 |
Александр Петрушин
УМАНСКАЯ ЯМА
"Тюменский курьер" №160 (3177), 2 сентября 2011 года, №161 (3178), 3 сентября 2011 года.
Так назывался один из самых гиблых лагерей для советских военнопленных, среди которых было немало тюменцев.
Побоище
Уманская яма - территория птицефабрики и карьера кирпичного завода на юго-восточной окраине города.
В августе 1941 года, 70 лет тому назад, эту яму заполнили бойцами и командирами 6-й, 12-й и 26-й армий Юго-Западного и Южного фронтов, окруженных в районе Умани и взятых в плен в селе Подвысоком (Новоархангельский район Кировоградской области) и прилегающем к нему лесном массиве под названием Зеленая брама.
История этого поражения Красной армии была предана забвению, потому что в отличие от катастрофы Западного фронта в июне-июле 1941-го, разгром под Уманью невозможно объяснить ни внезапностью нападения, ни превосходством противника в живой силе и технике.
Всю вину за Уманское побоище Сталин приказом N 270 от 16 августа 1941 года возложил на командующего 12-й армии генерал-майора П.Г. Понеделина, которого в 1950 году, через пять лет после возвращения из плена, расстреляли по обвинению в паникерстве, трусости и нарушении присяги. В 1956 году его реабилитировали с восстановлением в воинском звании и возвращением наград - орденов Ленина и Красного Знамени.
Только в 1983 году была издана книга известного советского поэта Е.А. Долматовского «Зеленая брама». В ней он рассказал о событиях, происходивших в июле-августе 1941-го в районе Умани, непосредственным участником которых являлся.
Те же события не остались незамеченными зарубежными историками. В 1955 году в ФРГ вышла книга Ганса Штееца «Горные егеря под Уманью», в которой он в хронологическом порядке описал операцию по ликвидации окруженной под Уманью группировки советских войск и о пленении командующих 6-й и 12-й армиями генералов И.Н. Музыченко* и П.Г. Понеделина.
Практически брошенные командованием Юго-Западного и Южного фронтов в Зеленой браме окруженцы пытались самостоятельно прорваться к своим. Об этом в «Истории Великой Победы», изданной Российской академией наук в 2005 году, написано всего две строчки: «В ночь на 7 августа советские войска предприняли последнюю попытку вырваться из окружения. Но немецкое командование продвинуло на направление прорыва дополнительные силы. Днем сопротивление в основном было сломлено».
Долматовский писал: «…Распространяются слухи, и, увы, они не ложные. Становится известно, что командармы Понеделин и Музыченко попали в засаду, схвачены врагом, пленены. Штаба группы больше не существует».
К вечеру уцелевшие в бою бойцы и младшие командиры стали инстинктивно сбиваться в небольшие группы, каждая из которых принимала свое решение. В успех организованного прорыва уже никто не верил. Жгли документы и с угрюмым видом уходили вглубь леса, надеясь, что туда не прорвутся немецкие танки.
По показаниям пер ежившего плен начальника разведотдела 6-й армии полковника В.А. Новобранца, «. последние исправные пять танков вместо того, чтобы принять участие в прорыве, увозили командование армии. Укатил в танке генерал Музыченко, захватив моего помощника капитана Ободовского. По танку прихватили начальник штаба армии комбриг Иванов, члены Военного совета Грищук и Попов. Начальник оперативного отдела полковник Меандров на танке укатил прямо к немцам. Дезертиры, бросившие свои войска и лишившие их последних боевых средств».**
В книге Долматовского «Зеленая брама», несмотря на желание автора показать героизм и мужество окруженных советских войск, тоже содержится мало героического: «Весь вчерашний день я провалялся среди убитых слева от дороги, на которой, когда я очнулся, громоздились разбитые машины, повозки, орудия, тракторы. Неведение обстановки заставило меня подняться и зашагать. Куда? Раненым положено уходить в тыл. Не было тыла, вокруг бой. Ночью 7 августа опять очнулся в дубраве. Ничто не должно достаться врагу: уничтожаются оставшиеся без снарядов орудия, автомашины, всякая техника, до штабных пишущих машинок включительно.»
«Женщины-машинистки пришли ко мне со слезами на глазах, -вспоминал Новобранец. - Их у нас было семь человек. Спрашивают, что же им делать. Увидел их и ахнул: все они были в военной форме. Немцы вот-вот нагрянут, захватят их в плен, а это для женщин хуже смерти. Стыдно мне стало!
- Вот что, девушки, - говорю им, - немедленно переодевайтесь в гражданское платье и скрывайтесь по хатам у населения. Военную форму и документы уничтожьте. Боритесь сами за свою жизнь. Штаба армии уже нет - заботиться о вас некому.
Что делать с ранеными? В Подвысоком скопилось шесть армейских полевых госпиталей, по двести коек в каждом. Около 1500 тяжелораненых. Ну что я мог посоветовать? Вывести их из окружения невозможно - санитарной авиации у нас не было.
Ох и тоскливо же было на душе. Я думал о своей судьбе. Что меня ожидает? Удастся ли вырваться из окружения? А если я попаду в плен? Не лучше ли покончить с собой, застрелиться?
Должен отметить, что самоубийства считались тогда признаком мужества, благородства и хорошего тона. Примеров самоубийства вокруг меня было немало. Стрелялись политработники, командиры соединений, особисты НКВД. Стрелялись за столом, не видя в глаза врага. Мне говорили о таком массовом самоубийстве: начальник особого отдела НКВД 6-й или 1 2-й армии выстроил своих подчиненных и по взаимной договоренности расстрелял их всех из автомата, а потом и себе пустил пулю в лоб.
Откуда это шло? Оказывается, из нашего политического «верха». Оттуда нам внушали, что в критическую минуту лучше застрелиться, чем попасть в плен. По возвращении из плена мне ставилось в вину, почему я не застрелился. И не только мне. В этом обвиняли всех членов партии, попавших в плен».
Плен
Несмотря на то, что в целом сопротивление советских войск в районе Умани к 12 августа было подавлено, в Зеленой браме продолжались боестолкновения.
Только 1 3 августа в полдень командир 49-го горнострелкового корпуса генерал пехоты Клюблер объявил по радио о взятии Подвысокого.
Штеец в книге «Горные егеря под Уманью» писал: «Перед победителями предстала ужасная картина. На улицах Подвысокого, возле леса сотни уничтоженных русских. Расстрелянные танки, грузовики, повозки. Трупы экипажей лежат между обломками. У подъезда к Подвысокому встретил пленных. Колонна по плоской равнине тянулась от горизонта до горизонта. Они идут по шесть-восемь человек рядами в колонне длиной около 10 километров. На поле битвы насчитали около 18 тысяч погибших русских. Более 400 орудий всех видов, 4700 средств передвижения, 3800 лошадей. Около 60 тысяч пленных скопилось в гигантском лагере 49-го горнострелкового корпуса».
Оторванные от своих частей, брошенные командованием, голодные и зачастую раненые люди бросали оружие и поднимали руки вверх. Отовсюду: с сел, дубрав, глубоких оврагов и неубранных полей - медленно выходили небольшие группы и брели к проселочным дорогам, по которым двигались к Днепру немецкие войска.
Привыкшие уже к подобным картинам, оккупанты равнодушно смотрели на этих несчастных, а нередко и откровенно глумились над ними. Проходило немало времени, прежде чем к решившимся сдаться в плен военнослужащим подходили специально выделенные подразделения из состава полевых частей, которые сгоняли пленных в огромные колонны и конвоировали их на временные сборные пункты...
В числе пленных был и Долматовский. Позднее он написал: «Захваченные в плен наши товарищи томятся в загонах, в колхозных конюшнях, на скотных дворах. Постепенно свою добычу - раненых и обессиленных бойцов - конвойные команды гонят в Умань, в то страшное место, которое останется в истории под именем Уманской ямы».
Для подведения итогов операции в районе Умани в этот город 13 августа прилетел начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Гальдер. Для высокого совещания было подготовлено здание педагогического института. Докладывали о полной ликвидации окруженной группировки советских войск: разгромлено 30 дивизий, взято в плен 103 тысячи человек, в том числе два командующих армиями, 317 танков и 858 орудий.
Долматовский сомневался: «Достоверная ли цифра - 103 тысячи пленных? Точно соответствует действительности лишь то, что два наших командующих армиями попали в руки врага. Как участник тех событий могу сказать, что в названном районе и всего-то вряд ли было 103 тысячи советских военнослужащих. Но мои сомнения могут, конечно, не приниматься в расчет».
Долматовский отмечал, что 14 августа немцы собрали у Подвысокого только трупы своих солдат и офицеров, свезли их в села и торжественно похоронили в персональных могилах. «Гора трупов», - казалось бы, чисто литературное выражение, постепенно превратившееся в штамп, - писал поэт. - Но вокруг Зеленой брамы, на берегах Ятрани и Синюхи действительно выросли если не горы, но холмы трупов.»
Для сбора погибших советских военнослужащих немцы и местные полицаи сгоняли женщин с грубыми домоткаными ряднами. Трупы не считали, не опознавали, а сбрасывали в воронки от разрывов бомб и снарядов или в окопы и равняли их с землей.
Старожил Умани Г.К. Брыжко вспоминал: «Наша семья проживала в Умани на ее юго-восточной окраине. Прямо за нашими домами находился кирпичный завод, а далее карьер, где добывали глину для производства кирпича. Именно с этой стороны в последние дни июля 1941 года немцы подошли к городу.
Боев за Умань не было. Советские войска начали оставлять город уже 28 и 29 июля. Поэтому до появления немецких частей в течение трех дней в Умани было полное безвластие. Охранялись только городская тюрьма, здание райкома партии и железнодорожный вокзал. Все самое ценное уничтожили, а заключенных в тюрьме расстреляли. Пустующие воинские казармы, магазины и склады подверглись разграблению населением. Тащили все. Более оборотистые мужики и бабы бросились на мельницу и растащили мешками муку, с маслобойни забрали растительное масло, со швейной фабрики - отрезы ткани. Затем в городе появились крестьяне из окрестных сел на телегах с мешками. Разграбление приобрело стихийный характер. Из детской музыкальной школы вынесли инструменты, из библиотек - книги.
1 августа в город с западной окраины без единого выстрела начала входить немецкая пехота. Сопротивления им никто не оказывал. Мы, подростки, прячась в садах, с опаской издали наблюдали за немцами, которые шли открыто без всякой для себя опаски. В тот день улицы города были абсолютно пустыми, но в центре немцев встретили с хлебом-солью.
Советских бойцов, плененных в районе Подвысокого, под конвоем привели и загнали в глиняный карьер, который находился менее чем в километре от нашего дома. В первое время охра на этого лагеря была очень слабой, а немцы имели приказ отпускать военнопленных из числа украинцев с тем, чтобы не заниматься их кормежкой. Эту заботу об оставшихся в яме пленных взяли на себя местные жители. Ежедневно десятки женщин, в том числе и моя мама, варили в огромных чанах картофель, свеклу и ведрами относили их в лагерь.
Караульные из числа немцев и неизвестно откуда появившихся украинских полицаев быстро поняли свою выгоду от такого положения и начали брать за отпуск пленных взятки - домашнюю птицу, сало, самогон. Помню, за какого-то советского раненого офицера мой отец отдал последнюю ценность - старинные карманные часы.
Понятно, что так долго продолжаться не могло. Освобожденного из плена нужно было переодеть и как-то разместить хотя бы на время. Запасы одежды и продуктов у нас скоро кончились. К тому же немцы к осени из-за возросшего сопротивления советских войск ужесточили режим содержания военнопленных…»
Возвратившийся после войны из плена в село Кротово Аромашевского района Тюменской области А.Ф. Шестаков рассказал: «. После пленения немцы угнали нас в Умань, где поместили в ямы за городом. Ямы не были огорожены проволокой, но охранялись немецкими часовыми. Недалеко от ямы находилась птицеферма, в которую нас в октябре 1941 года стали перегонять. В одном из курятников я не обнаружил охраны, подлез под ограждение и уполз. Дошел до дер. Синица, где проживал в хате у Гончаровых до весны 1942 года. Однажды в хату зашли человек шесть местных полицаев, забрали меня, увезли в Умань и поместили в тот же лагерь, предварительно сильно избив. В начале 1943 года выживших в Уманском лагере пленных перевели в шталаг N 318.»
Среди первых пленных, заполнивших Уманскую яму, оказался командир хозяйственного взвода лейтенант В.М. Мищенко: «... Сверху я хорошо видел эту яму еще пустой. Ни крова, ни пищи, ни воды. Солнце нещадно палит. В западном углу полуподвального карьера находилась лужа буро-зеленой с мазутом воды. Мы кинулись к ней, черпали эту жижу пилотками, ржавыми консервными банками, просто ладонями и жадно пили. Еще запомнились мне две лошади, привязанные к столбам. Через пять минут от этих лошадей ничего не осталось.»
Немцы кормили военнопленных очень скудно: раз в день к яме приезжало несколько полевых кухонь. Раздача жидкой похлебки превращалась в драку - всякие законы и мораль не действовали, каждый выживал, как мог.
Появление местных сердобольных женщин с ведрами вареной картошки, свеклы и других овощей всякий раз вызывало волнения среди военнопленных: каждый хотел получить лишний кусок. Это тревожило охранников, поэтому комендант лагеря приказал соорудить длинный наклонный желоб, в который сливалось варево со всех ведер, и к которому люди, терявшие уже человеческий облик, в определенное время допускались по очереди под угрозой расстрела.
Численность советских военнопленных в первые месяцы войны значительно превысила расчеты германского руководства. Место разгрома 6-й и 12-й армий в Подвысоком, груды подбитой и сожженной советской бронетехники, орудий, грузовиков, пленные советские генералы - все это было свидетельством военного триумфа противника.
28 августа в расположение штаба группы армий «Юг» у села Легезино вблизи Умани прилетел Гитлер вместе с итальянским диктатором Муссолини. Они приняли парад немецких частей и итальянского корпуса. Другие подробности этого пребывания фюрера и дуче в Умани неизвестны. Автор книги «Победный парад Гитлера» В.А. Рунов считает, что Гитлер и Муссолини даже посетили Уманскую яму, где им представили некоторых пленных. Якобы после этого Гитлер приказал отпустить из плена жителей уже оккупированных территорий Украины и Белоруссии. Тогда некоторые попавшие в Уманскую яму и другие транзитные лагеря военнопленные - тюменцы назвались украинцами или белорусами и были отпущены на свободу. Другие десятки тысяч советских бойцов и командиров, взятых в плен в Подвысоком и Зеленой браме, остались в Уманской яме, где их ждали муки, голод, жажда, унижение и смерть.
Досадно, что действительные размеры потерь Красной армии в сражении под Уманью до сих пор не установлены.
Остались неизвестными имена многих воинов, погибших в тех боях и сгинувших во вражеской неволе. Не опубликованы пока показания возвратившихся из плена Музыченко и Понеделина, других командиров корпусов, дивизий и полков. Поэтому особую ценность для объективного исследования причин, обстоятельств и последствий Уманского побоища имеют свидетельства рядовых участников тех событий, опубликованных в книгах «Запрещенные солдаты».
* И.Н. Музыченко после пленения под Уманью содержался в лагерях для военнопленных в гг. Владимир-Волынский, Хаммельбург, Гольштейн, Мосбург. Освобожден американскими войсками 29 апреля 1945 г., направлен в советскую миссию по делам репарации в Париж. С мая по декабрь 1945-го проходил проверку НКВД в Москве, после чего восстановлен в воинском звании генерал-лейтенанта. После окончания курсов при военной академии состоял в распоряжении Главного управления кадров наркомата обороны. С октября 1947 г. в отставке. Награжден орденом Ленина и 4 орденами Красного Знамени. Умер в 1970 г. в Москве.
** М.А. Меандров, попав в плен, оказался в штапаге N 329 под Винницей, а затем этапирован в штапаг N 325 в Замостье. В июле 1942 г. в офлаге XIII-D в Хаммельбурге вступил в созданные немцами антисоветские организации, входил в руководство РОА, в мае 1945 г. оказался в американской зоне оккупации. В феврале 1946 г. передан американцами представителям ГУКР «СМЕРШ». В ночь на 1 августа 1946 г. повешен во дворе Бутырской тюрьмы вместе с Власовым и другими старшими офицерами власовской армии. Интересно, что ордена Красной Звезды Меандрова лишили только в мае 1990 г. (!).