казни за военные преступления и за «уничтожение армянского населения империи». Убит 15 марта 1921 года в Берлине армянским народным мстителем С. Тейлеряном (Боджолян М. Талаат // Армянский вопрос. Энциклопедия / Ред. колл.: К.С. Худавердян (отв. ред.) и др. — Ереван, 1991. — С. 310).
125. Червонная С.М., Гилязов И.А., Горошков Н.П. Указ. соч. — С. 161.
126. См. там же. — С. 161—162. «Когда все части России залиты кровью, когда личные права и культура российских граждан топчется... ногами, крымские мусульмане в Крыму поддерживают и защищают общий мир и спокойствие и не дают Крым и крымцев топтать... ногами.
Вот почему сегодня крымец будет защищать не только свои интересы, но и интересы всех крымцев. В то же время он думает и о колыбели турко-татарского мира — Туркестане и о приволжских районах. Он считает своим долгом и туда дать дух и жизнь» (Константинопольская газета «Кърым Меджмуасы». — 1918. — № 3) (цит. по: Бочагов А.К. Милли Фирка. Национальная контрреволюция в Крыму. Очерк. — Симферополь, 1930. — С. 47).
127. Евгений Исаакович Достовалов (1882–1938). Сын статского советника. Закончил Сибирский кадетский корпус (1900), Константиновское артиллерийское училище (1902), два класса Николаевской академии Генерального штаба (1912). Участник русско-японской и Первой мировой войн. В 1914 году — капитан. С 1917 года — исполняющий дела начальника штаба 15-й пехотной дивизии, полковник. В декабре 1918 года — помощник начальника Штаба Крымских войск. 2 января 1918 года взят в плен, освобождён и уехал из Крыма (по другим данным: скрывался в Крыму до апреля 1918 года). С весны 1918 года в Добровольческой армии, до осени в штабе 1-й дивизии. Участник 2-го Кубанского похода. В ноябре — начальник Сальского отряда Донской армии, затем прикомандирован к Кубанскому военному училищу. С августа 1919 года — в распоряжении генерал-квартирмейстера штаба Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России, генерал-майор, обер-квартирмейстер Добровольческого корпуса, с марта 1920 года — начальник штаба того же корпуса. В Русской армии П.Н. Врангеля — начальник штаба 1-го армейского корпуса, с августа 1920 года — 1-й армии. Генерал-лейтенант. Эмигрант. В Галлиполи в управлении 1-го армейского корпуса. Затем жил в Греции. Вернулся в СССР, служил в Рабоче-крестьянской Красной Армии. Расстрелян. (Рутыч Н. (Рутченко Н.Н.). Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооружённых Сил Юга России. (Материалы к истории Белого движения). — М., 1997. — С. 90—91; Волков С.В. Белое движение. Энциклопедия гражданской войны. — СПб. — М., 2003. — С. 177).
128. Врангель П.Н. Указ. соч. — С. 83.
129. Южные Ведомости. — 1917. — 25 декабря. Или, как буквально кричал другой автор: «Нельзя жить на вулкане. Нервы натянуты до последней степени, и жизнь превратилась в сплошной ад. Пора уже, пора воткнуть штык в землю. Нельзя проповедовать мир с немцем и войну с русскими гражданами, хотя бы инакомыслящими» (Пасманик Д. Кто прав? // Ялтинский Голос. — 1918. — 6 января).