Н. Дыбин

1918: НАЧАЛО ГРАЖДАНСКОЙ

"Новый Свет", Питерская анархическая газета, №35, лето 1996.


В настоящее время наиболее распространенной исторической версией начала гражданской войны в России десятых-двадцатых годов является подход к ней как закономерному следствию революции. Обвиняются в войне, соответственно, большевики-революционеры, разрушившие старый государственный строй и ввергшие страну в хаос и разорение. Такой подход, белогвардейский по своему существу и происхождению, очень прост и вполне приемлем для пассивного потребителя казенной дезинформации. Однако следует отметить, что революциям, как и государственным переворотам, в истории далеко не всегда последуют гражданские войны (в качестве примеров можно привести и Июльскую революцию 1830 года во Франции, и исламскую революцию в Иране, и события на территории СССР и России в 1989-93 годах). Понятно, что обвинения в адрес революции имеют четкую политическую направленность на предотвращение новых революционных выступлений, а ангажированность властями нынешних “белых” историков не меньше вчерашней, когда их основным цветом был “красный”.

Так или иначе, “белая” версия начала гражданской сильно уязвима: она оставляет в стороне причины, вызвавшие вооруженное противодействие в масштабах страны (аграрный вопрос, первую мировую и ее последствия и т.д.). Без какого-либо объяснения остается и так называемое “триумфальное шествие Советской власти”, в результате которого большевики в период осени 1917 – весны 1918 фактически взяли под контроль большую часть страны, не встречая почти нигде серьезного сопротивления. Наконец, приписывание горстке профессиональных революционеров способности определять историческую судьбу народа, равно как и усиленно насаждаемый в современном обществе вождизм, своим единственным “психологическим” основанием имеют полное пренебрежение и презрение к этому народу. Тот, кто исходит из неспособности большинства людей защищать свои интересы, лишь отмечает процессы, окружающие (к сожалению) нас сегодня. Это – явление временное, но обобщать наблюдаемую действительность, распространяя ее на всю историю – значит либо ошибаться, либо намеренно вводить в заблуждение окружающих. Ясно, что народ, вернувшийся осенью 17-го с фронта с оружием в руках и ликвидировавший собственность помещиков на землю, существенно отличается от нынешнего обывателя, участвующего в избирательных кампаниях в надежде на госсоцобеспечение. Когда в феврале 1917 года народ совершил революцию и уничтожил старый режим, большинство “профессиональных специалистов” в этой области находились либо на каторге, либо в эмиграции. Начало движения для многих из них было неожиданностью. Тут нужно возвратиться к старой, “красной”, версии событий. Большевистско-сталинская историография, пожалуй, не меньше, чем белогвардейская, занималась целенаправленным преувеличением роли “личности” в истории. В данном случае слово “личность” забрано в кавычки не случайно: право на личное начало казенные исследователи признают только за теми, кто выделяется из массы, вставая “во главе” движения. Но февральскую революцию очевидно никто не возглавлял! Может быть, это одна из причин того, что весна и лето 1917 года не знали гражданской войны?

“Красные” историки постоянно пытались вывернуть события прошлого наизнанку. В этом плане показательной является фундаментальная “История гражданской войны в СССР” под редакцией Сталина. В двух томах “Истории” изложение событий гражданской начинается с февраля и заканчивается концом 1917-го года! Хотя все сопровождалось декларацией, что к этому времени война не закончилась (предполагалось завершить ее историю 22-м годом), факт остается фактом: в сталинский период полная история гражданской войны оказалась не написанной. В значительной степени это связано, конечно, с деятельностью Троцкого и его гвардии “старых большевиков”, о которых Сталин предпочитал не вспоминать. Но было и другое затруднение. Сопоставляя конкретные факты, легко можно заметить, что события весны-лета 1917 года, выдававшиеся за уже начавшуюся гражданскую войну, в сравнении с ситуацией, наступившей на следующий год, такой войной не были. “Республика в кольце фронтов”, “поход 14 держав” и т.п. определения вступили в силу не сразу после революции, а чуть позже. Когда же и почему?

Конец “триумфального шествия” и начало массового наступления антибольшевизма (первоначально в основном в формах демократии) обозначен выступлением чехословацкого корпуса. 26 мая 1918 года чехословаки заняли Челябинск и Новониколаевск (Новосибирск), 29 мая – Пензу, 31 мая – Петропавловск и Томск, 7 июня – Омск, 8-го – Самару. 9 июня большевистский ВЦИК объявил мобилизацию, а в июле большевики оставляют Уфу, Симбирск, Екатеринбург, в августе – Казань, Архангельск (где высадились войска Антанты) и Екатеринодар (занятый Добровольческой Армией).

На смену “красной” волне, прокатившейся по России с осени 1917-го, весной-летом 1918 года пришла волна антибольшевистская, а места столкновения этих волн стали районами ожесточенных боевых действий, неизвестных 1917-му году.

Но откуда противники большевиков взяли силы? Почему они не сопротивлялись раньше (а там, где пытались сопротивляться, не добились успеха)? Ответ лежит как в области политики, так и в соотношении сил и интересов различных социальных групп населения России того периода. Общеизвестно, что большинством населения было население крестьянское. Крестьяне делали революцию 1917-го года в деревне; армия, мобилизованная в основном из крестьян – в городах. Кстати, стоит отметить, что итогом гражданской войны не в политическом, а в социальном смысле также можно считать победу крестьянства – это единственная социальная группа (даже с учетом “покрасневшей” бюрократии), жизненный уровень которой поднялся! Т.е. рабочие (от имени которых действовали большевики) в 20-х годах стали жить хуже, чем в 10-х. Служащие (которых стало на порядок больше) при подсчете среднего дохода на каждого также не повысили материального благосостояния. Но крестьянство вплоть до "великого перелома” 1929-33 годов смогло значительно улучшить свое имущественное положение. В известном смысле в 20-х годах оно оказалось единственным многочисленным слоем населения, у которого было что отбирать (что и сделала потом сталинская бюрократия). Раскулаченные на рубеже 30-х, откуда крестьяне взяли собственность? Очевидно, на фронтах гражданской войны и раньше, совершив аграрную революцию. Именно крестьяне, составлявшие большинство населения России, решали исход революции и войны.

До мая 1918 года “красная” власть не рисковала затрагивать их интересы, и массовой базы для антибольшевистского движения не было.

Уже указывались даты, обозначившие отступление большевиков. Теперь отметим еще один день – 9 мая. Именно в этот день (отнюдь не победный для народа России) было решено, что “ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках держателей” (т.е. производителей!) и обязывало “каждого владельца хлеба весь избыток, сверх количества, необходимого для обсеменения полей и личного потребления по установленным нормам…, заявить к сдаче в недельный срок”. Предусматривалось “применить вооруженную силу в случае оказания противодействия отбиранию хлеба”. Этим декретом большевики объявили крестьянству войну, и, если бы им не удалось расколоть ответное движение, были бы обречены. Поэтому в декрете от 9.05.1918 года, как и в других актах по этому поводу, предусматривались меры, направленные на разжигание гражданской войны в деревне, уже между самими крестьянами (доносившему на укрывавших хлеб власти выплачивали “вознаграждение”).

Не станем здесь рассматривать вопрос о том, почему режим “комиссародержавия” пошел на проведение такой политики. Понятно, что в какой-то степени это было вынужденным последствием Брестского мира, а отчасти итогом социал-демократической ориентации на тотальное внедрение централизованно-индустриальной цивилизации. Но, поскольку кремлевские власти предпринимали подобного рода мероприятия, их нужно было как-то подготовить. Задача большевистского руководства на завершающем этапе “триумфально шествия” уже не были задачами революции (т.е. самоорганизующегося народа). Не случайно основная работа В. Ульянова этого периода называется “Очередные задачи … власти”. Партия большевиков, перехватившая из рук своих предшественников государственную машину, весной 18-го еще не настолько укрепилась, чтобы действовать по-сталински. Однако ряд “организационных мероприятий”, направленных на предотвращение возможных выступлений против нее “слева”, был проведен.

Именно в этом смысле может быть воспринята история противостояния, продолжавшегося в апреле-мае 1918 года между большевистскими властями, пытавшимися организационно-государственными расстрельными мерами утвердить некий “новый порядок”, и теми, кто участвовал в свержении старого режима, имея перед собой совсем другие цели. Анархическое движение России весной 1918 года представляло из себя известную силу. Переход большевиков к контрреволюционной властной политике не мог встретить у анархистов одобрения. Большой гражданской войне, которая была вовсе не итогом революции, а результатом осуществляемых из Кремля “реформ”, предшествовали вооруженные столкновения между новой администрацией и сторонниками безвластного самоуправления. Эти столкновения, в отличие от боевых действий лета 1918 – осени 1920 годов, по своей форме не были кровавой стычкой двух бюрократий, “белой” и “красной”, боровшихся за “право” грабить население страны. Весной 1918-го, как и потом, в 1921-м, в Кронштадте и Гуляй-Поле, анархисты открыто противостояли государственной диктатуре вне зависимости от цвета ее флагов.