В АЛЕКСАНДРОВСКОМ СЕЛЕНЬЕ

В Александровском селенье
В девятнадцатом году,
Чехословацкие солдаты
Всю разрушили тюрьму.

Беззащитных заключенных
Избивали, как могли.
Пол из цемента и стены –
Все забрызганы в крови.

«Братцы, милые, не бойтесь!»
Заключенный умолял.
И растерзанный гранатой
В тяжких муках умирал.

Если вспомните случайно
О замученных в тюрьме,
Невольно сердце содрогнется
И заплачешь в тишине.

Записана К. А. Дмитриевым со слов А. Г. Шубиной, Иркутск, 1935. В других вариантах 3-я строка поется «белогвардейские солдаты» // Газета «Восточно-Сибирский комсомолец», 1935, 30 окт., № 198. Приводится по изд.: Элиасов Л. Е. Народная революционная поэзия Восточной Сибири эпохи гражданской войны. Улан-Удэ, 1957, стр. 122.


Одна из двух песен об Александровском централе, созданных в годы Гражданской войны. В то время Александровский централ, старая царская каторжная тюрьма, был колчаковским концлагерем. Вторая песня – «В воскресенье мать-старушка». Обе созданы на мотив песни «Далеко в стране Иркутской», сложенной в 1880-е годы каторжанами Александровского централа.

Песня полностью основана на реальных фактах. В сентябре 1919 года в Александровском централе было поднято восстание, несколько сотен заключенных вырвалось и разошлось небольшими группами по партизанским отрядам. В декабре 1919 года было организовано другое восстание, но восставшие натолкнулись на солдат местного гарнизона, окруживших тюрьму. По повстанцам открыли огонь из пулеметов, многие были убиты, около сотни заключенных вырвалось. На помощь в усмирении оставшихся в живых заключенных пришел чехословацкий отряд и отряд егерей с трехдюймовым орудием.

Ниже приведен фрагмент книги Ф. Кудрявцева «Александровский централ», Иркутск, 1936, стр. 85-86, перепечатанный в кн.: Элиасов Л. Е. Народная революционная поэзия Восточной Сибири эпохи гражданской
войны. Улан-Удэ, 1957, стр. 121-122:

«Утром 10 декабря вся тюрьма была окружена солдатами. На горке у тюремного кладбища установили орудие и начали обстрел тюрьмы. В камеры то верхнего, то нижнего этажа падали снаряды. Они разрывались там, производя разрушения и убивая заключенных. Несчастные узники в ужасе забивались под нары, друг на друга.

Артиллерийский обстрел закончился, и начался штурм тюрьмы, в которой находились только больные и безоружные. Наступила кошмарная кровавая бойня.

Озверевшие белогвардейцы, потерявшие человеческий облик, ворвались в тюрьму. Все пути для побега заключенных были отрезаны. Солдаты александровского гарнизона вошли в централ по главному входу, во второй корпус ворвались егери, чехословацкий отряд окружил тюрьму цепью. Открывали двери камер и в них бросали гранаты. Одновременно заключенных, лежавших на нарах и под нарами, обстреливали из пулеметов, белогвардейские начальники командовали пулеметчикам: «Строчи выше! Строчи ниже! Пять патронов в правый угол, пять в левый!» И бросали гранаты в обезумевших от ужаса, забившихся под нары, безоружных арестантов…

Оставшихся в живых пристреливали, закалывали штыками, убивали прикладами…, уцелевших от кровавой расправы загнали в камеры и держали там несколько дней до передачи тюрьмы из ведения военных властей в ведение гражданской администрации. Не давали воды, а вместо обеда приносили испортившийся суп.

Больные и раненые заключенные, мучимые жаждой, пили отскребы снега со стен и стекол, многие же пили мочу из парашей. Переполненные параши не выносились, нечистоты из них лились через край на пол, где лежали все вместе – здоровые, больные тифом, раненые и умершие как от ран, так и от тифа. При отсутствии стекол, выбитых при обстрелах, в камерах было так холодно, что заключенные обмораживали себе руки и ноги. Раненым было запрещено оказывать помощь и делать перевязки».