 |
АЛЕКСЕЙ СУРКОВ (1899-1983)
Сурков А. Избранное: Стихи. Поэмы. Песни. М., Сов. писатель, 1958.
1925-1929
Герой
Знамя
Песня
О нежности
Рассказ фронтовика
О войне и детях
Встреча
Боевое наследство
1930-1933
Дело было весной
Шестой
Агитатор
Девятнадцатый
Батарея меняет позицию
1934-1935
Читателю
"Светлый солнечный дождь прошел стороной..."
Над картой Союза
В засаде
1935-1936
Так будет
Песня бдительности
Песенка
Ночной разговор
1937-1939
Наедине с собой
На вокзале
На мертвом поле
Отряд идет в атаку
Большая война (Хроника)
ГЕРОЙ
Каюсь. "Музу" мою невзлюбила экзотика.
Не воспитанный с детства в охотничьих играх,
Мой герой не ходил за Чукотку на котика
И не целился в глаз полосатого тигра.
И норд-ост не трепал его пышные волосы
Под оранжевым парусом легкой шаланды.
Он не шел открывать неоткрытые полюсы,
Не скрывал по ущельям тюки контрабанды.
Словом - личность по части экзотики куцая,
Для цветистых стихов приспособлена плохо.
Он ходил в рядовых при большой революции,
Подпирая плечом боевую эпоху.
Сыпняками, тревогами, вошью изглоданный,
По дорогам войны, от Читы до Донбасса,
Он ходил - мировой революции подданный,
Безыменный гвардеец восставшего класса.
Он учился в огне, под знаменами рваными,
В боевой суматохе походных становий,
Чтобы, строя заводы, орудуя планами,
И винтовку и сердце держать наготове.
И совсем не беда, что густая романтика
Не жила в этом жестком, натруженном теле.
Он мне дорог от сердца до красного бантика,
До помятой звезды на армейской шинели.
1925-1929
ЗНАМЯ
На складе меж будничными вещами
Каптер откопал забытое знамя.
Багровый квадрат тяжелого плюша
Был в долгих походах ветрами иссушен.
И каждая нить на нем порыжела,
И золото надписей плесень объела.
Педант-тыловик боевую находку
Бесстрастно занес в инвентарную сводку.
На свет посмотрел, повертел в руках,
Подумал - и сдал командиру полка.
Суровая гордость прославленных армий
Прошелестела по мирной казарме,
Прошелестела и встала к стене
Напоминаньем о завтрашнем дне.
Когда темнота оседает на крыши,
Безусый дневальный задремлет и слышит:
Зовет под ружье токарей и ткачей
Тревожная медь полковых трубачей.
Походные ветры в предутренней рани
Ласкают лохмотья дряхлеющей ткани.
Заря зажигает огнем молодым
Пятиконечник армейской звезды,
Под шлемами лица становятся строже,
И песня в глуши боевых бездорожий
Кипит над лесами холодных штыков,
Над кованым строем пехотных полков.
1925-1929
ПЕСНЯ
В колонне повзводно качаются роты.
Походная выкладка - грузом на плечи.
Широкая степь распахнула ворота.
И небо, и травы, и ветер навстречу.
Желтеют курганы в полуденном зное.
Высокое солнце - как рыжая птица.
Плечо под винтовкой немеет и ноет,
Белесая пыль запушила ресницы.
Теряется счет боевым переходам,
Горячим свинцом наливаются ноги.
Измаялись взводы,
И хочется взводам
Свернуть на привал с раскаленной дороги,
За годы бессонницы выспаться сразу,
От зноя укрыться походной палаткой.
Но люди верны боевому приказу.
Он держит в шеренгах каменной хваткой.
И взводы пылят и пылят без привала
В бессчетные версты, в степные просторы.
На середину идет запевала -
Обугленный зноем штурвальный с "Авроры".
Ударила песня раскатистым эхом
В густую пылищу степных бездорожий,
Напев раскатился задором и смехом
И замер серебряной ласковой дрожью.
Вскипали под ветром цветные метели,
Степная дорога в изгибах терялась,
А взводы шагали,
Шагали и пели,
И сон отлетел,
И пропала усталость.
...Сегодня мы встали на долгую дневку.
Травой поросли боевые дороги.
Но время готово выдать путевку
На переходы, бои и тревоги.
Чтоб песенный жар боевую усталость
В больших переходах расплавил и выжег,
Чтоб песня у наших застав начиналась
И откликалась в далеком Париже.
1925-1929
О НЕЖНОСТИ
Мы лежали на подступах к небольшой деревеньке.
Пули путались в мякоти аржаного омета.
Трехаршинный матрос Петро Гаманенко
Вынес Леньку, дозорного, из-под пулемета.
Ленька плакал. Глаза его синие, щелками,
Затекали слезами и предсмертным туманом.
На сутулой спине, размозженной осколками,
Кровь застыла пятном, густым и багряным.
Подползла санитарка отрядная рыжая.
Спеленала бинтом, как пеленками, туго,
Прошептала: - Отплавал матросик, не выживет.
Потерял ты, Петрусь, закадычного друга!
Бился "максим" в порыве свирепой прилежности.
Бредил раненый ломким, надорванным голосом.
Неуклюжими жестами наплывающей нежности
Гаманенко разглаживал Ленькины волосы.
По сутулому телу расползалась агония,
Из-под корки бинта кровоточила рана.
Сквозь пальбу уловил в замирающем стоне я
Нервный всхлип, торопливый выстрел нагана.
...Мы лежали на подступах к небольшой деревеньке.
Пули грызли разбитый снарядами угол.
Трехаршинный матрос Петро Гаманенко
Пожалел закадычного друга.
1925-1929
РАССКАЗ ФРОНТОВИКА
Сползали потемки, безглазы и немы.
За гатью туманом чадили болота.
Поспешно, на ощупь седлали коней мы.
Приглушенным шагом гудела пехота.
В рядах молчаливые шли запевалы.
Качались орудья в тяжелом накате.
Тупые копыта плясали устало
По узенькой ленте выбитой гати.
Сосед мой поправил сбитую холку,
Дал повод, любуясь размашистым ходом,
Сказал: - Ну дела! Позавидуешь волку.
Лафа бы к страде развязаться с походом!
Без драки с кадетом не сладишь, конечно.
За землю цепляются, в глотку чума им!..
Жене без работника туго, сердечной, -
Да разве мы бабью печаль понимаем?!
Коль я не приду поутру из атаки,
Домой напиши. Похвали меня малость.
Мол, не было лучше во взводе рубаки,
Чтоб этим хотя вдова утешалась...
У хутора вдруг оборвалась беседа.
Потемки навстречу нам залпом хлестнули.
Шарахнулись кони. А утром соседа
За Каменным Бродом стреножила пуля.
Над черным жерлом приготовленной ямы
Лежал на шинели рубака кудрявый.
И солнце салют отдавало лучами,
И поднимались высокие травы.
Томились луга ожиданьем уборки,
В пыли умирала цветочная осыпь.
Почудился голос знакомый и горький:
"Лафа бы смотаться домой к сенокосу!"
На дневке писал я Егоровой женке,
Что мужем ее эскадрон наш прославлен,
Что был он разведчик бесстрашный и тонкий
И к ордену главным начальством представлен.
Что ей и ребятам поклон от Егора,
Что помнит о них и целует заочно,
Что ранен слегка, но поправится скоро
И к осени отпуск получит бессрочный.
Шрапнелью и липой ввели бездорожья...
Мы двигались дальше в разливы пожарищ.
В письме согрешил я немножечко ложью,
Но был сенокос... Понимаешь, товарищ?
1925-1929
О ВОЙНЕ И ДЕТЯХ
Вдали станица сквозь кусты
Глядится в тихий Дон.
Была верста -
И нет версты.
Копытным ливнем бьет цветы
Московский эскадрон.
В росинках пота - бронза лиц.
Размашист конский ход.
Под звон стрекоз,
Под гомон птиц
Гудит за взводом взвод.
Вокруг развалины и дым -
Войны проклятый след,
Мы ночь не спим,
И день не спим,
Мы ночь и день в седле.
От крови в ржавчине клинки,
От пены - удила.
Нас Кремль не зря с Москвы-реки
На тихий Дон послал.
Не просто с ветром погулять
Пришли в степной простор:
За урожайные поля,
За пядь земли,
За пуд угля
Ведем кровавый спор.
До моря кровью метим след
Под злой сполошный звон.
И, красим,
Красим в красный цвет,
Седой казацкий Дон.
Пусть весь наш путь - сплошной пожар,
Пусть смерть в лицо глядит.
В крылатом шлеме комиссар -
С мятежной Пресни кочегар -
Маячит впереди.
Давно стальной изгиб клинка
Шуровку заменил.
Привыкли с ним мы в бой скакать,
В атаках плавить дни.
Привел к воде далекий путь.
- Здорово, тихий Дон! -
В жаре с надсадом дышит грудь.
Зашел в станицу отдохнуть
Московский эскадрон.
Седые бороды торчат
За складками плетней.
Ватага бойких казачат
Под гривами коней.
Из глаз уходит блеск стальной,
Загар улыбкой смят, -
Ведь каждый всадник
В край степной
Ушел, оставив за спиной
Семью, жену, ребят.
И комиссарская рука,
Впервой за весь поход,
К кудрям чужого паренька
С отцовской лаской льнет.
Пусть завтра пули их отцов
Окрасят кровью день, -
Сквозь кудри маленьких донцов
Родных он видит сорванцов
Заманчивую тень.
Набата дальнего удар
Согнал тепло с лица.
- По коням!
Марш! -
И комиссар
Опять сменил отца.
И снова в марше,
В ад и дым,
Торить проклятый след.
Мы ночь не спим
И день не спим,
Мы ночь и день в седле.
В драгунке ржавой,
На клинке,
Сквозь орудийный гром,
Мы детям на Москве-реке
Тепло и жизнь несем.
1925-1929
ВСТРЕЧА
На цыганский романс,
Полупьяный и ломкий,
Из-под крышки рояля
Наступают басы.
Завсегдатай глядит
В городские потемки
И в недопитой кружке
Мочит усы.
Надоедливый холод
Из двери сочится.
Точит дождь
Переплеты расшатанных рам.
Снова старая пуля
Завозилась в ключице
И заныл под буденовкой
Сабельный шрам.
Пробегает по жилам
Ячменное пламя.
Пей до дна
И тяжелых усов не суши!
Только гостьей непрошенной
Выползла память,
Отодвинула кружку,
Сердито шуршит:
"Ты валялся в крови
На вонючей соломе,
Ты водил эскадроны
Сквозь вьюги и зной,
А теперь оступился
На трудном подъеме
И отдал якоря
У порога пивной.
Для того ли тебя
Под знаменами зарев
Злые кони-текинцы
Носили в степи?..
Разве память утопишь
В ячменном отваре?
Разве совесть солдата
Вином усыпишь?
На могилах друзей
Шелестит чернобыльник.
Что ты ненависть бросил,
Как сломанный нож?
Посмотри через стол:
Разве твой собутыльник,
Твой сегодняшний друг,
На врага не похож?"
Он встает
И глядит, не мигая и прямо.
Поднимается ярость,
Густа и грузна.
- Господин капитан!
По зубчатому шраму
Я тебя без ошибки
Сегодня узнал.
Господин капитан,
Что ты выбелил губы?
Я сегодня тебя
Не достану клинком.
Может, вспомнишь,
Как взят в шомпола
И порубан
Недобитый комбриг
И больной военком?
Ты рубака плохой.
В придорожном бурьяне
Я не сдох.
Но в крови поскользнулась нога.
В этих чертовых сумерках,
В пьяном тумане
Подкачал партизан,
Не почуял врага.
Господин капитан!
У степной деревушки
Отравил меня холод
Предсмертной тоски.
...Опрокинутый столик.
Разбитые кружки.
Свистки...
1925-1929
БОЕВОЕ НАСЛЕДСТВО
Пуля поет в очерете.
Конь качает в седле...
Знойный военный ветер
Пылью заносит след.
Что ж, заноси! Не жалко,
Нет нам назад пути.
Смерть притаилась в балке.
Как ее обойти?
Пуля шальная плачет.
Мир и хлеб впереди.
Значит, нельзя иначе,
Значит, вперед иди.
В мире дорог немало.
Наша прямее всех.
Что замолчал, запевала,
Мой боевой сосед?
Конь под тобою пляшет,
Бьет в лицо суховей.
Мы у республики нашей
Лучшие из сыновей.
Встань, звеня стременами,
Взводы обдай огнем.
Мир лежит перед нами.
Мы - хозяева в нем.
Ветер в степи атаманит.
Песня обходит ряды:
"Ой, из-за белой Кубани
Стелется черный дым"
Ночь встречали в заставе.
Утром были в бою.
Мне по наследству оставил
Друг мой песню свою.
Вырос на рыжем пригорке
Маленький бугорок.
В сердце под гимнастеркой
Песню я уберег.
Если тревожным стоном
Медь прозвенит войну,
Снова над эскадроном
Песню я разверну.
Глотку клинок перехватит,
Пусть! Запевалы растут.
Весь эскадрон подхватит
Песню мою на лету.
1925-1929
ДЕЛО БЫЛО ВЕСНОЙ
Пересчитай людей моей земли,
И сколько мертвых встанет в перекличке.
Н. Тихонов
Не много и не мало -
Прошло пятнадцать лет.
За питерским вокзалом
Затерян песни след.
Но снеговая замять
По ребрам крыш звенит.
И связывает память
Оборванную нить.
Ведет запев октава
И за сердце берет:
"Эх, Нарвская застава,
Путиловский завод".
По следу старой песни
Сквозь морок снеговой
Иду к тебе, ровесник,
Товарищ боевой.
…..
С рассветом бой заметан.
Поставлен полк в ружье.
И строчат пулеметы
Солдатское белье.
И хлеб слежался в камень,
И вся в росе шинель.
Бугрится облаками
Сердитая шрапнель.
На синей кромке леса,
В окопе, под сосной,
Двадцатилетний слесарь
Беседует со мной.
Он говорит: - Алеша,
Прискучило рукам
Рушник бы мне хороший,
Да встать бы мне к тискам.
Ну, что мы тут в канаве
Лежим, как байбаки?
А дома, на заставе,
Скликаются гудки.
А в заводских воротах
Протиснешься едва.
Выходит на работу
Заставская братва.
И мне бы на рассвете
К своим тискам идти.
Да, на поди, кадеты
Отрезали пути.
Денек встает хороший,
Куда ни глянь, - весна.
В такой денек, Алеша,
Поди и смерть красна.
Ау, скажи, кукушка,
Житья мне сколько лет?.. -
Тяжелым громом пушка
Ударила в ответ.
Над недопетой песней
Склонился краснотал.
Споткнулся мой ровесник,
Споткнулся и не встал.
Распарусило взрывом
Кудрей густую медь,
Пришлось тебе красиво,
Товарищ, умереть.
Береза распушила
Листочки над тобой,
Весна тебя покрыла
Палаткой голубой.
Спокойно спи, кудрявый!
Идет в атаку взвод.
…..
Эх, Нарвская застава,
Путиловский завод!
1930-1933
ШЕСТОЙ
Хорошие были ребята:
Кремневые, на подбор.
Трава на тропе примята,
Зарос лопухами двор.
Синеет в траве колокольчик.
Кузнечик стрижет в тишине.
Переглянулись молча
И молча встали к стене.
Хорошие были ребята:
Кронштадтские. Моряки.
Одетый медью заката,
Конвой подровнял штыки.
Подул ветерок с заречья,
И сразу стало свежо.
В высокой траве кузнечик
Стрижет себе да стрижет.
Хорошие были ребята,
Ребята были "на ять".
Замедленно падал пятый.
Шестой остался стоять.
Шестой шатнулся сутуло
(Шаг в сторону, шаг назад)
И рыжему есаулу
Взглянул исподлобья в глаза.
Сказал, улыбаясь косо:
- И тут тебе не везет.
Ужо вот тебя матросы
Почище пустят в расход...
Упал на мягкую мяту
Под выстрелами в упор.
Хорошие были ребята:
Кремневые, на подбор.
1930-1933
АГИТАТОР
Штыки подпирали крышу заката
Холодным железным лесом.
О долге, о красной чести Кронштадта
Кричал путиловский слесарь.
Но каждый матрос затравленным волком
Смотрел исподлобья, молча.
Потом пулеметчик вскочил на двуколку,
И взвизгнул тонко, по-волчьи:
- Кончай, комиссар!
Наслушались!
Маком!
Мы кровь проморозили в поле,
А ты нас ведешь в ночную атаку.
Да что мы, железные, что ли?
Мы кости не грели на теплом привале
Не вспомним какую неделю.
Мы бутсы сносили,
Шинели порвали.
Мы досыта хлеба не ели.
Смотри, гимнастерка просолена потом,
А ноги разбухли, как тесто.
Хоть всех дочиста покоси пулеметом,
Ни шагу не двинемся с места.
Ни шагу...
Осекся.
Застыл на двуколке.
Не переводит дыханья.
И все услыхали: скрипят на проселке
Оттуда, от белых, сани.
И все увидали:
лежит на соломе
В кровавых шинельных клочьях
Веселый разведчик Егор Истомин,
Пропавший без вести ночью.
И все увидали:
лежит на рогоже
Егоркино страшное тело.
Под грязным тряпьем свинцовая кожа
Кровавой росой отпотела.
Подвода проехала медленно, близко.
Снежок на шинели падал.
И правофланговый прочел по записке:
- "Встречайте красную падаль".
Матросы молчали.
Медленно, скупо
Трусило небо порошу.
От запаха крови,
От близости трупа
Испуганно фыркала лошадь.
И встал пулеметчик в строй по ранжиру.
И вырвался вздох многоротый.
Тогда комиссар шепнул командиру:
- Веди в наступленье роты!
1930-1933
ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ
После ночи, метавшейся в залповой жути,
Как ни в чем не бывало комбат орал.
Как ни в чем не бывало из утренней мути
Вырастал оцинкованный гроб элеватора.
И, терзая гудком составителю нервы,
Паровоз по-обычному делал маневры.
Шел комбат перед строем серо-зеленым,
Перед первым своим боевым батальоном.
И по строю, до крайнего пулемета,
Пробегала неровная нитка расчета.
Сколько полых рядов...
Эй, ребята, ребята!
Тяжелеет ровная поступь комбата.
Он вгляделся в шеренги наметанным взглядом.
Все знакомы в лицо. Все друзья по заводу.
Тяжело после ночи такой под приказом
Ставить подпись, итог боевому расходу.
Сколько вдов и сирот...
Эх, ребята, ребята!
Злая капля дрожит на реснице комбата.
Но храпят перед штабом горячие кони,
Но приказ батальону - сниматься в погоню.
Злая капля на снег незаметно упала.
Наливается голос звоном металла.
Подминая проверку, проходит по ротам
Электрический ток боевого расчета.
Скорбь и ненависть в поле песней прольются.
Пролетят, прозвенят по равнинам пологим.
Мы, бойцы справедливейшей из революций,
Научились ходить по военным дорогам.
- Мир за нами следит...
Понимаешь, ребята? -
На ветру задыхается голос комбата.
Занимается вьюга над степью безлесной.
Перестрелка за балкой вскипает несмело.
Пулемет подхватил недопетую песню.
Цепь, равняя шаги, приближается к белым.
- Мир за нами следит.
Не сплошаем, ребята! -
Пуля сдунула иней с папахи комбата.
1930-1933
БАТАРЕЯ МЕНЯЕТ ПОЗИЦИЮ
Рассвета не выдержать нервам,
Не кончиться ночи бедовой.
Тяжел батареи полет.
Но плотно на выносе первом
Сидит полумертвый ездовый
И кровью плюет и поет.
Гони до крутого каленья!
Скорее!
Скорее!
Скорее!
Умри в этой скачке шальной!
По кочкам, по острым каменьям
Летит напролом батарея.
Храпит коренной за спиной.
Сквозь серую стену пехоты,
Сквозь рокот упряжек порожних
Скорее на новый рубеж!
Гони до кровавого пота.
Калечь колесом подорожник
И воздух разреженный режь.
Цепям офицерским навстречу
Тяжелые пушки с разгона
В грохочущий фронт разверни.
Добротной московской картечью
Хлестни по широким погонам,
По белым кокардам хлестни.
Светает. Подходят резервы.
Дрожит дальномера треножник.
Комбатр проверяет прицел.
Играют проклятые нервы.
Прилип к рукаву подорожник.
Стой... что это?.. Кровь на лице.
1930-1933
ЧИТАТЕЛЮ
Что ж? Прожитых лет не воротишь вспять.
Мы взрослыми стали. А вспомнить по чести,
В семнадцатом, осенью, тридцать пять
Едва набегало обоим вместе.
Давай на границе семнадцати лет
В глаза своей юности взглянем спокойно.
Не наша ли жизнь обозначила след
В социализм сквозь невзгоды и войны?
Встань, молодость, песни походной сестра!
Под низким навесом пустой солеварни,
Обняв карабины, всю ночь у костра
Сидят восемнадцатилетние парни.
Разлапые сосны построились в ряд.
Окрашены заревом темные дали.
Безусые парни сквозь сон говорят
О жизни, какой никогда не видали.
Бушует набата полночного зык,
Горят на снегу кровяные пятна.
У юности нашей был строгий язык,
И мне и тебе с полслова понятный.
Пусть говор орудий сегодня стих,
Любить свою родину мы не устали.
Нет-нет - и блеснет непокорный стих
Четырехгранным упорством стали.
Ровесник!
Ты любишь отчизну свою,
Российских полей бесконечную снежность.
Тебе, мой товарищ, я отдаю
Стиха своего угловатую нежность.
То песней веселой волнующий строй,
То в дыме костра склоненный над сводкой,
Идет по стихам мой армейский герой
Знакомой тебе молодою походкой.
Идет он,
И поступь его легка.
Идет он в шинели своей дырявой,
Но резкие грани его штыка
Овеяны нашей бессмертной славой.
И крепость присяги,
И тяжесть ружья
Познал он, измерив шагами войны,
И если его приметят друзья,
И если ты скажешь:
"Да это же я!" -
Исполнена будет задача моя,
Сердце мое спокойно.
1934-1935
***
Светлый солнечный дождь прошел стороной.
Облака распахнулись. Стали видны
Окаймленные горной стеной и волной
Неоглядные дали моей страны.
Города вырастают - мои города.
И плоды созревают - мои плоды.
Поезда пробегают - мои поезда.
И следы на Эльбрусе - мои следы.
Для меня атмосферы гудят в котле.
Ледоколы сдвигают рубеж зимы.
Ни в каком столетье здесь, на земле,
Жизнь и труд не любили, как любим мы.
Этот гул проводов, этот шорох пил,
Эту скорость метро в глубине земной
Я, искатель и труженик, все купил
Дорогой, не сравнимой ни с чем ценой.
Я отчизну с винтовкой прошел поперек;
Я названья давал ее городам;
Как невесту лелеял, как сына берег.
Разве я эту радость кому отдам!
Если в строй позовет военная медь,
Если гнойной росой вспотеют луга,
Я пойду не затем, чтобы умереть,
А затем, чтобы жить, поражая врага.
1934-1935
НАД КАРТОЙ СОЮЗА
Подведи меня к карте моей страны,
Дай коснуться чуткой рукой
Этих острых гор снеговой белизны,
Этих мест, на которые нанесены
Сталинград,
Каховка,
Джанкой.
Покажи мне, товарищ, где ост, где вест,
И скажу я тебе тогда,
Как, сынов провожая из отчих мест,
Мать рыдала и были слезы невест
Солоны, как морская вода.
Покажи мне, товарищ, где север, где юг,
И скажу я тебе тогда,
На какой параллели,
В каком бою
Пролетали гулко в железном строю
Броневые мои поезда.
Сталинград и Каховка,
Омск и Джанкой,
Теплый август и хмурый март.
Растеряв по дороге сон и покой,
Ваши судьбы чертили мы жесткой рукой
На квадратах двухверстных карт.
Голоса наших пушек смолкли давно.
Кости смелых тлеют в гробу.
Чтобы жить и цвести вам было дано,
От дроздовцев и черного сброда Махно
Мы отбили вашу судьбу.
Чтобы плод наливался соком в саду
И под гроздью гнулась лоза,
За чертой перешейка в двадцатом году,
На последнем допросе в слащевском аду,
Я оставил свои глаза.
Подведи меня ближе...
Давай постоим
Возле карты моей страны.
Положи мою руку на солнечный Крым,
Чтобы видел я зрячим сердцем своим
Море блеклой голубизны.
Чтобы видел я зрячим сердцем бойца,
Как в звенящий июльский зной
По густому, по злому посеву свинца,
Разливаясь без края и без конца,
Плещет рожь золотой волной.
Темнота зажмет человека в тиски,
И готов кричать человек.
Но ребячий смех долетит с реки,
И обмякнет сердце,
И пепел тоски
Облетит с опаленных век.
Возле карты страны постоим вдвоем.
Будем память, как книгу, листать.
О годах, записанных в сердце моем,
О походной дружбе песню споем -
Ту, что нашей жизни под стать.
1934-1935
В ЗАСАДЕ
Посреди воронья грая,
Посреди степного дня
Всадник плавает, играя
Легкой поступью коня.
Очень стройный, очень четкий,
Раздвигая синеву,
Мелким дождиком чечетки
Полукровок бьет траву.
На дыбки встает игриво,
Легким стременем звеня.
В знойном ветре пышет грива
Жаром черного огня.
День в цветенье повилики
В высоту берет разгон,
Сыплет солнечные блики
На серебряный погон.
Подожди, поручик-душка,
Эта встреча неспроста.
Хладнокровно ищет мушка
Белую эмаль креста.
Я под крест рукой умелой
Росчерк пули подведу,
Под твоей сорочкой белой
Сердце черное найду.
Нынче твой, поручик, нечет,
Нынче мой, поручик, чет.
Во полынь-траве кузнечик
Тараторит длинный счет.
За поруганные села,
За удавленных в ночи,
На-ка, вешатель веселый,
Эту пулю получи.
Стой прямее, ваша милость,
Не ударит пуля вкось.
Ваше солнце закатилось,
Наше солнце поднялось.
Над курганом прямо к солнцу
Сокол правит лет крутой.
Послужи краснознаменцу,
Полукровок золотой!
1934-1935
ТАК БУДЕТ
Грозовым предвестьем близкой борьбы
Походная песня обходит дороги.
В серебряном горле военной трубы
Созрели высокие ноты тревоги.
Так будет: копытами конниц пыля,
Нагрянет нахрапом военная проза.
Готовые к радостной жатве поля
Накроет зловещая тень бомбовоза.
Но раньше чем в небо взлетит воронье,
Затворы винтовок пристынут к ладоням.
Подаст Ворошилов команду: "В ружье!"
Буденный ответит командой: "По коням!"
Мы - люди работы... Любому из нас
Дорога труда дорога и знакома.
Готовы ли мы в назначенный час
Подняться в поход по приказу наркома?
Ровесники века, мы вместе, друзья,
Отчислены были в запас после боя.
Но сердце мое и песня моя
Не вышли из красноармейского строя.
Мы дружбе походной поныне верны.
Она не сгорит до последнего часа
В сердцах боевых командиров страны,
В сердцах незаметных армейцев запаса.
Военной угрозы удушливый дым
Не скроет от взгляда походное знамя.
Мы в грозное завтра спокойно глядим:
И время за нас, и победа за нами.
1935-1936
ПЕСНЯ БДИТЕЛЬНОСТИ
Покой и мир не навек нам
Историей даны.
Еще касаться стременам
Ковыльной седины.
Еще удушит гиблый газ
Высокие хлеба.
Еще в ночи разбудит нас
Военная труба.
Еще на грунте пустырей,
Что солнцем обожжен,
Сольются слезы матерей
И вдовьи слезы жен.
И будет смерть, как тень, идти
За мной и за тобой,
Заполоняя все пути
Вороньей голытьбой.
Почуяв боевую дрожь,
Под огненным дождем
Мы по дорогам молодежь
За песней поведем.
А если пуля свалит с ног
Среди глухих трясин -
Отцовский кованый клинок
Возьмет по праву сын.
Рой смело, время, умный крот!
Что пули, танки, газ?
История не первый год
Работает на нас.
На пулю будет залп в ответ,
На штык - леса штыков.
Еще на свете силы нет,
Чтоб смять большевиков.
Причалив к мирным временам,
Мы помним день войны.
Покой и мир не навек нам
Историей даны.
1935-1936
ПЕСЕНКА
Нас не баловала смолоду
Пресловутая судьба.
Рано мы садились, с голоду,
На хозяйские хлеба.
В той юдоли, в той погибели,
У чужого верстака,
Из души пинками выбили
Все, чем молодость легка.
Злобный век рубил колени нам,
Спины гнул в бараний рог.
И сошлись мы в жизни с Лениным
На кресте больших дорог.
В нашу молодость постылую
Он вошел, как в тесный дом.
Нашу ненависть бескрылую
Окрылил своим умом.
Прозвенит в веках балладами
Время мужества,
Когда,
Не сгибаясь под снарядами,
Мы вступали в города.
Прозвенит в веках былинами
Время зрелости,
Когда
Над бесплодными раввинами
Мы воздвигли города.
Без числа дорог исхожено,
Солнце встало на крови.
Злое сердце растревожено
Первой радостью любви.
1935-1936
НОЧНОЙ РАЗГОВОР
Что смерть есть смерть - поникает каждый,
И все перед ней равны…
Так вот, довелось мне в жизни однажды
Изведать холод стены.
Шагал я по жизни довольно просто,
А смерть считала следы.
В ночном бою у Черного моста
Скрутили меня "дрозды".
Ласкали меня в четыре приклада
На смерть, не на живот.
Потом повели за ограду сада
И стали пускать в расход.
Шел август. Все в звездах синело небо.
Шуршали в листьях плоды.
У края жизни подумал: "Мне бы
Хоть каплю одну воды".
И вспомнил ручей, студеный, чистый,
Все в галечнике берега.
И вспомнил: вступая в смерть, коммунисты
Не смеют просить врага.
И, сдвинув буденовку до затылка, -
О мелочах ли тужить? -
Стою во фронт, а каждая жилка
Дрожит и просится жить.
Ночная птица с дуба слетела,
Заржал за оградой конь.
В мое большое, жадное тело
В шесть вспышек вошел огонь.
Сдавило грудь. Опалило брови.
Ударило по плечу.
Глотаю соленую горечь крови
И чувствую, что лечу.
Лечу в облаках, в беспокойных звездах,
Теряя над телом власть.
Лечу, разрывая пальцами воздух,
И все не могу упасть.
Несет меня страшная эта сила
Сквозь синий дым полусна
Куда-то вверх, где мир обступила
Нетронутая тишина.
В такой тишине не шелохнет волос,
Не смеют дохнуть ветра.
Лечу и слышу ласковый голос:
"Проснись, мой сынок, пора!"
Пора... И почувствовал под руками
Густую, в росе, траву,
Дыханье ветра, холодный камень
И понял, что я живу.
С рассветом меня нашли часовые
В овраге у шалаша.
Я в эту смертную полночь впервые
Узнал, как жизнь хороша.
1935-1936
НАЕДИНЕ С СОБОЙ
Сам с собой останешься, проснется
В памяти былое иногда.
В нашем прошлом, как на дне колодца,
Черная, стоячая вода.
Был порядок жизни неизменен,
Как дневной круговорот земли.
Но вошел в него Владимир Ленин
И позвал, и мы за ним пошли.
Стали силой мы и стали властью
В этот памятный и светлый час.
Хочешь знать, как зарождалось счастье, -
Мы расскажем. Спрашивай у нас.
1937-1939
НА ВОКЗАЛЕ
На площади у вокзального зданья
Армейцы месили слякоть.
В глаза целовала в час расставанья,
Давала слово не плакать.
Шел снег. Поезда проходили мимо
Гудками сердце кололи.
Зачем ты не плакала? Нестерпимо
Немое горенье боли.
Чуть северным ветром дохнет погода,
И боль оживет, упряма...
Кричу тебе в даль сурового года:
- Расплачься... Расплачься, мама!
1937-1939
НА МЕРТВОМ ПОЛЕ
Трехдюймовки кричат за гатью,
Отзываясь гулом в яру.
Невеселое это занятье -
Под огнем лежать на юру.
Просочилась вода в опорки,
Промочила грунт на аршин.
Скучно слушать скороговорки
Высекающих смерть машин.
Дни и ночи в железном гаме,
Мы идем и идем сквозь ад.
Но заря за рекой, как знамя,
Не дано нам пути назад.
1937-1939
ОТРЯД ИДЕТ В АТАКУ
Всех пулеметов кривотолки
В свинцовый жгут атака вьет.
Матрос-балтиец на двуколке
Над смертью "Яблочко" поет.
На белый снег по кромке клеша
Густая кровь стекает вниз.
А ну-ка, мальчик мой Алеша!
Вперед, в штыки, за коммунизм!
Про молодость в чаду сраженья
Не вспомни и не пожалей.
Закон земного притяженья
Под пулями преодолей.
И в рост поднялся под шрапнелью.
И робость в сердце замерла.
Легко... Как будто над шинелью
Метнулись в небо два крыла.
1937-1939
БОЛЬШАЯ ВОЙНА
(Хроника)
НАЧАЛО
Память!
На двадцать лет отступи.
Месяц июль,
Предгрозовый, жгучий.
Колос в наливе.
Душно в степи. С запада
Стадом тучи.
Первый порыв ветерка
Песню доносит издалека:
"Рекрута вы, рекрута,
Бритые головушки,
Не видать вам, рекрута,
Своей родной сторонушки..."
Колос желтеет
Ранним наливом.
Нищенка смотрит из-под руки.
Слушая песню,
Идут молчаливо
Мобилизованные мужики.
В потной ладони
Крупные зерна,
"Эх, урожай,
Пропадешь ни за грош!"
Встречу хозяевам
Клонит покорно
Колос тяжелый
Спелая рожь.
Шепчет жене
Распаренный парень:
- Тяжко и так,
Замолчи ты... Не вой, -
По большаку
На взмыленной паре
Потный и злой
Летит становой.
- Жил не тужил,
А беда у порога...
- Эта не сломит,
Навалится та...
"Сормовска больша дорога
Вся слезами залита.
Вся слезами залита,
По ней гуляли рекрута.
Стукала,
Брякала,
Провожала - плакала..."
2
Возле старого парома
Сходеньки покатые,
Возле старого парома
Флаги полосатые.
Возле старого парома
Шумно, как у праздника.
Белый китель агронома,
Борода лабазника.
А по сходенькам покатым
Запасные прут солдаты
Разных сроков и мастей,
Разных сел и волостей.
Шатовы, Горбатовы,
Ельниковы, Хвоины,
Скатовы, Ухватовы -
Сермяжные воины.
Сермяжные воины
Серая убоина.
3
Воинский начальник
Покрякивает.
Шпорами, подборами
Позвякивает.
Воинский начальник
В обход идет:
- Стройся! Ррравняйся!
Грудь вперед! -
Строятся, равняются
Таковские -
Спасские, Загряжские,
Пеньковские.
Строятся, равняются
Щербатые,
Немытые, небритые,
Патлатые.
Воинский начальник
Румян и сыт.
Воинский начальник
Речь говорит:
- Этого... как его...
Воины, братцы!
Немец с Россией
Замыслил драться.
Этого... как его...
Люд земляной
За самодержца
Встанет стеной.
Бейте, крушите
Немецкую шельму!
Марш на Берлин -
В гости к Вильгельму!
Русь - наша мать!
Император - отец!
Пуля - дура!
Штык - молодец!
Этого...
Знай русаков, немчура!
Как его...
Кто там сопит?
Ура!..
Подняли жиденький крик унтера,
А от присутствия до ворот
Каменный, хмурый
Стоит народ.
Слёз ли, воды ли
Набрали в рот?
Кто их поймет!
Пойди рассмотри-ка.
Смутен мужик.
Мужику не до крика.
В сердце у каждого
Дум короба.
Спелым зерном
Истекают хлеба.
А за рекой,
В полях обожженных,
Воют на пожнях
Солдатские жены.
Где уж там вера!
Какая там родина!
4
Ягода ты, ягода,
Черная смородина,
Спелая да зрелая
Ягода моя.
Увезут солдатика
В дальние края
Увезут солдатика
До чужих Карпат.
Сгинет,
Не воротится,
Не придет назад.
Сгинет,
Не воротится,
Пропадет солдат...
- Выпьем, что ли, брат?
- Выпьем, брат! -
Пряма дорога
От казенки до острога.
Выпил чарку -
Все забыл!..
А казенку царь закрыл!
- Ой-ли?!
Слезами пьяна и слепа,
Двери казенки
Рушит толпа.
Звякают зябко
Битые стекла.
Крутится пристав
Кругом и около
Душно в казенке,
Темно, как в гробу.
- Братцы... солдаты...
- Уйди... зашибу!
Воины, что вы?..
Долго, неистово
Бьют запасные
Толстого пристава.
- Бей аж до смерти!
Дорога одна...
- Н-на тебе...
Н-на...
Так
Началась война.
ЭШЕЛОНЫ ЛЕТЯТ НА ЗАПАД
Разлапые липы,
Зеленые клены.
На запад,
На запад
Летят эшелоны.
Густые овсы,
Аржаные суслоны.
На запад,
На запад
Летят эшелоны.
Под ругань,
Под песни,
Под бабьи стоны
На запад,
На запад
Летят эшелоны.
Летят эшелоны -
Телячьи вагоны,
Сорок людей,
Восемь лошадей.
Топки открыты,
Бригады удвоены,
В вагоны набиты
Российские воины:
Куряне-крестьяне,
Тверяки-мужики,
Ярославцы-красавцы,
Туляки-голяки,
Псковские,
Орловские,
Тамбовские,
Московские,
Сибирские,
Симбирские,
Закамские,
Свирские,
Тихие,
Задорные,
Русые
И черные,
Под машинку стрижены,
Под ранжир унижены.
Скатки.
Лопатки.
Погоны.
Патроны.
На запад,
На запад
Летят эшелоны...
У перрона
Клен зеленый.
Суматоха.
Духота.
Молчаливые вагоны.
Знаки Красного Креста.
Сестры.
Черные наколки.
Тихий всхлип.
Протяжный вой.
У окна на верхней полке
Пехотинец рядовой.
Рядового укачало.
Он лежит, суров и строг.
Прикрывает одеяло
Пустоту на месте ног.
Кепи пленного венгерца.
Остановка. Тормоза.
Заглянули прямо в сердце
Воспаленные глаза.
- Как же, сынок,
Работать без ног?
Эка тебя обкорнали, сынок!
- Сыпь на посадку!
Третий звонок!
Крутые подъемы,
Покатые склоны.
На запад,
На запад.
Летят эшелоны.
Летят эшелоны.
Подстреленный вечер
С Мазурских озер
Выползает навстречу.
Гудит канонада
То ближе, то глуше.
Гудит канонада
В солдатские уши.
В телячьем вагоне
Мигает свеча.
Снимает олонец
Тальянку с плеча.
Лихим трепаком
Или стоном сорвется
Заливчатый голос
Петрозаводца?
Куражится взводный,
Сверхсрочная шкура:
- Чего там манежишь?
Рвани веселей!
"От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых маньчжурских полей..."
Мелькают перроны.
Пылят перегоны.
На запад,
На запад
Летят эшелоны.
Летят эшелоны,
Телячьи вагоны,
Сорок людей,
Восемь лошадей.
АТАКА
Серые сумерки моросили свинцом,
Ухали пушки глухо и тяжко.
Прапорщик с позеленевшим лицом
Вырвал из ножен ржавую шашку.
Прапорщик хрипло крикнул:
- За мной!… -
И, спотыкаясь, вполоборота,
Над загражденьями зыбкой стеной
Выросла, воя, первая рота.
Чтобы заткнуть этот воющий рот,
С неба упали ливни шрапнели.
Смертная оторопь мчала вперед
Мокрые комья серых шинелей.
Черные пропасти волчьих ям
Жадно глотали парное мясо.
Спереди, сзади и по краям
Землю фонтанили взрывы фугасов.
И у последнего рубежа,
Наперерез цепям поределым,
В нервной истерике дробно дрожа,
Сто пулеметов вступили в дело.
Взрывом по пояс в землю врыт,
Посереди несвязного гама,
Прапорщик тонко кричал навзрыд:
- Мама!..
Меня убивают, мама...
Мамочка-а-а... -
И не успел досказать,
И утонул в пулеметном визге.
Огненный смерч относил назад
Клочья расстрелянных в лоб дивизий.
ИСХОД
В смятой фуражке,
Кряжист,
Бородат,
Вылез на бруствер
Русский солдат.
С казенной махрой
В жестяном котелке,
С "Окопной правдой"
В холщовом мешке.
Винтовка в руке
И флаг на штыке.
Скрипнул солдат
Сухим сапогом.
В рост поднялся.
Огляделся кругом,
Видит -
На мушку никто не берет.
Дух перевел
И шагнул вперед.
Время
Теченье минут убыстрило.
Сердце работает,
Как часы.
В небе - ни облака,
В поле - ни выстрела.
Будто и нет
Фронтовой полосы.
Шагает солдат,
Упрям
И прям,
Мимо черных воронок,
Мимо волчьих ям,
Мимо хат обгорелых,
Мимо косточек белых,
Мимо смятых трав
И цветов несмелых.
Тяжелая кровь
Стучит в виски.
В сердце -
Полынь фронтовой тоски.
Во взгляде - огонь,
Сухой и злой,
В гортани -
Злое слово: "Домой!"
Остановился солдат
На юру.
Ждет побратимов,
Курит махру.
Красный флажок
Шумит на ветру.
Месяц июль,
Семнадцатый год.
Рига.
Двина.
Полесье.
Стоход.
Так начался
Великий исход.
ЧЕЛОВЕК НА КОНЕ
Запев
В чистом небе ни тучки нет,
Над окопом горит рябина.
- Отойди господин корнет!
Не отдам тебе карабина.
Я три года его носил
По Мазурам да по Карпатам.
Раструсил я немало сил
По полям за вашего брата.
Я в ночах до костей простыл,
Я оглох в железном ненастье
За погоны твои, за кресты,
За твое румяное счастье.
Затравили меня, бирюка,
На лихой царевой охоте.
Стосковалась моя рука,
Стосковалась душа по работе.
Мы железом землю грызем.
И земля замерла в испуге.
А в родной степи чернозем
Поднимают чужие плуги.
Я патрон придержу в стволе.
За Самарой, в степном поместье,
Твой отец сидит на земле.
Не отдаст он ее по чести...
Если он поперечит мне,
Я из ворога душу выну.
Отойди, господин корнет!
Не отдам тебе карабина.
Уходил солдат на восток
Встречу яростному рассвету.
Тихо лег пожухлый листок
На холодный зрачок корнета.
Первая песня
В черной копоти пожарищ,
По незнамой стороне
Я три дня искал, товарищ,
Острый след твоих коней.
Жег меня горячий воздух,
Сторожил в засаде брат.
По ночам вешили звезды
Путь-дорогу в твой отряд.
Степь прошел и вкривь и вкось я.
Рожь стояла, как стена.
В пояс кланялись колосья,
Целовали стремена.
Я пришел к тебе от плуга.
Конь да шашка - мой мандат.
Мы с тобой поймем друг друга:
Ты солдат, и я солдат.
Нас обоих смертным боем
Бил внахлест железный кнут.
И хотелось нам обоим
Поработать, отдохнуть.
В поле, солнцем обожженном,
По тебе тоскует рожь.
Молодые наши жены
Изведутся ни за грош.
А в степи кровища хлещет,
Лес щетинится штыком,
С бубенцами гад-помещик
Едет вслед за Колчаком.
С Колчаком ухи не сваришь,
У него царев мундир.
Принимай меня, товарищ,
Партизанский командир!
Вторая песня
По-над сизым туманом
Песчаный бугор.
Командир с партизаном
Ведет разговор.
Говорит командир:
- Ты иди и гляди.
Ты направо гляди
И налево гляди.
Справа - белый казак,
Слева - чехословак,
А по самой середке
Гуляет Колчак.
Встанет солнце в полдня,
Заседлай ты коня.
Заподпружь ты коня
Да послушай меня:
Справа - дутовский след,
Слева - чешский пикет,
А в руках у меня
За печатью пакет.
Справа чуба оставь,
Слева чеха обставь,
Колчаковца сруби
И бумагу доставь.
Посмотрел партизан
Командиру в глаза.
Молодой партизан
Командиру сказал:
- Справа - пуля в лесу,
Слева - штык на весу.
Если конь не продаст,
Доскачу, донесу.
Чехи - пришлый народ,
А Колчак из господ.
А чубатый станичник
И подавно глот.
А за нами земля -
Над селом тополя.
А за нами земля -
Ой, какие поля!
На широком току
Не плясать казаку.
Партизанских хлебов
Не едать Колчаку.
А жене напиши,
Коль не буду назад,
Коммунистами пусть
Поднимает ребят.
….
Зашумел под буланым
Зеленый ковыль.
По-над сизым туманом
Косматая пыль.
Третья песня
В чистом поле за курганами,
За сыпучими барханами
Партизан лежит поруганный,
Партизан лежит порубанный.
О-о-гей...
Он седлал коня, не мешкая,
Обходил заставы чешские,
Обгонял дозоры дерзкие,
Пули злые, офицерские.
О-о-гей...
Ты лети, не оставляй следа.
За курганом сторожит беда.
Не зевай, боец, поглядывай.
За пять верст врага угадывай.
О-о-гей...
Взмыли стрепеты в седой степи.
Под копытами ковыль кипит.
Против ветра скачут всадники -
Бородатые урядники.
О-о-гей...
У казаков кони добрые,
Иноходцы круторебрые,
Бескозырки лихо сбочены,
Шашки звонкие отточены.
О-о-гей...
Веет ветер суховеем с гор.
Навалилась казачня в упор.
Не уйти тебе, не двинуться,
С черной смертью не разминуться.
О-о-гей...
Задымил на запад конский след,
Не достался казаку пакет.
По оврагам, по зажоринам
Скачет конь в родную сторону.
О-о-гей...
В чистом поле за курганами,
а сыпучими барханами
Партизан лежит поруганный,
Партизан лежит порубанный.
О-о-гей...
Четвертая песня
Что ты мечешься, конь бестолковый,
Что ты бьешь о крылечко подковой?
Кровь течет с твоего потника.
Где ты, конь, потерял седока?
Не твоя ли киргизская сила
Партизана по свету носила?
Не твои ли поджарые ноги
Пропылили степные дороги?
Почему ж ты сегодня, буланый,
Из-под сабли не спас партизана?
Время, время, тяжелое бремя!
Не вставать ему в звонкое стремя,
Не топтать его ноженькам луга,
Не держать его рученькам плуга.
На далеком степном перекрестке
Будут тлеть его белые кости.
Червь слепой ему сердце источит,
Воронье проклюет ему очи.
Ты скажи, ты ответь мне, буланый,
Почему не сберег партизана?
Как войду я в сиротскую хату,
Что отвечу я малым ребятам?
Сиротинки мои, горемыки,
Придавило нас горем великим.
У околицы, дети, не ждите,
Не придет из похода родитель,
Не обнимет он вас, не погладит,
На колени к себе не посадит,
Ты скажи, ты ответь мне, буланый,
Почему не сберег партизана?
Ой ты, вдовья проклятая доля,
Прошуми ураганами в поле,
Порази ты громовым раскатом
Колчака, окаянного ката.
Чтобы спал он, злодей, не проснулся,
Чтобы злобой своей захлебнулся,
Чтобы дети его от зачатья
Были прокляты вдовьим проклятьем.
Он поплатится, слышишь, буланый?
Он ответит за кровь партизана!
Пятая песня
Белым яблоневым цветом
Частоколы замело,
Синим светом,
Лунным светом
Пала полночь на село.
Небогата наша хата,
Наша хата на краю,
Спите, малые ребята,
Баю-баюшки-баю.
Тяжко сердцу молодому,
Все я места не найду.
Мой покой ушел из дому
В восемнадцатом году.
Мой покой убит в разведке,
Брошен в поле воронью.
Он зарублен...
Спите, детки,
Баю-баюшки-баю.
Шепчет в уши шум весенний:
"Не одна ты на земле,
О сиротской доле Ленин
Ночью думает в Кремле.
Видит Ленин сквозь туманы
Жизнь твою, тоску твою...
Спите, дети партизана,
Баю-баюшки-баю".
Отпылало за Уралом
Злое счастье Колчака.
Покарала адмирала
Партизанская рука.
Не спалит казак чубатый
Вашу хату на краю.
Ляг, засни,
Пришла расплата.
Баю-баюшки-баю.
Думки-мысли отлетели,
Слезы вытекли рекой.
Подвела заря к постели
Мой потерянный покой.
Бредит голубь на рассвете,
Под шестком сверчки поют.
Брезжит утро.
Спите, дети,
Баю-баюшки-баю.
Шестая песня
Ржет каурый у порога.
Кончен отдых, в путь пора!
Далека наша дорога
От Байкала до Днепра.
При дороге на рассвете
Гнется тонкая лоза.
Ходит степью красный ветер -
Большевик и партизан.
Ходит ветер выше леса,
Гонит волны поводе.
Вслед за ним пастух и слесарь
Шпорят потных лошадей.
Конь идет тяжелым скоком
Через горы и поля.
Под копытом вешним соком
Брызжет теплая земля.
Встречу солнцу,
Встречу маю,
Встречу зорям новых дней
Мы, как знамя, поднимаем
Наших малых сыновей.
Пусть растут они, мужая
В годы злобы и любви.
Пусть созреют урожаи
На слезах и на крови.
КОМАНДИР ИСАЕВ
День вставал румяный, ладный,
В тонкой солнечной пыльце.
Федор Тихоныч - бригадный -
Появился на крыльце.
Вышел. Френчик нараспашку,
Глянул вкось из-под бровей.
На ходу поправил шашку.
Златоустовских кровей.
Оттолкнул носками землю,
Обернулся на скаку:
- Эй, каптеры, хватит всем ли
Фуража и табаку?
Всем ли выдали, каптеры,
Оружейный обзавод?
Труса празднует который,
На два корпуса вперед!
Подтянуть в обрез подпруги!
Подровнять патронташи!
Доведется нынче, други,
Батьку Шкуру ворошить...
Бросил повод полной горстью.
Канул в поднятой пыли.
Под конем забились версты,
Зашумели ковыли.
2
На лету роняет птица,
Птица серая, перо.
Скачет с войском по станице
Батько-вешатель Шкуро.
Он велит своим солдатам
Ставить трубки на картечь.
Он рубакам бородатым
Говорит такую речь:
- Много, братцы, извели мы
Куманьков и мужичья.
Для единой неделимой
Кровь пустили в три ручья.
В три ручья пустили слезы
Под Ростовом, под Орлом.
В три ряда скрипят обозы
С богоданным барахлом.
Не встречает нас стозвонный
Сороков московских звон.
Все тузы смешал Буденный,
Трижды проклятый Семен.
Подвела судьба косая.
Здесь - обход,
Засада - там.
Пятый день комбриг Исаев
Хлещет сотни по пятам
Гонит ловчий волчьим следом.
Волчьим зубом встреть ловца.
Будем драться до победы!
Будем грабить до конца!
3
Возле брода-переправы
Коршун выронил перо.
На бригаду бросил в лавы
Волчью конницу Шкуро.
По ложбинке по просторной,
За дозорами в угон,
Передом летит отборный
Офицерский эскадрон.
В свист разбойный,
В храп тревожный,
В топот кованых подков
С шипом выплеснули ножны
Сразу тысячу клинков.
Чей-то череп хрустнул хрупко
Кто-то выхрипел: "Ура!.."
Не к добру ввязались в рубку
Господа офицера...
Не сомлел комбриг матерый,
Взмыл гнедого на дыбки,
С волчьей конницей шахтеры
Перепутали клинки.
Ливнем топота и стали
Захлестнули с трех сторон.
Порубали, потоптали
Офицерский эскадрон.
Возле речки, возле брода
Коршун выронил перо.
Замутила кровью воду
Волчья конница Шкуро.
4
Ой ты, песня, путь пройденный
В строгом шелесте знамен!
На крылечко встань, Буденный,
Свет Михайлович Семен.
Встань, товарищ Ворошилов,
На дощатое крыльцо.
Глянь, товарищ Ворошилов,
Землякам своим в лицо
Вот, в намет коня бросая,
Скачет выученик твой,
Федор Тихоныч Исаев,
Человек мастеровой.
Вот он сбил свою фуражку
Набекрень поверх бровей.
Вот он бросил в небо шашку
Златоустовских кровей.
Вот он дал гнедому шпоры...
И пошли за рядом ряд
Из Макеевки шахтеры
Из Луганска слесаря,
Пастухи из Армавира,
Из Херсона рыбаки,
Мастера воины и мира,
Полководцы-батраки
СМЕРТЬ МИНЕРА СИНИЦЫ
1910 г. Весна. Эстония. Лагерь военнопленных Пяскюля
1
Проверка прошла, номера пропустив,
Тяжелым засовом пробрякав.
По лестнице тел спускается тиф
В глухой колодец барака.
Мы с ним остаемся с глазу на глаз
В ночном барачном удушье.
Он тучами вшей наползает на нас,
Горячкой немыслимой душит.
Колючая проволока высока,
И так далеко до дому!
За лагерем сонно бормочет река
Под белым навесом черемух.
Весна поднимается в поле травой,
Курчавится каждый кустик.
Но, верный уставу, стоит часовой, -
Он в лагерь весну не пустит.
Двойными запорами дверь заперта.
На окнах двойные решетки,
И нас обступает кругом духота,
Жара обжигает глотки.
И душит кошмар,
От него не уйти.
Лохмотьями не укрыться.
В далеком углу мигалка коптит.
А может быть, это снится?
А может быть, это предутренний бред
В больной голове сгорает?
Шагает дневальный.
И рядом сосед
В беспамятстве умирает.
Гудит над бараком ржавая жесть.
Собаки воют в тревоге.
Холодным потом покрылись уже
Большие солдатские ноги.
Сосед умирает.
Косматый пожар
Ему перед смертью снится.
...На ощупь спускается с верхних нар
Кронштадтский минер Синица.
Он гладит рукой
По липким кудрям.
Он шепчет в холодное ухо:
- Черненко, годок!
Отдаешь якоря?
Встаешь на прикол, братуха?
Да что ж это?!
Сонно бормочет река
На старых мельничных плицах.
В последний поход снаряжает братка
Кронштадтский минер Синица.
Синица! Где злое веселье твое?
Скажи мне прямо и честно.
Из серых потемок
Тихо встает
Тюремная песня.
2
Кронштадтский минер Синица
Проклятую песню поет:
"Не спится мне,
Не лежится,
И сон меня не берет..."
Коптилка чадит,
Мигая
Больным лепестком огня.
"Приди же,
Приди, дорогая,
И успокой меня..."
Годок! Перестань. Не надо.
И так тяжело.
Пусти!
Не эта песня.
В отряде
Мы знали другой мотив.
В нем ветер распахивал знамя.
Хорошая песня, брат!
Мы били кадета, и с нами
Победа шагала в ряд.
Нам в ночь светили пожары,
Куда мы попали, брат?
Голодные сумерки, Нары...
Не так бы нам умирать!
Не так бы, годок Синица...
Проклятая песня врет!
"Не спится мне,
Не лежится,
И сон меня не берет..."
3
Песня допета.
Последний куплет
Душу мне точит и точит.
Знаешь, браток!
В девятнадцать лет
Кто умирать захочет?
А по земле
Проходит весна,
Шумная,
Молодая.
А на земле
Родная страна
Борется,
Побеждает.
Прожектора
Обтекают пути,
Нервничая,
Беспокоясь.
В рыхлую ночь
Без огней летит
Взмыленный бронепоезд
Ветер степной
В проводах поет.
Рвется весна в бойницы.
У пулемета
Место твое,
Пленный минер Синица!
Версты стремглав
Под откос летят.
Память уйти не хочет.
В черном бушлате
Входит Кронштадт
В сырость октябрьской ночи.
От Петропавловки
Смотрит рассвет
В окна царского дома.
Красногвардеец
Читает декрет -
Первый декрет
Совнаркома.
Первым снарядом
Сбит семафор.
Первая цепь ложится...
На бронепоезде
"Красный террор"
Место твое, Синица!
Подлое прошлое
Надо карать
Бешено и упрямо.
Мы не сгинем,
Мы выживем, брат,
В этой постылой яме.
…..
Входит рассвет
Сквозь колючий забор,
Настороженный,
Зыбкий.
Мне улыбается
Мертвый минер
Ясной такой улыбкой.
ВЕЧЕР ВОСНОМИНАНИЙ
Памяти товарищей моих, убитых неволей, тифом и голодом в Пяскюльском лагере военнопленных в Эстонии в 1919 году.
Пепел Клааса стучит в мое сердце!
Ш. де Костер
1
Ночь проплывает по звездному плесу.
Сердце сегодня бьется сильней.
Снова ко мне явилась без спросу
Тема затерянных в прошлом дней.
Спутник бессонниц моих бессменных,
Воспоминаниями мозг полоня,
Пяскюльский лагерь военнопленных
Из темноты пошел на меня.
Злыми слезами солдатского горя
Стынет на ржавых решетках роса,
Ветер доносит с Балтийского моря
Разбушевавшихся волн голоса.
Пламя коптилки тщедушно и косо,
Нет мне покоя, куда ни пойду.
Артиллеристы, стрелки и матросы
Корчатся всюду в тифозном бреду.
Душит нас мозглая сырость колодца.
Смерть не устанет нас сторожить.
Как с этой гостьей безносой бороться,
Как не остыть, до рассвета дожить?
Мы молодые... Мы чувствуем рядом
Теплую близость весенней земли.
Родина! Красноармейским прикладом
В щепы тяжелую дверь расколи.
Глухо безмолвствует темень сырая.
Кто нам подаст команду: "В ружье!"
Родина! В зное тифозном сгорая,
Мы произносим имя твое.
2
Бараки. Проволока в три ряда.
Бетонный мусор крепостных развалин.
Идут дожди. Проходят поезда
Три раза в день из Гапсаля на Таллин.
Все наизусть изучено давно:
Конвойного ленивая походка,
Двойные нары, узкое окно,
Отеки стекол, ржавая решетка.
День пленного однообразно прост.
Живи и умирай по трафарету.
Покойник, отправляясь на погост,
Сдает живым страданья эстафету.
Живи и жди, пока в чужом краю
Перед тобой раскроется могила...
Здесь смерть пытала молодость мою
И не осилила и отступила.
3
Ночь ведет по закоулкам бреда.
Душно мне в барачной конуре.
Долгая агония соседа
Медленно погасла на заре.
Все теснее злая петля круга.
День, другой... и очередь моя.
Смерть явилась и столкнула друга
В земляную сырость небытья.
Смерть свела последние итоги.
Ни вперед дороги, ни назад.
Он лежит задумчивым и строгий
Недвижим его спокойный взгляд.
Что ему глухая клетка плена,
Нудных дней тупая суета!
Ждет его могила, но нетленна
Молодая дерзкая мечта.
Наша жизнь сгорает, как солома,
Но, мечте и юности верны,
Перекаты пушечного грома
Слышим мы с восточной стороны.
Пусть, не затуманена слезами,
Встанет скорбь в почетный караул.
Этот парень серыми глазами
В будущее смело заглянул.
4
Все ночь и ночь, а сердце скоро
Отчаянье наполнит всклянь.
Шипы колючего забора
Вгрызаются в живую ткань.
В ночном азарте смерть все чаще
Снимает ставки со стола.
И мы приносим уходящим
Запас последнего тепла.
И все, чью юность на рассвете
Срезает ржавая коса,
Передают по эстафете
Родных и близких адреса.
И все, кто гибнет на рассвете,
Как по цепи приказ в бою,
Передают по эстафете
Любовь и ненависть свою.
…..
Я нынче слышал в час восхода
Друзей ушедших голоса.
Теряет память год от года
Их имена и адреса.
Но в сердце, обогретом песней,
Я, уцелевший, берегу
Их нежность к родине чудесной,
Их злую ненависть к врагу.
5
Раностайки зяблика свист
Раскололся, ударясь оземь.
Прогоняя ночь, тракторист
Боронует пашню под озимь.
За его стальной бороной
Залегают тумана клочья.
А родился он той весной,
Что меня посетила ночью.
Он веселый и молодой,
И ему по ночам не снится
Пулеметчик Федор Седой
И не снится минер Синица.
Счастлив я, что не знает он,
Что такое тоска и голод,
Что глубок его крепкий сон,
Что полет его песни молод.
Повстречав меня на стану
Догадается он едва ли,
Что ребята наши в плену
О таких сыновьях мечтали.
Невдомек ему, что тогда
Мы видали в смертном томленье
Эти радостные города,
Этот край в весеннем цветенье.
Юный друг! В атаках, в плену,
В душных тучах походной пыли
Мы родную свою страну
Беззаветно, как ты, любили.
Кровь бойцов хранит рубежи
И просторы отчизны милой.
Встань и голову обнажи
Перед их безвестной могилой.