Новикова Анна Михайловна. Русская поэзия XVIII - первой половины XIX в. и народная песня: Учеб. Пособие по спецкурсу для студентов пед. ин-тов по спец. №2101 "Рус. яз. и лит." - М.: Просвещение, 1982.

(Гл.1. Взаимоотношения русской поэзии и фольклора. Гл.2. Пасторальная и анакреонтическая поэзия. Гл.3. Сентиментальный романс. Гл.4. Русские песни конца XVIII - начала XIX века. Гл.5. Русские песни А. Ф. Мерзлякова. Гл. 6. Русские песни Н. Цыганова. Гл.7. Поэзия А. В. Кольцова и песенная лирика 20-40-х годов. Гл.8. Лирика А. С. Пушкина и народная песня. Гл.9. Творчество М. Ю. Лермонтова и народная песня. Приложение: Тексты песен).


Глава пятая
РУССКИЕ ПЕСНИ А. Ф. МЕРЗЛЯКОВА

С начала XIX века в истории развития русской песни начинается новый этап, характеризующийся рядом конструктивных явлений. Русская песня, как наиболее распространенный жанр, заслоняет собою в книжной лирике уже угасающие пасторали и сентиментальные романсы. В связи с этим в поэзии появляется новый тип поэтов-песенников, целиком связанных только с этим жанром, что принципиально отличало их от многих поэтов XVIII века, пробовавших себя и в пасторалях, и в сентиментальных романсах - А. П. Сумарокова, М. Попова и других. В произведениях поэтов-песенников начала XIX века заметной становится и их большая углубленность в тематику и стиль народных песен. Используя народный песенный материал, поэты вносят в песенную лирику мотивы народных песен, черты народного быта и т. д.

Однако эта новая, большая глубина народно-песенных основ в процессе создания русских песен имела и свою оборотную сторону: поэты-песенники ввели в принцип прямую опору на народно-песенные источники, используя не только запевы, ритм, первые строки, но иногда целые произведения, частично их перерабатывая. Характерным было и то, что эта сгущенная поэтическая народность обязательно причудливо сочеталась с сентиментальным унынием, которое было главной внутренней чертой русских песен этого времени. Интерес поэтов-песенников к миру народной поэзии был ограничен и тем, что он продолжал оставаться избирательным: изучалась и использовалась, главным образам, только народная любовная лирика. Типичными поэтами-песенниками этого предпушкинского периода были А. Ф. Мерзляков и Н. Г. Цыганов.

Песни были только частью литературной деятельности А. Ф. Мерзлякова, но именно они создали ему прочную известность в истории русской литературы. Строгий теоретик, ревнитель классицизма, автор многочисленных од в "высоком штиле", он, выйдя за пределы классицизма, сумел стать, по мнению современников, основоположником жанра русских песен. Так, М. М. Максимович в своей статье "Обозрение русской словесности" в 1831 году особо подчеркивал новое качество поэзии Мерзлякова: "Как поэт он замечателен своими лирическими стихотворениями, особенно русскими песнями, в коих он первый умел быть народным, как Крылов в своих баснях". Другой современник Мерзлякова - А. Глаголев дал еще более похвальный отзыв: "Мерзляков, - писал он, - открыл новый и драгоценный родник для русской поэзии: наши народные песни. В сем роде стихотворений он постиг истинный дух русского народа, глубину его чувств, все обороты, составляющие собой способ его выражения. Сии качества доставили песням нашего поэта характер и тон народности" (Умозрительные и опытные основания словесности. СПб., 1834, с. 119).

Вернее, однако, было мнение Н. Трубицына, который считал, что Мерзляков - определенная "эпоха в истории этого жанра", т. е. жанра русской песни. Нельзя не согласиться с оценкой творчества Мерзлякова И. Н. Розанова, который писал: "Мерзляков был первый, который своей поэтической известностью обязан творчеству в этой области. Его песни пережили все остальное, что он писал и делал: критические его статьи скоро устарели, его оды, признаваемые некоторыми его поклонниками "гениальными", мирно покоятся в никем не тронутых залежах старой русской поэзии; его исключительный ораторский талант, тот блестящий дар импровизации, который он обнаруживал в своих профессорских лекциях, ждет еще исследователя истории русского живого слова: а этой истории Мерзляков займет одно из самых почетных мест, но это дело будущего. Только песни пережили Мерзлякова" (Песни русских поэтов. М., 1936, с. 113).


Обращение Мерзлякова к миру народной песенности не было случайностью, он глубоко осознавал значение народного поэтического искусства для дела создания русской культуры. В одной из своих публичных речей поэт с большим пафосом говорил об этом: "О, каких сокровищ мы себя лишаем! В русских песнях мы бы увидели русские нравы и чувства, русскую правду, русскую доблесть". О ценности народных песен Мерзляков говорил и студентам. Так, один из его слушателей вспоминал, что Мерзляков советовал студентам прислушиваться к народным песням и записывать их. "В них вы услышите много народного горя", - говорил поэт.

По сравнению со своими предшественниками - поэтами XVIII века Мерзляков почти не обращался к пасторальным стихотворениям. К сентиментальным романсам в его творчестве можно отнести только стихотворение "В чем я винен пред тобою" - пространный монолог с любовными излияниями.

В центре творческих интересов Мерзлякова - русские песни, в которые он вносит большое поэтическое своеобразие. Главное, что их отличало, - это поэтическая эпичность. Поэт внес в песни значительное количество повествовательных мотивов, почерпнутых из народных традиционных песен. Вариации разлуки, любовной тоски, неверности изображались не только в монологах, но и в поступках, действиях героев его песен. Средствами народной поэзии характеризовались и образы: "добрый молодец", "красна девица", "соловушко", "голубок", "реченька", "пташка". Иногда в песнях Мерзлякова можно найти и лексику, и образность из арсенала сентиментальной поэзии: "лань быстра златорогая", "сердце нежное", "муки тяжкие", "страстный взор", "не пленяй меня", "без любезной", "без жестокой", но они не составляли основного стиля его поэзии. Особенно часто и творчески удачно Мерзляков пользовался таким композиционным средством народной поэзии, как психологический параллелизм, что коренным образом отличало его песни от сентиментальных романсов, причем параллели у него оказывались оригинальными, поэтически самостоятельными:

Ах, скучно одинокому
И дереву расти!
Ах, горько, горько молодцу
Без милой жизнь вести!

("Среди долины ровныя")

Поэтически используя все то, что было характерным для стиля народных традиционных песен, Мерзляков широко вводил в свои стихотворения и синтаксический параллелизм:

Черны волосы бедняжка вырывает,
Белу грудь свою лебедушка терзает...

("Вылетала бедна пташка")

Произведения Мерзлякова были насыщены существительными с ласкательными суффиксами в стиле народной поэзии: "погодушка", "бедняжечка", "сосенки", "инки", "кусточки", "подруженька", "малюточки" ("Среди долины ровныя"); "дружок", "сердечко", "солнышко" ("Я не думала ни о чем в свете тужить"). Такое же большое место в них занимают постоянные эпитеты традиционных песен: "ковыль-трава", "красна девица", "горьки слезы", "бела грудь", "милый друг", "белый свет", "добры люди". В стиле народной песни использовались и ритмика, и рифмовка стихотворений. Порвав с канонами современной ему книжной лирики, поэт писал белые стихи и лишь изредка рифмовал стихи попарно. Ритмические размеры его стихотворений часто соответствовали размеру тех народных песен, которые он брал за образец. Все средства народной поэтики применялись Мерзляковым органично. Своеобразный стиль его произведений был, несомненно, большим достижением в развитии русских песен. Мерзляков действительно вполне заслужил право называть свои лирические произведения песнями. Прав был Белинский, когда писал о нем: "Это был талант мощный, энергический, какое глубокое чувство, какая неизмеримая тоска в его песнях!.. Это не песенки Дельвига, это не подделки под народный такт - нет: это живое, естественное излияние чувства, где все безыскусственно и естественно". (1)

Песни Мерзлякова получили широкую известность. Они пелись во всех краях России. Один из критиков в 1831 году отмечал, что песни Мерзлякова "поют от Москвы до Енисея". Уже в 80-е годы в статье-предисловии к книге "Песни Мерзлякова и Цыганова" сообщалось об их популярности. В примечаниях к песенникам начала XIX века не раз сообщалось, что на "голос" песен Мерзлякова создавались и другие песни. Так, в "Новейшем российском избранном песеннике" 1817 года к песне "Друг мой милый, красно солнышко мое" было сделано примечание: "На голос: "Я не думала ни о чем в свете тужить".

Некоторые песни Мерзлякова попали в репертуар Е. Сандуновой и, благодаря этому, еще больше распространились, об этом также не раз сообщалось в песенниках: "Песня сия (речь идет о песне "Чернобровый, черноглазый". - А. Н.) заслужила одобрение всей московской публики, когда неоднократно пета была госпожой Сандуновой на московском театре".

Популярности песен Мерзлякова в большой мере способствовало то, что музыку к ним не раз создавал композитор Д. Кашин, сам бывший крепостной, любивший и ценивший и народные песни, и жанр русских песен в литературе. Именно на музыку Кашина Е. Сандунова нередко исполняла песни Мерзлякова.

На протяжении всего XIX века песни Мерзлякова были вполне доступны для народа и могли бы целиком влиться в его песенный репертуар. Однако в действительности этого не произошло. Основным препятствием в этом оказался сам творческий метод Мерзлякова, носивший характер подражания народной песенности (заимствования строк, размеров и "голосов" народных песен).

Мерзляков не ограничивался только заимствованием первых строк и ритмов народных песен, а часто творчески переделывал весь текст. В результате создавались две редакции, которые даже иногда печатались в одних и тех же песенниках. А народ, как правило, продолжал исполнять свои песни.

С другой стороны, все песни Мерзлякова были насыщены глубочайшей чувствительностью, лирическим унынием и изощренным драматизмом переживаний. Сохранилась, например, запись одной из бесед Мерзлякова, в которой он утверждал, что в основе песен лежит "сильная страсть, сильная радость, отчаяние...". Песня, по его мнению, это "есть собственно плод уныния, сладкого сетования, страсти тихой и нежной. Такой характер наших народных песен, ознаменованных истинной печатию природы, ибо их произвело не искусство, но чувство простое, чуждое слишком утонченного образования..." (Биографический словарь Московского университета. М., 1855, ч. II, с. 78).

Одной из песен Мерзлякова, лишь слегка переделанной из народной песни, была песня "Ax, девица-красавица". В 1820 году в одном из сборников, где были напечатаны обе редакции песни, составители писали о народном варианте: "Давнишняя песня, любимая многими по ее содержанию и голосу". И тут же о песне Мерзлякова: "На голос прекраснейшей песни, такими же словами начинающейся". Сопоставим их тексты.

Народная песня:

Ах, девица-красавица!
Любил тебя, щаслив я был;
Любить не стал, несчастлив стал.
Ахти, горе великое,
Тоска, печаль несносная!
Куда бежать, тоску девать?
Пойду с горя в чисто поле,
В чистом поле трава растет,
Трава растет шелковая,
Цветы цветут лазоревы.
Ахти, горе великое,
Тоска, печаль несносная!
Куда бежать, тоску девать?
В леса бежать - леса темны,
В кусты бежать - кусты часты,
Кусты часты ракитовы.

Песня Мерзлякова:

Ах, девица-красавица!
Тебя любил, я счастлив был,
Забыт тобой, умру с тоской!
Печальная, победная
Головушка молодецкая!
Ахти, печаль великая,
Тоска моя несносная!
Куда бежать, тоску девать?
Пойду к лесам тоску губить;
Пойду к рекам печаль топить;
Пойду к полям тоску терять,
В долинушке печаль скончать <...>
От батюшки, от матушки
Ахти, печаль великая,
Скрываюся, шатаюся.
Тоска моя несносная!
Куда бежать, тоску девать?

Сравнение показывает, что Мерзляков заимствовал из народной песни ее размер, тему, начало и еще несколько строк, но прибавил к этому мастерство, превратив сравнительно небольшую народную песню (16 строк) в произведение почти вдвое большее (29 строк). Первые строки народной песни - обращение к девице: "Ах, девица-красавица!" - превращены в лирический монолог, но искусно, в народном стиле, выдержанный поэтически: "Забыт тобой, умру с тоской", "Не знала ль ты, что рвут цветы не круглый год: мороз придет" и т. д.

Если в народной песне ее герой хотел с горя пойти только "в чисто поле" с его "травой шелковой" и "цветами лазоревыми", то в песне Мерзлякова он бежал к "полям", к "лесам", к "рекам", хотел в долинушке печаль скончать". Мерзляковым было подчеркнуто и одиночество героя: "От батюшки, от матушки скрываюся, шатаюся". Синтаксический параллелизм, внесение в строки внутренних рифм: "Тебя любил, я счастлив был", "Тоска свинец внутри сердец"; оригинальных сравнений: "Любовь - как пух", "Любовь - роса на полчаса"; почти безукоризненно выдержанная поэтическая лексика - все это было проявлением авторской талантливости. Песня Мерзлякова, одна из его особенно народных по стилю, заслуживала широкого распространения, литературной славы. Но рядом с ней был народный оригинал, народная песня, замечательная по своей образности, красоте стиля. Налицо была жизнь двух поэтических редакций, судьбы которых оказались неодинаковыми.

Обе песни надолго вошли в песенники. Характерно, что Д. Кашин, создавший мелодию на текст песни Мерзлякова, знал и народную песню "Ах, девица-красавица" и поместил ее текст в своем сборнике песен "Русские народные песни" (Вып. I. М., 1833, №6). Популярность песни Мерзлякова продолжалась вплоть до начала ХХ века. Однако среди народа она не получила известности, в народе продолжала жить песня в фольклорной редакции.

В первой половине XIX века народная песня "Ах, девица-красавица" была записана кружком П. В. Киреевского. Ее вариант показывает, что она не испытала ни малейшего влияния песни Мерзлякова:

Ах, девица-красавица,
Моя прежняя полюбовница!
Тебя любил, счастлив я был,
Любить не стал, бесчастен стал.
Ах, горе мое великое,
Печаль-тоска несносная!
Ах, я с горя в чисто поле;
В чистом поле кусты густы!
Уж я с горя в темны лесы,
В темны лесы, в сыры боры:
В темных лесах листы шумят!
Ах, горе мое великое,
Тоска-печаль несносная!
Уж я с горя в зелены луга,
В зеленых лугах цветы цветут,
Цветы цветут лазоревы;
Сорву цветок, совью венок
Милу другу на головушку!
Носи, мила, не складывай,
Люби меня, не сказывай,
Терпи горе, не сказывай!

Этот вариант свидетельствует, что песня в первой половине XIX века жила в народе полной жизнью, ее текст целиком сохранился, известны и новые строки: "Сорву цветок, совью венок" и т. д. Очевидно, только случайно ее варианты в XIX веке не были записаны другими собирателями.

Песня Мерзлякова "Чернобровый, черноглазый" также имела определенный народный источник. Но самый образ "чернобрового, черноглазого" доброго молодца встречается не только в лирической песне. Этот образ, например, мы находим в плясовой народной песне (см.: Чулков М. Собрание разных песен, ч. III. М., 1913, с. 607, №98):

Ахти, матушка-кручина,
Государыня печаль,
Не кручина иссушила,
Иссушил меня детина,
Чернобровый, черноглазый,
Чернокудреватый,
С поволокою глаза,
Со примашкой голова,
Со прищелкою рука,
Со притопкою нога.

В XIX веке была записана и другая песня о "чернобровом, черноглазом" с темой любовной разлуки (см.: Песни, собранные П. В. Киреевским. Новая серия. Вып. II. М., 1917, №1253):

Чернобровый, черноглазый, душа мой,
Неразлучная любовь наша с тобой!
Во дороженьку поедешь, душа мой,
Меня горькую, злосчастну вспомяни!
Вспомяни милой веселые часы,
Во которы веселились мы с тобой.

Эта же песня в советскую эпоху записывалась и в шутливом варианте:

Чернобровый, щуроглазый милый мой,
Нам недолго во любови жить с тобой,
Скоро, скоро нам разлукушку дают,
Тебя женят, меня замуж отдают.
Ягодиночка, не связывайся,
Полюбил, так не отказывайся.
Ошалела, полюбила далеко,
Далеко милый, не вернется.

Очевидно, и в XVIII веке в устной поэзии было немало различных песен о "чернобровом, черноглазом". Но исходной для песни Мерзлякова была одна из них, известная в народе до настоящего времени. Ее текст неоднократно печатался в песенниках в 90-е годы прошлого столетия. Приводим частично один из вариантов народной песни в сравнении с текстом песни Мерзлякова.

Народная песня:

Чернобровый, черноглазый
Молодец хороший
Вложил мысли в мое сердце,
Не могу забыть.
Напишу ль я таку радость,
Что мил меня любит,
За письмом пошлю лакея,
Велю воротиться,
Воротиться не годится,
Авось умилится.
Шел детинушка лужочком,
И искал следочка;
Не нашедши он следочка,
Присел у пенечка...
Злы собаки набежали,
Он прочь отшатнулся.
Услыхала любезная
Его голосочек;
Вышла на крылечко,
Не терпя в своем сердечке,
Молвила словечко:
- Не ходить бы красной девке
Вдоль по Лугу, лугу,
Не любить бы красной девке
Холостого парня:
Холостой парень гуляка,
Девичья прилука <...>

Песня Мерзлякова:

Чернобровый, черноглазый
Молодец удалый
Вложил мысли в мое сердце,
Зажег ретивое!
Нельзя солнцу быть холодным,
Светлому погаснуть.
Нельзя сердцу жить на свете
И не жить любовью!
Для того ли солнце греет,
Чтобы травке вянуть?
Для того ли сердце любит,
Чтобы горе мыкать?
Нет, не дам злодейке-скуке
Ретивого сердца!
Полечу к любезну другу
Осеннею пташкой.
Покажу ему платочек,
Его же подарок:
Сосчитай горючи слезы
На алом платочке,
Иссуши горючи слезы
На белой ты груди
Или сладкими их сделай,
Смешав со своими...
Воет сыр-бор за горою,
Метелица в поле;
Встала вьюга-непогода,
Запала дорога.
Оставайся, бедна птичка,
Запертая в клетке!
Не отворишь ты слезами
Отеческой терем,
Не увидишь дорогого,
Ни прежнего счастья!
Не ходить бы красной девке
Вдоль по лугу, лугу,
Не искать было глазами
Пригожих, удалых,
Не любить бы красной девке
Молодого парня
Поберечь бы красной девке
Свое нежно сердце.

Обе песни были очень большими по размеру. Это объясняется разными причинами. В народной песне удлинение текста зависело от авторской импровизации: действие героини не ограничивалось лишь признанием в любви к "чернобровому, черноглазому", оно продолжалось еще в нескольких эпизодах (девушка писала письмо другу сердца, ходила на крылечко, "молвила словечко", беспокоилась, как бы "злы соседушки" не узнали, матушке не сказали, что на нее худа слава пала). В конце песни она всю ноченьку не спала, кровать убирала, постелюшку стлала, так как дружка ожидала, а поутру рано вставала, его провожала.

Изображение девушки, таким образом, было очень динамичным, что передавалось глаголами. Ничего подобного не было в песне Мерзлякова. Усвоив ритмику народной пески, повторив ее первые строки, он далее от имени девушки приводил развернутый монолог, насыщенный ее любовными излияниями. Правда, стремясь к поэтической народности, Мерзляков эти излияния выразил в духе народных поэтических параллелизмов:

Для того ли солнце греет,
Чтобы травке вянуть?
Для того ли сердце любит,
Чтобы горе мыкать?

использовал народную символику:

Полечу к любезну другу
Осеннею пташкой.

Однако в целом песня все же была насыщена сентиментальным психологизмом с элементами преувеличения:

Иссуши горючи слезы
На белой ты груди
Или сладкими их сделай,
Смешав со своими...

Характерно, что в песне Мерзлякова горестная разлука не завершалась радостным свиданием, тогда как в народном источнике "чернобровый, черноглазый" ходил к девушке "поутру ранним-раненько, к вечеру поздненько".

Разница в содержании той и другой песни и их отличный друг от друга стиль: народно-повествовательный - в народной песне и сентиментально-лирический - в песне Мерзлякова - были причиной и их различной дальнейшей судьбы. Песня Мерзлякова постоянно печаталась в песенниках, а войдя в репертуар Е. Сандуновой, часто исполнялась ею на концертах, но фольклорной известности не получила.

В свою очередь и народная песня "Чернобровый, черноглазый" на протяжении XIX века постоянно печаталась в песенниках. Некоторые отголоски текста этой песни можно встретить и в фольклорных записях советского времени.

Песня Мерзлякова "Я не думала ни о чем в свете тужить" была посвящена тем же любовным переживаниям девушки и создана вслед за народной песней, опубликованной в сборнике Львова и Прача в 1806 году. В обоих произведениях главным было любовное несчастье, жалоба девушки, что она не может "друга позабыть", что ее любви препятствуют "злые люди". Но художественная разработка этой темы все же была различной. В народной песне достаточно места отводилось эпическим мотивам: девушка тужила о том, что она не может "со печали" написать милому письмо, "приказать" с кем-нибудь ему "тайное слово", она "со той тоски" не выходит гулять в сад. Для девушки была характерна большая внутренняя самостоятельность, так как на пересуды "злых людей" она отвечала еще большей любовью к милому:

Я не слушаюсь руганья ничьего,
Все любила любезного своего.

Не было в этой песне и безысходности в грусти девушки, так как она в конце песни утешалась красотой милого:

Я не знала, к чему дружка применить,
Красоты его не можно оценить;
Его личико как беленький снежок,
Щеки алы, словно розовый цветок,
Брови черны, развеселые глаза,
Речь умильна, политичные слова,
На головушке кудрявы волоса:
Вот дружка моего честь тут и краса!

На основе темы, размера, первых и нескольких других строк данной народной песни Мерзляков и создал свою одноименную песню "Я не думала ни о чем в свете тужить", но по стилю и содержанию превратил ее в произведение сентиментально-лирического характера. Обойдя все приемы характеристики переживаний девушки при помощи действий, он перенес центр тяжести на ее излияния, защиту права на любовь перед "злыми людьми". Не было в песне Мерзлякова и оптимистически-отрадного конца. Девушка, увещевая "злых людей", не знает исхода своих переживаний:

Что же делать с горемычной головой?
Куда спрячешь сердце бедное с тоской?
Друг не знает, что я плачусь на него <...>
Как без солнышка не можно вам пробыть,
Мне без милого не можно больше жить <...>

Правда, нужно отметить, что язык любовных жалоб героини хотя до некоторой степени и отличался народно-поэтической лексикой и образностью: "грусть-злодейка", "горемычная голова", "забавушки", "цветы алые", "горючие слезы", "солнышко", но все это было второстепенным и не могло "стереть" черты явного сентиментального уныния, установки поэта на сердечную драму его персонажей.

Народная песня:

Я не знала ни о чем в свете тужить,
Пришло время, начало сердце крушить;
С воздыханьица сердечку тяжело...
Злые люди примечают и глядят,
Меня, девушку, ругают и бранят <...>

Песня Мерзлякова:

Я не думала ни о чем в свете тужить,
Пришло время, начало сердце крушить;
С воздыханья белой груди тяжело!
То ли в свете здесь любовью прослыло?
Полюбя дружка, от горести изныть,
Кто по сердцу мне, не сметь того любить.
Злые люди все украдкою глядят,
Меня, девушку, заочно все бранят...
Как же слушать пересудов мне людских?
Сердце любит, не спросясь людей чужих;
Сердце любит, не спросясь меня самой!
Вы уймитесь, злые люди, говорить!
Не уйметесь - научите не любить!
Потужите лучше в горести со мной:
Было время, и на вас была беда.
Всяк изведал грусть-злодейку по себе,
А не всякий погорюет обо мне?
Что же делать с горемычной головой?
Куда спрячешь сердце бедное с тоской?
Друг не знает, что я плачусь на него;
Людям нужды нет до сердца моего!..
Вы, забавушки при радости моей,
Цветы алые, поблекните скорей!
Вас горючими слезами оболью,
Вам одним скажу про горесть я свою.
Как без солнышка не можно вам пробыть,
Мне без милого не, можно больше жить.

Такая сентиментально-облагороженная передача чувств девушки, видимо, пришлась по вкусу городскому и дворянскому обществу, и песня Мерзлякова широко распространилась. Музыка к ней, очевидно, была создана не столько Кашиным, сколько народом. Как и следовало ожидать, излишне сентиментальная психологическая разработка Мерзляковым темы помешала проникновению песни в народную среду. В то же время другая, народная редакция песни известна и в настоящее время. В большей степени была приближена к принципам народной поэтики песня Мерзлякова "Вылетала бедна пташка на долину", хотя прямая опора на текст народного образца в ней была невелика. Но все же народный образец песни существовал и побудил Мерзлякова к созданию стихотворения. Это была старинная народная песня "Как не пава свет по двору ходит". Ее самый ранний печатный вариант из сборника Чулкова был следующим (с. 607, №89):

Как не пава свет по двору ходит,
Не павлиные сизы перья роняет,
Тяжко лежати сизу перу во долине,
Трудно жити сиротине во чужбине.
Не сизой голубь по голубушке воркует,
Добрый молодец по девушке горюет,
Он, поджавши белы руки к сердцу,
Припадает ко косящему окошку:
- Ах, ты спишь ли, моя радость, или слышишь?
- Я не сплю, моя надежда, всiо слышу.
Лежит нелюб на правой ручке.
- Отвернись, моя надежа, от нелюба,
Убью нелюба из туга лука.
- Хоть убьешь ты, моя радость, и погубишь.
Никакой себе корысти не получишь.
Как не пава свет по двору ходила,
Не павлиные сизы перья ронила,
Красна девушка по сеничкам ходила,
Она нянек и мамок будила:
- Вы вставайте, няньки-мамки, пробуждайтесь,
Пособите мне, младеньке, думу думать.
Отец-мать меня, молоду, бранили,
Род-племя меня, молоду, журили:
Не велят мне по миленьком тужити,
Не велят мне ясных очей слезити,
Еще как мне по милом тужити:
Что пришел моя надежда по обычью,
По моему ли нраву по девичью.

Эта песня, очевидно, очень старая, судя по ее образности ("косящее окошко", "тугой лук", "няньки-мамки", которых девушка будит утром как героиня волшебной сказки), к концу XVIII - в начале XIX века принимает несколько другой вид: сохраняется в записях только ее первый эпизод с "нелюбом", а началом становятся строки:

Вылетала голубина на долину,
Выроняла сизы перья на долину...

Такой текст был опубликован в первом издании сборника Львова и Прача, а впоследствии и в сборнике Д. Кашина. Этим вариантом песни и воспользовался Мерзляков. Взяв за основу размер народной песни и первые две ее строки (изменив "голубину" на "бедну пташку"), он создал новое по содержанию произведение. Если в народной песне любовному счастью препятствовал "нелюб" или "отец-мать" и "род-племя", то в песне Мерзлякова причиной этого является любовная измена. Оригинальной оказывается и композиция песни: образ "голубины-пташки" был широко развернут, она теряла не только перья, но и своих "деток", которых убивает рука "злого стрельца". С этой судьбой "пташки" психологически сопоставлялась горькая участь оставленной милым девушки.

Так было создано очень цельное произведение в форме народного песенного психологического параллелизма. Само горе девушки изображалось на основе показа ее действий тоже в духе народной поэтики: она ходила по полю, ломала руки, рвала на себе волосы, правда, все это было дано в плане нагнетания сентиментальных страстей и чувствительных подробностей:

Вылетала бедна пташка на долину,
Выроняла сизы перья на долине.
Быстрый ветер их разносит по долине,
Слабый голос раздается по пустыне!..
- Не скликай, уныла птичка, бедных пташек,
Не скликай ты родных деток понапрасну;
Злой стрелок убил малюток для забавы,
И гнездо твое развеяно под дубом.
В бурю ноченьки осенния, дождливой,
Бродит по полю несчастна горемыка,
Одинехонька с печалью, со кручиной;
Черны волосы бедняжка вырывает,
Белу грудь свою лебедушка терзает:
- Пропадай ты, красота, моя злодейка!
Онемей ты, сердце нежное, как камень!
Растворися, мать сыра земля, могилой!
Не расти в пустыне хмелю без подпоры,
Не цвести цветам под солнышком осенним:
Мне не можно жить без малого тирана.
Не браните, не судите меня, люди:
Я пропала не виной, а простотою;
Я не думала, что есть в любви измена;
Я не знала, что притворно можно плакать.
Я в слезах его читала клятву сердца;
Для него я с отцом, с матерью рассталась,
За бедой своей летела на чужбину,
За позором пробежала долы, степи,
Будто дома женихов бы не сыскалось,
Будто в городе любовь совсем другая,
Будто радости живут лишь за горами,
Иль чужа земля теплее для могилы?
Ты скажи, злодей, к кому я покажуся?
Кто со мною слово ласково промолвит?
О безродной, о презренной кто потужит?
Кто из милости бедняжку похоронит?

Начиная с первой публикации в 1810 году, песня Мерзлякова надолго входит в песенники, а иногда и в фольклорные сборники. Причиной этого было, очевидно, не только то, что, помимо песенной композиции, ее язык был вполне доступным для народа и даже "украшен" типично народными песенными выражениями и образностью: "лебедушка", "мать сыра земля", "кручина". Значительную роль в повышении интереса к этой песне, возможно, сыграло и само решение любовной темы: девушку сгубила "городская" любовь ("Будто в городе любовь совсем другая"), ее судьба напоминала печальную судьбу карамзинской "бедной Лизы". В этом плане, сочувствуя девушке из народа, могли воспринимать эту песню и сами народные певцы.

Из песенника в песенник переходили публикации мерзляковского текста, часто с примечанием: "На голос "Вылетала голубина на долину". С другой стороны, во многих песенниках на протяжении всего XIX века продолжала печататься и народная песня, творческий источник для песни Мерзлякова. Одновременно записывались и фольклоризованные тексты песни. Однако полностью текст не был усвоен народом, варианты песни всегда были сокращенными. Это объясняется тем, что пространный текст песни (35 строк) был слишком велик для народного варианта. Кроме того, народных певцов смущало слишком большое лирическое раздолье и обилие излияний героини песни. Именно такие места, как правило, и оказывались сокращенными в народной редакции. В качестве примера можно привести вариант, записанный кружком П. В. Киреевского. В нем нетронутым оказался весь первоначальный параллелизм о "пташке", строки о странствованиях девушки в "ноченьке": ("ходит", "русы волосы... вырывает", "нежну грудь... терзает"), но сильно сокращенными стали ее излияния. У автора и народа известно много разночтений.

Народный вариант:

Вылетала бедна пташка на долину,
Выроняла сизо перье* на долину,
Быстрый ветер их разносит по дуброве,
Нежен голос* раздается по пустыне.
Не скликай ты, мелка пташка*,
Родных деток понапрасну:
Злой стрелок убил малюток для забавы,
И гнездо ее рассеял* под тем дубом.
Темны ноченьки осенни*
Ходит несчастна красна девка*,
Русы волосы* свои вырывает,
Нежну грудь свою голубушка* терзает:
"Пропадай мы, красота моя, злодейка,
Онемей, сердце нежно, как камень...
Не судите, не браните меня, люди,
Я пропала не виною, простотою.
На чужбину я летела за бедою.
Или в радости живут за горами?
Или чужая земля темнее для могилы?
Для тебя я, тиран, с отцом, с матерью рассталась,
От родных, от дому отказалась".

*У автора: "сизы перья", "слабый голос", "уныла птичка", "твое развеяно", "в бурю... дождливой", "бродит по полю... горемыка", "черны волосы бедняжка...", "белу... лебедушку" и т. д.

Но народная редакция не ограничивалась только сокращениями наиболее "лирических" мест песни. Изменялись и отдельные слова, эпитеты, отдельные образы с целью их приближения к народной лексике и поэтике. Можно привести, например, такие сопоставления:

Песня Мерзлякова:

"Выроняла сизы перья на долину".
"Бродит по полю несчастна горемыка"
"Черны волосы бедняжка вырывает".

Народные варианты:

"на равнину", "на тропину", "на травину"
"красна девка"
"девушка", "красавица"

Некоторые места в народных вариантах дополнялись новыми строками с целью углубления образа, обстоятельств действия.

Песня Мерзлякова:

1) "Для него я с отцом, с матерью рассталась".
2) "Белу грудь свою лебедушка терзает".
3) "Растворися, мать сыра земля, могилой".
4) "Злой стрелок убил малюток для забавы..."

Народные варианты:

1) "Для тебя я, тиран, с отцом, с матерью рассталась,
От родных, от дому отказалась..."
2) "Белу грудь свою красавица терзала,
Красоту свою девица заклинала..."
3) "Расступися, мать сыра земля могила,
Ты раскройся, гробова доска дубова..."
4) "Злой стрелок убил малюток для забавы,
Он и кровь точил по сыру бору".

Приведенные примеры убеждают, что, приняв в целом текст песен Мерзлякова, народ постоянно стремился заменить элементы книжности в лексике и образности того или другого произведения, довести его до степени фольклорности.

К числу песен Мерзлякова, основанных на народно-поэтических источниках, относится также и песня "Ах, что ж ты, голубчик". Она почти точно повторяет содержание народной старинной песни (с той же первой строкой), известной в записях второй половины XVIII века.

Первый ее вариант, очевидно, был опубликован Чулковым. Приводим эту песню из сборника Львова и Прача в сопоставлении с текстом песни Мерзлякова.

(повторяющийся текст в обоих произведениях выделен)

Народный текст:

Ах, что ж ты, голубчик! невесел сидишь.
Невесел сидишь и не радостен?
Уж как мне, голубчику, веселому быть,
Веселому быть и радостному;
Вечор у меня голубка была,
Голубка была, со мной сидела,
Со мной сидела, пшено клевала,
Поутру голубка убита лежит,
Убита лежит, застреленная,
Застреленная, потерянная;
Потерял голубку боярский слуга,
Боярский слуга, с боярска двора,
С боярска двора убил из ружья.

***
Ах! что же ты, молодчик! невесел сидишь,
Невесел сидишь и не радостен?
Уж как мне, молодчику, веселому быть,
Веселому быть и радостному:
Вечор у меня девица была,
Девица была, со мной сидела,
Со мной сидела, мед, пиво пила,
(Речь говорила) и руку дала,
И руку дала идти за меня;
А ныне девицу замуж отдают,
Замуж отдают, просватывают;
Ах! не то мне тошно, что замуж дают,
Что замуж дают, просватывают;
Ах! то-то мне тошно, что близко живет,
Что близко живет, что двор обо двор,
Что двор обо двор, забор об забор,
Забор об забор, калитка во двор;
По двору идет, что лебедь плывет,
Что лебедь плывет, мое сердце рвет.

Текст Мерзлякова:

"Ах, что ж ты, голубчик,
Невесел сидишь
И нерадостен?"
"Ах! как мне, голубчику,
Веселому быть
И радостному!
Вчера вечерком я
С голубкой сидел,
На голубку глядел,
Играл, целовался,
Пшеничку клевал;
Поутру голубка
Убита лежит,
Застреленная,
Потерянная!
Голубка убита
Боярским слугой!
Ах! кстати бы было
Меня с ней убить:
Кому из вас мило
Без милыя жить?"
"Голубчик печальной,
Не плачь, не тужи!
Ты можешь в отраду
Хотя умереть:
Мне должно для горя
И жить и терпеть!
Голубка до смерти
Твоею была;
Мою же голубку
Живую берут,
Замуж отдают
Просватывают".

Как видно, в первой части не было ни одной самостоятельной авторской строки. Во второй же части Мерзляков повторял ту же народную тему ("замуж отдают, просватывают"). Естественно, такое подражание не могло заинтересовать народную аудиторию. То же самое можно сказать и о ритмике песни: сделав свою строку короткой, Мерзляков только "перерубил" пополам народную строку, но оставил тот же размер. Таким образом, никакого новаторства, новых поэтических или содержательных черт в этой песне не было. Поэтому закономерно, что она не привлекла внимания народа, хотя ее народный образец, как один из наиболее талантливых и ценных по содержанию старинных традиционных песен, продолжал жить в народе. В доказательство можно привести вариант из сборника уже второй половины XIX века (Гурилев А. Избранные народные русские песни. М., 1868, с. 58, №53):

"Ах! что ж ты, голубчик, невесел сидишь,
Невесел сидишь и нерадостен?"
"Как же мне, голубчику, веселому быть.
Веселому быть и радостному?
Вечор у меня голубка была,
Голубка была, со мной сидела,
Поутру голубка убита лежит,
Убита лежит, застреленная!" -

"Ах! что ж ты, молодчик, невесел сидишь,
Невесел сидишь и нерадостен?"
"Как же мне, молодчику, веселому быть,
Веселому быть и радостному?
Вчера у меня девица была,
Девица была, со мной сидела,
Речи говорила и руку дала,
И руку дала выйти за меня,
А нынче девицу замуж отдают,
Замуж отдают, просватывают".

Данный текст показывал, что песня, хотя и значительно сокращенная, продолжала жить в народе и в XIX веке, сохраняя целиком свою четкую форму психологического параллелизма и свое внутреннее содержание.

Особое место в творчестве Мерзлякова занимает его самое совершенное произведение - песня "Среди долины ровныя". Если все его тексты, созданные в стиле русских песен, были теми или иными перепевами тематики, размеров, поэтики народных песен, опирались на определенные песни и были их пересказом, то песня "Среди долины ровныя" была совершенно оригинальным и высокохудожественным произведением. Она была, несомненно, плодом высокого творческого подъема, момента редкого поэтического вдохновения. Подтверждают это и мемуарные свидетельства.

Так, М. А. Дмитриев в своих воспоминаниях писал, что это произведение было создано Мерзляковым в доме его знакомых Вельяминовых-Зерновых, где он часто бывал. В один из дней он "разговорился о своем одиночестве, говорил с грустью, взял мел и на открытом ломберном столе написал почти половину этой песни. Потом ему предложили перо и бумагу: он переписал написанное и кончил тут же всю песню" (Мелочи из запаса моей памяти. М., 1869, с. 164).

Тема этой песни - одиночество доброго молодца - была одной из самых распространенных тем народных песен, в которых участь и жизненная судьба "молодца" изображались в самых различных вариациях: действие происходило либо в "темных лесах", либо на "службе грозной государевой", либо в веселый миг гулянья, в семейной и любовной жизни. Мерзляков выбрал последний, любовный вариант, но не повторил при этом ни одной ситуации какой-либо народной песни и в то же время сумел проявить подлинную поэтическую народность. Текст данной песни был следующим (приводится по изданию: Новейший и полный российский общенародный песенник. М., 1810, с. 125. Напечатано без подписи автора):

Среди долины ровныя,
На гладкой высоте
Цветет, растет высокий дуб
В могучей красоте.

Высокий дуб, развесистый,
Один у всех в глазах;
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах!

Взойдет ли красно солнышко:
Кого под тень принять?
Ударит ли погодушка:
Кто будет защищать?

Ни сосенки кудрявые,
Ни ивки вкруг него,
Ни кустики зеленые
Не вьются вкруг него.

Ах! скучно одинокому
И дереву расти!
Ах, горько, горько молодцу
Без милой жизнь вести!

Есть много сребра, золота,
Кого им подарить?
Есть много славы, почестей:
Но с кем их разделить?

Встречаюсь ли с знакомыми:
Поклон, да был таков;
Встречаюсь ли с пригожими:
Поклон - да пара слов.

Одних я сам пугаюся,
Другой бежит меня,
Все други, все приятели
До черного лишь дня!

Где ж сердцем отдохнуть могу,
Когда гроза взойдет?
Друг нежный спит в сырой земле,
На помощь не придет!

Ни роду нет, ни племени
В чужой мне стороне;
Не ластится любезная
Подруженька ко мне!

Не плачется от радости
Старик, глядя на нас;
Не вьются вкруг малюточки,
Тихохонько резвясь!

Возьмите же все золото,
Все почести назад;
Мне родину, мне милую,
Мне милой дайте взгляд!

В полном согласии с народной традиционной поэтикой в песне была дана психологическая параллель "дуб - молодец". Но народная композиция соединялась у Мерзлякова с новаторством: вместо длинной строки, присущей старинным народным песням, поэтом был использован легкий, литературный стих - четырехстопный ямб, что вносило в песню новое музыкальное звучание.

Подлинным новаторством была проникнута и структура песни. Обе части были стилистически однородны. В них не было самого главного, что полагалось иметь в таких народно-песенных параллелях: "дуб" и "молодец" не сопоставлялись в действиях, событиях. Вместо этого давалась характеристика их качеств, возможностей с использованием сравнений, дополнительных параллелей и т. д. Все это было исполнено такой поэтической красоты, которая была глубоко созвучна миру народной песенности.

Дуб в песне Мерзлякова изображался без динамики. Автору достаточно было остановиться лишь на характеристике его величавой красоты ("высокий дуб, развесистый"), подчеркнуть его беспомощность и одиночество, что выражалось в сравнении ("один, один, бедняжечка, как рекрут на часах", "ни сосенки кудрявые, ни ивки вкруг него" и т. д.).

Те же художественные принципы лежали и в основе изображения молодца. Его речь-монолог не была только излиянием чувств типа: "Ах, горько, горько молодцу без милой жизнь вести". В ней прежде всего отмечается народная житейская мудрость, раздумья героя, его грусть. Все это передается поэтическими средствами - метафорической символикой, эпитетами, образами. Назовем лишь несколько изобразительных мест: "Есть много сребра, золота, Кого им подарить?"; "Встречаюсь ли с знакомыми: Поклон, да был таков"; "Одних я сам пугаюся, Другой бежит меня..."; "Друг нежный спит в сырой земле, На помощь не придет..."; "Не ластится любезная Подруженька ко мне…"; "где вьются вкруг малюточки, Тихохонько резвясь!"

Песня "Среди долины ровныя" сразу обратила на себя внимание современников. Она становится достоянием песенников еще при жизни Мерзлякова, что было типичным на протяжении ХIХ - начала XX века. С 1858 года песня стала появляться и в лубке. Примечания к ее тексту в песенниках характеризовали и ее содержание, и напев, например: "Тоска по милой родине, голос протяжный и томный, любовная".

Бытовала песня в самой разнообразной среде. В своих воспоминаниях Хвостова-Сушкова писала: "Иногда вечером угощала бабушка нас доморощенными музыкантами и певицами; я очень помню одну из певиц, Аксюшу... по моему понятию (конечно, тогдашнему), она с особым чувством певала: "Среди долины ровныя", так, что я, бывало, расплачусь". (2) В те же годы декабрист А. Е. Розен слышал песню "Среди долины ровныя" от дежурного солдата в Петропавловской крепости. (3) А в воспоминаниях Ф. Л. Ляликова мы находим указания о ее большой популярности в XIX веке в студенческой среде. (4) Отражением широкой популярности песни являются упоминания о ее исполнении в ряде произведений писателей XIX века. (5)

Несомненно, в народе эта песня была так же широко известна, как и имя автора. К сожалению, в XIX веке она не была записана собирателями. Прямым доказательством того, что песня "Среди долины ровныя" не была забыта на протяжении этого столетия, служат ее варианты, записанные в советскую эпоху. Есть и свидетельства самого народа о ее давнем происхождении.

Так, например, к ее послеоктябрьскому варианту, который был записан в 1933 году среди крестьян Нижне-Илимского района Восточно-Сибирского края, была сделана собирателем Черемных приписка: "Поют эту песню уже около 50-60-ти лет. Распространение очень широкое".

Характер фольклорных вариантов, при всем их разнообразии, все же имеет определенные закономерности. В целом песня Мерзлякова для устного исполнения оказалась слишком большой, и, как правило, она пелась в народе в сокращенном виде. Сокращения эти чаще падают на вторую часть песни, большую
по величине куплетов. Параллель "дуб - молодец" всегда остается, и даже встречаются варианты, в которых сохранилось только начало песни, так как аллегорическое значение образа дуба было, очевидно, понятно и без ее продолжения, например:

Среди долины ровныя,
На гладкой высоте
Стоит, растет могучий дуб
В могучей красоте.

Могучий дуб, развесистый,
Один у всех в глазах,
Стоит, стоит, бедняжечка,
Как рекрут на часах.

Ни сосенки кудрявые,
Ни ивки вкруг него,
Ни кустики зеленые
Не вьются близ него.

Взойдет ли ясно солнышко -
Кого под тень принять?
Ударит непогодушка -
Кто станет защищать?

Интересным добавлением к тексту Мерзлякова служит припев после каждого куплета:

Среди долины ровныя,
На гладкой высоте
Растет, цветет высокий дуб
В могучей красоте.

Скучно мне
На чужой стороне,
Все немило, все постыло,
Нет утехи мне!

Зеленый дуб, развесистый,
Один у всех в глазах,
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах.

Скучно мне
На чужой стороне,
Все немило, все постыло,
Нет утехи мне!

Припев этот является измененным началом стихотворение Ю. Л. Нелединского-Мелецкого "Ох, тошно мне", которое печаталось в песенниках конца XVIII - начала XIX века, например:

Ох! тошно мне
На чужой стороне,
Все уныло,
Все постыло,
Друга милого нет.
Милого нет,
Не глядела бы на свет,
Что, бывало,
Утешало,
О том плачу теперь.

Исследователями не раз отмечалось, что эта песня Нелединского-Мелецкого послужила образцом для варианта К. Ф. Рылеева, который на ее поэтической основе создал агитационную декабристскую песню "Ах, тошно мне и в родной стороне". В данном случае она сыграла другую роль, войдя в качестве припева в народные варианты песни Мерзлякова. Возможно, что такой припев к ней был присоединен еще в первой половине XIX века, так как позже песня Нелединского-Мелецкого была совершенно забыта.

Творчество Мерзлякова в целом и особенно его песни было выдающимся явлением в русской поэзии начала XIX века. Составившие целый цикл, его песни были новым шагом на пути развития жанра русских песен.

Однако Мерзляков не мог уйти и от типических для его времени черт русских песен, поэтому вся усвоенная им народная поэтика вступала в своеобразное соединение с сентиментальной психологичностью, а самые темы и ритмы его песен, как правило, заимствовались из народных традиционных песен.

Эта чрезмерная подражательность, а в ряде случаен повторение народной песенности, что отнюдь не являлось свободным творческим соревнованием, была причиной того, что песни Мерзлякова в своем большинстве не стали народным достоянием, так как не могли заменить и тем более превзойти подлинные народные произведения.

Но, мало замеченные народом, песни Мерзлякова были все же очень важным явлением в истории развития самого жанра русских песен. Введенные еще А. П. Сумароковым в систему жанров классицизма, русские песни в конце XVIII века стали предметом активного внимания многих поэтов, которые разрабатывали далее этот жанр уже на основе эстетических принципов сентиментальной поэзии. На этой новой художественной основе в книжном поэтическом творчестве появились стихотворения, опиравшиеся в значительной мере на тематику и поэтическую образность народных песен, и становились нередко популярными романсами или превращались в народные песни. Но эта песенная поэзия, к которой только изредка обращались поэты (Херасков, М. Попов, Хованский, Карамзин) в целом мало отличалась от общего потока сентиментальных произведений Николева, Нелединского-Мелецкого, Дмитриева и др.

И только творчество Мерзлякова - при всей значительности фона, на котором он выступал, - стало этапным явлением, и уже вслед за ним на протяжении всего XIX века сформировалась целая галерея поэтов-песенников. Непрерывность этого творческого процесса подтверждается и тем, что - еще при жизни Мерзлякова, параллельно с развитием его творчества - его непосредственным продолжателем в данной области становится Н. Цыганов.


(1) Белинский В.Г. Полн. собр. соч., ч. I, с. 63.
(2) Записки Хвостовой-Сушковой. СПб., 1870, с. 8.
(3) См.: Розен А. Е. Записки декабриста. СПб., 1907, с. 86.
(4) См.: Ляликов Ф. Л. Студенческие воспоминания. - Русский архив, 1875, №11, с. 387.
(5) См.: Островский А. Н. Гроза (1-е действие); Гончаров И. А. Воспоминания. - Собр. соч. М., 1952, т. 7, с. 251.