Збися див, кличет верху древа… Слово о полку Игореве
I. Пляска нищих
Тусклой люстрой трехрожковой
Светит небо надо мной.
Я стою у подростковой
Пирожковой на Сенной.
Пахнет серым, сирым небом,
Тем, чего не избежим, —
Жалкой пайкой, черствым хлебом,
Пахнет временем чужим.
Это запах новой жизни,
Это запах старой лжи…
По отчаянной отчизне
Панихиду отслужи.
Сумасшедшая шарманка,
Подоплека бытия,
Наркоманка, нимфоманка,
Подколодная змея!
Слезла с неба позолота,
Кожу сбросили дома.
Допетровское болото,
Вьюга, музыка, чума.
Воротник бобровый спорот.
Обветшал багровый город,
Город — призрак, город — мрак…
У него, наверно, рак.
Он стоит, как старый нищий,
Тянет лодочку руки,
И царапают о днище
Пальцы цепкие реки.
II. Пролетарская справедливая
Как злокачественная опухоль,
Расползается по углам
То ли выхухоль, то ли чтохухоль —
Мефистохухоль, пьяный в хлам.
Мелкий бес, хромое отродье
С папироской на нижней губе,
Бесноватое благородие
Из ЧК, ГПУ, ГБ.
Он с гармошкою толстомордою
Выбирается на крыльцо —
Умирающему городу
Плюнуть в тающее лицо.
И никак нам его не вывести,
Как тифозную злую вошь.
Истерической справедливости
До костей пробирает дрожь.
III. Яблочко. Матросский танец
Это — вьюга, это — крест.
Это — Луга, это — Брест.
Это — церковь понарошку
Превратили в домкомбед.
Это — дворник нашу кошку
Приготовил на обед.
Бесконечная зима
Сводит запросто с ума.
Если утром на Разъезжей
Ты увидишь след медвежий —
Значит, все еще январь.
Сурик, жмурик, киноварь.
Повтори, как ту таблицу,
Что учили в первом «Б»,
Черно-белую столицу
С папиросой на губе.
Матросня утюжит клешем
Разухабистый бульвар.
Если хочешь о хорошем —
Рублик, бублик, самовар.
Если хочешь о плохом —
Кукарекай петухом.
Вот дымят печные трубы.
Не подняв тяжелых век,
В подворотне скалит зубы
Крысоволкочеловек.
Он вернулся с Мировой
Хуже язвы моровой.
— Дай погреться у костра,
Изувеченный!
Отоварился с утра
Человечиной.
Вот Венера, вот Луна.
Вот фанера, вот стена.
Холод, голод, черный ход.
Всех нас выведут в расход.
Будет каждому по вере.
Это — люди, это — звери.
Снизу — хляби, сверху — твердь.
Слева — правда, справа — смерть.
IV. Белое танго
Когда мы шли через Сиваш,
И берег черный
Кидался под ноги: «Я ваш
Слуга покорный!»,
Цеплялся, голося: «Я друг!»,
За край шинели,
И звезды падали вокруг
Крупней шрапнели.
Когда ворочался январь
В протоке узкой,
Читала вьюга нам словарь
Советско-русский.
Но шло учение не впрок
Степному скифу,
Сполна платившему оброк
Сыпному тифу.
Поземка мерзлую звезду
На хлеб меняла…
Так в девятнадцатом году
Земля линяла.
V. Половецкая пляска
Степная сыпь, сыпная степь,
Огни в ночной степи.
Земля посажена на цепь —
И сорвалась с цепи.
Земля посажена в острог —
И выломала дверь.
И вышиб дно, и вышел в срок
Тысяченогий зверь.
Где завивал телеграфист
Кудрявые стишки —
Расстрельный лист, разбойный свист,
Кровавые тиски.
Где повторяли три сестры
Свое «В Москву, в Москву…» —
Горят махновские костры,
Белеет смерть во рву.
Где пропивали стыд и честь
Чумные города —
Несет на копьях смерть и месть
Чингизова орда.
Теплушки лузгают зарю.
Написано давно
Письмо советскому царю
От Нестора Махно:
Ты — смерть и тлен, ты — сушь и ложь,
Ты — злая вошь Кремля,
Я — острый нож, живая рожь,
Я — мать сыра земля.
Ты зажимал страну в тиски,
Я — жил и воевал,
Крестьянской ярости ростки
Я кровью поливал…
Среди кровавого жнивья,
И выжженных лесов
Ползет железная змея,
Поет железная змея
На триста голосов.
Еврей в простреленном пальто
Идет по головам…
Не понимает он — за что
Такая власть словам?
Зачем о прошлом говорить?
Мелодия стара.
Зачем пытаться прикурить
От мертвого костра?
Затем, что катится страна
По прежней колее,
Сыпного страха семена,
Канкан на солее.
И полдень сер, и вечер хмур,
И кровью пьян восход.
И скоро выцветший гламур
Отправится в расход.
Где скалит воровской общак
Улыбку в сто карат,
Там Гзаку говорит Кончак:
«Пора за дело, брат!»
И отвечает брату Гзак:
«Большой нас ждет улов!
И меч остер, и автозак
На тысячу голов.
Засеем смертью те поля,
Что не понять умом…»
О где ты, русская земля?
Ты скрылась за холмом.
В ветвях деревьев кличет див,
Кричит глухой совой,
И едет раненый комдив
С поникшей головой.
Он был в аду, он был в раю,
Он в сердце носит ад,
Он задержался на краю
И песню страшную свою
Поет на новый лад.
VI. Командирский перепляс
Эта певчая птица зовется «комдив»,
У нее восемнадцать голов.
Ее голос, как ключ Ипокрены, правдив
И, как роза Азора, лилов.
А как срубят ей первые три головы —
Так она запоет на фарси
И зеленой гадюкой скользнет из травы,
А о большем ее не проси.
У нее в Самарканде — двоюродный брат,
У нее в Бухаре — Шагане,
И глаза ее — звезды по десять карат,
И таинственный шрам на спине.
А как срубят ей новые три головы,
Запылают три синих костра,
И заплачет она по-английски: «Увы,
Я стояла за вами с утра,
Но опять мне достался пожизненный срок
В одиночке степного сельпо,
Где среди стеклотары, как смерть между строк,
Протекает река Лимпопо.
И опять мне придется сто лет повторять
Бесконечное "Мы — не рабы“,
И бессмертную душу в потемках терять,
Спотыкаясь о чьи-то гробы».