 |
Аполлон Давидсон
ЭТА СТАРАЯ СТАРАЯ ПЕСНЯ
"Азия и Африка сегодня", 1990, №10.
Закат прошлого столетия. Начало нашего, теперь уже уходящего. Деды, прадеды - что пели они тогда? Конечно, песни о своей жизни, о своей стране, ее природе, ее прошлом. О ее радостях. И еще чаще - о горестях. Протяжные - о Волге-матушке, о ямщиках. Жалостную "Разлуку".
Но как раз тогда родилась песня о чужой стране. И не просто чужой, а очень-очень далекой. Не о Франции или Англии, которые были как-то знакомы. Не о Германии или Турции, что лежали поблизости. Нет, о никому толком не известном Трансваале и о бурах - тех, кого теперь называют африканерами.
Песня о незнакомом крае земли, но ее не привезли из чужедальней стороны. Не перевели с других языков. Сложили здесь. Русская народная песня.
Странно? Но, как говорится, факт.
Паустовский вспоминал о том времени (он был тогда гимназистом, жил в Киеве): "Даже киевские шарманщики, игравшие до тех пор только "Разлуку", начали играть новую песню: "Трансваль, Трансваль, страна моя, ты вся горишь в огне". За это мы отдавали им пятаки, припрятанные на мороженое".
Уже в глубокой старости Виктор Борисович Шкловский писал: "Помню англо-бурскую войну - начало XX века...
Буров знали все.
Знали цилиндр президента Крюгера, и сейчас я помню фамилию бурского генерала Девета и узнал бы его по портретам...
Понимали, что англичане в Африке обижают крестьян, но у тех есть ружья и они отстреливаются.
Улица пела песню:
Трансваль, Трансваль, страна моя!
Ты вся горишь в огне.
Где только ни пели ее тогда, на заре нашего столетия... И в петербургских ресторанах, и в забытых богом селах Пошехонья, и на сибирских трактах. Одни пели ее после "Боже, царя храни", а другие - после "Варшавянки".
Что думали деды и прадеды, когда слушали или пели эту песню? "Отцы и деды непонятны", - утверждала Анна Ахматова. И Пастернак вторил ей:
Повесть наших отцов,
Точно повесть
Из века Стюартов,
Отдаленней, чем Пушкин,
И видится
Точно во сне.
Но приметы тех лет мы ведь все же знаем.
Вот пожелтевшие страницы "Нивы" и других русских иллюстрированных журналов за 1900 год.
Фотографии новых военных кораблей. "11 мая... Его Императорское Величество и Их Императорские Величества Государыни Императрицы Мария Федоровна и Александра Федоровна, осмотрев крейсер "Аврора", изволили наблюдать за его спуском на воду".
Торжества спуска броненосца "Князь Потемкин Таврический".
Новый русский крейсер "Варяг", построенный на заводе Крамна в Филадельфии.
Кто думал в том 1900-м, какую судьбу уготовило этим кораблям Двадцатое столетие?
Май 189б-го, Ходынка, уже забывается - прошло четыре года. А до мая 1905-го, до Цусимы, предстоит прожить еще пять. И сразу ли стало очевидно, что 1900-й - не просто неурожайный год, а начало затяжного экономического кризиса?
Многие ли знали, что в Лейпциге уже печатается первый номер газеты "Искра" с тремя статьями Ленина?
Девочке Ане Горенко шел одиннадцатый год. Потом Анна Ахматова вспомнит:
Суровы и хмуры...
С винтовками 6уры.
И эта примета того времени ляжет в ее стихах рядом с другими:
Россия Достоевского. Луна
Почти на четверть скрыта колокольней.
Торгуют кабаки. летят пролетки,
Пятиэтажные растут громады
В Гороховой, у Знаменья, под Смольным.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все разночинно, наспех, как-нибудь...
Отцы и деды непонятны. Земли
Заложены. И в Бадене - рулетка.
Читатели в России, а вскоре и за границей знакомились с романом "Воскресение". Он печатался в петербургской "Ниве", и последние главы появились в конце 1899-го.
Толстой записал в своем дневнике 18 декабря 1899 года: "Кончил "Воскресение". Нехорошо. Не поправлено. Поспешно. Но отвалилось и не интересует более". Однако и в России и в Европе выход романа воспринят как событие. В русской газете "Новости" 1 января 1900-го говорилось: "После целого ряда сереньких и скучных лет... небо вдруг озарилось ярким лучом сильного и самобытного творчества... художественным открытием русской жизни". И вместе с тем вскоре поползли слухи, что Святейший Синод намерен отлучить Толстого от церкви. Слухи подтвердились. Весной 1901 года сообщение об этом появилось в "Церковных ведомостях".
В июле 1899-го Николай II утвердил "Временные правила об отбывании воинской повинности воспитанниками высших учебных заведений, удаляемыми из сих заведений за учинение скопом беспорядков" - иначе говоря, о сдаче студентов в солдаты.
В сентябре 1899-го Шаляпин впервые выступил в Большом театре в партии Мефистофеля. В октябре в Московском Художественном театре состоялась премьера "Дяди Вани". В ноябре издательство А. Ф. Маркса выпустило первый том сочинений Чехова. В декабре Чехов опубликовал "Даму с собачкой", а Горький - "Двадцать шесть и одна".
В 1900-м в издательстве "3нание" вышли четыре тома рассказов Горького. Бунин напечатал "Антоновские яблоки", Мережковский - "Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)".
"Я хочу горящих зданий. Я хочу кричащих бурь", - возвещал молодой Бальмонт в сборнике стихов "Горящие здания. Лирика современной души", изданной в мае 1900-го. "Стремление быть оригинально-нелепым", - отозвался об этом сборнике журнал "Русское богатство".
В журнале "Книжки недели" скорбно прощались с девятнадцатым столетием ("Жаль уходящего века"), предрекали приход социализма и видели в этом торжество толпы над личностью.
Песня, о которой все вспоминали потом, даже в старости... Тогда-то ее и играли шарманки и граммофоны. Начальный текст появился в самые первые недели англо-бурской войны, осенью 1899-го. Он принадлежит Г. А. Галиной. Это псевдоним Глафиры Адольфовны Эйнерлинг, в замужестве Гусевой-Оренбургской. Она была известна и как автор романсов: на ее стихи писали музыку Рахманинов и Глиэр, Гнесин и Гречанинов.
На англо-бурскую войну Г. А. Галина откликнулась рядом стихотворений. Да ведь и не она одна. Немало было в нашей стране написано тогда стихов и песен, немудрёных, но безусловно, искренних. Например, "Трансваальская песня" А. Каптерева. Были переведены и печатались вместе с нотами гимны и песни самих буров: гимн Трансвааля и Оранжевой Республики.
Но жить осталась только одна - та, что у Г. А. Галиной называлась "Бур и его сыновья". Да и она, став народной, изменилась почти до неузнаваемости и существует во многих вариантах. В тексте Галиной не было многих строф, не было даже первых, самых известных строчек ("Трансвааль, Трансвааль, страна моя...").
Потом песня отделилась от трансваальских событий. Их канонада давно отгремела, а ее пели и пели. Михаил Исаковский, автор глобально известной "Катюши", писал в 1953 году: "Эта песня была очень широко распространена в деревне, вероятно, году в 1911, 12 или 13". А в своих воспоминаниях, изданных в 1969-м, он рассказал: "...Особенно мне нравилась песня "Трансвааль". Летом в ясный солнечный день идешь, бывало, по полю и, забыв про все на свете, поешь что есть силы:
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Ты вся горишь в огне.
Я, конечно, не очень понимал тогда смысл этой песни и, разумеется, не имел никакого представления о стране Трансвааль и англо-бурской войне... И все же песня волновала меня до глубины души". Вспоминал, что даже слезы выступали на глазах, когда доходил до строк:
А младший сын - тринадцать лет -
Просился на войну.
Но я сказал, что - нет, нет, нет! -
Малютку не возьму.
Эту песню, редко на марше - не маршевый был у нее мотив, - но часто вечерами в казармах или на привале пели солдаты в германскую войну.
"Песня населяла темные дворы и не была забыта, - вспоминал Шкловский. - Она воскресла в годы революции и попала в стихи Маяковского".
Пели ее и в гражданскую. Сибирские партизаны - часто со словами "Сибирь, Сибирь, страна моя". Людям слышался в ней не далекий Трансвааль, а своя боль, боль страны, что вся в огне.
С тех пор ее так полюбил Александр Фадеев. Он воевал в дальневосточной тайге, был ранен, и потом, когда к нему приезжали друзья из тех краев, "случалось, хозяин и гости вполголоса, но очень ладно и проникновенно запевали какую-нибудь из популярных в годы гражданской войны песен. Чаще всего знаменитый "Трансвааль". Так вспоминалось Валерии Герасимовой, жене Фадеева.
Поют эту песню и герои фадеевских книг "Молодая гвардия" и "Последний из удэге".
А вот воспоминания об осажденном Ленинграде грозного 1941-го. Медсестра в госпитале поет раненым "Трансвааль"...
Для тех же, кто после гражданской войны оказался на чужбине, эта песня стала памятью о молодости. Грусть-тоска ее простеньких слов звучала в Париже и Стамбуле, в излюбленных кабачках российских эмигрантов вместе с "гимном эмиграции", как кто-то окрестил "Очи черные", вместе с песнями Петра Лещенко и с "Калиткой", которая кажется нам теперь старинным романсом, а на самом деле на полтора десятилетия моложе "Трансвааля", положена на музыку только в 1916-м, да и сами стихи появились лишь немногим раньше.
Вспоминали "Трансвааль" и в Харбине, где голос Вертинского рыдал: "Тут шумят чужие города, и чужая плещется вода, и чужая светится звезда... и чужая радость и беда". И заклинал: "Надо жить, не надо вспоминать!".
Ведь и сама поэтесса Галина окончила дни свои на чужой стороне, в эмиграции. Умерла она уже во время второй мировой войны, и точная дата ее смерти, кажется, так и не установлена.
О судьбе этой песни можно сказать еще много. Почему она попала к Льву Кассилю в "Дорогие мои мальчишки", к Михаилу Слонимскому в "Инженеры". Но, пожалуй, Исаковский это уже объяснил - в большой поэме "Песня о Родине", которую он написал в 1948-м. Эпиграфом он взял все те же две строки: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне". И всю свою поэму пронизал той давней песней.
Трансвааль, Трансвааль - страна моя!.. -
Каким она путем
Пришла в смоленские края,
Вошла в крестьянский дом?..
Я даже знал тогда едва ль -
В свои двенадцать лет, -
Где эта самая Трансвааль
И есть она иль нет.
И все ж она меня нашла
В Смоленщине родной,
По тихим улицам села
Ходила вслед за мной.
И понял я ее печаль,
Увидел тот пожар.
Я повторял: - Трансвааль, Трансвааль, -
И голос мой дрожал.
Да простит меня читатель за длинную цитату. Но уж очень по ней видно, что та далекая трансваальская война и та старая песня - часть прошлого и нашей страны, нашего народа.
Деды наши и прадеды, так страстно вступаясь за буров, конечно, идеализировали их и не вполне верно понимали значение и характер войны. Ведь буры сами угнетали других людей - черных южноафриканцев. А, возможно, была и сознательная спекуляция на пафосе той войны - кое-кто хотел отвлечь народы Российской империи от их собственных невзгод заботами об участи далеких буров. И все же горячего отклика на ту войну стыдиться нам нечего. Она всколыхнула в нашем народе добрые чувства, стремление поддержать слабого перед сильным, маленького - перед большим. Предавать все это забвению не подобает.
Право жить в нашей памяти - и у тех наших соотечественников, кто, оставив повседневные дела у себя дома, на родине, встречал новое, Двадцатое столетие на кораблях, плывущих в Южную Африку. Тридцать три из них входили в состав русского санитарного отряда. Где застал их 1900 год? По старому стилю - на Мадагаскаре в бухте Диего-Суарес, а по новому - уже в Трансваале, в Претории.
Второй санитарный отряд, русско-голландский, встречал Новый год в Риме, а затем в Красном море, на германском пароходе "Канцлер". В Красном море настиг 1900 год и Евгения Яковлевича Максимова, подполковника русской службы в отставке, а через несколько месяцев - трансваальского генерала.
Первого января, отпраздновав Новый год в Петербурге, отправились в Трансвааль молодые инженеры Владимир Семенов и Владимир Рубанов.
В первые дни 1900 года из Тифлиса, Варшавы, Киева добирались в Трансвааль люди, которым еще совсем недавно удалось бы лишь с трудом найти эту страну на карте мира... Но в те дни в их сознании судьбы России и Трансвааля переплелись неразрывно. Как у Михаила Исаковского.
И я не мог уже - о нет! -
Забыть про ту страну,
Где младший сын - в тринадцать лет -
Просился на войну.
И мне впервые, может быть,
Открылося тогда,
Как надо край родной любить,
Когда придет беда...
Я пел свой гнев, свою печаль ,
Словами песни той,
Я повторял: - Трансвааль, Трансвааль!
- Но думал о другой, -
О той, с которой навсегда
Судьбу свою связал.
Сколько москвичей, петербуржцев, сибиряков могли вспоминать до конца своих дней
Трансвааль, Трансвааль!..
- Я много знал
Других прекрасных слов.
Но эту песню вспоминал,
Как первую любовь...
И сейчас еще старая пластинка с той песней бережно хранится у известного историка и коллекционера Валентина Лаврентьевича Янина. И только ли у него?
Да и новые записи появляются. Недавно по радио опять - не в той оркестровке, что на старых пластинках, но та самая песня.
Настолько давно вросла она в нашу жизнь, что вошла даже в нынешние песни:
Запели песню про Трансвааль,
В два голоса поют.
И по той давней войне - а, может быть из-за той песни? - в Харькове до сих пор есть Трансваальская улица.
Г. А. Галина
Бур и его сыновья
Да, час настал, тяжелый час
Для родины моей...
Молитесь, женщины, за нас,
За наших сыновей!..
Мои готовы все в поход -
Их десять у меня!..
Простился старший сын с женой -
Поплакал с ним и я...
Троих невесты будут ждать -
Господь помилуй их!..
Идёт с улыбкой умирать
Пятерка остальных.
А младший сын... Тринадцать лет
Исполнилось ему.
Решил я твердо: "Нет и нет -
Мальчишку не возьму!..".
А он, нахмурясь, отвечал:
"Отец, пойду и я!..
Пускай я слаб, пускай я мал -
Верна рука моя...
Отец, не будешь ты краснеть
За мальчика в бою -
С тобой сумею умереть
За родину свою!"
Да, час настал, тяжелый час
Для родины моей...
Молитесь, женщины, за нас,
За наших сыновей!
Трансвааль, Трансвааль, страна моя
Народная песня
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Горишь ты вся в огне!
Под деревом развесистым
Задумчив бур сидел.
- О чем задумался, детина,
О чем горюешь, седина?
- Горюю я по родине,
И жаль мне край родной.
Сынов всех девять у меня,
Троих уж нет в живых,
А за свободу борются
Шесть юных остальных.
А старший сын - старик седой
Убит был на войне:
Он без молитвы, без креста
Зарыт в чужой земле.
А младший сын - тринадцать лет -
Просился на войну,
Но я сказал, что нет, нет, нет -
Малютку не возьму.
"Отец, отец, возьми меня
С собою на войну -
Я жертвую за родину
Младую жизнь свою".
Я выслушал его слова,
Обнял, поцеловал
И в тот же день, и в тот же час
На поле брани взял.
Однажды при сражении
Отбит был наш обоз,
Малютка на позицию
Ползком патрон принес.
Настал, настал тяжелый час
Для родины моей,
Молитеся вы, женщины,
За ваших сыновей.
Трансвааль, Трансвааль, страна моя,
Бур старый говорит:
За кривду бог накажет нас,
За правду наградит.
(Этот вариант текста записан в 1959 голу в Костромской области).
А. Каптерев
Трансваальская песня
Посмотри, милый сын:
Там, вдали, на горах,
Видишь, краски блестят
В ярких солнца лучах.
Это наши враги,
Они взять нас хотят,
Посмотри, их глаза
Кровной местью горят!
Посмотри, милый сын:
Видишь, камень и ров,
Здесь родная твоя
Умоляла врагов.
Но убили ее,
Проклиная отца...
Поклянись же, мой сын,
Мстить врагам до конца.
Посмотри, милый сын:
Как за нами следят,
Как они день и ночь
Все про нас говорят.
Нас стереть чтоб с земли,
Как ненужную тварь,
Для богатства страны
Им народа не жаль.
Посмотри, милый сын!
Как все голо вокруг,
Неприятель все сжег,
Родной бедный наш кров,
Опустели дома,
Лишь порою слышны
Стоны, крик, голоса
Жертв тиранства войны.
Посмотри, милый сын:
Сколько плачет детей,
Потерявших отца -
Всю опору семьи;
Кто утешит всех вдов,
Потерявших мужей,
Кто накормит сирот
Без родных матерей.