 |
Сергей Белецкий
ЗАМЕТКИ К ИСТОРИИ ПЕСЕН В АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ЭКСПЕДИЦИЯХ
Из сборника: Далекое прошлое Пушкиногорья. Учебное пособие для студентов 2–3 курса специальности "Музейное дело и охрана памятников истории и культуры". Выпуск 6. Песенный фольклор археологических экспедиций. Сост. С. В. Белецкий. Государственный мемориальный историко-литературный и природно-ландшафтный музей-заповедник А. С. Пушкина "Михайловское"; Санкт-Петербургский Государственный университет культуры и искусств. Кафедра музееведения; Институт истории материальной культуры Российской Академии наук. Санкт-Петербург, 2000. Содержание сборника:
С. Белецкий — От составителя
А. Башарин, М. Вениг — Песни археологических экспедиций
М. Вениг — Песенный репертуар археологических экспедиций
А. Башарин — Песенный фольклор археологических экспедиций
С. Белецкий — Заметки к истории песен в археологических экспедициях
С. Белецкий — Послесловие
ПЕСНИ ПСКОВСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ ЭРМИТАЖА
В 60-е годы Псковская экспедиция Эрмитажа была "поющей", хотя пели и не слишком часто: сказывалась специфика городских раскопок - отсутствие такого важного элемента экспедиционной жизни, как "вечера у костра". Пели в эрмитажном автобусе по пути из Питера в Псков и обратно, пели на привальной-отвальной и "в дни рождения", много пели 15 августа. Гитаристов не было, поэтому пели "а капелла". Отмечу особенность экспедиции 60-х годов: крайне редкое употребление горячительных напитков. Это, разумеется, не означает, что в экспедиции был сухой закон, однако алкоголь в застольях бывал не часто и в ограниченных количествах. Может быть, поэтому в 60-е годы "питейный" цикл песен не был развернутым.
Пели "народные" и "военные" песни (в том числе - песня "Забьем козла, браточки", которую я больше нигде не слышал). Из так называемых "лагерных" песен помню "Таганку", "Ванинский порт", "Сухарики", из студенческой классики - "Там, где Крюков канал" (№ 3) , "По рюмочке, по маленькой" (№ 2) и "В скучные минуты Бог создал институты" (№ 5). Пели также студенческие гимны - "Раскинулось поле по модулю пять" и "Тот, кто физиком стал".
Среди песен, устойчиво ассоциирующихся с началом 60-х, были "Бабка Любка", "Чемоданчик", "Двадцать метров крепдешина", "Кровать со фигурными шишками", "Расцвела сирень в моем садочке", "Жора, подержи мой макинтош", "Четырнадцать французских моряков", "У девушки с острова Пасхи", "Есть в Батавии маленький дом", а также песни, привезенные В. Д. Белецким в Псков вместе с "саркельскими песнями" ("Гипопотам", "Перепетуя", "Сюзанна", "На острове Таити"). Конечно, пели "Бригантину" Павла Когана. Думаю, что пелись многие из этих песен и раньше (по крайней мере с конца 50-х), хотя уверенно утверждать не берусь. Часто пели "В пещере каменной" (на мелодию "Арии варяжского гостя"), причем привычный мне текст и рефрен заметно отличаются от вариантов этой песни, певшихся в застольях 90-х и даже 80-х годов (ср.: № 8):
В пещере каменной
В пещере каменной нашли наперсток водки,
Комар зажаренный валялся на песке.
Ели. Пили. Мало.
В пещере каменной нашли чекушку водки,
Цыпленок жареный валялся на песке.
Ели. Пили. Мало.
В пещере каменной нашли пол-литру водки,
И целый окорок валялся на песке.
Ели. Пили. Мало.
В пещере каменной нашли боченок водки,
Барашек жареный валялся на песке.
Ели. Пили. Мало.
В пещере каменной нашли цистерну водки,
И слон зажаренный валялся на песке.
Ели. Пили. Мало.
В пещере каменной нашли источник водки,
И стадо мамонтов паслось невдалеке.
Ели. Пили. Норма.
Не часто, но пели "Мадагаскар". Сейчас я уже не могу припомнить текст, который пелся в 60-е годы, поэтому воспроизвожу его в том виде, в котором эту песню пели в экспедиции позднее - в конце 70-х и в 80-е годы:
Мадагаскар
Чутко горы спят, Южный крест залез на небо,
Спустились с гор в долины облака.
Осторожней, друг, ведь никто из нас здесь не был -
В таинственной стране Мадагаскар.
Наш бесшумный шаг, чуть колышутся лианы.
Ведь мы со всех сторон окружены.
Осторожней, друг, даль подернулась туманом -
Сними с плеча свой верный карабин.
Мы спустились с гор и вошли с тобой в таверну,
Где старый негр разливал коньяк.
Осторожней, друг, ведь порой бывает скверно
Тому вдвойне, кто выпить не дурак.
Помнишь южный порт, и накрашенные губы,
И купленный за доллар поцелуй.
Осторожней, друг, эти ласки слишком грубы -
Беги от них и сердце не волнуй.
Южный крест погас, в золотых потоках небо,
И скоро солнце встанет из-за скал.
Осторожней, друг, тяжелы и метки стрелы
У жителей страны Мадагаскар.
"Фирменной" экспедиционной песней долгое время (по крайней мере, до начала 70-х) была "Разлука" с текстом, который я за пределами экспедиции не встречал.
Разлука
Пропойте мне разлуку,
Мне милый изменил.
Не понял мою муку,
Другую навек полюбил.
Приходит ко мне милый,
Накручиват усы,
Сымает мягку шляпу,
Сам смотрит на с'гирям часы.
Смотри, смотри изменщик,
Смотри который час.
К сопернице счастливой
Идешь ты в последний раз.
Пойду, пойду в аптеку,
Куплю я кислоты.
Лишу тебя навеки
Небесной твоей красоты.
Сама же я с балкону
Вниз брошусь головой
И буду белой пеной
На пыльной лежать мостовой.
Ах, чья енто могилка
Травою поросла?
То Дунька, Ванькина милка
Любовью своей изошла.
В 70-е годы на эту же мелодию пелась другая песня - "Шестнадцать столовых ножей", постепенно вытеснившая из репертуара традиционную "Разлуку".
Шестнадцать столовых ножей
Прошло уж две недели,
Сказал миленок так:
"Неужто в самом деле
Рассчитываете на брак?"
Маруська тут решила,
Что стала жизнь хужей,
И в грудь себе вонзила - втыкнула -
Шестнадцать столовых ножей.
Мотор колеса крутит,
В разлет летит Москва.
Маруська в институте
Сиклифасовскова.
К Маруське подбегают
Шестнадцать докторей,
И кажный врач вынает
Ей ножик из белых грудей.
Один остался ножик,
Один остался врач,
И вдруг со стола раздался
Маруськин жалобный плач:
"Не лапайте руками, нахалы,
Довольна я вполне.
Шестнадцатый ножик на память
Пущай остается во мне".
Маруську в крематорий -
И сразу в печь суют.
В тоске и в страшном горе
Миленок ее тут как тут:
"Ах, я ей жизнь испортил,
И виноват я сам.
Насыпьте пожалуйста, в портфель
Мне пеплу четыреста грамм".
Ах, чья енто могилка
Травою поросла?
Маруська, Ванькина милка
Любовью своей изошла.
Я знаю - город будет,
Я знаю - саду цвесть,
Когда такие люди, как Ванька с Маруськой,
В деревне нашей есть.
Дольше всего из песен начала 60-х в репертуаре экспедиционных посиделок продержалась "На станции нашей…" (на мелодию песни "Крутится, вертится шар голубой" из кинофильма "Юность Максима"); с этой песней я вне Псковской экспедиции Эрмитажа не сталкивался. Правда, в 80-е годы она уже воспринимались как "древность" и в застолье 15 августа была традиционной "сольной партией начальника".
На станции нашей…
На станции нашей перрон и вокзал.
На станции нашей любви я не знал.
На станции нашей туда и сюда
Проходят составы, идут поезда.
Однажды на станцию вечерней порой,
На станцию прибыл экспресс голубой,
И вот из вагона под номером пять
Транзитная барышня вышла гулять.
И с этого часа мой сон и покой
Куда-то умчал тот экспресс голубой.
И вижу я чудной сирени букет,
Белую кофточку, синий берет.
Где эта барышня, где мой покой,
Куда ты умчался экспресс голубой?
Никто не ответит где барышня та -
Ентая барышня инкогнита.
В начале 60-х на мелодии популярной "музыки на костях" пели также песни вроде "Песенки про Лумумбу", которую я с тех пор больше нигде не слышал:
Песенка про Лумумбу
Есть в Африке Конго,
Есть в Африке Конго,
Есть в Африке Конго такая страна.
Есть в Конго Катанга,
Есть в Конго Катанга,
Есть в Конго Катанга провинция.
Жил в Конго Лумумба,
Жил в Конго Лумумба,
В Катанге Лумумба, правителем был.
Но злобный Мобута,
Но злобный Мобута,
Но злобный Мобута Лумумбу убил.
Убили Лумумбу,
Убили Лумумбу,
Сожрали Лумумбу - осталась берцовая кость.
О хам-хам-хам-хам-хам, о шейк!
Где ты был? - В Конго был!
- Что ж ты Мобуту упустил!
С середины 60-х в песенный репертуар экспедиционных посиделок вошли "Ёксель-моксель", "Я рязанский уроженец", "Цилиндром на солнце сверкая", "Я чешу, чешу ногу", некоторые туристские песни ("Долой, долой туристов", "Какао"), "Раз в московском кабачке сидели", "По тундре, по железной дороге", а также безымянные тогда "На материк", "Пиратскую" и "Снег" Городницкого, "Домбайский вальс" Визбора. По-моему, тогда же в экспедиции появилась песенка "Он был кавалер-импозанто", впрочем не уверен - может быть и раньше.
Он был кавалер-импозанто
Он был кавалер-импозанто,
Служил он в утиль сырьёрито,
Носил вместо галстука банто
И часто ходил к Степанидо.
Она была официанто
И красила губы кармино,
Все брови себе выщипанто,
Но все-же была уродино.
Накрашена, но не умыто
Любила плясать фокстротито:
Шестнадцатым потом облито,
Топталась она как слонидо.
Шептал он: "Я вас обожанто,
Как тореодор из Толедо.
Нельзя ли мне было-б по бланто
Иметь две-три пары обедо?"
Она отвечала: "Я радо".
С работы сбегала с ним рано.
И целых четыре декадо
Кормила его как кабано.
Когда же ее увольнянто,
Он высказал ей свое кредо:
"Я вас перестал обожанто -
Любовь не сладка без обедо".
Во второй половине 60-х в экспедиции некоторое время пели "Стеньку Разина" (переделка "Из-за острова на стрежень": первоначально она пелась на оригинальную мелодию, позднее, в конце 60-х - на мелодию популярного тогда шлягера "Наш сосед"):
Стенька Разин
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывали расписные
Стеньки Разина челны.
На переднем Стенька Разин
С буржуазною княжной:
Свадьбу новую справляет
Сам веселый да хмельной.
Пап-пап, па-пара-па пап-пап…
Позади их слышен ропот:
"Позабыл рабочий класс,
Разлагается с княжною,
Отрывается от масс!"
Тут он критику услышал,
Надвигается гроза:
Алой кровью налилися
Атамановы глаза.
Пап-пап, па-пара-па пап-пап…
Мощным взмахом он хватает
Буржуазную княжну
И за борт ее бросает
В пролетарскую волну.
"Волга, Волга, мать родная,
Пролетарская река,
Ты прими, прими излишки
От меня, середняка".
Пап-пап, па-пара-па пап-пап…
Но погибнуть в водной бездне
Не смогла краса-княжна -
Два осводовца любезно
Достают ее со дна.
А к нему речмил подъехал
И его оштрафовал
За бросание предметов
В государственный канал.
Пап-пап, па-пара-па пап-пап…
С конца 60-х в экспедиционный песенный репертуар прочно вошли авторские песни - некоторые песни Галича, Городницкого, Окуджавы, Высоцкого, Кукина, "Девушка из харчевни" и "Цыганка-молдаванка" Матвеевой, "Ой-ё-ёй" Дулова, "Не гляди назад" Клячкина, "С песней шагом, шагом" Берковского, "Застольная" Генкина. Конечно, далеко не все из этих песен осознавались как авторские - большинство оставались для исполнителей и слушателей безымянными. Пели также "От Баку до Махачкалы" (сокращенный вариант стихотворения Бориса Корнилова "Качка на Каспийском море"), "Гренаду" Светлова, "День-ночь" (по Киплингу). Тогда же в репертуаре вечерних посиделок появилась песня "Вот у этого серого здания", которую я с тех пор больше не встречал.
Вот у этого серого здания
Вот у этого серого здания
Я впервые увидел тебя.
Ты даже не обратила внимания
И ушла, не взглянув на меня.
Хожу сам не свой, с больной головой,
Хожу и рыдаю ой-ё-ёй.
Ах, я не любим - она спит с другим -
И что же мне делать, боже мой?
А у него есть галстук и подтяжки,
И весь он выбрит, словно херувим.
А я в своей полосатой тельняшке
Ну ничто по сравнению с ним.
А я ему всю карточку попорчу,
Чтобы он из себя не воброжал.
Захочу - совсем его прикончу,
У меня есть тот еще кинжал!
Поеду в Тамбов и сорок зубов
Из золота вставлю себе в пасть,
Куплю самовар, часы, портсигар.
Ну где-ж мне такому пропасть…
И вот у этого серого здания
Я по-новой увижу тебя.
И приползешь ты ко мне на свидание,
И меня поцалуешь в уста.
Были и собственно "археологические песни". Так, В. Д. Белецкий, работавший в экспедиции Гроздилова с 1955 г., привез в Псков "саркельские песни" ("На раскоп придешь…" , "Нам нечего больше терять…" , "Скучно и грустно…" ). Не позднее начала 60-х (а, скорее, в середине - конце 50-х) в экспедиции появилась песня "Вот сдадим все экзамены…" (на мелодию и с включением куплетов "Глобуса"), воспринимавшаяся как "гимн археологов" (№ 16). В качестве "археологической", впрочем, осознавалось безымянное (братьев Генкиных?) "Мезозойское танго". Поскольку певшийся тогда вариант отличается от варианта, зафиксированного Башариными (№ 11), воспроизвожу текст песни в том виде, в котором ее пели в Пскове во второй половине 60-х :
Мезозойское танго
Вспомни мезозойскую культуру:
У костра сидели мы с тобой,
Ты мою изодранную шкуру
Зашивала каменной иглой.
Я сидел, небритый и немытый,
Нечленораздельно напевал.
В этот день топор из диорита
Я на хобот мамонта сменял.
Жрать захочешь - придешь,
и в пещеру войдешь.
Хобот мамонта вместе сжуем.
Наши зубы остры,
Не погаснут костры,
Эту ночь проведем мы вдвоем.
В дымной сталактитовой пещере,
Где со стенок капала вода,
Анекдот времен архейской эры
Я тебе рассказывал тогда.
Ты иглой орудовала рьяно,
Не сводя с меня мохнатых век.
Ты была уже не обезьяна,
Но, увы, еще не человек.
Жрать захочешь…
Вспомни - наше первое свиданье
Было над извилистой рекой.
Слышалось ворчанье и урчанье:
Мы с тобою шли на водопой.
Ты сказала: "Вся в твоей я власти,
От любви, как от огня, горю!"
И в порыве тихой, нежной страсти
Откусила напрочь мне ноздрю.
Жрать захочешь…
Помнишь питекантропа соседа,
И как ловко он тебя отбил
Тем, что ежедневно для обеда
Кости динозавра приносил.
Ты любила есть сырое мясо
И лакать бизонье молоко.
Ты меня ругала лоботрясом,
Если не принес я ничего.
Жрать захочешь…
До сих пор я часто вспоминаю
Темный вечер высоко в горах,
Где тебя сырую доедая,
Плакал я, от ревности горя.
И ночами снится мне недаром
Холодок базальтовой скалы,
Тронутые грязью и загаром
Ноги волосатые твои.
Жрать захочешь…
Песни других экспедиций попадали в Псковскую экспедицию Эрмитажа 60-х годов случайно - с приезжавшими гостями. Так, из Новгородской экспедиции в 1965 или 1966 году привезли на день археолога частушку "Мужички-то, мужички, / Что навозные жучки, / Роются, копаются, / Чего найти пытаются" ); эти песни воспринимались как "чужие" и как-то не приживались. "Свои" песни появлялись эпизодически. Это были тексты, написанные на мелодии популярных советских песен, чаще всего - перетекстовки. Они писались "по-случаю", исполнялись один-два раза и благополучно исчезали из репертуара. Приведу для примера песню, написанную на мелодию "Чибиса" для отвальной 1969 года студенткой кафедры археологии ЛГУ Ольгой Струговой и автором - не потому, что она чем-то лучше других, просто другие перетекстовки того времени уже прочно забылись:
Гимн отстающей бригады
На раскопе кто-то вновь нашел чего-то,
Алексеев чистит свой костяк.
Есть у всех забота, вновь идет работа,
Лишь у нас, у нас не клеится никак.
Помню, тратя силы, чистили настилы,
Прыгали по древней мостовой.
Нас не понимали, нас же обругали,
И опять, опять работы никакой.
Тут нам дали Гену, он залез под стену,
Стал оттуда пули доставать.
У него работа, а у нас забота -
Как бы нам скорей за кофеем удрать.
Гена был новатор и организатор -
Он полы у церкви разносил.
Бил киркой со смыслом, дым шел коромыслом,
И у нас за ним угнаться нету сил.
Всем мы надоели, всем осточертели -
Бросили нас Греблю расчищать.
Там назагорались, пыли наглотались
И опять пришли ударникам мешать.
Месяц мы копали, силы измотали:
Трудно целый месяц отдыхать.
Нам бы потрудиться, нам бы не лениться,
Но, увы, уже пора нам уезжать.
Песенный фольклор Псковской экспедиции 70-х и 80-х годов характеризовать значительно труднее, поскольку рубеж 60-х - 70-х годов был переломным в археологии Пскова. С 1969 г. в раскопки Пскова, до этого времени проводившиеся только экспедицией Эрмитажа, включилась вновь созданная экспедиция Псковского пединститута (нач. экспедиции И. К. Лабутина), так что практиканты и энтузиасты, приезжавшие в Псков для участия в раскопках, оказывались в составе разных экспедиций. А с середины 70-х годов, когда к охранным раскопкам Пскова стали ежегодно подключаться новые экспедиции и отряды (так сказать "разовые", создававшиеся, чаще всего, "под конкретный раскоп"), размежевание приобрело практически необратимый характер. И хотя застолья на 15 августа по традиции еще оставались общими, посиделки уже разделились, и быстро сформировались вполне самостоятельные песенные репертуары. Конечно, между наборами песен было много общего: это и какая-то часть "экспедиционной классики", восходящей к экспедиции Гроздилова 50-х - начала 60-х годов, это и приблизительно одинаковый состав "бардовских песен", попадавших в экспедицию вместе с приезжающими участниками раскопок. Но почти сразу в разных экспедициях, проводивших раскопки Пскова, начали появляться "свои" песни, состав которых в разных псковских экспедициях различался. Не последнюю роль сыграло и то, что комсостав "разовых экспедиций" приезжал в Псков со своим песенным репертуаром, истоки которого восходили к другим экспедициям - ладожской, новгородской, изборской.
Но был и еще один фактор, повлиявший на изменение песенного репертуара Псковской экспедиции Эрмитажа. Дело в том, что в 70-е годы в экспедиции практически ежегодно стали появляться участники, не только певшие, но и игравшие на гитаре. Именно "человек с гитарой" с этого времени превратился в центральную фигуру посиделок, и именно сольное пение гитариста начинало диктовать активный песенный репертуар. А так, как почти каждый год "человек с гитарой" менялся, менялся и репертуар. Правда, сохранялось некое ядро "старых песен", певшихся традиционно без гитарного сопровождения, но это, в большинстве случаев, было уже только прелюдией к продолжению вечера "под гитару". Из вновь появившихся в экспедиции в 70-е годы песен отмечу "Эту Петрову", "Черт побери!" (№ 18), "Там, за Танаис-рекой" (№ 17) , "По звездам млечного пути" (№ 23), "Я потомок хана Мамая" (№ 19), "Гимн шестидневной войны", а также популярные в посиделках песни литературного цикла - "Ходит Гамлет с пистолетом", "Венецианский мавр Отелло", "В имении, в Ясной поляне" (№ 9), "Доктор Фауст" (пелась на мелодию песни Гражданской войны "Как родная меня мать провожала"). Последняя, кажется, в других экспедициях не была распространена:
Доктор Фауст
Что-то сильно загрустил доктор Фауст: - Эх!
"Мало лет на свете жить мне осталось (2 раза)
Надоело мне писать бюллетени, - Эх!
Захотелося любви, наслаждений" (2 раза)
Прилетел к нему тут черт-Мефистофель, - Эх!
Пригласил его на торт и на кофей. (2 раза).
"Свою душу мне в заклад заложи-тка, - Эх!
Сам живи и не тужи с Маргариткой" (2 раза)
Доктор Фауст молодым обернулся - Эх!
Папиросой "Беломор" затянулся. (2 раза)
На каучуке он купил полботинки, - Эх!
Маргаритке приобрел паутинки. (2 раза)
Но однажды как-то раз в час полночный - Эх!
Возвратился ейный брат со сверхсрочной. (2 раза)
Приезжает Валентин - что ж он видит: - Эх!
Доктор Фауст и сестра в голом виде. (2 раза)
Вынимает Валентин свою шпагу - Эх!
И на доктора полез, на беднягу: (2 раза)
"Ты со мною не шути, старшиною, - Эх!
Хочешь жить, так распишись как с женою!" (2 раза)
Доктор Фауст отвечал: "Бога ради, - Эх!
Только паспорт мой у черта в закладе". (2 раза)
Доктор-Фауста пример всем нагляден - Эх!
Не ходите, старики, вы по… девам. (2 раза)
Особым периодом в истории песенного репертуара Псковской экспедиции Эрмитажа стали середина и вторая половина 80-х годов, когда на протяжении ряда лет основной состав участников экспедиции был более или менее постоянным. Именно в эти годы в Псковской экспедиции сформировался сравнительно стабильный репертуар, исполнявшийся зачастую "а капелла" даже при наличии "человека с гитарой". Песенный репертуар середины 80-х годов, к счастью, частично сохранился в плохой диктофонной записи, сделанной осенью 1985 г., правда - не в Пскове, а в Москве, во время "послеэкспедиционного сбора". Приведу список песен в том порядке, в котором они зафиксированы записью: "Моя натура хочет жить широко" (Ю. Ким); "Подколодная змея" (А. Быстрицкий); "Магдалина" ("Я танцую на ковре под звуки бубна"); "Мы сидели позднею вечерей"; "Французские поэты" (Ю. Лорес); "Майдан" (С. Никитин); "Бричмула" (С. Никитин); "У меня в Москве" (на стихи М. Цветаевой); "Донской монастырь" (А. Городницкий); "Если было это в сказке" (С. Никитин); "Там, за седьмой горою" (Б. Окуджава); "Подойди, обними и рассказывай" (С. Никитин); "Серенада, серенада раздается в тишине" (С. Никитин); "Как ваша светлость поживает" (В. Долина); "Мы с тобой давно уже не те" (Г. Аделунг); "Наш корабль давно уже на рейде"; "Портленд" (Б. Окуджава); "Аксинья" (Г. Сильчук); "Песенка обществоведа" (Ю. Ким); "Рио-рита" (С. Никитин); "Расставаясь она говорила"; "Тихая песенка" (М. Анчаров); "Кисанька"; "С песней шагом, шагом" (В. Берковский); "Мадагаскар" (Ю. Визбор); "Орел Шестого легиона" (№ 21) ; "Пусть говорят, что мы неправильно живем" (№ 6); "Образованные просто одолели" (М. Ножкин); "Шуты" (М. Ножкин); "Не дай мне, Бог, познать твою измену"; "Маркизочка"; "Макао-Какао"; "Нам с сестренкой каюк" (В. Егоров); "Два привиденья" (А. Суханов); "Уезжаю в Ленинград" (А. Суханов); "Мастера" (С. Русаков); "Псков" (Е. Клячкин), "Менуэт".
Разумеется, список не полон. Пели в тот вечер далеко не все экспедиционные песни, записывать на диктофон начали только в середине "застолья", да к тому же кассета была единственная. Так, нет в записи ряда традиционных песен - "Крамбамбули", "Султан", "В скучные минуты бог создал институты", "Шестнадцать столовых ножей", "Мезозойское танго", нет большинства песен, прочно вошедших в экспедиционный репертуар с 70-х годов. Не попала в запись "Магдала" Ю. Лореса. Нет и песен, появившихся в экспедиции после 1985 г. ("Как турецкая сабля твой стан", "Про каховского раввина", "Холостою жизнью я извелся"). Тем не менее, некоторое представление о песенном репертуаре Псковской экспедиции Эрмитажа середины 80-х годов запись дает.
Отмечу, что "фирменным" циклом песен середины и второй половины 80-х в экспедиции был т. н. "библейский цикл", включавший "Магдалину", "Магдалу" и "Мы сидели позднею вечерей". Кажется, в других экспедициях Северо-Запада эти песни "не пошли", во всяком случае, в Изборской экспедиции они не прижились, хотя и исполнялись неоднократно во время общих псковско-изборских застольев. Популярностью пользовались также "Кисанька" (пелась как подражание "жгучим романсам") и "Макао". Последняя, как будто бы, широко по экспедициям не пошла. Воспроизвожу ее текст по записи 1985 г.
Макао
В Макао какао стаканами пьют,
По скалам шакалы как кошки снуют.
Лишь белое тело лежит на камнях -
Убили, убили, убили меня.
А-а-а…
Мне жалко туземцев - они голодны,
Но в спешке не сняли, мерзавцы, штаны
Испортится блюдо, как в дождь головня -
Испортят, испортят, испортят меня.
А-а-а…
Огромными каплями капает жир,
Наверно, неплохо я все-таки жил.
И вот уже вождь их слезает с коня -
Вкушает, вкушает, вкушает меня.
А-а-а…
И вот уже мне в пятку вонзилось копье.
Я рад, что им нравится мясо мое.
Друг друга подальше от пищи гоня,
Сожрали, сожрали, сожрали меня.
А-а-а…
В Макао какао стаканами пьют.
По скалам шакалы как кошки снуют.
И стар здесь, и мал здесь и наг здесь, и гол,
Но где же, но где же советский посол.
А-а-а…
Гуманным он был человеком, друзья,
Но с негром иначе, представьте, нельзя.
Однажды на море пошел и пропал.
Газеты писали - виновен шакал!
А-а-а…
Традиция перетекстовок "к случаю" также сохранялась. Приведу в качестве примера текст песни, написанной в 1984 г. Леной Свадковской и Таней Путиловой на основе популярной в те годы в экспедиции "Жены французского посла" А. Городницкого:
На раскопе бабы, только бабы
Нам не Гагры снятся и не Сочи,
Не столицы мира, не Москва.
Вот в Мирожке, братцы, это очень
Хорошо, к тому же дома два.
Ох, не слабо, братцы, ох, не слабо:
Стук кирки, стучание сердец.
На раскопе бабы, только бабы,
И Василий Дмитрич - наш отец.
Ничего уже не понимаю:
Кроме "линзы" нету ни фига!
Я ее который день долбаю,
На нее встаю как на врага.
Ох, не слабо, братцы, ох, не слабо
Докопаться до материка.
Но в раскопе бабы, только бабы,
Правда, есть Аркаша и кирка.
Несмотря на эти огорченья
Непременно я вернусь сюда.
Здесь мои восторги и мучения,
И нигде так не сладка еда.
Ох, не слабо, братцы, ох не слабо
Плюну я на все свои дела.
Хоть в раскопе бабы, только бабы,
Всю мне душу Псковщина взяла.
Последние сезоны существования Псковской экспедиции Эрмитажа (1991-1992 гг.) в отношении песенного репертуара стали переломными: в начале 90-х практически полностью сменился состав постоянных участников экспедиции, и, соответственно, многие песни ушли; сохранилась только "экспедиционная классика". Песенный фольклор последних лет существования Псковской экспедиции Эрмитажа в полевых условиях фиксировался А. С. Башариным, он же стал в экспедиции этих лет "человеком с гитарой".
ПЕСНИ ИЗБОРСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ КОНЦА 70-х
Говорить обо всех песнях Изборской экспедиции ИА АН СССР (теперь - РАН) за почти четверть века ее существования было бы рискованно: я принимал участие в работах этой экспедиции с 1973 по 1980 г., а постоянно приезжал "в гости" из Пскова с 1981 по 1985 г., так что могу судить, прежде всего, о песнях, певшихся именно в эти годы.
Изборская экспедиция середины 70-х годов по составу певшихся песен заметно отличается экспедиции конца 70-х - начала 80-х, и это легко объясняется различиями состава участников. В середине 70-х основная часть сотрудников экспедиции - и землекопов, и лаборантов - состояла из студентов-практикантов Ивановского Государственного университета, причем каждый год состав практикантов менялся. Основным песенным репертуаром в изборских застольях того времени были некоторые песни Высоцкого и "блатные" песни с кассет Аркадия Северного. В ходу были разнообразные "кричалки" типа пионерских речевок 60-х годов, популярные советские песни и песни из мультфильмов, некоторые из которых дописывались .
Ситуация изменилась в 1977-1978 гг., когда основу лаборантского состава Изборской экспедиции составили профессиональные и полупрофессиональные археологи - студенты и аспиранты начальника экспедиции, а также сотрудники Псковского музея-заповедника и Отдела археологических сводов ИА АН СССР, который в те годы возглавлял В. В. Седов. Большинство лаборантов Изборской экспедиции в эти годы уже имели за плечами десяток и более полевых сезонов в разных экспедиций (Новгородской, Псковской, Верхне-Волжской и др.). Именно поэтому основу песенного репертуара экспедиции теперь составили "Крамбамбули", "Через тумбу", "По рюмочке, по маленькой", "Султан", "В скучные минуты Бог создал институты", "Эта Петрова", "Черт побери!", "Там, за Танаис-рекой" , "Орел Шестого легиона", "Я потомок хана Мамая" и "По звездам млечного пути". Пелись также "Таганка", "Они стояли на корабле у борта", "По тундре", некоторые песни бардов.
Большинство песен было для "комсостава" исходно общими, но нет-нет - и появлялись в экспедиции некоторые новые песни, такие, как "Опадает лист орешника" В. Вихорева, "За удачу, господа мужики", "Аккордеон". Кажется, все три перечисленные песни привез в Изборск Володя Кананин - аспирант В. В. Седова.
Аккордеон
Как по матери-реке шел пароход - пароход,
Из трубы валил оранжевый дымок - да, дымок,
А на палубе стоял капитан,
И в руках его сверкал стальной наган.
Стальной наган, стальной наган.
И в руках его сверкал стальной наган.
А навстречу ему шел большой баркас - да, баркас
Под загадочным названьем "Рыбий глаз" - "Рыбий глаз",
А на палубе стоял гад-шпион,
И в руках его сверкал аккордеон,
Аккордеон, аккордеон.
И в руках его сверкал аккордеон.
В полночь что-то с шумом плюхнулось за борт - да, за борт,
И раздался вдруг фальшивый септ-аккорд - септ-аккорд.
Это гадина паршивая, шпион
Бросил за борт свой большой аккордеон,
Аккордеон, аккордеон.
Бросил за борт свой большой аккордеон.
Капитан наш тоже не промах - не промах,
Метко он прицелился впотьмах - да, впотьмах,
Выстрел, вспышка, дым, а потом
Разлетелся на куски аккордеон,
Аккордеон, аккордеон.
Разлетелся на куски аккордеон.
Закружилось, завертелось все потом - да, потом,
Оказалась вся контора за бортом - за бортом.
Так закончилась история о том,
Как в последний раз сыграл аккордеон,
Аккордеон, аккордеон.
Как в последний раз сыграл аккордеон.
Наряду с перечисленными, в изборских застольях звучали и собственно "археологические" песни - классика Новгородской экспедиции ("Экстра", "Товарищ Колчин"), песня Смоленской экспедиции "Крутится, вертится крест золотой", "Мезозойская культура", "Ландыши", "Песня про Ларошфуко", "Чо те надо". Одной из наиболее популярных в экспедиции на протяжении ряда лет оставалась песня "По всей дяревне нет красивше парня"; она исполнялась как диалог между мужским и женским хором, а две последние строки последнего куплета пели все вместе:
По всей дяревне нет красивше парня
По всей дяревне нет красивше парня -
Из мужиков остался один я.
Люблю я Маньку, ах она каналья,
Ее одну, тапереч навсегда!
А что ж ты брёшешь, окаянный малый,
Кадысь, кадысь, я видела вчерась,
Как ты с Матрешкой нашей цаловалси,
А на меня глядел оборотясь.
А ну-ка дёвки, соберемся в кучку
И пересудим все судом своим.
И зададим ему такую вздрючку,
Чтобы голов он наших не мутил.
Простите, дёвки, я боле не буду
Обманывать вас боле никогда.
Люблю я Маньку, ах она… зануда,
Ее одну, тапереч навсегда!
Тады и я к тебе переменюся,
Кады Матрёшку бросишь цаловать.
И будем мы встречаться на конюшне,
И буду я вихры твои часать / И будешь ты вихры мои часать.
Традиции перетекстовок и подтекстовок в экспедиции тех лет не было, зато некоторые песни осознанно персонифицировались и "в застольях" адресовались конкретным участникам экспедиции, находившимся за тем же столом (так, песня "Таня, Танюша" в 1978-1982 гг. была адресована участнице экспедиции тех лет Татьяне Москвиной ).
"Фирменными" песнями Изборской экспедиции конца 70-х и начала 80-х годов были "Коричневая пуговка" и "Курочка". Обе песни пелись "а капелла". Но если "Курочка" на протяжении многих лет сохранялась почти неизменной, то "Коричневая пуговка" продержалась только до начала 80-х годов, когда на ее основе появилась перетекстовка "Пуговка":
Пуговка
Коричневая пуговка валялась на раскопе,
Никто не замечал ее в коричневой пыли -
Вдруг мимо по раскопу прошли босые ноги,
Босые, загорелые протопали, прошли.
Ребята шли гурьбою, на базу шли обедать,
Петюня шел последним и больше всех пылил.
Случайно иль нарочно - никто не знает точно -
На пуговку Петюня ногою наступил.
Он поднял эту пуговку, и взял ее с собою,
И вдруг увидел буквы нерусские на ней.
К начальнику раскопа бегут, бегут ребята,
К начальнику раскопа скорей, скорей, скорей.
"Рассказывайте точно, - сказал начальник строго
И карту перед ними трехверстную раскрыл, -
В каком-таком квадрате и на каком раскопе
На пуговку Петюня ногою наступил".
Четыре дня мотался Михалыч по Изборску,
Четыре дня искал он, забыв покой и сон.
На пятый повстречал он Седова Валентина.
Сурово оглядел он его со всех сторон.
А пуговки-то нету у заднего кармана,
И не по русски сшиты зеленые штаны,
А в глубине кармана план длинного кургана
И карта укреплений Изборской стороны.
Вот так Седов был пойман на западной границе.
Никто на нашу землю не ступит, не пройдет!
В Любашиной коллекции та пуговка хранится.
Петюне же за пуговку всегда большой почет.
Курочка
Поедем, любимая, в деревню жить!
Поедем, раскудрявая, свой домик заводить!
Заведем, любимая, мы курочку.
А курочка по сенечкам похаживает.
Ай да люли, ай да люли
А курочка по сенечкам похаживает.
Поедем, любимая, в деревню жить!
Поедем, раскудрявая, свой домик заводить!
Заведем, любимая, мы уточку.
А уточка в носу плоска,
А курочка по сенечкам похаживает.
Ай да люли, ай да люли
А курочка по сенечкам похаживает.
Поедем, любимая, в деревню жить!
Поедем, раскудрявая, свой домик заводить!
Заведем, любимая, мы индюшонка.
Индюшонок курлы-курлы,
Уточка в носу плоска,
А курочка по сенечкам похаживает.
Ай да люли, ай да люли
А курочка по сенечкам похаживает.
Поедем, любимая, в деревню жить!
Поедем, раскудрявая, свой домик заводить!
Заведем, любимая, мы поросенка.
Поросенок хрюки-хрюки,
Индюшонок курлы курлы,
Уточка в носу плоска,
А курочка по сенечкам похаживает.
Ай да люли, ай да люли
А курочка по сенечкам похаживает.
Поедем, любимая, в деревню жить!
Поедем, раскудрявая, свой домик заводить!
Заведем, любимая, мы коровенка.
Коровенок муки-муки,
Поросенок хрюки-хрюки,
Индюшонок курлы курлы,
Уточка в носу плоска,
А курочка по сенечкам похаживает.
Ай да люли, ай да люли
А курочка по сенечкам похаживает.
Поедем, любимая, в деревню жить!
Поедем, раскудрявая, свой домик заводить!
Заведем, любимая, мы ребятенка.
Ребятенок вяки-вяки,
Коровенок муки-муки,
Поросенок хрюки-хрюки,
Индюшонок курлы курлы,
Уточка в носу плоска,
А курочка по сенечкам похаживает.
Ай да люли, ай да люли
А курочка по сенечкам похаживает.
Еще одной песней, чрезвычайно популярной в Изборской экспедиции конца 70-х, была "Дай на маленькую", певшаяся не только во время застолий, но и на обычных ("без возлияния") посиделках. Привожу эту песню в том виде, в котором она пелась в начале 80-х годов, поскольку в записи, зафиксированной Башариными по песеннику середины 90-х годов (№ 7), текст заметно отличается.
Дай на маленькую
Заалеет восток.
Магазин недалек. (В магазин путь далек).
Пойдем в магазин -
На троих сообразим.
Дай на маленькую,
Дай на маленькую,
На большую не прошу -
Дай на маленькую!
Мы не бары, мы не паны -
Не нужны нам рестораны:
В подворотню скоком-скоком
И запьем томатным соком
Дай на маленькую…
Сердце ёк-ёк-ёк -
Впереди пивной ларек,
А за ним, за углом -
Наш любимый гастроном
Дай на маленькую…
У тебя рублевка есть,
У меня рублевка есть,
Нам еще б одну рублевку -
Мы б купили поллитровку.
Дай на маленькую…
У тебя троячок,
У меня троячок,
Нам ещё бы троячок
На лимон и коньячок.
Дай на маленькую…
У тебя пять рублей,
У меня пять рублей,
Нам ещё бы пять рублей -
Жить бы стало веселей.
Дай на маленькую…
У тебя червончик есть,
У меня червончик есть,
Нам еще б одну десятку -
Мы пустились бы в присядку.
Дай на маленькую…
У тебя сто рублей,
У меня сто рублей,
Нам еще бы сто рублей,
Чтоб нажраться до соплей.
Дай на маленькую…
У тебя тыщенки три,
У меня тыщенки три,
Нам еще бы тыщи три -
Мы б пропили Жигули.
Дай на маленькую…
У тебя миллион,
У меня миллион,
Нам ещё бы миллион -
Мы б пропили стадион.
Дай на маленькую…
Мы не будем больше пить -
Будем денежки копить,
А накопим рублей пять -
Набодаемся опять.
Дай на маленькую…
В вытрезвитель мы попали,
По червонцу с нас содрали,
А я плачу и пою:
"Дай на маленькую!"
Дай на маленькую…
У тебя копейки нет,
У меня копейки нет,
Нам найти б одну копейку -
Мы б купили коробок.
Дай на маленькую…
К середине 80-х годов песенный репертуар Изборской экспедиции начал, как будто бы, претерпевать изменения: из застолий постепенно уходили многие песни, певшиеся в конце 70-х - начале 80-х, причем не только "студенческая классика" ("Через тумбу", "По рюмочке, по маленькой") и некоторые "археологические песни" ("По звездам млечного пути"), но даже песни "фирменные" ("Курочка", "Пуговка"). Однако в эти годы я уже бывал в Изборской экспедиции редко и нерегулярно, поэтому наблюдения не вполне репрезентативны.
Приложение
СКИФСКАЯ БАЛЛАДА
(текст, записанный от Ю.М. Десятчикова)
За Танаисом рекой
Скифы пьют-гуляют.
Потерял эллин покой -
Скифы пьют-гуляют.
Даль степная широка -
Все Причерноморье.
Повстречаю грека я
Во широком поле.
Царь Атей отдал приказ
Утопить их в море,
И сколоты в тот же час
Собралися в поле.
Акинаком рубану
По спесивой роже,
А потом коня возьму -
Конь всего дороже.
Акинаков перезвон
Слышен в скифском стане,
И марают свой хитон
Греки-боспоряне.
Голову б его отдал
Я царю Атею,
И из рук царя бокал
Выпил б за трофею.
Скоро скифы-степняки
Разлетятся роем,
И насытятся клинки
Греческою кровью.
Кровью эллина смочу
Древний меч Ареса
И двуконный поскачу
К стенам Херсонеса.
Под копытами коня
Вьется пыль степная.
Льется песня степняка,
Песня удалая.
Херсонеса кулаки
Все сидят по клерам,
Поставляют пауки
Книдскую мадеру.
Я люблю кровавый бой
И врага вкус крови.
Скифской лавы дикий вой
Лучше всех мелодий.
Лихо въеду в Херсонес,
Там продам гнедого,
А потом в кабак б залез
Выпил б там хмельного.
Пряный запах чабреца,
Горький вкус полыни,
Укрощенье жеребца
На степной равнине.
Пил б хмельное не спеша,
Устали не зная,
Чтобы слилася душа
С боженькой Папаем.
Выпил б книдского вина
Не смешав с водою,
И гулял бы до темна
С гетерой молодою.
Мой товарищ, акинак, акинак,
Конь да лук с колчаном,
Пропадешь ты как дурак,
Коль не будешь пьяным.
Пока зори не взошли
Возвращусь в кочевья.
Накурюсь я конопли
До умопомраченья.
Пьяных боги берегут -
Истина святая.
Видно боги с нами пьют,
Только мы не знаем.
Утром баню истоплю,
Выбью дух пиндосов
И от кайфа завоплю
Как Сократ-философ.
Жизнь - с деньгами кошелек:
Трать, не знай раскаянья,
И лети как мотылек
На огонь желанья.
Жизнь сколота коротка -
Все пиры да битвы.
Была бы чаша глубока,
Да мечи как бритвы.
Пей, гуляй, пока живешь
И резвись до пьяна -
Все равно конец найдешь
Во степном бурьяне.
Даль степная широка -
Без конца и края,
Льется песня степняка,
Льется, затихая...