Наталия Рамазанова - А. С. Пушкин и А. Ф. Львов. К истории создания "Народного гимна"

Наталия Рамазанова

Журнал "Нева", 2001, №2, с. 214-219.

Даже в самых полных справочниках, содержащих сведения об окружении А. С. Пушкина, среди сот временников, с которыми общался поэт на протяжении своей жизни, мы не найдем имени известного музыканта, автора гимна "Боже, царя храни" Алексея Федоровича Львова. Ни справочные, ни исследовательские работы не дают такой информации. И это вполне понятно. Источников, свидетельствующих об их взаимоотношениях, не сохранилось. Нет упоминаний о Львове ни в письмах, ни в дневниках Пушкина. Нет их и в документах, имеющих к поэту косвенное отношение. Со своей стороны, в своих мемуарных материалах не упоминает о Пушкине и Львов.

Между тем Александр Сергеевич и Алексей Федорович были не только современниками, но и почти ровесниками (Львов родился в 1798 году - на год раньше Пушкина). Их жизненные пути шли параллельно, не пересекаясь (во всяком случае, в документах нет таких сведений), однако многие, значимые для каждого события происходили если не одновременно, то с небольшим временным разрывом. Оба она получили домашнее начальное образование. На год разнится окончание ими учебных заведений. Пушкин оканчивает Царскосельский лицей в 1817 году и причисляется к Министерству иностранных дел. Львов в 1818 году, окончив Институт инженеров путей сообщения, назначается для производства работ (строительства мостов и других объектов) в военных поселениях под началом графа А. А. Аракчеева (1).

В 1825 году А. Ф. Львову удается получить отставку, а в ноябре 1826 года шеф Корпуса жандармов А. Х. Бенкендорф (тогда еще не граф) предложил ему стать старшим адъютантом корпуса. С этого же 1826 года с Бенкедорфом как с посредником во взаимоотношениях с императором приходится иметь дело и А. С. Пушкину.

Во время турецкой войны Львов отправляется с главной квартирой в поход за Дунай, где командует летучими разведывательными отрядами. Участвовать в этом походе, по воспоминаниям современников, выразил желание и Пушкин, однако в этом ему было отказано.

В декабре 1833 года А. С. Пушкин пожалован в камер-юнкеры. Львов же в апреле 1834 года становится флигель-адъютантом. С этого времени и у того, и у другого начинается придворная служба.

Надо заметить, что оба они не были в восторге от таких перемен в жизни. Пушкин, восприняв высочайшую милость как насмешку, жаловался жене, что император упек его "в камер-пажи под старость лет" (Дневники. Записки. С. 244). Львов отнесся к своему повышению с тревогой: "Назначение это… - отметил он в своих "Записках", - на меня сделало самое странное влияние: я не только не обрадовался, а, напротив, сожалел, что столь значительное отличие сделано мне, чувствуя в полной мере, что придворная жизнь и служба будут для меня всегда тягостию (Русский архив. 1884. С. 245).

Волею судьбы январь 1837 года, отмеченный трагическим событием - смертью Пушкина, стал переломным и в жизни Львова, хотя перемены в его судьбе и не были связаны с общероссийской трагедией. В январе 1837 года Алексей Федорович был назначен исполняющим обязанности директора Придворной певческой капеллы. С этого времени Львов все свои интересы направляет в сферу духовную. Его главными заботами становятся - работа в капелле, сочинение церковной музыки и исследование древнерусского церковнопевческого искусства.

Вращаясь в одних и тех же кругах, Пушкин и Львов, по-видимому, не общаясь лично, имели дело с одними и теми же людьми. Среди них были, как уже отмечалось, военный министр А.А. Аракчеев и шеф Жандармского корпуса А. Х. Бенкендорф. И поэт, и музыкант составили каждый свое представление об этих людях. Отношение к Аракчееву Пушкин высказан в известных эпиграммах: "В столице он - капрал, в Чугуеве - Нерон" (1819) или "Всей России притеснитель" (1820). Львов же написал об Аракчееве следующие строки: "Сблизясь с графом, я имел возможность всмотреться в необыкновенные черты этого человека. Одаренный необыкновенным умом, но без всякого образования, он имел душу твердую, но самолюбив был до крайности; сожаления к ближнему никакого..." (Русский архив. С. 227). "Я помню, что, ехав однажды в Воскресенье верхом верст 15, я не проехал ни одной деревни, где бы не слыхал побоев и криков (наказывались провинившиеся в течение недели. - Н. Р.).

Сохранились высказывания поэта и музыканта и о смерти Аракчеева. "Аракчеев умер, - писал жене Пушкин. - Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться". Надо полагать, что сожаление поэта было вызвано не скорбью об усопшем, который в свое время (1820) сыграл решающую роль в его высылке из Петербурга. Эти слова были продиктованы скорее неудовлетворенным интересом к Аракчееву и его деятельности Пушкина-историка. Но сожалел о кончине Аракчеева не он один. А. Ф. Львов, лично знавший Аракчеева - его дурные и хорошие стороны, - пишет о его смерти с искренним сочувствием: "Нельзя не обратить внимания на ужасный конец этого могущественного человека... граф Аракчеев остался один, потеряв все и всех. Он с горем и подавленным самолюбием доживал в Грузине последние дни жизни и умер в 1834 г." (Русский архив. С. 234).

В ноябре 1826 года, как уже отмечалось, Бенкендорф предложил Алексею Федоровичу Львову должность старшего адъютанта Жандармского корпуса. Судя по всему, у Львова не было выбора. Его братья - Илья и Василий, а позже муж сестры Алексей Семенов были арестованы по делу декабристов, но после очных ставок с доносчиками, которые в конечном счете отреклись от своих показании, их отпустили. При этих обстоятельствах отказ Львова от службы у Бенкендорфа едва ли был возможен. Однако, зная, на какую службу он поступает, Алексей Федорович просил, чтобы Бенкендорф не употреблял его "по секретной части", так как считал, что он "совершенно к тому неспособен". Просьба его была удовлетворена, и ему поручены были "все дела главной императорской квартиры и собственного Его Величества конвоя. С тем вместе, - пишет он, - я обязан был следовать во всех путешествиях Государя и исполнять должность секретаря собственной канцелярии графа" (Русский архив, С. 248). В обязанности секретаря входило ведение документации корпуса и канцелярии III отделения.

По воспоминаниям П. А. Вяземского, предложение служить в канцелярии Бенкендорфа было сделано и Пушкину. Это произошло после начала войны с турками в 1828 году. Когда Александр Сергеевич "просился волонтером в армию, - пишет Вяземский, - Бенкендорф предложил ему средство участвовать в походе: "Хотите, - сказал он, - я определю вас в мою канцелярию и возьму с собой?" Пушкину, - восклицает Вяземский, - предлагали служить в канцелярии III Отделения! (Пушкин в воспоминаниях. Т 2. С. 6). И все же, хотя Пушкин и не определился на службу в канцелярию, ему пришлось иметь дело с этим ведомством. Для канцелярии он готовил записки о народном просвещении, о Тургеневе, о Мицкевиче, Через Бенкендорфа решались и вопросы личной цензуры царя. Причем первое впечатление Пушкина о Бенкендорфе было весьма приятным. "Бенкендорф - человек снисходительный, благонамеренный, - писал он после встречи с ним, - и чуть ли не единственный вельможа, через которого нам доходят частные благодеяния государя" (Пушкин А. С. ПСС. Т. XIV. С. 111-112). Это впечатление имело достаточные основания, ибо, став начальником канцелярии его величества, Бенкендорф намеревался, как отмечено в инструкции, составленной им для своих чиновников, бороться за права граждан, страдающих от произвола власть имущих или "людей злоумышленных". Своей обязанностью он считал доводить "глас страдающего человечества до престола царского и беззащитного и безгласного гражданина немедленно поставить под Высочайшую защиту Государя Императора" (цит. по: Большая энциклопедия под ред. С. И. Южакова.Т.3. СПб., 1896. С. 51). Однако впоследствии первоначальная идея создания этого учреждения была искажена.

Характеристику Бенкендорфу дает и Львов: "Он был храбр и умен, в обращении прост и прям; сделать зло с умыслом было для него невозможно, с подчиненными хорош, но вспыльчив, в делах совершенно несведущ, более скажу, к производству совершенно неспособен, рассеян и легок во всем (Русский архив. С. 241).

Надо заметить, что эти высказывания как о Бенкендорфе, так и об Аракчееве приведены здесь не для того, чтобы давать положительную или отрицательную оценку этим персонажам и их ведомствам. Цитированные фрагменты лишь свидетельства того, что и Пушкин, и Львов были связаны с одними и в теми же государственными чиновниками и сохранили свои впечатления о них, причем каждый высказывался исходя из того, насколько близко он был знаком с тем и другим человеком и какую роль он сыграл в его судьбе.

Не только официальный, но и творческий круг общения был общим у А. С. Пушкина и А. Ф. Львова. Кстати, Львов увлекался поэзией и, безусловно, знал стихи Пушкина. В его архиве сохранилась копия стихотворения Пушкина "Кинжал", переписанная его рукой. Можно было бы предположить, что Львов переписывал это считавшееся одним из самых вольнолюбивых стихов поэта по долгу службы. Однако на этом же листке есть и "Песня рыбки" из поэмы Лермонтова "Мцыри", лишенная крамольного содержания. Скорее всего, стихи Алексей Федорович переписывал не как сотрудник жандармского ведомства, а как ценитель поэзии. Пушкин же, как известно, был страстным любителем музыки. Оба они, Пушкин и Львов, посещали литературно-музыкальные вечера, один - в качестве слушателя, другой - превосходного музыканта-скрипача, слава о котором распространилась не только в России, но и за рубежом. Сохранились свидетельства посещения Пушкиным вечеров в салонах Михаила Юрьевича Виельгорского и Владимира Федоровича Одоевского. На подобных вечерах бывал и Львов. В "Записках" М. И. Глинки, например, упоминается музыкальный вечер у Виельгорских (1834), где Львов играл партию первой скрипки в исполнении 7-й Симфонии Бетховена (Глинка М. И. Литературные произведения и переписка. Т. 1. М., 1973. С. 267). Львов много лет был первым скрипачом в знаменитом в свое время квартете, участниками которого были Л. Маурер и М. Ю. Виельгорский.

Небольшой домашний оркестр с участием этих и других музыкантов составляет Львов и для императорской семьи. Инициатива создания оркестра исходила от Николая I: "Мы могли бы, - вспоминает А. Ф. Львов слова императора, обращенные к нему, - кое-что сыграть. Императрица играет на фортепиано, я на трубе, Матвей Виельгорский на виолончели, Апраксин на басу, ты на скрипке, Михаил Виельгорский, Волконский Григорий, Бартенева, Бороздина могут петь..." (Русский архив. С. 246). Как видим, состав участников этого оркестра включает всех тех, с кем был знаком и Пушкин. Следовательно, Львов и Пушкин имели множество общих знакомых и общие интересы. И хотя они и не упомянули друг друга в своих записках, письмах и дневниках, поводы для общения у них были. Одним из таких поводов могли послужить и сочинение гимна "Боже царя храни".

Общеизвестно, что авторами гимна были В. А. Жуковский и А. Ф. Львов. Однако есть основание предполагать, что Александр Сергеевич также имел отношение к его созданию. Напомню, что с 1816 года, со времени парада в Варшаве, устроенного для встречи императора Александра I, в качестве национального гимна России использовалась музыка английского гимна "Боже, храни королеву" ("God Save the King") Стихотворный текст-перевод его был сделан В.А. Жуковским:

Боже, царя храни,
Славному долги дни
Дай на земли,
Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю
Все ниспошли.

Стихи эти были написаны Жуковским еще в 1814 году (автограф хранится в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в фонде Жуковского). Тогда же он создал "Послание императору Александру I", что содействовало приближению его ко двору. А в 1816 году, после первого исполнения гимна с его стихами, Жуковский получает от Александра пожизненную пенсию в 4000 руб. Надо полагать, что и этой милостью, среди прочих причин, он был обязан своему переводу текста гимна.

В том же 1816 году к строфе Жуковского было присоединено еще две. Автором этих строф стал лицеист А. С. Пушкин. По воспоминаниям М. А. Корфа: "К лету 1816 г. уже существовал русский перевод-вариация первой строфы - "Молитва русских" Жуковского... По-видимому, накануне торжеств по случаю основания Лицея возникла мысль о полном русском тексте для публичного хорового исполнения. Можно предполагать, что заказал его Пушкину сам Е. А. Энгельгардт. Торжества состоялись 14 октября, в день рождения вдовствующей императрицы Марии Федоровны; на них был исполнен гимн..." (Пушкин А. С. Стихотворения лицейских лет. 1813 - 1817. С. 684 - 685). К лицейскому торжеству Пушкин сочинил следующий текст:

Там - громкой славою
Сильной державою
Мир он покрыл.
Здесь безмятежною
Сенью надежною
Нас осенил.

Следует подчеркнуть, что текст Жуковского и Пушкина исполнялся на музыку английского гимна. Однако факт участия Пушкина в создании этого текста послужил причиной ошибок в современных справочных изданиях. Так, в словаре 1969 года "Русская поэзия в отечественной музыке" весь текст гимна, включая и строфу Жуковского "Боже, царя храни, славному долги дни", приписывается Пушкину (Вып. 2. С. 519). А в биографическом словаре "Русские писатели", изданном в 1992 году, указано: "В начале сентября 1833 Ж<уковский>... участвовал в создании гос<ударственного> гимна "Боже, царя храни" (1-я строфа - пер<евод> начала англ<ийского> гимна, 2-я и 3-я - А. Пушкина, остальные - Ж<уковского>; муз<ыка> А. Ф. Львова) (Т. 2. С. 284). Это заявление категорически неверно. Полный пушкинский текст не вошел в окончательный вариант русского гимна с музыкой Львова, да он и не мог использоваться композитором, так как не соответствовал метроритму его музыки.

К этому вопросу мы еще вернемся, здесь же процитируем фрагмент из "Записок" А. Ф. Львова, в котором он описывает процесс сочинения столь значимого для России произведения.

"В 1833 г., - пишет А. Ф. Львов, - я сопутствовал Государю в Австрию и Пруссию. По возвращении в Россию граф Бенкендорф сказал мне, что Государь, сожалея, что мы не имеем народного гимна, и скучая слушать музыку английскую, столько лет употребляемую, поручает мне попробовать написать гимн Русский. Задача эта показалась мне весьма трудною, когда я вспоминал о величественном гимне Английском, об оригинальном гимне Французском и умилительном гимне Австрийском. Несколько времени мысль эта бродила у меня в голове. Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войска, годный для народа, от ученого до невежи. Все эти условия меня пугали, и я ничего написать не мог. В один вечер, возвратясь домой поздно, я сел к столу, и в несколько минут гимн был написан" (Русский архив. С. 243).

Эту историю Львов вспоминает снова спустя 25 лет в письме к В. Ф. Одоевскому, в связи с тем, что издатель Ф. Стелловский собрался сделать "роскошное издание для поднесения государю императору". "Натурально, - пишет Львов, - что с этой мыслью он обратился ко мне для получения некоторых сведений, которые дать ему я тем более согласился, что гимн этот мне несколько сродни. Во главе издания Селовский (так в рукописи, - Н. Р.) хочет изложить небольшое описание о рождении этого гимна, и составленную им статью он принес на мое одобрение... Статья эта, во-первых, не довольно скромна и не соответствует тому, что, получив повеление написать гимн, я несколько недель не мог взять пера в руки от одного страха трудной задачи, как в один вечер, проведенный с товарищами, где о музыке и речи не было, я возвратился домой около двух часов ночи и, найдя на столе клочок нотной бумаги, я написал то, что Вам известно и в чем никогда не мог переделать ни одной ноты. Второе. Зачем такие похвалы тому, что, прожив 1/4 века, стоит само за себя. Третье. Желание принца Оранского совсем неуместно, мало ли их у нас бывает, мало ли они говорят противно тому, что чувствуют? И что русским до одобрения немца?

Не лишите меня, любезный князь, вашей помощи, вы Русский, гимн русский и я русский.

Душевно Вас почитающий А. Львов" (письмо хранится в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 539. Оп. 2. № 712).

Из содержания письма, адресованного Одоевскому, не вполне понятно, о каких похвалах и о каком "желании" принца Оранского идет речь. Прояснить это позволяет факсимильный текст гимна с портретами авторов - Жуковского и Львова, изданный в 1834 году. Он был издан большим тиражом. Но в двух экземплярах этого издания, хранящихся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, к печатному тексту подклеены несколько листков рукописей, содержащих в себе сведения о первых исполнениях гимна. (Они состоялись 23 ноября 1833 года в Петербурге в зале Придворной певческой капеллы в присутствии императора Николая I и его семейства, 11 декабря того же года в Москве и 25 декабря снова в Петербурге в Зимнем дворце.) Все это копии документов, заверенные рукой Львова. Лишь в одном экземпляре, принадлежавшем Львову, вклеено подлинное письмо к нему от А. Х. Бенкендорфа на французском языке (2). "Дорогой друг, - пишет Бенкендорф, - Исполнили Ваше великолепное сочинение. Невозможно было бы представить его более достойно, чем в этот день славы и счастья для всего христианского мира (имеется в виду день освобождения России от Наполеона. - Н. P.). Император очарован Вашим произведением. Он поручил мне сказать Вам, что принц Оранский пришел от него в восторг и что вы должны лично отнести ему ноты и слова, так как он хочет с Вами познакомиться. А. Бенкендорф. 25 декабря 1833 г." (письмо хранится в фонде А. Ф. Львова. Ф. 446. № 22. Л. 13 - 14).

Надо полагать, что упомянутые здесь экземпляры факсимильного издания гимна с вклеенными в них рукописями были подготовительными материалами для нового издания. Стелловский собирался опубликовать эти материалы, содержащие преувеличенно восторженные отзывы о первом исполнении гимна. Хотел он опубликовать и письмо Бенкендорфа, содержащее похвалы принца Оранского в адрес гимна Львова и сообщающее о желании его познакомиться с композитором (3). Вероятно, Одоевский, получив письмо Львова, вмешался в дело подготовки издания, так как предисловие к нему составлено в весьма, сдержанных тонах, а принц Оранский не упоминается вовсе.

Но это было осуществлено спустя 25 лет после создания гимна. А в 1833 году, когда гимн был написан, несмотря на одобрение императора, его исполнение состоялось только спустя три месяца. Об этом, писала мачеха Львова - Елизавета Николаевна: "...о музыке "Боже, царя храни" ни слова не было слышно; знали мы, что многие новую музыку сочиняют на эти слова, что даже у императрицы в гостиной поют и играют сочинения эти" (Русская старина. 1880. Март. С. 640). О том, что не один Львов писал музыку к гимну, упоминает в своих воспоминаниях В. А. Соллогуб: "Глинка надеялся, что известный его хор "Славься" будет официально принят народным гимном... Я живо помню это время. Между музыкантами состоялся, не объявленный, впрочем, публично, конкурс. Граф Михаил Юрьевич Виельгорский тоже написал музыку для народного верноподданнического возгласа. Государь избрал музыку А. Ф. Львова, что для Глинки было чувствительным ударом" (Повести. Воспоминания. Л., 1988. С. 593).

"Воспоминания" Соллогуба были написаны много лет спустя после описываемых им событий, и, надо заметить, память изменила их автору, породив миф о конкурсе и об участии в нем М. И. Глинки. Этот, миф был подхвачен В. В. Стасовым и Н. Ф. Финдейзеным. Уже в наше время - в начале 1990-х годов, активно эксплуатировался в газетной полемике в связи с необходимостью утвердить новый гимн России с музыкой Глинки. В действительности же Глинка не мог участвовать в этом мероприятии, Он не мог предложить на конкурс хор "Славься", так как ни музыка, ни текст Жуковского к нему еще не были написаны. Не мог он также представить и музыкальный текст сочинения (положенного в основу современного гимна), который в автографе М. И. Глинки имеет название "Motif de chant national", в связи с тем, что и эта музыка, как аргументированно доказала В. А. Савинцева, была создана позже - в 1837-1838 годах (см.: Савинцева В. А. К проблеме датировки нескольких набросков М. И. Глинки, хранящихся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки ("Motif dе chant national" и другие) // Петербургский музыкальный архив. Вып. 1. СПб., 1997. С. 96-99). К тому же летом и осенью 1833 года, когда решался вопрос о гимне, композитор находился в Берлине, а передавать что-либо императору даже через посредников тогда еще никому не известный музыкант едва ли решился бы. Да и стихотворный текст В.А. Жуковского, к которому композиторы должны были написать музыку, совсем не соответствовал напеву Глинки.

А. Ф. Львов же писал музыку на эти стихи, но после завершения сочинения, в котором Львов, как уже упоминалось, не мог изменить ни одной ноты, возникла необходимость в доработке стихотворного текста. Написав эту мелодию, - пишет Львов, - я пошел к Жуковскому, который сочинил слова, но как не музыкант, не приноровил слов к минору окончания первого колена". Действительно, текст Жуковского, исполнявшийся на мелодию гимна английского, не соответствовал метру и структуре музыки Львова (в английском 3/4 и два шеститактовых периода, у Львова 2/2 и два восьмитактовых периода, причем в первом варианте недоставало текста именно для окончания первого периода). И в новом варианте текста, "в первом колене" Жуковский использует строку, принадлежавшую Пушкину. Но если у Пушкина было "Сильной державою (Мир он покрыл)", то Жуковский пишет: "Сильный державный". Сменив грамматическую форму, он делает эти два слова эпитетами, характеризующими царя. В результате получается известный текст:

Боже, царя храни,
Сильный державный
Царствуй на славу, на славу нам.

Вопрос в том, сознательно или бессознательно Жуковский заимствовал пушкинскую строку? Безусловно, он не мог не знать этих стихов Пушкина, ведь молодой поэт сочинил их уже после знакомства с Жуковским. Стихи сохранились не только в автографе, но и в копиях (три из них известны, есть также упоминание о том, что сестра Вильгельма Кюхельбекера Юлия просила прислать ей "Похвальные стихи Государю, петые вами на вашем лицейском празднике" (Русская старина. 1875. С. 337). Если Василий Андреевич сознательно включил в свои стихи пушкинскую строфу, то обсудить это с ним он не мог, так как в сентябре-октябре 1833 года, когда происходили описываемые события, Александра Сергеевича еще не было в Петербурге (он возвращается в середине ноября из Болдина и впервые видится с Жуковским на обеде у Карамзиной 24 ноября, спустя день после первого исполнения гимна в зале капеллы).

Как бы то ни было, создание "Народного гимна" совпало по времени с переменами в судьбах Львова и Пушкина (сведений об этом периоде в жизни Жуковского найти не удалось). Львов, как уже отмечалось, становится флигель-адъютантом (это его назначение было приурочено к 22 апреля - дню принятия присяги наследником). Пушкин - камер-юнкером. Причем день его назначения совпадает с днем объявления гимна "Боже, царя храни" государственным. Как отмечено в записке великого князя Михаила Павловича за номером 2344, 31 декабря 1833 года "Государю Императору благоугодно было изъявить свое соизволение, чтобы на парадах, смотрах, разводах и в прочих случаях вместо употребляемого ныне гимна, взятого с национального английского (Боже, царя храни), играли музыканты вновь сочиненную на сей же гимн музыку" (Русский инвалид. 16 января 1904 г. С. 5). В тот же день 31 декабря император Николай I подписывает указ Придворной конторе: "Служащего в Министерстве иностранных дел... титулярного советника Александра Пушкина всемилостивейше пожаловали мы в звание камер-юнкера Двора Нашего. Николай" (Цит. по: Абрамович С. Л. Пушкин в 1833 г. Хроника. М., 1994. С. 568). И, надо полагать, Пушкин знал, что послужило одной из причин пожалования его в придворный чин. Не случайно он при всем негативном отношении к этому событию, выраженному в общении с друзьями и родными, в своем дневнике записал известную фразу: "Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством. Доволен, потому что Государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным" (А. С. Пушкин. Дневники. Записки. СПб., 1995, С. 31), а в марте 1834 года писал П. В. Нащокину: "... конечно, сделав меня камер-юнкером, государь думал о моем чине, а не о моих летах и, верно, не думал уж меня кольнуть" (Письма последних лет. Л., 1969. С. 31).

В 1848 году в фамильные гербы Алексея Федоровича Львова и Василия Андреевича Жуковского был внесен девиз "Боже, Царя храни". Но это произошло много лет спустя после смерти великого поэта, и этой царской милости он удостоиться уже не мог.

Примечания.

(1) Сведения о биографии А. Ф. Львова даются по Формулярному списку о службе обер-гофмейстера двора его императорского величества Алексея Львова, хранящемуся в отделе рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 446. № 1.

(2) Приводящийся здесь перевод письма осуществлен Н. А. Елагиной, за что я приношу ей свою глубокую благодарность.

(3) Надо заметить, что принц Оранский, как и другие перечисленные выше лица, относился к общему кругу знаком А. Ф. Львова и А. С. Пушкина. В свое время (в 1816 г.) А. С. Пушкин написал стихотворение «Принцу Оранскому» в честь бракосочетания с сестрой Александра I великой княжной Анной Павловной. Он присутствовал на самой церемонии и, как полагает Л. А. Черейский, был представлен принцу (см.: Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1989. С. 71).