Игорь Курышев - Крестьянское восстание 1921 года в Ишимском уезде: облик и поведение участников (Ишим, 2001)

Игорь Курышев

Коркина слобода. Историко-краеведческий альманах. Выпуск третий. - Ишим: изд-во ИГПИ им. П.П. Ершова, 2001, с. 22-35.

...Крестьянская Русь таила в себе бездну начавших уже клокотать страшных, разрушительных сил...
Н.Н. Фирсов. Пугачевщина. Опыт социолого-психологической характеристики.

В конце января 1921 г. в Ишимском уезде вспыхнуло массовое крестьянское восстание, вскоре охватившее огромную территорию: от Салехарда на севере - до Каркаралинска (Казахстан) на юге, от станции Тугулым на западе — до Сургута на востоке. Советская историография, традиционно подходя к восстанию 1921 г. с классовых марксистских позиций, расценивала его как кулацко-эсеровский мятеж. За последнее десятилетие оценка историками этих событий кардинально изменилась, значительно расширялись и углубились представления о трагических событиях крестьянского восстания 1921 г. в Западной Сибири.

Следует особо отметить, что недавно увидели свет фундаментальные труды В.И. Шишкина «Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году. — Новосибирск, 1997. (Москва, 2000); За советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. 1921: Сб. документов. — Новосибирск, 2000. Готовится к публикации и третья часть документальных материалов, посвященная трагедии, разыгравшейся на просторах Западной Сибири и Казахстана в 1921 году. Характеризуя достижения и искажения российской историографии в изучении Западно-Сибирского мятежа 1921 г., В.И. Шишкин справедливо подчеркивает, что в советской историографии гражданской войны в России «недоставало главного: правды жизни во всем ее богатстве и противоречивости. И особенно, конечно, недоставало людей с их интересами, поступками, настроениями, сомнениями, ожиданиями, страхами и надеждами, котором и создают неповторимый колорит любого исторического события».

Действительно, человеческие судьбы со всей их неповторимостью, поведение людей неоправданно выпали из поля зрения советских историков, что существенно схематизировало, обедняло представления как о Гражданской войне в целом, так и о крестьянских восстаниях 1920-1921 гг. в Сибири в частности. Поэтому актуально исследование событий Западносибирского (Ишимско-Петропавловского) восстания 1921 года в новом ключе, через рассмотрение облика и поведения его участников, прежде всего, повстанцев.

Несомненно, что основным мотивом массового крестьянского антикоммунистического движения на завершающем этапе Гражданской войны стал доведенная до крайности центральными и местными властями система чрезвычайных мер «военного коммунизма», жестокие, репрессивные формы и методы претворения большевистской продовольственной политики в деревне, преступления продовольственных работников. Можно утверждать, что в повстанческом движении в годы Гражданской войны крестьянство, прежде всего, отстаивало свое право на существование, а подчас и коллективно противостояло угрозе голода, пыталось воссоздать свою собственную, народную, крестьянскую власть.

Введенные с конца августа 1920 г. в Тюменской губернии многочисленные разверстки были явно непосильны для крестьян Ишимского уезда, тем более, что в 1920 г. этот регион постиг сильный неурожай. Однако местное партийное и советское руководство, изымая в ряде мест даже продовольственный хлеб и семена, осуществляло беспрецедентное насилие по отношению к крестьянству.

В дошедших до нас протоколах волостных собраний сельских советов на территории, только что охваченной разгорающимся крестьянским восстанием, отчетливо прослеживается стремление крестьян предотвратить угрозу голода, законным путем покончить с неправомерными действиями по выполнению государственной разверстки.

Так, Готопутовское волостное собрание сельских советов 2 февраля 1921 г. вынесло следующее постановление: «...Усматривая тяжелое положение населения на продовольственном фонде и безвыходность его, сложившуюся на почве ссыпки всех хлебов в общие амбары в выполнение государственных разверсток, каковой хлеб был предназначен к вывозке из пределов волости. Несмотря на наши ходатайства об удовлетворении нас продовольствием, как голодающих, получился категорический отказ, ввиду чего ясно обрисовалась картина голодной смерти в недалеком будущем, что и заставляет нас оградить себя от упомянутой смерти. И потому решили произвести между собой сплоченную организацию для защиты своих человеческих прав и весь имеющийся хлеб в общественных амбарах сдать вновь избранным повстанческим органам» (выделено мною — И.К.).

В целях взаимодействия с органами Советской власти и предотвращения кровопролития на волостном собрании было решено выбрать делегацию для отправки в г.Ишим. Членам делегации вменялось в обязанность сообщить руководству о тяжелом продовольственном положении крестьянства, обратив внимание на его голодное существование и на то, что хлеб в общественных амбарах считается неприкосновенным.

Собрание женщин Пегановской волости Ишимского уезда, состоявшееся 31 декабря 1920 г., в ответ на «ударное» выполнение продразверстки (изъятие продовольственного и семенного хлеба), произвол со стороны продовольственных комиссаров постановило такие действия считать незаконными, арестовать продработников Слухина, Максимука, а также милиционеров Журавлева и Кухтина. Продовольственный отряд в числе 9 человек женщины обезоружили, решив отправить его обратно в г.Ишим после окончания собрания. Кроме того, женщины обратились с просьбой к начальнику милиции 4-го участка Ишимского уезда прибыть в село Пеганово для расследования незаконных действий указанных лиц.

Первоначально, по крайней мере, в ряде мест, Ишимское крестьянское восстание имело характер подчеркнутой законности. Однако по мере разгорания и ожесточения восстания, мятежники переходили к прямому насилию, не останавливаясь и перед крайними его формами. Само подавление восстания сводилось только к репрессиям против восставших. Меры вооруженного подавления не обеспечивали успокоения восставших на долгое время, создавая в них чувство озлобления. Жестокость и насилие по отношению друг к другу проявляли обе противоборствующие стороны — крестьяне и коммунисты. Жестокость порождала жестокость, а невозможность реализовать острые потребности приводила к всплеску разрушительной энергии. Повстанческое движение сопровождалось вспышкой деструктивного поведения и неизбежно сопутствующих ему — преступности и бандитизма.

Несмотря на ярко выраженную ожесточенность, повстанческое движение в Ишимском уезде носило в большей степени очаговый характер. Единого, повсеместного порыва в антикоммунистической борьбе фактически не было. Крестьянство не поголовно присоединялось к мятежникам, что отнюдь не определялось только его социально-имущественным положением (в частности, на стороне мятежников так или иначе оказалась и сельская беднота). Организаторам повстанческого движения пришлось прибегать к насильственным мобилизациям мужского населения в возрасте от 18 до 35 (45) лет, в случае надобности не останавливаясь перед репрессиями.

В рядах восставших было немало колеблющихся, просто опасающихся за свою дальнейшую судьбу людей. Так, в одном из обнаруженных нами воззваний повстанцев (Сергеевского штаба) говорилось: «Много из граждан боятся восстания решительно против Советской коммунистической власти — может восстановиться, и строгою жестокостью отомстит за восстание. Не бойтесь и не думайте, так как весь Дон, Малороссия, Кавказ, все Поволжье, уральские, оренбургские казаки уже 2 месяца назад восстали и сбросили коммунистов. Все войска, воевавшие с Врангелем и с Польшей, повернули винтовки, воюют с коммунистами. Коммунисты держатся, заперлись лишь в Московском кремле, но оттуда их скоро выбьют. Вся Россия восстала, всякое движение поездов прекратилось. В Восточной Сибири от Владивостока до Иркутска установлено твердая власть. Не отложить оружия и дружным напором уничтожить грабительские шайки».

Некоторые повстанческие формирования не отличались прочностью, поскольку мобилизация крестьян в них осуществлялась с помощью методов насилия и принуждения. В частности, по показаниям жителя села Пеганово Д.А. Евсеева, его односельчанин М. Сазонов проводил мобилизацию крестьян на восстание, заявляя, что тех, кто не пойдет на восстание, будут убивать.

Часть крестьян просто не желала воевать, а если и воевала, то на ограниченной территории. Так, на допросе восемнадцатилетний крестьянин-середняк села Пеганово Н. Кошкарев показал следующее: «В тот же день приехал, кажется, тот же отряд и стал мобилизовать крестьян. Нас направили в Локтинскую волость, где стояли около двух дней. Потом под силой оружия нас погнали в деревню Мизонову, но, когда бандиты стали отступать, мы повернули и поехали домой. Дома прожили около трех дней, и когда красные стали наступать на нашу деревню, то нас погнали на Уктуз. В Уктузе мы простояли три дня. В Уктузе мы послали двух делегатов, которые предложили нам сложить оружие, но начальник уктузского штаба не соглашался сложить оружие и стал стращать расстрелом, если мы не будем воевать. Когда красные стали наступать на Уктуз, то мы спрятались в самане, где и были взяты в плен»...

Согласно другим показаниям, «из Смирновой при отступлении все, кто был из Песьяново в отряде Долгушина, уезжали домой и жили целую неделю. После этого в деревню Песьяново приехал отряд Бардакова и, угрожая оружием, мобилизовал всех»...

При этом во многих деревнях формировались и собственные добровольческие отряды, прежде всего, из наиболее пострадавших от Советской власти. Организаторами и руководителями восстания являлись бывшие фельдфебели и офицеры, зажиточные крестьяне, наиболее недовольные Советской властью, представители сельской интеллигенции, духовенство. В целом же социальный состав повстанческого движения был достаточно пестрым: в основном середняки, зажиточные крестьяне, часть бедноты, бывшие военные специалисты, перебежавшие или сдавшиеся в плен красноармейцы (так, в бою в районе села Беловского, пулеметчиками у повстанцев являлись сдавшиеся красноармейцы 233 полка), а также уголовники. Отмечались и случаи участия в рядах мятежников представителей милиции (например, на стороне повстанцев оказались милиционеры Озернинской волости — Голованов и Викуловской волости — Григорьев).

Причем межа кровавого противостояния делила даже семьи на два противоположных лагеря. Так, в письме некоего В. Савина сообщалось, что Бокшурганов арестован коммунистами, прибывшими из Мамлютки, а сын его, коммунист, наверное, кончен (убит мятежниками — И.К.). По показаниям свидетеля Варакина С.С., граждане деревни Песьяново Пегановской волости Филиппов Федор и Аверин Егор, действительно, преследовали Григория Аверина (сына Егора Аверина), хотели убить его за то, что «он записался в партию». Сам Григорий Аверин, 27 лет, тоже подтвердил этот факт.

Целью повстанческого движения, по вполне достоверным данным военного командования РККА, являлись захват власти и возвращение к старому, привлекавшему, по представлениям мятежников, свободной торговлей и отсутствием коммунистов. Каких-либо преобладающих идеалов в повстанческой идеологии указать нельзя, в ней уживались эсеровские взгляды и самый закоренелый монархизм. В некоторых местах возобновилось, например, титулование по чинам и ношение погон. Политическая платформа, как таковая, в движении отсутствовала.

Одним из главных руководителей повстанцев Ишимского уезда являлся «бывший поручик» Владимир Алексеевич Родин. В письме некоего В. Савина от 20 февраля 1921 г. давалась следующая характеристика главкома Народной Сибирской Армии В. Родина: «О Родине сообщу, — это учитель школы 2-й ступени, человек с образованием, энергичный и, как видно по его работе, можно надеяться, боевой малый. В случае неудачи где-либо, он немедленно выезжает сам, не волнуясь направит, и получает успех. С военным делом знаком. С моей стороны, сомнительного нет. О других его товарищах скажу, что это — трусы, в случае чего, так они растеряются и людей переполохают».

В отношении «Главного штаба Народной Сибирской Армии», подписанном несколькими руководителями повстанцев, сообщалась такая информация о Родине: «Довожу до Вашего сведения, что гр. Владимир Алексеевич Родин есть, действительно, по-нашему, самый энергичный человек. Весь наш боевой девиз и есть начат гр. Родиным. Он еще при власти коммунистов вел самую усиленную агитацию против коммунизма и в день восстания крестьянства очень прилежно взялся за это правое дело, тем более, гр. Родин вел в казачестве очень усиленную агитацию в 1918 и 1919 гг., где приобрел себе доверие, а почему и принял на себя этот великий пост Начальника Народной Сибирской Армии по просьбе нашего местного населения, которому подчинились все командующие Народными Армиями от Ялуторовска, Тюмени и Омска. Казачество тоже приняло за Верховного Правителя, которое восстало от Петропавловска до Челябинска, Кокчетава, Атбасара»...

Разгоревшаяся повстанческая борьба носила стихийный характер и отличалась жестокостью и непримиримостью. Как и во всяком стихийном народном движении, в мятеже 21 года была велика роль толпы, таившей в себе стадные чувства, разрушительные и низменные инстинкты. В период восстания (в особенности с февраля по апрель 1921 г.) повстанцами были разграблены и уничтожены ссыппункты, почты, волостные канцелярии, загсы, коммуны, кооперативы и артели, угнано и убито множество лошадей, коров, свиней, овец. Отмечались случаи разграбления сельских школ и библиотек (например, библиотека при Песьяновской школе была частично расхищена, а частично сожжена). Восставшие крестьяне прерывали железнодорожное сообщение на участках Тюмень-Называевская, Челябинск-Омск, разобрав во многих местах путь; выводили из строя телеграфную связь.

Развернулся широкомасштабный повстанческий террор, направленный на коммунистов, советских работников, милиционеров, продкомиссаров и членов их семей. В советской исторической литературе немало писалось о жестоких зверствах бандитов и кулаков, уничтожавших коммунистов и работников советских учреждений, прежде всего, из чувства классовой ненависти и мести. Еще первые аналитики Западносибирского мятежа отмечали, что главными лозунгами его были: «Долой коммунистов! Вся власть крестьянам!» Ярко выраженные антикоммунистические настроения и мотивы отчетливо проявили себя в поведении повстанцев.

К сожалению, коммунисты Тюменской губернии не только беспощадно осуществляли перелом на продовольственном «фронте», но и запятнали свой моральный облик неблаговидными поступками, в личных интересах легко вступая в конфликт с собственной совестью и «революционной законностью». В массовом сознании послереволюционной поры они нередко отождествлялись с новыми буржуа, «позволяющими себе ненужную паразитическую роскошь».

Любопытно, что заведующий Ишимским домом лишения свободы Павшук 3 мая 1921 г. обратился в редакцию местной газеты «Серп и молот» с просьбой (так и неисполненной) опубликовать его заметку под названием «Буржуа катается». В ней говорилось: «Сижу в квартире по улице Пономаревская № 18, смотрю — подъезжает экипаж на резиновом ходу, в него запряжена пара вороных жеребцов, а в экипаже кто?.. Мадам Гуськова (жена Гуськова Ивана Максимовича, ишимского уездного продовольственного комиссара — прим. И.К.). Теперь спрашивается, товарищи: Неужели мы взяли разверстку для того, чтобы кормили лошадей для проката жен комиссаров? Нет! Эта подлая выходка обостряет крестьян».

В порыве душевной экстатации безызвестный автор воззвания Голышмановского штаба народной армии, датированного серединой февраля 1921 г., призывал гражданское население и красноармейцев к самопожертвованию и самоотверженной борьбе с коммунистами: «... Мы, крестьяне великой Сибири, восстали с надеждой победить. И если же нам придется умирать, то помните, братья, что лучше смерть в бою с насильниками, угнетателями, чем умереть от голода с позорным жидовским ярмом на шее. Лучше быть убитым, чем дать глумиться над собой, над достоинством свободного человека... Нам обещали всё, но не дали ничего, кроме пули в грудь и тюрьмы. Так помните же, братья, что в этой: великой борьбе за освобождение от позорного ига коммунистов и жидов не может быть ни малейшего колебания. Или смерть или победа».

В «садизме ненависти, сладострастии мщения» восставшее крестьянство судило своих угнетателей и насильников — коммунистов, продкомиссаров, милицию. Подчас деструктивное поведение, повстанческий террор приобретали крайне уродливые, гипертрофированные формы, сопровождались выплеском архаичных, темных, животных пластов психики.

Разгоревшееся с поразительной быстротой и силой крестьянское восстание беспощадно сметало коммунистические властные структуры, а крестьяне, казалось, обретали желанную свободу действий. Вслед за исследователем психологии русского крестьянства Н.Н. Фирсовым можно сказать, что толпа, ощутившая свободу действий подобно ушедшему от погони колоднику, праздновала свой пир. Само ощущение желанной свободы действий вызывало в народных массах чувство радости жизни и желание взять все от нее, что она может дать в настоящий миг воли. Это был своего рода момент массового аффекта.

В аналитическом докладе командира 85 бригады ВНУС Н.Н. Рахманова, участвовавшего в подавлении повстанческого движения, отмечалось, что с самого начала восстания каждая деревня и село формировали сельский штаб, который, в первую очередь, занялся избиением коммунистов, арестом их семей и членов Союза Коммунистической Молодежи. Так, коммунист М.П. Семибратов, проживавший в деревне Мишине Пегановской волости, показал, что делегатка из Пеганово объяснила собранию, что «можете арестовать партейных и тех, кто вам сделал обиду». Помимо этого, повстанцы реквизировали скот у семей коммунистов, грабили их имущество. В частности, в предписании одного из повстанческих руководителей содержалось требование «немедленно отобрать скот у семей коммунистов и выслать в село Пегановское». Аналогичным расправам подверглась и милиция.

Более подробно обстоятельства преследований мятежниками одной из семей коммунистов можно представить, в частности, из донесения в волостную милицию крестьянки деревни Карьково Пегановской волости Евдокии Уросовой. «После убийства мужа, — сообщала Е. Уросова, — ко мне в дом постановили штаб, коменданты штаба были Овчинников Осип Иванович и Смолин Андрей. Председатель Кудрявцев Гордей и судья Омегов Иван, которые осудили двух граждан нашей деревни Тюменцева и Бахтиярова на смертную казнь, после чего их стали бить нижеследующие лица: 1) Осип Овчинников, 2) Лазарь Тюменцев, 3) Яким Тюменцев, 4) Герасим Вакорин, 5) Василий Малышев, 6) Кудрявцев Андрей, 7) Кудрявцев Федор, 8) Кудрявцев Дмитрий. После этого меня хотели убить, но согласились на том, чтобы арестовать и отправить в Уктузское, где избивали коммунарок... После этого приехали с фронта братья Кошкаровы, Елизар, Василий, Порфирий и Михаил, и просили меня убить с детьми. После этого они же у меня все хозяйство растащили, закололи 2-х коров и 7 овец, взяли 12 овчин и сшили себе брюки для фронта и растащили всю одежду».

Нередко аресты и побоища коммунистов сопровождались экзальтацией поведения со стороны их участников. Так, пегановский волостной милиционер, член РКП (б), Ф. Соколов доносил командиру 188 пехотного полка, что, когда он был арестован мятежниками, то по дороге в полдневский штаб конвоиры избивали его пикой и наганом по голове и лицу, приговаривая: «Записались в коммуну, хотели наше имущество разделить и на нашей шее поехать. Врете, сейчас вы отпраздновали! Власть коммунистов пала, и мы вас всех с корнем выведем, и будем хозяева сами, и будем жить по-старому: у нас всё будет, сало, масло и хлеба с остатками».

В заявлении коммуниста М. Власова, адресованном начальнику милиции 4 района, говорилось о том, что главарь повстанцев Д. Новиков, проживавший в селе Пеганово, настоял убить коммунара С. Власова, которого нагим клал на бревно и бил колом по животу, а также выкалывал пикой глаза.

Члены РКП (б) Прытков и Смирнихин сообщали о том, что 11 арестованных локтинских коммунистов доставили в пегановский штаб Народной Армии, раздели их донага, кололи пиками, загоняя в холодное помещение; затем выводили снова и повторяли удары. Продержав арестантов в холодном амбаре около трех часов, с 12 на 13 февраля их нагими поместили на подводы и увезли в село Локти. При этом сопровождавшие коммунистов мятежники кричали: «Будете, или нет, Бога признавать!»

Т.Д. Корушин в сборнике «10 лет Советской власти в Ишимском округе (19I7—1927 г.)» приводил даже такой факт: «Председатель Алексеевского сельсовета Аромашевского района Зелинский Моисей был бандитами захвачен на постели и в одном белье выведен на снег. Зелинского до бессознания избили и выбросили за деревню. Бандиты этим не ограничились: они принесли соли, посыпали ею изуродованное тело Зелинского и снова стали бить палками. Не удовлетворившись этим, бандиты придумали новую пытку: они вырезали у зараженного сифилисом кусок зараженного места и затерли его под кожу Зелинского».

Подобных фактов жестоких расправ можно привести множество. В таких исторических воплощениях, возможно, чувствовалось что-то «вроде упоения на краю мрачной бездны». Некоторые повстанцы проявили явно садистские наклонности и побуждения, цинизм в отношении своих пленников, занимались мародерством. Так, крестьянин А.А. Сивков в селе Локти убил 5 коммунистов. Множество коммунистов казнил командир мятежников, житель деревни Вяткиной Кротовской волости, И.Т. Шарапов. С.Ф. Семенов, вместе с женой, снимал белье с раненых красноармейцев, а также снял золотое кольцо с убитого красноармейца, отрубив его палец. Ожесточенность, озлобленность крестьян, причастных к повстанческому движению, порой принимали болезненный характер. Так, согласно следственному протоколу, середняк Е. Аверин заявлял: «Одно могу сказать, что если не дадут мне хлеба, то я все равно кого-нибудь убью за то, что я сижу голодный».

По данным Т.Д. Корушина, Ишимская парторганизация потеряла во время восстания 500 человек, которые были зверски замучены, убиты повстанцами (по архивным данным, в именном списке коммунистов Ишимской организации РКП (б) на 20.04.1921 г. насчитывалось 406 человек, убитых и без вести пропавших во время восстания). Очевидно, что целью повстанческого террора являлось — деморализовать противника, привлечь на свою сторону колеблющихся, захватить или удержать власть.

Ненависть к коммунистам и олицетворявшемуся с ними строю, жажда мщения ярко проявлялись в настроениях и поведении как ряда рассеявшихся мелких повстанческих группировок, так и в целом наиболее недовольных большевистской властью крестьян и после подавления основных очагов мятежа. В частности, согласно доносу, в июне 1921 г. крестьянин деревни Карьково Пегановской волости К. Кудрявцев говорил: «Нужно еще начать восстание и добить всех коммунистов. Заставили сидеть голодом, и даже вот ехать не на чем, пообобрали всё проклятые. Если бы попался мне в поле коммунист, то я бы его убил на месте, просидел бы десять лет в тюрьме, только бы убить коммуниста». Кандидат в члены РКП (б) А.Г. Копытов показал, что «граждане деревни Песьяной Пегановской волости Филиппов Федор и Аверин Егор ждут с часу на час переворота и говорят, что только если придут бандиты, то мы всех коммунистов изрежем на мелкие кусочки, и не будет никогда коммунистической власти, все равно мы ее свергнем». В донесении Вознесенской мили- ции, направленном начальнику Ишимской уездной милиции, отмечалось, что 30 сентября 1921 г. появилась группа из пяти человек неизвестного происхождения и захватила в деревне Лукошиной у председателя сельсовета одного красноармейца 29 полка 2 эскадрона Ивана Суличенкова. Неизвестные изрубили захваченного красноармейца около деревни Успенки, прихватив его лошадь, винтовку и шашку.

Крестьянская память о бурных событиях 1921 года, расправах над коммунистами оказалась довольно живучей. Так, Полномочное Представительство ОГПУ по Уралу информировало ОГПУ о том, что в ночь на 20 января 1928 г. в селе Аромашево Ишимского округа, во время престольного праздника Крещение, по неизвестной причине вспыхнул пожар арестного помещения, в котором сгорел задержанный милицией пьяный гражданин Казанцев. Брат сгоревшего, Ф.Н. Казанцев, приехав к месту пожара, обращался к собравшейся толпе с призывом к свержению власти, избиению коммунистов и сожжению помещения рика, райкома и милиции; кроме того, не давал населению тушить пожар, выливая привозимую воду. Группа крестьян в 9 человек, возбужденная криками Казанцева, кинулась на присутствовавших здесь коммуниста Киселева и милиционера Проневича с целью избить их. При помощи некоторых граждан Киселеву и Проневичу удалось скрыться. Из этой группы крестьянин — середняк Захар Никулин кричал: «Нас расстреливают, арестовывают, живых жгут. Терпеть больше не будем. Бей коммунистов! Долой власть!» Он также призывал пойти по квартирам ответственных работников и избить их. На следующий день Казанцев, размахивая одеждой сгоревшего брата перед прохожими, старался собрать толпу крестьян, крича: «Сегодня к нам пришел 1921 год!»

П. Померанцев, впервые описывая и анализируя повстанческое движение с точки зрения классовой борьбы, в неопубликованном очерке «Западно-Сибирское восстание 1921 г.» (1922 г.), отмечал: «Погибшие коммунисты были козлами отпущения за весь представляемый ими строй. Зверства, которые были над коммунистами и ранеными и пленными красноармейцами, говорили о стихийной классовой ненависти мелкого хозяина западно-сибирской деревни к сторонникам иного строя... Крестьяне были за новую власть — без остатков политического крепостничества (начальства плюс господ) и без давящей силы капитала (буржуазии)».

Наблюдались и характерные для Гражданской войны факты коллективной ответственности, когда от рук повстанцев страдали жены и дети коммунистов, учителя, лица, имевшие интеллигентный вид, словом, нередко невинные люди. Так, находившиеся в селе Пеганово под стражей жены коммунистов были изнасилованы семью караульными прямо в коридоре (пегановская следственная комиссия повстанцев, обвиненных в изнасиловании этих женщин, приговорила отправить на фронт). Песьяновский штаб повстанцев, например, подозревая в распространении коммунистической литературы, арестовал заведующую Песьяновской сельской библиотекой-читальней Марию Светлову и отправил ее в Пегановский волостной штаб. Лишь под личную ответственность она была освобождена М.П. Созоновым, занимавшим руководящую должность у повстанцев. В. Варакин и еще пятеро человек были арестованы мятежниками за то, что состояли членами культурно-просветительного кружка. Их освободили из-под ареста благодаря защите жителей деревни Песьяново.

Подробно обстоятельства своего ареста повстанцами передавал в донесении от 2.01.21, направленном в уездное политбюро, учитель Мишинской сельской школы Петр Германов: «31 декабря 1920 г. в 5 часов вечера, во время вечернего занятия учащихся школы грамотности взрослых, в школьное помещение врывается толпа женщин с криком и шумом. Первый отворяет дверь классной комнаты сын бывшего арестованного Фрола Босоногова Николай с радостным видом, видимо, их предводитель, а за ним женщины Фиона Шестакова, Дарья Шестакова, Агриппина Уросова, Матрена Смирнова, выкрикивая громко: «Ты, учитель, арестован и должен к девяти часам вечера явиться в Пеганово, там у нас солдаты арестованы, исполком, совет, ячейка». На мой вопрос — за что вы арестуете меня — одна из них, Шестакова Фиона, говорит: «Сегодня мы арестуем всех коммунистов, а так как Вы — коммунист, учитель, за то Вас и арестуем»... А вечером в мою квартиру входит гражданин деревни Мишиной Иван Терентьев Чукреев 21 года, сын бывшего арестованного Терентия Чукреева, и говорит моим детям: «И вас не сегодня-завтра арестуем, у вас — отец-коммунист».

В упомянутом докладе комбрига Рахманова отмечалось, что «в Омутинском районе повстанцы подвешивали женщин и детей, у беременных женщин разрезали животы, и все это затем, чтобы в корне истребить семя коммуны». В докладе Помглавкому по Сибири сообщался и такой ужасающий факт: «200 трупов крестьян были найдены в селе Ильинском (на Ишимско-Петропавловском тракте), вступившим туда 25 февраля. Образцовым отрядом ВВШС (Высшей военной школы Сибири, находившейся в г. Омске. — И.К.), которые там валялись повсюду, главным образом, в ямах за кирпичными сараями, в самых разнообразных позах и в искалеченном виде, причем было видно, что погибшие были даже не расстреляны, а убиты палками и вилами, и среди них были даже мальчики и девочки до 15-летнего возраста». В ходе крестьянского восстания только в Ишимском уезде погибло 30 учителей, большинство из которых было заподозрено в принадлежности к партийным.

Экстремальная, пограничная ситуация до предела обнажала возвышенные и низменные стороны человеческой натуры. Причем убийства коммунистов происходили не только стихийно, но и санкционировались командованием мятежников, в частности, боевой приказ № 2 Евсинскому сельсовету от 9 февраля 1921 г. гласил: «С получением сего предлагается Вам в течение 3-х часов организовать отряд, арестовать всех коммунистов и истребить...» Известны и факты, когда сельские общества, некоторые представители повстанческого руководства спасали своих односельчан, в том числе коммунистов, советских работников и членов их семей, от арестов, самосудов толпы, расстрелов.

Нередко крестьянская толпа, зараженная низменными инстинктами, представляла собой разрушительную силу. Школьный инструктор Ишимского отдела народного образования А.М. Городищенский, оправдывая перед следствием М.П. Созонова, служившего начальником гарнизона у повстанцев, подчеркивал: «Толпа совершенно не признавала его, была полнейшая неразбериха. Арестовывала без его ведома, били никого не спрашиваясь, и заступаться было невозможно, разъяренная толпа стирает с лица земли все, что ей кажется вредным».

Командование мятежников с целью улучшения боеспособности, повышения дисциплины, организованности на фронте и в тылу пыталось провести реорганизацию повстанческих формирований, установить определенный порядок охраны порядка, судопроизводства, боролось с мародерством и прочими пороками, характерными для повстанческо-партизанского движения. Так, приказ № 30 начальника Сибирского фронта В. Родина от 20 февраля 1921 г. гласил: «...7. Приказываю невооруженных на фронт не отправлять, т.к. опыт показал, что эта часть армии при первом же выстреле с неприятельской стороны наводит только панику на войска и население своим стремительным бегством.

8. Опыт показал, что милиция, формируемая по назначению, всегда крайне неудовлетворительна по качеству и действует во вред народным интересам. Поэтому приказываю все обязанности ее возложить в волостях и городах выбранным представителям населения, из числа членов временных Советов, а самую охрану населения передать населению.

9. Приказываю организовать следственные комиссии по разбору дел: волостную — по одному члену от каждого населения волости, в городах — городскую, по соглашению общественных организаций с комендантом города из шести человек. Приговоры к смертной казни и ходатайства о помиловании отправлять мне.

10. Всех уличенных в расхищении народного добра из складов немедленно расстреливать.

11. Семьи всех расстрелянных коммунистов должны быть взяты под самый строгий надзор и, если местное население сочтет нужным, под арест.

12. Скот коммунистических семей закалывать и отправлять на фронт». По вопросу о производстве обысков в занимаемых повстанцами селах и деревнях общее собрание командного состава Ишимской Южной дивизии вынесло следующее постановление: «Поручить начальникам отрядов по занятии населенных местностей производить обыски и брать подозрительных личностей под арест, изымать оружие у населения. Что касается вещей, то военные части ни в коем случае не должны пользоваться случаем забирать что-либо из имущества арестованных и неарестованных граждан. Вопрос этот всецело должен быть возложен на местные власти с помощью вооруженной силы из занимаемых отрядов».

В докладе серьезного военного специалиста комбрига Рахманова внутренняя дисциплина и способы ее установления в повстанческих формированиях охарактеризованы следующим образом: «В первых добровольческих, собственно, партизанских отрядах, проявлявших свою инициативу и действовавших по своему желанию, дисциплина была очень слаба. При наступлении наших отрядов на ту или другую деревню повстанческие отряды, находившиеся в более или менее отдаленных пунктах, немедленно снимались и стремились защищать свои деревни, оставляя на произвол судьбы другие. В этот период было сильно развито дезертирство. Поэтому всякий командир, вступавший в командование тем или иным отрядом, прежде всего, от последнего требовал гарантии безусловного повиновения своей воле. В последующем периоде с пополнением отрядов призванными по мобилизации возрастами и сведением мелких отрядов в более сильные, командиры получали все более и более дисциплинарных прав в смысле наложения взысканий. А в последний период оставление рядов повстанческой части рассматривалось как тягчайшее преступление против народа и каралось расстрелом. Было вынесено даже постановление раскатывать избы дезертиров, как изменников народному делу. В целом ряде приказов волостным штабам, а затем и комендантам было предписано строго следить за всеми приезжающими и проходящими людьми и отрядами. Ни один народармеец не мог отлучиться от части без разрешения своего командира батальона и увольнительной записки, а гражданское население в случае надобности переезда по своим надобностям получало соответствующие пропуска от комендантов. Отпускные повстанцы регистрировались в волостных комендантствах. Каждая часть и отряд имели документы о своей приписке к тому или другому штабу, если же таковых не было, то отряды считались блуждающими и разоружались. С принятием этих мер боеспособность повстанческих отрядов значительно повысилась».

Эти же сведения подтверждают и обнаруженные нами документы повстанцев:

Расписка

1921 г. 22 февраля я, нижеподписавшийся гражданин мобилизационного отдела Орловского штаба Василий Демидов, дал настоящую подписку, что я получил с Мишинского совета для доставки в Истошино в хозяйственный отдел печеного хлеба 2 пуда 10 фунтов, в чем и подписуюсь.

Демидов.

Удостоверение

1921 г. февраля 20 дня предъявитель сего есть гражданин деревни Песьяной
Пегановской волости Герасим Копытов. Командирован в деревню Мишино за сыромятной кожей, взятой у коммуниста Семибратова.

Начальник штаба.
Адъютант.

Председателю Карьковского Сельсовета

Прошу объявить проживающему в деревне Карьковой Александру Николаевичу Осинцеву, чтобы он прибыл завтра 4-го января в волвоенкомат на должность переписчика волвоенкомата.

3 января 1921 г.
Врид военком.

Удостоверение

21 г. 21 февраля предъявитель сего есть гражданин Александр Николаевич Осинцев, секретарь Мишинского сельского совета, 17 лет, Екатеринбургской губернии Нижне-Тагильского уезда Серебрянской волости и завода, что и удостоверяет Мишинский сельсовет.

21/11/21
Председатель Шестаков
Секретарь А. Осинцев

Официальная сводка за 12 февраля

Из Мокроусовой через Жиляково Орловской волости получено радостное известие, что Иркутск пал, и восточные войска спешно идут нам на помощь, Шадринск и Ялуторовск пали, в Кургане бой (явная дезинформация, направленная на то, чтобы поднять боевой дух повстанцев — И.К.).

Сводка...

В Новолоктинский штаб.

В 4 часа утра 14 февраля 1921 г. прибыл перебежчик из деревни Завьяловой, сообщает: в Завьяловой куманьков (так повстанцы презрительно называли коммунистов. — И.К.) нет, должно быть, в Завьяловой 2 милиционера и 1 куманек. На 37 разъезде стоит штаб куманьков. В Безруковой куманьки усилили караулы из крестьян, на каждом посту по 2 верховых. Куманьки находятся в панике. По протяжении железной дороги стоят рабочие и охраняют дорогу. Ночью 13 февраля в Безрукове на колокольне стоял пулемет.

В конце февраля 1921 г., под влиянием мощных ударов Красной Армии, в среде повстанцев отмечались раскол и недовольство своим командованием. Однако оборона мятежниками своих деревень отличалась крайним упорством и организованностью, как это было, в частности, в деревнях Травное, Лариха и Локти, многодневная атака которых стоила регулярным частям Красной Армии больших жертв.

После разгрома основных сил Народно-Крестьянской Армии в конце марта - начале апреля 1921 г. повстанческое движение в Приишимье неизбежно пошло на спад, в среде мятежников, ранее ожесточенно сражавшихся с Красной Армией, ярко проявлялись подавленность, страх, растерянность и усталость, недоверие к своим командирам. В сводке ишимского уездного отдела управления за 26 марта 1921 г. приводились, например, такие сведения из Успенского сельревкома Кротовской волости: «23 марта два перебежчика-мальчика сообщили, что бандиты держат путь в город Тобольск. Среди них наблюдается сильное желание разойтись по домам, но застращивание репрессиями со стороны коммунистов удерживает в бандах; повстанцы почти все босые». При этом отдельные мелкие группировки мятежников скрывались длительное время и отличались крайней ожесточенностью и непримиримостью по отношению к коммунистической власти.

Трагически закончилась земная судьба многих видных руководителей крестьянского восстания в Западной Сибири, как, впрочем, позднее, в период массовых репрессий 30-х годов, и его рядовых участников. Характерна в этом смысле, например, судьба главкома «Народной Сибирской Армии» В.А. Родина, убитого своими же сподвижниками. В конце февраля 1921 г. Владимир Родин, заподозренный в измене, был арестован повстанцами, раздет донага, очевидно, подвергнутый пыткам перед смертью, сознался, что «он, Родин, партийный». При окружении, в боях с Красной Армией, мятежными казаками был убит и начальник штаба Казачьего войска «полковник» Кудрявцев, служивший до мятежа в Петропавловском военкомате на должности заведующего отделом учета конского состава.

Несмотря на разгром основных сил повстанческой армии, разрозненные формирования мятежников продолжали действовать еще в течение длительного времени (до поздней осени 1921 г.). Руководство оперативными действиями Красной Армии отмечало, что в лесисто-болотистых пространствах (например, на севере Ишимского уезда) бандиты, в совершенстве знающие местность, почти неуязвимы. В приказе по войскам Приуральского военного округа от 30 июня 1921 г. отмечалось, что состав банд (так называли, прежде всего, разрозненные отряды и группы повстанцев) и их численность непрерывно изменяются: то быстро тают, то быстро растут, причем эти группировки чрезвычайно подвижны. Агентурно-войсковой разведкой было замечено, что каждая банда имеет свое насиженное гнездо, куда возвращается после любых переходов, а местное крестьянство определенных районов пополняет ряды этих формирований. Военными обращалось особое внимание на свойства бандитизма, чрезвычайно затрудняющие с ним борьбу. Так, указывалось, что при неудаче бандиты расходятся по домам и, как только станет легче дышать, вновь собираются в «партию» и возвращаются в свои гнезда, чтобы пополнить свои ряды и прокормиться.

Летом 1921 г. в Ишимском уезде начался небывалый, массовый голод, который продолжался и в 1922 г. Вспыхнула эпидемия холеры. Крестьяне питались травой, трупами павших животных, собаками. По неполным официальным данным, имелось 8159 случаев смертности от голода. Небывалый голод, сбор часто непосильного продналога вновь усилили враждебность крестьянства по отношению к РКП (б) и ее представителям на местах. На почве голода принял серьезные масштабы уголовно-грабительский бандитизм, и даже в конце I922 г. по Ишимскому уезду орудовали мелкие разбойничьи шайки, происходили грабежи и убийства.

Показательно, что и после жестокого подавления крестьянского восстания в Приишимье происходили самочинные расправы над освобожденными из-под следствия повстанцами, их убийства со стороны милиции и коммунистических ячеек. Данные факты были порождены атмосферой безответственности и вседозволенности представителей власти и, по сути, являлись различными формами красного бандитизма в Сибири. Уже в конце 1919 г. полномочный представитель ВЧК по Сибири И.П. Павлуновский в циркулярном письме № 6 под названием «Еще о красном терроре и красном бандитизме» отмечал: «...В Тюменской губернии природа имеющегося там бандитизма еще не выяснена... Начало замечаться следующее: арестованные ЧК на местах убиваются. Арестованных редко доводят до места, по дороге «при попытке бежать» расстреливают... Устанавливается, что проводниками красного террора на местах являются политбюро (орган ЧК. — И.К.) и милиция».

Наделение органов ЧК и милиции чрезвычайными полномочиями в обстановке бесконтрольности нередко приводило к многочисленным злоупотреблениям и преступлениям. В секретном предписании от 26 февраля 1921 г. отмечалось, что «в губчека поступают сведения о том, что отряды при захвате в плен повстанцев расправляются с ними на месте, то есть расстреливают. А потому председатель губчека просит (убедительно) приказать начальникам отрядов всех задержанных главарей и активных повстанцев не убивать, а направлять в губчека. Так же прекратить массовые расстрелы и бесшабашные расправы над крестьянами в местностях, уже очищенных от повстанцев». Однако эта проблема приобрела длительный и острый характер.

Так, приказ № 76 по Управлению Ишимской уездной рабоче-крестьянской советской милиции от 23 марта 1921 г. гласил: § 5

Всем районным начальникам Ишимского уезда объявляю выписку из приказа № 4 Президиума губисполкома и президиума Коллегии Губернской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией:

«О милиции. Ни в коем случае не допускать самовольные убийства, самосуды и разъяснить крестьянству, что Советская власть наказывает и будет наказывать всех тех, кто обманывал, сознательно призывал к восстанию и расстреливал деревенскую бедноту. Но это все должно быть организованным порядком, все активные кулаки и контрреволюционеры будут жестоко наказаны, как виновники восстания, только лишь тогда, когда будет закончено следствие и будет собран материал, обличающий их в преступлениях против Советской Власти», Очевидно, что самочинные расправы над повстанцами обусловливались и всепроникающей ненавистью, жаждой мести, незамедлительного наказания своих противников и неуверенностью в том, что органы Советской власти на местах это наказание осуществят в должной мере.

В приказе всем райначальникам, старшим и младшим волостным милиционерам Ишимской уездной милиции от 10 августа 1921 года, отличавшимся уже большей категоричностью, указывалось следующее: «За последнее время Политбюро стало известно, что в некоторых районах милиции производятся самочинные расправы вплоть до убийства со стороны милиции и других личностей с возвращающимися домой гражданами, которые обвиняются в бандитизме и в настоящее время освобожденные под расписку до суда, и этими контрреволюционными выходками-произволами, действуя вопреки всех законов Советской власти, подрывая авторитет Р.К. Правительства, что является недопустимым, и за что Советская власть строго карает, разъясняю, что все возвратившиеся граждане, обвиняемые в бандитизме, к своему месту жительства, это не значит, что они освобождены Политбюро совсем. Нет, они освобождены под подписку до первого требования Политбюро, и ревтрибунал будет решать судьбу таковых, и заслуженные меры наказания они должны отбыть».

Стихия необузданной мести еще долгое время сказывалась на поведении противоборствующих сторон, духовная атмосфера Гражданской войны способствовала закреплению в массовой психологии ожесточения, нетерпимости, непримиримости, гипертрофированных представлений о роли революционного насилия.

Пытаясь сегодня, в бурное и переломное время, извлечь уроки из трагических событий 80-летней давности, можно совершенно согласиться с выводом историка русского крестьянства Н.Н. Фирсова, исследовавшего Пугачевщину: «Кто не знает, что психология народного мятежа — страшная психология. Чувства ненависти и мести, воспитанные в народной психике бесконечным рядом лет бесправия, произвола, унижений и всяческого гнета, но чувства, сдерживаемые господствующими порядками и страхом его жестоких кар, становятся внезапно активными, действующими психическими силами, лишь только хотя бы на миг один коллективному сознанию низших слоев представится, что пришло, наконец, время, когда можно покончить и со страданьем вековым, и с вековым рабством народа».

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Богданов М.А. Разгром западносибирского кулацко-эсеровского мятежа 921 г. - Тюмень, 1961.

2. Шишкин В.И. Красный бандитизм в советской Сибири // Советская история: проблемы и уроки. — Новосибирск, 1992. С. 3-79.

3. Он же. К вопросу о новой концепции истории Западно-Сибирского востания 1921 г. // Гуманитарные науки в Сибири.1997. № 2. С. 52.

4. Он же. К характеристике общественно-политических настроений и взглядов участников Западно-Сибирского мятежа 1921 г. // Гуманитарные науки в Сибири. 1996. № 2. С. 56.

5. Он же. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году. — Новосибирск, 1997.

6. Он же. За советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. 1921: Сб. документов. — Новосибирск, 2000.

7. Фирсов Н.Н. Пугачевщина. Опыт социолого-психологической характеристики. 2-е изд-ие. — Москва, 1921.

8. Корушин Т.Д. Дни революции и советского строительства в Ишимском округе (1917—1926 г.). — Ишим. 1926.

9. 10 лет Советской власти в Ишимском округе (1917—1927 г.). / Под ред. Т.Д. Корушина. — Ишим, 1927.
10. Кубрин Ю.Н.. Петрушин А.А. Организация и деятельность Тюменской губчека (l918—1922 гг.) // Ежегодник Тюменского областного краеведческого музея: 1998. - Тюмень, 1999. — С. 68-70.

11. ГАРФ. ф.393. оп.43а, д.1678, л.2.

12. РГВА. ф.16. оп.1, д.99. д.36. д.30; оп.3. д.75, 99, 101, 58; ф.4, оп.1, д.29; ф.25892, оп.3, д.72; ф.1345, оп.2, д.17.

13. ИФ ГАТО. Ф.2. оп.1. д.114. 133; ф.12, оп.1, д.101; ф.18 сч., оп.4, д.5, 7; оп.1, ,.119; оп.5, д.17; ф.82 сч., оп.1, д.1, 2.

14. Трудовой набат (Тюмень). 1922. 22 сентября.

Курышев Игорь Владимирович, кандидат исторический наук, доцент кафедры общественных наук ИГПИ им. П.П. Ершова, автор ряда работ по истории сибирского крестьянства, Гражданской войны в Западной Сибири и Северном Казахстане, сибирской периодической печати времен Гражданской войны.