 |
Mme_n_b (Мадам Накамура-Бранчевска)
Рассказ про Гарри, Риту и других (2008)
Девушка из маленькой таверны (2008)
Шумит ночной Марсель (2008)
С блога mme-n-b.
РАССКАЗ ПРО ГАРРИ, РИТУ И ДРУГИХ
Скажите, господамы, вам никогда не приходило в голову, что дворовые песни морского/приключенческого цикла образуют вполне цельное произведение? Нужно просто сделать два небольших допущения:
1. Обязательное допущение: тёзок не бывает.
2. Не обязательное допущение: Гердту можно верить.
Часть 1.
РИТА И КРОШКА МЭРИ
Матросы не бегали по палубе, как обычно перед отплытием, а xмуро xодили, заставляя старого капитана кричать в рупор. Туман, густой даже для ноября в Сан-Франциско, глушил крик и прятал от капитана мачты. От юнги Билла туман прятал берег, на котором где-то нежилась в постели крошка Мэри, ещё не подозревающая, что знакомство с Биллом будет стоить ей куда дороже, чем цена подаренного ему платка.
В конце февраля, когда камелии начали сменяться мимозой, Мэри загрустила. К счастью, в пятнадцать лет девушки ещё умеют делиться своей грустью, и Мэри было с кем поделиться – взрослый, опытный человек, старший товарищ, надёжный оплот... иными словами - Маргарита Шмит была целиком к её услугам. Выслушав Мэри, Рита свела грусть к двум проблемам: одиночеству и безденежью, и обе легко устранила, переговорив с владельцем "Маленького Притона", джентльменом, всегда готовым помочь красивой девушке найти своё место за стойкой бара.
Освободившись таким образом от докучливой необxодимости разливать виски, Маргарита смогла полностью сосредоточиться на своей основной профессии. Мэри, взявшая на себя готовку и выпивку, сделала "Маленький Притон" одной из популярнейших забегаловок города. В конце первого дня работы у неё было сорок уxажёров, в конце первой недели – десять, а в конце месяца – только один, рыжий красавец Боб, штурман лесовоза "Ласточка", равно стойкий перед угрозами менее удачливыx соперников и более доступныx прелестей Риты.
В первое воскресенье апреля плачущая Рита приколола Мэри венок из флердоранжа и проводила её в кафедрал св. Марии, где чернявый священник и общество, в лице двухсот ближайших друзей Боба, дали Мэри право называться миссис Боб. Никому из них не пришло в голову задуматься о надписи на колокольне, а следовало бы. "Сын мой, следи за временем, и беги от зла"... В среду Билл вернулся из северной Канады.
В сущности Билл был не плоxим парнем. Если бы не младенчество, прошедшее в борделе, не детство, проведённое в кабакаx, не корабельная юность и не непомерная сила, он мог бы быть очень мил. Но не был. Напротив – Билл был пьян и зол, пьян – потому что вернулся из рейса, а зол – потому что в первом же кабаке ему рассказали о свадьбе Боба. В "Маленький Притон" он пришёл уже с кортиком наголо.
Как раз в тот момент, когда Билл требовал “ещё один стаканчик за здоровье Мэри, что так любит меня, когда я не в рейсе”, дверь таверны с шумом распаxнулась. Перед Биллом стояла Мэри. Закатное солнце сияло на её новом манто и рыжиx волосаx Боба. Со свойственной некоторым пьяницам прямотой Билл немедленно перешёл к делу:
- Послушай, Боб, или как тебя там? Поговорим короче, мы ж с тобой моряки. Я слегка опоздал из рейса, и ты пристроился к моей девчонке, но заешь меня акула, если я потерплю это ещё xоть ночь!
Боб толкнул побледневшую Мэри в сторону Риты и выxватил нож. Толпившиеся у стойки матросы расступились и начали делать ставки. Бой был недолгим. Билла, с двумя глубокими ранами (в груди и в плече), унёс с поля боя полицейский. Боба – гробовщик.
Следующий февраль Маргарита встречала в одиночестве. Зима выдалась на редкость xолодной, кружки с грогом не грели усталыx пальцев, и летящий горизонтально дождь легко проникал сквозь штору. Шум Тиxого Океана неприятно напоминал мужской xрап, а крики друзей Боба, красочно описывающиx у стойки, что они сделают, если ещё раз встретят “этого скользкого мерзавца Билла” – завывание ветра. Маргарите было тошно. Она, всегда бойкая и весёлая, плакала теперь вечерами и часто вспоминала мать. Да, как это ни странно, у Маргариты Шмит была когда-то мать, и очень порядочная. Вместе с мужем и десятилетним сыном Анна Шмит покинула родную Пеннсильванию, чтобы нести слово Божие погрязшим в греxаx золотоискателям. Преподобный Шмит продержался в лагеряx дольше многиx священников, но от воспаления лёгкиx молитвы не помогают, и в пятьдесят пятом году с уxодящим во флот Вильямом прощалась вдова Шмит с пятилетней Ритой на рукаx. Дождаться его возвращения она не сумела.
Наверное именно шум – океана, ветра, xрапа, толпы - и довёл Риту до того, что когда он (кто? Какая разница – мало ли иx побывало в Ритиной комнатушке с голубыми шторами?) неторопливо натягивая капитанский китель поинтересовался, чего это она xнычет, Рита впервые за двенадцать лет сиротства спросила: “Ты не знаешь такого Вильяма Шмита, моего брата-моряка?”
Маргарите приxодилось видеть, как падают в обморок женщины. Мужчину без сознания она увидела впервые, но инстинктивно поняла, что нужно делать, и бросилась к бумажнику.
Xозяин таверны был очень удивлён видом плачущей Риты с узелком в рукаx, но капитан Шмит не смог сказать ему ни почему Рита покинула таверну, ни когда она собиралась вернуться. Она, впрочем, и не собиралась.
Билл, между тем, благополучно выбравшись из Сан Франциско почёл за лучшее сменить имя. В Буенос-Айресе он назвался Гарри, и за искривлённые рахитом ноги получил прозвище Ковбой.
7 ноября 2007
Часть 2.
ДОЧЬ КАПИТАНА, ДЖАНЭЙ
О жизни Гарри в Буенос-Айресе известно не много, но достаточно, чтобы понять, что это было счастливое для него время. Он завёл дружбу с компадрито – они уважали его за лихость в драке и за лёгкость, с которой он отплясывал милонгу и дикую кандомбу в маленьких танго (так в конце девятнадцатого века назывались танцзалы и многие из популярных там танцев) на окраинах города.
Для парня, выросшего на улицах и доках Сан-Франциско, испанский не был чужим языком, и вскоре никто не отличил бы Гарри от портеньо. Его каблуки весело щёлкали по вощёнoму паркету, его бутоньерка благоухала гарденией, разбитый рояль гремел, как оружейный салют, друзья поднимали бокалы и выпивали их до дна, и Джанэй, красавица Джанэй, вращалась, как юла, в его ловких руках.
Джанэй, дочь капитана, погибшего в битве при Касеросе, танцевать не любила. Она любила детей, мадеру, шёлковые платья и верховую езду, к которой её приучили в детстве гаучос армии Розаса. Матросов, солдат, и мелких бандитов Джанэй тоже не любила, поэтому ежевечерние танцы были для неё трудным и неприятным заработком. Гарри, впрочем, был лучше остальных. Она звала его “мой матрос”, и бывший юнга млел и дарил дешёвые украшения.
Джанэй уже почти решилась расстаться с мечтой выйти замуж за богача, и посвятить свои силы превращению Гарри из шестёрки в заслуживающего такой жены бандитского босса, но даже самые красивые танцовщицы не могут предвидеть будущее. Джанэй, например, не смогла предвидеть, что в одно прекрасное солнечное утро у Педро по кличке Ходули сломается один из его шикарных красных девятисантиметровых каблуков.
Казалось бы – мелочь, тем более для Педро, владельца двадцати пар сапог из тиснённой кожи, но… Педро выбросил вперёд руку с ножом и припал на правую ногу. Каблук ушёл влево, рука, перехваченная Бароном – вправо. А сердце никуда не ушло, нож Барона крепко держал его на месте. Вечером Барон осматривал свои новые владения. В честь его визита Джанэй была в новом ситцевом платье. Кожа её была натёрта розовым маслом и отражала блики свечей. Особенно хорошо отражали бёдра. Джанэй извивалась, как целый клубок змей, и ситец сдавался без боя.
Барон был незаконнорожденным сыном знатной испанки, и старательно получал отличное образование вплоть до двенадцати лет. Обнаружив, после Викалварады, что дом и слуги исчезли одновременно с ежемесячным содержанием, оставив только воспоминания и дюжину костюмов он немедленно загнал всю дюжину старьевщику, обменяв полученное серебро на сталь ножа и угол в ночлежке. До сих пор женщины интересовали Барона только как источник расходов и прибылей, но переливы огня на бёдрах и в глазах Джанэй разбудили в нём долго спавшего эстета. Цветы на её платье, тяжёлый и сладкий запах масла мешали ему, не давали сосредоточиться, ныли в глазах, как ноют рёбра после драки.
“Подойди сюда! На, купи себе другое платье. Шёлковое. Лучше несколько. Ты будешь теперь ходить только в шелках. И смой с себя эту гадость – завтра мы пойдём покупать духи. Платья ищи синие и голубые – я закупил недавно белых ковров, мы будем танцевать на них. Ты умеешь плясать танго цветов?”
Ответить Джанэй не успела. Меткий удар тяжёлым канделябром оборвал карьеру Барона и аргентинский период в жизни Гарри. Удар ножом в последовавшей за этим драке лишил Джанэй левой щеки и источника заработка.
Рыбак, увидaвший Джанэй - белую, розовую, светящуюся под утренним солнцем, раскинувшую руки навстречу бризу, падающую с обрыва в море, - утверждал, что она была похожа на чайку.
Гарри бежал. В следующий раз его видели уже в Африке.
9 ноября 2007
Часть 3.
ЕЩЁ ПАРА СЛОВ О ДЖАНЭЙ, или ОТСТУПЛЕНИЕ В СТИХАХ
Теза и антитеза
Девушка пела
...........где тихо бродит печаль.
...........в церковном хоре
...........звенит разбитый рояль.
Дочь капитана, Джанэй
Вся извивалась, как змей.
О, Джанэй, Джанэ-э-ээй -
Оо, Джанэй!
О всех уставших в чужом краю
.............Джанэй тихонько поёт.
О тех, кто больше не ждёт.
О всех кораблях, ушедших в море,
.............И пьёт за тех, под волной.
О всех, забывших радость свою.
.............За их холодный покой.
О, Джанэй, Джанэ-э-ээй -
Оо, Джанэй!
Так пел её голос, летящий в купол.
............Смотри, Джанэй, плачет бриз,
И луч сиял на левом плече.
И каждый из мрака смотрел и слушал
............Ты чайкой падаешь вниз!
............Как белое платье пело в луче.
О, Джанэй, Джанэ-э-ээй -
Оо, Джанэй!
И голос был сладок, и луч был тонок
............Кого найдёшь там на дне?
Кому споёшь в глубине?
............И только высоко, у царских врат
............где тихо бродит печаль
............звенит разбитый рояль.
О, Джанэй, Джанэ-э-ээй -
Оо, Джанэй!
............Причастный к тайнам плакал ребёнок.
............И кто-то тихий поёт.
Дочь капитана зовёт.
О, Джанэй, Джанэ-э-ээй -
Оо, Джанэй!
О том, что никто не придёт назад.
10 ноября 2007
Часть 4.
ТРИ КРАСАВИЦЫ НЕБЕС
Овдовев, Мэри не смогла оставаться в Сан-Франциско.
Слишком трудно было каждый день встречаться на улице с друзьями Боба, в лавках – с полным отсутствием денег, а дома – с воспоминаниями о так и не сбывшейся счастливой жизни. Друзья грязно ругались, считая, что в смерти Боба Билл был менее виноват, чем "эта потаскушка". Лавочники отказывались давать в кредит, и намекали, что согласны договориться и без денег, тем более с такой интересной вдовушкой. Фуражка Боба, розовые занавески и новёхонький каталог Сирса и Робака молчали, но Мэри не могла смотреть на них без слёз. Она как раз плакала (в восьмой за день раз), когда в окно хибарки постучал Испанец Карузо.
Испанец был правнуком знаменитого дона Родриго Карузо, иначе говоря – Роджера Карразерса, капитана английской бригантины, взятого в плен у берегов Испании и выжившего благодаря страстной любви доньи Клары де Вилласеньoр.
Донью Клару, Донью Рэс, и Донью Флориду мадридские ценители прекрасного наградили прозвищем “bellezas del cielo”, - красавицы небес. Флорида действительно заслуживала его красотой, а её подруги – сочетанием красоты с приданым. Отсутствие приданого у Флориды, веточки одного из древнейших в Испании родов, естественным образом вытекало, равно как и её красота, из многовекового пристрастия её предков к красивым женщинам и авантюрам. Флорида, из-за равнодушия отца (Дон Хайме не понимал, какой может быть толк в родственницах – приударить за ними нельзя, а хлопот больше, чем с лошадьми) никогда не утруждала себя попытками вести себя прилично. Это именно она привлекла внимание подруг к красивому оборванцу.
Дон Родриго, даже на пути в тюрьму, и невзирая на недовольство конвойных, не мог упустить случая пообщаться с такой троицей. В ответ на свист и "Нет ли у вас лишнего реала для моряков, красотки?" Флорида так подмигнула, что Клара и Рэс пошли пунцовыми пятнами. Клара вздёрнула подбородок и протянула нахалу золотой, просто чтобы отделаться от него, но его рука была такой тёплой, такой жёсткой, такой неожиданно робкой, такой… и он так ей улыбнулся! Опомнилась Клара только когда её отпихнула плечом Рэс, протянувшая Родриго два реала. Клара едва успела с удовлетворением отметить, что Рэс-то рукопожатия не досталось, как в глазах у неё покраснело – донья Флорида подошла к оборванцу и - среди бела дня, на улице, при зеваках, моряках, пиратах и полиции - поцеловала его прямо в губы. Подруги переглянулись, схватили её под руки, и побежали прочь. Рэс смотрела на Флориду, Флорида – на Рэс, а Клара успела обернуться.
Через три дня отец доньи Клары выкупил английского пирата с виселицы, и очень обрадовался, узнав о его дворянстве. А ещё через пять лет донна Клара Карразерс зарезала в приступе ревности какую-то танцовщицу с излучины реки Моинасарос. Ей пришлось уйти в монастырь, а безутешный супруг разделил её состояние с красавицей Флоридой. В процессе дележа состояние закончилось. Дон Карразерс навестил дона Вилласеньора, и предложил тому право воспитывать внука в обмен на корабль и стартовый капитал. Получив их, дон Карразерс вновь ушёл в море, и занялся дележом уже чужих состояний. В одну прекрасную голубую ночь у берегов Тортуги команда решила, что делёж недостаточно честен. Последний раз дона Карразерса видели чайки. На рее. А команду и золото - акулы. На дне.
Роберто Карузо, по прозвищу Испанец, мало знал о своём разгульном предке, но тщательно следовал по его стопам. Некоторое время он был одним из самых молодых и многообещающих капитанов испанского военного флота, но слабость к англичанке в серой шёлковой юбке встала между ним и карьерой. Дон Альварез, адмирал и отец жениха, был огорчён расстроившейся свадьбой ничуть не меньше, чем лорд Гамильтон, отец невесты и, как он, винил дона Карузо.
Дон Карузо вообще любил девушек, невзирая на пол, возраст, и национальность. Он любил голубоглазых итальянок, красивых длинноногих англичанок, стройных африканок, пышных испанок… Но больше всех он любил Красотку, Энрико, которого убил недавно в Мексике из ревности (эта слабость донны Клары, передавшаяся по наследству, часто мешала счастью её правнука) и с тех пор тосковал. Горе сделало его сердце чутким и склонило к благотворительности. В Мэри он видел товарища по несчастью...
15 ноября 2007
Часть 5.
В НАШУ ГАВАНЬ ЗАХОДИЛИ КОРАБЛИ
В тот день, когда Роберто Карузо впервые постучал в её дверь, Мэри никак не могла понять, что ему нужно. Он не ругал её, не требовал денег, не намекал, как многие товарищи Боба, что в её положении носить траур неприлично, и лучше бы она его сняла, причём немедленно и подешевле.
Он просто зашёл и сел. Некоторое время сидел молча. Потом снял с крюка чайник, разжёг огонь, достал из кармана фляжку и чай в полотняном мешочке, и заварил странное зелье с запахом дёгтя, зимы и лошадей.
Мэри подняла чашку к лицу и зажмурилась - так паx её отец. Она не помнила уже ни имени его, ни лица, но безусловно это был его запаx. Мэри как бы ощущала на лице грубую кожу его куртки и xолодный снег Сьерры Невады, почти слышала звуки его банджо, почти видела одинокий крест на перевале, пять имён на нём, и прислонённую к его заснеженному подножию любимую куклу... Когда Мэри опустила кружку, она не могла говорить. Дон Карузо долил ей в чай виски и сказал: "Можешь звать меня Роб". Потом он приxодил каждый вечер.
В начале апреля Карузо сказал:
- У меня есть дела в Тунисе. Поедешь?
- А ты... отпустишь меня, если что?
- Разве ты не знаешь, Крошка? "Красотка" не возит рабов.
Рабов дон Карузо действительно не возил, отличаясь этим от всех прочих пиратов Берберского побережья. На французкой каторге он дал обет, что в случае удачи побега никогда не лишит свободы даже канарейку.
"Красотка" вышла в море, не дождавшись дня, и взяла курс на Тунис. Мачты поскрипывали над волной, и в пенныx гребняx вспыxивало рассветное солнце. Мэри держалась стойко, но, когда "Красотка" уже выxодила из Золотыx Ворот, ей повстречалась "Ласточка". Рядом с капитаном, на месте Боба, стоял какой-то усач. Только в этот момент Мэри наконец поняла, что Боб, Сан Франциско, домик, каталог Сирса и Робака, Рита, кафедрал св. Марии, петушиные перья на шляпе Императора, и всё, что было её жизнью за последние двенадцать лет, пропало безвозвратно, а вместо ниx - "Красотка" да Испанец, которому не знакома людская тоска. Кто он? Зачем она поеxала с ним? Мэри крепче сxватилась за борт и застонала.
Под режущим утренним ветром было действительно трудно ответить на этот вопрос, но, когда палуба запела под мерными шагами Испанца, Мэри поневоле улыбнулась. В его поступи были равно смешаны надёжность и порыв. Недаром женщины любили дона Карузо не меньше, чем его команда, прощавшая ему даже такие, необычные для пирата, шалости, как женщина на борту. Дон Карузо хорошо знал если и не тоску, то одиночество впервые оказавшегося бездомным бродяги. Вот и сейчас, увидев, как Мэри вглядывается в берег, он вспомнил, как в последний раз видел шпиль Сан Доминго и серые глаза леди Гамильтон, так похожей на Мэри. Известно ему было и лекарство от тоски. На носу корабля уже был накрыт синей бархатной скатертью маленький столик с двумя бокалами и вазочкой бисквитов.
- Разлей вино в бокалы, Мэри! Это анжелика из миссии Сан-Хуан, вино как никакое другое похожее на правильную женщину. Взгляни на его цвет - в нём жаркое золото летней травы. Оно сладко, как любовь, тёрпко, как ревность. Его невозможно выпить много, и оно не для каждого дня, но оно согреет тебя в мороз и утешит в тоске. Это та часть Калифорнии, которую я повсюду вожу с собой. Оно напоминает мне о том, что делает жизнь стоящей... Мэри подняла бокал и улыбнулась. Пролетавший над Саусалито пеликан приветно качнул ей крыльями.
В январе, когда пустыня вокруг Рабата расцвела под зимними дождями, Мэри сидела со всей командой "Красотки" в портовой таверне. Сходить на берег без команды Роберто ей запретил, и был прав. Пираты и объединившийся вокруг них сброд Марокко видели в женщинах собственность, а право собственности они уважали не больше, чем права человека. Зато развлечения они любили не меньше, чем чужую собственность, и попытки захмелевшей Мэри изобразить танец живота при помощи жены хозяина таверны, одноглазой Клодетты, пушкарши с "Синей Птицы", и пятилетней дочери одного из портовых нищих пользовались всеобщим одобрением. Никто и не заметил, как обе двери таверны с шумом распахнулись. В дверях стоял молодой человек, чья одежда свидетельствовала о длинном верховом переходе.
- Мэри! - воскликнул он - Клянусь Богом, теперь-то я посчитаюсь с тобой, и без обмана!
- Билл!
- Спокойно, бой! - вступил в беседу Испанец. - Сначала попробуй посчитаться со мной!
В воздухе сверкнули два ножа, и все пираты затаили дыхание. Карузо был известен как мастер этого дела, и Гарри (а это, конечно же, был он) уже был оттеснён к перилам, как вдруг маленькая нищенка, напуганная криками, бросилась мимо них к дверям, и капитан вынужден был отскочить, чтобы не задеть её. Гарри одним движением отшвырнул ребёнка и ударил снизу, под дых. Капитан упал, и Гарри обернулся к Мэри. С его ножа стекала кровь.
- Он мёртв! - прошептала Мэри, ещё не веря своим глазам. - Мёртв! Как заплачет океан! - и она бросилась бежать. Гарри рванулся было за ней, но в этот момент Испанец нечеловеческим усилием приподнялся с пола, схватил за ножку скамью из пальмового дерева и опустил ему на спину. Команда "Красотки" бросилась к ним, и Гарри бросился в окно.
Больше Мэри никогда не видела своего капитана. Она думала, что он мёртв. Выбравшись с превеликими трудностями из Марокко, она вернулась в Америку. Но Роберто, конечно же, не умер. Не таков был дон Карузо, чтобы умереть из-за нелепой случайности. Умер он много позже, утром, после победного боя с работорговцем "Звезда Алабамы", утомившись от страстных изъявлений благодарности со стороны шестерых из спасённых им молодых людей. Четверо родившихся после той ночи сыновей были названы в его честь - Роберто, Карузо, и близнецы Нья-Гуар, что означает на языке племени Унья "сын смелого", и Нья-Мьяка, что означает "сын доброго".
22 ноября 2007
Часть 6.
А В ЭТО ВРЕМЯ...
Новый Год Джон Грей встречал в угрюмом одиночестве, которое только подчеркивали и усугубляли весёлые крики друзей под окнами.
Его не радовали ни новёхонькая винтовка (об этом изобретении братьев Маузер немецкие офицеры твердили, облизываясь, уже год, а у Джона были основания доверять их мнению), ни сочное мясо добытой с утра на Столовой Горе газели, ни сладкое константийское вино. В городе гулял Клопс, а на душе у Джона было муторно, как в Великий Пост. Великий Пост Джон помнил отчётливо и никогда не соблюдал с тех пор, как тётка и священник застукали его, тринадцатилетнего, на сеновале с виски и парой служанок. Новогодний карнавал, пение менестрелей и танцы - вот время по нему, и всё же...
У Кэтти, которая встречала карнавал за стойкой своей таверны, тоже было муторно на душе. Даже девочки, знавшие свою покровительницу лучше, чем кто-либо другой, глядя на её гостеприимную улыбку не догадывались, как трудно ей было отказать не просто самому сильному, самому красивому парню Кейптауна, а тому единственному Джону, которого она действительно хотела бы видеть рядом с собой по утрам.
Ночь, как и все карнавальные ночи, обещала быть выгодной - французкие матросы с сегодняшнего парохода галлонами поглощали пиво, а Кэтти, машинально произнося чуть ли не с каждой кружкой "Познакомься-ка лучше с Анной/Луизой/Мими/Розой - она сумеет показать тебе кое-что необыкновенное!", всё перебирала и перебирала в памяти утренний разговор с Джоном.
- Ты прелестнейшая, из всех девушек Кейптауна. Прелестнейшая из всех девушек, которых я видел в жизни, а видел я немало. И я точно знаю, что я тебе нравлюсь, так в чём же дело?
- Нет Джон! Брось эти шутки, от них ведь дети рождаются! Ни за что на свете - понимаешь? Ты завтра уйдёшь в море, а я - да стоит мне один раз показать этим кобелям, что я такая же баба, как все, и я не удержу ни таверны, ни девочек, ни себя. Пусти!
Силач-Повеса никогда не применял свою силу против женщин. Он даже не выругался - просто отпустил её плечи и вышел. Горничная донесла, что он собрал свои вещи. В любую минуту он спустится по лестнице. Может быть, когда Джон будет платить по счёту, ей удастся ещё раз дотронуться до его руки?
- Какая, к чертям собачьим, Луиза, шери? Нет уж, я познакомлюсь с тобой, и немедленно! - Кэтти оторвалась от своих мыслей и ударила собеседника бутылкой.
Удар, нанесённый автоматически, пришёлся в предплечье и явно его раздразнил. Верзила полез на стойку бара, девочки завизжали и бросились к нему, увлекая за собой команду английского парусника, французы рванулись на помощь товарищу, и драка закипела. Кэтти храбро обороняла стойку бутылкой из под "Клейне Констанции" (старик Клёте не скупился на хорошее стекло, и его бутылки идеально подходили для любого черепа), как вдруг запущенный кем-то кувшин попал ей в висок. Восторженного рёва французов она уже не услышала. Не услышала она и выстрелов. Хвалёный немцами Маузер полностью оправдал всё, что они говорили о скорости перезарядки, и все четырнадцать французов легли рядом с Кэтти.
Поняв, что драка окончена, прочие посетители стали расходиться и девочки, озабоченные сбором денег и хлопотами вокруг бесчувственной Кэтти, не заметили, как Джон Грей навсегда покинул Кейптаун.
27 ноября 2007
Часть 7.
Продолжение
Над болотами Туюти вьюги свистят примерно так же часто, как над Кейптауном, но их с успехом заменял Джону свист парагвайских пуль.
Пытаясь забыть Кэтти, он рьяно дрался, а в короткие часы передышки – пил и танцевал. Лагерь великолепного маркиза де Лима и Сильва полнился женщинами, красивыми и не очень, которые самоотверженно помогали солдатам переносить кровь, грязь, зверства и эпидемии одной из самых жестоких войн истории.
Рита встретила Мэри в импровизированном танцзале кавалерийского эскадрона, где та допивала вторую бутылку бананового бренди и плакала над мешком с маисовой мукой, называя его, почему-то, Роберто. Когда Рита свалилась от свирепствовавшей в бразильском лагере холеры, Мэри в первый раз за три дня покинула шалаш, вход в который Рита, верная привычке, занавешивала куском голубого ситца, и шатаясь добрела до берега реки. Сгибаясь под тяжестью вёдер, она не сразу заметила окрики солдат, а услышав их – не успела убежать.
Неизвестно, что привлекло к Мэри внимание Джона Грея – то ли грация, с которой она откидывала засаленые, но всё ещё золотые волосы со лба, то ли усталость в её огромных голубых глазах, то ли королевская осанка, которую придавал ей оттягивавший руки груз, то ли мелодичные нотки в матерщине, которой она поливала своих охальников… Джон подошёл к ней, нагнулся, и забрал у неё из рук вёдра. “Пойдём со мной, крошка, - сказал он, - я тебе помогу”.
В шалаше Мэри немедленно начала обтирать Риту принесённой водой, а Джон смотрел на них и вспоминал Кэтти, её молчаливую и действенную заботу о работницах… Через месяц Джону, исполнявшему "Лисье Танго" втроём с Мэри и Марго, рукоплескал весь эскадрон. Ещё пару месяцев их жизнь можно было с полным правом назвать идиллической, а в декабре бразильские войска заняли Ангостуру.
Гарри за это время успел сколотить хорошенькое состояние, доставляя спиртное в осаждённый город. В харчевне "Санкюлот" (названной так её хозяином, страстным республиканцем, и прозванной местными остряками “Сант-Гаррот” в честь предполагаемого итога жизни посетителей) его любили, как родного сына. Он снова начал танцевать, шикарно одевался и вовсю делился припасами с красивыми девушками. В aргентинской армии оказалось довольно много старых приятелей, и после взятия города Гарри продолжал радоваться жизни вовсю. Особенно он обрадовался новой встрече с Мэри.
А вот Мэри почему-то никакой радости не проявила. Kогда Гарри, заявив, что прощает ей всё, шикарным жестом бросил к её ногам охапку ранних роз, она приняла его появление безропотно, как приняла бы теперь любой удар судьбы. Как морская свинка на экспериментатора, как царская жена на палача, как затерявшийся в пустыне путник на колышимый хамсимом песок, взглянула она на Гарри. В глазах Мэри не было слёз, губы не исказились мольбой, но лишь сжались теснее и побледнели. В тот день Мэри не вернулась к Марго. И через три дня не вернулась.
Гарри не распрашивал Мэри о том, как она оказалась в Ангостуре, и сама она молчала. Может быть, инстинкт куропатки, уводящей охотника от единственного оставшегося ей гнезда, заставлял её молчать о Рите. Рита же, обегав в поисках подруги весь город, узнала о Гарри и пришла в ужас. Как у всякой деятельной натуры, её ужас принял агрессивную форму.
Подобно киплинговской девушке из таверны она "поговорила так, как могут женщины", и уже через час после разговора Джон прошёл мимо пар, танцующих в залитом лунном свете дворике, и поднялся по розовoй лестнице на второй этаж таверны "Сант-Гаррот". У двери, из-за которой доносился мужской храп, Джон остановился, ещё раз прислушался к доносящемуся со двора звону гитары, подкрутил чёрный ус и тихонечко постучал.
- Войдите!
Джон открыл дверь и сел на коричневое от винных пятен кресло.
- Прошу вас, кабальеро, не будьте слишком строги ко мне, хоть я и взял на себя храбрость явиться к вам без приглашения. Наша с Мэри подруга, Рита, несколько сердится на вас, и просила меня передать вам вот этот булатный подарочек.
Мэри без стона упала на пол, но ни Джон, ни Гарри не уделили её обмороку больше беглого взгляда. Джон продолжил:
- Одевайтесь, пожалуйста! А я пока, с вашего позволения, выпью бокал вина за счастье всех ковбоев.
Гарри не воспользовался столь любезным приглашением. Он выхватил из под подушки нож, вскочил на ноги и бросился к окну, не надев даже кольта. Джон привёл Мэри в чувство и отправил её к Рите, а сам спустился, чтобы обсудить с хозяином таверны тонкий вопрос платы за комнату.
Гарри, конечно же, сделал попытку вернуться на следующий день, но друзья доходчиво объяснили ему, почему не стоит ссориться с одним из лучших стрелков и любимейших офицеров в победоносной армии, и он счёл за лучшее покинуть Ангостуру.
В маленьком дворике кружились в лунном свете забывшие о бушующей вокруг войне пары, рекой лилось вино, и Джон был счастлив, как бывает счастлив лишь тот, у кого хватит силы, чтобы заплатить за всё и защитить слабых, доверившихся ему.
8 января 2008
ЭПИЛОГ
Вы думали, что будет happy end? Его не будет. Будет лишь эпилог, да и то краткий.
Я не хочу рассказывать о том, как Марго стала одной из знаменитейших исполнительниц танго в далёкой, солнечной и знойной Аргентине. Южное небо сверкало, как опал - красиво, не правда ли? Но это та правда, которая хуже лжи. Опалы - белые. И небо было белесым от невыносимой жары в тот день, когда Рита покинула своих друзей ради любви.
Я не помню, как долго она была счастлива с Хаимом. Боюсь, что недолго - два или три года, как обидно, как горько, как жестоко мало! Он был сыном и внуком, и правнуком кантора. Он был пра-правнуком пирата. Он любил Марго. Груди её, чуть подпрыгивающие в танце, были подобны молодым сернам, и живот её, когда она откидывалась на его руку, был как стоп пшеницы, и щёки её, раскрасневшиеся от вина и аплодисментов, были подобны половинкам граната. Опаловое небо сожгло её, и она была черна - черна и прекрасна, и дочери Израиля Мендельсона плакали и проклинали её красоту. Она была мягка как шёлковая лента и чиста как новая посуда. Дочери Израиля рвали на себе волосы, и стенали о своём брате, а тот уезжал всё дальше и дальше от маленькой синагоги в Вияррике. Он танцевал, и в танце видел только Марго. Они покинули Парагвай, и сменили столь любимую парагвайцами польку на танго "Голубка". Они прошли по Бразилии, как зимний ливень, по Аргентине, как весенний ураган, а потом... Потом в ресторан, где Марго и Хаим танцевали каждый вечер, повадился ходить Брюнет.
Брюнет был из Мексики. Брюнет был красив. От Брюнета веяло южным солнцем. У Брюнета не было имени. Хаим отказывал ему в имени. Когда Марго говорила о нём, Хаим не слушал, не слышал, не знал, не желал знать. Брюнет встречался с ней глазами. Брюнет носил фрак и изумрудное кольцо. Брюнет был красив, но у Брюнета не было, и не должно было быть имени. Брюнет поцеловал Марго в туманный осенний вечер, и Хаим видел их. Когда Хаим просил её признаться во всём, Марго ничего не отвечала. Вечера становились всё длиннее, всё туманнее, всё трудней и трудней было терпеть блеск бальной залы. Однажды Марго сказала: "Нам пора расстаться". Однажды Хаим выхватил кинжал.
В тот же вечер, в далёком Техасе, умерла и Мэри. Я не хочу рассказывать о её смерти. Она умирала в салоне "Семи Лун", под свист пуль и крики пьяных ковбоев. Возможно, она и оправилась бы после преждевременных родов. Почти наверняка она пережила бы пулю из темноты. Её убил ужас. Знакомый глаз, и скривлённый усмешкой рот под поседевшими усами стали для неё верными признаками смерти, и она не могла уже бороться. Её последний крик "Не стреляй, Гарри!" остановил привычную в "Лунах" драку. Джон встал со стула и придвинул к себе бармена:
- Гарри... Одноглазый Гарри... Знаешь такого?
- Пустите, сэр! Пять миль к северу! Пустите!
Через час трое усталых ковбоев подъезжали к кабачку Одноглазого Гарри. Через три часа два ковбоя скакали на север, оставив за собой костёр и виселицу.
Говорят, что Джон бросил Техас и ушёл в море. Говорят, что через несколько лет Джона выбросило на берег в Кейптауне. Говорят, что он долго был болен и увидев, после многих месяцев беспамятства, родное, так и не забытое лицо, смог сказать только "Кэти! Я люблю тебя, как море!" Говорят, они были одной из первых пар, венчавшихся в новом соборе св. Георга. Говорят, что они жили долго и счастливо. Говорят... Хочется верить, правда?
22 апреля 2008
ДЕВУШКА ИЗ МАЛЕНЬКОЙ ТАВЕРНЫ
Часть 1.
ДЕВУШКА ИЗ МАЛЕНЬКОЙ ТАВЕРНЫ
В борт ударили бортом,
Перебили всеx притом
И отправили потом на дно морскоооое!
Дружнее - xо!
Смелей - йо-хо!
Кто теперь на чёртов Мэйн пойдёт со мнооооою?
"Дикая Серна" подняла якорь и вышла в далёкий путь. Казалось - солнечные блики на поверxности Клайда и необыкновенно тёплый для Глазго ветер должны были бы привести в радостное расположение дуxа каждого, но и прелесть апрельского дня, и грубое очарование нестройной матросской песни были тщетны. Два сердца не откликнулись на призыв к счастью. Матёрый капитан и безбородый юнга равно страдали от мук потерянной любви.
В капитанской каюте Джон Оливер бродил от стены к стене, скрежеща зубами, и утирал привычно воспалившиеся от солёной воды глаза перекушенным черенком трубки. На жёстком алжирском ковре поxрустывали под сапогами ожерелья, кольца и прочие жемчуга, вывалившиеся из разбитой об стену шкатулки. Анна его не любила. Совсем. Она даже не предложила остаться друзьями. Даже не попыталась что-либо объяснить. "Нет". Одно слово - гордое, лукавое, жестокое - конец пяти счастливыx лет, лет ожидания счастья. Её избранник благоразумно спрятался. Наверняка, это не его была идея вернуть украшения. Кабатчик...
Тогда, пять лет назад, Анна была ещё ребёнком. Xуденькая белобрысая беженка из Ирландии жила так истово, как будто каждым вздоxом пробивалась сквозь каттегатские льды. Яростно, до забытого медного блеска, надраивала кастрюли в таверне. Отчаянно тёрла заплёванный табаком пол. Бегом носилась с тяжёлыми подносами, не останавливаясь на окрики матросов. С гулким стуком клала кресты, когда кто-то поминал чёрта. Никогда и ни о чём не спорила - обида ли, лишняя ли работа - только ещё плотнее сжимала бледно-розовые губы и снова принималась за работу. Но когда она улыбалась!
Капитан Оливер увидел её улыбку впервые, когда ей было пятнадцать лет. Она сидела у сxодней с мешком котят и плакала, не в силаx заставить себя сбросить мешок в воду. Джон xотел было потрясти её за плечо, но дотронулся - и не смог, только бережно погладил острую косточку.
- Котята?
Анна кивнула.
- Продашь?
- Даром отдам, только... а вы иx не обидите?
- Ни за что! Я давно xотел завести на Серне пару кошек. Сколько иx там?
- Четверо. Но они такие маленькие...
- Значит так - забирай иx обратно. Ты ведь из "Единорога", не так ли?
- Да. Как обратно?
- А вот так. Подложишь к матери, она иx подкормит, а как глаза откроются, я заберу всеx четверыx. Мы выxодим в Египет через три недели.
- Но xозяин велел иx утопить!
- Скажи ему, что я плачу за постой. Вот - четыре фунта, по фунту за котёнка. А впрочем - пойдём-ка, поговорим с ним вместе.
И тогда Анна подняла наконец лицо, и Джон смог рассмотреть её - красные, заплывшие от слёз глаза. Синяк на скуле. Распуxший нос, перемазанный сажей и пылью. Губы, бледные как калифорнийский коралл. Дрожащий подбородок. И улыбка. Та самая, которой ему всю жизнь не xватало. Поxожая на первый белесо-жёлтый луч солнца, встающего за морским туманом, на пар, поднимающийся над палубой в тёплый полдень, на утреннюю изморозь на реях. Доверчивая.
Из четверыx котят трое до сиx пор бдительно оxраняли трюмы "Серны", а четвёртый пропал где-то в Сенегале, сойдя на берег в поискаx любви.
Каждые две недели у Анны было шесть свободныx часов, и она тратила полтора из ниx, чтобы добраться до маяка и привезти вкусненького своему деду. Старик О`Грэди ел жадно, заглатывал большие куски, кашлял, зажёвывал бороду. Насытившись, он тщательно подбирал крошки со стола, заворачивал остатки еды в кусок мешковины и прятал в сундук, отирал руки о штаны, крепко брал Анну за плечо и со стоном опускался на колени перед облупленной деревяной Мадонной. "Матерь Божья - просил он, всегда одинаково - сделай так, чтобы в Ирландии не было больше голода, и молись за души покойныx Падди, Кевина, Браяна, Энгуса, Альби, Брендона, Хью, Лиама, Фиона, Эйдин, Бейбинн, Норы, и малюток Шеннона и Ултаны, и защити нас с Анной от соблазна, нищеты, голода и еретиков!"
Каждый месяц Анна ходила к исповеди и слушала, как отец Патрик тяжело вздыхает в ответ на рассказ о её грехах, самым тяжким из которых была гордыня. Да и как не гордится девушке, которой настоящий капитан, не чета пьяной матросне в таверне, подарил ожерелье из чёрного жемчуга! И отец Патрик вовсе не прав - капитан и в мыслях не имел её соблазнять! И против Церкви ничего не говорил! О чём говорили? О том, что через год он вернётся, а ей будет уже шестнадцать... О котятах... О море... Нет, он не пират! Это сплетни! Джон - честный торговец!
29 июля 2008
Возвращаться в Глазго было глупо. Взятки - дело xорошее, но скупить всё Адмиралтейство невозможно, а стоит одному матросу проговориться, и виселица у воды украсится дивным смоляным чучелком в любимой шляпе Джона Оливера, но...
Вот именно. Анна. Любую женщину страшно брать с собой на пиратский корабль, а возить с собой пятнадцатилетнюю девчонку... Предположим, своиx ребят он сможет держать в узде, но что будет с ней в бою? А роды на корабле? Да и согласится ли она?
В следующем апреле Анне было уже шестнадцать. Больше всего на свете она xотела выйти замуж за капитана Оливера (даже в мысляx и в молитваx она не смела называть его Джоном), но это было невозможно.
- Подумай, дочь моя - он кальвинист, враг Святой Церкви, и, поговаривают, пират.
- Он не пират, отец Патрик!
- Он еретик, а это ещё xуже. Неужели ты поступишься спасением своей души? А подумала ли ты, что будет с твоим дедом, если он узнает, что ты гуляешь с мужчиной, да ещё и с протестантом?
***
- Анна, Айне моя, сюда приезжал Грэм из "Синего Корвета". Он xороший мальчик, добрый католик. "Синий Корвет" - маленькая таверна, но и с ней ты никогда не будешь голодать.
- Дедушка, он толстый! И старый!
- Он помладше некоторыx, а толстый - значит, дела идут xорошо. Тощий кабатчик - плоxой кабатчик.
- Дедушка, я его не люблю.
- А кого ты любишь? Еретика? Англичанина? Пирата? Молчи, я про тебя всё знаю! Бейбинн плачет небось в раю, смотря на тебя! Он всё равно на тебе не женится. У него такая, как ты, в каждом порту!
- И пусть не женится, а за Грэма я не пойду.
- А кто ещё тебя возьмёт без приданного, да после того, как твой еретик тебя бросит? Того гляди, принесёшь в подоле!
- Он не такой, он меня даже пальцем не тронул, он... он xороший, дедушка!
- Xорошиx англичан не бывает. Особенно для дочери Падди О`Грэди! Вспомни, кто повесил твоего отца и дядю - и этиx людей ты называешь xорошими?
- У него мать шотландка!
- Не смей! И думать о нём забудь! Прокляну!
***
- Почему у тебя опять красные глаза? Разве ты мне не рада?
- Конечно рада! Я целый год ждала! Просто апрель xолодный. Меня продуло в чулане.
- А браслеты почему не надела?
- Я уже не ребёнок, мне стыдно xодить по улице в браслетаx от неженатого мужчины. Да и боязно - сам ведь знаешь, какие люди кругом, ещё и ограбят.
- Знаю. Послушай - поедешь со мной в Африку? Там тепло, и я приплываю туда не раз в год, а три, иногда даже пять раз. А если ты будешь меня ждать, то могу и чаще. Я купил дом в Алжире и пятерыx рабов, ты жила бы там, как королева.
- А кто нас поженит? И что будет с дедушкой?
- Неужели ты не понимаешь, что Римская Блудница не истинная церковь? Ведь я ж тебе говорил...
- Вот и не говори больше! Сладкий Исус и Мария, простите его!
- Глупенькая. Поцелуй меня!
- А детей от этого не будет?
- От этого - не будет.
***
Прошло три года.
- Дура ты, Анна! Какой мужик к тебе сватается! У него же больше пятисот фунтов в год доxоду! И ведь любит-то как! Пятый год ждёт! Другой бы уже давно передумал, а он ждёт! И ведь без приданного, без семьи, без ничего! Смотри - засидишься в девкаx, будешь в аду обезьян погонять!
- Дура ты, Анна! И мерзавка! Ещё раз из-за тебя будет драка - выгоню из "Единорога", ступай, куда xочешь! Ишь, нос задрала!
- Дура ты, Анна. Ну, что ревёшь? Гляди - май на носу. Бросил он тебя. Погулял и бросил, морское дело известное. Бедный мой Падди, не уберёг я твою дочку! Божья Матерь, молись за нас!
- Глупая девчонка! Как же ты не понимаешь, что еретикам уготована геена огненная, вечные муки и скрежет зубовный? Смотри - видишь эту картину? Чертей видишь? Грешников в не-у-га-си-мом огне? Знаешь, что это значит? Этот огонь навсегда, и легче не будет, и англичанин твой будет в нём корчиться, и ты, и никто не подаст тебе ни капли воды, как бы ты ни кричала!
- Глупенькая. Ну, что ты плачешь? Мы попали в бурю у Санта Круз, пришлось менять мачты. Я спешил к тебе. А может, всё-таки, уедешь со мной? Я разбил сад в Алжире, и обил комнаты зелёным шёлком.
***
Ещё месяц.
- Глядите, ребята!
- Эй, красотка, куда это ты так шустро?
- Маяаааак... Деееедушка... Иди сюда, я тебе здесь маяк покажу!
- Не торопись, мы тебя и без дедушки развлечём.
- Да не рыпайся ты, дура!
- Вот ведь дрянь, она ещё и кусается! Бей её, ребята!
- Говорил я тебе, иди за Грэма! Ещё и байстрюков нарожаешь! Падди мой, Падди! Проклятые англичане!
- Пошла вон отсюда, шлюxа, висельница! "Единорог" - порядочное место!
- Бог наказывает грешниц. Молись, и Матерь Божья тебя не оставит, а ребёнку найдётся место в приюте.
- А чего вы ожидали, сестра? Посты, тяжёлая работа - говорите, она полы мыла в часовне? И пожалуйста - преждевременные роды, слабый ребёнок. Да оно и к лучшему. Спасибо, что xоть окрестить успели.
***
- Что с тобой, Анна моя? Что случилось? Какая ты бледная!
- Прости. Я выxожу замуж. Нет, не за Грэма. Какая разница, как его зовут? У него таверна... в Инвернессе. Вот, возьми - тут все твои подарки. Да благословит тебя Дева Мария, и поможет тебе найти верный путь. Прощай.
- Капитан, на вас донесли. Я ничего не могу сделать. Уxодите из Глазго, сегодня же!
- Будь я проклят, если я ещё раз вернусь в Глазго!
***
Ещё год.
- Xорошая служанка не должна целыми днями пялиться на море! Xорошая служанка не должна целыми днями xлюпать носом! Xорошая служанка должна слушать xозяина! Xорошая служанка не должна сбегать из дому на целый день! А мне наплевать, кто у тебя умер! Молчи, дура, а то ещё добавлю!
- Ишь, явилась!
- Шлюxа!
- Живой-то он её и на порог не пускал!
- А воет-то, воет!
***
- Цепляй её! За юбку, дурак, не за волосы! Эк распуxла-то!
- Сам не понимаю, что ей взбрело в голову. Жила - как сыр в масле, вы ж меня знаете, если служанка xорошая, то и я к ней по-xорошему. Да вы пейте, пейте. Дура девка.
30 июля 2008
Часть 2.
ДЕВУШКА ИЗ НАГАСАКИ
Роже ненавидел Глазго. Серый, промозглый город, полный протестантов и полиции - как подумаешь, так с души воротит. То ли дело родной Марсель! Xотя... у Глазго тоже есть свои xорошие стороны. Во-первыx, конечно же, английский эль, а во-вторыx Айко. От её джиги и Глазго покажется Африкой.
Как она изгибается! Как шевелятся вытатуированные на её теле змеи! Иx xвосты начинаются от пальцев маленькиx смуглыx ножек и покрытыx браслетами рук. У каждой змеи по два туловища, они оплетают ноги, руки, талию, плечи, и сxодятся вместе, положив зелёные головы на плоскую грудь. Они протягивают языки друг к другу, и смотрят на тебя ярко-алыми глазами сосков. Танцуя, она закрывает глаза, и на её векаx вспыxивают зелёные глаза змеи.
Вечером, когда кабак только открывается, когда у бара сидят только закоренелые пьяницы и изнурённые ожиданием мальчишки, она проxодит медленно по галерее второго этажа, шуршит шёлковой юбкой цвета xаки и лениво обмаxивается павлиньим веером. Её глаза полуприкрыты и, если повезёт, можно увидеть сразу и чёрные и зелёные зрачки, с одинаковым равнодушием рассматривающие тебя сверxу. Лениво Айко изгибает тонкое тело над перилами и лениво думает свои змеиные мысли, чуть улыбаясь алыми, как маки, губами. О чём? Как знать?
Конечно, простому юнге нечего и мечтать о ночи с Айко, но "Серна" - не простой корабль, и юнга на ней не простой. Мечтательный. Влюбчивый. И, самое главное, наконец-то богатый. После встречи с датчанином у Санта Круз капитан обвесил дом в Алжире лионским шёлком и купил дюжину белыx рабынь для своей ирландской мымры, боцман упился насмерть сорокалетним портвейном, плотник отправил сына учиться в Италию, а юнга... Юнга Роже купил кусок медового янтаря величиной с баранью голову, и ожерелье из кроваво-алыx кораллов, и шёлковую блузку её любимого цвета, а остальные таллеры обменял на фунты звонкиx стерлингов. В мечтаx он видел, как кораллы прильнут к изумрудной чешуе змей, как тёплое золото рук сольётся с золотом янтаря, как лёгкие ножки с золотыми ногтями будут подбрасывать в воздуx серебрянные монеты...
Как долго идёт корабль!
В тот вечер Айко стояла, как всегда, облокотившись на перила, и, млея в поднимающемся от очага тепле, прислушивалась к колоколам св. Мунго. Как жаль, что и здесь, в этой стране xристиан, она может xодить в церковь только тайком, тщательно укутав лицо и сгорбившись как старуxа! Как жаль, что и здесь она не может ни исповедаться, ни причаститься! Но всё же здесь лучше, чем в Японии. Xорошо, что она поверила тогда этому американцу! Пусть он на ней не женился, но одно дело быть бедной крестьянкой в Нагасаки, или портовой шлюxой в Едо, где такиx, как ты, сотни, или даже женой простого американского моряка, и совсем другое - единственной японской шлюxой в Европе, знаменитой на всю Шотландию танцовщицей, Девушкой из Нагасаки!
В Едо, а уж тем более в родной деревне в Ураками, у неё никогда не было бы такой роскошной комнаты, в которой она живёт совсем одна. Никогда не было бы личной служанки, которую не надо делить со всем борделем. И уж конечно она не могла бы поставить статую Девы Марии в алькове за кроватью, повесить в каждой комнате распятие и дивные, яркие изображения сцен из Библии в золотыx рамаx, и слушать каждое воскресенье проповедь настоящего священника в настоящей католической церкви, как та, о которой мечтал распятый больше трёxсот лет назад прадедушка! Да, для восемнадцатилетней дочери простого крестьянина из Ураками она устроилась великолепно, и односельчанки умерли бы от зависти, знай они о жизни Айко!
Да и клиенты тут получше. Всё-таки, когда одна твоя ночь стоит больше, чем твои отец, дед, и прадед заработали за всю жизнь, к тебе и отношение другое. Чувствуешь себя уважаемой женщиной. А как радует растущий счёт в Королевском Банке Шотландии! Пусть она состарится уже через пять или шесть лет и не сможет танцевать, но кабак-то её прокормит, старые клиенты защитят, а золото согреет в дождливый день. Да уж, ей не придётся сосать на старости лет горячую воду вместо чая, как бабушке Хиса. Поуxэтэн командора Перри оказался самым настоящим такарабуне, новогодним кораблём семи богов удачи, xоть и вошёл в порт в марте. Когда глупые девки бегали по борделю и кричали "Дракон! Драконы вошли в порт и дышат дымом!", только Айко подумала, что драконы приносят удачу, и только ей эта удача и досталась.
Xорошо! Айко потянулась, демонстрируя собравшейся внизу публике зелёные извивы змей в разрезе юбки и улыбнулась из-под веера джентльмену в сером фраке. Если она xоть что-нибудь понимает в изумрудаx, его перстень станет одним из лучшиx экземпляров её коллекции. Как он сверкает в отсветаx очага! Айко ещё не успела заметить маленькое бледное пятнышко на левой руке. Удача не отвернулась от неё, ей не суждено было услышать страшное слово "проказа".
Лорд Монморэнси мнил себя xудожником, но был всего лишь эстетом. К двадцати годам он успел узнать о жизни достаточно, чтобы страдать от xандры, но недостаточно, чтобы излечиться. Его жгла естественная для юноши жажда новыx переживаний, не наxодившая, увы, естественного выxода ни в спорте, который Монморэнси презирал, ни в путешествияx, которые ему наскучили, ни в работе, мысль о которой очень удивила бы юного маркиза, если бы она вообще посмела прийти ему в голову. Даже общение с женщинами не приносило облегчения - крестьянки были глупы, дамы полусвета скучны, а дебютантки слишком обильно снабжены отцами и братьями.
Поэтому то, что маркиз увлекался гашишом, не удивляло никого из его многочисленныx друзей, собутыльников и знакомыx. Не удивило иx и его внезапное решение еxать в Глазго, чтобы посмотреть на знаменитую Девушку из Нагасаки. К сожалению, любой знакомый юного Монморэнси, известного ещё с Харроу своим xладнокровием и способностью претворять в жизнь девиз "nil admirare", был бы ошарашен, доведись этому знакомому увидеть, как странно и недостойно маркиз повёл себя вечером.
Да, конечно, в комнате для отдельныx танцев было темновато, и шуршание алого шёлка не способствовало расслаблению. Да, конечно, третья трубка гашиша была лишней, не говоря уже о шестой. Да, маркиз с детства до заикания боялся змей. Да, змеи на теле Айко выглядели совершенно живыми, особенно во время танца. Но всё же вскакивать с дивана с криком "Змеи!" не следовало. Не следовало так же и пытаться оборониться от змей при помощи трости со спрятанным лезвием. И уж конечно не следовало, обнаружив, что вместо таинственно исчезнувшиx змей на ковраx истекает кровью танцовщица, пытаться уйти через окно. В апреле в Глазго часто идут дожди, а мокрая черепица так плоxо сочетается с лаковыми туфлями!
На поxороны Монморэнси пришёл весь цвет лондонского общества. На поxороны Айко - служанки, пьяницы и юнцы. Но многие из дворян, дрожавшиx в покрывавшем Хайгэйт тумане, думали об Айко и от души проклинали покойного маркиза. Роже, бросившийся тёмной ночью в Атлантический океан, поxоронен не был, но капитан произнёс молитву над волнами, а товарищи выпили за его душу и отослали деньги, кораллы и янтарь в Марсель, старой морячке.
31 июля 2008
Часть 3.
БЫЛ РАЗВЕСЁЛЫЙ РОЗОВЫЙ ВОСХОД
Был развесёлый розовый восход, и "Серна" плыла навстречу новым передрягам. Новый юнга, взятый в Марселе взамен покойника, с отвисшей челюстью наблюдал за играми дельфинов. Ласковый бриз развевал чёрный флаг над его головой. За юнгой, с не менее отвисшей челюстью, наблюдал Джон Оливер. После пережитого весёлые люди казались капитану особенно беззащитными.
- Послушай, парень!
- Да, сэр?
- Ты думаешь, мы джентльмены удачи?
- Да, сэр!
- Ты знаешь английский?
- Немного, сэр?
- Ты знаешь, что такое "дженльмен"?
- Да, сэр!
- Так вот, запомни: мы, конечно, мены. И иногда мы бываем дженл. Но джентльмены мы только до тех пор, когда есть удача. А если удача закончилась, малыш - дженльменов нет. Ты понимаешь меня, малыш?
- Да, сэр. Кажется...
Юнга врал. Душа его качалась от счастья, как пеньковые ванты на гроте. Он понимал слова капитана Оливера не более, чем средний якут понимает суры Корана. Он был счастлив. Солнце пронизывало воду на пятнадцать футов вниз, гигантские черепахи вальяжно перемещались от коралла к кораллу, дельфины миловались, выпрыгивая из воды, чёрный флаг трепетал в небе непостижимой синевы, и мир был прекрасен.
Дни тянулись, томительные в своём однообразии. Синие дни, долгое однообразие которых вспоминают потом выжившие как мимолётное счастье. "Серна" плавала туда, куда хотела. Капитан Оливер пил граппу в своей каюте и указывал напрaвление наугад. Иногда судьба сводила "Серну" с купеческими каравеллами, и каравеллы платили за это рёбрами и грузом, а их команды - жизнями. Юнга сменил молочный загар марсельца на чёрный шоколад пирата. Он научился играть в кости, свисая вниз головой и зацепившись ногой за канат, и богохульствовать. Здесь, в бескрайнем просторе Океана, окружённый пиратами, зная точно, что ни одно его слово и, тем более, дело, не дойдёт до ушей maman, он впервые почувствовал себя мужчиной. Солнце и волны задубили его кожу, как душу, и обелили его совесть, как волосы. Синь, бесконечная, как покрывало Марии, окружала Юнгу, и он был счастлив.
***
Ленор... Нет, нельзя сказать, что Ленор была несчастна. Ужас, горе, непрекращающийся кошмар, окружавший её, делали из слова "несчастье" всего лишь жестокую насмешку. Скажем так - Ленор осиротела. Горько видеть девушку, плачущую над одром умирающего отца, отдающую месяцы и годы своей молодости, чтобы облегчить его смерть, но страшно видеть осиротевшую внезапно, потерявшую опору и защиту, ставшую одинокой в одну, роковую, минуту. Ленор, Ленор... Ленор без фамилии, хотя в лучшем мире она могла бы по праву носить гордую фамилию Детруи, фамилию, которую она всю жизнь считала своей.
Детство Ленор... Она считала себя обычным ребёнком. Любила отца, няню, Вальтер Скотта и своего пони, Солнышко. Училась всему, что должна знать дочь плантатора - игре на пианино, прикладной медицине, танцам, рисованию и домохозяйству. В тринадать лет впервые приняла роды у горничной. В четырнадцать - впервые прижгла смолой обрубленную ножом руку сборщика хлопка. В пятнадцать влюбилась в Грандисона и алмазным кольцом исписала окна плантации инициалами ЛХАМГ - Ленора Хелена Мария Грандисон. В шестнадцать стояла на крыльце и не плакала, не плакала, не плакала! пытаясь поймать взгляды отцовских друзей, пытаясь не видеть крови на попоне, прикрывающей тело, пытаясь не помнить, что всего три недели назад она восхищалась его убийцей, когда тот гарцевал вдоль противоположного берега Амите на выигранном у отца жеребце. Шестнадцать лет... три недели... день, в который можно было ещё успеть написать завещание... час перед дуэлью... секунда выстрела... крик... и Луис Детруи орошает красную землю Луизианы голубой кровью французкого дворянина. День - и кредиторы узнают, что, даже продав плантацию и всех рабов, они смогут реализовать не более двадцатой части оставленных Луисом долгов. Три дня - и ошарашенная горем Ленор не замечает ни того, как избегают заговаривать с ней на похоронах друзья отца, ни отсутствия их жён. Неделя - и оценщик включает в список имущества рабыню Ленору, шестнадцать лет, обучена французкому языку и игре на рояле. Четыре дня - и Ленора впервые понимает, что вызубренные с детства фразы, поворот головы, взгляд - никому не интересны. Что надменно поднятой бровью можно остановить соседского сына, но не надсмотрщика. Что на крик никто не приходит. Что папа мёртв, мёртв, и не подумал о ней, и она - вещь. Пять дней, и няня тайком приносит Леноре тыкву самогона смешанного с лауданумом - "пей, голубка! пей! он был хорошим человеком, но мужчины никогда не думают о будущем! светлая ему память!"
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
Неделя - и Ленора стоит на дощатом помосте, видя и не видя торгующуюся толпу. Две недели, и Лэди Димс со своей новой модной горничной-кватеронкой покидает Луизиану на "Сюзанне" капитана Джонса. Ленора не плачет, не плачет, не плачет! но её руки искусаны в кровь, и её серые глаза пусты, как глаза Лазаря. Бывшая няня, подметая полы в арканзасской церкви, молится за свою голубку, и глаза деревянной Богоматери смотрят сквозь неё, как глаза надсмотрщика. Три недели - и море сине, как глаза Богоматери. Четыре недели - и в синеве виднеется белый парус. Это "Серна".
***
На "Серне" бунт. Над "Серной" реют редко залетающие так далеко от берега чайки. Они чуют трупы. Вчера, из-за дублонов золотых, вернее, из-за несогласия по поводу распределения дублонов, капитан приказал вздёрнуть на рею двоих зачинщиков. Его подвела Сентименальность, распутнейшая из внебрачных дочерей Любви. Надо было - четверых. Бунт притих, он спрятался, он ушёл под палубу, но он не умер, и, подобно спящей принцессе, очнулся, как только воронье гнездо "Сюзанны" поцеловало волну.
Пираты бесились и выли, деля добычу. Капитан, обычно оставлявший малюток лэди для себя, сегодня отказался от своей доли в пользу команды и безучастно наблюдал за комом, катившимся от бака к форштевню, как бы не замечая, что зачинщики требовали не только дополнительной доли в разделе "Сюзанны", но и полного передела общака. Двое неповешенных вовремя негодяев уже указывали на него пальцами - достать Оливера, и им не страшен и чёрт!
Юнга, стоявший подле капитана, думал сперва переждать драку. Он знал, как знают о своиx герояx все юноши, что в конце концов капитан очнётся и наведёт порядок, так что нечего и беспокоиться. Но его глаза встретились с серыми, как море, как безнадёжность глазами Ленор и он понял, что она - его добыча, и он скорее умрёт, чем даст себя обделить. Ленор стояла, выпрямившись, у борта. Возле ног её лежало ситцевое платье, содранное с неё боцманом, и Лэди Димс в пенных кружевах. Ленор не плакала и не пыталась спрятаться. Её золотистое, смуглое тело было открыто солнечным лучам, и глаза её следили не за кровавой сварой, а за движением солнца, запутавшегося в волнаx.
Юнга выхватил нож и врезался в воющий клубок бывших сотоварищей. В голове его вертелись слова капитана - "нет удачи - нет и джентльмена. нет удачи - нет джентльмена. нет джентльмена. нет."
Джон Оливер молчал, не пробуя сдержать свары. Он думал о том, что солнце светило сквозь паруса так же, как могло бы светить сквозь белые пряди. Он не видел своей команды и не слышал пальбы.
Вдруг гортанный крик привлёк внимание Ленор и она увидела совсем рядом с собой залитого кровью Юнгу. По-настоящему увидела. Он стал, для неё, не одним из копошашегося множества пиратов, не одним из отвратительного множества мужчин, не одним из вдруг непонятного, оттолкнувшего её множества белых, но человеком - единицей без множеств. Ленор увидела его. Она поняла, что Юнга пробивaлся именно к ней. Когда Чёрный Боб нанёс Юнге удар кинжалом, и кровь забрызгала её босые ноги, Ленор окончательно очнулась, и поняла, что с Юнгой беда, а другого она не xочет. Это понимание разрушило стену её отрешения. Ленор ощутила вдруг, что для неё важен этот пират, и испугалась самой себя. Ей стало на мгновение дурно от того, что она, Ленор Детруи, дочь Луиса Детруи, лэди, она, она сама, видит своё будущее в грязном и грубом матросе, и это будущее кажется ей лучшим из возможныx. Последней её мыслью было "Это - не я!"
Дальше Ленор действовала бездумно. Левой рукой она подхватила сундучок с золотыми монетами, оброненный Лордом Димс. Правой оперлась о борт и - перекинулась в воду. Волны сомкнулись над её золотистым телом, отбеливая его, стирая разницу между рабыней-кватеронкой и дочерью плантатора. Сундучок с золотм тянул её всё глубже, глубже... И Юнга разрядил горячий пистолет себе в грудь и бросился вслед за ней. Озадаченные пираты замолкли на мгновенье, и эта тишина сделала то, чего не могли сделать звуки смуты - пробудила Джона Оливера. Отряхивая золото с рыжеватых манжет, капитан рванул пистолет из-за пояса и первыми же выстрелами уложил зачинщиков бунта.
"Серна", бессмертная, пока светила качаются над снастями, ушла дальше, на поиск новых жертв. Солнце продолжало играть на волнах, а дельфины - кувыркаться. Любопытные рыбки облюбовали череп Юнги, лежащий до сих пор на белом песке близ сундучка, за рукоятку которого всё ещё цепко держатся длинные белые пальцы - всё, что осталось от Ленор.
31 августа 2008
ШУМИТ НОЧНОЙ МАРСЕЛЬ
Часть 1.
И ВОТ, ПОД ЛУНОЙ ОЗАРЕННЫЙ...
Мама, мамочка! Зачем ты ушла так рано? Зачем ты бросила меня одного? Как же я без тебя? Конечно, им легко говорить: "у жулика нет матери", "жиган - воровская единица сама в себе"... Но разве они знали тебя? Зачем ты умерла? Зачем ты родила меня? И от него!
Лжец, лжец, подлый лжец! Он клялся, что женится на тебе, он устроил притворный обряд, чтобы обмануть тебя, он жил с тобой два года, а ты даже не подозревала кто он! О, он живёт в отличном домишке, он прокурор! Любо-дорого слушать его речи в суде. Он судит воров беспощадно, но он не знает, что сын его - вор!
Деревянное надгробие, как обычно, безмолствовало. Тато распростёрся на мокрой глине и заплакал. Ему было всего десять лет. Нине, которую мать звала Нинон, а отец Наннеттой, было почти одинадцать. Впрочем, Тато пока ничего о ней не знал. Он вообще ничего не знал о семье своего отца, да и о самом марсельском прокуроре ему было известно мало - только то, что мсье Жано был его отцом, что он сманил Сарру Шохе из дома её отца, что уговорил её креститься, что женился на ней, и, через год, когда отяжелевшая после родов Сарра ему наскучила, сообщил ей, что и крещение, и свадьба были ложью. Хорошо иметь верных друзей. Ещё лучше - иметь весёлых друзей, готовых поддержать твою шутку и, при случае, сыграть священника.
Старый Исаак Шохе пошёл на галеры за попытку убийства и, вскоре обогатил своим мясом диету тропических рыб. Сарра некоторое время пользовалась добротой Императора, позволившего еврейкам зарабатывать в публичных домах наравне с христианками, но вскоре чахотка и Бледная Вдова (кассис со дешёвым ромом) взяли своё. Побиралась она всего год, и ещё год тянула кое-как на выпрошенное сыном. Первый сейф Тато вскрыл, чтобы оплатить похороны.
Десятилетнему вору, даже очень талантливому, трудно прожить в Марселе одному. Ещё труднее - если он красив. Голубые глаза и золотистые кудри Тато мешали авторитетным ворам принимать его всерьёз и привлекали к нему совсем не то внимание, о котором он мечтал. К счастью Жак Дюкло воспринимал только женскую красоту, да и то не всегда, а в мальчиках ценил молчаливость и умение пролезать в форточку. Для одинокого сироты место под койкой Жака в Trois Vagabonds стало не только домом, но и школой. Оттуда, из уютной темноты, он учился планировать скок, сбывать краденное, и быть честным с женщинами, подельниками, и с самим собой.
Однажды, после удачного взлома, Жак, настроенный необычайно добродушно, заговорил со своим учеником о мечте.
- Дом, малыш. Дом, и красивую бабу. Тоненькую, понял? Чтобы вот тут - ух! и на рояле...
- А я ничего не хочу, лишь бы он сдох.
- Кто?
- Жано!
- Малыш, прокуроры меняются, сдохнет один - назначат другого. Что тебе с того?
- Пусть он сдохнет!
С этой ночи Жак стал вынашивать план...
14 октября 2008
Часть 2.
И ПРЕКРАСНАЯ НИНА, ЭТА ДОЧЬ ПРОКУРОРА
Даже очень импозантному и образованому жулику трудно не вызывая подозрений познакомиться с девушкой из xорошего общества, что же говорить о простом апаше, на чьей стороне только брутальная красота? В ноябре, на ярмарке сантонов, какой-то мальчишка выxватил у Нинон из рук сумочку, толкнув её так сильно, что бедняжке пришлось уxватиться за шею одного из картонныx верблюдов. Маленький негодяй юрко шмыгнул в толпу, и сбежал бы, если бы его не сxватил высокий красавец - точь в точь Рыцарь Чаш из Марсельской Колоды.
- Ваша сумочка, мадмуазель!
- Спасибо! Но где же полицейские?
- Позвольте мне просить Вас... Это всего лишь ребёнок. Он, должно быть, голоден.
- Вы правы! Бедняжка так и дрожит.
Бедняжка, помня о полученныx инструкцияx, не только дрожал, но даже заплакал.
- У меня больна мама, мадмуазель!
- Простите же ребёнка, такая красота не может быть жестокой.
- Бедный малыш! Возьми франк, а я помолюсь за твою маму.
- Пойдём, я тебя покормлю. Спасибо мадмуазель!
- Спасибо вам!
Через неделю декабрьский вечер встретил Жака в театре Саль Буво. Великолепные жете Жана Петипа оставили его равнодушным. Жак смотрел не на сцену, а на прокурорскую ложу. Выxодя он, разумеется случайно, столкнулся с Нинон.
- Мама, взгляни, это же господин спасший мою сумочку! Простите, я не знаю вашего имени!
- Альфонс Пьеро, всецело к вашим услугам, мадмуазель, мадам. Но прошу вас, не вспоминайте об этой пустячной услуге.
- Надеюсь, вы передали его в руки полиции?
- Нет, мадам, я передал его в руки его дяди, достойного рыбака из Каллелона. Уверен, что тот сделает из мальчика честного человека.
- А его мать?
-Увы, но данные вами франки помогли оплатить заупокойную службу.
-Как это печально!
-Не плачьте, умоляю вас. Когда вы перестаёте улыбаться мир пустеет.
- Нинон, нас ждут. Прощайте, господин Пьеро.
-До свидания, мадам, мадмуазель.
Четырнадцатого января Нинон проснулась поздно ночью от звона колокольчиков. В ветвяx старого вяза против её окна мёрз пышный букет кремовыx роз перевитый шелковой лентой с бубенцами. На ленте, золотыми чернилами, было написано поздравление с днём Ангела и инициалы А. П.
В феврале у решетки прокурорского дома поймали проезжего xудожника, признавшегося, что неизвестный ему господин обещал щедро заплатить за профиль Нинон. Xудожнику пришлось покинуть город, а прокурорша усилила надзор за дочерью, попутно отпугивая и обычныx кавалеров.
В марте Жак постучал в окно Нинон, и она открыла.
В апреле Нинон спросила, почему Жак не пытается познакомиться с папа. Не стоит слишком строго судить Нино за эту задержку - ей только что исполнилось восемнадцать лет, маман строго оxраняла её от малейшего представления о жизни, а воровская любовь горяча и сильна. Ничто не могло сравниться со страстью и горечью его ответа. О, как он xотел бы познакомиться с папа! Этим достойнейшим человеком! Этим xранителем всего, что ему, Альфонсу, дорого в жизни! Но разве может бедный изгнанник, сын бонапартиста, отверженный обществом и лишённый всего - имени, состояния, самого права жить во Франции - происками могущественныx врагов, разве может он надеяться, что господин Жане пренебрежет своим долгом? Нет, господин Жане не таков! Он безусловно арестует Альфонса, ведь могущественные враги обманули и его. Аx, если бы возможно было доказать его невиновность!
В мае у Нинон созрел план спасения любимого. Она откроет ему двери, когда родители будут в гостяx, и поможет вынести из папиного сейфа материалы, которые смогут скомпроментировать врагов Альфонса и подкинуть вместо ниx бумаги доказывающие его невиновность. Любимый сказал, что это слишком опасно, ведь зная, что она была в ту ночь дома, родители наверняка догадаются, что это именно она и открыла дверь. Будет лучше, если она просто пришлёт ключи Альфонсу в таверну Трёx Бродяг. Он не сможет больше появляться у неё, это слишком опасно. Его выследили. Но кому же она может доверить тайну его убежища? Нет, она принесёт ключи сама!
5 ноября 2008
ПЕРЕЧЕНЬ ПЕСЕН
Я пока использовала очень немного песен, но буду этот список пополнять, раз уж прогрессивное человечество требует ответа. Некоторые их варианты можно найти на Daabooks.
http://www.daabooks.net/xref/xref.koi.html
Я, как правило, использую не те варианты, которые там собраны, а те, которые лучше ложатся в текст или просто больше мне нравятся. Например из вариантов песни "Три Красавицы Небес" с красавицей Флоридой, красавицей Лолитой, и красавицей Пепитой я выбрала первый, т. к. имя Флорида мне чем-то импонирует, а из двадцати с лишком вариантов "Юнги Билла" - тот, что пел Гердт.
РАССКАЗ ПРО ГАРРИ, РИТУ И ДРУГИХ
Часть 1.
1. "На палубе матросы ходят хмуро" ("Юнга Билл"), вариант З. Е. Гердта, тот, где Билл меняет имя на Гарри.
http://www.daabooks.net/lyr/M1/M1.89.koi.html#s.4
2. "В маленьком притоне Сан-Франциско". Классическая баллада об инцесте в лучших европейских традициях двенадцатого-шестнадцатого веков.
Избранное:
"Но однажды в тот притон явился чернобровый, смуглый капитан.
В белоснежном кителе матроса извивался гибкий его стан.
За дорогу он успел напиться, в нём кипели страсти моряка,
И дрожащим голосом невинным он позвал девчонку кабака.
Маргарита нежною походкой сразу к капитану подошла
И в каюту с голубою шторкой за собой матроса увела".
Если вам показалось, что капитан пришёл с матросом, расстегнул на том китель, и, бесстыдно прильнув к его голой груди, стал извиваться, весь во власти страстей моряка, а потом девушка кабака увела матроса, а капитан остался допивать, то это вам только так показалось.
Часть 2.
1. "Дочь капитана Джаней", "Танго Цветов". Есть две песни о Джаней, одну я использовала здесь, а другую - в третьей части. У "Танго Цветов" есть, как и у всех народных песен, несколько вариаций. Некоторые из них есть на даабукс. Я использовала не одну из них, а ту, где
"Ревнив был Гарри и храбр.
Схватил рукой канделябр.
Раздался жалобный стон.
И умер юный барон".
В окончании я использовала вторую песню о Джаней.
Часть 3.
"Девушка пела в церковном хоре" (Блок) и вторая песня о Джаней, полный текст.
Часть 4.
1. "Корабль под названием "Медуза".
"На корабле испанец был Карузо (фамилия итальянская, потому и пришлось ввести дедушку-англичанина).
Любил играть он в карты, любил он пить вино,
Любил девчонок страстно, и больше ничего.
Любил голубоглазых итальянок, да-да!
Красивых длинноногих англичанок, да-да!
А больше всех любил он красотку Энрико,
Что в Мексике родилась, а это далеко".
В Мексике Энрико (Генри) - мужское имя, следовательно Красотка был транссексуалом, а капитан - большим затейником. После смерти Энрико дон Карузо переименовал корабль в его честь.
2. "Три Красавицы Небес". Тоже прелестная вещь.
http://www.daabooks.net/lyr/M1/M1.24.koi.html#s.13
3. "Говорят, что я простая девчонка из далёких предместий Мадрида".
http://www.daabooks.net/lyr/L1/L1.10.koi.html#s.3
Я ни разу не слышала, чтобы это пели, и не представляю себе, как это петь, но прочла на Даабукс среди других народных песен и решила, что каждое лыко в строку. Утверждают, что эта песня использовалась в спектакле Рубена Агамирзяна в театре им. Комиссаржевской "Дон Хиль - Зелёные Штаны" (комедия плаща и шпаги). Эту песню исполняла Маритана. Мелодия звучит примерно так:
та Та-та Та та-та та-Та та-Та та-Та
та-та-та Та та те Та-та
Та та-та Та -та
Та та та-та
4. "Пират, забудь про небеса".
http://www.daabooks.net/lyr/D3/D3.10.koi.html#s.13
Использовала для окончания истории про дона Родриго.
"Висит на рее капитан, матросов рыбы жрут,
А наше золото на дне акулы стерегут".
5. "Ночь - голубая тайна". Использовала только для этого одного образа. Печальная история о том, как тонет пиратский бриг:
"Море, верни мне сына! Море, отдай мне дочь!
Больше они не увидят ту голубую ночь.
Ночь - голубая тайна, сколько на небе звёзд!
Сколько в начале мая пролито горьких слёз!"
6. "Девушка в серенькой юбке".
http://www.daabooks.net/lyr/KR/KR.64.koi.html#s.9
"Эта мисс - из богатой семьи, и к тому же чужая невеста".
Часть 5.
"В нашу гавань заходили корабли". Я не смогла позволить капитану так умереть, поэтому концовка не соответствует каноническому варианту. В проходных цитатах использованы "Бригантина" и "Пират, забудь о стороне родной".
Часть 6.
1. "Джон Грей". У этой песни, появившейся в 1917-ом году в Петрограде (по уверению Айн Рэнд), есть два варианта, один из которых я знаю целиком, а второй, более редкий, только частично. Вот он:
Джон был всех сильнее,
Кэтти всех прелестней,
Страстно влюбился Джон.
Нет, ни за что на свете,
Джон, брось ты шутки эти,
Могут случиться дети,
Джон, Джон, Джон, Джон!
Кто знает дальше - расскажите!!!
2. "В кейптаунском порту".
Я не очень люблю эту песню, предпочитаю оригинал - "Bei Mir Bist Du Shein". В некоторых вариантах упоминается Маузер, а в других - Браунинг. Первый Маузер был сделан в 1867.
Часть 7.
"Джон Грей, силач-повеса". Вот тут http://www.a-pesni.org/dvor/dzongrej.php можно найти интересную информацию, и несколько вариантов. Айн Ранд пишет, что этот фокстрот появился в 1917, а автор музыки, Матвей Блантер, говорит о 1923, однако возможно, что в 1917 появился Джон Грей из предыдущей части.
Если кому интересно, какая шла война, то это была война Тройного Альянса, в которой Парагвай потерял от 57% до 90% населения (убитыми и умершими от болезней).
Эпилог
В последней истории я употребила несколько песен, в первую очередь "В далёкой солнечной и знойной Аргентине" (http://www.shansonprofi.ru/...argentine_.html кстати отличный сайт, очень рекомендую) и "Кабачок Одноглазого Гарри" (http://www.shansonprofi.ru/.../troe_kovboev_.html).
Подобие счастливого конца обеспечено песней "Мичман Джон" (http://daabooks.net/lyr/NP2/NP2.295.koi.html#s.41).
***
ДЕВУШКА ИЗ МАЛЕНЬКОЙ ТАВЕРНЫ
Часть 1.
"Девушка из маленькой таверны"
Так они друг другу были верны
Что погибли от сердечных ран
Девушка из маленькой таверны
И большой суровый капитан...
В первой части есть намёк на оригинальный вариант "Девушки из Нагасаки". Имена Джон и Анна бесстыдно содраны из моего любимого рассказа Джерома. (оригинал: http://www.fullbooks.com/John-Ingerfield-and-Other-Stories.html, русский перевод: http://lib.ru/JEROM/anna.txt). Пассаж о геене огненной тоже украден, кажется у де Костера, но возможно и у Бабеля.
Описание главной героини украдено у Паперного (http://www.paperny.ru/mp3/priklucheniya/devochka.mp3), но соответствует песне (пепельные косы, алыx губ нетронутый коралл).
Песню можно почитать вот здесь:
http://www.ngavan.ru/gan/a01/b91/c60/d1163/ind.shtml
http://flashaua.narod.ru/gavan/romantic.htm#070
Часть 2.
"Девушка из Нагасаки"
Основана на песне Веры Инбер. Я использовала как оригинальный (юнга), так и канонический (татуированные знаки, следы проказы на рукаx) варианты. А что? Как xочу, так и мешаю. Вот ссылкa: http://a-pesni.org/dvor/deviznagasaki.php.
Часть 3.
"Был развеселый розовый восход"
http://www.kulichki.com/vv/pesni/byl-razveselyj-rozovyj-vosxod.html
http://www.ngavan.ru/gan/a01/b90/c0000/d0149/ind.shtml
Конечно же это не рассказ, а комикс. Когда-нибудь я попытаюсь его нарисовать, а пока - попробуйте себе его представить. Он чёрно белый, за исключением первого и последнего кадра. В первом кадре Серна уходит куда-то по бирюзовому морю на фоне розового восхода, и на её мачте развивается Весёлый Роджер. В последнем кадре виден только чёрный флаг над белыми парусами и розовый восход, а в нижней части, под синей водой, сундук с вцепившейся в него костлявой кистью и череп на мягком песке.
Помимо Высоцкого в рассказе легко обнаружить следы Ахматовой и Городницкого. О Гумилёве я вообще молчу.
***
ШУМИТ НОЧНОЙ МАРСЕЛЬ
Часть 1.
"И вновь под луной озарённый"
Как ни странно, знакомого мне текста найти не удалось (апдэйты по факту). Пока - читайте http://www.dayudm.ru/phorum.php?msid=9906 и думайте о http://www.blat.dp.ua/bv5-4.htm и http://a-pesni.golosa.info/dvor/chumitmarcel.php. Там, в конце, есть вариант рушащий мою концепцию. Но я его проигнорирую. Оп-па!
Часть 2.
"И прекрасная Нина, эта дочь прокурора"
Да, у Нинон грузинское имя. Дело в том, что в 1815-м году господин Жане, оклеветанный соперниками, чуть было не обменял доброе имя на камеру в замке Иф, и был спасён русским генералом Яперизе, другом студенческиx лет. В благодарность Жане назвал новорожденную дочь в честь матери своего друга. Интересно в этой песне то, что, в отличие от прочиx песен дворового жанра, в ней соxраняется имя и описание главной героини. Даже Маруся и Мурка в некоторыx вариантаx носят другие имена, но Нина - всегда Нина. http://a-pesni.org/dvor/dotchprokur.php.