ГОРИТ СВЕЧА ДРОЖАЩИМ СВЕТОМ
(блатная версия)

Горит свеча дрожащим светом,
Урканы спят спокойным сном,
Майдан несется полным ходом,
Стучат колеса под уклон…

Один уркан был всех моложе,
Склонил он голову на грудь:
С тоски по матери родимой
Не может, бедный, он уснуть.

«Эх ты, мать моя родная,
Зачем на свет ты родила?
Судьбой несчастной наградила,
Костюм уркана мне дала?

Костюм уркана презирают,
Нигде прохода не дают,
Урканом тюрьмы наполняют,
Под суд военный отдают».

А мог бы он прожить вольнее
И одолеть судьбы укор –
Он мог бы стать куда умнее
И сгладить делом свой позор.

Неизвестный источник



Блатной вариант старой дореволюционной песни. Скорее всего, на тот же мотив, что и "Коногон". Известны ее солдатские, казачьи, матросские и т. д. варианты (см. "Горит свеча, в вагоне тихо" - солдатские, "Горит свеча дрожащим светом" - матросские, "Огонь горит, в вагоне тихо" - казачьи). См. также старую арестантскую "Вот скоро, скоро поезд тронет". Есть похожая песенка о потерянной любви (солдатская) - "Тихонько поезд громыхает". Еще одна возможная параллель - старая арестантская "Горит заря до полуночи".



ГОРИТ СВЕЧА ПЕЧАЛЬНЫМ СВЕТОМ
(Из книги Фимы Жиганца "Блатная лирика", Ростов-на-Дону, "Феникс", 2001)

Старая песня ростовских уркаганов, родилась в 20-е годы, была чрезвычайно популярна в уголовном мире вплоть до середины 50-х. Текст её приводит, в частности, ростовский писатель Владимир Фоменко в своих мемуарах «Записки о камере», действие которых относится к 1937 году.

Для уркаганской песни первоосновой послужила, скорее всего, старая песня о моряке, осуждённом военным судом:

Горит свеча дрожащим светом,
Матросы все спокойно спят.
Корабль несётся полным ходом,
Машины тихо в нем стучат.

Один матрос, он всех моложе,
Склонивши голову на грудь,
В тоске по родине далёкой
Не может, бедный, он уснуть.

Ах, мама, мать моя родная,
Зачем на свет ты родила?
Судьбой несчастной наградила —
Костюм матроса мне дала.

Костюм матроса презирают
И мне прохода не дают,
Лишь нами тюрьмы заполняют,
Под суд военный отдают!

Тельняшка грудь мою сдавила,
Шинель на плечи налегла,
А бескозырка с чёрной лентой
Мою свободу отняла.

Играй, играй, моя гитара,
Звени, последняя струна,
Одна молоденька любила —
И та забыла моряка.


Как известно, субкультура моряков тесно связана с уголовной субкультурой, что со всей очевидностью подтверждает и эта песня.

На этот же сюжет существовала и известная казачья песня времён первой мировой войны:

Огонь горит, в вагоне тихо,
Там казаки спокойно спят.
А скорый поезд мчится лихо,
Колёса бешено стучат.

Один казак, он всех моложе... и т. д.


Далее казак, как и позже уркан, жалуется своей матери на судьбу, только пеняет, что она ему «шинель солдатскую вручила» (в другом варианте — «шинелку серую вручила»). Почему же казак-то жалуется? Дело в том, что для казака забривание в солдаты должно было восприниматься как позор. Казаки считались вольным служилым сословием и воевали только в казачьих частях. Причём каждый со своим личным оружием и конём. Стать же солдатом — это всё равно что быть осуждённым на каторгу, позор для «степного рыцаря».

Не буду утверждать, какая из песен — морская или казачья - может претендовать на первенство. Очевидно лишь одно: уркаганская песня является переделкой одной из них.

***
Горит свеча печальным светом,
Урканы спят тревожным сном,
Майдан (1) несётся полным ходом,
Стучит машина под полом.

Один уркан, он всех моложе,
Не может, бедный, он уснуть.
Печаль его за сердце гложет,
Печаль ему снедает грудь.

Ах, мама, мама, мать родная,
Зачем меня ты родила,
Костюм уркана подарила,
Судьбу уркана мне дала?

Судьбу уркана все презирают,
Урканам жизни не дают,
Ах, нами тюрьмы заполняют,
В Чека свинцовой пулей бьют.

Играй и пой, моя гитара,
Звени, печальная струна,
Меня любила одна шмара –
И та забыла уркана.

Горит свеча печальным светом… и т. д.

(1) Майдан – здесь: поезд.

Жиганец Ф. Блатная лирика. Сборник. Ростов-на-Дону: «Феникс», 2001, с. 76-78.