Неизв. автор - Горестное сказание

ГОРЕСТНОЕ СКАЗАНИЕ

Неизвестный автор

Минувшее и настоящее истязание
Воинских служителей
И разного рода жителей,
Обитающих в уголке отдаленном,
Иноверными землями и морями окруженном,
Праведному законному суду взносимых бедных слезы
Поныне остались без всякой решимости и пользы,
Не без стыда такую повесть утаить,
Принуждено пред целым светом публично объявить,
Видно, нет надежды ожидать желаемого решения,
Вознамерились отдать всему миру в рассмотрение.
Пущай всяк, выслушав, справедливо судит,
Кто из нас виноват будет;
Вещь сию почитаем истине подобно,
Всё расскажем, как было, подробно,
Только надобно прежде покушать,
Не будет ли скучно слушать;
О праведный здесь отец-командир и почти владетель,
Не обитает в его душе ни малейшая добродетель,
Неутолимый на всех гонитель
К лихоимству усердный рачитель,
Не мыслил больше ни о куме, ни о рае,
Как о своем бездонном кармана крае.
От своих буйволиц и коров в гошпиталь молоко доставлял
И больных почти неволею употреблять заставлял,
Брал из казны денег 25 копеек за кружку,
Считал за робячу всё ту игрушку,
На выздоровляющих непопечительно взирал,
А для большего себе прибытка в гошпиталь к себе здоровых забирал.
Не сделался доволен и тем,
Зачал копать в поле хрен;
Хотя хрен руками солдатскими копал,
Для больных в виде подряда в гошпитальную книгу попал;
Ценою по пяти рублев пуд,
Говорит, моя вся польза тут;
Одним карманом казна не убудет,
На то место еще больше прибудет,
Ежеденно по утрам неусыпное попечение простирал,
Со всякой мелочи неупустительно пошлину сбирал;
О бутылках и о сахаре говорить нечева,
Приносили к нему еще с вечера;
Ни с какой вещи без ведома его
Нельзя продать золотника одного;
Безутешно всех гнал и мучил,
Истинно многим наскучил;
На установленные законы и последующие указы мало взирал
Безвинно в холодный погреб офицеров запирал;
Милосердием на бедных совсем не внимал,
Имение и жизнь отнимал;
Всякую последнюю вещь вручил своей воли,
Не было никому ни в чем доли;
Несколько служивым людям была пощада,
И всякому авантажная отрада;
Отменною милостью награждал,
Из фонтана меркою воду раздавал;
Всех жребию отчаянности порабощал,
Мужчин и женщин безденежно в работу обращал;
Не только одни его работы,
Но и посторонним были без заботы,
Одеждою и пищею никогда не наслаждались,
Чуть не с нищими сравнялись;
Бурьян и кизяк денно и нощно на плечах носили
И на покупку того денег не испросили;
Не было возможности для лошадей накос накосить сенца,
Когда с утеснением в поле паслась овца;
Из ученых инженеров,
Богатых купцов и храбрых офицеров
Составленная в совет его свита
Лукавым лицемерством и шпионством набита;
Отвсюду нестерпимость представляло плачевное горе,
Отчаянно нудило бросаться в море;
Не было никаких средств ко избавлению,
Усердно приступили все к молению;
«Всевышний и милостивый творец,
Пощади своих овец».
Услышал начальный страждущих глас,
Несколько облегчил нас;
С реки Невы из числа смертных прилетал Ра<фаил>,
К путю спокойну двери растворил,
Случаем нечаянно вдруг позвали
К ответу барина в Петербург.
Всяка была душа рада,
Немалая возросла всем отрада,
Думали тогда, что он падет,
Уж слава и гордость его минет;
Некоторый протекший здесь слух
Потревожил всех веселый дух;
Всеянная между нами прежняя страсть
Праведно предвещала по-прежнему в его руки впасть;
О том многие и немало тужили,
Однако спокойно служили;
Внезапно пронесся слух про Петербург,
Явился плотенный ангел вдруг;
Законных прав нелицемерный хранитель,
Санктпетербургский житель коллежский правитель;
Всем радость несказанную предвещал,
А других в Россию вывесть обещал;
О прежней власти не велел думать,
Он сюда, сказал, не будет;
Будучи уверены и тем,
Не думали ни о чем;
Верить, кажется, больше кому,
Как не ангелу тому;
В чем все твердо положились,
От гонения злобы будто забором заложились;
В страхе и в упрямстве человек без жалости шкатулкой тряхнул
И настоимый ему гнев скоро отпихнул;
Пред престолом владычества представлен,
И всякой его проступок отечеству прибытком прославлен;
За что его персонально там благодарили,
Сверх кавалерии на пять тысяч подарили.
В сей час отбежали от него надлежащие прещении,
Не уповает никогда быть за злобу во отмщении;
Сей подарок в руки получил,
Заслуженные наказания в бездне беспамятство заключил;
И вздумал избавителя своего трудить,
Чтоб он постарался его на место прежнее определить,
Как скоро об оном доложил,
Тотчас и определено, чтоб здесь жил;
Протек здесь о том достоверный слух,
Вострепетал гонимых дух;
Приездом к границе появился,
Бедных слезный поток пролился;
Наполнились стоном горы,
Взволновалось и море;
Предстал всем ужасный страх,
Возвеялся ветром прах;
Друг к другу, говорили: «Внемли,
Конечно будет трясение земли»;
Одни только рыбы за него бога молят,
Что, кроме его невода, никто их не ловят;
И так нам ангелово предвещание сделалось ложно,
Впредь тому и верить не можно;
Правда, не надобно на него пенять,
Теперь он многими делами занят;
Может быть, и обещанное исполнит;
Ныне правду худо наблюдают,
Регламенты и указы презирают;
К исполнению законов и глаз своих не взводят,
Из целовальников в чин офицерский производят;
Теперь прошедшее окончали;
Настоящее говорить начали;
По-прежнему власть уже здесь воцарилась,
Гонение, гордость и злоба вяще бывшей открылась;
Разгордившись, разъезжает колесницей;
Называет сию окружность своей столицей;
Не думает ничего
И не смотрит ни на кого;
Без разбору всех ругает
И вышних от него чинов незнающим называет,
Во всем прежнем своенравно порядок восстановил
И всех своих сообщников к должностям определил;
Всеял во всех свирепый страх,
Скоро домы беспомощных обратятся в прах;
Он, кажется, прежде милостивее был,
А ныне никак собрал всю растащенную злобу от века,
Уже в состоянии и сам съесть человека;
Нет таких кащеев на примете,
Которые бы зазнали сему подобного в свете;
Саул царь ненасытно Давыда гнал и утомился,
А сей, возвратившись от беды, еще больше возгордился:
Отверз своевольства пространную дверь,
Рыкает как зверь;
Подобием герцога себя прославляет,
Ему псарней и конюшней осмой класс управляет;
За усердные того труды
От себя не отпущает никуды;
Находится без исправления государевой службы,
Ни в чем не имеет нужды;
Изрядно за всё отблагодарен,
Тридцать семь ступеней приходя чердаком награжден,
Вот в чем настоятелю можно приписать похвалу,
Как разумному черкасскому волу;
Он предположенными законами дисциплину весьма соблюдает,
По воинским уставам, предосторожностью хорошо поступает;
Не только каждая купеческая лавка и последний переулок без стражи не оставлен,
Но и у фонтана караул приставлен;
Не пора ль уже перестать
И не лучше ли в кротости замолчать;
Ведь больше словами только наскучим,
А свободу вряд ли получим.
Конечно, вышнего творца прогневали мы одни
И осуждены здесь страдать на многи дни;
Некуды от сей нужды избежать,
Но надобно больше к молитве прилежать;
Нельзя сего упросить нам одним,
Лучше положимся на весь мир;
Может быть, праведно миром проговорят,
Виноватого на теплые воды сослать,
На что несумненно уповаем
И милостивой конфирмации ожидаем.
Если и миром сего не решить и не упросить,
Принуждено будет жилище и службу бросить;
Сие сказание
Писал по общему приказанию.
Объявить прозвища боюсь
И, как меня зовут, не скажусь;
Плачевного года темного месяца,
Ноября шестого на десять числа,
Вся команда в святцах не нашла.

Конец 1770-х — первая половина 1780-х годов

«Литературное наследство». 1933. Т. 9/10, с необъясненной подписью: «в: c: i: b» (по списку Пушкинского Дома из арх. «Русской старины»); в ст. 24, 27, 28, 78, 147 введены испр. явных ошибок писца.

Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Вступит. статья, сост., вступ. заметки, подг. текста и примеч. С. А. Рейсера. Л., Сов. писатель, 1988 (Б-ка поэта. Большая сер.)

Автор поэмы, очевидно, военный, живший где-то на юге, в недавно присоединенных областях, у Черного моря (см. ст. 4, 5, 71). Некоторые реалии — кизяк, фонтан, буйволицы (ст. 24, 62, 179 и др.) — вызывают догадку о Крыме. По предположению Г. А. Гуковского, художественная манера, сходная тема, реалии и, вероятно, близкие даты наводят на мысль, что автор «Челобитной к богу от крымских солдат» и этого ст-ния — одно и то же лицо. Хотя в ст-нии описывается «без сомнения реальный факт: история опалы и восстановления в правах некоего военного командира, имевшего в Крыму власть, распространявшуюся и на гражданское население («Литературное наследство». 1933. Т. 9/10. С. 139-141), но, по существу, сатира дает яркое описание типических черт самоуправной власти командира — эксплуататора, взяточника, тирана, окруженного многими приспешниками. Возможно, что это был кто-то из гарнизона Керчи и Еникале в период между турецкой войной из гарнизона Керчи и Еникале в период между турецкой войной и присоединением Крыма к России, т. е. 1776-1783 гг.

Золотник — старинная русская мера веса, равная примерно 4,26 гр. Ра<фаил> — архангел, который, по Библии, совершил много благих деяний. Плотенный ангел — ангел во плоти. Кавалерия — орден (кавалер ордена). Целовальник — хранитель или продавец казенного добра, приносивший присягу (целовавший крест); целовальниками назывались также сидельцы в кабаках и трактирах. Саул царь ненасытно Давыда гнал и утомился. Первый израильский царь Саул (XI в до н. э.) яростно преследовал своего соперника, тайно «помазанного» на царство Давида, которого народ считал более достойным и который сменил Саула. Подобием герцога. Возможно, речь идет о герцоге курляндском Бироне (1690—1772); в 1730—1741 гг. он пользовался неограниченной властью и оставил по себе в народе недобрую память. Ему псарней и конюшней осмой класс управляет. По Табели о рангах, к VIII классу относились в гражданской службе коллежские асессоры, а в военной — капитаны или ротмистры. Конфирмация — здесь: утверждение высшими властями приговора суда.