Новикова Анна Михайловна. Русская поэзия XVIII - первой половины XIX в. и народная песня: Учеб. Пособие по спецкурсу для студентов пед. ин-тов по спец. №2101 "Рус. яз. и лит." - М.: Просвещение, 1982.

(Гл.1. Взаимоотношения русской поэзии и фольклора. Гл.2. Пасторальная и анакреонтическая поэзия. Гл.3. Сентиментальный романс. Гл.4. Русские песни конца XVIII - начала XIX века. Гл.5. Русские песни А. Ф. Мерзлякова. Гл. 6. Русские песни Н. Цыганова. Гл.7. Поэзия А. В. Кольцова и песенная лирика 20-40-х годов. Гл.8. Лирика А. С. Пушкина и народная песня. Гл.9. Творчество М. Ю. Лермонтова и народная песня. Приложение: Тексты песен).


Глава седьмая
ПОЭЗИЯ А. В. КОЛЬЦОВА И ПЕСЕННАЯ ЛИРИКА 20-40-х ГОДОВ

1

В 20-40-е годы продолжает свое развитие русская песенная лирика.

Среди поэтов-песенников в 20-е годы большой популярнстью пользовались песни А. А. Дельвига "Соловей мой, соловей", "Ах ты, ночь ли, ноченька", "Пела, пела пташечка" и другие. Но в народные песни они не перешли, так как слишком сильны были в них ноты "сентиментального уныния" и "сердечной тоски". Всеобщее народное признание получила песня "Вверх по Волге-реке, с Нижня Новгорода" из пьесы А. А. Шаховского "Двумужница".

К числу наиболее распространенных русских песен на любовные темы относилась и песня С. И. Стромилова "То не ветер ветку клонит". Ее замечательной особенностью было то, что глубокую печаль "доброго молодца" автор сумел поэтически передать при помощи выразительной народной образности: "кручина" молодца - "подколодная змея", жизнь его сравнивается с "догорающей лучиной", его сердце стонет "как осенний лист" и т. д. Поэтому в народных вариантах содержание этой песни было принято целиком, за исключением некоторых мелких изменений текста.

Другую группу составили песни, содержание которых было основано на песнях разбойничьих. Хорошо известна песня А. Ф. Вельтмана "Что отуманилась, зоренька ясная" из его повести "Муромские леса".

В таком же любовно-сентиментальном и романтическом стиле перерабатывались и мотивы народных ямщицких песен. Содержание этих песен, как и песен "разбойничьих", резко отличалось от подлинных народных песен, в которых прежде всего изображалась сама трудная работа ямщиков, дорожные несчастья и смерть ямщика в безлюдной степи. В русских же песнях на ямщицкие темы, как правило, изображались лихие русские тройки, ямщицкая удаль, езда, а главным героем в них выступал влюбленный ямщик, разлученный со своей красавицей.

Начало созданию русских песен такого рода положил Ф. Н. Глинка своей знаменитой песней "Вот мчится тройка удалая", которая первоначально была частью его стихотворения "Сон русского на чужбине", напечатанного в 1825 году. Затем песня печаталась уже как отдельное произведение, проникшее в таком виде и в народные массы. Содержание ее было типично любовным: "лихой" ямщик кручинился и пел "про ясны очи, про очи девицы-души". Рядом с этим основным мотивом был намечен и мотив "лихой тройки":

И вдруг махнул по всем по трем
И тройкой тешился детина.

В 1834 году была опубликована "Тройка" П. А. Вяземского ("Тройка мчится, тройка скачет"). В дальнейшем появляются и другие песни, продолжавшие тему "тройки".

Одним из лучших произведений такого рода была песня "Гремит звонок и тройка мчится", опубликованная в "Альманахе за 1840 год" за подписью Н. Анордиста. Однако он, по-видимому, не был автором этой песни, так как ее текст анонимно помещался еще в песенниках 30-х годов. Эта песня, имевшая такой же размер, как и песня Глинки, привлекала темой искренней и глубокой грусти ямщика, который пел о неразделенной любви:

Твоя краса меня сгубила,
Теперь мне белый свет постыл,
Зачем, зачем приворожила,
Коль я душе твоей не мил?

Все произведения на тему "тройки" первой половины ХIХ века были талантливыми, прекрасными образцами русского песеннего творчества. К сожалению, кроме песни "Вот мчится тройка почтовая", в дальнейшем песни этого типа, печатавшиеся уже во второй половине XIX века, страдали безвкусицей. Многие песни стали для народа образцом в создании собственных песен. Однако влияние русских песен на народно-поэтическое творчество было небезгранично.

В 30-е годы, когда интерес к народным и книжным песням все больше и больше возрастает, к песенному творчеству обращаются разные поэты.

Однако стихотворения и песни на народные темы А. В. Кольцова представляют наиболее яркое явление в общем процессе развития русской лирики. Кольцов как поэт прежде всего прошел школу творческой практики у поэтов-песенников первого поколения. Возможно, что даже само желание писать песни возникло у него под их влиянием. В лирическом наследии поэта есть произведения, которые имеют черты подражания. Но сила собственного таланта, жизненные истоки его позволили Кольцову обрести в творчестве собственный голос и во многом опередить всех поэтов-песенников его времени. В отличие от них Кольцов в своем творчестве шел не только от современных литературно-песенных традиций, но и от стиля хорошо ему знакомых народных песен и от живого народного языка. Он стремился в своем творчестве изобразить реальную жизнь народа, его труд, быт и поэзию, поэтому оно было гораздо шире по тематике и реалистичнее. Песням Кольцова, что особенно важно, была свойственна и новая внутренняя настроенность, глубоко отличавшаяся от традиционного сентиментального "уныния" современных русских песен. В них зазвучали бодрые оптимистические призывы к преодолению любых жизненных невзгод. Произведения Кольцова, выражающие народный социальный оптимизм, были очень близки к самим народным песням, в которых даже в мотивах "грусти-тоски" никогда не чувствовалась безысходность жизненного горя.

Песни Кольцова были не только содержательны и лиричны. По признанию самого поэта, песни для него были прежде всего тем, что "поется". Кольцов не раз пробовал распевать свои песни. Об одном таком случае он писал В. Г. Белинскому: "Степи опять очаровала меня; я черт знает до какого забвения любовался ею. Как она хороша показалась! И я с восторгом пел: "Пора любви"... (1) Созданный Кольцовым оригинальный размер стиха был очень близок к ритмическому строю народных песен.

Поэзия Кольцова отличалась не только от песен других поэтов-песенников, но даже и от творчества поэтов-любителей из крестьян - Слепушкина, Алипанова, Суханова. Если Кольцов стремился изобразить подлинную народную жизнь, то для них жизнь народа была только "сельской темой", которую они разрабатывали самым "благонамеренным" образом: крестьяне в их песнях зачастую имели вид веселых, покорных и всем довольных "пейзан", которые мирно жили бок о бок с добрым и заботливым помещиком. Такая условность и неправдоподобность изображения народной жизни была отмечена Белинским, который в рецензии на стихотворения Слепушкина иронически писал о том, что крестьяне в них "как-то похожи на пастушков и пастушек гг. Флориана и Панаева или на тех крестьян и крестьянок, которые пляшут в дивертисментах на сцене театра". (2)

Все новое, что внес в поэзию Кольцов, впервые глубоко был оценено В. Г. Белинским. В своей статье о Кольцове он писал: "Кольцов знал и любил крестьянский быт так, как он есть на самом деле, не украшая и не поэтизируя его. Поэзию этого быта нашел он в самом этом быте, а не в риторике, не в пиитике, не в мечте, даже не в фантазии своей, которая давала ему только образы для выражения уже данного ему действительностью содержания. И потому в его песни смело вошли и лапти, и рваные кафтаны, и всклокоченные бороды, и старые онучи - и вся эта грязь превратилась у него в чистое золото поэзии. Любовь играет в его песнях большую, но далеко не исключительную роль: нет, в них вошли и другие, может быть, еще более общие элементы, из которых слагается русский простонародный быт". (3)

Народ в песнях Кольцова изображался во всей полноте его жизни - не только в труде и повседневности, но и в моменты сосредоточенного раздумья над своей жизнью. Кольцов в своих песнях всегда подчеркивал характер героя, его жизненную силу, веру в будущее:

Долго ль буду я
Сиднем дома жить,
Мою молодость
Ни на что губить?
Долго ль буду я
Под окном сидеть,
На дорогу вдаль
День и ночь глядеть?

("Дума сокола")

В песнях о народной бедности, жизненной бесприютности, сиротстве ("Сирота", "Раздумье селянина", "В непогоду ветер", "Светит солнышко", "Доля бедняка") изображалась горькая доля бедняка с помощью заимствованных из народной поэзии образов беды, горя, злой судьбы. Но изображение "злой доли" крестьянина у Кольцова сочеталось с мотивами смелого и упорного ее преодоления. Особенно это проявляется в песнях Кольцова "Деревенская беда" (мотивы борьбы бедняка с богачом), "Дума сокола" (страстный порыв героя к лучшей жизни}, "На погибель идти - песни петь соловьем" (молодецкая удаль, помогающая героически преодолеть любое горе) и в других.

Вдумчивое проникновение Кольцова в народную жизнь позволило ему увидеть в ней главное, выделить наиболее существенное. В этом отношении особого внимания заслуживает ведущая тема его песенного творчества - тема труда. Кольцов видел крепкую любовь крестьян к "матери сырой земле" и чисто крестьянские трудовые интересы и упования, связанные с земледельческим трудом. Все это он с большой художественной силой отразил как в стихотворении "Косарь", так и в своеобразной трилогии - "Песня пахаря", "Урожай" и "Крестьянская пирушка", посвященной крестьянскому труду. В этих произведениях Кольцов показал не только поэзию крестьянского труда, но и ту сосредоточенную величавую "обрядность", которая была так характерна для крестьянской жизни.

Глубоко прав был Г. Успенский, когда, называя Кольцова "поэтом земледельческого труда", писал: "Никто, не исключая и самого Пушкина, не трогал таких поэтических струн народной души, народного миросозерцания, воспитанного исключительно в условиях земледельческого труда". (4)

Наряду с этими темами в творчестве Кольцова большое м то занимали и песни на семейно-бытовые и любовные темы.

Семейно-бытовые и любовные песни Кольцова в художественном отношении были всего более связаны с народными песнями. С ними их сближали традиционные песенные образы: "девушка" и "молодец", "муж" и "жена"; повторяющиеся в ряде песен художественные приемы.

В таких песнях Кольцов использовал народно-песенные стилистические и композиционные средства: символику - "Кольцо", "Перстенечек дорогой", "Грусть девушки"; лирические обращения к силам природы - "Ты не пой, соловей", "Не шуми ты рожь"; лирический монолог - "Ах, зачем меня силой выдали", "Не скажу никому"; метафорические сравнения - "Соловьем залетным юность пролетела"; народные поэтические эпитеты - "ярый воск", "чисто золото", "сырая земля", "душа-девица", "ветры буйные", "кудри русые". Но Кольцов применял эти средства всегда очень оригинально. Так, например, часто обращая к форме лирического монолога, он нередко отходил от традиционного стиля народных песен, делая их особенно психологически насыщенными.

Значительная лирическая эмоциональность в песнях Кольцова и даже экспрессивность выраженных в них чувств сближали некоторые песни с устными городскими романсами.

Возможно, что некоторые песни Кольцова - "Погубили меня твои черны глаза", "Не скажу никому", "Я любила его" и другие - были созданы под влиянием стиля городских романса В свою очередь, песни и романсы Кольцова стали на продолжительное время художественными образцами для многих авторов песен и романсов второй половины XIX века.

Талантливое, самобытное творчество Кольцова стало достоянием каждого грамотного русского человека. Сочинения Кольцова печатались на протяжении всего XIX века и позднее. Они издавались народно-учебными библиотеками, давались в виде приложений к журналам, помещались в хрестоматиях и книгах для чтения. Песни Кольцова издавались огромными тиражами и издательствами лубочной литературы. Многие песни Кольцова были положены на музыку. По подсчету одного из исследователей, на стихотворения Кольцова было написано свыше 700 романсов и песен. (5)

Факты широкого распространения песен Кольцова, текстов и мелодий к ним, а также лубочных иллюстраций свидетельствует о начале процесса их фольклоризации. Писатели и исследователи XIX века, даже специально не занимавшиеся вопросами фольклора, невольно останавливали свое внимание на фактах повсеместного распространения песен Кольцова. Так, собиратель народных песен Ф. Студитский указывал в предисловии к своему сборнику новгородских песен 1874 года, что деревенские певцы "уже поют песни Кольцова". (6)

Популярность песен Кольцова еще в первой половине XIX века в Саратове была отмечена Н. Г. Чернышевским, который в своих автобиографических отрывках из "Повести в повести" писал о том, как он в детстве, в 1845-1846 годах, катаясь с товарищами с гор, занимался между шутками и играми "пением лермонтовских, кольцовских и простонародных песен". (7)

Впоследствии, видимо, сохранив особенную любовь к кольцовским песням, Н. Г. Чернышевский в романе "Что делать?" в момент любовных объяснений Веры Павловны и Кирсанова ввел цитату из песни Кольцова "Я любила его".

Песни Кольцова в 60-е годы пользовались любовью революционно-демократической молодежи.

В пореформенную эпоху они были широко распространены и среди низовой интеллигенции.

Об интересе народа к песням Кольцова свидетельствовал собиратель В. И. Симаков. Перечисляя песни, ставшие народными, он писал: "Что же касается песен Кольцова, то их еще так много и так часто поют, что все его песни перечислять излишне". (8)

Песенная популярность стихотворений Кольцова подтверждается и советскими собирателями-фольклористами. Вопрос о характере бытования в народе песен Кольцова, о степени их распространения в народной среде вызывает пристальное внимание исследователей. Судя по записям собирателей, наиболее известными песнями Кольцова были "По-над Доном сад цветет", "Сяду я за стол", "Перстенечек золотой", "Соловьем залетным", "Два прощания", "Ах, зачем меня силой выдали", "Последний поцелуй", "Хуторок", "Что ты спишь, мужичок?", "Не скажу никому", "Так и рвется душа", "Я любила его жарче дня и огня", "Что он ходит за мной", "Не шуми ты, рожь", "Молодая жница", "В поле ветер веет", "Разлука" ("Ha заре туманной юности").

Большинство из них являются лучшими произведениями песенной лирики Кольцова. Их отличают задушевная лиричность, художественное изображение народной жизни, русской природы. Песни Кольцова были для народа ценнейшим познавательным и идейно-художественным материалом, сыгравшим огромную роль в историческом процессе развития народной песенности.

Все темы кольцовских песен, проникшие в народный песенный репертуар, были очень близки по содержанию народным лирическим песням. Кольцов с большой поэтической сило выразил глубокое раздумье народа о тяжести жизни ("Сяду я за стол"), желание преодолеть все жизненные препятствия ("Оседлаю коня") и горькое сознание силы "злой судьбы" ("Соловьем залетным").

Очень близка к этой группе стихотворений Кольцова и знаменитая "Дума сокола", которая также, возможно, была песенно популярной, хотя ее варианты и не найдены. Иная судьба у песни "Оседлаю коня", которая постоянно печаталась в песенниках и широко была известна в лубке (на лубочных картинках иллюстрировались обычно такие строки: "Я помчусь, полечу легче сокола, догоню, ворочу свою молодость", при этом изображался старик на коне). Положенная на музыку целым рядом композиторов, песня входила в репертуар многих певцов. В 1886 году она была включена в сборник народных песен Весселя. Несомненно, что ее песенное распространение в народе было в дореволюционное время гораздо большим. Об этом свидетельствует ее широкая популярность в советское время. Замечательны, например, варианты песни "Оседлаю коня", записанные в Тульской области. Характерно, что в народном сознании песня прочно соединилась с рядом традиционных песен, в которых передавалась тоска о быстро промелькнувшей юности, например:

Молодость ли ты, моя молодость да молодецкая,
Ты когда прошла да прокатилася?
В кое времячко да миновалася?
Ведь за единый час ты показалася. (9)

(Далее молодец жаловался на то, что его "приневолили" женитьбе родители.)

Именно этот запев, характерный и для многих других традиционных песен, стал началом народных вариантов песни Кольцова "Сяду я за стол", что придало им особую художественную красоту и новую художественную выразительность. В 1941 году С. Жислиной был записан один из таких вариантов в Ясной Поляне, но это была неудачная контаминация с другой литературной песней "Вниз по Волге-реке" А. А. Шаховского. Гораздо лучше и цельней был вариант, записанный в 1977 году в Арсеньевском районе Тульской области, в котором кольцовский текст был только соединен с народным запевом:

Уж ты, молодость моя, молодецкая!
Ты когда прошла, эх, прокати-прокатилася?
Ой, когда ж прошла, эх, прокатилася,
А со мной, с молодцем, не сырости-не спростилася!
А со мной, молодцем, не спростилася...
Я пойду, молодец, но коню-конюшеньку,
Я пойду, я молодец, во конюшеньку,
Оседлаю я коня, коня во-коня ворона,
Оседлаю я коня, коня ворона,
Я помчусь, полечу, эх, быстрым со-быстрым соколом,
Я помчусь, я полечу быстрым соколом,
Догоню, ворочу, эх, свою мо-свою молодость.

В песне этой была опущена концовка кольцовского текста ("Но, увы, нет дорог к невозвратному!").

Широкой популярностью пользовалась и песня Кольцова "Соловьем залетным". Она была положена на музыку Варламовым, Дюбюком. О ее песенном распространении свидетельствует и тульский вариант (в записи 1924 г.).

Текст Кольцова:

Соловьем залетным
Юность пролетела,
Волной в непогоду
Радость прошумела.
Пора золотая
Была да сокрылась;
Сила молодая
С телом износилась.
От кручины-думы
В сердце кровь застыла;
Что любил, как душу. -
И то изменило
Как былинку, ветер
Молодца шатает,
Зима лицо знобит,
Солнце сожигает.
До поры, до время
Всем я весь изжился;
И кафтан мой синий
С плеч долой свалился!
Без любви, без счастья
По миру скитаюсь:
Разойдусь с бедою -
С горем повстречаюсь!
На крутой горе
Рос зеленый дуб,
Под горой теперь
Он лежит, гниет...

Народный вариант:

Соловьем залетным
Юность пролетала;
Волной в непогоду
Радость прошумела.
Пора золотая
Была, да и скрылась,
Сила молодая
С телом износилась.
Как былинку, ветер
Молодца шатает,
Мороз лицо знобит,
Солнце сожигает.
От кручины-думы
В сердце кровь застыла,
Что любил, как душу, -
И то изменило...
Без поры, без время
По миру скитаюсь,
Разойдусь с бедою -
С горем повстречаюсь!
Без любви, без счастья
Сам я весь изжился,
И кафтан мой синий
С плеч долой свалился.
Соловьем залетным
Юность пролетела,
Волной в непогоду
Радость прошумела.

Основной смысл кольцовской песни в этом варианте остался совершенно нетронутым.

Песня "Раздумье селянина" ("Сяду я за стол"), особенно близкая по своей теме крестьянскому "горемычью", была известна в народе еще в XIX веке. О том, какое огромное воздействие на сознание человека из народа мог оказывать ее текст, свидетельствовал В. Базанов в своей книге "3a колючей проволокой", повествующей о том, как в дни Великой Отечественной войны текст этой песни оказался благодарным поэтическим материалом, на основе которого стариком крестьянином Акинфиным из Заонежья был создан проникновенный плач в момент его возвращения к пепелищу родной избы, сожженной немцами.

Далее в книге В. Базанова был приведен и самый плач Акинфина, созданный на основе песни Кольцова:

Я гляжу, смотрю, кручинная головушка,
Я на свое да на хоромное строеньице,
Как пустым стоит пустешенько строеньице,
Уж я сяду тут с собой думу думати,
Как мне жить теперь да горе мыкати,
Как нет у меня да друга верного,
Молодой жены и угла теплого,
Тут я сяду нунь, победная головушка,
И подумаю с собой совет да думу крепкую,
Как я буду жить да горе мыкати.
Уж как сяду я на кленовый стул,
Уж как я подумаю совет да думу крепкую,
Как мне жить теперь да одинокому,
Как у меня, да у победной головушки,
Нету в живности сердечных малых детушек,
Нету в живности законноей семеюшки.
Охти мнечушки тошнёхонько,
Как мне жить тяжелёхонько.

Как видно из всего причета, он был художественно построен на двух основных динамических мотивах песни Кольцова: "Сяду я за стол - да подумаю" (курсив мой. - А. Н.).

Самые "думы" в этом плаче также опирались на весь смысл кольцовского "Раздумья селянина".

В качестве примера распространенности этой замечательной песни Кольцова среди народа можно привести один ее своеобразный вариант из современных записей. В нем было художественно собрано лирическое "раздумье" не только этой песни но и песен Кольцова "Не шуми ты, рожь" и "Ты не пой, соловей". Эти глубокие лирические мотивы в нем были объединены с народной песней "Степь да степь кругом".

Сяду я за стол
И подумаю,
Как на свете жить
Одинокому.
Как на свете жить
Одинокому,
Одинокому
Да безродному...
Одинокому
Да безродному...
Пойду-выйду я
В рожь высокую.
Пойду-выйду я
В рожь высокую...
Не шумит ли рожь
Спелым колосом.
Не шумит ли рожь
Спелым колосом,
Пропел соловей
Громким голосом.
Пропел соловей
Громким голосом.
Умирал ямщик
Во степи глухой,
Умирал ямщик
Во степи глухой,
Он наказывал:
- Друг-товарищ мой!
Друг-товарищ мой,
Не попомни зла,
Средь степи глухой
Схорони меня!
А среди степи
Схорони меня,
Отцу с матерью
Передай поклон,
Отцу с матерью
Передай поклон.
А жене моей -
Золото кольца!
А жене моей
Золото кольцо,
Пусть она по мне
Не печалится.
Пусть она по мне
Не печалится,
Кто по нраву ей -
Обвенчается.
Кто по нраву ей -
Обвенчается,
На моем коне
Разъезжается! (10)

Из всех песен Кольцова на семейно-бытовые темы в число народных песен вошли, судя по вариантам, только две: "Ах, зачем меня силой выдали" и "Хуторок". Первая из них, записанная в 1936 году в Воронежской области, оказалась несколько сокращенной и с измененным концом. Привожу этот вариант в сопоставлении с авторским текстом.

Текст Кольцова:

Ах, зачем меня
Силой выдали
За немилова -
Мужа старова?
Небось весело
Теперь матушке
Утирать мои
Слезы горькие;
Небось весело
Глядеть батюшке
На житье-бытье
Горемышное! <...>

Народный вариант:

Ах, зачем меня
Силой выдали
За немилого
Мужа старого?
Небось весело
Теперь батюшке
На судьбу смотреть
Горямыкаю?
Небось весело
Теперь матушке
Утирать мои
Слезы горькие? <...>

Некоторые исследователи склонны эту кольцовскую песню текстуально сопоставлять с определенной народной песней, известной еще с XVIII века, - "Ах, кабы на цветы да не морозы", так как в ней, как и в кольцовской песне, были выражены жалобы женщины на "немилое замужество". Однако в песне "Ах, кабы на цветы да не морозы" изображались только просьбы девушки к отцу не отдавать ее замуж за неровню:

А я батюшке-то говорила,
А я свету своему доносила:
- Не давай меня, батюшка, замуж,
Не давай меня, свет, за неровню,
Не мечись на большое богатство,
Не гляди на высоки хоромы:
Не с хоромами жить - с человеком,
Не в богатстве нужда, а в совете.

В отличие от содержания этой песни, у Кольцова изображается уже вполне реальная замужняя жизнь крестьянки. Поэтому нет оснований думать, что Кольцов в своей песне как-то повторял содержание песни XVIII века. Вернее, что его песня была большим обобщением семейных отношений в крестьянской среде и перекликалась со многими народными семейными песнями его времени.

Интересно отметить, что этот единственный народный вариант был записан на родине Кольцова.

Другой семейно-бытовой песней Кольцова, особенно популярной, была его баллада "Хуторок". Еще при жизни Кольцов она была положена на музыку воронежским учителем-музыкантом С. Нагаевым, а затем и другими композиторами А. Дюбюком, Е. Климовским и др.). Песня эта была достоянием публики, входила в репертуар ряда певцов-артистов. "Хуторок" постоянно включался в песенники. Известен "Хуторок" был и в лубке. Его текст проникал и в литературные произведения XIX века.

"Хуторок" входил в народный песенный репертуар и в первые десятилетия ХХ века. Последние записи его вариантов помещены в сборнике воронежских песен 1967 года.

Повествовательность содержания "Хуторка" не позволяла сильно изменять и сокращать его. Но поскольку весь текст песни был очень велик, в вариантах три-четыре куплета опускались, главным образом за счет диалогов вдовы с купцом и обращений купца к рыбаку. Весь же основной повествовательный стержень песни обычно оставался нетронутым до концовки.

Любовные песни Кольцова, положенные на музыку разным композиторами, стали достоянием самых широких социальных слоев. Часть их стала общеизвестными, например: "Разлука" ("На заре туманной юности"), "Не шуми ты, рожь", "Ты не
пой, соловей", "Молодая жница", "Пленившись розой, соловей" и другие.

Достаточно свидетельств и о популярности песен Кольцова "Перстенечек золотой", "Так и рвется душа", "В поле ветер веет", "Не скажу никому", "Я любила его" и "Что он ходит за мной".

Песня Кольцова - "Так и рвется душа из груди молодой" - встречалась в деревенских альбомах в виде фрагментов, в качестве поэтического материала для составления различных любовных стихов. Особенно популярным оказалось начало песни, к которому присоединялись совсем другие, не кольцовские, куплеты, как, например, в записи 1926 года, сделанной автором в деревне Владычня Лаптевского района Тульской области:

Так и рвется душа,
Из груди молодой,
Хочет воли она,
Просит жизни другой!
Ты хочешь знать, кого люблю я,
Ее нетрудно угадать,
Будь внимательней, читая,
Я не могу сказать.

Очевидно, что эта песня, прежде чем проникнуть в деревенские альбомы, прошла значительный путь своего песенного бытования.

Песня "В поле ветер веет" в 1906 году была напечатана в сборнике оренбургских казачьих песен А. И. Мякутина. Вариант этот, за исключением незначительных разночтений, целиком повторял авторский текст.

Распространенный романс Кольцова "Не скажу никому" (музыка Архангельского, Даргомыжского, Афанасьева, Бернарда, Дютша и др.) исполнялся чаще всего без изменений.

Песня "Я любила его", "Погубили меня", "Что он ходит за мной", созданные Кольцовым на тот же размер, что и песня "Не скажу никому", имели не меньшую популярность. Близкие по своему стилю к городским романсам, они так или иначе доходили и до народной среды.

Песня Кольцова "Я любила его", популярность которой была отмечена Н. Г. Чернышевским в романе "Что делать?", уже в 60-е годы получила распространение в народе. В 1865 году вариант был записан в Пермской губернии в качестве "вечериночной" игровой песни Ф. Студитским. По-видимому, отрывочно записанный, он все же указывал на достаточную "распетость" этой песни в народе.

Текст Кольцова:

Вся бледна, холодна,
Замираю, дрожу!
Вот идет он, поет:
- Где ты, зорька моя?
Вот он руку берет,
Вот целует меня!
- Милый друг, погаси
Поцелуи твои!
И без них при тебе
Огнь пылает в крови;
И без них при тебе
Жжет румянец лицо,
И волнуется грудь,
И кипит горячо!
И блистают глаза,
Словно в небе звезда!

Вариант Студитского:

Я бледна, холодна,
Помираю, дрожу,
К себе друга я жду.
Мил идет и поет:
- Где ж ты, зорька моя?
Вот он руку берет
И целует меня
- Погоди, милый друг,
Поживи у меня,
Я любила тебя
Жарче дня и огня.
А теперь не люблю
И глядеть не хочу -
Какой был, какой стал
И что есть у тебя.

Народная популярность этой песни росла. Очевидно, под ее влиянием в дореволюционное время был создан безымянный романс "Где эти лунные ночки", в котором тоже изображалось свидание девушки с "милым другом" в лунную ночь. Отдельные строки обоих произведений оказываются особенно сходными по образности и по настроению.

У Кольцова:

Что за ночь, за луна,
Когда друга я жду!

В народном романсе:

Где ж эти лунные ночки?
Часто вас вижу во сне.

Песня Кольцова "Погубили меня твои черны глаза", ставшая известным городским романсом и входившая обычно в сборники цыганских песен, тоже вызвала поэтические подражания. Одним из таких подражаний было стихотворение малоизвестного поэта А. Бешенцева "Отойди, не гляди", написанное кольцовским размером и развивающее содержание строк песни Кольцова: "не глядите же так, о, не мучьте меня". Родственность содержания и особенности стиля обоих произведений особенно ясны при их сопоставлении.

Песня Кольцова:

Погубили меня.
Твои черны глаза:
В них огонь неземной
Жарче солнца горит!
Омрачитесь, глаза,
Охладейте ко мне,
Ваша радость, глаза,
Не моя, не моя!..

Не глядите же так,
О, не мучьте меня!
В вас страшнее грозы
Блещут искры любви!

Нет, прогляньте, глаза,
Загоритесь, глаза!
И огнем, глаза!
И огнем неземным
Сердце жгите мое
Мучьте жаждой любви!
Я горю - и в жару
Бесконечно хочу
Оживать, умирать,
Чтобы, черны глаза,
Вас с любовью встречать
И опять и опять
Горевать и страдать!

Стихотворение Бешенцева:

Отойди, не гляди,
Скройся с глаз ты моих:
Сердце ноет в груди,
Нету сил никаких,

Отойди, отойди!
Мне блаженство с тобой
Не дадут, не дадут,
А тебя с красотой
Продадут, продадут.

Отойди, отойди!
Для меня ли твоя
Красота, посуди,
Денег нет у меня,
Один крест на груди.

Отойди, отойди!
Иль играть хочешь ты
Моей львиной душой
И всю мощь красоты
Испытать надо мной?

Отойди, отойди!
Нет, с ума я сойду,
Обожая тебя,
Не ручаюсь, убью
И тебя, и себя.
Отойди, отойди!

Стихотворение Бешенцева в свою очередь также вызвало подражание себе. Уже в 1864 году появилась новая песня - "Что ты холоден стал", близкая по содержанию песням Кольцова и Бешенцева и повторявшая их размер. По-видимому, она также вошла в число городских песен.

Приведенные примеры показывают, что песенно-кольцовские мотивы, его излюбленный размер и композиционные приемы влияли на творческую практику различных малоизвестных и безымянных поэтов, которые пытались создавать свои песни по образцу кольцовских.

Большой известностью в дореволюционное время пользовалась и песня Кольцова "Что он ходит за мной". Ее варианты обычно повторяли кольцовский текст.

Наблюдения показывают, что все песни Кольцова на один и тот же размер ("Не скажу никому", "Я любила его", "Погубили меня", "Что он ходит за мной" и др.) и пелись на одну общую мелодию. Эту же кольцовскую мелодию имела и поздняя песня "Ах, зачем эта ночь".

Песня Кольцова "По-над Доном сад цветет" в 70-е годы в Казанской губернии бытовала как обычная любовная народная песня, несколько испорченная "городской" модой ("в зале", "с графином за водой"). Более поздние же ее записи были уже близкими к жанру так называемых "проходочных" или "вечериночных" песен. В них часто пелось о "гуляньи" героев ("Как за речкой, за рекой девица гуляет", "Как пошли наши подружки в лес по ягоды гулять", "Летели две птички"). Поэтому и песня Кольцова, в которой тоже пелось о "гуляньи" Маши, оказалась очень подходящей для народных вечериночных игр. Первый ее "проходочный" вариант был помещен в "Казанском сборнике" А. В. Овсянникова в 1886 году.

Текст Кольцова:

По-над Доном сад цветет,
Во саду дорожка,
На нее я все б глядел,
Сидя, из окошка...
Там с кувшином за водой
Маша проходила,
Томный взор потупив смой,
Со мной говорила.
- Маша, Маша! - молвил я, -
Будь моей сестрою,
Я люблю... любим ли я,
Милая, тобою? <...>

Народный вариант:

Сиротин дома сад цветет, в том саду дорожка,
Из нее бы все смотрел в зале из окошка.
Со цветами, со венками Маша проходила,
И, забывши про венок, с головки сронила,
И, потупив томный взор, с милым говорила.
Молвил, молвил Маше я: "Будь моя сестрица!
Сплю и вижу я тебя в голубыим платье,
И злата твое, кольцо, лентой первитое!
Ты умерешь, и я умру, милая, с тобою!
Я любовь докажу - три раза поцелую".

Работая над текстом кольцовской песни, народные авторы придерживались принципа подведения ее содержания под характер обобщенной "всенародности". С этой целью но всех вариантах совершенно исчезает конкретное место действия ("Против дома сад цветет", "Возле дома сад цветет" вместо "По-над Доном сад цветет"). Обращение поэта к Маше ("будь моей сестрою"), неподходящее для любовной песни, в тульском варианте было заменено на более типическое ("будь моя невеста"). Не песенный образ "кувшина" старательно заменяется более "поэтическими" образами - "графином", "цветами и венками" и т. д. Первое лицо поэта постепенно заменяется обычными для народных любовных песен названиями "милый" и "молодчик". В вариантах были сокращены все прямые излияния чувства, но сохранены изображение сада и дорожки в нем, гулянья Маши, описание ее платья.

Некоторые малопонятные места были прояснены. Так, выражение Кольцова "косы кольцо" было заменено более понятным "на руках у вас кольцо". Ко всем этим изменениям авторского текста в "вечериночных" вариантах прибавлялось и "поцелуйное" окончание. Вечериночно-игровое бытование этой песни Кольцова было не единственным. Записывались и другие ее, только любовные, варианты.

Длительная песенная популярность многих песен дополнялась подражаниями им в лубочных песенниках. Так, в 1898 году в песеннике "Тройка" была напечатана песня, в которой кольцовская Маша приходила в сад на свидание с "молодым солдатиком":

Близ дороги сад цветет;
Там, в часы досуга,
Молодой солдатик ждет
Милую подругу.
И к нему ночной порой
Маша приходила;
Томный взор потупив свой,
С милым говорила.
Не забыть ей тех ночей
Век свой до могилы;
Как в любви ему клялась,
Как его любила!
Не забыть ей, как она
Нежно отвечала
И, обняв его рукой,
Крепко целовала.

Широко распространенной народной песней была и песня Кольцова "Два прощания", варианты ее записывались и в ХХ веке. Сложность содержания песни - два прощания, две оценки девушкой "двух молодцев" и значительный объем кольцовского текста были причиной различных по характеру ее народных переработок. Так, почти не встречаются варианты, в которых речь идет о двух прощаниях и о двух "молодцах". Но в одном из современных вариантов кольцовская композиция была сохранена, причем в нем отказ девушки от первого молодца имеет новую мотивировку. Если у Кольцова девушка кажется легкомысленной, прощаясь с первым молодцем ("прощалася-смеялася"), то в этом варианте уже идет речь и о глубоком разочаровании в нем ("первый друг был пьяница"), после чего она и отдает свои симпатии второму:

Ты скажи, красавица,
Да ты, да ты, смиренная,
Ты скажи, смиренная,
Из двух в кого влюбленная?
Ты в кого влюбленная?
- Любила дружка первого.
Любила дружка первого,
Люблю теперь последнего.
Первый друг был пьяница,
Последний друг - бедняжечка.
Другой друг - бедняжечка,
Склонил, склонил головушку.
Мил склонил головушку,
Ой, на правую сторонушку.
Правую, на левую,
Ой, на мою грудь белую.
На мою грудь белую.
Ой, плакала, смеялася.
Да ли я смеялася,
Ой, тяжело рассталася.

В ряде вариантов основное внимание было направлено на причину отъезда первого молодца "в чужую сторону", как он был изображен и у Кольцова. Чужая сторона в народном представлении связывалась с солдатской службой. Вот как, например, говорится об этом в уральском варианте из сборника В. Н. Бирюкова:

Скажи, красавица,
Как с первым рассталася.
- Я рассталася не весела,
Прощалася, смеялася.
Как он ко мне, бедняжечка,
Упал на грудь головушкой,
Упал, лежал, долго молчал.
Смочил платок горючими слезами,
Я его слезам не поверила.
Схватил милый узду тесмянную,
Ушел в пригон на задний двор,
На задний двор коня имать вороного,
В седло седлал черкацкое,
В стремено ступал злаченое,
В стремено ступал, картуз скидал,
Картуз скидал, прощай, сказал,
Прощай, сказал, поехал в путь,
Поехал в путь, в чужи края,
В чужи края, в Сибирь, в Москву,
В Сибирь, в Москву - делить тоску,
Делить тоску, коротать век,
Коротать век, на шестнадцать лет.
Шестнадцать лет в разлуке жить,
Мудреной слыть.

"Солдатский путь" молодца характерен и для других переработок ("седло седлал он черкацкое, черкацкое и солдатское"; "шестнадцать лет в разлуке жить"; "в разлуке жить - царю служить"). В народе сложился и еще один тип этой песни, в котором главное место отводилось не девушке, не молодцу или "солдату", а тому "бедняжечке", который и у Кольцова и в народе вызывал к себе определенную симпатию своими искренними и глубокими переживаниями. Сосредоточенные именно на его "прощальных" чувствах, авторы вариантов начинали песню с обращения к основному ее герою, как, например, в записи 1927 года, сделанной автором с голоса работницы московской фабрики А. И. Головиной:

Ты, мальчишечка, ты, бедняжечка,
Ты склонил свою все головушку,

Ты склонил свою все головушку
Ты на правую на сторонушку,

Ты на правую на сторонушку,
Ты на правую, ты на левую,

Ты на правую и на левую,
Ты на грудь мою, грудь на белую.

Ты на грудь мою, грудь на белую...
На груди лежал, тяжело вздыхал.

На груди лежал, тяжело вздыхал...
Тяжелей того девка плакала,

Тяжелей того девка плакала,
Не по батюшке, не по матушке,

Не по батюшке, не по матушке,
По милом дружке по Иванушке.

Как видно, в вариантах подобного типа от кольцовского текста "двух прощаний" почти ничего не оставалось, кроме самого образа "бедняжечки". Песня представляла собою обычную народную любовную песню о "последнем часе разлуки" девушки и молодца. В одном современном варианте этот основной смысл еще более ясен:

Ой, мальчишечка да бедняжечка,
Он склонил, склонил да головушку.
Он склонил, склонил да головушку.
Он на правую на сторонушку,
Со правую все да на левую,
На мою грудь, на грудь белую,
Да на розову на подушечку
И сказал: "Прощай, раскрасавица -
Красота твоя очень нравится,
А в щеках твоих зарумянится.
Щечки алые да, как жар, горят,
Меня, молодца, позабыть хотят.
Как на той горе мы каталися,
На нас люди-то любовалися,
А и что это да за парочка!

Так в народных массах по-разному, но всегда поэтически жизненно воспринималась и развивалась тема любовного прощания, взятая из кольцовской песни.

Достаточно большой народной известностью пользовалась и песня Кольцова "Последний поцелуй" ("Обойми, поцелуй"), положенная на музыку М. Балакиревым и другими композиторами. В среде интеллигенции она пелась точно "по Кольцову", в народных же вариантах в ней было немало значительных изменений: любовные излияния были сильно сокращены, а основой содержания стал мотив самой женитьбы молодца ("я поеду к отцу, поклонюся родным" и т. д.). Такой вариант был опубликован в сборнике фольклора Чкаловской области в 1940 году:

За Уралом село
На крутом бережку,
Там отец мой живет
И родимая мать,
Сына в гости зовут,
Сына видеть хотят.
Я поеду к отцу,
Поклонюсь всем родным
И согласье возьму
Повенчаться с тобой.
Соберись, нарядись
В свой наряд голубой
И на плечи накинь
Шаль с каймой расписной.

Правда, встречаются и такие варианты, которые пелись в народе явно "по книге", так как сочинения Кольцова всегда были доступны народу.

Песни Кольцова и народные варианты имели достаточно широкое распространение. Об этом свидетельствуют места их записи - Карелия, Беломорье, Центральные области, Кавказ, Поволжье, Урал, Сибирь и т. д.

Процесс фольклоризации стихотворений Кольцова, несомненно, начался еще при его жизни и непрерывно продолжался.

Глубоко проникнув в народ, песни Кольцова не только стали неотъемлемой частью народного песенного репертуара, но и явились образцами для возникновения новых народных песен, которые безусловно оказывали положительное влияние на развитие народной поэзии на протяжении долгого времени. Творчество Кольцова расширило жанровый диапазон многих русских поэтов второй половины XIX века, которые продолжили развитие книжной и народной песенной поэзии.

Поэзия Кольцова, лучшего поэта-песенника своего времени, была очень своеобразным и новаторским явлением, хотя Кольцов находился в ряду других поэтов-песенников 20-30-х годов - Дельвига, Ф. Глинки, М. Загоскина, А. Вельтмана и др. Обращаясь, как и они, к жанру русских песен, Кольцов, однако, создавал свои песни по-своему. В противовес установившейся в песнях названных поэтов традиции - передавать сентиментальную грусть, любовные переживания - в отрыве от изображения действительности, - песни Кольцова были проникнуты жизненным реализмом и глубоким оптимизмом, что сближало их с подлинно народной поэзией. В этом отношении Кольцов был идейно близок к Пушкину, который стремился прежде всего к постижению "образа мыслей и чувствований" самого народа. Кольцов - в неизмеримо более узкой области творчества по сравнению с Пушкиным - шел, тем не менее, таким же творческим путем. Как и Пушкин, он активно способствовал переходу в литературном процессе своего времени от чисто внешнего увлечения народной поэзией к постижению всех ее поэтических сторон и к глубокому изучению самых различных явлений реальной народной жизни.

По этому пути, намеченному Кольцовым, а затем Пушкиным и Лермонтовым, в дальнейшем пошли все выдающиеся русские поэты второй половины XIX века, так или иначе связанные с фольклорной традицией - Некрасов, Никитин, Суриков и многие другие. Все они в своем творчестве были не только ценителями народной поэзии, но и внимательными исследователями социальной жизни народных масс, что придавало их произведениям новаторские идейные и поэтические черты.


(1) Кольцов А. В. Соч. в 2-х т. М., 1961, т. 2, с. 65.
(2) Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. IV, с. 159-160.
(3) Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. IX, с. 534.
(4) Успенский Г. И. Полн. собр. соч. в 14-ти т. Л., 1949-1954, т. VII, с. 36-37.
(5) См.: Тонков В. А. А. В. Кольцов. Воронеж, 1953, с, 209.
(6) Студитский Ф. Народные песни, собранные в Новгородской губернии. СПб., 1874, с. 4-5.
(7) Чернышевский Н. Г. Из автобиографии. Саратов, 1937, с. 174.
(8) Симаков В. И. Народные песни, их составители и их варианты, М., 1929 с. 107-108.
(9) Минц С. И. и Савушкина Н. И. Сказки и песни Вологодской o6ласти. Вологда, 1955, с. 173, №148.
(10) Аксюк С. В. Русские народные песни Красноярского края. М., 1962, вып. 11, с. 228, №162.