Ой возмутился да наш батюшка Дон, возмутился,
Да он от самой было вершинушки до самой устюжи,
До самой устюжи, да до острова было Черкасского.
Возмутил же батюшку тихий Дон Иванович, братцы,
А он донской казак Игнатьюшка Некрасов,
А он, братцы, Игнатьюшка, да сын Некрасов.
Ой да он собрал-то вот казаков сорок тысячей,
Окромя малого, окромя старого, толечка одних служивых.
Собирал он донцов-казаков, братцы, во единый круг,
Ой да во единый-то, было, круг, да на единый луг.
Ой со вечерней-то зари они, казаки, собиралися,
А на утренней зорюшке они, братцы, во поход пошли,
Да переправимшись, они, донцы, через Дон батюшку,
Ой да во поход-то они пошли да на Кубань-речку.
Как во чистом степу они, братцы, становилися,
Становилися они, братцы, во казачий-то круг,
Ой посреди-то круга казачьего стоит, стоит знамя,
Ой да стоит знамя, она, братцы, развевается,
Позади-то стоит, а он вот, раздвижной стул,
А на ем-то сидит, а он да, молодой атаманушка,
Молодой атаманушка Игнатушка, а он сын, братцы,
Ой да а он сын, братцы, Некрасов — донской казак.
Перед ними-то стоят они всё, да полковнички,
А за ними-то стоят они, удалые сотники.
Тут писал-то, писал он, братцы, Игнатьюшка,
Ой он писал письма да всё скорописныя,
Он писал, братцы, письма шельме царю белому,
Царю белому, князю неверному, шельме Долгорукому:
«Ай спасибо тебе, царь белый, что поил нас, что кормил,
Ой да берёг нас, дюже жаловал войско донское.
Ты в одном-то, царь белый, нас дюже не жаловал:
Ты прислал на тихий Дон шельму посыльщика,
Ой да всё посыльщика шельму князя Долгорукова,
Ой да он прибег-то на Дон да разорять нас стал,
Нашу братию донских казаков без вины казнил-вешал,
Ой малолеточков наших он в солдаты брал,
А малых детушек наших а он в тихий Дон бросал,
Стариков-то наших а он батогами бил.
Уж мы бросили свое житье-бытье, свои именьицы,
Да оставили тебе, царь, Дон со всеми притоками,
Ой пошли мы все казаки на Кубань-реку».