 |
Анджей Велёвейский
Я ВИДЕЛ, КАК ДО ЭТОГО ДОШЛО
"Новая Польша", № 1 (126), 2011, стр. 53-57.
«Ничто заранее не вписано в действительность интегрально... Человек может изменить обстоятельства, которые он застал», — писал много лет назад польский историк Витольд Куля. События, потрясшие коммунистическую систему в 80 е годы, вовсе не были обязательными. Они могли не случиться. Рейгану не было предначертано завершить «холодную войну», да и в 1980 г. дело могло не дойти до Гданьского соглашения.
Рейган мог поступить благоразумно и в соответствии с рекомендациями своих советников согласиться на какой-нибудь компромисс с Горбачевым вместо того, чтобы в 1986 г. эмоционально сорвать переговоры в Рейкьявике. Этот разрыв в сочетании с американским шантажом «звездными войнами» обнажил слабость Советского Союза, оказавшегося не в состоянии выдержать гонку вооружений, и тем самым «холодная война» подошла к концу, а СССР перестал быть для американцев равноценным противником. В результате дошло до разрядки напряженности и до открытия стран советской империи к остальному миру.
Аналогично, в 1980 г. отнюдь не обязательно должна была возникнуть брешь в коммунистической системе, когда руководство польской компартии согласилось на договоренность с бастующими рабочими и на создание независимого профсоюза, численность которого за несколько месяцев перевалила за 9 млн. членов. Вовсе не наверняка должно было дойти до этого соглашения и до возникновения «Солидарности», а ленинизм в Польше, равно как и в соседних странах, мог упорно держаться и гнить еще много лет.
Среди нескольких существенных причин интенсивности общественного протеста и ставшего его следствием Гданьского соглашения нужно принять во внимание растущие запросы и чаяния молодых рабочих при одновременном кризисе коммунистической экономики и ее зависимости от сотрудничества с Западом. Сила протеста опиралась на польские демократические и национально-освободительные традиции, глушившиеся, однако, и подавлявшиеся ленинской системой. Их поддерживала католическая Церковь, которой удалось защитить определенную независимость от партии. Избрание в 1978 г. Папой Римским поляка не имело немедленных последствий, хотя советские товарищи горько попрекали польское партийное руководство, что «самый глупый царский губернатор не допустил бы такого умного ксендза, как Кароль Войтыла, стать епископом». Это стало, однако, национальным потрясением: впервые со времен восстановления независимости в 1918-1920 гг. поляки ощутили себя победителями, набрались чувства собственной ценности и благодаря этому — смелости. Для ленинской системы, основанной на запугивании, это было опасно. Паломничество Иоанна Павла II в Польшу в 1979 г. укрепило возникшее чувство, так как Папу демонстративно приветствовали манифестациями сотни тысяч людей.
Однако всё это не нашло бы отражения в общественной активности, если бы не поразительные результаты сотрудничества активных интеллигентских кругов с рабочими. До 70 х годов ничего подобного в Польше не было, да и в других странах советского блока такое явление не наблюдалось в сколько-нибудь широких масштабах. Вторая Мировая война в большой ступени уничтожила польскую интеллигенцию руками как немцев, так и НКВД. А прикончила ее гражданская война 1945-1948 гг. и переход власти к коммунистам, которые изгоняли недобитые остатки интеллигенции из администрации, экономики и образования. Заново создаваемый слой интеллигенции в значительной степени совпадал с номенклатурой. Лишь медленно и постепенно, после новых общественных протестов в 1956, 1968 и 1970 гг., наряду с опытом рабочих формировались новые традиции и новые круги интеллигенции — движение дискуссионных клубов 1956-1962 гг., левые «командосы» 1965-1968 гг., а также католические клубы и некоторые приходы.
70-е годы — это усиленная «гонка созревания классового сознания» рабочих, с одной стороны, и партийной номенклатуры — с другой (определение партийного журналиста Кшиштофа Волицкого). С 1970 г. первый секретарь компартии Эдвард Герек старался поднять жизненный уровень населения. Для этого он брал кредиты на Западе. Доходы выросли за десятилетие в среднем на 60%, но у номенклатуры и некоторых лучше оплачиваемых групп трудящихся они увеличились на 100-150%, тогда как у остальных — только на 20-40%, что привело к сильному натиску на зарплаты и различные общественные привилегии. В течение всего этого десятилетия было в связи с этим зафиксировано около тысячи стачек и других акций протеста, часто довольно эффективных, хотя общественное мнение, как правило, о них не знало. Кровавый опыт рабочих волнений в Познани в 1956 г., на Балтийском побережье в 1970 м, а также в Радоме и Урсусе в 1976 м, но особенно последовавшие за ними суровые репрессии и судебные приговоры сформировали сознание необходимости «осторожного протеста». Этому опыту отвечал известный призыв Яцека Куроня: «Не жгите [партийные] комитеты, создавайте свои!»
Куронь был известен опубликованным в 1964 г. совместно с Каролем Модзелевским «Открытым письмом к членам партии», где они требовали радикальных изменений общественного строя, так чтобы ограничить партийную бюрократию и ввести рабочее народовластие. Идейно-политическая программа этого письма была антизападной и утопической. Его значение состояло, однако, не столько в критиковавшейся многими программной ценности — как пишет историк Анджей Фришке, самым важным стал тот факт, что два человека отважились безжалостно описать природу системы, призвать к бунту и сделать это под своими именами.
Письмо породило широкое эхо в стране и за рубежом. Обоих авторов приговорили к тюремному заключению, но и после отбытия наказания Куронь продолжил общественную деятельность. Его снова посадили в тюрьму, а после суровых репрессий в связи с рабочими протестами в Радоме он вместе с другими основал в сентябре 1976 г. Комитет защиты рабочих (по польскому сокращению — КОР). Эти протесты были вызваны значительным повышением цен на продукты, вслед за которым дело дошло до уличных беспорядков. Ведущими деятелями КОРа наряду с Куронем были: Ян Юзеф Липский, известный организацией протестов против цензуры; проф. Эдвард Липинский, выдающийся экономист, бывший председатель Польского экономического общества; адвокат Анеля Стейнсберг и известный католический духовный пастырь, свящ. Ян Зея. Позднее к Комитету присоединились Адам Михник и Лешек Колаковский. В идеологическом плане КОР был скорее лево-либеральным. КОРу помогали многочисленные юристы и студенты, особенно из числа бывших «командосов», а также из католических кругов. Они занимались организацией сбора денег, собрали сведения примерно о тысяче репрессированных, помогали 600 семьям, предоставляли юридическую помощь всем обвиняемым, оповещали западные радиостанции и общественное мнение о судебных процессах. Такие акции осторожно поддерживала Церковь, и удалось достигнуть значительных успехов, в том числе амнистии.
Вскоре после этого возникло более традиционное национально-освободительное Движение защиты прав человека и гражданина (по польскому сокращению — РОПЧиО), которое возглавляли Анджей Чума, Лешек Мочульский и Войцех Зембинский. Оба комитета запустили издание независимых журналов: КОР — «Глос» («Голос»), «Пульс», «Република» («Республика), «Плацувка» («Пост»), РОПЧиО — «Опинья» («Мнение») и «Господаж» («Хозяин», для деревни) В 1977 г. начал выходить «Роботник» («Рабочий») — журнал, продолжавший традиции изданий Польской социалистической партии (ППС) 80 летней давности. Он начал с тиража в 3000 экз., чтобы в 1980 г. достичь 60 тысяч. Его редакцию возглавляла Хелена Лучиво. Журналу предстояло сыграть большую роль в пробуждении общественного сознания как в рабочих, так и интеллигентских кругах.
Органы ГБ непрестанно вели слежку за людьми из КОРа и РОПЧиО, не давали им покоя, подвергали повторяющимся арестам на 48 часов и конфисковали неподцензурные публикации. Они также назначали штрафы, но судебных процессов в общем-то не было: власти не хотели иметь политзаключенных, чтобы не портить свое сотрудничество с Западом.
В 1978 г. возникли первые комитеты Свободных профсоюзов (СПС). На Балтийском побережье их создали Кшиштоф Вышковский, Анджей Гвязда, Анна Валентинович и Лех Валенса; в Силезии, в Катовице, — Казимеж Свитонь. Они поддерживали постоянный контакт с КОРом. Обе группы были немногочисленны, но благодаря неподцензурной прессе на крупных предприятиях знали об их существовании. Кроме того, проводились встречи и собрания, например, в годовщины рабочих протестов и в традиционные национальные праздники.
Важной инициативой двух журналистов: Стефана Братковского и Богдана Готовского, — в которой принимал участие и я, было создание в 1978 г. группы «Опыт и будущее» (польское сокращение — ДиП), куда на первых порах входили десять человек из кругов партийной, независимой и католической интеллигенции. Подхватив клубную традицию 1956-1962 гг., они предлагали развернуть большую дискуссию о реформировании страны. ДиП составил в 1978-1982 гг. четыре доклада о состоянии государства. Группа действовала нелегально, но открыто. Доклады опирались на анкеты-опросы, распространявшиеся поначалу среди ста, а позднее — среди полутораста интеллигентов, включая экспертов. Значительное их большинство присылало ответы на опросные листы, и на основании таких высказываний разрабатывались итоговые доклады. Их немедленно передавали руководству партии и правительства, а также различным авторитетным общественным фигурам, в первую очередь — Папе Римскому и кардиналу-примасу. Кроме того, доклады печатались и распространялись неподцензурно. Первая работа (1979) называлась «Доклад о состоянии Речи Посполитой и о путях, ведущих к ее улучшению». Документ продолжал традиции знаменитого трактата А.Ф.Моджевского «De Republica Emendanda» («Об исправлении Речи Посполитой», XVI век).
В 1980 г. экономическое положение ухудшилось. ВВП падал уже на протяжении двух лет. Росла и внешняя задолженность. В результате поднимались цены, и это усугубляло общественное недовольство. Прошло несколько крупных забастовок в Лодзи, Люблине и Варшаве, кончавшихся определенными уступками властей. В Люблине выдвигались требования о реформе профсоюзов. В Гданьске, невзирая на оживленную активность СПС и различных оппозиционных групп, забастовочной атмосферы не наблюдалось. Местная общественность уже десять лет была довольно-таки сильно запугана репрессиями после кровавого подавления забастовки и рабочих демонстраций в 1970 г. (тогда погибло не меньше нескольких десятков человек, было много раненых, несколько тысяч арестованных, осужденных или уволенных с работы). Живой оставалась и память про милицейские «тропинки здоровья», где рабочих прогоняли сквозь строй. О репрессиях распорядилось тогда политбюро, которое решило «наказать рабочих». Устраненный в тот момент из политбюро первый секретарь Владислав Гомулка говорил: «Некогда Польшу погубила дворянская анархия, а теперь ее губит анархия рабочая».
В итоге, однако, плодом памяти о репрессиях 1970-1971 гг. стала особенно массовая реакция рабочих на забастовку на крупной Гданьской судоверфи им Ленина, вспыхнувшую 14 августа 1980 года. В течение нескольких дней к ней присоединилось свыше 400 предприятий со всего региона. Таким образом, это была всеобщая забастовка — вещь небывалая в ленинской системе. Полагаю, она стала еще и стихийным отражением памяти о терроре. Потому-то рабочие столь живо подхватили лозунг о свободных профсоюзах — как тогда говорилось: «Нельзя допустить, чтобы с нами сделали то, что было сделано десять лет назад». Непосредственной причиной забастовки стало увольнение с работы Анны Валентинович, 50 летней крановщицы родом с Волыни, проработавшей на верфи 30 лет и пользовавшейся авторитетом в коллективе. Она была одним из основателей СПС. Люди потребовали восстановить ее на работе; кроме того были выдвинуты требования о повышении зарплаты, а также о возведении памятника судостроителям, убитым в 1970 году. Забастовку организовал Богдан Борусевич, историк, выпускник Люблинского католического университета, активно вовлеченный в деятельность СПС и КОРа. Ему помогли и студенты из умеренно правого Движения молодой Польши, которое основал Александр Халь. Они подготовили листовки и транспаранты. Назавтра их тайком пронесли на верфь трое 20 летних рабочих: Ежи Боровчак, Богдан Фельский и Людвик Прондзынский. Они были беспартийными, но из партийных семей. С помощью друзей молодые люди громкими криками созвали около 200 рабочих, которые собрались на главной площади. Постепенно, в течение двух часов, к ним присоединились другие отделы и службы.
В 10 часов на высокий подъемный кран поднялся директор судоверфи Клеменс Гнех, но с другой стороны туда взобрался Лех Валенса, который только что перепрыгнул через ограду, — а коллеги из СПС назначили его руководителем забастовки. Это был 37 летний электрик, десять лет назад состоявший членом забастовочного комитета и давно уволенный с верфи, но известный ее рабочим. Валенса — несомненно, харизматический лидер — не дал директору говорить, объявил забастовку с занятием помещений, организовал выборы забастовочного комитета и стал его лидером. В субботу 16 августа власти согласились удовлетворить требования бастующих (восстановить на работе Валентинович, разрешить установку памятника), и через громкоговорители было объявлено о конце забастовки. Рабочие начали покидать верфь. И тогда произошло историческое событие. Несколько женщин: Анна Валентинович, Генрика Кшивонос, вагоновожатая, которая накануне начала забастовку городского транспорта, медсестра Алина Пеньковская — вместе с подругами стали кричать, что это измена, что другие предприятия присоединились к верфи, но их требования не удовлетворены. Валенса после минутного колебания согласился с ними, и вместе с инженером Гвяздой и партийным бригадиром с завода «Дальмор» в Гдыне Богданом Лисом они решили продолжать забастовку. Хотя большинство рабочих уже успело покинуть верфь, до конца этого дня и в течение всего воскресенья на верфь прибывали делегаты от ста с лишним предприятий. В итоге был образован Межзаводской забастовочный комитет (МЗК), а также президиум МЗК из 16 человек с Валенсой в качестве председателя, а Гвяздой и Лисом — его заместителей. Тогда же разработали знаменитое 21 требование, первое из которых касалось создания независимых профсоюзов. Следующие пункты говорили об освобождении политзаключенных, свободном доступе к СМИ, об экономической реформе, уравнении доступа к социальным услугам, а также о различных бытовых проблемах. В понедельник утром возвращавшийся на работу 15 тысячный трудовой коллектив присоединился к забастовке.
Власти немедленно приступили к переговорам с коллективами ряда крупных заводов, которые координировал вице-премьер Пыка, и многие из делегатов в МЗК пошли на эти переговоры. Однако через несколько дней все они вернулись на верфь. Ни одно сколько-нибудь крупное предприятие не нарушило рабочей солидарности.
Забастовка на Гданьской судоверфи была хорошо организована. Команда Борусевича действовала четко и эффективно. Всё общество оказывало ей помощь, собирая денежные средства и доставляя питание для 15 с лишним тысяч человек. Соблюдался порядок, была исключена продажа спиртного. Представителем МЗК по связям с прессой стал известный кашубский писатель Лех Бондковский. Тиражом в 3000 экз. печатался информационный бюллетень «Солидарность». Были опубликованы и несколько сотен экземпляров второго доклада ДиП «Как выйти из этого?». Особое значение имело образование группы советников-экспертов. Редактор католического журнала «Вензь» («Узы», «Связь») Тадеуш Мазовецкий и историк Бронислав Геремек, минуя милицейские барьеры (дороги к Гданьску были заблокированы, а телефонная связь прервана), добрались на верфь, привезя письмо с поддержкой от 64 видных представителей варшавской интеллигенции. Лех Валенса сразу же предложил им создать группу экспертов. В ней оказался и я. Вместе с несколькими коллегами меня вызвали из Варшавы, и мы немедленно отправились в аэропорт, где нас вначале задержали, но через час разрешили вылететь в Гданьск. Группа наша насчитывала десять человек — юристов, экономистов, историков и социологов (в том числе четыре члена ДиП). Возглавлял ее Мазовецкий. Мы пригодились, так как 22 августа начались серьезные переговоры МЗК, состоявшего поровну из рабочих и технической интеллигенции, с вице-премьером Ягельским. Потому-то нам в качестве акта доброй воли позволили лететь в Гданьск. Переговоры продолжались десять дней с перерывами на консультации с политбюро и ЦК. На верфь, невзирая на блокаду, прибывали делегаты от предприятий всей страны. Было также много журналистов и тайных агентов-топтунов.
МЗК возникали и в других городах: Щецине, Эльблонге и Вроцлаве, — а также в Верхней Силезии. 27-28 августа было уже ясно, что могут остановиться 80 угольных шахт. Страна находилась на грани катастрофы. Секретарь ЦК ПОРП Каня, ответственный за силовые ведомства, сказал тогда: «Лучше сделать шаг вправо, чем в пропасть», — хотя это отнюдь не означало, что он в длительной перспективе соглашался на профсоюзы, не зависящие от партии. Забастовочное движение охватило около 750 тыс. человек (не считая шахт), но более или менее серьезных инцидентов не возникало, господствовал порядок и спокойствие. Все хорошо помнили о кровавой цене предыдущих протестов. Важной была позиция Церкви. Примас Вышинский через телевидение призвал к спокойствию и к окончанию забастовок, что очень рассердило рабочих, но это обращение предназначалось главным образом властям и Москве, так как в опубликованном на следующий день коммюнике польского епископата выражалась энергичная поддержка независимых профсоюзов.
Политбюро не располагало никаким лучшим выходом, ибо грозившая в любой момент всепольская забастовка означала советскую интервенцию и падение правящей в Польше группировки. Уже с 18 августа (когда весь коллектив судоверфи снова забастовал) вооруженное вмешательство стало невозможным. Министр обороны генерал Ярузельский отказался захватывать верфь, хотя были партийные деятели, которые этого добивались. 16-17 августа, когда на верфи присутствовало всего лишь несколько сот рабочих, кое-какие шансы подавить протест гданьских судостроителей были у Станислава Кани, но он этого не сделал, так как команда Герека приняла для себя принцип, что, пока такое возможно, нельзя прибегать к насилию, ибо оно означает кровь и политический конец всей этой команды. Должен также добавить, что первый секретарь Гданьского воеводского комитета ПОРП Тадеуш Фишбах и гданьский воевода Колодзейский несомненно симпатизировали забастовщикам. На верфи передавали из уст в уста, что во время радиотелефонного совещания Герека с воеводскими партийными секретарями Фишбах вроде бы заявил: «Если вы примените насилие, я перехожу на верфь!» Будь на месте этих двоих твердолобые ортодоксы, представители партийного «бетона», история могла бы пойти иначе.
1 сентября все газеты напечатали текст Гданьского соглашения с содержащимся в нем наиболее важным положением о создании независимых профсоюзов. Были также подписаны соглашения в Щецине и Верхней Силезии. Для народа это означало мощное потрясение. Естественно, власти учли лишь часть требований трудящихся, но и это было ценным. Политзаключенных освободили, отдельные из них вскоре стали экспертами нового профсоюза. Мы, эксперты, тоже заплатили определенную цену. Ослабили жесткость некоторых справедливых рабочих требований. Убедили МЗК, что надо согласиться на декларацию о признании руководящей роли партии в государстве и не выдвигать политических требований. Особенно трудным оказалось убедить молодых рабочих, что пока еще нельзя отменить цензуру. По сей день нас упрекают во всём этом. Несправедливо. Ибо успех был огромным. Это отметил тогдашний президент Франции Миттеран, сказавший, что «Солидарность» — главное событие в Европе со времен Ялты. Брешь в тоталитарной системе.
Новый профсоюз просуществовал лишь 15 месяцев. По распоряжению КПСС его распустили при введении военного положения. Он, однако, сохранился в подполье и в 1989 г. заключил новое соглашение с генералами, которые ввели военное положение, а в конечном итоге сверг коммунистическую систему. В массовом масштабе «Солидарность» была великим союзом молодых рабочих и молодой технической интеллигенции, но одновременно — великим движением за свободу и независимость, провозглашающим борьбу без насилия, а также без неприязни к соседям и национальным меньшинствам. Поначалу Советский Союз рассматривали реалистически — в качестве кары Господней, являющейся следствием международной ситуации, — но без ненависти. После падения советской империи мы сразу же старались выстраивать наши отношения с соседями: русскими, украинцами и немцами — как дружественные. Лех Валенса, будущий президент, Мазовецкий, будущий премьер-министр, и Геремек, будущий министр иностранных дел, были хорошими выразителями этой ориентации. А в Европе «Солидарность» положила начало новой революционной традиции, которая шла наперекор существовавшей до сих пор — от Кромвеля через Робеспьера к Ленину и Сталину — традиции кровавого насилия. Мы показали, что можно провести глубокие общественные перемены без насилия, путем переговоров и соглашений. Однако для этого требовалось взаимное понимание и солидарность между лидерами интеллигентских кругов и народными лидерами.
Анджей Велёвейский — бывший руководитель Центра общественно-профессиональных работ независимого самоуправляющегося профсоюза «Солидарность», бывший депутат Сейма, сенатор, депутат Европарламента.