 |
Юрий Александров
МОСКВА НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ
(По городу на извозчике)
Страницы минувшего. Сборник: Очерки. - М.: Советский писатель, 1991, стр. 7-54.
Кто был в Москве, знает Россию.
Н. Карамзин
Москва вступала в двадцатый век, сулящий грандиозные катаклизмы и крутую ломку старого мира, как город контрастов. С одной стороны, это все еще была «большая деревня» с океаном домишек и деревянных изб на окраинах, с другой — древняя «златоглавая» столица, насчитывающая «сорок сороков» каменных церквей. На одном полюсе находились сохранившие старинный уклад барские усадьбы-дворцы, выставленная напоказ архитектурная вакханалия и западный лоск кичливых буржуазных особняков, на другом — кричащая нищета рабочих казарм, босяцкое «дно» и ночлежки Хитровки.
Великие прозрения ученых, вторжение в жизнь электричества, первые телефоны, трамваи и кинотеатры, книги «властителей дум», гипнотической силы художественные полотна, музыкальные и пластические образы, рожденные в Москве. И тут же застойный быт, еще не сбросившие вековой дремы «темного царства» Замоскворечье и Рогожская застава. Москва Толстого и Чехова, Шаляпина и молодого «буревестника революции», Москва университета, Художественного театра, Третьяковки соседствовала с угрюмой силой и разгулом «охотнорядцев», шитой золотом парчой священнослужителей, хоругвями крестных ходов, кликушами и юродивыми церковных папертей, нищими «странноприимных домов».
Первые «небоскребы» — рвущиеся ввысь доходные дома, репрезентативные здания биржи, страховых обществ и банков, бесконечные вереницы «ломовиков», насыщающих оптовые склады Китай-города, превращенного в московское «сити», лес фабричных труб, стремительно прорастающих повсюду, безудержная стихия Сухаревки. И надо всем этим — хищно парящие двуглавые орлы на кремлевских башнях. Но они уже были не в силах воспрепятствовать нелегальным сходкам рабочих окраин, маевкам в Сокольниках, Марьиной роще и на заставах, озаренных зарницами учения, которому предстоит преобразовать мир.
В этой пестрой картине — московской мозаике рубежа веков — густо замешены народные традиции и устои, хранившиеся многими поколениями, а в облике Москвы незыблемо, как неподвластные времени утесы, «читаются» щедро завещанные ей историей памятники, Кремль, пронесший через столетия память об истоках судьбы народной, устоявший во всех ее превратностях и бурях.
Москва издавна оставалась верна традициям и духу народному, на протяжении веков была их цитаделью, сохранив их, несмотря на тщетные потуги иноземных захватчиков и гонения «власть имущих».
Итак, попробуем увидеть Москву на рубеже нашего столетия и совершим прогулку по ее улицам и площадям, воспользовавшись услугами самого популярного вида транспорта — извозчиком. В рассказе о городе нам помогут путеводители, которыми пользовались москвичи и их гости — приезжие. Естественно, мы учтем, к сожалению довольно редкие, голоса московских старожилов, оставивших после себя мемуары.
Представим, что мы приехали в Москву на ее первый — Николаевский вокзал и через высокий пассажирский зал выходим на Каланчевку — площадь трех вокзалов. (Более 300 лет тому назад здесь, на Каланчевском поле, располагался царский путевой дворец с высокой башней — каланчой. Быть может, именно в силу традиции архитектор Тон, проектировавший Николаевский вокзал, и увенчал его башней.) На всем протяжении до Красносельской улицы, получившей название по «великому» пруду возле села Красное, известному с XV века, теснится множество самых разнообразных экипажей. Издавна площадь имела важное транспортное значение. В XIV—XV столетиях здесь пролегала Стромынка — древняя дорога в село Стромынь, с которым Москва вела оживленную торговлю. Позднее здесь прошел Новгородский тракт. По нему товары направлялись на знаменитые новгородские ярмарки. Поблизости, возле дороги на Ростов, Суздаль и Владимир, Борис Годунов основал Переяславскую ямскую слободу, давшую наименование нескольким Переяславским улицам. Ямская служба с перекладными, оставившая о себе память тоже в названиях московских улиц, была известна на Руси с XIII века — намного раньше, чем в странах Западной Европы. И именно дорога из Москвы на север через Переяславль, Ростов, Ярославль стала одним из первых почтовых трактов международного значения.
Железные дороги вытеснили ямщиков, которые «выродились» в городских извозчиков, встречающих пассажиров возле вокзалов. Вот как описывает подобную встречу один из путеводителей: «Выходя на подъездное крыльцо станции, увидите извозчичьи экипажи, установленные в длинные ряды и порядки. Чтобы нанять извозчика, нужно идти к ним, потому что во избежание беспорядков им не позволено подъезжать к вышедшему на крыльцо пассажиру. Приближаясь... вы заметите сотни рук, машущих вам и другим приезжим медными значками, и услышите крики: «ваше сиятельство», «купец», «барин», «вот на резвой». Словом, поднимется такой содом, что вы не знаете, куда деваться, а когда вы подойдете вплоть к экипажам, то вас моментально окружат со всех сторон разнокалиберные физиономии извозчиков.
Говорить с ними, торговаться в этом шуме совершенно лишнее, а нужно переждать, дать им время успокоиться... Извозчик просит с седока столько, сколько ему вздумается, а вы можете, не обижаясь тем, торговаться и предлагать цену, какую вам угодно. Но весь секрет в том и состоит, какую цену вы станете предлагать ему, по вашей цене он мигом смекнет, чем от вас можно поживиться и что вы за человек...
По обширности Москвы — одна из существенных нужд ее обитателей — это извозчики, без них ни шагу, и поэтому добавим еще два-три слова об этих людях, разделившихся на сорты: лихачей, извозчиков и ломовых.
Само понятие «лихач» дает уже понять в некоторой степени, что это за птица. Это не простой извозчик или «ванька», а аристократ сословия извозчиков.
Стоит лихач всегда в определенных местах. Около лучших гостиниц на площадях и около трактиров. За дешевую цену он не поедет. Простому извозчику стоит только моргнуть, кивнуть головой или рукой для того, чтобы он сломя голову бросился к вашим услугам... Извозчик в пролетках, с верхом и без верха, едет не быстро, не тихо, а так себе, середка на половинке...
Ломовые извозчики. Экипажи их летом — длинные дроги, зимою — сани без грядок...»
Требования, которые предъявляются извозчикам в Москве, были четко определены. Они обязаны быть не моложе 17 лет, иметь одежду без заплат другого цвета, содержать экипажи в исправности, чистоте, с фартуками — летом, а зимой — с полостями. Держаться нужно правой стороны, ездить умеренной рысью. С наступлением сумерек следовало зажигать у экипажей фонари и ставить их вдоль тротуара в один ряд. Садиться внутрь карет, других экипажей и слезать с козел на главных улицах извозчикам воспрещалось. Однако эти простые правила соблюдались далеко не всегда.
Одежда ванек отличалась большой традиционностью и мало изменилась по сравнению с серединой века. «Они одевались, — вспоминал современник, — в простые армяки и летом носили высокие поярковые шляпы «гречником», но без павлиньих перьев и других украшений; зимой они выезжали в санях, конечно, без полости, а летом в дрожках, именовавшихся «калибрами», а также «гитарами», ввиду некоторого сходства с этим музыкальным инструментом; это был исконный московский экипаж — узенькие недлинные дроги на стоячих рессорах, вмещавшие двух седоков, но при том условии, чтобы они, дабы не терять равновесия и ввиду узости сиденья, садились с разных сторон, каждый лицом к улице... Очень удобно было ездить на такой «гитаре», сев на нее верхом, лицом, конечно, к извозчику; в такой позиции не были страшны никакие толчки...» Впрочем, другой современник с этим решительно не согласен: «Калибер — это тоже такой «душка-экипаж», который не только вытрясал душу, но и зубы выколачивал. «Кто в калибере не езжал, тот богу не маливался» — так можно перефразировать известное изречение. Выдумал эти экипажи — экипажи особого «калибра» — какой-то московский обер-полицмейстер... Теперешние мостовые — это пуховая перина сравнительно с прежними... Даже вообразить трудно, какие ямы бывали на мостовых, а зимой такие были ухабы, что лопались дуги и клещи у хомутов...»
Дешевизна ванек, была поразительная: за двугривенный и даже пятиалтынный он вез пару седоков через всю Москву и признавал вообще пятикопеечные рейсы, от которых извозчики более высокого разряда решительно отказывались. Летом в моде были так называемые «эгоистки» — экипажи, рассчитанные на одного человека, а зимой — небольшие низенькие сани. Семьями выезжали на четырехместных санях. Как анахронизм немногим раньше еще можно было встретить и парные сани с запятками, на которых стоял выездной в ливрее и шляпе с позументом. Все больше заполняли улицы шарабаны и кебы иностранного фасона.
Широкое признание москвичей завоевала конка, как называли конно-железную дорогу. Первая линия была проведена к открытию Политехнической выставки в 1872 году. Она прошла от Страстной площади до Белорусского вокзала. Вагон конки, который везла лошадь, был двухэтажным с открытой верхней частью — империалом. Перед крутыми подъемами припрягалась дополнительно еще пара лошадей, которыми управлял обычно мальчишка-форейтор.
Хотя экипаж, который мы наняли, с толстым кучером, подстриженным «в кружок», и имеет «дутики» — резиновые шины на колесах, предохранить от тряски он полностью все же не в состоянии: булыжник сразу дает о себе знать. Состояние покрытий московских улиц было излюбленной темой для москвичей многих поколений. Ведь «дикий камень», положив конец эре деревянных мостовых, известных с XIV века, дал вначале некоторый выигрыш в прочности, но не в удобствах передвижения. Булыжные мостовые изобиловали ямами, рытвинами и ухабами. На них часто происходили аварии, калечились лошади, ломались экипажи. Недаром москвичи называли свои мостовые «казнью египетской». С начала XVIII столетия булыжник полновластно господствовал в Москве. Только на рубеже веков он стал перемежаться с жалкими островками асфальта. Однако «стаж» булыжной мостовой к тому времени уже не служил гарантией ее прочности. Как раз начало ХХ столетия ознаменовалось газетной сенсацией: грандиозным провалом мостовой на Малой Дмитровке, в котором на глазах вездесущих репортеров исчезла колымага городского ассенизатора Хомякова вместе с лошадью. С подобным напутствием, но тем не менее с полной уверенностью в благополучном исходе прогулки мы и покидаем шумную и людную Каланчевскую площадь. Круто повернув влево, чуть не задев колесом тумбу, которая предохраняет по углам пешеходов от разлета саней, въезжаем на спокойную Каланчевскую улицу. Она ведет к Садовому кольцу. Каланчевская значительно просторнее других московских улиц, средняя ширина которых составляет около 5 сажен, или 10 метров.
На довольно значительном расстоянии друг от друга стоят сначала керосиновые, а затем, ближе к центру, и газовые фонари, которые были изготовлены английской фирмой «Букве и Гольдсмит». Некоторые из них имеют зеркальные рефлекторы для отражения. А всего лишь несколько десятилетий до того Москву «замечательно тускло» освещали масляные фонари, укрепленные обычно на выкрашенных в серую краску деревянных столбах. Конопляное масло постоянно расхищалось, и улицы и площади окутывались непроницаемым мраком. Масляные фонари исчезли с московских улиц так же, как и колоритнейшие образы будочников - обычно отставных солдат николаевского времени в киверах, с огромными бакенбардами и пышными усами, славившихся необычайно крепким нюхательным табаком. Непременная «достопримечательность» московских улиц, призванная бдительно их охранять, обычно мирно дремала у своих будок, не выпуская из рук холодное оружие в виде средневековых алебард. Если будочников, еще оставшихся в памяти москвичей, мы и не увидим с нашей пролетки, то последнее слово московского уличного освещения — «яблочковые» (первые электрические дуговые) — фонари, повстречаем.
Налево от Каланчевской улицы расположены Новая Басманная, а также Басманный переулок и тупик. В этих местах располагалась Басманная слобода, где жили дворцовые пекари, изготовлявшие казенный хлеб — басман. Правда, существует и другое объяснение: басманниками именовали серебряных дел мастеров.
С Каланчевской улицы быстро попадаем на одну из примечательных магистралей старой Москвы — Садовое кольцо. Цепь Садовых улиц возникла после памятного пожара 1812 года на месте так называемого Скородома — старинного оборонительного сооружения, имевшего форму кольца и защищавшего Земляной город — территорию между Бульварным и Садовым кольцами. Земляной вал был срыт, а ров засыпан. Наиболее стойко сопротивлялись времени названия: так, о Скородоме напоминают названия площади Земляного вала, улицы Валовая, Крымский и Зацепский валы (последний проходил возле таможни, где шел досмотр — «зацепка» поклажи). На месте пересечения Земляного вала с радиальными улицами находились ворота, давшие имя многим московским площадям. Название же Садовых улиц объясняется тем, что владельцы домов по приказу властей разбили по обеим их сторонам сады. Зеленое обрамление выглядело чересполосицей: заботливо ухоженные садики со множеством цветов перемежались с запущенными палисадниками с чахлой растительностью.
Еще при въезде на площадь Красных ворот мы не можем не обратить внимания на необычное сооружение с тремя арками — высокой в центре и низкими для пешеходов — по сторонам. Его отличает пышный декор в стиле барокко. Спаренные колонны нижнего яруса, несущие выступающий карниз, перемежаются с картушами, рельефами и венчающими ярус скульптурами. Они символизируют мужество, верность, изобилие, экономию, постоянство, милосердие и бога торговли Меркурия. Второй ярус над центральным проездом украшен пилонами, рельефами в обрамлении лучей и скульптурами ангелов, поддерживающими каменные складки балдахина. Над ним возвышается стоящая на пьедестале скульптура трубящей Славы с вензелем Елизаветы в руке. Это самые старые в Москве триумфальные Красные ворота, давшие имя площади. Их возвели в 1757 году по проекту архитектора Д. Ухтомского на месте деревянных триумфальных ворот в честь полтавской победы, замененных впоследствии воротами для торжественного въезда Елизаветы Петровны в Москву на коронацию.
С трудом оторвав взгляд от удивительного памятника, сочетающего архитектурную пластику с живописью и скульптурой, направимся вниз от Садовой-Черногрязской, названной по заключенной в подземную трубу речке Черногрязке. Наш путь лежит по Садовой-Спасской, напоминающей о стоявших здесь издавна Спасских казармах. Вдоль проезда идут рельсы конки, вагончики которой встречаются по пути.
С левой стороны за деревьями мелькает двухэтажное здание с пристройкой в виде башни и каменным орнаментальным узором — знаменитый художественный центр Москвы — театр, музей, мастерская, концертный зал и одновременно место встреч живописцев, скульпторов, артистов. Отсюда из широко распахнутых летом окон лился неповторимый голос великого Шаляпина. Здесь писались картины, рождались скульптуры и предметы прикладного искусства, и все в доме было подчинено творчеству. Привлекали сюда также литературные чтения, рисовальные и музыкальные вечера, акварельные утренники, лекции известных ученых, художественные выставки. Хозяева и гости увлекались русской историей, стремились возродить народные начала и традиции отечественного искусства.
Но дом, живший столь насыщенной творческой жизнью, сегодня заколочен, опечатан. Об этом только и говорит вся Москва. Хозяин — миллионер-меценат Савва Иванович Мамонтов совсем недавно освобожден из-под ареста. И хотя обвинение в незаконном использовании денег возглавляемого им Акционерного железнодорожного общества снято и Мамонтов оправдан, его дом — в запустении и готовится стать местом аукциона собранных хозяином произведений искусства.
На противоположной стороне, ближе к Сухаревской площади, — грандиозное сооружение дворцового типа с открытым двором — «Странноприимный дом» и больница, построенные на рубеже XIX столетия по заказу графа Н. П. Шереметева в память о страстно любимой им жене — актрисе из крепостных Прасковье Ковалевой-Жемчуговой. Первоначально проектировали здание крепостные графа, а затем был привлечен известный зодчий Кваренги, который и придал ансамблю мемориальный характер. Центральный портик он заменил изящной открытой колоннадой. Суровая торжественность дорического ордера, мерная поступь колонн вступили в острый художественный контраст с ажурной легкостью сооружения, пронизанного причудливой игрой света и тени. Зодчий добился удивительного единства и законченности ансамбля. Но оценить это было бы легче с империала конки, так как вдоль всей ограды ютятся многочисленные лавчонки и палатки, висят одна над другой разнообразные вывески. Здесь кипит известный еще с XVIII века торг — Сухаревка, на который в воскресные дни шла вся Москва. «От рассвета до потемок, — рассказывал В. Гиляровский, — колыхалось на площади море голов, оставляя узкие дорожки для проезда по обеим сторонам широченной в этом месте Садовой улицы. Толклось множество народа, и у всякого была своя цель. Сюда в старину москвичи ходили разыскивать украденные у них вещи... Вор-одиночка тащил сюда под полой «стыренные» вещи, скупщики возили их возами... Сюда одних гнала нужда, других — азарт наживы, а третьих — спорт...
Главной же народной Сухаревкой были толкучка и развал... развалят нескончаемыми рядами на рогожах немудрый товар и торгуют кто чем: кто рваной обувью, кто старым железом; кто ключи к замкам подбирает...»
Там и сям мелькают разнохарактерные типы: крестьяне в деревенских «цилиндрах» без полей; мороженщик с кадушкой на голове или несущий арбузы продавец; заметный издалека подпоясанный полотенцем сбитенщик с гирляндой белых калачей и большим медным чайником со сбитнем — горячей смесью патоки, имбиря и шафрана; блинщики с горками пышущих жаром блинов; пирожники с деревянным ящиком через плечо; разносчики с ягодами; холодные сапожники со своим нехитрым инструментом, готовые тут же подбить прохудившуюся обувь; татарин-старьевщик с мешком за плечами; точильщик, несущий станок с большим колесом. Иногда заглянет в людскую гущу шарманщик — человек-оркестр с большим турецким барабаном за спиной и в шапке с колокольчиками.
В шуме и гаме, который стоит над площадью, выделяются голоса разносчиков и продавцов.
Торговали на Сухаревке картинами, скульптурами, другими художественными изделиями. Много здесь и лавок букинистов, где можно-подчас встретить древнюю рукопись или редкую книгу. Недаром приходило сюда множество знатоков.
Расцвета своего Сухаревка достигла после 1812 года, когда по приказу известного генерал-губернатора Ростопчина на ней стали продавать по воскресеньям вещи, оставшиеся после бегства наполеоновской армии, а возвращавшиеся москвичи разыскивали здесь свое разграбленное имущество.
Другим популярным рынком был Смоленский, расположенный также на Садовом кольце. Старая Москва знала много специализированных рынков. На Конной площади в Замоскворечье была конская ярмарка, устраивались скачки, а затем конский рынок; между Москворецким и Устьинским мостами открывался грибной базар, а возле Устьинского моста была продажа глиняной и деревянной посуды. Были в Москве старинный лубяной торг, лесной и сенной рынки, вербные базары.
Но возвратимся вновь на Сухаревку. Над грандиозным скоплением людей господствует стройная красно-кирпичная Сухарева башня, давшая имя главному московскому торгу. Она получила свое название от стрелецкого полка Лаврентия Сухарева, который в конце XVII века охранял на Земляном валу Сретенские ворота, выходившие на большую Ярославскую дорогу. Этот полк первым выступил на стороне Петра I в его борьбе с правительницей Софьей. И в память об этом на месте деревянных были построены каменные ворота с двумя шатрами, а позднее с четырехъярусной восьмигранной башней и красным крыльцом, который вел на гульбище. По преданию, проектировал башню сам Петр, по-видимому находившийся под впечатлением зданий ратуш, которые он видел за границей. Сухаревская башня, которую называли сестрой Ивана Великого, была колыбелью математических наук и российского флота: на ее втором этаже помещалась так называемая Навигацкая школа — первое высшее техническое учебное заведение, готовившее моряков, геодезистов, инженеров. Верхний ярус башни занимала астрономическая обсерватория, в которой в начале XVIII века вел свои наблюдения Яков Брюс, имевший репутацию «чернокнижника» и «колдуна». В старой Москве упорно держалось предание, будто здесь он делал золото из свинца, составлял эликсир живой и мертвой воды, дающий бессмертие, прятал книги, пользуясь которыми можно находить клады.
В проезде, соединяющем Сретенку с 1-й Мещанской, сохранились железные крюки. На них были навешены ворота, запиравшиеся на ночь. Ныне Сухарева башня превращена в водонапорную башню московского водопровода. А нижний этаж используется как казарма.
В путеводителе «Седая старина Москвы» И. К. Кондратьев писал: «Кому из русских, даже не бывших в Москве, не известно название Сухаревой башни?.. (она) пользуется какой-то особенной славою... Поэтому-то почти всякий приезжающий в Москву считает непременным долгом прежде всего побывать в Кремле, взойти на колокольню Ивана Великого, помолиться в храме Христа Спасителя, а потом хоть проехать подле Сухаревой башни».
Вправо от нас, на Сретенке, среди низкорослой застройки с многочисленными лавками и торговыми помещениями высится церковь Троицы, что у Сухаревой башни на Листах. Столь необычное название объясняется тем, что на ограде этого храма в старину вывешивались на обозрение лубочные картины — «листы», которые изготовлялись в соседней слободе печатников.
По Садовой-Сухаревской, названной по Сухаревской башне, и Цветному бульвару, куда в начале XIX века перенесли цветочные магазины с Театральной площади, направимся к Трубной площади.
«Труба» — пролом в башне стены Белого города — дала ей свое название. Сегодня воскресенье, и вся эта обширная площадь, в центре которой одиноко возвышается столб с тремя фонарями, гроздью, как и Сухаревка, заполнена густыми толпами. Возле роскошного ресторана «Эрмитаж» уже рядами стоят лихачи на породистых, ухоженных лошадях в разукрашенной сбруе. И тут же станция конки с изнуренными, тощими клячами. А на площади бушуют страсти. Здесь посетитель особый. Среди бродячих торговцев снуют рыболовы, охотники, любители животных всякого рода, цветоводы. Раздается лай собак, кукареканье петухов, кудахтанье кур, пение и щебет птиц. Идет бойкая продажа собак, охотничьих, породистых и просто дворняжек, особенно забавных щенят, котят, птиц, рыб и прочей живности. Знатоки слушают певчих птиц, любители голубей следят за полетом стай, кувырканием турманов, а рыболовы прицениваются к удочкам и сетям, покупают наживку.
Особенно много посетителей приходит сюда весной, на благовещение, когда по старой доброй традиции москвичи покупают птиц, которых тотчас и выпускают на волю.
Коммерческая репутация площади коренится в глубокой древности. Два с лишним столетия назад на Трубе находился Лубяной торг. Продавали на этом месте готовые в сборе деревянные дома, срубы, бревна разного размера и назначения, доски. Такие части, как входные двери, оконные рамы, ставни, лестницы и т. д., имели общепринятые стандартные размеры, что позволяло очень быстро собирать дома.
Прежде чем покинуть Трубную площадь и вдоль рельсов конки подняться вверх по крутому Рождественскому бульвару, мы замечаем, что возле «Эрмитажа» к вагончику конки припрягают пару заморенных лошадей и мальчишка-форейтор, с криком подстегивая их кнутом, понукает четверку взять разгон перед подъемом. Достигнув Сретенских ворот, пристяжная пара вновь отпрягается и налегке спускается вниз на Трубу, где уже ждет ее новый вагончик с пассажирами.
Легко обгоняя конку с рекламными надписями на стенках, над которыми видны несколько пассажиров в котелках, поднимаемся вверх по Рождественскому бульвару, возникшему, как и остальные, на месте крепостной стены Белого города. Название ему дал старинный Рождественский монастырь. Невысокая кирпичная ограда с декоративными круглыми башенками по углам, приземистая колокольня и недавно возведенная тяжеловесная трапезная с высокими окнами, свисающими на них гирьками, спаренными колонками, фигурной кладкой поребриком хорошо видны с бульвара. Монастырь был основан в 1386 году, а самая древняя скрывающаяся за стенами постройка — собор Рождества Богородицы с могучей главкой — датируется началом XVI века. Эти места хранят множество легенд и преданий. Сюда московский великий князь Василий III заключил за бесплодие после двадцатилетнего брака свою жену Соломонию. Вскоре он женился на Елене Глинской, ставшей матерью Ивана Грозного. Распространенная легенда утверждает, что Соломония тайно родила сына — наследника престола. Чтобы его не убили, она разлучилась с ним, передав ребенка близким людям. Впоследствии сын Соломонии, сводный брат Ивана Грозного, стал якобы знаменитым разбойником Кудеяром.
На противоположной стороне бульвара, где сохранились два деревянных ампирных двухэтажных флигеля, высится несколько доходных домов, подготавливается строительство новых. Вправо от бульвара отходит Малый Кисельный переулок. По одной из версий, это название он получил по стоявшим здесь, близ кладбища Сретенского монастыря, дворам «кисельников», которые варили кисели для продажи родственникам и близким похороненных на этом кладбище.
Площадь Сретенских ворот, на которой заканчивается Рождественский бульвар, названа в память о бывших здесь когда-то воротах в башне стены Белого города на пересечении ее с улицей Сретенка. Сама эта улица, следующий за ней бульвар и площадь названы по Сретенскому монастырю, древний, ушедший в землю собор и кельи которого расположены вправо от нас. Он был основан в память об уходе из рязанской земли сеявших смерть и опустошение войск Тамерлана, внезапно отказавшегося от похода на Москву. По словам летописи, этому счастливому событию способствовала икона Владимирской богоматери. На месте ее торжественной встречи («стречи») в Москве в 1395 году и возник монастырь, породивший целое семейство древних московских названий.
Минуем стоящую на углу церковку Успения в Печатниках так же, как и соседний переулок, названную по Печатной слободе, где в старину жили мастера Печатного двора. Вдоль Сретенского бульвара, самого короткого из бульваров, лошадь бежит резвее: подъем на один из семи холмов, на котором, по преданию, была основана Москва, закончен. Справа — грандиозная стройка, на которой занято множество рабочих-сезонников. Одна из крупнейших страховых компаний «Россия» возводит здесь великолепный по отделке многоквартирный доходный дом, который занимает почти целый квартал. Из земли вырастают первые этажи здания, которому предстоит преобразить окружающую местность.
За церковью Флора и Лавра у Мясницких ворот, возведенной в 1657 году, мелькает изысканная ионическая полуротонда, украшающая угол монументального здания строгих и ясных форм с большими окнами. Это известный художественный центр Москвы — прославленное своими питомцами Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где недавно проходила очередная выставка их работ. Аскетическая гладь стен боковых фасадов подчеркивает сочную пластику и изящество композиционного центра здания, одного из немногих шедевров Баженова. Здание расположено на Мясницкой улице, названной по находившейся здесь в старину слободе мясников. Древняя улица, мощенная булыжником, пестрит новостройками. Здесь «осели» коммерция и кредит, и она без оглядки украшается солидными многоэтажными зданиями контор, банков, фирм, а также доходными домами.
Среди новостроек на Мясницкой особенно много толков, еще живых и поныне, вызвал необычный фасад дома-пагоды с башенкой под «зонтиками» с изображением драконов, змей, орнаментом и фонариками, напоминающими модные подделки под китайскую архитектуру. Своим появлением это архитектурное подражание обязано почти анекдотическому случаю; В 1896 году в Москву на коронационные праздники должен был приехать Ли Хунчжан — китайский правитель и дипломат. Особые надежды на его визит возлагали главы конкурирующих московских чаеторговых фирм однофамильцы В. и С. Перловы, у одного из которых и предполагал остановиться высокий гость. Тогда-то у С. Перлова, который добивался, чтобы эта честь была оказано именно ему, и родилась идея придать своему дому на Мясницкой китайский облик. Для этой цели были приглашены архитекторы К. Гиппиус и Р. Клейн, получившие известность своими стилизациями.
Тем не менее правитель предпочел гостеприимство В. Перлова, остановившись в его доме на Мещанской. Правда, понесенные С. Перловым расходы не принесли убытка: «опереточный» фасад, хорошо видный с нашей пролетки, стал для фирмы великолепной рекламой.
Напротив доживает последние годы старый почтамт — двухэтажное здание с большим парадным двором и металлической решеткой ограды. Предшественником его был дворец, построенный сподвижником Петра I А. Д. Меншиковым. Над ним эффектно возвышаются верхние ярусы церкви — «башни» Гавриила, возведенной «полудержавным властелином» в своей усадьбе. По его честолюбивому замыслу, башня, получившая имя Меншикова, должна была превзойти высотою колокольню Ивана Великого. И действительно, она стала самым высоким сооружаем старой Москвы — «сестрой Ивана Великого». Но ненадолго. Судьба башни, послужившей прототипом Петропавловского собора в Петербурге, в известной мере повторила исполненный превратностей жизненный путь ее владельца. Головокружительный взлет карьеры Меншикова завершился опалой и ссылкой. Предварив эти события, рухнул горделиво вознесшийся над Москвой шпиль с позолоченной фигурой архангела Гавриила. В 1723 году в него ударила молния во время грозы. Возник пожар. Покрытая пышным растительно-травным орнаментом, украшенная скульптурами, портиком с витыми колоннами и затейливыми волютами- контрфорсами башня сильно пострадала. Лишь много лет спустя ее восстановили, а вместо непривычного для москвичей шпиля поставили не менее необычное, но уже и не масштабное завершение. Несколько напоминая амфору со спиралевидной «нарезкой» вверху, оно «задрапировано» крупными листьями и покрыто позолотой.
Минуя невысокое здание первой народной городской читальни имени И. С. Тургенева, открытой в 1885 году, с площади Мясницких ворот въезжаем на Чистопрудный бульвар. Он проложен вдоль пруда, который вначале назывался Поганым, так как в него сбрасывались отходы мясных лавок с Мясницкой улицы. При Меншикове пруд очистили, и он получил название Чистый. Изменилась и застройка. Дворянские городские усадьбы с просторными парадными дворами уступили место двух-, трехэтажным домам, о которых, имея в виду их мещанское население, Н. С. Лесков писал: «На Чистых прудах все дома имеют какую-то пытливую физиономию. Все они точно к чему-то прислушиваются и спрашивают: «Что там такое?» Следы строительной лихорадки, охватившей Москву, видны и здесь. Перестраивается старый дворец Мусиных-Пушкиных в начале бульвара, рядом с телеграфом строится «дом призрения» для ветеранов почтово-телеграфного ведомства в так называемом русском стиле с характерным богатым декором, возводятся доходные дома. Для одного из них по заказу церкви Троицы на Грязях архитектор П. Микини и художник С. И. Вашков вынашивают проект удивительного фасада: каменного ковра с изображениями вьющихся растений, сказочных животных и птиц, заимствованными у древних памятников Ростова и Суздаля.
Примечателен новый многоэтажный дом в стиле неоампир в самом конце бульвара. Каждую среду в нем, в квартире писателя Н. Д. Телешова, собираются начинающие и уже получившие известность литераторы, питомцы соседней школы живописи, ваяния и зодчества, артисты. Здесь читают и обсуждают только что законченные рукописи, ведутся беседы о литературе, искусстве. Яркий московский колорит «средам» придавало то, что их постоянным участникам, как вспоминал хозяин, давались прозвища из названий московских улиц и площадей. Так, Н. Н. Златовратскому был объявлен во всеуслышание «адрес»: «Старые триумфальные ворота», который потом переменили на «Патриаршие пруды». Редактору газеты «Русская мысль» В. А. Гольцеву дали прозвище «Девичье поле», заменив его на «Бабий городок»; театрального критика С. С. Голушева называли «Брехов переулок»; Е. П. Гославского — за отказ от участия в спорах — «Большая Молчановка»; Горький получил прозвище «Хитровка», Шаляпин — «Разгуляй», И. Бунин — за худобу и острословие — «Живодерка», А. С. Серафимович — за лысину — «Кудрино», Вересаев — за твердость убеждений — «Каменный мост», А. И. Куприн — за любовь к лошадям — «Конная площадь», а только вступавший тогда в литературу Л. Андреев — «Большой Новопроектированный переулок».
Чистопрудный бульвар, на пруде которого летом катались на лодках, а зимой на коньках, замыкает двухэтажное здание с треугольным фронтоном — гостиница, построенная около ста лет назад в классическом стиле по проекту архитектора В. П. Стасова. Вторая гостиница была возведена по другую сторону площади Покровских ворот — на пересечении Бульварного кольца с лучевой улицей, ведущей к древним дворцовым селам — Измайлову и Покровскому. Подобно названиям других площадей на Бульварном кольце, Покровские ворота напоминают о когда-то стоявших здесь воротах крепостной стены Белого города.
Невозможно проехать по этой площади, не бросив взгляд на редчайший образец русского барокко — дом Апраксиных, в котором размещена гимназия. Колонны и пилястры коринфского ордера объединяют парадный второй и третий этажи. Белое кружево наличников разных по форме окон, «разорванные» фронтоны, картуши и скульптуры оттеняются изумрудным фоном стен. Творец этого впечатляющего здания, которое датируется 1760-ми годами, неизвестен. Но, по-видимому, он принадлежал к кругу учеников Растрелли, что дало повод москвичам называть дом московским Зимним дворцом. За время своего существования он оброс легендами. Одна из них утверждала, что именно здесь его владелец — выходец из украинских казаков А. Г. Разумовский отпраздновал свой тайный брак с императрицей Елизаветой Петровной. За затейливость и пышность архитектуры, которая казалась вычурной москвичам, воспитанным на классицизме, здание уже при других владельцах — Трубецких — стали называть «комодом».
Среди прохожих мелькают мундиры гимназистов и офицеров. Неподалеку от гимназии, на Покровском бульваре, протянулось монументальное здание с могучим дорическим портиком. Это Покровские казармы, построенные на средства, собранные горожанами с целью освободиться от военного постоя. Перед казармой раскинулся широкий плац, на котором проходят занятия с солдатами. Совсем недавно его оградили забором и проложили узкую тополиную аллею.
Под горку наша лошадка побежала быстрее. Мимо мелькнула белокаменная колоннада старинного дворца, возведенного знаменитым Матвеем Казаковым для богатой дворянской семьи Дурасовых, по имени которых назван соседний переулок. Уже давно здесь размещается Практическая академия коммерческих наук, в которой обучаются преимущественно купеческие сыновья.
Минуя обнесенные заборами новостройки, у старинного двухэтажного дома извозчик с опаской поворачивает. направо в Подколокольный переулок. На противоположном его углу — другой «старожил»: старинный особняк с колоннами, когда-то принадлежавший участнику Отечественной войны генералу Н. 3. Хитрово — зятю Кутузова. Именно по имени этого домовладельца прилегающая обширная площадь и соседние кварталы получили название Хитров рынок. Обитатели этих мест стали уже попадаться на пути. Путеводитель рассказывает об этом своеобразном районе: «Посреди площади, занимаемой рынком, находится обширный навес для приюта от ненастья; тут же рядами по площади расположились мелкие торговцы решительно всем, что нужно для неразборчивого вкуса хитровского потребителя, главным образом — старая одежда и невзыскательная еда. С раннего утра площадь наполняется разношерстной толпой, ищущей приложения своих сил ко всяким специальностям; здесь можно увидеть крестьян, еще не знакомых с Москвой, рабочих, уже побывавших в Москве, всякого рода городскую прислугу, потерявшихся неудачников и между ними хитровских завсегдатаев с темным прошлым и таким же настоящим, издавна прозванных «золотой ротой». Последняя категория живет на счет всех остальных, прибегая к всевозможным ухищрениям, мошенничеству и даже насилию, чтобы раздобыть денег, которые пропиваются в трактирах и притонах. Этому сорту людей Хитров рынок и обязан своей дурной славой. Наем рабочих происходит ранним утром; оставшиеся незанятыми летом тут же ложатся на мостовую, отдыхают или просто спят, едят что попало, а на ночь, если есть чем заплатить, отправляются в ночлежные дома. Из последних есть только один бесплатный — братьев Ляпиных, вмещающий 800 ночлежников, но обыкновенно приютом пользуются до 1000 человек».
Вездесущий «король репортеров» Владимир Гиляровский, не раз бывавший на Хитровке, так описывает ее: «Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху с высоты переулка — жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму.
В тумане двигаются толпы оборванцев, мелькают около туманных, как в бане, огоньков. Это торговки съестными припасами сидят рядами на огромных чугунах или корчагах с «тушенкой», жареной протухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями, с бульонкой, которую больше называют «собачья радость»...
А кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно дверей лавок и трактиров и сливается в общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки...
Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова... и Ромейко... В доме Румянцева были два трактира— «Пересыльный» и «Сибирь», а в доме Ярошенко — «Каторга»... В «Пересыльном» собирались бездомники, нищие и барышники, в «Сибири» — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была «Каторга» — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых».
С невольным вздохом облегчения миновав ставшее нарицательным «дно города», мы выезжаем к Москворецкой набережной Москвы-реки, берег которой облицован камнем. На значительном ее протяжении высятся два четырехэтажных корпуса Воспитательного дома, один из которых завершается перекрытой куполом башней со шпилем. Крупнейшая из гражданских построек Москвы конца XVIII столетия служила приютом незаконнорожденных детей и подкидышей. Места, видевшие так много слез детей, лишенных детства, хранили память и о русской удали и безудержном веселье. В старину на льду Москвы-реки здесь устраивались рысистые бега, привлекавшие толпы москвичей. Выстраивалась большая беседка, или «трибуна», а «круг», по которому бежали лошади, обносился деревянной изгородью. Азартное зрелище, столь любимое москвичами, собирало массу народа. Обе набережные и мосты были переполнены зрителями. Особенно много их было, когда в забегах на три версты участвовали тройки, одна другой краше. В богатой сбруе, с вплетенными в гривы яркими цветами, а в хвосты — лентами, запряженные в щегольские сани, они мчались, поднимая снежную пыль. Очевидец-москвич вспоминал: «Русский человек любит тройку как что-то широкое, разгульное, удалое, что захватывает, как вихрем, жжет душу огнем молодечества. Есть что-то азартное в русской тройке, что-то опьяняющее, — кажется, оторвался бы от земли и унесся за облака. Какой потрясающий крик вырвался из ста тысяч грудей, когда лихая тройка стройно несущаяся птицей быстролетной, «подходила» первая к «столбу»! Взрыв крика сопровождался оглушительными аплодисментами, это была какая-то буря народного восторга».
Издавна на Москве-реке, от Воспитательного дома до Москворецкого моста, устраивались народные гулянья на масленице, когда провожали зиму, — так называемые масленичные потехи. В XVII веке здесь множество зрителей привлекала травля медведей собаками на льду, но особенный интерес вызывало единоборство охотников с медведем: бой удалого смельчака, вооруженного рогатиной или деревянными вилами, один на один с могучим хозяином леса был смертельно опасен, требуя от человека исключительной силы, ловкости и отваги. «Медвежьи потехи» устраивались для царей в Кремле, а также в селах Хорошове, Покровско-Рубцове, Тайнинском, особенно часто при дворце в Измайлове.
Русская удаль находила выражение и в других излюбленных народом своеобразных видах спортивных состязаний: в борьбе, кулачных боях. Борцы, сойдясь один на один, предварительно обнимались, троекратно целовались, а затем обхватывали друг друга крест-накрест и старались свалить противника наземь. Распространен был так называемый московский способ борьбы, когда один из борцов, наклонив противника в сторону, носком правой ноги подбивал его на землю. Отсюда и пошла поговорка «Москва бьет с носка».
Борьба и кулачные бои были любимым праздничным зрелищем не только народа, но и царя Ивана Грозного. Сохранилось описание кулачных боев Сигизмунда Герберштейна, посетившего Москву в XVI столетии. Он отметил, что их участники созываются вместе свистом, который является как бы условным знаком.
Несмотря на борьбу церкви против такого рода «языческих игрищ», поддерживаемую временами и правительством, народная традиция, которая имела в основе подготовку к бою, воспитание выносливости, тренировку в силе и ловкости, устояла и в XIX веке. Кулачные бои устраивались не только здесь, на льду Москвы-реки и у Бабьегородской плотины, но и во многих других частях города, например, в прилегающей к Покровке части Сокольнического поля, в Преображенском, на Генеральной и параллельных ей Суворовской, Божениновской улицах, на улице Девятой роты, хранящей в своем названии память о квартировавших здесь солдатах и офицерах Преображенского полка, в противоположном конце города — на Пресне и т. д.
Московский старожил, журналист Д. А. Покровский, вспоминал: «...Стенка замышлялась чуть не за неделю, обсуждалась на военном совете, который собирался в том или другом фабричном трактире, и окончательные решения по организации битвы принимались военачальниками обеих сторон по взаимному соглашению. О месте и времени побоища становилось известным каждому, кто интересовался им, по крайней мере дня за два, так что к созерцанию грандиозного зрелища собиралась буквально со всей Москвы масса любителей воинственных ощущений... Подробнейшие инструкции заправилам стенки сообщались ее главнейшими распорядителями в течение всего праздничного дня в каком-либо из трактиров возле Покровского моста, на котором целый день толкались будущие герои сумерек, вырабатывая все детали предстоящего боя...
Еще доселе свежи предания о непобедимых рыцарях кулачного боя и мужественных вождях стенок. Это были, конечно, простые фабричные, искусившиеся в энергических приемах российского бокса, блиставшие атлетическими формами, выделявшиеся непомерной физической силой, прямые потомки тех богатырей, что ломали червонцы, как мятный пряник, сгибали подкову, как камышовую трость, и за задние колеса останавливали громоздкий тарантас, влекомый тройкой резвых коней. На кулачные бои они смотрели не как на забаву, а как на дело, к которому они предназначены самой судьбой, как артист смотрит на подмостки, и к этому делу относились с суровой, добросовестной педантичностью.
Рыцарские уставы кулачных боев, правда, немногочисленные, блюли они с самой идеальной нелицеприятной строгостью, и нарушение их, особенно сознательное и намеренное, карали с драконовской беспощадностью и жестокосердием...» Так, например, запрещалось бить лежачего, преследовать на территории противника, бить ногами, использовать какие-либо твердые «закладки» в рукавицах, нападать сзади и т. п.
Издавна непременным развлечением на масленице было катание с ледяных гор. На реке возводились горы с затейливыми башенками, на. которых развевались разноцветные флаги. С них и катались на длинных, легко бравших разбег санках; вдоль гор вместо барьера в два ряда фронтом стояли елки, а между ними — статуи из льда и снега. Вырастал красочный городок из балаганов и палаток с самыми заманчивыми вывесками. Повсюду гремела музыка, били барабаны. Звучали рожки и балалайки, бубны и гудки. Давались медвежьи представления, Вожак бил в барабан, одетый в мешок мальчик с козьей головой — «коза» — хлопал огромным деревянным языком, а медведь начинал кружиться. Исполнив танец, он обходил публику с шапкой и собирал подаяние. Тут же демонстрировались разнообразные фокусы, устраивались различные представления с погудками-прибаутками. Народ толпился у балаганов, катался на каруселях, валил в блинную и большой шатер в виде колокола, где продавали сбитень, бузу и вино, неприхотливые лакомства и различную снедь. В лавках можно было купить баранки, висевшие целыми гирляндами, тверской калач, крестовские сайки, сгибни, красносельские хлебцы.
Здесь же на набережной проходило масленичное катание на лошадях, празднично украшенных бумажными цветами и яркими лентами. Самое лучшее катание в старой Москве проходило от Кремля, по Маросейке, Покровке, Старой Басманной и Разгуляю, где располагался известный трактир с плясунами, песельниками, гуслярами. Оттуда экипажи направлялись в село Покровское.
На первой неделе великого поста на Москворецкой набережной устраивался грибной рынок. От Кремлевских стен до Яузы стояли крестьянские возы с продуктами: грибами различных сортов, медом, редькой, луком, клюквой, черносливом, изюмом и другими постными сластями, а также с посудой.
Так чрезвычайно насыщена и разнообразна бытовая летопись этой местности.
За каменной оградой Воспитательного дома на набережную выходит древняя Китайгородская стена. Китай-город — почти ровесник Кремлю, стены и башни которого видны с набережной. Великий посад и гнездо родовитого боярства, он стал торговым центром Москвы. Новая крепость, смыкавшаяся с Кремлем, была возведена в 1535—1538 годах под руководством итальянского зодчего Петрока Малого. Свое название Китай-город получил от слова «кита», что означало решетку из прутьев, которую якобы использовали при возведении особо прочных стен. По другому объяснению — от двух слов, монгольского и древнерусского, означавших среднюю крепость. Китайгородская стена действительно находится между Кремлем и Белым городом и имеет почти такую же протяженность, как кремлевские стены, но только ниже и толще их. Высота не превышает 9, а толщина — 6 метров. Невысоки и мощные граненые башни разной конфигурации. Их насчитывается 14. Помимо бойниц подошвенного и верхнего, «огненного» боя китайгородские стены располагают «печурами» — глубокими нишами для установки пушек. Зубцы прямоугольной формы защищают широкую и удобную платформу, достигающую 4 метров. Помимо стен Китай-город окружал ров, по дну которого были вбиты колья, а также насыпной вал и земляные бастионы.
Однако древняя крепость, к которой пристроили многочисленные сараи, торговые помещения, давно утратила сурово-неприступный облик. Окруженные многочисленными деревьями, огородами, давно не ремонтированные, стены стали обваливаться, в башнях также были открыты лавки.
Заглянув в путеводитель, мы не решились осматривать Зарядье. «Стоит только спуститься по одной из лестниц, идущих от Варварки вниз по направлению к той стене Китай-города, которая примыкает к Москве-реке, — сообщал он. — Из кварталов европейского типа вы сразу попадаете в трущобный мир старой Москвы. Тут все характерно: и грязные кривые переулки, и двухэтажные с обсыпавшейся штукатуркой, жалкого вида домишки, сплошь облепленные примитивными вывесками, и внутренние дворы с специфическими чертами социального дна... Но и здесь, как везде в Китай-городе, кипит бойкая торговая жизнь, хоть и особого рода - жизнь, дирижером которой является мелкий барышник, паразитирующий за счет ремесленной бедноты; и здесь нашла себе приют шумная страстная биржевая спекуляция — в ином только масштабе, чем там на Ильинке или в «Славянском базаре». Словом, и здесь все живет и дышит интересами одной торговли».
По Китайскому проезду, вдоль китайгородской стены поднимемся вверх, к Ильинским воротам. На Старой площади, где только что была ликвидирована толкучка, развернулось строительство здания Московского купеческого общества, роскошной гостиницы «Княжий двор», контор и магазинов. Здесь — резиденция крупных торговых фирм и банковского капитала. На площади Ильинских ворот у Китайгородской стены раньше находились торговые ряды Яблочного двора, где продавали фрукты и сласти. Здесь же была стоянка линеек, которые развозили пассажиров по Маросейке и Покровке до Покровского моста через Яузу, а позднее — обосновались легковые извозчики.
В начале нового сквера, разбитого на месте пустыря, служившего складом торговой тары, установлен памятник-часовня гренадерам — героям битвы при Плевне во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов, в ходе которой русские воины освободили Болгарию от многовекового ига. Восьмигранный чугунный шатер увенчан православным крестом, вознесенным над мусульманским полумесяцем. Наверху перечислены крупнейшие сражения: Плевна, Карс, Аладжа, Хаджи-Вали, а на боковых гранях нижнего яруса — четыре горельефа. На одном из них — крестьянин, благословляющий сына-солдата, на другом — янычар, занесший кинжал над ребенком, которого он вырывает у болгарки. На третьем — гренадер, берущий в плен турецкого солдата, а на четвертом — раненый русский солдат, ценою своей жизни срывающий с женщины, символизирующей Болгарию, оковы.
На площадь выходит южный фасад только что возведенного правого крыла Политехнического музея, открытого на основе Политехнической выставки, проходившей в Москве в 1872 году. Пять лет спустя была построена центральная трехэтажная часть здания, подражающая византийской и древнерусской архитектуре. Историческое ядро музейного здания с полукруглыми окнами, бочкообразными колонками порталов украшено «полотенцами» наличников и фронтонов, традиционными «гирьками» над окнами и другими декоративными деталями, перенесенными в камень из русской деревянной архитектуры. Именно в это время в Москве утвердился и получил распространение так называемый русский стиль, в котором были широко использованы древнерусская узорчатость, красочность и орнаментика народного искусства. Идеи народности, развития национальной культуры приобретали в древней столице все большее распространение и обоснование.
Проехав Ильинские ворота, справа от которых вдоль чахлого бульвара прижались к внешней стороне стены лавки, мы вновь оказываемся возле оживленного толкучего рынка, застроенного множеством палаток, ярких навесов и всевозможных лавочек. Здесь, как и в Зарядье или на окраинах, еще можно встретить курьезные вывески и многословную рекламу вроде: «Спасатель крыс, мышей, клопов, тараканов — выводит морит с пользой. Безвредно и доступно страдающим нашествием! Тиф! мор! погибель! смерть! Изобретатель Иван Савельевич Сапогов»; «Парижский парикмахер Пьер Мусатов из Лондона. Стрижка, брижка и завивка»; «Мастер по обувке и подбойке подмет»; «Бюро похоронных и свадебных процессий»; «Набойка матрасов и полуперин» и т. п.
Улицы Китай-города, как и Тверская, Кузнецкий мост и другие центры торговли, завешаны множеством назойливых вывесок, сделанных руками доморощенных художников, а иногда и подлинных мастеров своего дела. Об этой традиции Москвы писал еще в середине XIX столетия московский бытописатель И. Т. Кокорев: «Домище на домище, дверь на двери, окно на окне, и все это, от низу до верху, усеяно вывесками, покрыто ими как обоями. Вывеска цепляется за вывеску, одна теснит другую; гигантский вызолоченный сапог горделиво высится над двухаршинным кренделем; окорок ветчины красуется против телескопа; ключ в полпуда весом присоединяется бок о бок с исполинскими ножницами, седлом, сделанным по мерке Бовы-королевича, и перчаткой, в которую влезет дюжина рук; виноградная гроздь красноречиво довершает эффект «Торговли российских и иностранных вин, рому и водок».
Это вывески натуральные, осязательно представляющие предметы; а вот богатая коллекция вывесок-картин: узкоглазые жители срединного царства красуются на дверях чайного магазина; чернокожие индийцы грациозно покуривают сигары, а над ними длинноусый турок, поджав ноги, тянет наслаждение кейфа из огромного кальяна; пышные платья и восхитительные наколки обозначают место пребывания парижской модистки; процесс бритья и пускания крови представляет разительный адрес цирюльни; различные группы изящно костюмированных кавалеров образуют из себя фамилию знаменитости портного дела; ряд бутылок, из которых бьет фонтан пенистого напитка с надписью «Эко пиво!» приглашает к себе жаждущих прохлады; Везувий в полном разгаре извержения коптит колбасы; конфеты и разные сладости сыплются из рога изобилия в руки малюток, а летящая Слава трубит известность кондитерской; ярославец на отлете несет поднос с чайным прибором; любители гимнастики упражняют свои силы в катании шаров по зеленому полю» и т. п.
Правда, в последнее время на Ильинке, в трактирах которой еще недавно обычно обмывались торговые сделки и велась неспешная беседа купцов, торговый капитал все заметнее уступает место финансовому, и количество вывесок весьма поуменьшилось. Строительный бум коснулся и этой части города, где земля была особенно дорога. Новостройки финансировали крупнейшие банки, кредитные общества и страховые компании. Среди престижных зданий, которые они занимали, сверкает нарядным убранством пятиглавая церковь Никола Большой крест, что у крестного целования. Она была построена в конце XVII столетия в стиле так называемого барокко богатыми московскими купцами—«гостями» Филатьевыми. Ярусное сооружение с богато декорированными фасадами и красным крыльцом завершается саженной высоты крестом и стоит на подклете, который служит складом товаров торговой фирмы. Название «что у крестного целования» объясняется тем, что в этой церкви обычно приводили к присяге ведущих тяжбу в царских приказах в Кремле.
Далее по Ильинке, названной по стоявшему на ней с XV века Ильинскому монастырю, минуя многочисленные магазины, конторы, банки, выезжаем на Биржевую площадь. На нее обращен главный фасад купеческой биржи — «Храм Меркурия». С ней соседствует цитадель торговли — старый гостиный двор, который в старину снабжал не только Москву, но всю Россию товарами. Монументальная постройка, на обоих этажах которой размещаются лавки, занимает целый квартал. Обращают на себя внимание могучие коринфские колонны и декоративно обработанные внуши- тельные порталы арок, ведущие во двор. Они подобны триумфальным воротам в честь побед, одержанных на торговом поприще.
Приверженность к русскому стилю в архитектуре демонстрируют здания на противоположном углу площади. Пятиэтажное здание подворья Троице-Сергиевой лавры, над которым поднимается круглая башня, знаменует переход к многоэтажным зданиям в застройке города. Возведенное в 1876 году, оно было в течение нескольких лет самым высоким в Москве. Живописный русско-византийский декор этого дома во многом повторяет подворье Иосифо-Волоколамского монастыря, воздвигнутое всего несколько лет спустя на другом углу Биржевой площади.
Русское узорочье отличает Теплые ряды с многократным повтором полукружий окон, а также «ново- стройки» рубежа ХХ столетия — Средние и Верхние торговые ряды. Название «ряды» уходит в далекое прошлое. Издавна на Руси существовал обычай торговать определенным товаром только в отведенном для него ряду. Торговля же была узкоспециализированна. Поэтому в Китай-городе существовало множество рядов: иконный ряд, седельный, котельный, железный, коробейный, бумажный, масляный, лопатный, овощной, зеленной, холщовый, кружевной, золотный, красильный, шапочный мужской и женский, серебряный, ветошный, медовый, фонарный, пушной, подошвенный, завязочный, игольный и др.
Выстроенные на месте, где издавна велась торговля, здания Средних и Верхних рядов своими протяженными фасадами с повторяющимися элементами русского декора обращены на Красную площадь — главную торговую площадь Москвы. Одна из древнейших частей Китай-города, возникшая в конце XV столетия, она лежала между Кремлем и подолом Великого посада и первоначально называлась Торгом, затем Пожаром, и только XVII век дал ей название Красная, что значило красивая. История площади неразрывно связана с историей Кремля и Москвы. Рождением своим Красная площадь обязана интересам обороны города. После возведения стен и башен Кремля великий князь Иван III издал указ, запрещавший застраивать пространство к востоку от Кремля, не защищенное водными преградами. Так и возник здесь оборонительный плацдарм, размеры которого были определены дальнобойностью огнестрельного оружия тех лет.
История здесь повсюду. Она открывается внимательному взгляду в древних камнях, в пластике объемов, в красках и живописных силуэтах прославленных памятников, воскрешающих целую галерею образов... Образов России.
Именно эта площадь принимала первые удары врагов, подходивших к Москве с востока или юга. Она вошла яркой страницей и в историю отечественной культуры. Первый русский университет и первая публичная библиотека, первый скульптурный памятник и первая мемориальная доска, центр книжной торговли и театральной жизни начала XVIII столетия — все это имело один адрес: Красная площадь.
На Красную площадь обращены стены и башни Кремля, в том числе и Спасская, главная башня, которая завершается, так же как и Никольская, позолоченным двуглавым орлом. Куранты на Спасской башне отбивают «Коль славен». Площадь мощена булыжником. Напротив здания Московского отделения сенам, у главного входа в здание Верхних торговых рядов, — памятник Минину и Пожарскому. Он окружен металлической оградой, по углам которой стоят старые фонари и караульная будка. Но освещение площади уже электрическое. С южной стороны площадь ограничена пришедшим в ветхость Покровским собором XVI века, памятником русской воинской славы — сокрушения Казанского ханства. Восемь церквей сгруппированы вокруг центрального восьмигранного столпа, завершенного шатром с небольшой главкой, и объединены общим основанием и обходной галереей. Они как бы олицетворяют идею единства русской земли, освободившейся от иноземного ига. Ярусы кокошников многократно повторяются, выступая как главная тема, на которой строится декор памятника. Его дополняют машикули, ширинки, «стрелы» над окнами.
Пристроенный впоследствии придел Василия Блаженного дал собору более популярное название, а шатровая колокольня обогатила сказочно живописный образ памятника, в котором язык народной архитектуры нашел особенно глубокое и впечатляющее истолкование.
Рядом расположено Лобное место — трибуна средневековой Москвы, возведенное в 1534 году. В старину с него читались указы, обращались к народу цари и патриархи. Рядом с ним производились казни.
На противоположной стороне площади возвышается собор в честь Казанской иконы Божьей матери, построенный в 1635—1636 годах на средства князя Пожарского в память о победе над польско-литовскими интервентами, но утративший после неудачной перестройки первоначальный вид. За ним в конце Воскресенского проезда — двухарочные Воскресенские ворота стены Китай-города с двумя высокими шатрами, увенчанными двуглавыми орлами.
За собором поднимается здание с декором, типичным для барокко. Оно возведено для губернского правления в 40-е годы XVIII столетия. Во дворе этой ординарной постройки скрывается Монетный двор - уникальный памятник, сочетающий приемы древнего зодчества с новшествами петровского времени. Деньги здесь не только чеканились, но и хранились. Поэтому нижний этаж имел глухие толстые стены, которые оживляет лишь декорированная арка проезда. Верхний этаж с выступающим карнизом освещает множество окон, украшенных ордерными колонками и пышными наличниками. Наиболее нарядно завершение дома, по которому проходит многоцветный изразцовый фриз.
Одну из построек, образующих прямоугольный внутренний двор, занимает долговое отделение с тюрьмой, которую в народе называют «ямой», так как она находится в подвалах. Здесь были дворянская, купеческая, мещанская и женская «палаты», а при них — церковь, кухня и баня. Примечательная особенность порядка заключения в «яму» состоит в том, что средства на питание заключенного обязан давать потерпевший кредитор, и прекращение ассигнований означало освобождение арестанта. Так сохранился древний обычай, по которому на Руси полагался «правеж и выдача должника истцу головой до искупа».
Развернувшееся в пореформенной Москве строительство крупных зданий совпало с увлечением древним русским зодчеством и предопределило направление, в котором менялся «портрет» Красной площади к началу ХХ столетия. В основу фасадов Исторического музея, как и торговых рядов, положена национальная идея, которую олицетворяли шатры, кокошники, рундуки, ширинки и другие элементы русского «узорочья». Кроме того, архитектура здания, его декор служили просветительно-познавательным целям, несли определенную информацию для зрителей. Наряд здания состоит из точных копий фрагментов декора многих широко известных памятников и сам рассматривался как музейный экспонат.
Красная площадь обычно кажется пустынной; это как бы переход от безмолвия площадей Кремля — символа отжившей великокняжеской и царской Москвы - к многолюдью кипучей торговой деятельности Китай-города. Лишь раз в году ее заполняет на три дня многотысячная толпа, и площадь живет, как в старые времена, шумной жизнью во время веками установившегося вербного торга. В пятницу и субботу вербной недели вдоль Кремлевской стены открывается огромный рынок. В несколько рядов разбивают ларьки и палатки с самыми разнообразными товарами. Возле Василия Блаженного и на противоположной стороне, у Исторического музея, группируются продавцы вербы и воздушных шаров, которые то тут, то там взвиваются ввысь, иногда большими разноцветными гроздьями. Площадь заполняется народом, среди которых повсюду снуют бродячие торговцы. В субботу вдоль зданий торговых рядов происходит праздничное катание. Пестро украшенные, переполненные пассажирами с детьми экипажи медленно кружатся по площади, образуя колоссальную петлю, внутри которой стоят группами полицейские.
Проходит верба, и опять затихает площадь, к которой сходятся главные лучевые улицы. Одна из них - Никольская. Мимо нас вновь, как и на Ильинке, мелькают узорчатые фасады торговых рядов, подворий, складов, контор, между которыми вкраплены уникальные памятники. Оживленная торговая улица, названная по находящемуся на ней Никольскому греческому монастырю, хранит, как и соседняя Красная площадь, память о русской воинской славе. Как раз напротив этого монастыря в 1702 году в честь взятия Шлиссельбурга были воздвигнуты триумфальные ворота, одни из первых в Москве. Столица по-новому отметила победу. Торжественная процессия направилась по Тверской улице через Красную площадь на Никольскую улицу, а затем к Немецкой слободе. Впереди двигался гвардейский полк, за ним следовали пленные шведы в сопровождении трех рот солдат, далее гренадерская рота, алебардщики и трубачи, потом Преображенский полк, который возглавляли царь и Меншиков, и, наконец, Семеновский полк. Завершали процессию захваченные у врагов трофеи: разноцветные шведские знамена с золотыми коронованными львами, корабельные флаги и оружие. Несмотря на зимнее время, улица была убрана зеленью и осыпана цветами.
Так в Москве сложилась новая традиция отмечать победы русского оружия. Особенно впечатляюще было отпраздновано заключение Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией в 1774 году. На Ходынском поле вырос фантастический город в виде разнообразных декоративных построек, изображавших моря, крепости, острова, корабли, ордынские шатры и т. п. Было устроено красочное зрелище, давалось угощение, а вечернее небо озарил фейерверк.
Но в памяти народной Ходынское поле осталось не столько местом пышных праздничных увеселений, сколько страшной кровавой трагедии, которая произошла здесь во время коронации Николая II.
Но вернемся вновь на Никольскую. Одна из самых оживленных торговых улиц, как Ильинка, увешанная разнообразными вывесками, она вошла в историю Москвы как улица просвещения. В Заиконоспасском монастыре, собор которого с улицы заслонен многоэтажным зданием, была открыта Славяно-греко-латинская академия — первое высшее учебное заведение России. Привлекает внимание фасад здания синодальной типографии, расположенной по соседству. Его отличает богатый декор, подчеркнутый цветом: белокаменное кружево колонн, вьющиеся травы, островерхие башенки-пинакли, а также изображения единорога и льва — герба государева печатного двора, где Федоров напечатал первые русские книги. Во дворе недавно заиграла свежими красками двухэтажная постройка с парадным крыльцом, имеющим шатровое завершение, и высокой расписной в шашку двускатной кровлей с флюгерами — эффектная стилизация, скрывающая подлинные фрагменты правильной палаты Печатного двора XVI века.
Далее по улице — оживленный парадный подъезд одного из самых знаменитых московских ресторанов, у которого дежурят лихачи. 21 июня 1897 года сюда пришли К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко. Их многочасовая беседа, затянувшаяся далеко за полночь, положила начало Художественному театру. А незадолго до этого события московские музыканты давали здесь обед в честь чешского композитора А. Дворжака.
Влево уходит одна из самых коротких улиц — Третьяковский проезд. Она застраивалась на средства и на земле братьев Третьяковых, один из которых, Павел Михайлович, стал основателем знаменитой художественной галереи, переданной им городу. Постройки, обрамляющие проезд с севера, возведены в русском стиле.
Минуя известную аптеку Феррейна и внушительную, помпезную по архитектуре церковь Владимирской богоматери XVII столетия, выезжаем на Лубянскую площадь. В центре ее возвышается украшенный скульптурами фонтан Мытищинского водопровода, к которому раньше собирались водовозы и жители со всей округи, разбирая воду ведрами и бочками. Свое название площадь получила от лубяных шалашей, в которых в старину здесь велась торговля. На северной стороне располагается увешанный вывесками лубянский пассаж с многочисленными торговыми помещениями, а на противоположной стороне — дом Человеколюбивого общества, или Шиповская крепость с дешевыми квартирами для бедняков. Многоэтажный доходный дом на углу Большой Лубянки, построенный в 1899 году Российским страховым обществом, один из самых последних домов XIX века в Москве. По площади проходит конка, а возле высокой застекленной будки, освещенной фонарем, стоянка извозчиков.
Оставляя влево Пушечную улицу, название которой хранит память о старинном Пушечном дворе, где в XV—XVIII веках отливали пушки и колокола, поворачиваем на круто уходящий вниз Кузнецкий мост. Он, в свою очередь, напоминает о мосте через реку Неглинную, заключенную в подземную трубу, и старинной слободе кузнецов. Людским потоком здесь управляют главным образом торговля и мода. В нем редко увидишь платки, картузы и поддевки. У сосредоточенных здесь роскошных магазинов и модных лавок то здесь, то там бросаются в глаза одетые с иголочки мужчины во фраках, смокингах или военных мундирах, которые сопровождают или помогают высадить из экипажей унизанных драгоценностями дам в длинных платьях, широкополых шляпах с перьями. Ведь Кузнецкий мост — по-прежнему главный центр московской индустрии роскоши и моды. Расположившихся здесь законодателей общественного вкуса обличал еще Фамусов:
А все Кузнецкий мост и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
И на грани столетий эта улица осталась «московским Парижем с прибавкой Вены, Берлина и Варшавы». Вывески пестрят иностранными фамилиями: Аванцо, Дациаро, Альшванг, Фаберже и др. Правда, не без участия славянофилов на Кузнецком мосту открыт «Русский магазин», в котором торговали исключительно русскими товарами, а все приказчики были русскими. Но одолеть засилья иностранцев так и не удалось. В историю улицы вошли и курьезные эпизоды. Именно сюда, в самое сосредоточение моды, на всеобщее обозрение московская полиция с целью наказания направляла провинившихся франтов и модниц: под наблюдением полицейских и насмешки зевак они мели мостовую и тротуары.
В конце столетия улица стала менять свой облик: были построены многоэтажные доходные дома, открыты торговые пассажи, появились престижные по архитектуре здания банков. Мелькают представительные фасады только что возведенного Международного торгового банка, пассажей Джамгаровых и Солодовникова, Дома купеческого общества и, наконец, торгового дома Хомякова на углу Петровки. Эта улица выводит нас на Театральную площадь, центр которой занимает огороженный плац-парад. В ее архитектурном ансамбле доминирует монументально-торжественное и праздничное здание Большого театра, украшенное восьмиколонным портиком и квадригой Аполлона. По левую руку — Малый театр, занимающий. перестроенный купеческий дом с арочным цокольным этажом. По другую сторону — также изменившее первоначальный облик, но уже не в классическом стиле, а в духе современной эклектики здание Нового императорского оперного театра.
По вечерам, когда зажигаются фонари у театральных подъездов, к ним подъезжают один за другим экипажи, стекаются толпы зрителей, жаждущих увидеть и услышать своих кумиров: Ф. И. Шаляпина и Л. В. Собинова, Е. В. Гельцер и В. Д. Тихомирова, М. Н. Ермолову и Г. Н. Федотову, П. М. Садовского и А. И. Южина. Это особый уголок Москвы — свой неповторимый мир со своими привязанностями, страстями и завсегдатаями. Впрочем, Большой театр привлекает посетителей не только оперными постановками и балетом: в его стенах устраивались также шумные и многолюдные маскарады.
Великолепный архитектурный ансамбль Театральной площади, созданный после пожара 1812 года, начинает разрушаться. Вслед за перестройкой Нового театра на месте «Челышей» — трехэтажной гостиницы с банями — уже поднимается за забором «Вавилонская башня нового времени», как москвичи называют «Метрополь», утверждающий самим своим появлением новые архитектурные идеалы модерна.
По другую сторону пустынного плац-парада возвышается украшенный скульптурами водоразборный фонтан, а ближе к китайгородской стене размещается извозчичья биржа. Живописная панорама многоцветных шатров и башен Кремля и Китай-города, открывающаяся от площади, перекликается с краснокирпичным узорочьем городской думы, фронтон которой украшает герб Москвы — Георгий-Победоносец на коне, поражающий дракона.
На углу Воскресенской и Театральной площадей располагается тестовский трактир, знаменитый своими расстегаями. Здесь еще кутит купеческое Замоскворечье и прожигает жизнь старое московское барство. К Театральной площади примыкает еще одна площадь — Охотный ряд, названная по множеству лавок, где продают битую дичь и домашнюю птицу. По одну сторону площади сохранились старинные, но неузнаваемо перестроенные палаты Голицына и Троекурова, а с другой — тянется одноэтажное здание, принадлежащее множеству мелких владельцев. Над застройкой господствуют церковь Параскевы Пятницы — покровительницы торговли — и хотя и искаженное недавней перестройкой, но сохранившее в значительной степени чистоту линий и пропорций здание Дворянского благородного собрания. Его членами могли быть только потомственные дворяне, но они пользуются правом приглашать сюда своих гостей. В великолепном Колонном зале — творении зодчего Казакова — по вторникам даются традиционные балы, хотя состав их участников стал нетрадиционно пестр. Здесь же устраиваются концерты, на которых выступают и многие знаменитости.
А рядом шумит «чрево» Москвы. Впереди лавок разбиты многочисленные палатки, возле которых стоят торговцы. Посреди площади ходят охотники, обвешанные дичью, снуют пирожники, блинники, продавцы сбитня. Сараи, погреба и дворы распространяют зловоние, несмотря на все меры по очистке Охотного ряда. На прилавках лежат свиные туши, мясо, зелень, битая птица и рыба, которая тут же разделывается по желанию покупателей. В торговые дни, особенно в воскресенья, вся площадь перед рядами бывает уставлена возами с привозными из деревень продуктами. Еще недавно здесь устраивались бои петухов или гусей. Охотник выносил петуха и приискивал бойца, а зрители держали пари. На противоположной стороне площади от церкви Пятницы до дома Благородного собрания был птичий ряд. Клетки с разного рода птицами вывешивались на стену. Возле них собирались любители, оценивали, покупали и продавали певчих птиц.
Одна из достопримечательностей Охотного ряда — трактир Егорова, славящийся своими блинами. Но он доживает последние дни. Двадцатый век преобразовал его в ресторан.
От Охотного ряда рукой подать до главной улицы Москвы — Тверской. Название указывает направление начинавшейся здесь древней дороги. Недаром сложилась известная пословица: «Город Тверь — в Москву дверь». По Тверской въезжали в Москву иностранные посольства, из новой столицы на берегах Невы цари ехали на коронацию. На Тверской строились лучшие дома и гостиницы, открывались самые богатые магазины. Она первой из московских улиц была замощена камнем. Здесь впервые появилось и уличное электрическое освещение. По Тверской проложили линию и первой конно-железной дороги и на ней же построили один из первых кинотеатров. И тем не менее Тверская оставалась узкой и кривой магистралью, особенно непривычной для петербуржца. В. Г. Белинский заметил, что на Тверской один «дом выбежал на несколько шагов на улицу, как будто для того, чтобы посмотреть, что делается на ней, а другой отбежал на несколько шагов назад, как будто из спеси или из скромности, — смотря по наружности...». Фасады зданий покрыты множеством вывесок, которые не дают возможности оценить их архитектуру, впрочем, весьма разнообразную.
На всхолмье, где улица делает очередной поворот, обращает на себя внимание строгостью и размеренностью линий трехэтажное здание с шестиколонным портиком и чугунным балконом над парадным входом. Это творение знаменитого московского зодчего М. Ф. Казакова — дворец графа 3. Г. Чернышева, который занимает генерал-губернатор. Здесь давались блестящие балы и приемы. На противоположной стороне Тверской площади — двухэтажный с колоннадой и фронтоном Тверской «частный дом» — полицейская часть с гауптвахтой. Перед ним огороженный полосатым забором плац и полосатая же будка с колоколом. Стоящий возле нее часовой еще недавно «вызванивал караул» проходящим мимо генералам, а вся команда тотчас выстраивалась фронтом под барабанный бой.
Во дворе размещается пожарный обоз, а в одном из зданий на втором этаже на памяти москвичей была секретная тюрьма с камерами для политических. Их зарешеченные окна выходили как раз на генерал-губернаторский дом. Над всеми же постройками возвышается пожарная каланча.
Москва издавна катастрофически опустошалась пожарами. Поэтому борьбе с огнем уделяется первостепенное внимание. Городская пожарная команда разбита на пожарные части, во главе каждой из них стоит брандмейстер. На каланчах днем и ночью дежурят пожарные, зорко обозревая сверху весь город. Заметив пламя, дежурный звонил в сигнальный колокол и поднимал на коромысле каланчи шары, по числу которых можно было определить, в какой части пожар. Красный флаг означал сбор всех частей. И вот уже через пару минут отворяются ворота, и обоз с пожарными в блестящих касках мчится по булыжной мостовой, громыхая железными шинами. Каждая часть имела лошадей одной масти: Тверская — желто-белых битюгов, Пятницкая — вороных, Городская — белых, Якиманская — серых в яблоках и т. д.
Но сигнальный колокол молчит, и мы, бросив прощальный взгляд на каланчу — характерную примету Москвы, вновь поднимаемся по Тверской.
В пестром калейдоскопе фасадов мелькает булочная Филиппова, славящаяся своими калачами и сайками, строящийся доходный дом и готовящийся к перестройке старинный дворец, возведенный Казаковым для богатой домовладелицы Козицкой. Здесь когда-то в своем литературном салоне блистала «царица муз и красоты» княгиня 3. Волконская, а ныне петербургский купец-миллионер Елисеев уже готовится перестроить его в фантастически роскошный «дворец обжорства».
За следующим домом открывается перспектива Страстной площади, названной по Страстному женскому монастырю, основанному на этом месте в XVII столетии. Пожар и последующие перестройки радикально изменили его облик. Недавно возведенная колокольня, несмотря на различие в цвете, весьма напоминает уже знакомую нам Сухареву башню. Нижний ярус с высокой проездной аркой в центре имеет два этажа: глухой нижний и верхний с полуциркульными окошками в декоративных наличниках с четырехугольными башенками по углам, что создает впечатление стилизованной крепостной стены. Над ней и поднимается трехъярусная башня-звонница, завершающаяся шатром. За этой каменной декорацией XIX столетия, возле которой постоянно выстраиваются извозчичьи экипажи, видны пятикуполье собора и другие постройки.
По левую сторону от монастыря расположено здание седьмой мужской гимназии. Оно уцелело от пожара 1812 года и принадлежало М. И. Римской-Корсаковой. Радушие хозяйки, ее красавицы дочери, веселые балы привлекали сюда московское общество, ярко описанное Грибоедовым.
У входа на Тверской бульвар стоит памятник Пушкину, воздвигнутый на народные деньги, собранные по подписке. Открытие его в 1880 году стало первым праздником русской литературы, оставшимся в памяти многих москвичей. Тверской бульвар — главный и первый в зеленом ожерелье города — Бульварном кольце, с которым мы уже познакомились сегодня.
От Страстной площади по Тверской нас сопровождает линия конки. Как бы продолжая сохранившийся от перестроек уголок классической архитектуры Тверского бульвара, здесь расположена торжественно-величественная городская усадьба. У ее ворот — львы, упомянутые Пушкиным в «Евгении Онегине», а на фронтоне — золоченый графский герб Разумовских. Но увы! Самое красивое здание на Тверской скрывают пристройки-магазины. Во дворце, который возвели в конце XVIII столетия для брата известного поэта Хераскова, продавшего его затем Разумовским, помещается Английский клуб — цитадель московской аристократии. «Храм безделья» располагает множеством помещений: столовой, бильярдной, читальней, «говорильней», или, как ее еще называли, «умной комнатой», «инфернальной», где обычно кипит азартная карточная игра.
Отшумели смелые речи вольнодумцев пушкинской эпохи, словесные баталии крепостников, в штыки принявших реформы, в редеющий круг потомственного дворянства проникло именитое купечество. Клуб стал хиреть. Изменилось социальное лицо и всей главной улицы Москвы. Когда-то элитарный район, где селилась преимущественно титулованная знать, стал быстро превращаться в торгово-купеческий центр города, что сразу же повлекло за собой радикальные изменения в застройке. Привольные барские усадьбы и ампирные особняки, как во многих других частях города, уступили место доходным домам, гостиницам и меблированным комнатам, многочисленным магазинам и лавкам, витрины которых заняли почти все нижние этажи. На Тверскую выходят несколько переулков: Княж-Настасьинский, или Настасьинский, названный по имени Настасьи Волконской, жены князя Волконского, который владел здесь усадьбой в XVIII веке; Старопименовский (по находящейся в нем церкви Пимена, что в старых Воротниках). Здесь была в старину слобода воротников, несших караульную службу у всех ворот и решеток, на которые тогда на ночь запирались городские улицы.
На площади старых Триумфальных ворот Тверскую пересекает уже знакомое нам Садовое кольцо, по которому мы и продолжим путь. Название площади объясняется тем, что в XVIII веке на ней сооружались деревянные триумфальные ворота в честь военных побед и коронаций. Старых Триумфальных ворот давно уже нет. Лишь в конце Тверской у заставы виднеются монументальные каменные ворота, воздвигнутые в честь победы над войсками Наполеона. Направо идут Тверские-Ямские улицы, или слободы ямщиков, когда-то поселенных здесь для нужд государевой ямской гоньбы. Слободы до сих пор сохранили свое цеховое устройство, и вся местность эта управляется своим ямским старостой.
По Большой Садовой спускаемся вниз к Кудринской площади. Это довольно узкая, мощенная булыжником улица, по сторонам которой врыты каменные тумбы, стоят на тонких металлических «ножках» газовые фонари и высокие телеграфные столбы. Застройка скрывается за заросшимися садами, огороженными деревянными заборами. Кое-где сохранившиеся барские усадьбы заняты в основном общественными учреждениями. Появившиеся ограды уже отмечают начало развертывающегося строительства. Тем не менее вид типично провинциальной улицы еще не утрачен. Слева — местность, носившая в старину название Козьего болота и принадлежавшая патриархам. Об этом напоминает сохранившееся название М. Козихинского переулка. На патриаршей усадьбе были выкопаны пруды, один из которых сохранился до нас. Рядом с ней была Бронная слобода, где жили мастера-бронники, изготовлявшие металлические брони и холодное оружие. Направо за валом находилась слобода живодеров, снимавших шкуры с забитых животных, — Живодерка. И хотя совсем недавно эта грязная трущобная улица была переименована по имени московского генерал-губернатора во Владимиро-Долгоруковскую, новое название не привилось.
Напротив великолепной барской усадьбы в стиле ампир, которую занимает Софийская детская больница — двухэтажный домик, за свои необычные архитектурные формы прозванный домом-комодом. В нем жил и принимал пациентов писатель и доктор А. П. Чехов, отсюда направившийся в поездку на Сахалин.
Садовая-Кудринская приводит нас на Кудринскую площадь, возникшую на месте древнего села Кудрино. Наиболее примечательное здание на ней — Вдовий дом — богадельня для вдов и сирот военных и чиновников. Он был сооружен по проекту И. Жилярди в стиле раннего классицизма и после пожара 1812 года перестроен его сыном Д. Жилярди. Могучая дорическая колоннада-лоджия с треугольным фронтоном объединяет двухэтажные крылья в единую композицию. На воротах — фигуры пеликанов, кормящих птенцов из своего зоба, — символ милосердия.
Слева на площадь выходят Б. Никитская и Поварская улицы, расположенные в дворянском районе Москвы. В XVI столетии Иван Грозный всю местность от Никитской до Арбата очистил от посадских людей, поселил здесь своих приближенных из Александровской слободы и перенес сюда из Кремля царский двор. Местность назвали опричиной, «опричь» остальной территории города — земщины. По возникшим позднее в этих местах дворцовым «кормовым слободам» получили свое название Поварская улица, Хлебный, Скатертный, Ножевой, Столовый и Калашный переулки, где когда-то жили повара, хлебопеки, «скатертники» и другая дворцовая прислуга.
Вправо же от Кудринской площади находится Пресня, названная по протекающей здесь среди заросших кустарником берегов речке Пресне — притоку Москвы-реки. В XVII веке сюда из Ваганькова, расположенного к западу от Кремля, перевели Псаренный двор, где жили преимущественно скоморохи и прочий люд, чьим основным занятием было «ваганить», т. е. развлекать. По воскресеньям и в праздники звучали там песни, сходились «стенка на стенку» добры молодцы, устраивались гулянья и игрища.
В 1628 году царь Михаил Федорович издал указ, запрещающий «безлепицы», т. е. народные гулянья. Царский запрет подкрепил патриарх Филарет, который ввел наказание кнутом за молодецкие утехи — борьбу или кулачные бои. Однако московских потешников не так просто было запугать. Вопреки угрозам царя и владыки они продолжали веселить народ. В 1631 году Михаил Федорович приказал перевести беспокойных соседей за реку Пресню. Обосновались они в районе Трех гор. Тогда эта местность стала называться Новым Ваганьковом.
Уже в следующем столетии Пресня начала превращаться в промышленный район города, главным предприятием которого стала «Трехгорка», основанная в 1799 году на всхолмленном берегу Москвы-реки. Среди рабочих «Товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры» были организованы первые в Москве социал-демократические кружки, велась революционная пропаганда, которой уже совсем вскоре предстояло дать незабываемые в истории отечества всходы. Именно здесь, в рабочих казармах и деревянных лачугах Пресни, особенно давала себя знать наэлектризованная атмосфера грядущей очистительной бури.
На Кудринскую площадь выходит Новинский бульвар, названный по местности, когда-то принадлежа- вшей древнему Новинскому монастырю. По левой аллее, довольно тенистой и широкой, расположен один из лучших памятников стиля ампир — дом князя Гагарина, построенный по проекту архитектора О. И. Бове. Центральная часть, к которой примыкают полукружья боковых флигелей, украшена изящно разработанным портиком с фигурами летящих гениев на фрон- тоне.
Новинский бульвар, по словам поэта Баратынского, «столица легкого безделья», в XIX веке получил широкую известность как место народных гуляний.
«В Москве, где народ еще строго придерживается обычаев своих предков, — писал современник, — гулянье о святой неделе под Новинским, по хорошо выбранному месту и по характеру своему чисто русскому, народному, заслуживает особенное внимание тех, кто хочет видеть Русь в часы разгульного ее веселья».
Огромная, длинная площадь от Кудрина до Смоленского рынка... По правой ее стороне чередой тянулись ярко раскрашенные балаганы, шатры, цирки, палатки, обвешанные замысловатыми вывесками и увенчанные разноцветными флагами: Далеко раздавалось эхо роговой музыки, звуки оркестров, громкие возгласы паяцев в ярких нарядах, веселящих толпящийся народ.
Здесь можно было посмотреть балаганное представление, покататься с «русских гор» или на коньках с колокольчиками, покружиться на каруселях или круто взмыть вверх, а затем низвергнуться вниз на русских качелях-«люльках». С левой стороны бульвара теснились чайные, ресторация, трактиры, палатки со сластями.
Посредине было огороженное барьером место для гулянья в экипажах. Около полудня толпы делались гуще и пестрее. Растянутый строй жандармов и казаков наблюдал за порядком. В два часа каретное гулянье достигало своего апогея... Ландо, кареты, коляски, фаэтоны, дрожки цепью тянулись по обеим сторонам Новинского и по смежным улицам: Пречистенке, Арбату и Никитской. Среди богатых выездов знати — купеческие экипажи. В раннюю пасху купеческие жены специально надевали роскошные шубы, заворотив полы на спину, мехом вверх, чтобы «показать товар лицом». Тут же в праздничной процессии гарцевали на породистых лошадях всадники, штатские и военные.
В начале 60-х годов народные гулянья из-под Новинского перенесли на Девичье поле, неподалеку от Новодевичьего монастыря.
В народных гуляньях в Москве сохранялись древние дохристианские обряды, в частности так называемые русальские обряды, некогда имевшие целью обеспечение плодородия. Правда, церковь стремилась ввести их в свой обрядовый цикл. Так, в Троицын день на Каланчевском поле у Красного пруда, в старину называвшегося Русальным, проходили русальные гулянья, сопровождавшиеся пением, хороводами, кулачными боями.
Отмечался в Москве и так называемый семик, т. е. седьмая неделя после пасхи. В этот день девушки завивали березки, украшали их лентами, красными платками. В старину почти у каждого дома и на дворе стояла березка возле стола с яствам и и питьем, предназначенными для поминовения усопших. К числу наиболее поэтических обрядов семика относятся гадания. Девушки вили из цветов венки и, гадая о женихах, с песнями бросали их с Краснохолмского и Дорогомиловского мостов в Москву-реку, а также в Верхний Неглинный пруд, который был ранее там, где Трубный бульвар. Если венок тонул, это означало, что девушка в этом году не выйдет замуж или овдовеет после свадьбы. Особенно широко стал праздноваться семик в Марьиной роще.
Во Всехсвятском отмечался праздник Ярилы. Наряду с летними, так называемыми зелеными святками, праздновались в Москве и зимние. Особенно популярен был обычай ряжения, истоки которого уходят в глубокую древность. По вечерам на улицах и в переулках появлялись ряженые. Среди них были медведи и журавли, петухи и рогатые козлы, черти и трубочисты и даже покойники в саванах, в уродливых масках. Они мчались на санях, в дровнях и розвальнях с бубенчиками, с гудками, волынками и рожками, с резким молодецким посвистом. Для ряженых дома были открыты.
С начала XVII века народные гулянья стали устраиваться 1 мая в Сокольниках. Празднично одетая молодежь пела песни, водила хороводы, каталась на качелях.
1 мая 1896 года в Шереметевской роще близ Вешняков была проведена первая массовая революционная маевка. Уже вскоре такие маевки состоялись в Сокольниках, Марьиной роще, за Даниловской и Семеновской заставами и в других местах, расположенных вблизи фабричных окраин города.
Но вернемся на Новинский бульвар. Его насадили на месте популярного гулянья на Садовом кольце. Место традиционного московского веселья соседствует с одной из страшных трущоб — Проточным переулком, где протекает ручей Проток, служащий стоком в Москву-реку. Среди лачуг и ночлежек здесь расположена так называемая Ржанова крепость. В ней в 1882 году Лев Толстой, усадьба которого находится неподалеку, в Долгохамовническом переулке, помогал вести перепись населения города.
С Новинского бульвара попадаем на людный Смоленский рынок с многочисленными лавками, трактирами, пивными, постоялыми дворами. К нему выходят Николо-Щеповские переулки, получившие название по церкви Николы на Щепах, стоявшей близ государева дровяного (щепного) двора, на котором делались срубы для дворцовых построек. За Смоленским следует Сенной рынок, заполненный возами с сеном, углем и дровами. В центре площади — водоразборный фонтан, возле которого поят лошадей.
Далее наш путь пролегает по Смоленскому бульвару. Взгляд невольно привлекает великолепный классический фасад с изящным портиком коринфского ордера и лепными деталями. Это так называемый дом Несвицкой — творение М. Ф. Казакова. Его ныне занимает приют Рукавишниковых. Интересен также особняк в строгом неоклассическом стиле, принадлежащий фабриканту М. А. Морозову, известному коллекционеру русской и западноевропейской живописи, и его жене — просвещенной московской меценатке М. К. Морозовой, урожденной Мамонтовой, которая оказывает помощь многим деятелям литературы и искусства.
На Зубовском бульваре, сохраняющем название слободы стрелецкого полка, которым командовал стрелецкий голова Иван Зубов, самым выдающимся памятником архитектуры являются провиантские склады. Они построены по «образцовому» проекту В. Стасова архитектором Ф. Шестаковым в тридцатые годы. Угрюмой всесокрушающей мощью как бы овеяны эти сооружения, связанные между собой чугунной решеткой. Их отличает чередование рустовки и глади стен, четкий ритм строгих порталов и окон, украшенных лепными венками и филенками.
Зубовский бульвар продолжают Крымская площадь и улица Крымский вал, возникшая на месте снесенного вала Земляного города, возле которого был Крымский двор-посольство крымского хана. Самое представительное и большое здание здесь со скульптурами Платона и Аристотеля на фасаде занимает Лицей цесаревича Николая — привилегированное учебное заведение.
Проехав по ажурному Крымскому мосту, сооруженному в 1873 году, мы оказываемся в Замоскворечье. Отделяемое от города рекой Москвой, оно носит особенный характер. Здесь тянутся длинные, довольно однообразные улицы с низкорослыми особняками и множеством церквей. Это резиденция московского купечества.
«Деревянные дома на каменных фундаментах, длинные сплошные заборы, цепные псы на дворах, бесконечные сады, — сообщал один из путеводителей. — Целый день, особенно в будни, ни пешего, ни проезжего. Ворота заперты, окна закрыты, занавески спущены. Особенность улицы составлял ее охранитель — будочник, который... ночью постукивал в чугунную доску и по временам кричал на всю улицу: «Посматривай!»
Во дворах также тихо и однообразно, они чисто выметены и до того просторны, что здесь можно свободно выстроить эскадрон кавалерии. Большой сад, в нем рдеют пионы, цветут бархатцы, анютины глазки; десятка два яблонь белого налива, несколько кустов крыжовника и смородины.
В доме чистота в нежилых комнатах, где принимают гостей, и духота, неряшливость — в жилых. Мебель тяжелая, обычно красного дерева; в углу киот; на стенах часы с боем, в окошке — клетка с канарейкой...»
Немножко в гору, и мы на круглой по форме площади Калужских ворот. Ее невысокая застройка относится к концу XVIII века. Во все стороны радиусами расходятся улицы. Одна из них — Большая Калужская — начало древней дороги из Москвы на Калугу. По ней в 1612 году бежали, под ударами ополченцев во главе с Кузьмой Мининым, войска гетмана Хоткевича, а спустя двести лет тут же начала отступление из Москвы армия «двунадесяти языков» Наполеона.
Примечательно совпадение: первое крупное здание на Большой Калужской, которое ныне занимает Московское купеческое общество, памятно тем, что именно в нем состоялся первый в городе бал после изгнания захватчиков, а 19 мая 1814 года был устроен грандиозный праздник по поводу взятия русскими войсками Парижа. Давалась пьеса «Храм бессмертия», специально написанная по этому поводу. За ней последовал бал до зари. А в саду происходило народное гулянье, были сооружены балаганы, карусели, пускался фейерверк.
Следующее по улице здание Первой градской больницы было построено в 1828—1832 годах в стиле позднего классицизма по проекту архитектора О. И. Бове. Три корпуса образуют прямоугольный парадный двор. Центральный из них украшен монументальным ионическим портиком. К его главному входу ведет широкая дворцовая лестница. Больница возводилась на месте, где ранее располагалась главная резиденция графа А. Г. Орлова-Чесменского. Убийца Петра III, герой Наварина и Чесмы, похититель таинственной княжны Таракановой, жил здесь широко и хлебосольно, увлекаясь русской пляской, кулачными и петушиными боями, охотой, медвежьей травлей и хоровым пением. Но особенно любил Орлов конные состязания, которые устраивались возле его дворца с непременным участием орловских рысаков.
За Первой градской, составляя с ней единый ансамбль, расположена Голицынская больница. Средства на ее строительство завещал русский посол в Вене князь Д. М. Голицын. Одно из лучших и последних творений М. Ф. Казакова, больница возведена на рубеже XIX столетия. Парадная торжественность крупного общественного сооружения сочетается в нем с чертами лирически-камерного усадебного ансамбля. Боковые корпуса протянулись вдоль улицы, подчеркивая ее градостроительное значение. Центральный корпус отмечает мощный шестиколонный дорический портик с треугольным фронтоном. Над ним возвышается могучий купол с полуциркульными окнами, завершенный изящной ротондой. Противоположный фасад обращен в парк, спускающийся к Москве-реке, где стоят две белокаменные беседки.
Через переулок от Голицынской больницы стыдливо прячется в зелени здание долговой тюрьмы — знаменитые «Титы». А рядом с ней громадный Нескучный сад и великолепный дворец, к которому ведут ворота, украшенные скульптурами. Он был построен в XVIII столетии для П. А. Демидова, но после покупки Николаем I перестроен архитектором Е. Тюриным. В саду, террасами спускающемся к Москве-реке, сохранились кавалерские и фрейлинские корпуса, гауптвахта, манеж, конюшни, летний, ванный и охотничий домики. Раньше в отсутствие владельцев в Нескучном устраивались народные гулянья, давались представления в открытом «зеленом» театре. Но в канун ХХ столетия в Нескучном поселился московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, дядя царя, и сад закрыт для посещений.
Нескучный сад смыкается с парком Воробьевых гор, где мы и завершим нашу прогулку. «Редкий москвич ли, приезжающий ли русский или иностранец, не посетит эти знаменитые как в историческом отношении, так и по открывающемуся с них виду Воробьевы горы, — отмечал путеводитель. — Они расположены в 4 верстах от Москвы, и сообщение с ними возможно или, что самое удобное, в экипаже... или по конно-железной дороге, или на пароходе, или на лодках; последнее возможно только для людей здоровых, способных сделать подъем на высокую гору, по крутым и неудобным тропинкам, кроме того, при водном сообщении, в особенности на лодке, есть еще одно крупное неудобство: в некоторых местах Москва-река ранней весной так мелководна, что путешественник рискует сесть на мель... Здесь еще и теперь видны следы фундамента того великого храма, который, по мысли Витберга, должен был удивить мир и служить колоссальным памятником избавления России от нашествия галлов и с ними двунадесяти языков. Однако всех привлекает сюда единственный, чудный, несравненный вид на колоссальный город á vol d'oiseau».
***
Неповторима широко распахнутая с Воробьевых гор панорама Москвы с ее богатырским размахом. Далеко внизу, за поросшей лесом кручей — серебряная петля Москвы-реки, огибающей Лужники с их заливными лугами, огородами и деревянными строениями, земляной насыпью Камер-Коллежского вала — откуда, собственно, и начинается сам город. Над исчезающими за горизонтом морем крыш, над жарко горящим громадным куполом храма Христа Спасителя горделиво возносятся кремлевские шатры и могучий столп Ивана Великого, увенчанный, подобно былинному богатырю, золотым шлемом. Отмечая на грандиозной панораме вехи нашего маршрута — лишь небольшую часть московских путей-дорог, — перебирая в памяти полученные впечатления, вновь переживаешь встречу с удивительно многоликим городом, ярким и пестрым, провинциальным и одновременно столичным, где повсюду видна поступь истории, живы вековые народные истоки национальной культуры.
Москва, исполненная еще не осознанных могучих сил и удали, в которой так зримо воплощена связь времен, живое олицетворение национальной и новых социальных идей, город, через который лежит наш путь в будущее.